Раскол дивизии
«Гражданская война, — учит В. И. Ленин, — есть наиболее острая форма классовой борьбы, когда ряд столкновений и битв экономических и политических... доходит до превращения этих столкновений в борьбу с оружием в руках одного класса против другого класса»{28}.
Столкновения на почве экономических и политических требований солдат русских войск во Франции быстро переросли в острую политическую борьбу с реакционным командованием, пользовавшимся поддержкой контрреволюционного руководства комитета 3-й бригады. И на этой почве стал неизбежен раскол дивизии. Раскол дивизии означал начало открытой вооруженной борьбы, победить в которой солдатам 1-й бригады было не суждено, так как против них объединились все силы и русской и французской реакции.
Вечером 6 июля солдатам 1-й бригады стал известен приказ № 15 о разъединении дивизии. Было ясно, что Занкевич готовит новые репрессии, революционным солдатам сделан новый вызов и они должны готовиться к дальнейшей непримиримой борьбе.
В связи с приказом № 15 офицеры и меньшевистско-эсеровская агентура начали натравливать солдат 3-й бригады на революционное ядро дивизии, распространяя среди солдат 3-й бригады провокационные слухи о том, что 1-я бригада якобы готовится к нападению на 3-ю бригаду, призывали солдат 3-й бригады к самозащите. Эти провокационные действия реакционных сил дивизии привели к тому, что солдаты 3-й бригады снова пришли в крайнее возбуждение. С их стороны начались враждебные выкрики против солдат 1-й бригады. Такое поведение [120] значительной части солдат 3-й бригады заставило солдат некоторых стрелковых и пулеметных рот 1-й бригады взяться за оружие и приготовиться к самообороне.
Стало очевидным, что после раскола дивизии реакционные силы сосредоточили все свое внимание на том, чтобы стравить бригады, организовать между ними резню, обессилить их, обезглавить руководство и таким образом прибрать обе бригады к рукам.
Обстановка в лагере, где размещалась русская дивизия, становилась все более напряженной. Достаточно было самого незначительного повода, чтобы началась братоубийственная борьба. Этот черный замысел реакции заставил отрядный комитет срочно разработать и осуществить ряд мероприятий, направленных на разоблачение провокационных действий контрреволюционных сил.
Чтобы показать всю провокационность слухов о якобы готовящемся вооруженном нападении солдат 1-й бригады на солдат 3-й бригады, комитет решил организованно собрать все роты полков 1-й бригады и маршевого батальона на митинг и мирную демонстрацию. Было решено, что все подразделения пойдут на митинг без оружия.
В 20 часов 6 июля, после поверки, роты и отдельные команды полков и маршевого батальона двинулись по передней линейке лагеря к помещению исполнительного комитета, а оттуда, не останавливаясь, прошли в центральную часть лагеря.
Здесь наскоро были сооружены трибуны, с которых выступали члены комитетов. Они старались разъяснить солдатам, для чего реакция распространяет провокационные слухи о неизбежности вооруженного столкновения между солдатами 1-й и 3-й бригад. Выступавшие призывали солдат к выдержке, спокойствию, к революционной дисциплине и бдительности. С такими же речами обращались к солдатам и десятки других ораторов, которые говорили из открытых окон вторых и третьих этажей казармы. Речи выступавших встречались солдатами криками «ура» и пением «Марсельезы». Мирная демонстрация солдат 1-й бригады длилась до трех часов ночи.
Весь остаток ночи после демонстрации никто из солдат 1-й бригады не спал. Все горячо обсуждали бурные события истекшего дня. Во дворах, в коридорах, в помещениях казарм и бараков, в лагерных палатках — везде продолжался обмен мнениями о событиях последнего времени и их значении в свете развертывающейся революционной [121] борьбы солдат 1-й бригады за выход из войны, за возвращение на родину.
Солдаты 3-й бригады не участвовали в митинге солдат 1-й бригады. Послушные своему контрреволюционному руководству, они провели эту ночь в большой тревоге, с оружием в руках. Но все же расчеты реакции вызвать вооруженное столкновение были сорваны. Мирная демонстрация сделала свое дело. На другой день утром, когда 3-я бригада уходила из лагеря ля-Куртин, около 700 человек ее солдат остались в лагере и примкнули к солдатам 1-й бригады.
Движение солдат 1-й бригады за выход из войны, за возвращение на родину усиливалось с каждым днем и принимало ярко выраженный политический характер. По мере того как росло и ширилось это движение, рос и ширился авторитет солдатских комитетов бригады, их руководящая и направляющая роль. Они выходили из каждой схватки с реакционными силами еще более окрепшими, умудренными опытом революционной борьбы.
Издав приказ о расколе дивизии, Занкевич уведомил Керенского и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов о положении в дивизии. Секретной телеграммой за № 428 он сообщал:
«Часть 1-й особой пехотной дивизии, стоящей в лагере ля-Куртин, поддавшись агитации ленинцев, 22 июня с. г. отказалась приступить к занятиям, имевшим целью боевую подготовку дивизии, заявив через свои организации о нежелании сражаться на французском фронте, и требует немедленной отправки в Россию.
Призыв начальника дивизии подчиниться приказу Временного правительства не имел успеха. Солдаты, оставшиеся верными Временному правительству, категорически потребовали изолировать их от мятежников, на что получили полное согласие и 25 июня (ст. ст.) оставили лагерь»{29}.
В заключение генерал Занкевич ставил перед Керенским такой вопрос: «Мне необходимо ваше высокоавторитетное слово, останутся ли в связи с этим русские войска во Франции и возможно ли применение к ним других, более решительных мер?»
Предположение генерала Занкевича, что 1-я бригада находится под влиянием ленинцев, было правильным. [122]
Да, куртинцы были ленинцами, ибо они боролись за прекращение империалистической бойни, за мир между народами воюющих стран; вели борьбу против буржуазного Временного правительства, против продолжения им захватнической империалистической войны, вели борьбу за победу пролетарской революции в России.
Несмотря на то что значительная часть даже руководящего актива солдатских комитетов не знала Ленина, ленинские идеи пролетарской революции были близки и понятны каждому солдату. Достаточно было рассказать солдатам, что Ленин — это вождь такой партии, которая называется большевистской, что эта партия борется против продолжения империалистической войны, борется за интересы рабочих и беднейших крестьян, за мир и землю, за то, чтобы все богатства капиталистов, нажитые трудом народа, принадлежали государству рабочих и крестьян, а не помещикам и капиталистам, как солдаты становились ленинцами.
Среди солдат нашлось немало самородков-художников, воображением которых был создан образ Ленина, и чем больше и чаще говорили о нем, тем больше работала их фантазия. В казармах, в бараках, а впоследствии и в казематах острова Экс, куда были заключены французской буржуазией революционные русские солдаты, появились портреты Ленина, такие, каким представлял себе Ленина тот или иной художник. Ленин был знаменем куртинцев. На дверях отрядного комитета было мелом написано: «Да здравствует Ленин!»
Хотя находившиеся во Франции русские войска были подчинены высшему французскому командованию и ни одно мероприятие, касающееся этих войск, не могло проходить без его ведома, русское военное командование в лице Занкевича и Лохвицкого часто нарушало этот порядок.
Так получилось и на этот раз. План раскола и размещения дивизии в двух самостоятельных лагерях Занкевич и Лохвицкий разработали самостоятельно, не поставив об этом в известность командующего округом генерала Комби.
Теперь же, когда раскол дивизии стал совершившимся фактом и 3-я бригада уже тронулась в путь, Занкевич, не зная, где расположить ее, приказал Лохвицкому просить командующего округом указать ему место для нового расположения 3-й бригады. [123]
Лохвицкий по прямому проводу доложил командующему округом о происшедшем в лагере ля-Куртин и попросил у него разрешения расположить 3-ю бригаду в лагере Фельтен. Генерал Комби решительно отказал Лохвицкому в его просьбе.
Только в результате долгих переговоров и просьб Лохвицкого командующий округом пошел на некоторые уступки и предложил вывести полки 3-й бригады из центральной части лагеря ля-Куртин и компактной массой разместить в северной, свободной, части того же лагеря. Лохвицкий стал доказывать командующему округом невозможность выполнения его приказания, мотивируя это тем, что 3-я бригада находилась уже в пути за пределами лагеря ля-Куртин.
Однако генерал Комби не изменил своего решения и попросил Лохвицкого не настаивать на отводе 3-й бригаде нового лагеря.
Когда Лохвицкий доложил Занкевичу о решительном отказе генерала Комби предоставить 3-й бригаде часть лагеря Фельтен, Занкевич приказал ему вести бригаду на север и расположить ее в поле на первом удобном месте.
3-я бригада выходила из лагеря ля-Куртин неорганизованно. Во главе частей шел штаб дивизии, за ним духовые оркестры полков, а затем в спешке и беспорядке, с большим шумом и гамом, следовали роты, команды и другие подразделения. Вместе с частями 3-й бригады ушел и весь офицерский командный состав 1-й бригады. Ушли даже и те офицеры 1-й бригады, которых Занкевич оставил «для порядка» в лагере.
Направляясь по шоссейной дороге на север, генерал Лохвицкий намеревался в этот день проделать 28-километровый переход, достичь города Фельтен и расположить бригаду в Фельтенском лагере. Однако после разговора с генералом Комби Лохвицкий изменил свое намерение и, отойдя всего лишь на 8 километров от лагеря ля-Куртин, приказал остановить бригаду и разбить палатки в поле. Таким образом, у станции железной дороги Клерво, на месте развалин бывшей когда-то деревни Мандрен, образовался новый военный лагерь русских солдат 3-й бригады.
Солдаты 3-й бригады, покидая Куртинский лагерь, не захватили с собой ни хозяйственного обоза, ни кухонь. Оставлено было даже продовольствие и личные походные палатки солдат. [124]
Простояв в поле трое суток без питания и палаток, солдаты заволновались и потребовали от своего начальства возвращения в лагерь ля-Куртин.
Возвращаться в лагерь ля-Куртин или посылать туда за продуктами для частей бригады командование дивизии не хотело, так как это, по его мнению, дискредитировало бы организаторов раскола, разоблачило бы всю затею изолирования 3-й бригады. Однако солдаты настаивали на своем. Начались стихийные массовые митинги без ведома начальства и руководства полковых и бригадного комитетов. Солдаты импровизированного лагеря потребовали для объяснения генерала Лохвицкого. Лохвицкий был вынужден прибыть в лагерь.
10 июля вечером состоялся общебригадный митинг. Лохвицкий в сопровождении офицеров штаба дивизии и руководителей комитета бригады вышел к солдатам и долго увещевал их примириться с положением, выпавшим на их долю. В заключение он сказал: «Братцы! Вы требуете возвращения в ля-Куртин. Но вы должны понять, что возвращение третьей бригады опять в лагерь может быть осуществлено только с применением оружия. Но я не уверен, что эта операция нам удастся».
Помогая Лохвицкому обманывать солдат, руководители комитета 3-й бригады Джионария и другие и офицеры Урвачев и Болбашевекий стали распространять среди солдат новую клевету: будто бы 1-я бригада уже подготовилась к нападению на них и намеревается осуществить это в течение ближайшей ночи. Многие солдаты поверили этому, перестали требовать возвращения в Куртинский лагерь и занялись организацией усиленной охраны своего нового месторасположения.
Шли дни. Тяжелые условия жизни в открытом поле брали свое. Солдаты 3-й бригады большими партиями почти ежедневно стали возвращаться в ля-Куртин. С наступлением ночи, когда лагерь Мандрен тонул в темноте, солдаты тайком покидали лагерь, обходили далеко стороною посты и кружным путем достигали лагеря ля-Куртин. А вскоре и дежурные солдаты стали ненадежны — они тоже перебегали в лагерь ля-Куртин.
Генерал Лохвицкий стал перед фактом массовой перебежки солдат в «мятежный» лагерь. Тогда он вынужден был снова просить генерала Комби о переводе 3-й бригады в лагерь Фельтен. [125]
Но генерал Комби и на этот раз отказал Лохвицкому в просьбе, приказав без его ведома не оставлять пределы занятого 3-й бригадой нового «лагеря» Мандрен.
Тогда Лохвицкий обратился за помощью к Занкевичу. Он писал ему, что «возбуждение, растущее в бригаде, может кончиться непоправимой утратой».
Генерал Занкевич не пожелал входить в переговоры с генералом Комби и обратился с просьбой о предоставлении лагеря Фельтен непосредственно к военному министру Франции Пенлеве.
Пока шли переговоры между русским и французским командованием, атмосфера в лагере 3-й бригады накалилась до предела. Поэтому, вопреки приказаниям генерала Комби не покидать лагерь Мандран, Лохвицкий снял бригаду с поля и повел ее в направлении Фельтена. Бригада была введена в лагерь Фельтен и расположена в Шарассе, около замка Вертер. Все это Лохвицкий проделал, даже не поставив об этом в известность военного коменданта лагеря Фельтен.
Получив донесение о самовольном поступке генерала Лохвицкого, генерал Комби прибыл на место происшествия. Убедившись, что свободная часть лагеря Фельтен действительно занята 3-й бригадой, он приказал Лохвицкому в течение шести часов освободить занятую им территорию и вывести бригаду обратно в лагерь Мандрен.
Лохвицкий объяснил генералу Комби причины, побудившие его решиться на такой шаг, и заявил, что заставить солдат вернуться обратно в Мандрен он может только силой оружия.
Во время этой беседы генералов комендант лагеря подал командующему телеграмму из штаба армии, в которой говорилось, что «ввиду особого состояния в бригаде военный министр разрешил расположить ее в лагере Фельтен».
Итак, задуманный русским командованием план раскола дивизии на два враждебных лагеря был осуществлен с помощью французского военного министра.
Тем не менее на стороне революционно настроенной 1-й бригады было немало солдат и 3-й бригады.
В день выхода 3-й бригады из лагеря ля-Куртин примерно 700 солдат ее 5-го и 6-го полков и полностью маршевый батальон остались с 1-й бригадой. Таким образом, большая часть войск русской дивизии стала на сторону революции и была готова защищать ее завоевания. Лагерь [126] ля-Куртин стал революционным центром русских войск во Франции.
События в русских бригадах во Франции не прошли незамеченными для Временного правительства. Больше того, они встревожили его, особенно после донесения генерала Занкевича о расколе дивизии и после просьбы высказать свою точку зрения на требование солдат о возвращении их на родину и применении к ним более решительных мер.
Для ликвидации «беспорядков» в русской дивизии и особенно «открытого политического выступления 1-й бригады» во Францию был командирован особо уполномоченный комиссар, первый полномочный представитель Временного правительства профессор Сергей Григорьевич Сватиков.
Министр-председатель Керенский поручил Сватикову от имени Временного правительства приветствовать русских солдат во Франции, благодарить их за верную службу и перенесенные страдания и во что бы то ни стало убедить сражаться до конца в составе французской армии. Кроме того, Сватиков был уполномочен принимать от солдат всякого рода жалобы и заявления на имя Временного правительства.
По прибытии во Францию Сватиков в первую очередь посетил лагерь Фельтен, где произвел смотр полкам 3-й бригады. Впечатление о войсках, оставшихся верными Временному правительству, сложилось у него «великолепное», доносил он правительству. Полки 3-й бригады «восторженно приветствовали Временное правительство и изъявили готовность идти в бой на любом фронте по его первому требованию».
19 июля Сватиков прибыл в лагерь ля-Куртин. Его сопровождали генералы Занкевич и Лохвицкий, военный комиссар Рапп и представители французской прессы.
Для встречи правительственного комиссара у офицерского собрания был выстроен почетный караул. За ним стояли колонны 1-го и 2-го полков и роты маршевых батальонов 1-й и 3-й бригад.
Представителя Временного правительства встречали все солдаты лагеря ля-Куртин, кроме солдат, находившихся в нарядах. Каждый хотел услышать живое слово, живую правду о том, что происходит на родине, узнать решение правительства о войне и о судьбе русских солдат, волею царя заброшенных в чужую страну. [127]
Приняв рапорт, Сватиков обошел ряды полков и роты маршевых батальонов. Он со всеми поздоровался и передал «приветствие» Временного правительства русским войскам в союзной стране. Когда церемония встречи закончилась, Сватиков поднялся на импровизированную трибуну и сказал:
— Солдаты и братцы! Я прибыл к вам во Францию по поручению Временного правительства. Моя миссия — познакомиться на месте с тем, что у вас происходит. Противоречивые сведения о вас не дают Временному правительству ясной картины. Ознакомившись с положением в дивизии, я был опечален. Долг солдата — безусловно повиноваться правительству и его уполномоченным военным агентам. Временное правительство — народное правительство! Россия поручила ему охранять свободу и вместе с союзниками довести войну до победного конца...
Россия переживает сейчас тяжелые времена. Война еще не закончена. Хозяйство страны разрушено, а немецкие агенты организуют восстания, подрывают вековые устои, помогают нашим врагам. К сожалению, и вы оказались недисциплинированными, вы поддались агитации тех же немецких шпионов, которым дали себя обмануть рабочие в России...
В этом месте речи Сватикова послышался ропот негодования, в рядах солдат началось движение. Только после поданной председателем отрядного комитета Волковым команды «Смирно!» все затихли, и Сватиков получил возможность продолжать свою речь:
— Кто спасет Россию, — закричал он, — если все войска последуют вашему примеру?! Одумайтесь! Вас обманули! — Он сделал длительную паузу и обвел взглядом ряды солдат, соображая, какое он произвел впечатление на тринадцать тысяч «мятежников». Но солдаты слушали его настороженно. И Сватиков закончил свою речь словами:
— От имени Временного правительства я призываю вас объединиться с третьей бригадой, подчиниться своим начальникам. Все, кто повинуются требованиям правительства, в знак покорности должны сложить оружие. И те из вас, кто будут достойны, получат его снова...
Постояв немного на трибуне, Сватиков сошел вниз под гробовое молчание многотысячной массы солдат. Было видно, что речь Сватикова произвела на солдат далеко не то впечатление, на которое он рассчитывал. [128]
На трибуну стали поочередно подниматься члены солдатских комитетов. В своих выступлениях они коротко осветили положение в бригадах, указали виновников раскола дивизии, раскрыли подлинное лицо организаторов травли солдат 1-й бригады. Они заявляли:
— Мы оружия не сложим до тех пор, пока останемся солдатами. Революция в России еще не закончена; оружие нам потребуется и на родине.
После каждого такого выступления в рядах солдат происходило сильное движение, раздавались крики: «Правильно!».
Речи выступавших и реакция на них солдат вызвали открытое раздражение представителя Временного правительства. Сватиков сбросил с себя личину радетеля солдатских интересов и, бросив солдатам несколько угроз и не закончив своей речи, сошел с трибуны и покинул лагерь.
После смотра «непокорного» лагеря представитель Временного правительства послал в Петроград донесение, в котором писал:
«Первая бригада представилась внешне в полном порядке... военный порядок в ней поддерживается рядовыми вожаками»{30}.
Однако, несмотря на дисциплину и порядок в 1-й бригаде, вооруженное столкновение между бригадами, по мнению Сватикова, было неизбежным. В своем донесении он умышленно не назвал прямых и главных виновников, толкавших бригады на вооруженный конфликт. Он лишь констатировал факт. В заключение Сватиков писал:
«Оставление наших войск во Франции, очевидно, весьма тягостно для французов; вывоз их в Россию весьма желателен»{31}.
О посещении Куртинского лагеря представителем Временного правительства и об оказанной ему там встрече писала и французская пресса. Сопровождавший Сватикова французский военный корреспондент Габриэль Клюзело так описал это посещение:
«Прежде чем уехать Сватикову и сопровождавшим его представителям русского правительства, они видели собственными глазами и слышали собственными ушами, что всякое строевое учение перестало существовать, ничего не осталось из порядка и практики военной профессии... Командиры, изгнанные из первой бригады, не имели возможности взять [129] снова командование; войска находились в жалком положении, даже трудовая повинность за чистоту и содержание порядка отпала. Произвол царил абсолютно, есть и пить — это было единственное правило, которое у них оставалось»{32}.
Ослепленный ненавистью к революции, верный слуга французской буржуазии, Габриэль Клюзело ничего не понял из того, что происходило в лагере русских войск. Он обливал грязью русских солдат за то, что они отказывались воевать в чужой стране, за чуждые им интересы.
Посещение профессором Сватиковым Куртинского лагеря, его речь и угрозы по адресу солдат не оставляли сомнений в том, что русская реакция, поддержанная французскими банкирами, рано или поздно обрушит на голову русских революционных солдат жестокие репрессии, подобные тем, которые в эти дни обрушил на революционно настроенные французские части генерал Петэн. И солдаты Куртинского лагеря еще теснее сплотились вокруг своих руководителей — солдатских комитетов. Настроение людей с каждым днем становилось все более бодрым.
Куртинцы отдавали полный отчет в сложившейся для них обстановке. 1-ю бригаду окружали французские особые полки «защиты» и «наблюдения» вместе с русскими же солдатами 3-й бригады, обманутыми русской реакцией и своими контрреволюционными руководителями.
Надо отдать справедливость дальновидности Сватикова. Он понимал, что теперь уже нельзя русских революционных солдат привести к повиновению и принудить их выступить на фронт, не прибегая к крайним мерам. Но он понимал и другое. Лютые крутые меры в отношении русских солдат лишь раздуют пламя революционной борьбы, как это произошло в русской армии в России. «Поэтому, — подчеркивал он в своем донесении, — предоставляю военному начальству право решения всех возникших вопросов; со своей же стороны считаю долгом привлечь внимание правительства к забытым русским войскам во Франции».
Этим самым представитель Временного правительства отдавал судьбу русских солдат во Франции в руки реакционного «военного начальства». [130]