В последних числах мая, 30,000 китабцев и шагризябцев, сосредоточенных в Кара-Тюбе и усилившихся массами найманов, каракалпаков, жителями Ургута, Пянджакента и других окрестных кишлаков, угрожали Самарканду, жители которого обнаружили уже готовность к ним присоединиться. 30,000 регулярной пехоты с артиллериею и конницею, вместе с вооруженными жителями западной части Зарявшанской долины, сосредоточенные в 10-ти верстах от Ката-Кургана, делали непрерывные нападения на отряд генерала Головачева, в котором ощущался недостаток артиллерийских снарядов. В Чилеке Абдул-Гафар собрал массу вооруженной конницы, около 15, 000, для нападения на Яны-Курган, где было всего две роты пехоты, два горных [98] орудия и две сотни казаков, часть которых, около 25 человек, находилась в Самарканде. Цитадель Самарканда не была приведена в состояние удобное для обороны. Самые существенные работы, предположенные в ней, не были исполнены и рабочих рук для исполнения необходимых работ не было. Сообщение с Ташкентом прекратилось. Послать туда достаточно сильную оказию, с уведомлением о положении дел, было невозможно; между тем долгое неполучение известия о нашем положении в Зарявшанской Долине вредно отражалось на настроении умов жителей всех наших городов вообще, в Кокане и Алтышаре в особенности.

Рассеять шагризябцев и предупредить нападение на Самарканд, несмотря на 27-верстное расстояние неприятеля, было нельзя, во первых потому, что способ действий шагрисябских беков, ясно обнаружившийся в деле при Кара-Тюбе, мог повториться и движение туда могло снова не оправдать ожиданий и сделаться бесцельным; во вторых потому, что необходимо же было послать артиллерийский транспорт в Ката-Курган, где, при ежедневном нападении бухарцев, могли израсходоваться все заряды и обнаружиться недостаток в патронах, хотя патроны, были посланы туда лишь несколько дней назад.

С другой стороны, нападения бухарцев, сосредоточенных на зерабулакских высотах, на ката-курганский отряд, давали повод думать, что они примут бой на зерабулакских высотах, как приняли его на самаркандских. В таком критическом положении, командующий войсками составил следующий план. Имея в виду невозможность эскаладировать большую часть стен цитадели Самарканда, оставить в ней так мало войск, как только возможно; с остальными войсками и с частью артиллерийского парка двинуться, форсированным маршем, на соединение с отрядом генерала Головачева, разбить и рассеять бухарские войска, сосредоточенные на зерабулакских высотах, и затем поспешить на выручку гарнизона Самарканда, если он будет осажден и находиться в затруднительном положении. План этот, основанный на предположении, что бухарцы примут бой на зерабулакских высотах, по счастью, оказался вполне удачным. План бухарских и шагрисябских беков заключался в следующем: в случае движения командующего войсками в Ката-Курган и соединения с генералом Головачевым, бухарские беки должны были отступать во внутрь Бухары, с целью вовлечь наши войска во внутрь страны и таким образом облегчить шагрисябским бекам [99] овладение Самаркандом; в случае же движения командующего войсками против шагризябцев к Кара-Тюбе, бухарские беки должны были, во что бы то ни стало, овладеть Ката-Курганом, не вовлекаясь в решительной бой с генералом Головачевым, если бы из чисто-оборонительных действий он и сам перешел к наступательным.

Следуя своему плану, командующий войсками, сделав распоряжение об отправлении в Ташкент сведений о положении дел, о победе, одержанной полковником Абрамовым при Кара-Тюбе, а генералом Головачевым под Ката-Курганом, оставив в Самарканде 95 человек саперов, четыре роты 6-го батальона, в котором, вместе с музыкантами и нестроевыми — которых можно было при необходимости вооружить ружьями — набралось до 520 человек, две пудовые мортиры, два батарейных орудия и четыре бухарских орудия, с двойным комплектом зарядов и 25 казаков что все вместе составляло почти по одному здоровому на каждого больного и слабого, находившихся в лазарете, сам, на рассвете 30-го числа, с 10 ротами пехоты, 6 орудиями и 3 сотнями казаков, в составе 792 штыков, 6 орудий и 170 шашек, форсированным маршем двинулся к Ката-Кургану.

На первом привале, в 20 верстах от Самарканда, командующий войсками получил копию с дубликата донесения генерала Головачева, из которой узнал, что 28-го числа утром неприятель окружил наш лагерь в расстоянии от него пяти верст, и, простояв в таком положении три часа, скрылся. На рассвете же 29-го числа, 30, 000 бухарцев, с тремя горными орудиями, снова атаковали наш отряд, направляясь преимущественно в сады левее бухарской дороги. Генерал Головачев, оставив две роты пехоты с двумя конными орудиями для прикрытия лагеря и расположив два нарезных орудия и ракетную батарею под прикрытием 240 стрелков и 140 казаков на бухарской дороге, для действия против правого фланга направлявшегося в сады неприятеля, с 500 человек пехоты; двумя нарезными, с двумя конно-облегченными орудиями, атаковал левый фланг бухарцев. Благодаря удачным выстрелам пехоты и артиллерии, толпы неприятельской конницы рассеялись и отступили. В это время правый фланг неприятеля, расстроенный огнем ракетной батареи и нарезных орудий, поставленных на бухарской дороге, также стал отступать

В шесть часов утра, на бухарской дороге показались толпы пешего неприятеля, вооруженные преимущественно батиками. [100] Генерал Головачев приказал генерального штаба подполковнику Дмитровскому, с двумя ротами стрелков, поддержанных двумя нарезными орудиями, 230 казаками и шестью ракетными станками, атаковать эти толпы. Подполковник Дмитровский двинулся вперед и, обстреляв неприятеля огнем стрелков, нарезных орудий и ракетной батареи, ударил в штыки. Неприятель бежал, преследуемый казаками, которые при этом изрубили до 70 человек бежавших. Жара не позволяла преследовать дальше, и отряд возвратился в лагерь, потеряв девять человек: двух убитыми, трех тяжело и четырех легко ранеными (Из девяти человек трое ранены пулями, шесть саблями и батиками). Потерю неприятеля определить трудно; но, судя по удачным выстрелам артиллерии и удовлетворительной атаке казаков, надо полагать, что она была не менее 200 человек. В деле выпущено 80 артиллерийских снарядов и 13,155 патронов.

Сообщая об этом, генерал Головачев убедительно просил поспешить высылкою зарядов и патронов; в которых чувствовался недостаток, заставлявший уже действовать весьма осторожно.

Командующий войсками решился ускорить движение, и, сделав в 25 часов (со времени выхода из Самарканда) переход в 65 верст, утром 31-го числа явился в Ката Курган.

На всем пути от Самарканда к Ката-Кургану, на этот раз не явился к командующему войсками ни один аксакал и вся дорога, все кишлаки были совершенно пусты. Ката-Курган также заметно опустел: жители разбежались. Значительная часть так недавно добровольно сдавшегося города была на зерабулакских высотах. Продажа жителями провианта и фуража прекратилась. И то, и другое добывалось фуражировкою.

31-е число войска отдыхали. Нападений не было. В отряде пекли сухари, пополняли расстрелянные патроны. В десять часов утра, первого июня, бухарцы подошли к лагерю, но, после часовой перестрелки, удалились.

Первого июня численный состав соединенного действовавшего отряда был следующий: 20 рот пехоты, шесть сотен казаков, что составляло всего 1,700 штыков, 320 шашек, 14 орудий и шесть ракетных станков. Из этого числа две роты, в составе 260 человек, составляли гарнизон цитадели Ката-Кургана. Что бы предупредить возможность отступления неприятеля, решено было атаковать бухарские силы на рассвете второго июня. Однако ж опасения были напрасны: бухарцы, изменив первоначально [101] составленному плану, ждали нас на Зера-Булаке и готовились к бою. Первого июня эмир прислал своим войскам следующий приказ:

«Благодарю вас, верноподданные мусульмане, за труды, уверяю вас, что победа еще за нами!

«Потеря Самарканда и Ката-Кургана для нас еще небольшая потеря. Мы потомки Тамерлана: мы покажем как забирать наши земли! Мусульмане, я надеюсь, что вы постараетесь показать кафирам, как мусульмане бьются за веру и отечество. Народ ожидает победы, что бы, по окончании битвы, встречая вас, он мог говорить, что вы сражались за веру и уничтожили на своей земле кяфиров. На поле битвы будет воздвигнут памятник в честь убитых героев, павших на зера-булакской земле, мусульмане! 125,000 тилей, которых требует в контрибуцию туркестанский генерал-губернатор, будут выданы от меня в награду вам. Я надеюсь, что вы, мои войска, оправдаете мое ожидание, и сотрете грязное пятно, которое носят на своих халатах самаркандцы. Прощайте, мусульмане, желаю вам успеха».

Приказ этот был прочитан при пушечных выстрелах. Нашим войскам приказано было приготовиться заблаговременно к выступлению, и в час пополуночи начать вытягиваться по бухарской дороге. В два часа войска были совершенно готовы к движению: командующий войсками, объехав ряды войск, поздравляя их «с счастливым днем новой и славной победы, которую вы непременно одержите», говорил он, «если будете драться так хорошо, как дрались до сих пор». Движение началось. В авангарде шел полковник Пистолькорс с четырьмя сотнями казаков, четырьмя ротами 3-го и 2-м стрелкового батальонов, дивизионом конно-облегченной казачьей батареи и шестью ракетными станками, всего 280 шашек, 790 человек штыков, четыре орудия и шесть станков. Главные силы, под начальством полковника Абрамова, составляли четыре роты 4-го батальона, три роты 5-го батальона, рота афганцев, дивизион батарейной и дивизион нарезной батареи, всего с афганцами 750 штыков и восемь орудий.

Затем в арьергарде, составлявшем прикрытие довольно длинного обоза, заключавшего в себе на десять дней провианта, спирт и запас артиллерийских принадлежностей, следовал майор Тихменев, с четырьмя ротами 9-го батальона, взводом батарейной батареи и сотней казаков, всего с 420 штыков и 60 шашек. С самого начала движения, влево от дороги, виднелись то [102] одиночные неприятельские всадники, то небольшие конные партии, которые, не отваживаясь подъезжать на близкое расстояние к нашим войскам, оглашали степь своими возбуждающими криками. По мере того, как войска подвигались вперед и начинало светать, стали обнаруживаться все большие и большие партии: вся степь была покрыта ими. Воздух дрожал от их оглушительных криков, надоевших донельзя. В 3 1/2 часа утра, большая толпа бухарцев пробовала атаковать обоз. Бухарские джигиты бросились со всех сторон в атаку, с отчаянием крича: «олынг, олынг, охыр!» (берите, берите же наконец). Майор Тихменев, заметив приближение толпы, выслал одну роту пехоты на курган, влево от дороги; рота, рассыпав по гребню и по сторонам кургана застрельщиков и открыв по бухарцам частую ружейную пальбу, надолго удерживала сгущавшиеся их конные массы, в расстоянии дальнего ружейного выстрела. Только одиночные всадники решались подъезжать довольно близко к застрельщикам и успели одного из них ранить.

На 12-й версте, еще до восхода солнца, открылась наконец вся неприятельская позиция.

В этом месте от большой бухарской дороги отделяется влево дорога в Карши. Пространство, в расстоянии двух верст от соединения дорог, представляет то пологие, то крутые покатости гор, перерезанных большим числом лощин. От гор, параллельно дороге в Карши, отделяются несколько узких, с крутыми боками, отрогов, разъединенных сухими балками: это зера-булакския высоты. Вправо от дороги, в нескольких саженях от нее, пролегает крутой берег Нурпая, который, против гор, разветвляется на несколько рукавов, образующих острова с весьма живописною зеленью. Главная дорога в Бухару проходит через Нурпай, в трех верстах от высот, в Казы-Кишлаке, где устроен довольно широкий и прочный мост. Кроме того, на пространстве между главной бухарской дорогой и хребтом Зера-Тау, который тянется параллельно главной дороге, пролегают еще несколько параллельных дорог, ведущих к другим переправам чрез Нурпай, по мостам устроенным в кишлаках, лежащих позади нами названного.

Бухарцев было до 15,000, от 6–8,000 регулярной пехоты — сарбазов — и 14 орудий: сверх того было множество вооруженных жителей западной части Заравшанской Долины. Говорят, что при войсках находился и сам эмир, но неизвестно, на сколько это достоверно. [103] Всеми бухарскими силами командовали Ходжи (турок) и Осман (беглый сибирский казак). Позиция неприятеля простиралась на пять верст, вдоль по высотам и по сторонам дорог в Карши и в Кермине. Гребень высот, почти перпендикулярных к дороге в Кермине и частью загнутых к стороне дороги в Карши, занимала артиллерия, прикрытая небольшими земляными брустверами. На дороге в Карши стояли массы регулярной конницы с бунчуками и значками, а на дороге в Кермине массы вооруженных жителей, конных и пеших. Вдоль середины покатостей высот, почти непрерывною линией, была расставлена регулярная пехота, построенная в две шеренги, из которых первая была вооружена ружьями и саблями, а вторая пиками и батиками. Пехота, вместе с артиллерией, доставляла высотам двух-ярусную оборону.

Командующий войсками не знал о существовании в этом месте дороги в Карши. На маршрутной карте пути в Бухару эта дорога не обозначена. Рекогносцировки же местности, тотчас после занятия Ката-Кургана, еще не успели сделать. Все были убеждены, что хребет Зера-Тау, который тянется за зера-булакскими высотами параллельно главной бухарской дороге (на расстоянии 60 верст между Ката-Курганом и Кермине), не заключает в себе проходов вблизи зерабулакских высот, и что чрез Нурпай, на главной бухарской дороге, существует только одна переправа — через мост в Казы-Кишлаке.

Атаковать неприятеля можно было двояким образом: или со стороны его правого фланга, с целью частью опрокинуть в Нурпай, частью же, заняв переправу у Казы-Кишлака и отрезав таким образом путь в Бухару, уничтожить при переправе; или же со стороны левого фланга, с целью отбросить к горам Зера-Тау и уничтожить в широкой лощине (мешке), которая углубляется в отрогах Зера-Тау, лежащих прямо против зерабулакских высот, и по которой, как оказалось впоследствии, проходит широкая дорога в Карши. Последний план представлял то преимущество, что неприятель мог быть всецело уничтожен, тогда как первый, при неупорном сопротивлении, не исключал возможности отступления по главной бухарской дороге, в особенности, если бы не удалось предупредить бухарцев на мосту у Казы-Кишлака. Атака правого фланга бухарцев, где стояла по преимуществу кавалерия, представляла то неудобство, что, при невозможности завязать кавалерийское дело казаками, артиллерия наша, рассеяв несколькими выстрелами бухарскую конницу, набросила бы ее, так сказать, на [104] пехоту и положила бы начало отступлению бухарской пехоты, прежде чем совокупные действия нашей пехоты и артиллерии могли нанести ей существенный вред. Вот почему командующий войсками предпочел атаку с левого фланга.

Незадолго до восхода солнца, он поручил генералу Головачеву атаковать неприятеля.

Бой на зерабулакских высотах, 2-го июня.

Генерал Головачев, поручив полковнику Пистолькорсу атаковать авангардом левый фланг и тыл расположения бухарцев, свел с дороги колону полковника Абрамова и приказал ей выстроиться против центра и правого фланга неприятельской пехоты, с тем, чтобы, по первому пушечному выстрелу, раздавшемуся в авангарде Пистолькорса, двинуться одновременно с ним на высоты и отбросить бухарцев в лощину Зера-Тау.

Полковник Абрамов, развернув 4-й и 5-й батальоны вправо от дороги в Карши, против центра и правого фланга расположения сарбазов, и поставив между ротами этих батальонов дивизионы батарейной и нарезной батареи, приказал пехоте и артиллерии открыть пальбу, направляя ружейный огонь по неприятельским сарбазам, а артиллерийский на гребень высот для сбития с них неприятельских орудий.

Колона Абрамова развернулась слишком близко от главной бухарской дороги; вследствие этого ружейный огонь 4-го и 5-го батальонов был почти напрасен, а артиллерийский не мог иметь той степени действительности, какая была необходима для достижения цели.

В четыре часа утра по всей линии загремела канонада.

Бухарцы имеют обыкновение пристреливать орудия на весьма большие расстояния, но и при этом условии их выстрелы едва-едва долетали до наших орудий, не причиняя им вовсе вреда. Из всех наших раненых в деле 2 го июня, только один был ранен фальконетною пулею, и тот из казаков колоны Пистолькорса.

Пистолькорс, сойдя с дороги и развернув 3-й батальон параллельно фронта левого фланга сарбазов, дивизион конно-казачьей батареи и две роты стрелкового батальона против фланга, и поставив казаков в сотенной колоне в тылу, на пути отступления бухарцев, без выстрела атаковал сарбазов и, подойдя на 450 шагов к неприятелю, выдвинул конно-казачий дивизион еще более вперед, приказав всему авангарду открыть пальбу. [105]

Сарбазы левого фланга переменили свой фронт параллельно фронту нашего авангарда и, желая, в свою очередь, атаковать наш авангард, при звуках труб бросились вперед.

Конно-казачий дивизион, осыпая сарбазов картечью, а 3-й батальон и две роты стрелкового батальона градом ружейных пуль, производили в рядах неприятеля ужасное опустошение.

Как только раздались выстрелы конно-казачьего дивизиона, генерал Головачев, во главе пехоты колоны Абрамова, двинулся в атаку, и притом с такою поспешностью, что оба дивизиона, батарейный и нарезной, должны были прекратить на время пальбу.

Вскоре нарезной дивизион возобновил пальбу гранатами по левому флангу сарбазов, а батарейный направил огонь батарейных орудий против масс неприятельской конницы, стоявшей на дороге в Карши.

Лучи восходящего солнца осветили картину боя.

Сарбазы левого фланга бухарцев, осыпаемые с фронта картечью и градом ружейных пуль, с флангов ружейным огнем стрелков и казаков, поражаемые сверху осколками разрывавшихся над головами их гранат, в припадке полнейшей паники остановились и стояли с поднятыми ружьями, пока звука труб и удары сабель начальников не вывели их из этого состояния, за которым следовало безусловное бегство.

Роты 4-го и 5-го батальонов белели в облаках ружейного дыма вдали, подходя к красным линиям неприятельской пехоты.

Завидя бегство сарбазов, Пистолькорс приказал казакам атаковать их. Первая атака казаков на бежавших сарбазов была решительная: казаки изрубили немало бухарцев; но когда крутизна подъема не позволила конному дивизиону артиллерийским огнем поддерживать кавалерийскую атаку и картечь перестала действовать, сарбазы построились, начали правильное отступление, отстреливаясь и отражая удары казацких шашек, саблями, пиками и батиками. Из 18 раненых казаков и афганцев только четверо были ранены пулями, остальные 14 холодным оружием.

Последующие атаки казаков были весьма нерешительны. Тем не менее, лощина, где прошел Пистолькорс, была могилой для расположенных в ней сарбазов: 1,500 тел осталось на месте, покрыв лощину смерти такими густыми группами трупов, что, считая впоследствии убитых, мы не могли по ней проехать.

Скоро отступление сделалось всеобщим, так что 4-й батальон, который генерал Головачев и полковник Абрамов повели [106] на центр расположения пехоты, не застал на высотах неприятеля. Осман и Ходжа, видя бегство левого фланга сарбазов, поспешно сняв артиллерию с позиции, начали отступать частью по дороге, параллельной главной бухарской дороге. Но 5-й батальон, с которым, несмотря на сильный ружейный огонь неприятеля, майор Грипенберг стремительно бросился в штыки на правый фланг сарбазов, был окружен бухарцами: сарбазы правого фланга атаковали сами роты батальона Грипенберга с фронта и флангов, в то время как конница бухарская бросилась на них с тылу.

Горсть храбрых солдат 5-го батальона (всего 280 человек) была до того закрыта бухарской конницей, что оставшийся на позиции дивизион батарейной батареи не открыл по этой коннице пальбы только потому, что роты 5-го батальона; сделав молодецкий удар в штыки, успели опрокинуть сарбазов и, рассеяв их конные массы, вовремя обнаружили свое расположение. В эти несколько минут, 5-й батальон потерял 17 человек ранеными; из них пятеро ранены пулями и 12 саблями, пиками и батиками.

Привычка туркестанских батальонов бросаться в штыки прямо с позиции, пренебрегая содействием артиллерии, обошлась дорого 5-му батальону; но, тем не менее, правый фланг бухарцев был опрокинут, и 5-й батальон, поддержанный ротою афганцев, преследовал отступавших сарбазов с таким увлечением, что командующий войсками послал наконец командиру 5-го батальона приказание остановиться, и направил к нему нарезной батальон, который, тотчас по прибытии, открыл по отступающим сарбазам артиллерийскую пальбу.

Критическое положение 5-го батальона было вовремя обнаружено генералом Головачевым, который послал начальника своего штаба взять две роты из колоны полковника Пистолькорса и поддержать ими 5-й батальон; но 5-й батальон успел уже принудить неприятеля к отступлению прежде, чем подкрепление могло к нему подоспеть.

«Мешок» оказался дырявый: сарбазы стали скрываться в горы.

Массы конницы, стоявшие на дороге в Карши, рассеянные огнем батарейных орудий, также скрылись с поля сражения, отступив небольшими партиями, по разным дорогам; часов около девяти, лишь изредка можно было увидеть где-либо в стороне на быстрых рысях поспешно отступавшие в горы конные толпы, с множеством значков.

Как только центр пехоты сарбазов стал сниматься с [107] позиции, генерал Головачев направился к левому флангу расположения бухарцев, с которого неприятель, преследуемый Пистолькорсом, старался выйти на дорогу, параллельную главной бухарской дороге. Только одна толпа сарбазов отступала, никем не преследуемая, по направлению к переправе через Нурпай. Генерал Головачев послал против нее сотню казаков и конных афганцев, которые уничтожили ее почти совершенно. Затем генерал Головачев, узнав, что командующий войсками находится при 5-м батальоне, к которому успели уже присоединиться 4-й батальон и дивизион конно-казачьей батареи, и что войска эти преследуют неприятеля, отступавшего на Карши, послал полковника Пистолькорса, с оставшимися при нем тремя сотнями казаков, к командующему войсками, а сам с пехотой авангарда направился к Казы-Кишлаку и овладел переправой через Нурпай.

К десяти часам неприятеля не было нигде. Бухарцы скрылись за высоты Зера-Тау, откуда частью разбежались по домам, частью направились к Кермине.

Арьергард простоял все время на месте, в вагенбурге; в 11 часу он начал вытягиваться и направился также к Казы-Кишлаку, где предположено было остановить войска на ночлег. Когда неприятель скрылся, туда же были посланы 4-й и 5-й батальоны, с дивизионами конной и нарезной батареи.

Около 12 часов, весь действовавший отряд стоял лагерем у переправы на берегу Нурпая, против Казы-Кишлака. К сожалению, казаки и афганцы, прежде всех достигшие Казы-Кишлака, открыли в нем баранту; пехота последовала их примеру, с тем большею легкостью, что жители Казы-Кишлака сначала защищались.

По прибытии командующего войсками в лагерь, немедленно было приказано прекратить баранту, но запрещение не подействовало: пришлось поставить наблюдательный отряд, собрать всех женщин на особый двор и приставить к ним особый караул. Тем не менее, афганцы, солдаты и казаки успели набрать в Казы-Кишлаке старых халатов, ковров, уздечек, седел, ослов и баранов. Одиночные выстрелы раздавались вплоть до вечера.

Дело 2-го июня было настоящей победой: мы его ставим несравненно выше дела на самаркандских высотах.

Разбитый неприятель отступил, бежал, рассеялся. Если не на сто верст, то на семьдесят, к вечеру наверно не было ни одной [108] вооруженной толпы, считавшей возможным сопротивляться. Действовавший отряд мог отдыхать совершенно спокойно.

Разбирая дело 2-го июня с тактической точки зрения, мы должны отдать полное предпочтение действию авангарда. Действия главных сил были далеко менее искусны. В самом деле, 4-й батальон, атаковавший центр позиции бухарцев, только прогулялся по высотам, не страдая от выстрелов неприятеля, но и не нанося ему вреда. 5-й батальон, отделившийся от 4-го для прикрытия фуры с ранеными, едва не погиб под ударами окружавшего его неприятеля и под выстрелами едва не открытой пальбы своей артиллерии. Восемь орудий дивизиона батарейной батареи и дивизиона нарезной батареи остались позади, лишенные возможности нанести поражение бухарцам с близкой дистанции. Повторилось то же, что и на самаркандских высотах. Но там, по крайней мере, болотистый грунт земли — в которой по колени увязала даже пехота — мог служить оправданием оставления артиллерии назади; на позиции же зерабулакских высот болот не было. Вспаханное место, на котором стояли эти восемь орудий, могло служить препятствием только для движения батарейных орудий; нарезной же дивизион мог следовать с войсками, громить неприятеля и уничтожать его выстрелами.

Пехота и артиллерия колоны Абрамова были развернуты слишком далеко от неприятеля; сверх того, пехота поставлена была не в том строю, какой необходимо употреблять при действии против пехоты неприятеля. Самый удобный строй, по нашему убеждению, при действии против бухарцев — это развернутый фронт без цепи стрелков, так как развернутый фронт дает больше огня и, при малой стойкости неприятельской пехоты, совершенно достаточен для хорошего, надежного штыковано удара.

Старые туркестанские офицеры совершенно не пользуются преимуществом оружия нашей пехоты, которая может совершенно безнаказанно расстреливать сарбазов без всякого с их стороны вреда. Зачем же становиться от неприятеля так далеко, что наши стрелки поражать неприятеля выстрелами не могут, и зачем, преждевременным ударом в штыки, отрешаться от огнестрельного действия пехоты, рискуя одержать нерешительную победу?

За то действия авангарда являют прекрасный образец употребления войск в бою против средне-азиятцев. Полковник Пистолькорс ничего не упустил из виду: ни образа действий бухарцев, ни дальности выстрелов из ружей, ни степени [109] действительности выстрелов нашей пехоты, и на соображении всех этих условий основал план своей атаки.

Поставив пехоту на расстоянии 450 шагов, т. е. на расстоянии действительного огня нашей пехоты, он дал ей возможность поражать неприятеля своим метким огнем; будучи вне его выстрелов, он, уложив лощину трупами неприятеля, потерял всего только трех солдат, раненых 3-го батальона; в двух ротах стрелкового батальона не было ни одного раненого. У Пистолькорса четыре орудия были впереди, а не назади, и потому, находясь тоже вне выстрелов неприятеля, конный дивизион, выпустив 34 картечных заряда, производя опустошение в рядах сарбазов, не позволил неприятелю подойти близко к нашей пехоте и нанести ей вред. Из авангарда Пистолькорса пострадали только казаки, да афганцы конной сотни — и те, и другие по своей вине: первые потому, что делали нерешительные атаки, вторые потому, что начали торговаться с сарбазами, обещая за вещи и за деньги не стрелять в них. Говорят, что Искандер-хан, заметив этот постыдный торг, поехал по рядам и, лично изрубив нескольких афганцев, заставил их драться честно, как следует всяким честным войскам. Оттого и результат дела, и успех боя самый лучший был на нашем правом фланге. Между тем как лощина, где прошел Пистолькорс, была сплошь устлана трупами сарбазов, впереди позиции, занимаемой главными силами, было не более 150 убитых, преимущественно там, где ложились первые удачные выстрелы батарейных и нарезных орудий, да где попадали выстрелы 5-го батальона, провожавшие опрокинутых и отступавших в порядке сарбазов.

Дело 2-го июня обнаружило, между прочим, что бухарцы приобретают уже некоторый навык в бою. Встреча атаки атакою, вступление в рукопашный бой и затем правильное отступление, с цепью стрелков, отстреливаясь, все это должно быть принято во внимание при дальнейших действиях, если они случатся в будущем.

Действия полковника Пистолькорса на левом фланге неприятеля, имевшие решительное влияние на успех боя, в тактическом отношении составляют безукоризненно-прекрасный образчик употребления войск сообразно свойствам противника и его вооружению.

Главная цель, указанная командующим войсками генералу Головачеву, хотя и не была достигнута вполне, но, при существовании дороги в Карши, выполнение ее теряло значение необходимости. [110]

Как бы то ни было — неприятель был разбит наголову. Потеря, понесенная им на высотах, оказалась совершенно достаточною для достижения главной цели атаки сил бухарцев. Оставались убедиться в правильности взгляда на значение победы. С этою целью, 3-го июня, командующий войсками лично сделал рекогносцировку местности вплоть до высот Зера-Тау. Ни казаки, ни джигиты, взлетевшие на гребень высот Зера-Тау, не обнаружили неприятеля. Жители южного склона Зера-Тау объявили, что войска эмира разорялись, и что во всей долине Карши нет нисколько вооруженных. Джигиты команды штабс-капитана Ренне не упустили при этом случая воспользоваться рекогносцировкой и пригнали стадо баранов, что было очень кстати, так как в опустелых кишлаках нельзя было достать мяса.

Рекогносцировка к стороне Кермине, по главной бухарской дороге, привела к тому же убеждению.

Путь в Бухару был снова открыт, и притом открыт вполне. Лазутчики доставили сведение, что у эмира всего осталось до 200 человек конвоя, с которым он трепещет в Кермине.

В полдень 3-го числа, сарт, прискакавший из-под Самарканда, объявил, что в Самарканд ворвались шагрисябцы с намерением осадить гарнизон; но жители, своевременно сообщив об этом коменданту, соединились с гарнизоном и уничтожили шагризябцев, заперев предварительно все выходы из города. Между тем, с самого выхода из Самарканда, командующий войсками не получал от майора фон-Штемпеля, оставленного там комендантом, ни одного донесения. Доверяться подобному известию было бы более чем ошибочно, и потому командующий войсками счел за лучшее, следуя первоначально составленному плану, поспешить в Самарканд.

4-го июня действующий отряд отдыхал. Командующий войсками благодарил войска за бой на зерабулакских высотах следующим приказом: «Благодарю, храбрые войска, за славное дело, 2-го июня, на зерабулакских высотах. Неприятель будет помнить этот день и свою громадную потерю. Спасибо вам, молодецкие войска!»

5-го июня отряд возвратился в Ката-Курган. Мы уже говорили, что, уходя 30-го числа в Ката-Курган, командующий войсками, для обороны цитадели города Самарканда, оставил в нем 558 штыков, считая в том числе музыкантов и нестроевых; сверх того 95 человек саперов и 94 [111] парковых артиллеристов. Казаков предположено было оставить сотню, но, по ошибке, в цитадели осталось только 25 казаков, недавно пришедших из Яны-Кургана, которых велено было отправить обратно для доставления в Ташкент корреспонденции. Таким образом, сведения о положении дел остались в Самарканде, а Ташкент, по-прежнему, остался в безусловном неведении о том, что делается в долине Заравшана.

Мы говорили также, что цитадель Самарканда оставлена была в положении неудобном для обороны.

Цитадель города Самарканда {13} — это неправильный многоугольник с двумя входящими и четырьмя исходящими углами, соединенными местами прямыми, местами вогнутыми и выпуклыми линиями. Стороны этого многоугольника обнесены глинобитною стеною, вышиною от трех до шести сажен, и рвом глубиною от двух и шириною до десяти-двадцати пяти сажень. Только северо-восточная часть стены не имела рва и была не выше трех до пяти аршин, но за то она стояла на берегу глубокого оврага, с довольно крутыми берегами. В стенах во многих местах были проломы, а эскарп и контрэскарп против проломов были удобовосходимы.

Западная сторона цитадели прилегает к садам, к открытой местности, а восточная и южная к саклям и улицам города. В цитадели два выхода, закрытые большими воротами: с южной стороны — Бухарскими, с восточной — Самаркандскими. Ни стены, ни ворота не были приспособлены ни к пушечной, ни к ружейной обороне. Длина линии огня цитадели около 2 1/2 верст, длина внутренней площади 450 сажен, ширина 300–350 сажен. Вся площадь внутреннего пространства, перерезанная рядом продольных и поперечных, то узких, то широких, улиц, была сплошь застроена казармами и саклями, составлявшими жилище беков, сарбазов и прислуги — беков, принадлежавших к военной и гражданской администрации самаркандского бекства — и вмещала в себе еще несколько мечетей, кладбище, и дворец главного самаркандского бека, с дворцом эмира, в котором, на тронном дворе, помещался знаменитый кок-таш, т. е. трон Тамерлана.

Мы имели случай упомянуть уже о том, что работы по [112] приведению этой цитадели в оборонительное состояние начались с 14-го числа и были указаны самим командующим войсками; что ежедневно на работы сперва наряжали по 500 человек, из которых 250 работали утром и 250 вечером; наконец, что вскоре обстоятельства кампании уничтожили всякую возможность вести непрерывно эти работы достаточным числом рабочих и заставили ограничить ее деятельностью лишь 1/5 людей, первоначально предназначенных для исполнения всех необходимых работ. Вследствие этого, к 30-му мая, успели только разрушить сакли во всю ширину, по средине цитадели, для образования эспланады, в 25 сажен ширины, да исправить в некоторых местах эскарп и обрыть часть круто-берега (оврага) с северо-восточной стороны цитадели. Таким образом, хотя высота стен, исключавшая во многих местах всякую возможность эскалады, и уменьшала почти на половину длину линии огня, но все же, и при этом условии, гарнизон, оставленный в Самарканде, был слишком мал для обороны такой обширной цитадели и для тех работ, которые необходимо было выполнить, чтобы гарантировать гарнизон от значительных потерь и критического положения.

К этому необходимо еще прибавить, что хотя цитадель города Самарканда и стоит на возвышенном месте, командуя городом, но вся внутренняя ее площадь совершенно открыта для выстрелов с высоких предметов, каковы, например, большие мечети города, стоящие от цитадели в весьма близком расстоянии.

Гарнизон цитадели был надолго обеспечен водой и продовольственными припасами, а артиллерийский склад вмещал в себе богатый запас патронов — до 220,000 — и достаточный запас артиллерийских снарядов и зарядов.

В лазарете было 450 больных и раненых, т. е. немногим менее чем здоровых.

В течение двух дней, 30-го и 31-го мая, гарнизон, продолжая оборонительные работы, успел заложить несколько малых проломов, да окончить крутое обрытие берега и северо-восточной части стены; приспособил к обороне немного сакль против больших проломов, устроил три барбета: два на кладбище и один у сарбазского двора, да начал приспособление башни у Бухарских Ворот к постановке орудия.

В это же время, для усиления артиллерийской обороны, успели снарядить 150 бухарских гранат; для употребления, вместо ручных, сделали две деревянных переносных трубы, для спуска [113] ракет, и вооружили два барбета на кладбище бухарскими орудиями, а барбет у сарбазского двора, против калитки, новою мортирою. Два батарейных, два бухарских орудия и мортира остались в резерве.

30-го и 31-го мая в городе было тихо и покойно, но окрестности наводнялись населением Мианкальской Долины, массами шагризябцев, китабцев, ургутцев, найманов и китай-кипчаков, стекавшимися со всех сторон на освобождение священного города. Самаркандцы, искусно скрывая измену, готовились тоже к нападению. Комендант, по недостатку лазутчиков, лишен был всякой возможности уследить за тем, что делается вокруг, а аксакалы, беспрерывно являясь к коменданту по разным делам, с целью усыпить его бдительность, зорко следили за тем, что делается в цитадели.

Вечером 1-го июня, аксакалы от Хаджи-арарских Ворот явились к коменданту с просьбою послать войска, чтобы прогнать шагризябцев, которые будто бы желают ворваться в город; майор фон-Штемпель послал туда майора Альбедиля с ротой 6-го батальона; но майор Альбедиль не застал никого у названных ворот: жители, имеющие сакли у самых ворот. объявили, что они вовсе не видали шагризябцев, и потому майор Альбедиль возвратился в цитадель.

Несколько позже, наблюдения с крыши дворца эмира обнаружили на чапан-атинских высотах большие массы вооруженных жителей, а аксакалы явились с донесением, что это китай-кипчаки, собравшиеся с намерением ворваться в город для грабежа, и просили коменданта защитить их от предстоящей опасности.

Все было готово к нападению на цитадель; коварные аксакалы желали только обмануть коменданта, рассчитывая занять цитадель без труда, как только он выйдет с гарнизоном за город, для рассеяния шаек.

В три часа утра 2-го июня, аксакалы от Хаджи-арарских Ворот сделали новую попытку обмануть коменданта: они объявили, что шагрисябцы снова подошли к воротам с намерением ворваться в город. Майор Штемпель немедленно направился туда с ротой 6-го батальона, полуротой саперов и двумя орудиями и, найдя небольшую шайку вооруженных, открыл по ним пальбу из орудий и ружейную. Вправо от дороги, в садах, теснились густые массы вооруженных. Майор Штемпель направил и туда огонь; шайки побежали, не отвечая на выстрелы, по направлению к Бухарским Воротам. Аксакалы стали просить не стрелять в них, [114] потому что это самаркандцы, якобы вооружившиеся для защиты от шаек шагризябцев и китай-кипчаков. Не доверяя аксакалам, майор Штемпель, воспользовавшись отступлением шаек от Хаджи-арарских Ворот, запер их и поспешно направился к Бухарским Воротам цитадели, где застал подходившими к этим воротам массы вооруженных самаркандцев.

Отбросив их к стороне дороги в Бухару, майор фон-Штемпель, убежденный окончательно в измене самаркандцев, вошел в цитадель, запер ворота и начал готовиться к обороне цитадели. Из всех аксакалов, только один старший, Каты-Амин, явился к коменданту, прося убежища в цитадели. Он объявил, что семейство его увезли в Ургут, имущество разграблено за преданность к русским. Но и он обманул: семейство его было перевезено с почетом в Ургут, а имущество сохранено до последней мелочи.

Из сказанного видно, что доверию к самаркандцам не было конца; говорят, что только убеждения опытного в понимании азиятцев войскового старшины Серова подействовали на коменданта на столько, что он убедился, наконец, в обмане и запер ворота. Таким образом, к минуте нападения, ни стены цитадели Самарканда не были приспособлены к ружейной обороне, ни ворота не были приведены в оборонительное состояние и предохранены от зажжения, ни пространство впереди ворот не было очищено хотя сколько-нибудь, для того чтобы возможно было поражать неприятеля выстрелами из-за закрытий. Как бы ни было мало рук для инженерных работ, но эти работы возможно было исполнить, так как оне были существеннее тех, которыми занимались люди 30-го и 31-го мая.

2-го июня гарнизон, для обороны цитадели, был размещен следующим образом.

В северной части цитадели, у сарбазского двора, против калитки ведущей к роднику, была поставлена одна мортира, под прикрытием 2-й роты и 6-го батальона; на барбетах, устроенных на кладбище, по сторонам мечети, два бухарских орудия, под прикрытием взвода 3-й роты, усиленного слабыми 5-го батальона. Самаркандские и Бухарские ворота, по восточной и южной части цитадели, были заняты караулами в 25 человек от стрелковой роты и усилены: первые 10, вторые 40 человек от 2-й роты; западная часть стены была занята фурштатами, писарями, музыкантами и казаками; исходящий угол между Бухарскими и Самаркандскими [115] воротами — саперами. В промежутке между названными местами, вдоль по всей северной, восточной и южной стене, стояли часовые от стрелковой роты. Затем в резерве остались: часть 1-й и взвод 3-й рот, слабые 9-го батальона, взвод батарейной батареи, одна мортира и одно бухарское орудие.

При известии об опасности, воодушевление гарнизона было полное. Все офицеры, чиновники, купцы и прикащики, оставшиеся в Самарканде, выздоравливавшие из больных и слабые разных частей, числом около 140 человек, изъявили добровольное желание принять участие в обороне. Подполковник Назаров, не обращая внимания на старшинство в чине, добровольно стал в ряды защитников, охотно подчинив себя младшему по чину коменданту.

2-ю июня, в 4 часа утра, т. е. в то самое время, как раздалась канонада на зерабулакских высотах, в то время, когда командующий войсками приказал атаковать бухарцев, Ката-Тюря, Джура-бий и Баба-бий-бек повели свои несметные орды на освобождение трона Тамерлана. Шагрисябцы, жители Ургута, Самарканда, жители Мианкальской Долины, найманы, каракалпаки, китай-кипчаки, с барабанным боем, при звуках труб и с криками «ур! ур!» наводнили улицы Самарканда, ведущие к цитадели, заняли сады и сакли и, открыв из сакель меткую пальбу по гребню стен и по проломам, атаковали цитадель со всех сторон; они бросились на штурм семи пунктов одновременно. Бухарские и Самаркандские ворота, проломы, левее Бухарских и правее Самаркандских ворот, кладбище, калитка против родника на северной части стены и проломы западной части стены — были осыпаны градом фальконетных и ружейных пуль; из окон и с крыш сакель, стоявших в промежутках между этими пунктами, и из садов начался неумолкаемый огонь метких шагрисябских стрелков; по внутренности цитадели, во все места где были сосредоточены части нашего гарнизона, по ханскому дворцу и по лазарету открылась пальба из орудия и фальконетов, поставленных на крышах самых высоких древнейших мечетей Самарканда; ружейный огонь сартов, засевших в минаретах и на крышах ближайших к цитадели мечетей, и камни, пускаемые из пращей, были поддержкой огню фальконетов. Во всей цитадели не было места, закрытого от выстрелов. Фальконетные пули залетали даже в комнаты ханского дворца. Шагрисябские стрелки били на выбор в любое место головы показывавшихся на стенах наших стрелков, убивая на повал или нанося смертельные раны. [116]

Как только обозначились пункты атаки, майор фон-Штемпель, послав по одному из орудий батарейного взвода к воротам, мортиру к пролому левее Бухарских Ворот, а бухарское орудие на кладбище, усилив посты на атакованных пунктах частью людей 1-й роты, направил слабых 9-го батальона к пролому левее Бухарских Ворот и, поручив артиллерии капитану Михневичу распределить артиллеристов с ручными гранатами на всех атакованных пунктах, стал направлять горсть оставшегося резерва на те пункты, где наиболее необходима была поддержка.

Огонь наших стрелков, направленный с высоких стен цитадели и сквозь проломы по неприятелю, засевшему в саклях, столпившемуся в узких и кривых улицах города под прикрытием сакель и в мертвых пространствах стен, не мог быть чувствителен. Массы неприятеля почти безнаказанно бросались к воротам, первоначально с намерением разбить их, потом с горящими головнями и мешками пороху, с целью зажечь их; в это же время густые толпы, собравшиеся в мертвых пространствах у подошвы пролома, левее Бухарских Ворот, стали подкапывать основание стен, а толпа, под предводительством мулл и ходжей, с помощью надетых на руки и на ноги железных кошек, покровительствуемая метким огнем стрелков, стала эскаладировать стену у кладбища. Вид мечети, стоящей возле самой стены, возбуждал фанатическое рвение и горячность мусульман.

Неустройство эспланад, впереди ворот, неразрушение сакель вокруг стен и неустройство прикрытий для стрелков на гребне стен уничтожали всякую возможность успешно поражать неприятеля выстрелами из орудий и ружейным огнем. Страдая сильно от неприятельских выстрелов, гарнизон наш на всех пунктах отражал непрерывные натиски мусульман, прорывавшихся местами в цитадель, огнем ручных гранат, да молодецким употреблением в дело штыка, поддержанного огнем ружей и орудий с самого близкого расстояния. Самые энергические приступы были направляемы на кладбище, на ворота и пролом левее Бухарских Ворот.

Высота стен западной стороны цитадели заставила ограничить усилия неприятеля одной перестрелкой, а на северной стороне штурм повторялся два раза, по всякий раз огонь мортиры и ручных гранат рассеивал штурмовавшие массы, которые отступив вели лишь перестрелку.

Непрерывные приступы на кладбище, Самаркандские и Бухарские [117] ворота, при значительной убыли их защитников, убитыми и ранеными, и при сильном утомлении людей, все это требовало поддержки их резервом. Майор фон-Штемпель, оставив при себе, как последнее средство для выручки на самом опасном пункте, три десятка рядовых 1-й роты, направлял взвод 3-й роты всюду, где неприятель действовал наиболее настойчиво. И надо удивляться быстроте, с какою 3-й взвод, несмотря на полуверстное расстояние, отделявшее ханский дворец от Бухарских Ворот, поспевал всюду, где была в нем надобность. Направленный комендантом к кладбищу, он поддержал защитников кладбища; как только массы, штурмовавшие кладбище, были отбиты, 3-й взвод, под начальством распорядительного подпоручика Сидорова, бросился к Самаркандским Воротам, помог отбить отчаянный приступ неприятеля на эти ворота и затем, поспешив к Бухарским Воротам, успел поддержать защитников этих ворот, которые неприятель успел уже зажечь.

К вечеру Самаркандские Ворота также были зажжены, но баррикада, устроенная штабс-капитаном Богаевским позади ворот, помешала штурмовавшим ворваться в цитадель.

Майор фон-Штемпель, направив к Самаркандским Воротам последний резерв из нижних чинов 1-й роты, поручил оборону ворот инженер штабс-капитану Богаевскому и командиру 1-й роты, капитану Шеметилло, а охранение Бухарских Ворот возложил на подполковника Назарова, дав ему двух саперных офицеров, 95 человек саперов и слабых 9-го батальона.

Атаки неприятеля на ворота были непрерывны. Неприятель, отбитый огнем ручных гранат и штыками от ворот, отступал, но потом, собравшись в улицах, закрытых от наших выстрелов, снова бросался на ворота, проломы, кладбище. Штабс-капитан Богаевский, вскоре по прибытии к Самаркандским Воротам, был ранен. Капитан Шеметилло застал ворота в огне.

Капитан Шеметилло, следуя указаниям штабс-капитана Богаевского, приказал потушить горевшие ворота, исправил поврежденную баррикаду и, при поддержке огня орудий и стрелков стоявших на кладбище, продолжал до утра уничтожать попытки неприятеля разрушить ворота. Защитники ворот, прикрытые от огня с фронта, теряли немного убитыми и ранеными. Не то сделал подполковник Назаров. Застав Бухарские Ворота в огне, он приказал, выстрелами из батарейного орудия, разрушить их окончательно, и таким образом открыл саперов и слабых 9-го батальона [118] убийственному огню неприятельских стрелков, стрелявших из-за закрытий. Неприятель, ободренный надеждою ворваться в цитадель, после продолжительной меткой стрельбы. несколько раз бросался в ворота, но всякий раз, осыпанный картечью и встреченный дружным ударом саперов в штыки, отступал с сильным уроном, не успев подобрать убитых и раненых. Подпоручики Черкесов и Воронец, командовавшие саперами, воспользовавшись этим, устроили завал из мешков, чтобы прикрыть по крайней мере орудия; но они расположили завал не на наружной стороне ворот, а на внутренней, в видах увеличения пространства поражения картечью. Таким образом, ворота, представлявшие отличное закрытие, если бы были приведены в оборонительное состояние, что нетрудно было сделать (95 человек саперов), потеряли для саперов и слабых 9 го батальона всякое значение, и потеря у Бухарских Ворот убитыми и ранеными продолжала быть громадною. После этого, в течение ночи, массы неприятеля делали еще три приступа, но всякий раз безуспешно.

Потеря гарнизона в первый день штурма была весьма велика: два офицера и двадцать нижних чинов убиты; штаб-офицер, три обер-офицера и 54 нижних чинов ранены; всего 80 человек выбыли из строя.

Ночью, с помощью арбачей и афганцев, весь артиллерийский парк был переведен с сарбазского двора в ханский дворец.

Утром 3-го июня, неприятель продолжал такую же пальбу по внутренней площади и стенам цитадели, как и накануне. В четыре часа утра большие массы, собравшись в улицах против Самаркандских Ворот с горящими головнями и мешками пороху, бросились к этим воротам и, несмотря на огонь ручных гранат, пальбу ружейную и артиллерийскую, направленную в них с кладбища, успели зажечь ворота. Потушить их не было никакой возможности. Штабс-капитан Богаевский предложил заложить ворота мешками с землей, оставив отверстие для орудия. Так и сделали. Неприятель пытался еще раз атаковать ворота; но, осыпанный картечью из орудия, поставленного в воротах, а также стоявших на барбетах кладбища, бежал, оставив массу тел, и во весь день больше не повторял нападений на Самаркандские Ворота.

В пять часов неприятель ворвался в пролом левее Бухарских Ворот, но, встреченный картечной гранатой и штыками, отступил. [119]

В десять часов утра огромные толпы неприятеля ворвались в цитадель с двух противоположных сторон: с западной, против провиантского склада, и с восточной, в пролом, правее Самаркандских Ворот. Как только разнеслось об этом известие, 25 человек больных и легкораненых, взяв ружья, бросились к провиантскому складу и, соединясь с фурштатами, писарями и музыкантами, встретили неприятеля дружным ударом в штыки и вступили в свалку. В это время подоспели взвод 2-й роты, направленный комендантом от сарбазского двора, одно орудие, снятое с барбета на кладбище, и команда артиллеристов с ручными гранатами. Неприятель был выбит и отступил с уроном.

Пролом правее Самаркандских Ворот также отстояли.

В одиннадцать часов утра, после продолжительной, усиленной стрельбы по Бухарским Воротам, толпы фанатиков сделали отчаянный приступ на эти ворота, эскаладируя стены вправо и влево от ворот. Команда подполковника Назарова, осыпанная ружейным огнем через ворота и камнями с гребня стен взобравшегося туда неприятеля, отвечала сначала огнем картечи и ружей; когда же неприятель вскочил на завал, встретила его молодецким ударом в штыки. Во время свалки, храбрый подпоручик Служенко, лично направляя огонь орудия в более густые толпы фанатиков, был поражен тремя пулями и умер, как истый артиллерист, на орудии, крича до последней минуты жизни: «ура братцы! пли!» После свалки, продолжавшейся около четверти часа, подполковник Назаров опрокинул неприятеля и преследовал по улицам города, несмотря на фланговый огонь, направленный из окон и с крыш саклей. Во время преследования подпоручик Черкасов исправил завал.

В двенадцать часов попытки неприятеля сосредоточились против кладбища, по также не имели успеха.

До трех часов пополудни, ружейная пальба и канонада орудий гремели не умолкая. Барабанный бой, звуки труб, возбуждающие крики не прекращались. Утомление людей, которых сменить было некем, было крайнее. Чтобы поддержать упадающие силы гарнизона, купец Трубчанинов и прикащик купца Хлудова Самарин пожертвовали большую часть своих запасов чая, вина и водки. Они понимали усталость людей, потому что сами дрались в рядах солдат, как истые храбрые воины.

В три часа пополудни, Джура-бий, Ката-тюря и Баба-бек, получив известие о победе, одержанной командующим войсками на [120] зерабулакских высотах, отвели шагризябцев по дороге к Ургуту; найманы, каракалпаки, китай-кипчаки потянулись на чапан-атинские высоты, остальные отошли в сады. Пальба с обеих сторон прекратилась Но в пять часов мусульмане опять двинулись к цитадели, возобновив пальбу и приступы такими же густыми толпами, с такою же отчаянною решимостью и фанатизмом; однако свалки были менее продолжительны и бегство, после неудачных приступов, более поспешное. Воспользовавшись этим, капитан Шеметилло сделал вылазку из Самаркандских Ворот и зажег близлежащие сакли, разрушив ближайшие к воротам, на сколько было возможно, по ограниченному числу рук его команды.

Потеря наша в этот второй день штурма простиралась до 70 человек убитыми и ранеными. В оба дня убыло из строя 150 человек; остальные были утомлены и обессилены. Имея в виду подобную же потерю и в следующие дни, не зная ничего о результатах движения командующего войсками к Ката-Кургану и о дальнейших его намерениях, в случае поражения бухарских войск, майор фон-Штемпель пришел к убеждению, что оборонять всю цитадель тем малым числом людей, какое у него осталось, долее нельзя. При таком убеждении был составлен следующий план в случае прорыва неприятеля в цитадель: отступить в ханский дворец, запереться в нем и оборонять по до последней крайности; если же и туда прорвется неприятель, взорвать на воздух порох и снаряды. Следуя этому плану, майор фон-Штемпель приказал перенести больных, раненых и провиантский склад в ханский дворец; штабс-капитан Богаевский составил план при ведения ханского дворца в оборонительное состояние, и тотчас занялись приведением этого плана в исполнение. В ночь, с третьего на четвертое июня, арбачи и афганцы успели расчистить вокруг дворца эспланаду.

С рассветом четвертого числа, большая толпа ворвалась в пролом левее Бухарских Ворот, но скоро была обращена в бегство. Капитан Михневич преследовал эту толпу ракетами, пускаемыми настильно сквозь пролом, ракеты оказали превосходное действие пробивая стены сакель, они выгоняли засевших там стрелков. Дальнейшее действие ракетами значительно ослабило стрельбу неприятеля по пролому и по южной стене цитадели.

Бухарские Ворота в продолжение дня были атакованы два раза; Самаркандские Ворота, кладбище и проломы по сторонам кладбища [121] по разу. Усиленная перестрелка продолжалась целый день; ночью стала слабее. Раненых за весь день было гораздо меньше.

В ночь с четвертого на пятое число, лазутчик из иранцев сообщил о победе командующего войсками на зерабулакских высотах и об отступлении шагризябцев. Джура-бий, раздосадованный тем, что Осман и Ходжа изменили первоночально-составленному плану, считал успех обороны Зарявшанской Долины погибшим, и потому отвел шагризябцев от Самарканда, как только узнал о поражении бухарцев на зерабулакских высотах.

Как ни радостно было это известие, тем не менее неполучение ответа ни на одно из четырех донесений, посланных комендантом командующему войсками, оставляло гарнизон в томительной неизвестности. Упадок сил стал сказываться заболеванием, лазарет был и без того полон в нем лежало до 450 человек. Лазаретной прислуги было до того мало, что некому было поить и кормить больных и раненых, делать им своевременно перевязки, подавать лекарства. При многочисленных пунктах атаки, удаленных на значительное расстояние один от другого, уносить раненых тотчас по получении ран было также некому. Поэтому перевязка ран сперва делалась под выстрелами; но когда один из двух медиков, оставшихся в Самарканде, был ранен, вся масса больных и раненых осталась на попечении одного только врача. Зачастую голодные больные выходили из лазарета, направляясь к ротным кухням, в надежде найти там пищу, которой тщетно ожидали на местах; но, бессильные, падали от изнеможения на улицах цитадели, не дойдя до ротных кухонь.

Не подозревая того, что командующий войсками уже двигается на выручку, гарнизон начинал терять терпение. Хладнокровный, спокойный характер коменданта был недостаточен для возвышения духа гарнизона и поднятия нравственных его сил. В таком положении подполковник Назаров оказался совершено незаменимым. Храбрый кавказский рубака, обладая умением обращаться с солдатом, не оставляя ни днем ни ночью своего опасного поста, он скоро сделался опорою всего гарнизона, поддерживая в нем дух бодрости и геройского самоотвержения до последней минуты блокады.

Пятая, шестого и седьмого июня, неприятель продолжал приступы, атакуя ежедневно по разу ворота и проломы. Пальба по стенам и цитадели днем не прекращалась вовсе, к ночи ослабевала. Гарнизон, отбивая приступы, делал вылазки очищая впереди ворот и вдоль южной и юго-восточной стен цитадели эспланаду, что [122] весьма значительно уменьшало пальбу неприятеля по цитадели. Вечером седьмого июня, комендант получил Письмо командующего войсками о приближении к Самарканду, а в 11 часов ракета, взвившаяся в лагере командующего войсками, возвестила, что действующий отряд уже у садов Самарканда.

Так кончилась оборона обширной цитадели малочисленным, но храбрым гарнизоном, потерявшись в течение семидневной осады четвертую часть своего состава убитыми и ранеными. Гарнизон цитадели Самарканда, блистательно защищаясь в течение семи дней против 50,000 скопищ мусульман, потерял 180 человек своих сотоварищей, т. е. 30 человек более, чем сколько потерял весь отряд, действовавший в долине 3арявшана во всех семи делах с неприятелем, с 1-го мая по 8-е июня.

В Средней Азии не было еще дела, где бы наша потеря была так велика и бой так продолжителен и упорен.

Семидневная оборона цитадели города Самарканда, по всей справедливости, найдет почетное место в ряду славных дел, совершенных когда-либо нашею храброю армией; тем не менее, беспристрастная оценка всех обстоятельств обороны не может не привести нас к сожалению, что излишнее доверие к жителям города было причиною, что комендант воздержался от разрушения жилищ, прилегающих к стенам цитадели, и от очистки необходимой эспланады: это, лишив гарнизон возможности поражать неприятеля метким огнем, сделало приступы продолжительными, упорными, а стрельбу по гарнизону непрерывною, убийственною и почти безнаказанною.

Мы не можем не выразить искреннего сожаления, что 95 человек саперов, направленных комендантом в Бухарские Ворота, были употреблены не как саперы, а как пехота; вместо топора и лопаты, они действовали исключительно штыком, и потому, не прикрыв ворот, потеряли половину своего состава.

Подполковник Назаров, придя к Бухарским Воротам, вместо того, чтобы, под прикрытием горящих ворот — которые было легко потушить, так как вода была под рукою — привести в оборонительное состояние, что, при 95 человек саперов, исполнить было нетрудно, приказал выстрелом разрушить ворота, и тем открыл свою команду убийственному огню неприятеля, и сделал ворота главным пунктом непрерывных, настойчивых его атак. Бухарския Ворота потому и служили главным пунктом атаки, что были открыты более, чем каждый из других пунктов. [123] Большая половина убитых и раненых была убита и ранена в Бухарских Воротах. Презрение к неприятелю и невнимание к пособию искусства были оплачены ценою напрасных, невознаградимых потерь.

Высоко ценя заслуги подполковника Назарова при обороне цитадели города Самарканда, мы, тем не менее, видим их исключительно в той нравственной поддержке, которую он оказал всему гарнизону уменьем обращаться с солдатом, верившим в него, потому что, ни днем, ни ночью не сходя с своего поста, он был всегда впереди и бросался на неприятеля первый, увлекая солдата столько же словом, сколько примером неустрашимости и отваги.

Молебен, отслуженный благодарными солдатами Николаю Угоднику за здоровье подполковника Назарова, служит доказательством того несомненного нравственного значения, какое имел на гарнизон Назаров.

Тактическая оборона цитадели была безукоризненна. Майор фон-Штемпель, своевременно получая отовсюду донесения, весьма искусно направлял свой небольшой резерв туда, где было трудно или где приходилось плохо. Резерв, бегом направлявшийся к угрожаемым пунктам, оказав надлежащую поддержку в одном месте, спешил в другие места и везде делал свое дело, везде поспевал вовремя. Несмотря на громадность протяжения цитадели и многочисленность пунктов атаки, неприятель везде встречал надлежащий отпор; благодаря своевременной поддержке, прорываясь во многих местах, он не успел утвердиться нигде.

Артиллерийская оборона, благодаря опытности и знанию дела капитана Михневича, при безвредности ружейного огня по закрытому неприятелю, принесла огромную пользу и исполнена блестящим образом. Ручные гранаты оказали превосходное действие: оне служили большим подспорьем действию штыка, разгоняя толпы атакующих и обращая их в бегство{14}.

Мы уже говорили, что 5-го июня командующий войсками возвратился в Ката-Курган. Небольшая толпа жителей и аксакалы поздравляли командующего войсками с победой. Жители начали понемногу возвращаться в город. Положительных известий о том, что делается в Самарканде, не было. На базаре ходили толки [124] о нападении на Самарканд шагризябцев, но говорили также и о том, что шагрисябцы отошли за горы, и что в Самарканде покойно. Тем не менее командующий войсками счел нужным торопиться в Самарканд. Оставив в Ката-Кургане 5-й батальон и два орудия и сделав распоряжение о пополнении запасов, он, со всем остальным отрядом и артиллерийским парком, утром, 6-го числа, выступил к Самарканду. Дорога была совершенно свободна; кишлаки пусты; нигде ни души; только в долине, в садах, бродили толпы безоружных жителей. Отряд наш на этот раз имел вполне азиятский характер. Колона рассеялась, вправо и влево от дороги; солдатики прикладами подгоняли баранов; многие ехали верхом на барантованных ослах, навьюченных добытой в Казы-Кишлаке бедной поживой, которую Бог-весть зачем они тащили с собой. Казаки нагромоздили на своих лошадей также всякой всячины и ни на что ненужного хлама. А про афганцев и говорить нечего: у тех не только лошади, ослы, даже бараны были навьючены старыми халатами, ружьями, саблями и красными куртками, снятыми с убитых на зерабулакских высотах. Число их больше чем удвоилось во время похода: в деле 2-го июня они составляли роту пехоты и порядочную сотню конных; теперь стало их еще больше. В хвосте отряда шел еще целый эскадрон мародеров из жителей разных городов: Ташкента, Ходжента, Ура-тюбе, Джизака, присоединившихся к войскам во время похода, с целью грабить после дела.

Когда мы заняли Самарканд, где ни один солдат не взял ровно ничего у жителей сдавшихся добровольно, они было совсем исчезли; но, после выступления из Казы-Кишлака, явились снова: откуда они взялись — Бог их знает. Как то никому в голову тогда не приходило обратить на них какое-нибудь внимание.

Отряд ночевал в кишлаке Карасу, на половине расстояния между Ката-Курганом и Самаркандом.

Вечером к командующему войсками явился бек небольшого города Джаны-Кургана, с изъявлением покорности. Он сообщил первые точные сведения о положении Самарканда, рассказав, что цитадель с 2-го июня в блокаде, что в Самарканде были сыновья эмира, шагрисябские беки, Омар-бек, Адил Датха-бек китай-кипчаков, что сыновья эмира и шагрисябские беки, узнав о победе командующего войсками на зерабулакских высотах, отвели шагризябцев к Ургуту и прочее; но что китай-кипчаки и другие племена, вместе с самаркандцами, продолжают еще блокаду [125] и возобновляют ежедневно штурмы, удаляясь на ночь на чапан-атинские высоты.

7-го числа отряд продолжал дальнейшее движение. Кишлаки были также пусты, но в долине, в садах, бродили толпы жителей, вооруженных батиками, которые, при приближении отряда, тотчас рассеивались.

В 18 верстах от Самарканда, в кишлаки Даул, отряд остановился на привал. В стороне Самарканда была слышна канонада. Вскоре командующий войсками получил наконец донесение майора Штемпеля. Донесение это, писанное на немецком языке, было седьмое по порядку. Мы уже знаем, что оно в себе заключало.

Послав Штемпелю приказание сделать, утром 8-го числа, вылазку, на встречу отряда, командующий войсками, как выше замечено, вечером того же дня стал лагерем у садов города. Сады были наполнены шайками и толпами вооруженных жителей.

Утром 8-го числа, командующий войсками лично повел отряд с песнями и барабанным боем в Самарканд, и, разделив его на три колоны, двинул по улицам города. Гарнизон сделал вылазку, а колоны разошлись по разным направлениям, обращая в бегство толпы вооруженных самаркандцев, встретивших наши войска ружейным огнем с фронта и пальбой из садов и саклей.

Во все время очищения города, жители продолжали стрельбу по войскам и цитадели и не снимали фальконетов с мечетей Самарканда.

Командующий войсками направился в цитадель, к ханскому дворцу, и, наблюдая, оттуда за ходом дела, послал подполковника Назарова, с двумя ротами и взводом батарейной батареи, выгнать мятежников из мечети. Капитан Шеметилло получил приказание поддержать подполковника Назарова ротой 6-го батальона.

Подполковнику Назарову, для исполнения возложенного на него поручения, следовало пройти через базар, занятый мятежниками, производившими пальбу из-за закрытий, из лавок и с вышек. Не желая подвергать людей опасности от выстрелов, подполковник Назаров зажег базар и сакли между базаром и цитаделью, по дороге, ведущей к Самаркандским Воротам, а капитан Шеметилло направился к мечетям и, после продолжительного упорного сопротивления, метким огнем своих стрелков и взвода батарейной батареи заставил фанатиков убрать орудие и прекратить пальбу.

Полковник Абрамов с колонной двинулся на перерез пути [126] китай-кипчакам, бежавшим чрез сады на чапан-атинские высоты; но так как они поспешно рассеялись и скрылись в садах, бежав на северный берег Заравшана, то, после непродолжительного преследования их пушечными выстрелами, полковник Абрамов возвратился в лагерь.

К двенадцати часам колоны обошли город по главнейшим улицам и очистили их от мятежников. Пальба во всем городе утихла, но город представлял груды развалин и пепла, над которым угрюмо возвышались облака дыма и пламени горевшего базара.

Цитадель и эспланады, расчищенные впереди Бухарских и Самаркандских ворот, имели вид могилы; множество обгоревших трупов, скелетов и человеческих костей валялось во всех направлениях; ядра, картечь, оружие и изорванная одежда дополняли остальное в этой печальной картине.

Ханский дворец, несмотря на большое число покоев, не вмещал в себе всех больных и раненых, часть которых лежала на полу под открытым небом.

Галерея, где помещается трон Тамерлана, заключала в себе на этот раз лишь больных и раненых, приветствовавших командующего войсками не громким «ура», как 2-го мая, а благодарным взглядом.

Гарнизон был бодр и весел; выполнив долг, он сохранил еще достаточный запас мужества и самоотвержения для будущих таких же славных и честных дел, какова была геройская оборона обширной самаркандской цитадели.

Командующий войсками благодарил храбрый гарнизон следующим приказом по войскам действовавшего отряда:

«Храбрые войска гарнизона самаркандской цитадели!

«По выступлении моем в Ката-Курган для поражения там эмировых войск, собравшихся для враждебных против нас действий, вы были осаждены.

«Шагрисябския войска и массы вооруженных городских и окрестных жителей, увлеченных возмутителями, возымели дерзкую мысль уничтожить вас.

«Они ошиблись и наказаны. Вас руководили долг, присяга и честное русское имя.

«Больные и раненые, могущие стрелять и колоть, все были в строю, на стенах и в вылазках. Распорядительный храбрый [127] комендант и все господа штаб и обер-офицеры были с вами всегда, руководили вами и разделяли ваши опасности.

«Их распорядительность, а ваша храбрость и стойкость сделали ничтожными все попытки неприятеля. Вы не уступили ему ничего. Вы бились семь дней и когда на восьмой я пришел к вам — все были так бодры и веселы, что нельзя было мне не любоваться, не гордиться вами!

«Помяните доброй и вечной памятью падших во время этой славной семидневной обороны цитадели. А вам молодцам — спасибо за службу»!

В тот же день к командующему войсками явились аксакалы с повинной. Главнейшие возмутители и пойманные с оружием в руках были конфирмованы к смертной казни и, утром 9-го числа, часть их была повешена на развалинах еще дымившегося базара, а другая часть, поставленная во всю ширину бухарской дороги, от одного конца до другого, была расстреляна.

8-го и 9-го июня войска барантовали: обшарили лавки на базаре, мечети, и повытаскали изрядное количество ситцу, канаусу, халатов и ковров. Вскоре лагерь принял вид базара и началась торговля с жителями, откупавшими свои вещи. Конечно, не обошлось и без ошибок. Не умея отличить преданных нам иранцев от сартов, солдаты некоторых частей забрались в иранские деревни, на которые тем приятнее было наброситься, что иранцы, не опасаясь беды, сидели по домам и имели имущество дома. Когда начальство узнало об этом, тотчас были приняты меры: имущество было отобрано и возвращено по принадлежности; но кто попался на штык, того, конечно, нельзя было возвратить с того света.

10-го июня баранта воспрещена и прекратилась. Жители просили пощады и получили ее. Спокойствие и порядок быстро восстановились и город стал очищаться от костей и пепла.

Шагрисябцы возвратились за горы, дрожа за свое существование; думая, что командующий войсками двинется против них, они стали готовиться к обороне, приготовляя все к устройству наводнения кругом Шагрисябса.

Абдул-Гафар, с 15,000 конницы, простояв несколько дней против Яны-Кургана, при известии о приближении командующего войсками к Самарканду, также распустил свои скопища; дорога к Самарканду сделалась свободною и, 10-го числа, в лагерь прибыла оказия с известиями из Петербурга и Ташкента. Вести из [128] Петербурга были приятные: Государь Император прислал царское «спасибо» своим честным войскам за штурм самаркандских высот, и другие милости; вести же из Ташкента гласили о деятельном приготовлении к военным действиям в Кокане и дали повод думать, что предстоят еще действия в стороне Ходжента.

Вечером в этот же день, явился к командующему войсками знакомый нам Мусса-бек с Письмом от эмира, в котором эмир выражал полнейшую готовность оставить ханство, просил позволения, с оставшимся у него войсками и артиллериею, явиться к Государю, чтобы, следуя азиятскому обычаю, сложить перед Государем оружие, сдать войска и, поручив судьбу ханства великодушию и щедротам Государя, просить позволения удалиться в Мекку.

Такая крайняя решимость Сеид-Музафара была следствием столько же решительности дела 2-го июня, сколько и нового возмущения, вспыхнувшего в Бухаре по получении известия о новом ужасном поражении бухарских войск.

Взволнованный народ собрался у ворот Дерваз-Мезар, в которые эмир обыкновенно въезжает в свою столицу, имея самые решительные намерения относительно Сеид-Музафара.

Но, как бы предвидя это, Сеид-Музафар; получив вечером 2-го июня известие о поражении своих войск, бежал в пески Казыл-кум, не решаясь заехать даже в аулы киргизов, которых он считал себе преданными. Для успокоения же умов в народе, он послал в Бухару известного нам сардаря Нажмудина-ходжу. Когда Нажмудин-ходжа подъехал к воротам Дерваз-Мезар, озлобленный народ бросился на него, угрожая смертью за преданность неспособному эмиру.

Однако увещания Нажмудина-ходжи успокоили массу, а большой обед, данный им народу в день известия о выступлении командующего войсками из Казы-Кишлака к Самарканду, окончательно восстановил в Бухаре спокойствие. Тогда эмир, после трехдневного укрывательства в голодной степи, где ему пришлось испытать всевозможные лишения, не исключая даже недостатка воды, возвратился в Кермине. На этот раз даже жители Кермине приняли его неохотно.

Тем не менее благодаря влиянию преданных беков, эмиру удалось собрать еще раз совет в Кермине, в котором Нажмудин-ходжа энергически доказывал необходимость заключения мира с русскими. Все члены совета почти единодушно согласились в бесполезности дальнейшей борьбы. Сеид-Музафар окончил [129] заседание совета словами: — «Теперь мне остается только одно: собрать все войска, оружие и орудия, отдать все это Белому Царю и просить, чтобы он позволил мне отправиться в Мекку на покаяние. Я чувствую, что смерть моя близка. Участь моя и жизнь моя в руках народа».

Блистательный план командующего войсками увенчался блистательным успехом. Неприятель был разбит и просил мира на этот раз искренне. Все Бухарское Ханство было в наших руках. Но войск для занятия Бухары не было.

К 10-му июня, в Самарканде было всего 2,000 штыков, 325 шашек, 16 орудий и шесть ракетных станков. На спокойствие со стороны Шагрисябса рассчитывать было нельзя: туда собирались все беки недовольные эмиром, желавшие еще войны с нами. Туда же скрылся Ката-Тюря, старший сын эмира, восставший на отца, с желанием сделаться ханом Бухары. Действительно, когда Ката-Тюря прибыл в Шагрисябс, шагрисябцы подняли его на белом войлоке, и провозгласили ханом.

Надлежало думать, что когда пройдет паника, произведенная блистательными действиями командующего войсками в последние дни, шагрисябцы снова выйдут из гор и снова начнут волновать население долины, собирая скопища для одновременного нападения на Бухару, если бы мы ее заняли, и на Самарканд. При таком условии занятие Бухары возможно было только в том случае, если бы мы имели возможность оставить в Самарканде все наличное в нем число войск, и, сверх того, имея еще до 3, 000 пехоты, необходимой для занятия остальной части Зарявшанской Долины, которых собрать из наличного числа войск, оставшихся в Сыр-Дарьинской Области, не было никакой возможности, несмотря на известие о присылке подкрепления из России.

Действующий отряд был до крайности изнурен. С половины мая каждому солдату, ослабленному зноем и поносами, которыми страдало 3/4 общего числа людей, пришлось сделать в общей сложности от 350 до 400 верст усиленными переходами.

По этим причинам, о принятии Бухары в подданство и думать было нечего.

На каких же условиях мог быть заключен мир? Защищать Самарканд и восставшее население Мианкальской Долины от гнева эмира не было обязательно. Восточная часть богатой Зарявшанской Долины была теперь завоевана. Уступить это завоевание за приличную контрибуцию, хотя бы в размере десятилетней подати с на-

(В имеющемся у меня на руках оригинале утеряна последняя страница текста. — Смолянин )