Они стали гвардейцами

1

Пришла зима с буранами и стужей. Летать стало трудно, но маленькие «По-2» снова и снова появлялись ночью над вражескими рубежами, нанося фашистам удар за ударом.

Казалось, в жизни полка ничего не изменилось. Желанное слово «наступление» еще не было громко произнесено. Но горячее дыхание надвигающихся наступательных боев уже чувствовалось во многом.

В полк стали приезжать новые пилоты, штурманы, техники. Среди них была Магуба Сыртланова, опытный пилот Гражданского воздушного флота; Клавдия Серебрякова, тихая девушка, окончившая Херсонскую летную школу и затем работавшая в Тбилисском городском аэроклубе; летчицы Рая Юшина, Катя Пискарева, штурманы Нина Реуцкач, Таня Костина и Мэри Авидзба, первая девушка Абхазии, ставшая авиатором. В декабре в полку создали еще одну, третью по счету, эскадрилью. Ее командиром назначили Полину Макогон, штурманом — Лиду Свистунову. И хотя все делали вид, что образование новой эскадрильи ничего особенного не представляет, каждая видела в этом свидетельство усиленной подготовки к наступлению, долгожданному наступлению, в котором женский авиационный полк, наверное, сыграет свою роль.

А пока боевая работа шла своей обычной чередой, размеренно и напряженно.

В те дни Женя Руднева писала в дневнике:

«...После обеда — на аэродром и быстро в полет. В эту ночь не было ни облачка, и мы сделали семь полетов. Бомбили с высоты 700 метров».

«...Вчера я совершила свой 270-й и самый неудачный за все время вылет: быть на 600 метров над эшелоном и не попасть в него! Взяла четыре бомбы, вернулась, но уже не нашла его».

«...Дня три было хорошее настроение. 16-го, кажется, был выдающийся [146] полет: до Терского хребта мы избрали 950 метров, а над самым хребтом облачность прижала до 700 метров, над Тереком — до 600 метров.

Я ориентировалась по луже за рекой. Впереди было худо, но сзади еще хуже: прожектора я в полете туда ни разу не видела, куда нас сносило — решить было нельзя до Терека. За хребтом пошел дождь, потом снег, побалтывало. Я боялась обледенения.

Мы чуть-чуть уклонились от маршрута вправо, но потом повернули и пересекли Стодеревский изгиб точно по линии пути...»

«...Вчера, после полетов, решила отвечать на письма. Сделала треугольничек, написала адрес и чувствую, что у меня глаза закрываются, так письма и не написала, заснула».

«...устаю я от таких полетов сильно. Но они приносят мне удовлетворение».

«...Что стало с людьми, что все выдуманные драмы и трагедии прежних лет перед бессмысленным ужасом фашистского насилия! Какая ненависть кипит сейчас во мне!»

А в дневнике Марины Чечневой читаем: [147]

«В ночь с 8 на 9 декабря 1942 г. вместе с Олей Клюевой мы бомбили скопления мотомеханизированных частей и живую силу противника в пункте Кривоносово и ст. Луковской. В результате наших бомбометаний возникло три сильных взрыва и два очага пожаров, которые сопровождались сильными вспышками и клубами дыма. Экипаж Нины Худяковой и Кати Тимченко подтвердил успех нашего бомбометания после нашего прилета на аэродром».

В полк после лечения вернулась Галя Докутович. Внешне она выглядела здоровой. Но это было не совсем так. Она еще нуждалась в продолжительном отдыхе. Ее выписали из госпиталя с условием, что она поедет в полугодовой отпуск. Но она направилась прямо на фронт и скрыла удостоверение об отпуске.

В полку Галю не хотели допускать к полетам, предлагали более спокойную работу.

Она возражала, напомнив начальнику штаба о данном ей перед отъездом обещании: «Будешь летать!»

— Тогда, товарищ Докутович, придется выполнить наше обещание.

И Галя снова стала летать.

2

К тому времени обстановка на фронте резко изменилась.

Грандиозная победа Советской Армии под Сталинградом определила и действия Закавказского фронта.

Двадцать пятого декабря войска фронта пробили первую брешь в оборонительной линии противника — была взята Дигора, сильно укрепленный пункт, на который не раз обрушивали бомбовые удары экипажи женского авиационного полка.

Второго января 1943 года началось развернутое наступление наших войск на Кавказе. Прорвав сильно укрепленную оборону фашистов на Тереке в районе Орджоникидзе, советские дивизии лавиной устремились вперед.

За первые несколько дней гитлеровские войска отошли больше чем на сто километров. Наши наступающие части висели на плечах противника и продвигались вперед с такой быстротой, что легкобомбардировочная авиация едва за ним поспевала. Женский полк вместе со всей авиадивизией генерала Попова переезжал и перелетал с одной площадки на другую, и стоило задержаться на один-два дня, как линия фронта отодвигалась на расстояние, превышающее радиус действия самолетов «По-2».

Зима на Северном Кавказе выдалась тяжелая. Густые туманы, снежные метели, низкая облачность вставали преградой на пути летчиков. А на земле была невообразимая слякоть. Дороги, по которым прошли отступающие [148] мотомехчасти, артиллерия и танки неприятеля, стали непроезжими. Машины с командами, выезжавшими заранее для подготовки к приему самолетов, застревали в грязи. Команды выскакивали из машин и на руках под «Дубинушку» вытаскивали их из трясины.

Нередко передовые, наземные команды полка прибывали на новые летные площадки одновременно с головными отрядами пехотных частей, словно подгоняя их. Так было, например, под Георгиевском, куда автомашина с техниками пришла тогда, когда на окраине города еще шел бой с отступающим противником.

— Куда разогнались как бешеные! — остановил машину красноармейский патруль. — Не слышите, что ли, как палят фашистские минометы? Не лезьте поперед батька в пекло!

Пришлось заночевать в открытом поле. Только на следующий день к вечеру команда добралась до новой, заранее намеченной площадки.

Первая задержка из-за тяжелых условий погоды произошла в станице Солдато-Александровской, где полк провел некоторое время в период отступления. Жители станицы помнили летчиц и встретили их, как родных. Казачки бросились обнимать, целовать девушек.

— Живые, здоровые, родимые вы наши! А ведь немцы хвалились, что перебили всех вас. Чего только они не брехали! Что вы, дескать, сброд, согнанный со всех концов страны, что вы-де «летающие ведьмы», что вам, мол, вспрыскивают какой-то состав, который делает вас бесчувственными.

Все весело смеялись. А станичницы добавляли:

— Собака лает — ветер носит! Зато ваши гостинцы, которые слетали с неба, фашистам обошлись дорого, ой, как дорого!

Наступая, девушки стали еще щедрее на такие «гостинцы». При малейшей возможности «По-2» бомбардировали войска врага, его эшелоны, базы. Они летали не только ночью, но и днем, ведя разведку для наземных войск.

Однако полку не везло: часто были сильные ветры, погода сковывала действия авиации.

Галя Докутович писала в своем дневнике:

«...Фашисты удирают, а мы их настигаем. Но погода, увы, заодно с ними. Все время туман, низкая облачность, а здесь гористая местность, в «молоке» не налетаешь...

Вчера был один из самых забавных дней нашей походной жизни. С утра нас застал туман. Никак не могли вылететь. Только к полудню полк поднялся и перелетел на другую площадку. Но оказалось, что наша передовая группа наземников уже поехала дальше.

Мы собрались ночью работать, но опять, как всегда, к вечеру появилась облачность, погода самая «аэродромная». Мы мерзли у своих машин. Я собралась уже совсем лететь и вовсю ругала Лиду Свистунову за то, что карту мне дали уже в темноте. [149]

— Да, всегда у нас так: на охоту ехать — собак кормить!

Потом мы с Ниной Худяковой улеглись спать на крыльях. Холодно, а не встаем! Но все-таки решили встать и пошли греться к лампе. Лампу разожгла Дуся Пасько неподалеку от «блондинки», так у нас величают «9» за то, что она выкрашена голубой краской. Оказалось Дуся варила в котелке фасоль. Мы приняли активное участие, я даже палец себе обожгла.

У Руфы{5} была соль, у меня — самое главное — ложка. А вместо воды здесь же бросали в котелок снег. Когда фасоль сварилась, мы собрали около котелка всю эскадрилью и одной ложкой по очереди вкруговую ели фасоль.

Погода была безнадежно плохой.

После команды «Отбой» нужно было километра два с половиной идти в станицу. Спали на соломе в холодной хате. А сегодня с утра непроходимый туман. Снова на аэродроме. И опять нельзя летать!..»

В Солдато-Александровской Женя Руднева и Галя Докутович поселились в одной хате, а самолет поставили прямо у ворот. «Как телегу», — смеялись девушки. [150]

Несколько дней все вокруг было окутано таким туманом, что протянутую руку и ту не разглядишь сразу. О полетах пришлось забыть, принялись за учебу, расчеты, проверку теоретических знаний.

Женя была так занята последнее время, что не успела еще как следует поговорить с Галей. Как штурман полка, она отвечала за действия всех штурманов, и если кто-нибудь терял ориентировку, бомбил неточно, летел неуверенно, она чувствовала себя в ответе: значит, мало проверяла, плохо инструктировала. А кроме того, нужно и самой летать, бомбить. Но уж зато в нелетные, непогожие дни они наговорились вдосталь, обо всем!

Как-то вечером зашла между ними речь о том, что, собственно, было самым важным, интересным в жизни полка за период боев на Тереке, когда Галя лежала в госпитале.

— Самое важное? — переспросила Женя, сощурив свои голубые глаза, опушенные густыми ресницами. — Конечно, то, что все мы наголову выросли!

И пояснила:

— Дело не в том, что нас всех повысили в звании, что наш командир уже майор, Амосова — капитан, а мы, вчерашние старшины и сержанты, стали офицерами. И не в орденах дело, как они ни радостны. Это, Галя, только внешние приметы, пусть и важные, но внешние. А главное, девушки духом окрепли, закалились, выросли — вот что замечательно!

— Помнишь, Галя, Волгу, город наш? — продолжала она. — Сколько еще там было непонимания, ребячества, предрассудков среди девушек! А теперь их не узнать. И дисциплина какая, и тяга к учебе! Никто не хочет стоять на месте. Мне житья не дают — учи да учи на штурмана. И Таня Масленникова, и Лидочка Целовальникова, и многие другие хотят быть штурманами. И многие из штурманов при помощи своих летчиков научились управлять самолетом. Женя Жигуленко, Нина Ульяненко, Наташа Меклин, Рая Аронова — им осталось уже очень немного, чтобы стать настоящими летчиками.

— А ты?

— Я тоже умею управлять машиной, но главное для меня — штурманское дело. Оно ведь, знаешь, какое — предела нет, совершенствуйся да совершенствуйся! Мы с ней хорошо сработались, с Диной Никулиной. Летчик она замечательный, только учись у нее. Кажется, ни один экипаж так низко не летал над целью, как мы с Диной.

И, нагнувшись к подруге, Женя с азартом стала рассказывать:

— Был с нами на Тереке такой случай. Мы вылетели бомбить переправу, но по пути к цели увидели под крыльями железнодорожный состав противника и решили ударить по нему. Дина снизилась, насколько было возможно. Я прицелилась и сбросила бомбы. Они попали в паровоз. Раздался оглушительный взрыв. Представляешь себе нашу радость!

— Каждый из наших боевых экипажей, — продолжала она, — имеет [151] на своем счету от ста пятидесяти до двухсот вылетов, и этим мы обязаны образцовому порядку, установленному Бершанской на старте, и блестящей работе механиков, вооруженцев. Не успеешь доложить командиру о результатах полета, как машина уже готова к новому вылету, горючее залито, бомбы подвешены. Молодцы наши механики и вооруженцы: им ничего не надо говорить — сами все сделают! Однако довольно о нас. Расскажи что-нибудь о тыле. Как ты там жила? С кем встречалась?

— Я тыла почти и не видела, — ответила Галя, — лежала в госпитале забинтованная, в гипсе, без движения. Скучала и томилась. Завидовала вам. Писем почти не получала. Казалось, все меня забыли. Читала сводки, как фашисты наступают, и с болью думала: когда же конец этому? Лечилась я книгами. Вспоминала еще раз жизнь Павла Корчагина. И еще ближе она мне стала, еще дороже... С трудом дождалась, когда меня отпустили. Теперь мечтаю только о полетах. Какое счастье, что мы перешли в наступление. Теперь у нас одна дорога — вперед, на запад!

3

Воспользовавшись первым же прояснением в небе, полк перелетел из Солдато-Александровской в станицу Александровскую. Враг продолжал откатываться под натиском наших войск, и линия фронта опять отдалилась от аэродрома. Все же несколько экипажей успешно выполнили боевые задания, разгромив арьергарды фашистских частей, затерявшихся в степных просторах.

В Александровской последний раз побывал в полку комиссар Горбунов, которого после ликвидации в армии института комиссаров отзывали на Другую работу. В это время происходило собрание партгруппы первой авиаэскадрильи, и девушки решили пригласить Горбунова на это собрание. Обсуждался вопрос об авангардной роли коммунистов в период наступления и отчет о состоянии партийной учебы в группе. В прениях выступали почти все члены партгруппы: Женя Руднева, Полина Гельман, Галя Докутович, Наташа Меклин, Надя Попова, Ира Себрова. Говорили обстоятельно, горячо и откровенно, не утаивая недостатков, слабых мест в учебе, в боевой работе.

Взяв потом слово, Горбунов сказал, что нельзя увлекаться первыми успехами наступления. Фашисты сейчас отступают быстро, но это еще не означает, что они разбиты наголову. Врат хочет оторваться от наших наседающих частей и закрепиться на новом рубеже. Наступление нельзя себе представлять, как триумфальное шествие, — каждую пядь советской земли придется отвоевывать в ожесточенных боях. Надо помнить об этом и готовиться к предстоящим трудностям. [152]

После собрания между девушками и комиссаром дивизии завязалась оживленная беседа. Горбунов впервые рассказал, как неохотно принимали полк в дивизию, сколько было сомнений и как постепенно отношение к полку менялось.

— Теперь вы — лучший полк в дивизии. — сказал он прощаясь. — Я уверен, что вы первые в дивизии станете гвардейцами.

Интересны воспоминания генерал-майора авиации Горбунова о женском полку.

«Мое личное общение с полком было с июня 1942 года по март 1943 года.

Этот период был наиболее важным в истории женского авиаполка, когда приобретался и накапливался большой опыт, боевая закалка, проверялись в боях силы и возможности.

Нужно признаться, что включение женского полка в состав нашей дивизии, да еще в условиях чрезвычайно напряженной обстановки на фронте, было встречено командованием и политотделом дивизии не очень благожелательно. Мало кто рассматривал этот полк как полноценную боевую единицу. Возникли многие опасения: и то, что полк принесет большие неприятности и увеличение числа летных происшествий, и что наличие в составе дивизии большого количества женщин может иметь отрицательное значение в бытовых делах и т. п.

В известном смысле такой скептицизм имел некоторое основание — ведь это был первый опыт создания и боевого применения женской авиационной части, да еще в составе соединения.

Первые дни боевой работы полка как будто бы и оправдывали этот скептицизм. Неуверенность в ночной ориентировке некоторых экипажей, поимка самолета Себровой и особенно гибель экипажа Ольховской вызвали у нас серьезную тревогу.

Нужно, однако, сказать, что наша тревога и сомнения не доходили до командования. Напротив, мы всячески стремились ободрить личный состав, внушать ему веру в свои силы. И штаб, и политотдел оказывали полку всяческую помощь в организации боевой работы и воспитании людей.

И полк быстро преодолел трудности, связанные с втягиванием в боевую работу, и в течение двух-трех месяцев не только завоевал всеобщее признание как боевая единица, но стал одной из лучших частей дивизии.

Особенно ярко проявились высокие боевые качества, героизм и самоотверженность людей женского полка в боях на Тереке. Боевые дела полка уже знали во многих частях фронта. Полк хорошо знали пехота и другие наземные войска, наконец, он стал хорошо «известен» и немцам.

В боевой истории авиации едва ли есть другой такой пример, когда бы часть, личный состав которой не прошел почти никакой военной подготовки, сумела в такой короткий срок завоевать столь широкую боевую славу. [153]

Причина боевых успехов полка кроется в его составе. В любой части наряду с людьми, добросовестно выполняющими свой долг, встречаются отдельные бойцы, показывающие дурной пример и иногда отрицательно влияющие на окружающих.

В полку Бершанской таких людей не было. Все — и летный и технический состав — самоотверженно трудились, стремились, как можно лучше выполнить свою работу независимо от ее важности.

Были, конечно, и проступки и упущения, но они носили как бы случайный характер и встречали суровое осуждение со стороны общественности. Личный состав был наредкость сплочен — в этом большая заслуга партийной организации, комсомола и политаппарата, особенно Рачкевич, Рунт, Фетисовой.

Бодрость и жизнерадостность никогда не покидали полк. Вызывает удивление, что суровые лишения и трудности нисколько не удручали людей, их как бы не замечали. Но самое главное, чем выделялся женский авиационный полк, — это бесстрашием и героизмом. Это было настолько массовым явлением, что в полку к этому привыкли, как к чему-то само собой разумеющемуся.

Хочу два слова сказать о командире полка Евдокии Давыдовне Бершанской. В ней удивительно сочетались качества боевого командира, коммуниста-воспитателя и заботливость и отзывчивость женщины. В значительной своей доле своими боевыми успехами полк обязан именно ей».

* * *

Три дня провел летный состав на аэродроме в Александровской в полной боевой готовности. Ждали летной погоды. Было морозно. Холод проникал под шинели, под комбинезоны. Но никто не уходил, не прятался в хатах: девушки спали в кабинах, под крыльями самолетов, с болью думая о том, что враг ускользает, уходит из-под ударов...

В один из этих дней полк выстроили по эскадрильям у самолетов и объявили горестную весть: Марина Михайловна Раскова погибла при исполнении служебных обязанностей.

Все обнажили головы, застыв в скорбном молчанки. Не стало Расковой, патриотки-героини, которую все любили, у которой учились защищать Родину.

Еще острее стала ненависть к фашистам, повинным и в этой безвременной горькой утрате.

«Теперь мы будем мстить и за нее», — думали девушки. [154]

4

Восьмое февраля 1943 года — знаменательная дата в истории полка.

Полк стоял в этот день в станице Челбасской. Раннее утро, легкий морозец. Часть экипажей вернулась с боевого вылета. Больше летать нельзя: волнами надвигался туман. Метеорологи предсказывали низкую облачность.

Личный состав — у своих машин. Чтобы согреться, девушки прыгали, делали небольшие пробежки.

Неожиданно раздалась команда дежурной:

— Летный и технический состав, на командный пункт!

Начальник штаба выстраивал полк у помещения штаба дивизии. Здесь собрались и другие авиационные полки, базировавшиеся на этом аэродроме.

Майор Бершанская, как всегда, спокойная и подтянутая, но девушки по ее глазам видели, что она чем-то радостно взволнована.

— Равняйсь! Смирно! Слушайте телефонограмму из штаба соединения: «Приказ Верховного Главнокомандования. Ночной легкобомбардировочный авиационный полк переименовывается в Гвардейский ночных бомбардировщиков авиационный полк...»

На поздравления командира полк ответил троекратным «ура».

Прозвучала команда:

— Вольно! Разойдись!

Девушки бросились друг другу в объятия. Товарищи из других полков от души поздравляли их.

Какой это счастливый день! Отныне они — гвардейцы. А гвардия — передовой отряд всей Советской Армии.

Заслужили ли они это? Очевидно, заслужили! Итоги боевой работы полка на Северном Кавказе были серьезны: тысячи боевых вылетов, тысячи метких ударов по врагу, обеспеченных самоотверженной, организованной, умелой боевой работой всего личного состава. [155]

Но кому многое дано, с того много и спрашивается. Звание гвардейцев надо с честью оправдать, надо теперь работать еще лучше, еще смелее и яростнее бить врага — так думали все.

На следующий день вышел «боевой листок» с «Гвардейским маршем», написанным Натальей Меклин.

Он начинался так: