Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Война на воде

Часть I.

Военно-морские силы враждующих сторон

С 1815 по 1861 год, т.е. с конца англо-американской и до начала гражданской войны основной задачей флота США была защита морской торговли своей страны. Флот охранял американских граждан и собственность Соединенных Штатов в нейтральных водах и иностранных портах, боролся с пиратством и доставлял к месту назначения американских дипломатов. С 30-х годов к этим вышеперечисленным функциям добавилась еще и миссия по борьбе с африканской работорговлей. Однако гражданская война поставила перед флотом новые задачи, ранее совершенно ему не знакомые. Военно-морские силы Союза были вынуждены теперь заниматься блокадой побережья, поддерживать сухопутные операции армии (главным образом на реке Миссисипи) и организовывать десантные высадки. Конфедераты, которым удалось создать липа некое подобие флота, использовали его для защиты своего побережья, прорыва неприятельской блокады и коммерческого рейдерства. Далеко не все из этих непростых задач оказались по зубам военно-морским силам Севера и Юга, и, как следствие, флот играл в этой войне не самую главную роль. Тем не менее его влияние на ход боевых действий несомненно, и без хотя бы краткого очерка истории создания флотов и некоторых военно-морских операций обойтись нельзя. [442]

Глава 1.

Корабли и команды

С 1815 по 1861 год ВМФ США оставался сравнительно небольшой организацией. Американские политики того времени придерживались так называемой концепции изоляционизма, т.е. невмешательства Америки в европейские дела, и боялись, что большие военно-морские силы могут вовлечь Соединенные Штаты в какую-нибудь авантюру. Лишь во время кризисов флот и корпус морской пехоты временно наращивали свои силы, но, как только опасность исчезала, они снова подвергались сокращению. Впрочем, хотя и медленный, но неуклонный рост численности личного состава ВМС наблюдался даже в относительно благополучный период американской истории. Так, если в 1820 году общее количество американских военных моряков не превышало 4 тысяч человек, то к 1857 году оно составило уже 8,5 тысяч (т.е. половину от личного состава сухопутной армии).

Численность личного состава корпуса морской пехоты была пропорциональна численности личного состава флота. В 1825 году в ВМС США была принята так называемая шкала Бенбриджа, согласно которой на каждое морское орудие, стоявшее на вооружении флота, должен был приходиться один морской пехотинец. В 1834 году морская пехота прошла через реорганизацию и к 1 январи 1861 года насчитывала в своих рядах 63 офицера и 1829 солдат.

Начало гражданской войны потребовало резкого увеличения численности всех вооруженных сил, включая и флот. Процесс этот проходил не без сложностей, но все же к [443] 1865 году количество военнослужащих ВМС США достигло 6789 офицеров и 51537 моряков. Конфедерация, у которой не хватало людских ресурсов даже для армии, разумеется, не могла похвастаться столь значительными военно-морскими силами. Их точная численность неизвестна, но, по всей вероятности, она никогда не превышала 5 тысяч человек.

Что касается морской пехоты, то у южан ее практически не было. Точно известно, что в этом роде войск служили 46 офицеров-конфедератов, а количество их подчиненных редко превышало 600 человек. Федералы, напротив, уже в 1861 году довели количество морских пехотинцев до 93 офицеров и 3074 солдат, а в 1862 году эти показатели составили 87 и 3775 соответственно.

Однако если в мирное время флот США с большим трудом набирал в свои ряды моряков и офицеров, то в строительстве и спуске на воду новых кораблей он достиг несколько больших успехов. Первая серьезная программа военно-морского строительства была принята в 1816 году, но реализовать ее целиком не удалось. К ноябрю 1823 года ВМФ США состоял всего из линейного корабля, 40-пушечного и 36-пушечного фрегатов, 12 шлюпов, имевших по 30 и менее пушек, и 15 небольших судов. 10 кораблей находились в процессе постройки.

Некоторое оживление в наращивание военно-морских сил внесло распространение паровых двигателей. В 1836 году был заложен первый паровой военный корабль для американских ВМФ, а в 1839 году Конгресс утвердил план по постройке еще трех военных пароходов. В начале 40-х тогдашний военно-морской секретарь Абель П. Апшур разработал программу расширения флота за счет спуска на воду пароходов и железных кораблей, а также утвердил «систему коэффициента», согласно которой ВМС США должны были составлять не менее половины от числа кораблей ведущей морской державы мира. Благодаря этой концепции и активности Апшура, а также его преемников американский флот стал увеличивать свои силы, и к 1860 году в строй вошли 38 новых военных пароходов.

Росту численности боевых кораблей американского флота способствовали и другие факторы. Так, в 1846 году по [444] договору с независимой республикой Техас весь техасский флот был передан в распоряжение командования американских ВМС. Впрочем, Мексиканская война, последовавшая вскоре за этим договором, не потребовала активного участия флота и оказала незначительное влияние на его численность.

Более существенным фактором был «манифест судьбы», ставший очень популярным в 50-х годах (согласно его концепции «от моря до сияющего моря», на американском континенте должна была господствовать одна нация). Он вызвал общественный интерес к усилению военно-морского флота, на что немедленно отреагировало всегда чуткое к общественным настроениям американское правительство. В 1853 году список кораблей ВМС США включал 10 линкоров (3 в строю, 3 в состоянии готовности и 4 в процессе постройки), 13 50-пушечных парусных фрегатов (в большинстве в небоеспособном состоянии), 6 паровых фрегатов, 24 парусных шлюпа и брига, 1 шхуну. Однако за последующие 6 лет, предшествовавшие гражданской войне, флот был обеспечен 18 относительно современными винтовыми кораблями. Заслуга в этом почти целиком принадлежала государственным чиновникам — выходцам с Юга. По иронии судьбы позже новые корабли были использованы для блокады и активных операций против Конфедерации.

К апрелю 1861 года, когда прозвучали первые выстрелы гражданской войны, ВМФ Союза состоял примерно из 90 кораблей, 42 из которых находились в строю. Разумеется, этого количества было недостаточно для ведения полномасштабных боевых действий, и секретарь военно-морского флота США Гедеон Уиллес развил бешеную активность по наращиванию сил северян на море. Только за первые полгода гражданской войны на воду было спущено 100 боевых кораблей, а к декабрю 1864 года ВМФ США насчитывал уже 671 корабль. (113 винтовых и 52 колесных пароходов, 71 броненосец, 323 не боевых парохода и 112 парусных судов разных типов), вооруженных в общей сложности 4610 орудиями.

Конфедераты с их ограниченными ресурсами не могли соревноваться с Севером в военно-морской гонке, да они и [445] не пытались этого делать. Впрочем, необходимость создания военно-морских сил была осознана на Юге почти сразу. По мере того, как различные штаты выходили из состава Союза и провозглашали свою независимость, каждый из них предпринимал усилия по организации собственного флота. В результате в самом начале войны практически каждый штат имел некое подобие ВМС — зачастую без кораблей и команд, но с соответствующим штатом чиновников и офицеров.

Днем рождения собственно конфедеративного флота стало 20 июня 1861 года, когда правительство Конфедерации переехало в Ричмонд. Именно тогда на должность военно-морского секретаря был назначен энергичный и компетентный Стивен Меллори. Остальные вакансии ВМС Юга вскоре также заполнились: шефом бюро рангов и команд стал коммодор Самюэль Беррон, главой артиллерийского и гидрографического департамента был назначен коммодор Джордж Минор, шефом бюро провианта и экипировки — Джон де Бри, главой бюро медицины и хирургии — хирург Споттсвуд, а главным клерком — Эдвард М. Тидболл.

С самого начала своего существования военно-морской департамент Конфедерации действовал энергично и профессионально. Меллори обозначил три основные задачи флота южан в предстоящей войне с Севером: оборона гаваней, фортов и заливов; срыв военно-морских операций федералов в территориальных водах Юга и нападение на коммерческие суда северян. Что касается морской блокады, которую уже начали устанавливать федеральные эскадры, то военно-морской секретарь Юга был мало ею обеспокоен и считал, что на нее не стоит тратить времени и сил. Будучи человеком талантливым и работоспособным, Меллори понимал, что ресурсы Юга и без того ограничены — не хватало материалов, квалифицированных судостроителей, судоверфей и промышленных предприятий — и что даже то немногое, чем располагала Конфедерация, будет использовано армией.

В силу этого Меллори решил не гоняться за количеством построенных кораблей, а сделать упор на их качество. Судостроительная политика Конфедерации основывалась на понимании того, что Юг не может позволить себе построить [446] флот из деревянных фрегатов, которые могут стать «легкой добычей многочисленных паровых фрегатов флота Союза». Меллори планировал преодолеть численное неравенство неуязвимостью и отдал распоряжение о постройке первого броненосца (см. ниже, часть 3, гл. 1).

Одновременно предпринимались воистину героические усилия по постройке новых адмиралтейств и судоверфей (они были устроены в устьях основных рек) и переделке захваченных южанами частично уничтоженных кораблей Союза. Эта деятельность военно-морского ведомства увенчалась определенным успехом: 27 августа 1862 года специальная комиссия конфедеративного Конгресса по флоту докладывала в своем отчете, что департамент ВМС «построил пороховую мельницу, поставляющую весь порох, необходимый нашему флоту; построены также 2 мастерские по производству двигателей, паровых котлов и механических деталей и 5 артиллерийских мастерских. Основано 18 адмиралтейств для закладки боевых кораблей и канатная фабрика, производящая все виды канатов — от каболки до 9-дюймового якорного каната, и способная выпускать не менее 8 тысяч ярдов продукции ежемесячно.

Переделаны в боевые корабли 44 судна, не являющиеся броненосцами. Департамент построил 12 боевых кораблей, частично построил и затем уничтожил, чтобы они не достались врагу, еще 10, в настоящее время строит еще 9; броненосных судов, находящихся в строю — 12; построено, а затем уничтожено или захвачено неприятелем — 4, в процессе постройки на различных стадиях готовности — 23».

Вдобавок к этому одна броненосная плавучая батарея была преподнесена Конфедерации дамами Джорджии (т.е. построена на их средства), а один броненосный таран передан правительству штатом Алабама.

Еще одним источником пополнения флота Конфедерации были судоверфи иностранных государств. Для закупки кораблей и орудий в Европе Меллори направил в Великобританию своего агента Джеймса Баллока, и, едва прибыв в Англию в середине лета 1861 года, тот сразу же заключил с различными британскими фирмами контракты на постройку и вооружение боевых кораблей. Для крейсерской программы [447] Баллок остановился на деревянных судах с основным парусным вооружением и вспомогательной паровой машиной. Подобные корабли были дешевы — всего по 200 тысяч долларов за каждый, но они достигали длины только в 200 футов и имели ограниченную огневую мощь.

Однако, с другой стороны, внешний вид крейсеров позволял их капитанам успешно маскироваться под торговцев и наносить по коммерческому судоходству Союза внезапные и чувствительные удары. Для броненосно-таранной программы Баллок выбрал паровые суда со стальным корпусом и мелкой осадкой, способные легко маневрировать в гаванях, бухтах и заливах. Постройка кораблей такого рода была поручена ливерпульской фирме Леридс, которая занималась также и строительством рейдеров.

Позже мы еще вернемся к судостроительным усилиям Конфедерации и более подробно остановимся на некоторых аспектах деятельности военно-морского департамента. Здесь же надо заметить, что, несмотря на большой труд Меллори и его подчиненных, Югу не удалось даже приблизиться к состоянию паритета с ВМС США и морская война была им проиграна задолго до ее начала. Флот южан всегда оставался просто микроскопическим и состоял всего лишь из 150 кораблей, 7 из которых были коммерческими рейдерами.

Корабль как до, так и во время войны был не только основной боевой силой, но и главной организационной и тактической единицей флота. Капитан боевого или любого другого военного корабля нес ответственность за все аспекты операций и жизнеобеспечения своего хозяйства. Боевые корабли могли и часто действовали самостоятельно, но их все же предпочитали объединять в эскадры, флотилии и флоты, численность которых определялась поставленной задачей, наличными силами, расстоянием до своего порта и рядом других причин.

На суше к ведомству флота относились адмиралтейства, командиры которых обладали широкими полномочиями и часто даже не зависели непосредственно от военно-морского департамента в Вашингтоне. К началу гражданской войны основные адмиралтейства находились в Бостоне, Нью-Йорке, Норфолке, Пенсаколе и Мейр-Айленде (штат Калифорния) [448]. Второстепенные по значимости адмиралтейства размещались в Портсмуте (Нью-Гемпшир), Филадельфии и Вашингтоне (последнее специализировалось на производстве и испытании морской артиллерии).

Как для организационных, так и для стратегических целей во флоте существовала и полупостоянная система так называемых географических эскадр, или станций, получавших название по регионам, в которых они были расположены. В 1815 году была образована Средиземноморская эскадра, а в 1817 году Тихоокеанская и Ост-индская. В 1822 году военно-морской департамент основал Вест-индскую станцию, а в 1826 году — Бразильскую. Внутренняя эскадра была организована в 1837 году, а в 1841 из нее выделили Вест-индскую. В 1853 году к этим станциям добавили еще и Африканскую, занимавшуюся борьбой с работорговлей. Система станций была сохранена и в годы гражданской войны: на ней, собственно, и держалась морская блокада. Всего в ходе конфликта северянами было создано шесть блокирующих эскадр-станций, каждой из которых командовал флаг-офицер или контр-адмирал.

Морская пехота как административно, так и тактически была организована по армейскому образцу. Объяснялось это главным образом тем, что морские пехотинцы часто участвовали в сухопутных операциях и в большей степени следовали армейским, а не флотским уставам. Подобный порядок вещей часто приводил к путанице, в том числе и в командной системе. С одной стороны, морская пехота подчинялась полковнику-комманданту, офис которого находился в Вашингтоне, с другой — во время плавания ею командовал капитан корабля, а на берегу — начальник адмиралтейства, к которому морские пехотинцы были приписаны. В чрезвычайных же ситуациях ими мог командовать сухопутный офицер, например, если морские пехотинцы участвовали в совместной с армией наземной операции. В результате между различными командирами постоянно шла борьба за контроль над морской пехотой, что, конечно, не способствовало ее эффективному использованию.

Существенным недостатком американского флота было почти полное отсутствие обученного резерва. Лишь в некоторых [449] штатах существовали подразделения морской милиции, но к началу гражданской войны все они были в состоянии «клинической смерти». Кроме того, имелись еще части береговой охраны, которые в случае необходимости поступали на службу в ВМФ. Их численность, впрочем, была незначительной, и во время войны между Севером и Югом лишь 2049 служащих береговой охраны вступили в военно-морские силы той или другой стороны.

Считалось, что основной базой для пополнения личного состава ВМС мог бы стать торговый флот, но никто не предпринимал ни малейшей попытки хоть как-то отрегулировать и упорядочить систему резервов. Лишь с началом боевых действий в этом направлении были сделаны первые робкие шаги. Инициатором выступил штат Массачусетс, предложивший создать Массачусетский добровольческий флот. Проект не был осуществлен, но позже командование ВМС США создало военно-морской добровольческий корпус, насчитывавший изначально 7,5 тысяч офицеров. К концу войны в его рядах было 2060 офицеров, 1805 инженеров, 370 казначеев и 245 хирургов. [450]

Глава 2.

Матросы и их жизнь на корабле

Система комплектования военно-морских сил как на Юге, так и на Севере мало чем отличалась от системы набора в сухопутные войска. Существенной особенностью была, однако, нехватка людских ресурсов для флота даже на многолюдном Севере. Обе стороны испытывали острую необходимость пополнять ряды своих армий, так что людей для военно-морских сил просто не оставалось. Особенно насущной была потребность в опытных моряках, которых всегда не хватало. На Юге, где морская торговля была неразвита, а следовательно, не было и профессиональных матросов (не говоря уже об офицерах), эта проблема стала почти неразрешимой. В отчаянии военно-морской секретарь Стивен Меллори обратился к Конгрессу с предложением принять закон, согласно которому любой военнослужащий армии, изъявивший желание перевестись во флот, должен был немедленно получить разрешение и всяческое содействие. Однако эта мера не имела особого успеха, поскольку, как утверждал сам Меллори, армейские командиры не желали отпускать своих людей.

На Севере обученных моряков пытались заманить во флот премиями и прочими материальными благами. Добровольцы поступали на службу в ВМФ также из желания попробовать чего-нибудь нового или увидеть мир; в значительной [451] степени личный состав флота пополнялся и за счет призывников.

У конфедератов обычно не возникало проблем с набором команд для коммерческих рейдеров, таких, как «Алабама», «Флорида» и «Шенандоа». Часть из них составляли иностранные моряки (в первую очередь англичане), а также матросы с захваченных призовых судов. На крейсерах Конфедерации жалование обычно выплачивалось золотом, и попавшие в переплет матросы торгового флота Севера обычно недолго колебались в выборе между пленом и привольной службой за хорошие деньги.

Если молодой человек на Юге хотел поступить на службу в военно-морской флот (а он еще не достиг возраста 21 года), ему было необходимо представить письменное согласие родителей или опекуна. На Севере родительское разрешение требовалось, если новобранец еще не достиг 18-летнего возраста. Предельно допустимая нижняя возрастная граница приема на морскую службу равнялась 13 годам на Севере и 14 — на Юге. Существовали ограничения по росту: 5 футов 8 дюймов у федералов и 4 фута 8 дюймов у конфедератов.

С другой стороны, для новобранцев ВМФ США, не имевших квалификации, существовал и верхний возрастной предел — он равнялся 33 годам. Для бывших моряков торгового флота тот же предел был установлен в 38 лет. На Юге моряки с коммерческих судов принимались в команды военных кораблей, если им было от 25 до 35 лет. Неопытные призывники обычно несли службу на суше в различных ведомствах флота или становились угольщиками. Но в то же время в ВМС Конфедерации принимались свободные негры, если, конечно, у них было разрешение военно-морского департамента или командира местной эскадры. С разрешения владельца на флот могли взять и раба, где он служил в качестве денщика, угольщика или лоцмана.

Черные не были исключением и во флоте северян, хотя до войны морское командование пыталось ограничить их доступ на службу. Однако уже в ходе конфликта хроническая нехватка людей заставила Гедеона Уиллеса предложить командиру Южно-атлантической эскадры открыть вербовочное бюро для приема свободных и беглых негров. В результате [452] в ВМФ США было довольно значительное количество чернокожих моряков, разумеется, в младших чинах.

При наборе во флот определенное значение имело жалование, которое выплачивалось раз в месяц. Впрочем, его размеры были невелики и колебались: на Севере — от 12 долларов для несших службу на суше или для не имевших морского опыта и до 14-18 долларов для подготовленных моряков. Мальчики, искавшие на флоте романтики, естественно, зарабатывали еще меньше. Обычно их определяли в 3-й, 2-й или 1-й классы в восходящем порядке в зависимости от знаний и физических способностей. Юнги 3-го класса получали по 7 долларов в месяц, 2-го — 8, а 1-го — 9 долларов.

Как на Севере, так и на Юге обычным делом была отправка новобранцев на приемный корабль. Как правило, роль таких плавучих казарм для рекрутов играли старые фрегаты и другие военные парусники или торговые суда, имевшиеся во всех крупных адмиралтействах и портах. Явившись на борт такого корабля, рекрут рапортовал о прибытии вахтенному офицеру, который заносил его данные в судовые книги. Затем новоиспеченному матросу выдавали положенное имущество, чаще всего только форменную одежду, хотя на Севере разрешалось и ношение гражданского платья. В носовой части новобранцу определяли место для матросской койки и для его багажной сумки.

На борту приемного корабля происходило элементарное обучение азам матросской службы. Там новобранцы узнавали, как им обращаться к офицерам, старшинам и унтер-офицерам. Много времени проводилось за различными упражнениями, такими, так обращение с парусами, снастями и шлюпками, а также владение абордажной саблей и приемы отражения абордажа. Однако это обучение не могло продолжаться долго: потребность и Севера, и Юга в личном составе для флота вынуждала сокращать время пребывания новобранцев на приемном корабле до нескольких недель и даже дней. Навыки, которые не удавалось привить рекруту в ходе этого краткого обучения, ему приходилось усваивать позже, уже на боевой службе.

Попадая на настоящий военный корабль, молодой матрос назначался сразу на различные посты, каждый из которых [453] он должен был занимать в случае необходимости. Ему определялось место в расчете орудия, на палубе, на мачте, в шлюпке, за обеденным столом, а также спальное место. Затем каждому матросу присваивался номер, который он должен был знать назубок. Таким образом, на новобранца сразу сваливалась целая груда необходимой ему информации, способной сбить с толку и ошеломить кого-угодно.

Вот пример различных обязанностей, которые приходилось выполнять рядовому члену команды и о которых он должен был помнить всегда: матрос принадлежал к 3-му дивизиону бортовой батареи и входил в расчет орудия № 8, где он был первым заряжающим; во время взятия на абордаж неприятельского судна он был вторым абордажником в своем дивизионе; если возникала необходимость поставить или убрать паруса, его место было на правом ноке брам-реи бизань-мачты; если на парусах брали рифы, этот матрос занимал место на левом ноке брам-реи бизань-мачты; при смене галса он находился на подветренной стороне у главного браса; при подъеме якоря этот моряк занимал позиции за кабестаном, а при спуске на воду шлюпок садился за носовое весло капитанской гички. Разумеется, запомнить все это сразу было не под силу даже прирожденному моряку, и до тех пор, пока приобретенные навыки не становились для новобранца второй натурой, он мог освежить память, заглянув в особый список, где была обозначена позиция каждого члена команды.

На канонерках и мониторах, не имевших парусного вооружения, не было и постов, связанных с рангоутом и такелажем. Кроме того, эти корабли были значительно меньше паровых фрегатов или некоторых торговых судов, переделанных в боевые корабли. Однако там тоже существовали свои сложности, делавшие службу на броненосцах совсем незавидным занятием. На любых угольных пароходах команда была обязана содержать судно в идеальной чистоте, что, учитывая специфику двигателя, было непростой задачей. Угольная пыль забивалась буквально во все щели, и для ее удаления назначались даже специальные вахты. Но стоило измученным морякам закончить уборку, как начиналась новая погрузка угля, и все приходилось повторять снова и снова. [454]

Моряк, попадавший на военный корабль с торгового судна, сразу отмечал, что жизнь здесь совсем другая. Например, на купце при подъеме якоря матросы, вращавшие кабестан, обычно затягивали песню, но на военном корабле это было запрещено: распевая во все горло, моряки могли не услышать команду офицера. По тем же причинам возбранялись громкие разговоры во время вахты, а обычным звуковым сопровождением любых, даже самых рутинных операций, были выкрикиваемые офицером приказы, свист боцманских дудок или грохот барабанов (в зависимости от ситуации).

Вступление в состав команды было памятным событием для любого, особенно для молодого рекрута. Здесь он оказывался в компании самых разнообразных личностей, большинство из которых, конечно, нельзя было записать в церковный хор мальчиков. На палубах военных кораблей встречались старые волки, насквозь просоленные и обветренные до неузнаваемости. Попадались здесь и иностранцы, недавно прибывшие из Европы, а на флоте северян — негры, бежавшие с плантаций Юга. Среди моряков не были редкостью американские индейцы и даже туземцы тихоокеанских островов, хорошо знакомые с морем. Одним словом, новобранец, редко покидавший ранее пределы своего родного городка, сразу оказывался в новом мире, бывшем своего рода миниатюрной моделью земного шара. Лишь на кораблях конфедератов, которые несли службу в гаванях и бухтах, состав команд был менее пестрым: как правило, они набирались из одного места.

Конечно, знакомство с этим новым миром не всегда проходило для рекрутов безболезненно. Первые недели и месяцы, проведенные на флоте, часто знаменовались ссорами, взаимными обвинениями и драками. Морские пехотинцы и офицеры обычно пресекали такие потасовки и наказывали виновных. Зачинщики поножовщины заключались на гауптвахту, где их держали закованными в кандалы на хлебе и воде 24 часа. Чтобы избежать столь неприятного времяпрепровождения, оскорбленные старались отомстить своим обидчикам каким-нибудь косвенным образом, например, подрезав завязки морской койки во время ночного отдыха или засунув булавку в башмак. [455]

Как на Юге, так и на Севере морские офицеры уделяли большое внимание дальнейшему натаскиванию новобранцев. Их учили стоять за штурвалом, замерять глубину лотом, вязать и развязывать узлы, грести, шить, разворачивать паруса и брать рифы. Не овладев этими навыками в совершенстве, ни один моряк не мог рассчитывать на повышение в звании. Даже угольщики, если они конечно, обладали хоть каким-нибудь интеллектом, должны были приобрести определенный набор знаний и умений, чтобы стать кочегарами.

Кроме того, моряков постоянно обучали артиллерийскому делу, обращению с холодным и огнестрельным оружием и даже использованию шлюпочных гаубиц. Словом, все то, чему новобранцев не успели научить на приемном судне, наверстывалось на боевой службе. У конфедератов помимо этого даже перевод с одного корабля на другой требовал дополнительного обучения, ибо во всем их флоте не было двух судов с одинаковыми двигателями и вооружением.

Ежедневная служба в обоих флотах была примерно одинаковой и варьировалась лишь в зависимости от размеров корабля, предпочтений капитана, времени года и требований текущего момента. День мог начинаться в 4 часа утра, если корабль нуждался в тщательной уборке или утренней загрузке углем. В противном случае распорядок дня был следующим. В 5 часов утра горнист морской пехоты трубил подъем. Главный корабельный старшина или один из его капралов вместе с вахтенным боцманматом пробегали по жилой палубе и криком или шлепками поднимали спящих.

Матросы вставали и скатывали свои койки и постельные принадлежности в тугой сверток, а затем выносили их на верхнюю палубу. Обычно койки хранились за фальш-бортом в специальной веревочной сетке и заодно служили дополнительной защитой от артиллерийских снарядов, осколков, а в случае абордажа становились для нападающих еще одним барьером.

Теоретически вся процедура, включая подъем, свертывание коек и вывешивание их за фальш-борт, должна была занимать не более семи минут, но на практике за это время не всегда удавалось даже извлечь всех любителей поспать из их постелей. [456]

В районе 5.07 команда вытаскивала на палубу песок, щетки, пемзу и ведра и приступала к ежеутренней уборке. Обычно жилую палубу мыли соленой водой, а спардек чистили песком (этим занималась отдельная команда под началом боцманмата). Одновременно полировались все медные и прочие металлические части.

Особое внимание уделялось чистке бортовых орудий. Металлические канавки, по которым происходило передвижение орудийных лафетов, надраивались до ослепительного блеска, а сами стволы орудий тщательно вычищались. На кораблях с парусным вооружением заодно проверялись и, если нужно, поправлялись блоки и талрепы. Только после того, как эта общая уборка заканчивалась, моряки могли заняться собой, т.е. помыться забортной водой и, если было желание, побриться.

На военных кораблях обычно пристально следили за внешним видом и физическим состоянием юнг. В 7.30 утра они собирались у левой сходни для утреннего осмотра. Главный корабельный старшина проверял чистоту их лиц и рук, длину стрижки и состояние обмундирования. Затем юнг заставляли наперегонки влезать на топ-мачты и спускаться вниз, причем тому, кто проделывал это упражнение последним, обычно снова приходилось карабкаться наверх. Считалось, что такая физическая зарядка делает юнг более подвижными и улучшает их аппетит перед завтраком.

В 8 часов раздавался сигнал боцманской дудки, призывавший команду на утренний прием пищи. Матросы прятали принадлежности для уборки и направлялись каждый к своему столу, за которым могли усаживаться от 8 до 14 человек. Расчеты артиллерийских орудий, угольщики и кочегары завтракали отдельно, за своими особыми столами. Свои столы были также у морских пехотинцев и унтер-офицеров, а юнги, напротив, распределялись между матросскими столами.

У каждого из таких столов был свой раздающий; как правило, эту работу по очереди исполняли все столовавшиеся, но иногда они нанимали для себя постоянного «официанта». В его обязанности входили сервировка стола и раздача пищи, приготовленной корабельным коком. На завтрак он, как правило, предлагал команде кофе — по пинте (0,47 литра) на [457] человека, кусок солонины или жесткой соленой говядины. По окончании утренней трапезы моряки мыли свою посуду и сдавали ее обратно в кухонный ящик.

Затем в 9.30 утра звучал сигнал «по местам». Производилась инспекция орудий на предмет их готовности к применению в случае необходимости. Когда эта операция завершалась, у матросов наступало свободное время, которое они обычно проводили за написанием писем, чтением или просто в дреме.

Полдень — время ленча, и процедура его поглощения была такой же, как и утром. Другим было только меню: во время дневного приема пищи моряки подкреплялись куском свинины или говядины, овощами и кофе. Иногда к этому стандартному набору добавлялся сыр, а на кораблях, несущих блокадную службу, рацион разнообразился продуктами, которые удавалось добыть на берегу.

В конфедеративном флоте за исключением коммерческих рейдеров дело с питанием обстояло обычно немногим лучше, чем в армии южан, и такие «деликатесы», как сыр, масло и изюм (обычные для флота США), были там недоступны. Чай и кофе также вскоре сделались редкостью: их можно было приобрести только у нарушителей блокады, да и то за большие деньги. Впрочем, такой нужды и бедствий, с какими столкнулись в конце войны сухопутные войска южан, моряки-конфедераты все же не знали. Вплоть до 1865 года они каждый день получали по четверти фунта соленой говядины или свинины на человека.

После ленча матросы обычно возвращались на свои места, и остаток дня проходил за разными упражнениями. Особенно активно тренаж практиковался на кораблях блокирующих эскадр, служба которых была столь монотонной, что командирам приходилось всячески разнообразить времяпрепровождение своих людей. Поэтому одни и те же упражнения никогда не повторялись два дня подряд, никто толком не мог предсказать, какой именно тренаж ждет команду сегодня. «Жизнь матроса не заполняется настоящей и регулярной работой, и его часы отдыха могут не быть единообразными, хотя они более или менее регламентированы, — писал в 1863 году юнга корабля блокадной эскадры. — Отдельные элементы [458] ежедневной программы на борту корабля не фиксируются так, как это делается в любом другом виде деятельности, но общая схема остается одной и той же каждый день».

В 4 часа пополудни моряки приступали к легкому ужину. При этом время приема пищи зависело от четырехчасовой вахты: те, кто снимался с дежурства, сразу садились за стол, и, с точки зрения здорового питания, подобный порядок не мог не вызывать возражения. Так как все трапезы были сосредоточены на восьмичасовом отрезке, а самой значительной из них был полуденный ленч, то те, кто стоял вахты в полночь или рано утром, чувствовали себя довольно голодными.

На кораблях блокирующих эскадр отдельные капитаны иногда меняли график несения вахт. Обычно они делили период с 4 до 8 утра на двухчасовые смены, называвшиеся «собачьими вахтами», и в результате морякам приходилось стоять за сутки не шесть, а семь вахт. Еще одной альтернативой было распределение всей команды на три вахты, так что каждый из моряков проводил четыре часа на дежурстве и восемь часов вне его. Некоторые капитаны шли еще дальше и использовали четвертные вахты, т.е. четвертую часть всех имевшихся на корабле рабочих рук или половину каждой вахты. Однако считалось, что применение подобных порядков в опасных водах чревато большими неприятностями.

Система вахт использовалась и при погрузке на корабль угля. Обычно эта работа начиналась вахтой левого борта, и, если на погрузке была занята вся команда, она могла продолжаться с 7 часов утра до полудня. В противном случае работы захватывали жаркие дневные часы, иногда затягиваясь на 12 часов. Впрочем, поскольку многое зависело от прибытия угольного судна, точного времени начала погрузки не существовало, и если процесс начинался поздно днем, нередко он заканчивался лишь с рассветом.

В 5.30 пополудни бой барабанов снова призывал матросов занять свои места. Офицеры еще раз проводили проверку орудий: готовы ли они к отражению ночной атаки и попыткам прорыва блокады. По окончании инспекции боцманская дудка оповещала матросов, что они могут извлечь свои койки из-за фальшбортной сетки и готовиться ко сну. На всех [459] кораблях наставало время расслабиться и отдохнуть. Моряки дописывали письма своим родным и близким, а также читали газеты и книги. Из игр самой популярной было домино, поскольку карты строго-настрого запрещались корабельным уставом. Азартные игры также были вне закона, но вопреки запретам оставались очень популярными. Матросы играли в чет-нечет или заключали пари по поводу любых мало-мальски значимых событий своей службы. Например, они могли спорить о том, как много времени потребуется одному кораблю, чтобы обогнать другой, или сколько займет погрузка угля. По-прежнему распространенной была также игра в кости.

Праздное вечернее времяпрепровождение разнообразилось и музыкальными номерами, конечно, если на борту были скрипачи или игроки на банджо. Особенно везло в этом отношении большим кораблям, где нередко собирались целые ансамбли. На некоторых из них были и театральные труппы, ставившие на импровизированных подмостках пьесы собственного сочинения. Если же в команду входили чернокожие моряки, то дело редко обходилось без популярных министрел-шоу, где вместе выступали и черные, и белые, перемазанные вместо грима угольной сажей.

Ежедневные уборки верхней палубы приводили к тому, что нижние этажи кораблей обычно становились сырыми и не просыхали до вечера. В южных тропических широтах это усугублялось влажным климатом и изнуряющей жарой. Особенно тяжело такая «парная» переносилась на броненосцах, мониторах и канонерских лодках, броневая защита которых раскалялась на солнце, как адская сковородка. К жаре и сырости добавлялся запах горящего угля и иногда серы, превращая корабль в подлинную штаб-квартиру Сатаны. Поэтому матросы пытались как можно дольше насладиться свежим воздухом: по ночам атмосфера в кубриках была настолько спертой, что их обитатели то и дело собирались у открытых люков подышать.

Любители покурить обычно сходились в носовой части корабля на баке. Трубки и сигары зажигались от фитиля масляной лампы и по окончании процесса тщательно гасились во избежание пожара. Некоторые, правда, предпочитали [460] крепко скрученные сигареты, завезенные в США из Турции в 50-х, но к началу гражданской войны эта разновидность табачного зелья еще не успела завоевать большого числа поклонников. Для раскуривания на суше уже могли использоваться спички, но на военных кораблях они были запрещены как пожароопасные. Даже топливо для ламп и фонарей подбиралось очень тщательно, такое, чтобы оно не возгорелось само по себе и не натворило бед.

На многих кораблях время после ужина считалось самым подходящим для грубых шуток, дуракаваляния и розыгрышей, снимавших дневное напряжение и приятно разнообразивших матросский досуг. Многие капитаны полагали, что для разрядки нет средства лучше, чем боксерские матчи, и позволяли устраивать поединки прямо на верхних палубах своих кораблей.

Проблемы, связанные с употреблением алкоголя, или, говоря проще, пьянством, были общими для всех команд и чинов. Ежедневная порция грога или виски, выдававшаяся ранее морякам на военных кораблях, была отменена актом Конгресса США в сентябре 1862 года. Правда, она сохранилась во флоте Конфедерации, где матросам каждый день полагалось по четверти пинты спирта или полпинты вина на брата. Эта практика существовала на протяжении всей войны. Непьющие могли получать свой винный паек деньгами. Изначально такая компенсация составляла 4 цента в день, но к концу войны поднялась до 20 центов.

Впрочем, непьющих матросов было совсем немного, а те, кто употреблял спиртное, редко довольствовались положенной уставом порцией. Как во флоте Союза, так и во флоте Конфедерации моряками предпринимались многочисленные попытки тайно пронести крепкие напитки на борт, и часто они оказывались успешными. В этом морякам-северянам помогали частные суда, доставлявшие продовольствие блокирующим эскадрам. Заботливые предприниматели охотно снабжали жаждущих огненной воды матросов вожделенной жидкостью, разлитой по жестяным банкам с надписью «устрицы» или «тушенка». Но даже они не могли покрыть спроса на спиртные напитки, которых любителям выпить всегда не хватало. Однако на кораблях Союза пьянство строго преследовалось [461], и если моряка обнаруживали пьяным или хотя бы с запахом, то обычно помещали его на гауптвахту закованным в цепи. Другим, не менее действенным, наказанием считалось «накачивание» провинившегося соленой водой до тех пор, пока он не трезвел.

На федеральных кораблях, несущих блокадную службу, отбой обычно наступал в 8 часов вечера. Для матросов подавали сигнал разойтись по спальным местам, затем тушились огни, и с этого момента на корабле воцарялась тишина. На других судах время отбоя зависело от заката: если солнце садилось до 6 вечера, то отбой назначался на 8, если же после 6-ти, то отход ко сну переносился на 9. Впрочем, сон матросов, особенно на блокадных кораблях, редко был безмятежным. После удачных атак «Девида» и «Ханли» они ложились спать в страхе перед ночной торпедой; их могли поднять на ноги, если в виду корабля появлялся нарушитель.

Но главной проблемой для команд флота северян были не торпеды, не крейсера и даже не нарушители блокады, а обычная скука. Несмотря на все ежедневные занятия, такие, как чистка, уборка, покраска, учение, стрельба по целям и развлечения, время на борту корабля тянулось медленно. Романтика привносилась лишь сменой станций базирования, заходом и уходом из гаваней и преследованием контрабандистов. Но все же матросы с нетерпением ждали, когда их плавучий дом окажется в подконтрольном Союзу порту Юга или же в своей собственной федеральной гавани. Тогда радости моряков не было предела, и они использовали отлучку на берег для обильных возлияний и посещения женщин. Как следствие, обратно моряки возвращались пьяными и часто больными венерическими заболеваниями. Помимо последних, моряков Юга и Севера одинаково косили болезни и лихорадки, характерные для того или иного региона.

Существовали и другие опасности, подстерегавшие матросов на берегу или на борту собственного корабля. Кроме обычной возможности погибнуть в бою от пули или снаряда, матрос мог, например, умереть от страшного ожога в результате попадания гранаты или ядра в паровой котел. Даже в ходе относительно безопасного плавания по реке моряк-северянин рисковал попасть под огонь вражеских снайперов, а [462] оказавшись на берегу, в занятом федералами южном городе, угодить под нож какого-нибудь мстительного патриота Конфедерации. Однако, несмотря на такую непривлекательную перспективу, посещение любого берега всегда было желанным и ожидаемым событием.

Иногда матрос военного корабля впадал в отчаяние или депрессию, которую один флотский хирург называл «болезнью по суше». Те, кто был охвачен этой болезнью, страстно желали вдохнуть запах земли и вообще оказаться подальше от соленого морского воздуха. В качестве лекарства им прописывалось хотя бы кратковременное посещение города, но действовало оно не всегда. Тех же, кого не мог излечить даже длительный отпуск, обычно списывали на берег и отправляли домой: на борту корабля от них уже не было никакого толку.

Таким образом, главной трудностью службы во флоте, особенно на блокадных кораблях, были скука и тоска по земле. Все морские сражения, произошедшие в ходе гражданской войны, заняли в общей сложности не более недели, и моряки провели эти четыре судьбоносных для них года в роли узников, заключенных на своих кораблях. [463]

Глава 3.

Офицерский корпус и система высшего командования

Основной базой для формирования командного состава ВМФ Союза и Конфедерации служили офицеры довоенного флота США. На протяжении всего периода с 1815 по 1861 год главной проблемой, связанной с флотскими кадрами, был подбор, обучение и внедрение дисциплины среди командного состава. Как и следовало ожидать, большинство военно-морских офицеров набиралось в американский флот из штатов Восточного побережья, но лишь некоторые из них переходили на военные корабли с торговых судов. Как следствие, до Мексиканской войны наиболее важным фактором при подборе мичманов (первый чин военно-морского офицера) было личное и политическое влияние. Опыт, стремление и призвание к морской службе и образованность любого рода практически не требовались. Отсутствие дисциплины, завышенная самооценка и чувство корпоративной гордости, часто приводившие к дуэлям, были серьезными препятствиями для исправления образа военно-морского офицера. Поединки были настолько частыми, что они стоили флоту многих способных моряков, например, героя американского флота Стивена Декатура, и в конце концов были запрещены в 1857 году.

Первоначальное обучение военно-морских офицеров происходило прямо на борту корабля, и часто было, в лучшем [464] случае, поверхностным. Но в 1845 году в Аннаполисе, штат Мериленд, была основана военно-морская академия Соединенных Штатов, которая стала первым серьезным шагом на пути образования хорошо подготовленного профессионального корпуса военно-морских офицеров. В 1850 году курс обучения в морской академии был продлен до четырех лет (как и в Вест-Пойнте) и стал включать не только технические, но и академические предметы. Следующий шаг во флоте Союза был сделан уже в ходе гражданской войны: в 1864 году там были введены обязательные экзамены для продвижения по службе на чины выше коммодора.

Две наиболее важные проблемы, связанные с командным составом флота, — структура офицерских рангов и некомпетентные офицеры. Вплоть до гражданской войны в ВМС США преобладала точка зрения, что чин адмирала не соответствует принципам демократической нации. Лишь в конце 50-х годов капитанам, на которых возлагались дополнительные обязанности, позволялось давать звание флаг-офицера, что также отличало их от пароходных шкиперов и армейских капитанов. Акт Конгресса от 16 июля 1862 года наконец решил вопрос о высших военно-морских чинах, определив различные ранги, а также количество офицеров, которые могли носить каждое из званий. В декабре 1864 года специально для Девида Феррагата был учрежден чин вице-адмирала. Проблемы, связанные с отставкой и увольнением офицеров, не соответствующих занимаемой должности, были решены в августе 1861 года особым актом Конгресса. Офицер мог быть уволен в запас добровольно, в случае его некомпетентности или же после 40-летней службы. В декабре 1861 года был установлен и пенсионный возраст, составлявший 62 года.

Подбор, обучение и проблема дисциплины офицеров морской пехоты были такими же, как и у офицеров флота. Морские пехотинцы отличались еще большим гонором, кастовостью и склонностью к дуэлям. Комманданты, такие, как Арчибальд Гендерсон, активно боролись с подобными порядками, но не всегда могли их преодолеть. В отличие от флотских офицеров подготовка командиров морской пехоты происходила непосредственно в академии Вест-Пойнт и после [465] 1845 года несколько выпускников академии каждый год становились морскими пехотинцами.

В начале гражданской войны около 322 морских офицеров и 20 офицеров морской пехоты отправились на Юг, т.е. присоединились к флоту Конфедерации. Именно они составили костяк ВМФ Юга, и все офицерские посты там были заняты бывшими морскими офицерами США

Система высшего командования и управления американским флотом была довольно сложной. Вплоть до 1815 года военно-морской секретарь руководил ВМС непосредственно, опираясь лишь на помощь нескольких клерков. Но 5 февраля 1815 года Конгресс учредил комиссию из трех членов, в задачи которой входило наблюдение за поставляемыми флоту материальными и живыми ресурсами и консультация морского секретаря во всем вопросам. Комиссия отвечала также за определенные административные задачи, в том числе и за постройку военных кораблей, но все вопросы, связанные с политикой, стратегией, военными операциями и личным составом, лежали исключительно на секретаре. Кроме того, зачастую действия комиссии шли не на пользу флота. Так было, и не раз, и тогда затруднялось, например, внедрение паровых двигателей, железных кораблей или новых бомбических орудий Пексана, несмотря на прямое вмешательство президента и морского секретаря.

Система управления флотом была модернизирована в начале 40-х годов, когда военно-морским секретарем стал Абель Апшур. Проводя реформу морского департамента, он устранил комиссию по флоту, заменив ее шестью отдельными бюро (верфей и доков; бюро конструирования, ремонта и снаряжения; провизии и припасов; артиллерийское бюро; бюро гидрографии; бюро медицины и хирургии). Шеф каждого из бюро назначался морским секретарем и подчинялся непосредственно ему. Позже эта система была модернизирована, и в июле 1862 года к шести уже существующим бюро добавились еще два. Кроме того, шеф каждого из них находился на своем посту ровно четыре года.

Примерно та же система была принята и в военно-морском флоте Конфедерации. Главным руководителем ВМФ нового государства там был военно-морской секретарь, которому [466] также подчинялись различные бюро. В течение всей войны этот пост занимал Меллори, один из самых энергичных и работоспособных чиновников в администрации Джефферсона Девиса, однако его профессионализм не мог уравнять шансов Севера и Юга в борьбе за господство на море, и, несмотря на все предпринимаемые усилия, конфедератам так и не удалось создать боеспособный флот.

На Севере в конфликте между Севером и Югом обязанности морского министра выполнял Гедеон Уиллес. Он тоже был способным администратором, хотя его работа была часто направлена не только на победу над мятежниками, но и на победу над армией. Такое местническое отношение к делу мешало установлению нормальных отношений между сухопутными и морскими силами и часто приводило к срыву важных стратегических операций.

Впрочем, несмотря на эти недостатки, превосходство федерального флота было значительным. С самого начала северянам удалось добиться практически полного господства даже в территориальных водах Конфедерации, и все усилия южан привели лишь к оттягиванию неизбежного конца. [467]

Глава 4.

Морское вооружение и тактика

Перемены, переживаемые военно-морскими силами ведущих стран мира в середине 19-го века, можно без преувеличения назвать революционными. Старый, овеянный романтикой и славой Сен-Винсента, Трафальгара и Синопа, парусный флот быстро и неуклонно уходил в прошлое, и многовековая история войны на море совершала в тот период резкий скачок в своем развитии.

Эти изменения были вызваны в первую очередь широким распространением паровой машины. Преимущества, которые они давали военным кораблям, настолько очевидны, что их даже не стоит перечислять. Главной была независимость судна от направления и силы ветра, с которыми в эпоху безраздельного господства парусников не могли не считаться даже самые талантливые адмиралы. Теперь же, когда суда могли свободно маневрировать, не прибегая к помощи парусов, а так же развивать невиданную по тем временам скорость, сам ход морского сражения стал подчиняться совершенно иным законам.

Еще одним важным техническим новшеством было изобретение гребного винта. Большие, неуклюжие колеса, первых пароходов имели крупные недостатки в военно-морском деле: они становились слишком соблазнительной мишенью для неприятельских артиллеристов и снижали маневренность судна [468]. Но уже в 1794 году англичанин Литлтон предложил первый вариант особого судового винта, на смену которому пришли винты Делиста (1825). Рассела (1826), Эриксона (1836) и, наконец, окончательный вариант — судовой винт, снабженный поворотными лопастями.

Одновременно в судостроении, как торговом, так и в военном, начал активно применяться новый материал — железо. Впервые опыт с железным корпусом корабля был проделан в 1783 году в Англии, где был построен лихтер длиной 21 м с обшивкой из железных листов. Затем в 1821 году было создано первое в мире паровое судно, корпус которого был целиком изготовлен из железа. В 1822 году «Аарон Майер» — так назывался этот пароход — вышел из Лондона, пересек Ла-Манш и пришел в Гавр. Однако даже такие удачные испытания не убедили большинство судостроителей, относившихся к железу с недоверием и по-прежнему предпочитавших дерево. Перелом в их настроениях произошел в 1834 году после случая с железным судном «Кэрри Оуэн». Когда оно одновременно с несколькими другими, деревянными, судами село на мель, то многие из последних разбились, а их железный собрат остался невредим.

Однако к началу гражданской войны деревянные корпуса еще не были вытеснены железными окончательно, и военно-морские силы США по большей части состояли из деревянных паровых фрегатов. Но уже в ходе самого конфликта железо, сталь и броня прочно утвердились в военном судостроении, и значительную часть враждующих флотов составляли броненосцы (подробнее см. ниже, часть 3, гл. 1).

Применение железа и брони при постройке военных кораблей было в значительной степени обусловлено развитием морской артиллерии. В 1824 году в военно-морском флоте Франции появляются гаубицы, или бомбические орудия, изобретенные Х.И. Пексаном. Они отливались из чугуна, имели калибр от 180 до 210 мм и могли стрелять бомбами по навесной траектории или гранатами и ядрами прямой наводкой.

Пексан разработал также особый тип зажигательного фугасного снаряда — бомбу — при попадании которого в корпус деревянного судна тот вспыхивал, как пук соломы. В США бомбические орудия были признаны далеко не сразу [469]. Когда в 40-х годах вопрос о постановке таких пушек на вооружение встал перед военно-морской комиссией Конгресса, она очень долго сопротивлялась, не давая проекту хода. Тем не менее, министру флота и президенту страны совместными усилиями удалось сломить сопротивление упрямых парламентариев, и к началу гражданской войны основу бортовой артиллерии ВМС США составляли бомбические гладкоствольные орудия. В основном это были пушки, разработанные будущим героем войны адмиралом Дальгреном. Проведя многочисленные опыты по определению давления пороховых газов в различных сечениях канала ствола, он сумел так рационально распределить металл, что получил редкое по своей прочности орудие. Наиболее распространенными были два типа пушки Дальгрена: 9-дюймовое (220 мм) орудие весом в 9200 фунтов (примерно 4,16 тонны) — всего их [470] было произведено 1185 единиц; 11-дюймовая (280 мм) пушка весом 16000 фунтов (6,55 тонн) — всего произведено 465 единиц. Согласно скрупулезной американской статистике, оба этих орудия были настолько надежными, что ни одно из них не разорвалось во время стрельбы.

Однако в новых условиях, когда обе стороны конфликта стали применять на своих кораблях броневую защиту, гладкоствольные орудия Дальгрена зачастую оказывались бессильными. Изобретатель, правда, попытался усовершенствовать свое детище, создав несколько нарезных моделей, а также пушку большого калибра, но успехом эти опыты не увенчались.

Для производства крупнокалиберных нарезных морских орудий в ходе гражданской войны использовалась технология капитана Родмена. Раньше чугунные пушки сначала отливались целиком как не имеющие внутренней полости болванки, а затем в них сверлили канал ствола. Поскольку внешняя часть заготовки остывала быстрее, чем внутренняя, то сверление часто производилось в толще еще полужидкого металла, а это приводило к образованию раковин и трещин. Родмен предложил при отливке помещать в форму пустотелый цилиндр, соответствовавший по диаметру калибру орудия. Сверху этот цилиндр покрывался песком, а внутрь него устанавливался змеевик, по которому непрерывно бежала холодная вода. Пар, выделявшийся при таком охлаждении, [471] выходил через специально проделанное в цилиндре отверстие. Пока внутренний канал ствола непрерывно охлаждался, его внешняя часть, наоборот, нагревалась. Этот процесс мог продолжаться неделями, пока вся масса не переставала быть раскаленно-красной, но в результате металл кристаллизовался более ровно и был более прочным.

Как и пушки Дальгрена, орудия Родмена были двух основных калибров. В 1861 году по его проекту была изготовлена первая 15-дюймовка, весившая 19 тонн и стрелявшая 181-килограммовым ядром или 145-килограммовой бомбой. Длина ствола составляла 87 калибров, а вес порохового заряда — 27,2 кг. В бою против броненосцев (в частности, во время боя в заливе Мобайл) орудие оказалось необычайно эффективным и пробивало даже броню толщиной 152 мм.

Другая пушка Родмена, выпуск которой был налажен в 1863 году, представляла собой еще более внушительное сооружение. Береговое орудие этой системы имело калибр 20 дюймов, длину ствола — 12 калибров и весило 59 тонн. Его морской аналог был несколько облегчен — ствол на два калибра короче, а вес на 9 тонн меньше. Ядра, которыми стреляли эти монстры, весили 422 кг, а пороховой заряд к ним — 44кг.

В ходе гражданской войны на море делались попытки применить и первые казнозарядные системы, в частности английскую пушку Армстронга. Орудия этой системы закупались у различных британских фирм агентом конфедеративного правительства Баллоком, но в реальном бою они [472] оказались неэффективными. Пушка Армстронга (как и сухопутное орудие Уитворта) пока что была далека от совершенства и даже в английском флоте ей предпочитали дульно-зарядные модели.

Нововведения в области вооружений не ограничивались, впрочем, только судовой артиллерией. Гражданская война вернула к жизни тактику таранных ударов (это стало возможным благодаря внедрению паровых двигателей), канувшую в небытие еще во времена средневековья. Первым кораблем, снабженным этим древним оружием, стал броненосец южан «Вирджиния» (бывший «Мерримак»), пустивший с его помощью на дно деревянный фрегат «Камберленд».

Опыт оказался настолько удачным, что обе стороны приступили к постройке целой серии таранных броненосцев, особенно активно действовавших в ходе войны за Миссисипи. Наиболее типичным из этих кораблей была бронированная плоскодонка конфедератов «Албермейл», вооруженная крепким дубовым носовым выступом, обшитым сверху стальными пластинами. Действуя в проливах близ побережья Северной Каролины, эта примитивная, на первый взгляд, посудина причинила северянам столько неприятностей, что для ее уничтожения они не поленились провести специальную диверсионную операцию.

Помимо возрождения забытых видов вооружения и усовершенствования уже существующих, в ходе гражданской войны на море применялись и принципиально новые разработки. К их числу относились шестовые мины, ставшие своего рода прообразом торпед (американские моряки и назвали их торпедами).

Они представляли собой пороховой заряд с фрикционным запалом, помещенным в герметичную, чаще всего железную емкость. Вся эта конструкция прикреплялась к деревянному или железному шесту, установленному на носу парового катера или подводной лодки. Для успешного приме нения шестовой мины несущему ее судну требовалось при близиться к вражескому кораблю вплотную и подвести заряд под его днище (или же вонзить его в деревянную обшивку). Затем при помощи спускового шнура взрыватель приводился в действие и воспламенял порох. Поскольку подобные [473] предприятия требовали полной внезапности и везения, случаи успешного применения шестовых мин довольно редки.

В ночь с 27 на 28 октября 1864 г. паровой катер под командованием лейтенанта Кушинга проник в устье реки Роанок и, достигнув рейда Плимута, атаковал броненосец «Албермейл». Защитный бон из бревен, который окружал броненосец, серьезно осложнял операцию. Кушингу удалось разъединить бревна, вплотную приблизиться к неприятелю и ударить шестовой миной в борт вражеского корабля ниже ватерлинии. Броненосец через несколько минут после взрыва почти полностью скрылся под водой. Вместе с ним затонул и увлеченный водоворотом катер — командир не успел отвести его на безопасное расстояние.

Разумеется, потеря катера меркла на фоне достигнутого успеха. Потопление «Албермейла» и «Хьюсатоника», попытка подрыва броненосца «Нью-Айронсайдс» (речь об этом пойдет ниже) убедительно доказали, что минное оружие — реальная и, пожалуй, единственная серьезная угроза броненосцам, чья мощная броня была в то время практически неуязвимой для корабельных орудий самого крупного калибра.

Помимо шестовых мин, американцы применяли и обычные донные мины, крепившиеся к грунту на якорях. Главным образом их использовали южане, пытавшиеся компенсировать свою слабость на море разными техническими новинками. Впрочем, этот вид вооружений был еще настолько несовершенен, что случаи, когда мины срабатывали, можно пересчитать по пальцам.

Так, 12 декабря 1862 года на одной из них на реке Язу в бассейне Миссисипи подорвался броненосец северян «Кайро» [474], а 5 августа 1864 года в результате взрыва мины на дно отправился федеральный броненосец «Текумсе».

Таким образом, гражданская война стала новым этапом в развитии морских вооружений, и многие из ее изобретений нашли свое применение в будущем. Мы остановимся на наиболее важных из этих новинок, которые оказали наиболее существенное влияние на военно-морскую технику и тактику войны на море. В частности, получила всеобщее признание концепция минного катера — истребителя броненосцев. [475]

Дальше