Кровавая расправа в городах Иер и Ванвез
Произвол и беззаконие, чинимые русским военным командованием во Франции, вызывали протесты не только солдат боевых частей 1-й особой дивизии и в первую очередь солдат 1-й бригады, составлявшей основное революционное ядро русских войск во Франции. Революционные выступления стали отмечаться и в тыловых учреждениях русских войск — госпиталях и командах выздоравливающих. Особенно большой размах эти выступления получили в госпиталях и командах выздоравливающих, расположенных в небольших французских городах Иер и Ванвез.
События в Иере и Ванвезе явились прологом к кровавой драме, происшедшей спустя несколько месяцев в лагере ля-Куртин.
В начале 1917 года группа солдат команды выздоравливающих, расположенной в Иере, отказалась выехать на фронт, пока ей не будут выданы суточные деньги. Эта группа была немедленно арестована. Но ее пример нашел последователей. Еще несколько групп выступили с такими же требованиями. Требование солдат об уплате им суточных денег было вызвано тем обстоятельством, что русское военное командование во Франции произвольно лишило раненых солдат, находившихся на излечении в госпиталях и в командах выздоравливающих, положенных им суточных денег. Оно использовало эти деньги для банкетов, приемов и т. п.
Солдаты команды выздоравливающих Иера решили покончить с этим беззаконием и восстановить свои права.
Отказ солдат Иера выехать на фронт, прежде чем им будут выплачены суточные за все время лечения в госпитале и нахождения в команде выздоравливающих, заставил [106] главноначальствующего русскими войсками во Франции генерала Палицына запросить 18 января 1917 года высшие русские военные власти о том, имеют ли право на получение суточных денег нижние чины особых бригад, эвакуированные в тыловые госпитали.
На запрос Палицына 3 февраля последовал ответ Главного управления Генерального штаба, из которого следовало, что законом установлен отпуск суточных денег вообще всем нижним чинам, командированным на Французский и Салоникский фронты, и что больные нижние чины не должны составлять исключения.
Однако русское командование во Франции и после этого разъяснения продолжало не выдавать раненым и больным солдатам положенного им денежного содержания.
Но чтобы не возбуждать еще большего недовольства солдат, командование решило выдавать солдатам аванс по 5–10 франков в месяц. При выдаче этих денег солдатам издевательски объясняли, что остальные деньги не выдаются им потому, чтобы они не пропили их и не заводили бы в пьяном виде драк с солдатами других союзных армий.
Подобные «объяснения» оскорбляли русских солдат и еще больше озлобляли их, так как открытое хищение офицерами солдатских денег ни для кого не было секретом. Оно полностью подтвердилось материалами, собранными комитетом русских солдат и матросов в Марселе в марте 1917 года.
Комитет русских солдат и матросов в Марселе был образован после Февральской революции. В начальной стадии своей работы он ставил перед собой задачу помочь всем чем можно больным и раненым русским солдатам, заброшенным в чужую страну, улучшить их условия быта в госпиталях, вытребовать для них причитающиеся им за долгие месяцы деньги и т. д.
Работу комитета возглавлял русский врач, проживавший в Марселе. По настойчивой просьбе солдат комитет проверил местные казначейские кассы, в которых хранились деньги на содержание больных и раненых русских солдат. В результате проверки касс в городах Иер и Марсель комитет установил, что в этих кассах имеются злоупотребления должностных лиц. Чтобы ликвидировать эти злоупотребления, комитет обратился к военному министру Временного правительства Гучкову с просьбой принять [107] необходимые меры. Но комитет не дождался от Гучкова ответа. Тогда он послал своего представителя. Русские власти в Париже заверили его, что в ближайшие дни все нужды солдат будут удовлетворены, а все больные, раненые и выздоравливающие солдаты получат причитающееся им содержание.
Поверив этим обещаниям, комитет сообщил о них солдатам во всех госпиталях и командах выздоравливающих и призвал их сохранять спокойствие.
Однако русские власти во Франции не собирались всерьез выполнять свои обещания. Вместо того, чтобы удовлетворить нужды солдат, власти уговаривали их согласиться на получение не всех денег, причитающихся им за 6–8 месяцев, а лишь аванса в размере 15–20 франков на человека. Солдаты не согласились с этим предложением и потребовали выдачи всего, что им причиталось. И так как командование стояло на своем, солдаты повели борьбу за свои законные права более решительно. В Иере снова начались волнения.
К борьбе раненых и больных солдат, находившихся в госпиталях, присоединилась команда выздоравливающих в составе более тысячи человек. Начальником этой команды был полковник Радомский. Он предложил выздоравливающим солдатам получить аванс в размере 10–20 франков. Полковник Радомский заявил солдатам, что в случае их отказа от получения аванса они вообще ничего не получат и будут выписаны из команды выздоравливающих и отправлены в свои части без всякого расчета, о чем есть уже соответствующее распоряжение высших военных французских властей.
И действительно, в это время был получен приказ французского командования срочно сформировать отряд из команды выздоравливающих в составе 400 человек и подготовить его к отправке на пополнение действующих частей русских бригад на Салоникском фронте.
На этот приказ русские солдаты Иера ответили организованным выступлением. Они потребовали немедленно удовлетворить следующие требования: выдать всем больным, раненым и выздоравливающим солдатам причитающееся им содержание за все 6–8 месяцев; сформированный отряд из-за опасности морского пути на Салоникский фронт отправить не морем, а через Италию. В случае невыполнения этих требований вся команда выздоравливающих [108] солдат отказывалась подчиниться приказу о выезде на Салоникский фронт.
К этому требованию солдат команды выздоравливающих присоединились и солдаты, находившиеся на излечении в госпиталях.
Полковник Радомский расценил эти требования солдат как «военный бунт» и донес о них русским военным властям в Париж.
Не дожидаясь ответа из Парижа, Радомский обратился к местным французским военным властям с просьбой помочь ему ликвидировать «бунт» и отправить сформированный отряд по назначению. Французское командование Иерского гарнизона выделило пехотный батальон, усиленный двумя пулеметными ротами колониальных войск.
Получив в свое распоряжение столь внушительную военную силу, полковник Радомский окружил все бараки, в которых размещались лечащиеся и выздоравливающие солдаты, и потребовал от них повиновения, «в противном случае, — заявил он, — я вас расстреляю из пулеметов».
Солдаты и на этот раз заявили Радомскому через своих уполномоченных, что приказ французского командования они выполнят при том условии, если русское командование немедленно уведет французские карательные войска и выдаст все причитающиеся им деньги. Одновременно они обратились в Марсельский комитет с просьбой помочь им.
Открытое выступление русских солдат против беззаконий, творимых русским командованием и французскими властями, озлобило администрацию госпиталей. Обращение с больными и ранеными ухудшилось. Подчас оно было жестоким и издевательским. Комитет русских солдат и матросов Марселя оказался бессильным сделать что-либо для облегчения участи русских солдат. Комитет вторично обратился к военному министру Гучкову:
«В некоторых военных госпиталях, — писал он, — больные по недостатку переводчиков не могут сговориться с врачами и вообще с медицинским персоналом. У одного припадки на почве травмы, а его обвиняют в том, что он якобы пьян; у другого больное ухо, ему приписывают ипохондрию и лечат ногу... Такое отношение все больше усугубляет не только недоверие к начальству, но и доводит до полной вражды и отдельных конфликтов. Такой конфликт был 2 августа 1916 года в Марселе, где был убит подполковник Краузе. [109]
Здесь же назревал подобного рода конфликт, особенно, когда полковник Радомский попрал все, даже элементарные, права солдат, грубо игнорировал их законные требования и, кроме того, угрожал расстрелять из пулеметов»{23}.
Гучков не торопился с ответом, а полковник Радомский по-прежнему грозил солдатам массовым расстрелом. Комитет вынужден был вновь обратиться к военному министру со следующим предложением:
«Во избежание конфликта между русскими гражданами и консульством, которое применяет старые циркуляры и правила, чтобы ликвидировать недоразумения между капитанами (русских) торговых судов и моряками, чтобы защитить раненых солдат, комитет солдат, моряков и русской колонии Марселя считает необходимым, чтобы его делегат был признан официально Временным правительством. Комитет просит министра сделать все необходимое, чтобы утвердить это решение»{24}.
Настаивая на признании своего представителя Временным правительством для решения текущих солдатских и гражданских вопросов, комитет не ограничивался только посылкой телеграмм Гучкову. Он одновременно обратился и к русским высшим военным властям в Париже, перед которыми настаивал на том, чтобы уполномоченный представитель военного командования русских войск во Франции на месте урегулировал бы все вопросы, затронутые в телеграмме Гучкову.
На это требование комитета последовала следующая телеграмма из Парижа:
«Ваше письмо получено. Продолжаю переводить крупные суммы. Объясняю задержку платежа отсутствием необходимого штата. Принимаю все меры, чтобы удовлетворить просьбы Иера. Но надеюсь, что хорошее влияние убедит солдат исполнить приказ французского командования, которое единственно уполномочено распоряжаться контингентами»{25}.
Вскоре после этого в Иер прибыл представитель штаба русских войск во Франции подполковник Пинчулидзев. Он ознакомился с положением солдат, находившихся в госпиталях и в команде выздоравливающих, затем повидался с представителями Марсельского комитета и убедился, что положение раненых и выздоравливающих солдат [110] далеко не удовлетворительно и что все их претензии законны.
Обо всем виденном Пинчулидзев сообщил представителю Временного правительства генералу Занкевичу в Париж, добавив, что так называемый «бунт в Иере» является не чем иным, как плодом фантазии полковника Радомского. Солдаты, по словам Пинчулидзева, выразили чувства верности воинскому долгу, и выезд их в Салоникскую армию не вызывает никаких сомнений.
Во втором своем донесении Пинчулидзев подтвердил Занкевичу желание солдат выехать в Салоники, но подчеркнул, что выезд их на Салоникский фронт будет зависеть от немедленного удовлетворения их законных требований. Одновременно подполковник Пинчулидзев высказал желание видеть в Иере военного комиссара Временного правительства во Франции Раппа.
Приезд военного комиссара Раппа в Иер не улучшил положения русских раненых солдат, не внес успокоения в среду выздоравливающих. Рапп много говорил солдатам о «святом долге каждого из них перед родиной, воинской честью и своим великим народом», но ничего не сделал, чтобы удовлетворить насущные нужды солдат.
Поэтому приезд Раппа не только не разрядил напряженную обстановку, а, наоборот, еще более усложнил ее.
После беседы с Раппом солдаты команды выздоравливающих решительно отказались выполнить приказ французского командования выехать в Салоники. В Иер снова приехал подполковник Пинчулидзев. Он имел теперь поручение высшего русского командования разрешить все вопросы на месте и сделать все, чтобы отправить сформированную группу солдат на Салоникский фронт.
На встречу с Пинчулидзевым собрались не только все солдаты команды выздоравливающих, но и солдаты, находившиеся на излечении в госпиталях, способные передвигаться. Это объяснялось тем, что одновременно с Пинчулидзевым в Иер прибыли и представители революционных солдат Куртинского лагеря, которые решили выступить на этом собрании с «Декларацией солдат 1-й бригады».
Председатель собрания революционно настроенный подпоручик Малахов, открывая собрание, сообщил, что вниманию солдат предлагается «Декларация солдат 1-й бригады» лагеря Куртин. Эту Декларацию необходимо обсудить. Солдаты 1-й бригады требуют отправить их в Россию. [111]
Кроме того, надо обсудить и вопрос о сформировании отряда в составе 600 человек для отправки его в действующие части Салоникского фронта. Малахов обратил внимание солдат на то нетерпимое положение, которое создалось для русских солдат во Франции, и подчеркнул, что солдатам Иера следует присоединиться к «Декларации солдат 1-й бригады». «Мы также должны потребовать, — сказал он, — как и солдаты 1-й бригады, чтобы нас отправили в Россию вместе с солдатами лагеря ля-Куртин, а тот, кто хочет воевать здесь, пусть остается и продолжает эту грабительскую войну. Таково должно быть наше решение», — закончил свою речь подпоручик Малахов.
После долгих и горячих обсуждений солдатами вопросов повестки дня слово взял подполковник Пинчулидзев. Демагогией и угрозами он добился того, что Декларация не собрала большинства. Лишь 250 человек из тысячи проголосовали за нее и за предложение подпоручика Малахова. Остальные солдаты не поддержали революционных требований своих товарищей, а реакционные силы выступили против них открыто.
Солдатский комитет Иерского госпитального гарнизона, в составе которого было много меньшевиков, эсеров, в знак протеста снял с себя полномочия и ответственность за принятое солдатами решение, хотя за него и голосовала всего лишь четвертая часть собравшихся солдат. Руководители госпитального комитета в своем выступлении объявили это решение «незаконным, антиреволюционным, направленным против своего же народа и своей страны».
Подполковник Пинчулидзев, не теряя времени, приказал офицерам, присутствовавшим на собрании, построить солдат развернутым фронтом. Он два раза прошел вдоль фронта, внимательно осмотрел всех солдат, затем приказал им образовать круг и начал с ними «беседу».
Играя на патриотических чувствах, Пинчулидзев напомнил солдатам о том, что несколько дней назад они обещали повиноваться командованию, обещали свято исполнить свой долг перед родиной и союзниками. Солдаты молча слушали его, ничем не выражая своего согласия с ним.
Убедившись, что его «беседа» не произвела на солдат никакого впечатления, Пинчулидзев изменил тон и закончил «беседу» тем, что приказал всем немедленно готовиться к отправке на фронт. Офицерам он тут же приказал составить списки всех солдат, голосовавших за «Декларацию [112] 1-й русской бригады», списки отказавшихся ехать в Салоники и, наконец, списки зачинщиков возникшего беспорядка. Эти списки будут представлены военному министру. Подпоручика Малахова Пинчулидзев приказал арестовать.
Кроме того, он объявил, что по приказанию советника военного атташе во Франции подполковника Пац-Померанского весь Иерский госпитальный гарнизон в ближайшее время будет разгружен.
Не успел Пинчулидзев закончить свои распоряжения офицерам, как послышались шум и выкрики солдат: «Это позор!», «Это расправа!»
Видя возмущение солдат, представители 1-й бригады вышли на середину плаца. Когда все затихло, один из них обратился к Пинчулидзеву:
— За что вы угрожаете солдатам расправой? За то, что солдаты присоединились к требованиям солдат 1-й бригады отправить их в Россию? Нет, не солдаты преступники, а вы, не их надо судить, а вас. И мы вас будем судить по всем строгостям революционных законов...
Послышались возгласы дружного одобрения. И вдруг раздался выстрел. Стреляли по представителям 1-й революционной бригады. Пуля никого не задела, но всколыхнула всю солдатскую массу. Раздались негодующие крики. Солдаты были настолько озлоблены этим провокационным выстрелом, что были готовы взяться за оружие и учинить расправу над всеми, кто чинит над ними жестокий произвол.
Пинчулидзев понял, что теперь не только на Салоникский фронт, но и куда бы то ни было эту солдатскую массу без вооруженной силы отправить нельзя. И он оставил Иерский госпитальный гарнизон и выехал к военным властям Тулона.
Командование Тулонского гарнизона предложило ему взять несколько пехотных и пулеметных рот французских солдат и с помощью их восстановить порядок. Однако Пинчулидзев, взвесив все последствия использования французских вооруженных сил против русских солдат, заявил командованию Тулонского гарнизона, что даже самое справедливое применение вооруженной силы союзников против восставших русских солдат может вызвать в Петрограде взрыв неудовольствия против союзников, который может быть использован сторонниками сепаратного мира. [113]
Из своей последней «беседы» Пинчулидзев извлек полезный урок и пошел по другому пути. В последних числах июля 1917 года солдатам Иерского гарнизона выдали все положенное по нормам вещевое и денежное довольствие и разрешили организовать новый солдатский комитет. После этого союзные военные власти сформировали из выздоравливающих солдат маршевую команду и в сопровождении надежной охраны отправили ее на Салоникский фронт.
Инцидент в Иере на этом и закончился. Русским и французским военным властям удалось путем подачек заставить русских солдат Иера отказаться от революционных требований. В этом немалую роль сыграли и соглашательские элементы, пробравшиеся к руководству в солдатских комитетах.
Но выступления солдат Иера не прошли бесследно. Скоро их примеру последовали русские солдаты города Ванвеза. Революционное движение среди русских войск во Франции росло и ширилось.
В конце июня 1917 года во все госпитали, в которых находились на излечении русские солдаты, поступил приказ французского командования, требующий срочно переосвидетельствовать всех солдат, находящихся на излечении в госпиталях и командах выздоравливающих. Всех, признанных годными к строевой службе, требовалось выписать в маршевые батальоны для отправки в части действующих армий.
Переосвидетельствованию подверглась и группа русских солдат Салоникского фронта в составе 400 человек, находившихся на излечении в госпиталях города Ванвеза. Как и следовало ожидать, комиссия по переосвидетельствованию признала всех выздоравливающих годными к строевой службе и предложила незамедлительно отправить их на фронт. Комиссия по переосвидетельствованию работала так быстро, что буквально на второй день после осмотра всем 400 солдатам выдали положенные справки и приказали быть готовыми к отъезду в Салоники.
Поскольку медицинский осмотр был недопустимо поверхностным, в числе признанных годными к строевой службе в действующих частях оказались и те солдаты, у которых еще не были залечены раны.
Солдаты, возмутившись таким «переосвидетельством», потребовали от госпитального начальства нового медицинского [114] осмотра. Кроме того, солдаты потребовали от командования выдать им полностью обмундирование и причитающееся за несколько месяцев денежное содержание для экипировки перед отъездом на фронт. Выезд в салоникскую армию солдаты поставили в зависимость от удовлетворения всех этих требований. Для этого, чтобы лучше и организованнее решить все назревшие вопросы, в том числе и отправку отобранных солдат в Салоники, солдаты избрали своих уполномоченных для переговоров с военными властями.
Полковник Радомский и подполковник Пинчулидзев, под наблюдением которых находились все госпитали юга Франции, где лечились русские солдаты, начали убеждать солдат отказаться от всех своих требований и согласиться поехать на фронт. «В противном случае, — грозили они, — все отказавшиеся будут рассматриваться как «изменники делу революции» со всеми вытекающими отсюда последствиями».
Пока между ними и солдатами шли переговоры, французские войска оцепили помещения, где находились русские солдаты. Эти действия французского командования несколько озадачили и Радомского и Пинчулидзева. Французские власти требовали немедленно навести порядок, хотя бы силой оружия. Они требовали от русского командования немедленного подавления «мятежа», ибо, по их мнению, пример русских солдат «может отрицательно сказаться на французских войсках, где наступило моральное разложение и упадок дисциплины».
В дело вмешался главноначальствующий русскими войсками во Франции генерал Занкевич. Он указал французскому военному командованию на «несвоевременность» вооруженного подавления движения среди русских солдат Ванвеза, сославшись на настроения, ясно определившиеся к этому времени в 1-й особой дивизии.
Но французское командование продолжало настаивать на своем. Тогда генерал Занкевич запросил указаний от Керенского.
В своей телеграмме Занкевич писал Керенскому:
«Партия выздоравливающих солдат Салоникского фронта 400 человек, эвакуированных для лечения во Францию, отказывается выехать в Салоники. Французские власти настойчиво требуют решительных мер, находя опасным примером для французских войск создавшееся положение. Принятые до настоящего времени меры не привели [115] к желанному результату. Командирую штаб-офицера для выяснения положения на месте и воздействия на солдат. В случае категорического отказа выехать не считаю, однако, возможным применить французские вооруженные силы и буду вынужден отправить неповинующихся в Россию для предания суду за неисполнение законных приказаний. Предать суду здесь при большом числе обвиняемых не представляется возможным»{26}.
Телеграмму Занкевича Керенский получил после кровавого расстрела Временным правительством июльской демонстрации питерских рабочих и провала июньского наступления на русском фронте. Поэтому Керенский, не задумываясь, ответил Занкевичу:
«Ввиду происшедших событий в Петрограде 3–5 июля, а равно исключительно тяжелого положения нашего Западного фронта, где целые полки и дивизии под влиянием преступной агитации большевиков и немецких агентов превратились в недисциплинированную армию трусов и предателей, бежали неудержимым потоком перед значительно слабейшими силами противника, не оказывая им никакого сопротивления, Временное правительство, облеченное неограниченными полномочиями для спасения родины и революции, приняло ряд решительных мер. Со своей стороны я дал указания для искоренения предательства в действующей армии, виновные в призыве офицеров, солдат и прочих воинских чинов к неповиновению действующих при новом демократическом строе законов и согласных с ним распоряжений военной власти наказуются как за государственную измену. Вменяю в обязанность применение вооруженной силы против ослушников боевых приказов, как отдельных лиц, так и целых частей»{27}.
Французские власти были удовлетворены таким ответом. Он давал право всем, в том числе и союзным властям, действовать без колебаний против всякого революционного выступления русских солдат.
Получив приказ Керенского, Занкевич тут же отправил в Ванвез поручика Нечаева, приказав ему выявить главных виновников организации «военного бунта» и срочно представить весь «следственный материал» для принятия дальнейших мер.
Тем временем полковник Радомский снова оцепил [116] французскими войсками помещения, в которых находились русские солдаты, и приказал никого не впускать в помещения и не выпускать из них.
Радомский был готов беспрекословно выполнить волю французских властей и расправиться с солдатами французскими штыками. Но он не был уверен в французских солдатах и поэтому медлил. Опасения Радомского имели веские основания. Русские солдаты приняли со своей стороны необходимые меры. Они развернули работу по братанию с алжирскими пулеметчиками и французскими унтер-офицерами.
— Не стреляйте по нас, — говорили они, — если вам будет дан приказ, ибо мы боремся за наше общее дело.
— Нон! нон! ну коне! (нет, нет, мы знаем!), — дружески отвечали на это алжирские пулеметчики и их командиры французские унтер-офицеры.
Получив донесение о том, что полковник Радомский оказался бессилен привести солдат к повиновению и что французские солдаты братаются с «бунтовщиками», генерал Занкевич предложил Радомскому просить у местного французского командования другие, более надежные части.
Одновременно Занкевич познакомил Радомского и с последним распоряжением Керенского, требующим самых решительных мер против русских солдат, вышедших из повиновения.
Полковник Радомский обратился к французским военным властям местного гарнизона с просьбой дать ему несколько надежных подразделений, чтобы ими можно было не только окружить территорию госпиталя, но и взять под строгое наблюдение все улицы, дороги и тракты, ведущие в окрестности Ванвеза и за их пределы.
Получив достаточное пополнение и окружив плотным кольцом всю территорию госпиталя, Радомский занялся персональным допросом солдат. Всю ночь он вызывал к себе солдат и спрашивал у каждого, согласен ли он с «Декларацией 1-й бригады» лагеря ля-Куртин, кто является главным организатором беспорядка и подбивает солдат на отказ ехать в Салоники и, наконец, как реагирует на все это допрашиваемый. Все допрошенные не дали прямого ответа ни на один из поставленных вопросов. Радомский понял, что так он ничего не добьется.
После окончания допроса Радомский зачитал солдатам [117] распоряжение Керенского. Солдаты выслушали его спокойно. Они продолжали твердо стоять на своем.
На следующий день утром в госпиталь приехал генерал Занкевич.
Обойдя больных, поздравив их с выздоровлением и пожелав им счастливого пути, Занкевич вышел во двор и приказал построить солдат во дворе в каре.
Выйдя на середину плаца, Занкевич еще раз поздоровался со всеми и тут же приказал своему адъютанту зачитать приказ о наградах, затем собственноручно прикрепил нескольким солдатам георгиевские кресты и медали.
Когда церемония вручения наград была закончена, Занкевич сам подал команду «Смирно!» и начал читать приказ Керенского. Солдаты внимательно выслушали приказ, а потом громко и спокойно заявили: «Мы просим одного — отправьте нас в Россию вместе с солдатами лагеря Куртин...»
Занкеиич, не проронив ни одного слова, выслушал это заявление и тут же молча ушел. За ним последовали и все сопровождавшие его лица.
На следующий день Занкевич создал военно-следственную комиссию под председательством полковника Радомского и поручил ей расследовать всю историю антивоенного выступления солдат и дать ему исчерпывающий материал для привлечения виновных к суду. В результата расследования из группы в 400 человек арестовали 82 человека и предъявили им обвинение «в антивоенном заговоре против демократического строя России, в организации военного бунта, повлекшего за собой решительный отказ всей группы солдат подчиниться приказу командования и выехать в действующие части фронта и, наконец, в руководстве всем этим антивоенным и антигосударственным движением, направленным не только против государственного строя России, но и союзнических интересов Франции».
Арестованных срочно вывезли из Ванвеза в город Ниц и заключили в одну из тюрем.
Через несколько дней состоялся военно-полевой суд, который приговорил всех 82 арестованных к высшей мере наказания — расстрелу.
Так расправилась русская и французская буржуазия с русскими солдатами, поднявшими голос протеста против произвола старого порядка, против преступной войны. [118]
Это был террористический массовый расстрел русских солдат во Франции.
Союзные правительства и их военные руководители старались скрыть этот массовый расстрел от русских солдат. Но это им не удалось. Весть о кровавой расправе дошла и до России. Большевистская газета «Правда» в июле 1917 года посвятила этому событию статью, в которой гневно заклеймила преступление русско-французской реакции. [119]