Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Девушки-»невидимки»

1

В предрассветном тумане полк перелетал на новую базу — ближе к фронту. Миновали Варевиковский и Ахтанизовский лиманы, поля с неубранной пожелтевшей кукурузой, обугленные развалины станиц и снизились у самого берега Азовского моря.

Рыбацкое селение Пересыпь встретило девушек холодным ветром и унылыми криками чаек. Море шумело, и волны подкатывались к обрыву, изрезанному полуразрушенными окопами.

Пересыпь вся была разрушена. Единственный кирпичный дом был занят под штаб полка. Летчики и штурманы разместились в нескольких рыбачьих домиках из ракушечника. Эти домики, давно оставшиеся без хозяев, были замусорены, но девушки в первый же нелетный день быстро навели на них блеск. Особенно отличилась вторая эскадрилья: на одной из стен ее неприглядного общежития Руфа Гашева нарисовала огромную панораму — самолет сбрасывает бомбы, попадает точно в цель, на земле — взрыв. А Галя Беспалова и Тоня Розова, вооружившись малярной кистью, раздобытой неведомо где, белилами и цементом так разукрасили свой домик, что боевой листок изобразил их в дружеской карикатуре чемпионами мойки и уборки.

Для вооруженцев и техников построили просторные землянки, где они устроились даже с некоторым уютом. Нарами им служили оставленные по обеим сторонам землянок уступы, укрепленные кольями. К кольям прибили доски, покрыли их толстым слоем соломы. На этих постелях после трудовых ночей девушки сладко спали.

...Начались регулярные полеты на Керченский полуостров. Отважные летчицы научились обнаруживать ночью с самолета небольшой клочок земли, на который нужно было сбросить боеприпасы и продукты. [199]

И могли ли догадаться фашистские стервятники, пролетая над маленьким рыбачим поселком, что в нем расположен целый полк, а недалеко, на самом краю берега, стоят боевые самолеты...

Под аэродром отвели узкую полосу морского берета за линией высоковольтных проводов, протянувшихся от косы Чушка до Темрюка. Провода служили своеобразной маскировкой.

Стояла туманная и дождливая пора поздней осени. День и ночь свистел холодный ветер. Зная, что ветры достигают здесь огромной силы, инженер полка Озеркова приняла меры к надежному креплению самолетов. Их привязывали цепями к стопорам, накрепко ввинченным в землю.

По всем приготовлениям было видно, что полку придется оставаться здесь продолжительное время.

Враг находился на крымской земле. Все сухопутные выходы из Крыма были уже наглухо закрыты для гитлеровцев. С севера наши войска подошли вплотную к Перекопскому перешейку. Гитлеровцы могли эвакуироваться из Крыма только морем — в Румынию. Они крепко зацепились за Керченский полуостров и подготовились к отчаянному сопротивлению.

Весь пролив фашисты могли освещать мощными прожекторами, расположенными группами по всему побережью. Десятки зенитных батарей охраняли воздух. Пролив простреливался береговой артиллерией, по его волнам шныряли вражеские катера.

Летчицы усиленно тренировались, готовясь к выполнению новых задач — нанесению ударов с воздуха по береговой обороинтельной линии противника, уничтожению его укреплений, командных пунктов, линий связи на Керченском полуострове.

В один из трех тренировочных полетов погибли летчица Тося Володина и ее штурман Аня Бондарева. Остатки их самолета нашли в плавнях. И снова — сдержанные рыдания подруг, маленький могильный холмик и деревянный треугольный обелиск с Красной Звездой, осыпанный полевыми цветами... [200]

Одновременно с боевой подготовкой шла и политическая подготовка при активном участии всех коммунистов и комсомольцев. Ежедневно в эскадрильях проводились политбеседы по текущим вопросам внутренней и международной жизни, девушки усердно занимались в кружках, готовились к докладам.

Осенью 1943 года в женский авиационный полк прибыла вооруженец Аня Волосюк. За ее плечами уже был солидный боевой опыт. В апреле 1942 года она вступила добровольно в ряды действующей армии. Через два месяца она успешно закончила школу младших авиаспециалистов и была направлена с группой девушек на фронт в штурмовой авиационный полк.

Аня Волосюк быстро сдружилась с новыми однополчанами, освоила все особенности их работы.

Однажды пасмурным утром инженер полка Озеркова собрала техников и вооруженцев на очередное политзанятие. Расселись на бревнах, лежавших возле землянки. Едва только Озеркова успела ознакомить своих слушателей с положением на фронтах, как неожиданно подъехал автомобиль. Из него вышел генерал Петров, командовавший в то время Отдельной Приморской армией, созданной после ликвидации Северокавказского фронта. Девушки встали.

— Почему сидите так спокойно? — спросил командующий. — В районе Фонтановской высадился танковый десант противника, танки направляются к вам. Объявите тревогу!

Летчицы поняли, что генерал хочет лично проверить боевую подготовку полка перед новым этапом борьбы.

Дежурная по аэродрому Люба Ермакова быстро выполнила приказ Не привычное в дневное время движение закипело на аэродроме. Нагруженные летной амуницией, бежали к машинам летчицы и штурманы, на ходу надевая шлемы и застегивая гимнастерки. Через несколько минут загудели моторы, и над морским берегом закружились самолеты, распугивая чаек.

Стремление девушек не осрамиться перед командующим, старым боевым генералом, героем обороны Одессы и Севастополя, было понятно. Особенно [201] старались те, кто помнил первое посещение полка генералом Петровым в станице Ивановской.

После отбоя и общего построения командующий выразил полное удовлетворение сноровкой и быстротой сбора по тревоге. Он одобрительно отозвался о боевой подготовке личного состава.

Генерал пристально всматривался в стоявшие перед ним шеренги женщин-гвардейцев.

— А вот обмундирование совсем никуда не годится! — сказал он. — Разве так должны выглядеть гвардейцы?

Действительно, крайняя пестрота одежды девушек производила неприятное впечатление. Шинели были разных цветов — серые, синие, хаки; головные уборы самые разнообразные — пилотки, береты, шапки-ушанки; сапоги — у кого черные, у кого красные, кирзовые и хромовые — больших размеров.

— Вот что, — сказал генерал, обращаясь к командиру полка, — немедленно снарядите две машины на центральный склад и отберите лучшее обмундирование. — И, обращаясь к своему адъютанту, добавил: — Отпустите дополнительно, вне нормы, одну машину с продуктами.

Потом генерал проверил стрельбу офицерского состава из личного оружия. Для этого он отобрал пятнадцать человек — летчиц, штурманов, техников. К всеобщему удивлению, все попали в цель.

— Сколько вам лет? — спросил генерал одну из девушек.

— Двадцать восемь, товарищ генерал.

— А вам? — обратился он к другой.

— Двадцать восемь, товарищ генерал.

— Наверно и вам двадцать восемь? — усмехнувшись, неуверенно произнес генерал, посмотрев на третью.

— Так точно, товарищ генерал.

— Неужели так испугались, что всем по двадцать восемь стало? — смеясь, спросил он Бершанскую.

— Им в самом деле по двадцать восемь, — ответила та. — Это наши старшие товарищи.

— Хорошо бы организовать на вашем аэродроме соревнования в стрельбе. Потренируйтесь и покажите мужчинам, как надо стрелять!

Генерал направился на кухню и снял пробу с обеда. Через адъютанта распорядился проверить, хорошо ли повара чистят котлы.

Командующий армией остался доволен боевой выучкой летчиц.

Поблагодарив полк за честную службу, генерал уехал. На этот раз девушки были вполне довольны встречей с командующим.

Большое удовлетворение испытывала инженер по вооружению Надежда Александровна Стрелкова — друг коллектива вооруженцев и техников. [202] Справедливо считая, что вооруженцы, из которых каждая перетаскивала в боевые ночи не менее чем по три тонны бомб, заслуживают усиленного питания и вообще большего внимания к их бытовым нуждам, она настойчиво добивалась замены красноармейского пайка для них техническим пайком.

Экспедицию на трех грузовиках на центральный склад армии возглавила Стрелкова. Вооруженцы торжествовали.

— Будьте уверены, — говорили они, — Надежда Александровна сумеет отобрать самое лучшее! Уж кто-кто, а мы, вооруженцы, в обиде не останемся.

2

Нет, кажется, осенью и зимой на всем земном шаре более не благоприятного места для полетов, чем Таманский полуостров. Особенно тяжелые условия на береговой полосе, где в течение долгих месяцев — дожди, туманы, слякоть, буйные порывистые ветры.

У местных старожилов — своя метеорология. Они говорят: если ветер дует целый день без перерыва, он будет дуть шесть дней подряд. Эти народные приметы в большинстве случаев оправдывались.

В таких условиях летчицы, бывало, сутками сидели у моря и... ждали погоды. Для них это была не поговорка, а печальная действительность. Самолеты выруливали на старт, экипажи занимали места в кабинах, а дождь хлестал как из ведра. Облачность низкая, видимости никакой, над проливом небо и вода сливались в серую муть, только было слышно, как бились волны о морской берег.

Но чуть только появлялся, а порой лишь предугадывался малейший просвет в облаках, самолеты один за другим поднимались в боевой полет. Медленно набирая высоту, они летели к морю.

Там, за узкой косой была линия фронта. Фактически линии, конечно, не было, она терялась в волнах пролива, соединяющего Азовское и Черное моря, но от этого незримая граница между двумя лагерями ощущалась с особой силой.

Первые полеты через пролив были непривычны и, по правде говоря, страшноваты. Слева — море, справа — море, под маленьким сухопутным самолетом — вода, а впереди — силуэты крымских гор, лес прожекторов, вспышки зениток. Там засел враг. Но потом стали привыкать. Летать нужно было даже в непогоду — надо было прикрывать с воздуха десантные операции нашей приморской армии.

Наши десантные части подплывали ночью к крымскому берегу на катерах и танкерах. Вражеские прожекторы ловили их в свои лучи, артиллерия открывала огонь. В этот момент летчицы направляли самолеты [203] на прожекторы и батареи противника. Когда самолет появлялся над целью, прожекторы выключались. Этим пользовались десантники, чтобы проскочить к берегу.

Иногда экипажам давали совсем простую задачу — летать над вражеским побережьем — и все. Но в этой несложной операции был большой смысл: гул моторов заглушал шум винта катера, подкрадывавшегося к берегу.

Первого ноября Женя Руднева записала в своем дневнике:

«Пересыпь. Здесь мы с 20 октября. Сегодняшняя ночь войдет в историю — начало высадки десанта на Крымском полуострове. С вечера сделали по одному вылету. Потом — перерыв на 5 часов. В 2.15 нанесли первый удар.

Летала я опять с Люсей{8} на 513 и 313. Словили нас прожекторы удивительной яркости. Люся так пикировала, что у меня дух захватывало, и я прерывающимся голосом командовала в трубку. Вообще переговор у нас скверный, но на этот раз она отлично слышала. Зенитки били близко, но безуспешно».

Десант высадился в районе Эльтигена. Был захвачен клочок Крымской земли — маленькая площадка на скалистом берегу Керченского пролива. Гитлеровцы прижали наш десант к берегу и прилагали все усилия, чтобы сбросить его в море. Но десантники зарылись в землю и не только удерживались на своем крохотном плацдарме, но постепенно расширили его вглубь.

Положение на «малой земле» было крайне трудным. Подвоз боеприпасов и продовольствия можно было организовать Главным образом на самолетах. Гвардейский Таманский легкобомбардировочный полк получил от командования армии задание — помочь десантникам, сбросить им на «малую землю» мешки с продовольствием и боеприпасами.

Это была сложная задача. Бомбы подвешиваются к самолету бомбодержателями, а как прикреплять мешки, чтобы их легко было сбросить? Вооруженцы с честью решили эту задачу. Они подвешивали стокилограммовые мешки под плоскостями. В мешках были мины, патроны, картофель, сухари, пресная вода. Теперь оставалось самое трудно — так точно сбрасывать груз, чтобы он не попадал в руки врага.

Единственным ориентиром на этом клочке земли служило здание школы, а задача летчицам ставилась так: «Сбросить мешки с левой (то есть южной) стороны школы». С правой стороны был противник.

Подход к цели был крайне затруднен: с одной стороны — крупнокалиберные вражеские пулеметы и прожекторы, с другой — огневая завеса с катеров.

Что оставалось делать девушкам? [204]

— Стать «невидимками», — шутил» они.

А пока «проблема невидимости» еще не была решена, они спокойно, искусно, из ночи в ночь обходили опасные зоны, заходили с тыла, на небольшой высоте выключали моторы, снижались до ста — ста пятидесяти метров и сбрасывали мешки прямо в цель. Наши стрелки сигнализировали им миганием карманного фонарика или вспышкой зажженной спички. Иногда, запоздав с сигналом, пехотинцы слышали сверху женские голоса: «Алло! Полундра, лови картошку!» или «Куда сбросить мины?»

Это были голоса Нади Поповой, Кати Пискаревой и Веры Тихомировой, снижавшихся ниже, чем все.

Плацдарм в районе Эльтигена, постепенно расширяясь, простирался вдоль побережья до двух, а в глубину до семи километров. Были отбиты у противника населенные пункты Жуковка, Опасная, Маяк.

При высадке десанта с моря в районе этих пунктов несколько наших кораблей были повреждены в бою и, потеряв управление, легли в дрейф. На розыски судов было направлено несколько самолетов, управляемых наиболее опытными летчицами — Надеждой Поповой, Марией Смирновой, Мариной Чечневой, Ниной Худяковой, Ольгой Санфировой, Верой Тихомировой. Стоял сплошной туман. Летели низко над самыми гребнями волн. С самолетов пускали ракеты, но они быстро гасли. Розыски продолжались несколько дней. Самолеты возвращались на свой аэродром в сплошном тумане, сильно обледенев. Заблудившиеся суда в конце концов были обнаружены.

Двадцать третьего октября 1943 года совершила свой первый боевой вылет с летчицей Люсей Клопковой штурман Антонина Павлова. В женский авиационный полк она приехала из Саратовского электромеханического техникума и была назначена механиком по электрооборудованию в первую эскадрилью.

Сначала все было ново и непонятно для Тони. Впервые дни она даже с опаской подходила к самолету.

Прошло некоторое время. Повседневно общаясь с летчицами, Тоня не [205] только освоилась со своими обязанностями, но и твердо решила стать штурманом. С ней начала заниматься Галя Докутович. Позднее в полку организовали штурманскую группу, в которую включили и Тоню. Все штурманы полка охотно делились своим опытом со слушателями. Девушек не смущало отсутствие учебников и наглядных пособий. Таня Сумарокова, которая вела курс «Бомбометание», умела так доходчиво рассказать, пользуясь палочками, линейками и всевозможными дощечками, о том, как проектируется цель, как бомбить с попутным или встречным ветром, что будущие штурманы понимали ее с полуслова.

«В свой первый боевой вылет, — вспоминает Антонина Павлова, — мы должны были подавить бомбовым ударом опорный пункт противника в одном из поселков на Керченском полуострове. На цель заходили с Азовского моря. Я прицелилась, и смертоносный груз полетел вниз. Тут же вокруг нас возникло кольцо немецких прожекторов. Начался сильный обстрел. С трудом нам удалось вырваться из-под обстрела и возвратиться на аэродром. Здесь встретила нас командир полка Бершанская. Обняв нас, она сказала: «Очень тревожилась за вас, долго прожекторы вас держали. Ну да ничего, теперь вы уже стреляные птицы!»

Позднее, во время выполнения одного боевого задания, Тоне пришлось впервые вести самолет. Случилось это так. Однажды ей пришлось лететь с Таней Макаровой. Когда они выполнили задание и вышли из-под обстрела, самолет вдруг стал набирать высоту.

— Что ты делаешь? Зачем мы лезем вверх? — спросила она Макарову.

— Возьми управление, — ответила та. — У меня осколком перебиты ноги.

Тоня повела самолет. Машина в ее неопытных руках то взмывала вверх, то устремлялась штопором вниз. Наконец самолет выровнял свой полет: это Таня снова взяла в свои руки управление.

Так начался боевой путь Тони Павловой...

Несмотря на тяжелые метеорологические условия, наши летчицы сражались непрерывно, неустанно. По ночам они обстреливали вражеские дороги, ведущие к пунктам, захваченным нашим десантом, бомбили позиции фашистов.

Темной ветреной ночью вылетели на Керчь Марина Чечнева и Женя Руднева. Нал проливом самолет был быстро пойман прожекторами. Фашисты открыли зенитный огонь.

— Давай уходить к проливу — не на сушу, а в море, — быстро сказала Женя. — Пусть думают, что у нас что-то случилось.

Чечнева резко спикировала, симулируя падение самолета, затем снова набрала высоту и на приглушенном моторе пошла на цель. Женя бросила осветительные бомбы. Ясно виднелось скопление танков противника. Женя сбросила бомбы. В этот момент самолет снова попал в лучи прожектора, и опять началась зенитная стрельба. [206]

Ветер дул в сторону вражеской территории. Пошли навстречу ветру, поспешно снижаясь. Над проливом летели на высоте сто метров. Прожекторы вели самолет до самого края, а потом упустили. Без всяких происшествий экипаж приземлился на своем аэродроме.

Удачно летали на Керчь экипажи Тихомировой — Гламаздиной, Смирновой — Сумароковой, Парфеновой — Пасько, Прасоловой — Рябовой, Себровой — Целовальникорой, Ароновой — Волосюк. Они, как правило, шли на цели в прожекторах под сильным зенитным обстрелом. Приходилось подниматься на высоту до тысячи пятьсот метров. Нередко противник держал самолеты в лучах прожекторов до самой косы Чушка. Умело маневрируя, экипажи все же достигали цели, сбрасывали бомбы и невредимыми возвращались на свою территорию.

Забавный эпизод произошел однажды с экипажем Ароновой — Гельман.

«Мы возвращались с боевого задания, — вспоминает Рая Аронова. — Ночь была лунная, тихая. Цель и этот раз была на значительном расстоянии от линии фронта. Вдруг я заметила, что справа от нас идут — и довольно близко — еще два самолета, но с большей скоростью, чем мы. Я почему-то решила, что это наши, и сказала об этом Полине.

А самолеты явно обгоняли нас. Я прибавила газу, чтобы не отстать и не упустить их из виду. Неожиданно самолеты отвернулись, а внизу раздались взрывы бомб.

— Полина, — крикнула я своему штурману, — видишь, они бомбят нашу высоту сто шестьдесят четыре! Значит, это не наши, а фрицы. А мы-то к ним пристраивались!..

— Жаль, — ответила Полина, — что раньше этого не поняли. А то можно было бы хоть из ракетницы по ним стрельнуть. Вот бы испугались!

Когда мы по возвращении рассказали об этом подругам, они много смеялись и долго потом вспоминали, как мы с фашистами «строем шли».

3

Двадцать шестую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции полк отпраздновал в обстановке непрерывных тяжелых ночных боев.

Тем с большей радостью восприняли девушки славные итоги истекшего года, подведенные в докладе на полковом собрании.

Это был год коренного перелома в ходе войны. В итоге наступательных операций наши войска освободили почти две трети советской земли, захваченной врагом. Гитлеровцы были отброшены в центре на пятьсот километров, а на юге почти на тысячу триста километров — от Владикавказа до Херсона.

«Ведь это и наш путь! — с гордостью думали летчицы. — Мы прошли [207] вместе с войсками Северокавказского фронта от Владикавказа до берегов Черного и Азовского морей».

Враг рассчитывал взять курс на затяжную войну, стал строить оборонительные рубежи и «валы», объявив во всеуслышание о неприступности своих новых позиций. Но Советская Армия и здесь опрокинула расчеты фашистов, прорвала их рубежи и «валы» и, продолжая успешно наступать, не давала им сроков для затяжки войны.

Гитлеровская Германия и ее вассалы двигались навстречу своей неотвратимой катастрофе. Война вступила в ту стадию, когда дело шло о полном изгнании оккупантов с советской земли и ликвидации фашистского «нового порядка» в Европе. Все шире, все упорнее, развертывалась борьба за полное очищение от врага Украины и Белоруссии, Ленинградской и Калининской областей, за освобождение из-под фашистского ига Крыма, Литвы, Латвии, Эстонии, Молдавии, Карело-Финской Республики.

«Освободить Крым! — вот задача, которая сейчас непосредственно стоит перед нами», — говорил докладчик, и девушки в едином порыве ответили ему дружными аплодисментами.

Вечером собрались в празднично убранной столовой летного состава. На праздник приехал генерал-полковник И. Е. Петров.

В столовой было тесно, обедали по эскадрильям. Пока одни занимали столы, другие на улице пели и плясали.

В этот день многие девушки были награждены орденами и медалями, повышены в званиях. Очень порадовали всех подарки — посылки, полученные из глубокого тыла: подворотнички, платочки, бумага и конверты, пряники, табак, махорка. Конечно и табак, и махорка, а тем более четвертинки водки, оказавшиеся в некоторых посылках, были девушкам совсем ни к чему, но они видели в этом любовь и заботу народа о своих воинах, о них, девушках-авиаторах, и поэтому так бережно принимали из рук командира сверточки из тыла. Во все посылки были вложены трогательные записочки с пожеланиями бойцам от тружеников тыла успехов в боевой работе и скорейшей победы над врагом.

Праздник кончился, наступила очередная боевая ночь. Октябрьскую годовщину решено было ознаменовать большим числом вылетов. Вечерний чай и ужин привезли на старт в термосах. Закусывали тут же на ходу, в промежутках между полетами.

За шумом своих моторов не заметили, как со стороны моря вынырнул фашистский самолет «Фокке-Вульф», развернулся над аэродромам и застрочил из пулемета. За ним — другой. В бой вступила зенитная батарея, охранявшая аэродром. Один «Фокке-Вульф» был сбит и угодил в пролив. На аэродроме же обошлось без жертв, и самолеты почти не пострадали.

— Среди нас есть кто-то счастливый, — говорила Алла Казанцева. — Не везет фашистам на наших аэродромах! [208]

4

По мере расширения плацдарма на Керченском полуострове удары нашей авиации переносились в глубь Крыма. Все коммуникации противника западнее Керчи, линии железной дороги Керчь — Владиславовка, укрепленные пункты Катерлез, Тархан, Кезы, Багерово, Булганак, где были сосредоточены крупные склады горючего и боеприпасов противника, каждую ночь подвергались бомбардировке с воздуха.

В сложной, часто меняющейся обстановке летчицы и штурманы действовали смело, настойчиво, инициативно и наносили противнику чувствительный урон. Бомбы попадали в цель и небо озарялось пламенем пожаров, в воздух взлетали склады боеприпасов, горючего. Бомбы обрушивались на автоколонны, на скопления танков, на железнодорожные составы врага.

Однажды экипажу Жигуленкео — А. Поповой дали задание обнаружить аэродром противника и насколько возможно дезорганизовать его действия. Девушки подлетели к указанному району. Враг ничем не выдавал себя. На земле было темно и тихо. Но Женя Жигуленко, отличный штурман, ставшая хорошим летчиком, еще издали, подлетая сюда, увидела, как во мгле робко мигают отдельные огоньки. Наметанным глазом она тотчас определила очертания летного поля.

Между тем враг, слышавший, конечно, шум мотора «По-2», притаился, рассчитывая, что удастся обмануть советских летчиков. Огоньки погасли. Все слилось в один непроницаемый покров. Но Женя уже знала, где аэродром. Самолет был над целью, и бомбы метнулись наземь. Тотчас загремели взрывы, вспыхнуло пламя. Бомбы попали в хранилище фашистских бомб, а там уже огонь подхватил горючее.

Одновременно со всех сторон засветили прожекторы. Самолет попал в сетку прожекторных лучей, и по нему стали стрелять все зенитные орудия и пулеметы, какие только были здесь у фашистов.

Женя непрерывно маневрировала маленьким «По-2»: в сторону и тотчас вверх, потом в другую сторону и сейчас же вниз и все ближе, ближе к морю. И тут, над проливом, вражеские прожекторы упустили самолет. [209]

После двенадцатиминутного полета в сплошном огне экипаж благополучно вернулся на свой аэродром.

Девушки, прилетевшие раньше, бросились обнимать Женю Жигуленко и Сашу Попову.

— Мы все видели, — взволнованно говорили они. — Мы думали, что вас сбили!

Серьезному испытанию подверглась в те дни молодой штурман Оля Голубева. Ее самолет также попал в сетку прожекторных лучей. Вокруг захлопали разрывы зенитных снарядов. Но Оля, ни на секунду не потеряв самообладания, быстро, точно сообщала летчице курс, предупреждала, где рвутся снаряды, с какой стороны ближе лучи прожекторов.

Временами взрывная волна подбрасывала машину вверх и кидала в сторону. Огненные трассы зенитных пуль проносились совсем рядом. Но экипаж вел самолет к цели и, сумев выскользнуть из сетки прожекторных лучей, сбросил бомбы прямо на склад боеприпасов врага.

На аэродроме техник Аня Павлова, осматривая самолет, обнаружила в нем восемь пробоин. Как и всегда, машина была быстро отремонтирована и снова готова к бою.

Молодой механик Саша Османцева, прибывшая в полк, когда он стоял у Азовского моря, с трепетом ждала первого боевого испытания. И вот оно наступило. Самолет, снаряженный ее руками, улетел в бой.

— С каким волнением ждала я возвращения своей машины, — вспоминает Османцева. — Два часа показались мне вечностью. И вдруг я вижу, что моя машина идет на посадку. Я готова была кричать «ура». Но» радость моя быстро прошла, когда я осмотрела самолет: сколько в нем было пробоин от пуль, от осколков! У меня прямо дух занялся: разве хватит сил, думаю, быстро провернуть такое дело? Да тут работы на неделю. А воевать как? Но только я приуныла, как подбежали ко мне другие механики и помогли мне отремонтировать самолет за два часа. И опять моя машина полетела бить врага!

Так дружно и умело работали и воевали в полку все. [210]

5

С конца ноября погода еще более ухудшилась. Беспрерывные снегопады, дожди, туманы, низкая облачность исключали возможность регулярных полетов. Наступило вынужденное затишье, в боевой деятельности полка, длившееся около двух месяцев.

Этот период партийная и комсомольская организации широко использовали для разносторонней политической учебы.

После строевых занятий, после проверки материальной части девушки с увлечением готовились к докладам, собирались на теоретические конференции, на заседания философского кружка.

Если бывшие студентки многому научились у своих командиров-летчиц и сами сумели стать хорошими летчицами, то и летчицы многому могли научиться у бывших студенток. В том и была внутренняя сила полка, что в нем под руководством парторганизации все учились друг у друга, и это способствовало общему совершенствованию и в военной, и в политической, и в культурной областях знаний.

Прекрасный пример в этом отношении подавала Евдокия Давыдовна Бершанская. Как настоящий коммунист, она умела не только учить своих подчиненных, но и учиться у них. Летчицы и штурманы с восхищением наблюдали, как упорно и настойчиво их командир работает над повышением своего идейно-политического уровня, над обогащением знаний.

В бурном водовороте войны девушки особенно глубоко ощутили величие и силу марксистско-ленинского учения, озаряющего пути всего общественного развития. Стремясь как можно лучше овладеть этим могучим идейным оружием Коммунистической партии, они с увлечением просиживали часами над трудами классиков марксизма, готовясь к теоретическим конференциям. Эти конференции воспринимались в полку как большое общественное событие. На них собирались все свободные от службы.

Первая теоретическая конференция была посвящена теме «О войнах справедливых и несправедливых». Аня Еленина говорила об основах марксистско-ленинского учения о войне, Таня Сумарокова — о наполеоновских войнах, Ася Шарова — о русско-японской войне 1905 года, Саша Попова — о первой мировой войне, Саша Акимова — о борьбе русского народа против иноземных поработителей в прошлом, Надя Попова — о гражданской войне и разгроме интервентов, Женя Руднева — о Великой Отечественной войне против фашистских захватчиков. Каждое из этих выступлений, по сути дела, было докладом, ярким и содержательным. И все они с новой силой напоминали девушкам, какая великая освободительная миссия выпала на долю советского народа в битвах второй мировой войны, как высоко и почетно звание советского воина, защитника социалистической Отчизны. [211]

А затем прошли теоретические конференции о моральном облике молодого коммуниста на фронте, о жизни и деятельности выдающихся русских полководцев Александра Невского, Суворова, Кутузова. С докладами выступали почти все летчики, штурманы, работники штаба, техники и вооруженцы — ветераны полка.

Девушки живо и остро обсуждали доклады о мужестве я героизме советских людей, о патриотизме, о ненависти к врагу, об участии женщин в войне.

— До сих пор еще мы слышим, что, мол, не все профессии для женщин доступны, в частности военная профессия. Это неверно, — говорила Саша Акимова на одном из собраний. — Само существование нашего полка служит наглядным опровержением этому. Приведу пример из нашей практики. Нам, военным летчикам и штурманам, надо уметь прыгать с парашютом. Некоторые говорили, что-де женщины будут бояться прыгать. Тогда мы в нашей эскадрильи решили прыгнуть первыми. День был ветреный, прыгать очень не хотелось, но мы прыгали. Раз, другой — научились. Одна девушка не решалась прыгнуть. Это нас очень огорчило. Сделали круг — не прыгает, пошли на второй. Мы крикнули: «Люба, прыгай!» — и она прыгнула. Мы сделали первые прыжки, а за нами уже и остальные девушки...

Заместитель командира полка по политчасти Е. Я. Рачкевич сделала доклад «О моральном облике советского офицера». Этот доклад имел тем большее воспитательное значение, что был связан с конкретным случаем нарушения дисциплины одной из девушек. Встретив суровое осуждение со стороны подруг, всего коллектива, она перед всем полком признала свою вину.

По докладу Рачкевич выступило много девушек. Особенно запомнилось выступление Жени Рудневой.

— Я очень высоко ставлю звание командира Советской Армии, звание советского офицера, — говорила она. — Командиру Советской Армии, армии, выполняющей в настоящее время историческую освободительную миссию, присущи лучшие черты советского человека. Это должен быть человек новой, социалистической культуры, он всегда готов беззаветно отстаивать дело Коммунистической партии, великие идеи коммунизма. Даже если я после войны «е буду военной, школа офицерского коллектива даст мне очень многое для всей жизни. Только нужно уметь взять от этой школы все возможное и даже в мелочах помнить о достоинстве офицера.

Командиры эскадрилий, парторги и комсорги уделяли много внимания работе с молодыми членами партии, с комсомолками. Проводились беседы по истории партии, истории СССР, о советском патриотизме. Особенно подробно останавливались на исторических эпизодах, отражавших мужество и патриотизм народов Советской страны. [212]

А в философском кружке беседовали о диалектике, об отношении наших революционных демократов Белинского, Чернышевского, Добролюбова к гегельянству, о работах В. И. Ленина по философии.

Теоретические занятия шли параллельно с боевой подготовкой.

6

И, как всегда в жизни, события общественного значения, волнующие весь коллектив, переплетались с событиями личной важности, оставляющими порой глубокий след в сердцах.

Да и что говорить — ведь подавляющему большинству закаленных, испытанных в боях летчиц, штурманов и авиатехников полка едва перевалило за двадцать лет.

Женя Руднева улетела в Москву.

Через две недели Женя вернулась в полк более жизнерадостная, чем всегда. «Она словно светилась изнутри», — вспоминают ее друзья. Встреча с родными и друзьями, сама столица, которую она покинула в тяжелые дни и которая теперь жила полнокровной жизнью, — все это произвело на нее неизгладимое впечатление.

Но была у Жени еще одна большая радость. Через день после своего возвращения из Москвы она вдруг объявила Евдокии Яковлевне Рачкевич немного смущенно: «Ваша непослушная дочь влюбилась...».

Случилось это неожиданно и просто. Самолет, на котором Женя направлялась в Москву, сделал вынужденную посадку на аэродроме под Орлом: летчику внушало серьезные опасения поведение мотора. Когда приземлились, их окружили все, кто только был на летном поле. И тут к Жене обратился с вопросом о том, что случилось, лейтенант-танкист.

Механики долго, почти полдня, ремонтировали мотор самолета, и так уже получилось, что все это время с нею был танкист. Они почему-то сразу стали понимать друг друга с полуслова, им было интересно, весело вместе, и, когда выяснилось, что Женя улетает раньше, юноша попросил ее московский адрес.

Танкист прилетел в Москву днем и к вечеру уже был у родных Жени. Ее не оказалось дома: она выступала в университете, рассказывая студентам, как девушки защищают Родину. На следующий день он пришел снова с билетами в театр, и все остальные дни Жениного отпуска они проводили вместе — то в театре или в концертном зале, то у Жени дома, то бродили по улицам.

Танковый полк действовал примерно на одном направлении с полком Бершанской, и обратно на фронт они могли ехать вместе. Но для этого Жене нужно было подождать несколько дней, пока танкист не закончит [213] свои служебные дела в Москве. Женя, однако, не захотела опоздать из отпуска, выдумав какое-нибудь благовидное оправдание, или просить об его продлении, и уехала одна.

С тех пор они не встречались, а то, что не договорили, будучи вместе, стало ясным для них из писем: они решили никогда больше не расставаться после окончания войны.

И Женя, думая о будущем, писала тогда в своем фронтовом дневнике:

«...Если, расставаясь, встречи ищешь вновь,
Значит, ты пришла, моя любовь!..

Ты пришла!.. Готова ли я тебя встретить? Мне двадцать три года, уже много. А с каждым днем оказывается, что в жизни еще много, очень много неизведанных сторон. Мне нужен целый человек, но чтобы о» был «самый мой». Тогда и мир будет наш».

Теперь Женя не просто мечтала о счастье грядущих, мирных дней, — она знала, видела, каково будет это счастье, и во имя его еще отважнее, настойчивее, решительнее билась с фашистами.

«...В который раз перечитала «Как закалялась сталь». Самое дорогое у человека — это жизнь, — писала Женя в своем дневнике. — Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества.

Раньше и не думала о конце этих слов: «И надо спешить жить! Жить — в самом высоком, в самом святом смысле этого слова!..»

Друзья не переставали удивляться ее неисчерпаемой энергии, ее отваге. Не обязанная участвовать в боевых полетах, она упорно рвалась к ним, выискивая всякие поводы для того, чтобы побольше летать, самой бить врага.

— Пользуясь своим положением штурмана полка, — рассказывает Лора Розанова, — Женя часто устраивала проверки штурманских знаний летного состава. Она, бывало, подходит к прилетающему самолету, проверяет у экипажа карту маршрута, обстановку над целью, а затем с напускной скромностью говорит: «А ну-ка, давайте слетаем с вами». Это означало, что штурман должен уступить ей место в кабине, и она летит «проверять» летчика. После своего возвращения из Москвы, в один из летных вечеров, она решила тем же путем «проверить» меня. Цель была у молочной фермы под Керчью, где заметили большое скопление фашистских танков. Над целью пришлось ходить минут десять, выжидая просвета в облаках. Но как обрадовалась Женя, когда, наконец, открылась «форточка»! Она хорошо нацелилась и сбросила бомбы в самую гущу скопления танков. Вспыхнул большой пожар. Женя потом говорила мне, что она чуть не подпрыгнула от радости... [214]

А после тяжелых боевых ночей — короткий отдых и снова за работу — партийную, комсомольскую, педагогическую.

— Молодые «штурманята», как у нас называли новое пополнение штурманского состава, — вспоминает Аня Волосюк, — восторженно относились к своему преподавателю Рудневой — так хорошо она им объясняла все, рассказывала, так заботливо растила их.

И как бы ни трудно ей приходилось, никто не слышал от нее и намека на жалобу, никто не видел в ее поведении и тени усталости. Если она и сетовала на что-нибудь, то только на то, что некогда читать в жаркие, боевые дни, что забывается кое-что из университетских наук, что «этак можно и совсем одичать...». Но тут же улыбалась:

— Зато когда после войны начнем штурмовать науку — небу станет жарко!.. [215]

Дальше