Лодка, потопившая «Лузитанию»
Командер Вальтер Швигер, отдавший приказ, в результате которого была выпущена торпеда по «Лузитании», погиб на войне. Я искал людей, служивших под его командой на «U-20», и набрел в старом городе Любеке на лейтенанта Рудольфа Центнер. Его мать родилась в Нью-Йорке, и он говорил на превосходном английском языке. После конца войны Центнер служил в предприятии, импортирующем вино. Я сидел и говорил с ним в его конторе. Центнер рассказал мне, что в начале войны он был офицером на корабле, но затем, совместно с двадцатью четырьмя другими младшими офицерами, решил перейти в подводное плавание, дававшее больше надежд, на боевое отличие. Из двадцати пяти этих вновь испеченных подводников — войну пережили только четверо.
Центнер провел одной рукой по своим рыжим волосам, вставил монокль в глаз и откинулся на спинку своего вращающегося стула.
«Вы хотите знать, какой была лодка «U-20»? Хорошо, я расскажу вам кое-что из событий, которые случились у нас на борту».
«Превосходно», — ответил я, передавая ему огонь для папиросы и закуривая свою трубку.
«Это было в начале войны, — начал он, — когда мы были еще несколько зелены. Швигер послал за механиком, чтобы тот пришел к нему в боевую рубку, и я занял его место в центральном посту. Мы шли под водой. В переговорной трубе послышалось приказание командира:
«Вижу два буя. Точно держать глубину». Позже я узнал, что эти слова должны были обозначать, но тогда не придал им особого значения. Внезапно внутри лодки послышался своеобразный шум — звучало так, как-будто о лодку колотилась и тащилась через нее тяжелая цепь. Люди на горизонтальных рулях крикнули мне, что рули вышли из управления. Быстрый взгляд на приборы убедил меня в том, что скорость лодки пала, и мы идем на глубину. Лодка кренилась и колебалась, словно пьяная. Она продолжала тонуть и затем ударилась о грунт. Мы находились на глубине ста футов. [37]
Я вспрыгнул на трап и заглянул в иллюминатор боевой рубки. Все, что я мог увидеть, заключалось в петлях, цепях и звеньях. Теперь мы узнали значение этих буев. Они поддерживали противолодочную сеть. Мы попали в эту сеть и запутались в ней. В последующие годы войны подобные сети увешивались взрывными патронами. К счастью, в той сети, в которую мы запутались, их не было. Но тем не менее мы оказались пойманными. Мы были уверены, что засели крепко и никогда не сможем выбраться из этих проклятых петель. На лодке не было ни смеха, ни пения. Каждый думал о земле, небе и солнце и о том, что он их больше никогда не увидит.
«Задний ход!» — скомандовал капитан-лейтенант Швигер. Единственно, что мы могли предпринять, заключалось в попытке задним ходом вырваться из сети. Снова послышался треск и грохот цепей, а затем мы услышали знакомый шум винтов истребителей. Они несомненно бродили где-нибудь поблизости и наблюдали за сетью, дожидаясь, когда в нее попадет большая стальная рыба. Теперь они пришли посмотреть — не смогут ли еще более ухудшить сложившиеся для нас тяжелые обстоятельства. На наше счастье, они не имели глубинных бомб, иначе лодка давно уже была бы уничтожена. В эти минуты все наше внимание сосредоточилось на приборах. Никогда раньше я ни на что не смотрел с такой жадностью, как теперь на них. Да, мы все-таки шли назад. Разрывая сеть, мы постепенно вырывались из нее.
Наконец, лодка совсем освободилась от сети и стала уходить прочь. Все, что попрежнему беспокоило нас, заключалось теперь в звуках винтов. Эти звуки следовали за нами и говорили, что истребители держались вблизи лодки. Мы ворочали и вправо и влево, и все же эти проклятые истребители беспощадно преследовали нас.
Вы легко можете отличить истребитель от любого другого корабля по высокому звуку его винтов. Наш перископ был опущен, но все же что-то выдавало наше присутствие, потому что истребители шли за нами и ворочали туда же, куда ворочали и мы. Они ждали, когда мы всплывем на поверхность, чтобы расстрелять нас из пушек или же протаранить. Мы никак не могли догадаться, в чем было дело, и продолжали движение, тщетно пытаясь оторваться от этих настойчивых ищеек, упорно шедших по нашему следу.
Проходил час за часом. Мы слепо шли под водой, стараясь держаться как можно глубже. Мы даже как следует не знали, куда мы собственно идем. Всякая попытка всплыть на перископную глубину и заглянуть в перископ привела бы вероятно к таранному удару.
Наконец, наступила ночь, и мы набрались храбрости. В тот момент, когда наверху установилась полная темнота, мы повернули на новый курс, дав самую полную скорость, на какую только были способны.
Наши надежды оправдались, — звук винтов истребителей стал постепенно ослабевать, и, наконец, мы его совершенно потеряли. Отойдя на безопасное расстояние, лодка всплыла на поверхность. [38]
Решение тайны не заняло большого количества времени. Один из тросов сети, из которой мы вырвались, крепко зацепился за часть надстройки лодки, и мы тащили его за собой. Другой конец троса был прикреплен к одному из буев, который плыл по поверхности. Таким образом, наша лодка буксировала этот пловучий знак, который в конце концов был потерян истребителями в темноте».
«У меня был оригинальный сотоварищ по койке на борту «U-20», — продолжал рассказчик. — Мы страдали недостатком места, и когда лодка была полностью нагружена, то оказалось, что у нас было на одну торпеду больше, чем для них хватало места. Я пристроил ее у себя на койке и спал рядом с нею. Будучи принайтовленной с краю узкой койки, она удерживала меня от падения на палубу, когда лодка сильно качалась на волне. Сначала мне трудно было заснуть при мысли о наличии в одной постели со мной такого большого количества тринитротолуола. Потом я постепенно привык к этой мысли, и торпеда оказалась вполне терпимой соседкой».
Я интересовался личностью командира «U-20» Вальтера Швигер, который нанес роковой удар по «Лузитании» и тем самым завоевал ненависть миллионов людей на земном шаре. Я спросил Центнера о нем.
«Капитан-лейтенант Швигер был одним из тех немногих офицеров подводников, которые к началу войны уже находились в подводном плавании. Он был одним из способнейших офицеров, признанным экспертом по подводным вопросам — одним из немногих командиров, с которыми советовался адмирал Тирпитц{19}.
Послевоенные отчеты приписывают ему потопление 190000 тонн союзного торгового тоннажа».