Вооруженные силы Японии
Система воспитания солдата
Японская армия составляла центр реакционно-шовинистического движения в Японии и являлась орудием в руках буржуазии, сомкнувшейся с феодальным дворянством, которое в завоеваниях видело прежде всего источник накопления.
Правящая верхушка Японии не жалела средств на создание агитационно-пропагандистского аппарата для внедрения в армию и население шовинистических настроений, обеспечивающих агрессивные устремления финансовой буржуазии, феодального дворянства и милитаристской военщины.
Территориальная система комплектования японской армии вполне способствовала укреплению связи войсковых частей с местной гражданской администрацией и их совместному влиянию на население. Войсковая часть держала в поле своего зрения всех запасных резервистов и будущих новобранцев, стараясь установить тесное общение даже с их семьями. [44]
Японский солдат готовился еще со школьной скамьи. Уже в раннем возрасте ему прививалось понятие о том, что «Японии принадлежит первенствующая роль на Востоке», что «нет силы, которая может разбить Японию». Прививалась также мысль о перенаселенности Японии и необходимости расширения территории для благосостояния народа. Воспитывалась жажда мщения России за захват Порт-Артура: «Только победа над Россией принесет Японии спасение от неминуемой гибели». Уже в детстве японцу прививались привязанность к военному делу и стремление к военным подвигам. Японская печать вела яростную пропаганду кровавой борьбы с Россией, разжигая у молодежи интерес к военной учебе. Нередко учащиеся школ вооружались винтовками и принимали участие в маневрах.
Пропагандистский аппарат правительства сумел внушить населению, что служба в армии является почетным делом и призыв новобранца должен быть праздником для его близких. Для уходящих на войну была введена похоронная инсценировка. Эта ханжеская процедура должна была обозначать решимость бойца умереть «в интересах Японии».
У солдата воспитывалось отречение от своих личных интересов и беспрекословное выполнение требований своего начальства. Вся система воспитания была направлена к тому, чтобы выработать из японского солдата послушное орудие в руках господствующей верхушки Японии.
Основную массу японской армии составляли крестьяне, которые легче поддавались обработке. Что же касается войсковых частей, комплектовавшихся в промышленных районах, то эти части не обнаруживали особенного рвения в бою.
Численность и организация армии
По мере развития капитализма в Японии росла и японская армия. Растущее стремление к завоеваниям заставило перейти к всеобщей воинской повинности, которая была введена [45] в Японии в 1872 г., а в следующем году было создано шесть территориальных округов с постоянным составом всех родов войск численностью около 32 000 человек. В качестве инструкторов привлечены были сначала французские офицеры, а затем германские. К 1894 г., то есть к началу войны с Китаем, японская армия уже насчитывала в своем составе 6 армейских дивизий и 1 гвардейскую — всего 64 000 человек, которые могли развернуться по штатам военного времени до 171 000 человек. К концу 1903 г. Япония имела уже армию численностью в 150 000 человек, по штатам военного времени она могла выставить 350 000 человек, а при некотором напряжении даже больше.
К 1904 г. японские сухопутные войска разделялись на постоянную армию, к которой относились запас и рекрутский резерв, территориальную армию и народное ополчение, включавшее в себя также островные милиционные формирования. Постоянная армия составляла основу вооруженных сил Японии и поглощала в военное время запас в количестве, необходимом для доведения ее до штатов военного времени. Из излишка запаса формировались отдельные части, которые предназначались для использования наравне с постоянными войсками на главном театре. Причислявшийся к постоянной службе рекрутский резерв составляли новобранцы, оставшиеся после заполнения кадровых частей. Территориальные войска предназначались отчасти для защиты страны во время отсутствия постоянной армии, отчасти для пополнения рядов постоянной армии. Все мужчины в возрасте от 17 до 40 лет, способные носить оружие, но не вошедшие в постоянную и территориальную армии, составляли народное ополчение, делившееся на два класса, причем первый класс составляли лица, прошедшие ранее службу в одной из указанных выше армий. В первую очередь привлекались лица более молодого возраста. Что касается милиции, то она служила для обороны островов. Милиция комплектовалась из жителей островов, призываемых на 1 год. [46]
Призыву в армию подлежали мужчины, достигшие двадцатилетнего возраста. Срок службы — 12 лет и 4 месяца, из них — 3 года действительной службы в войсках, 4 года и 4 месяца — в запасе и 5 лет — в резерве.
Система комплектования, как уже сказано, носила территориальный характер. Вся страна разделялась на 12 дивизионных округов. В каждом дивизионном округе — 2 бригадных округа по 2 полковых участка в каждом.
Управление сухопутными войсками находилось в руках военного министра, вопросами же боевой подготовки ведал начальник главного штаба, в ведении которого состояли главный и Генеральный штабы, занимавшиеся разработкой планов войны. Совокупными вопросами военного и морского дела ведал подчиненный микадо Военный совет, учрежденный в 1900 г.
К началу войны японская армия состояла из 156 батальонов, 55 эскадронов, 19 артиллерийских полков, 14 инженерных батальонов, 13 обозных батальонов и 12 жандармских отрядов.
Уже в первый период войны Япония могла выставить 13 дивизий и 13 резервных бригад общей численностью около 375 000 человек и 1 140 орудий, причем постоянная армия, предназначавшаяся главным образом для действий вне Японских островов, составляла 65 /о всех японских сил.
На протяжении войны формирование войсковых частей продолжалось путем привлечения запасных, резерва, переосвидетельствованных контингентов прошлых лет и призыва рекрутов и подрастающей молодежи, проходившей 4-месячный срок военного обучения. Этому способствовали длительные перерывы между операциями. В общей сложности за время войны Япония могла выставить свыше 2 млн. человек, однако война потребовала призыва не более 1 185 000 человек.
Высшей тактической единицей в японской армии являлась дивизия, которая состояла из двух пехотных бригад двухполкового состава, полка конницы и артполка в составе 36 орудий (из них половина горных). Полк состоял из трех батальонов. [47]
Дивизия имела свои инженерные средства, обозный батальон в составе войсковых обозов II разряда и транспортов для продовольствия и боеприпасов. Кроме того, в составе армии на каждую дивизию имелось 6000 носильщиков. Необходимость включения носильщиков вызывалась слабостью обоза и крайней пересеченностью некоторых участков театра войны. Слабость дорожной сети горного Манчжурского театра исключала необходимость корпусной организации и требовала придания дивизии тактической и хозяйственной самостоятельности.
Японский офицер воспитывался на немецкой военной школе, но решительностью и склонностью к проявлению инициативы не отличался.
Английский военный агент при японской армии Гамильтон дает такую характеристику японским офицерам:
«Насколько я мог понять характер японских младших офицеров, они, кажется, весьма хорошо выполняют приказы, но не отличаются особой решимостью, когда действуют по своей собственной инициативе в обыкновенное время, хотя я должен прибавить, что замечаемый в них недостаток гражданского мужества часто уступает место отваге, когда они приходят в соприкосновение с неприятелем. Есть между ними очень образованные, но, говоря вообще, их интересы вполне исчерпываются заботой о своих людях и основательным исполнением своих ежедневных служебных обязанностей».
Офицера учили тому, что служба его — не ремесло, а почетное звание; важнейшие государственные сановники вышли из офицерской среды. «Чистота» офицерской касты тщательно оберегалась. Несмотря на большой недостаток в офицерах во время войны, военное ведомство тем не менее отказалось от ускоренных выпусков прапорщиков из среды разночинной городской интеллигенции. Из кризиса в офицерском составе японское командование выходило путем увеличении состава [48] рот и отчасти путем производства унтер-офицеров в подпрапорщики.
Офицеры Генерального штаба страдали оторванностью от войсковых частей. Некоторые из них получили образование в Германии и Франции.
Основой воспитания офицерского состава служил кодекс самурайской морали — «бусидо». Этот кодекс должен был воспитать в командире «честность, справедливость, доброжелательство» и пр. Однако в интересах правящих классов Японии эти добродетели понимались по-своему, и в действительности поощрялись обман, лицемерие, жестокость, угнетение и т.д.
Оперативное искусство
Оперативное искусство в японской армии находилось под влиянием опыта войн за воссоединение Германии{6} и культивировалось германскими инструкторами. Главнокомандующий японскими армиями Ойяма присутствовал в качестве японского военного агента при прусской армии во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. и являлся личным свидетелем торжества пруссаков под Седаном, что наложило яркий отпечаток на его полководческую деятельность.
Если деятельность французских офицеров в японской армии не выходила за пределы строевого обучения войск, то с прибытием в Японию (1884 г.) профессора Берлинской военной академии, участника войн австро-прусской и франко-прусской — Меккеля началась всесторонняя реорганизация японской армии по германскому образцу. Написав для всех родов войск японской армии уставы и инструкции и основав в Токио военную академию, Меккель энергично внедрял немецкую оперативную школу в среду руководящих кругов [49] японской армии при содействии Ойямы и Кодамы{7}, горячих поклонников германской доктрины.
Японская печать воздает должное заслугам Меккеля, до которого они «не имели понятия о ведении большой войны. Все высшие офицеры японской армии — его ученики. Победы наши в обеих войнах (1894–1895 и 1904–1905 гг.) одержаны нами только благодаря Меккелю; таково мнение самого Кодамы». Так пишет одни из японских учеников Меккеля.
Благодарные ученики Меккеля присвоили японскому генералу Ямагате, применившему в 1894 г. под Неньяном двустороннюю охватывающую операцию, название «японский Мольтке», а в 1912 г. они поставили Меккелю в Токио памятник, на котором красуется эмблема, изображающая скрещенные японский и прусский флаги.
Вдохновленное «Седаном» и впитавшее в себя частично опыт англо-бурской войны, военное искусство японцев избегало фронтальных действий, чреватых большими потерями; признавалось, что только обход флангов и окружение противника может дать победу с наименьшим напряжением сил.
Таким образом, усвоенная японским командным составом немецкая оперативная школа с учетом изменившихся условий эпохи была полной противоположностью нежизненной идеалистической школе царской армии. При этом единство оперативных взглядов у японского командного состава могло способствовать проявлению инициативы и самостоятельности, тогда как отсутствие единства взглядов в русской армии вызывало неуверенность начальников различных степеней в своих действиях и вынуждало Куропаткина писать длинные наставления.
Впрочем, анализ оперативно-стратегической деятельности японского высшего командования в русско-японскую войну [50] показывает, что слепое подражание «военному искусству Мольтке»{8} приводит к шаблону и схематизму. Схематизм японского командования в конечном результате отразил его полное творческое бесплодие: неудача охватывающих операций вызывает растерянность руководства и отказ от решения операций по-новому.
Боевая подготовка
Боевая подготовка японской армии расценивалась русским командованием весьма низко. По опыту действий японцев на Печилийском театре во время подавления Боксерского восстания в 1900 г. составилось впечатление о малой выносливости японских войск. Японская артиллерия признавалась неудовлетворительной и неподготовленной для совместных действий с пехотой. Считалось, что столь же неудовлетворительно проявили себя и инженерные войска. В то же время иностранная печать отмечала слабость японской кавалерии.
В действительности же качества японской армии не получили в России правильной оценки. Японские войска были обучены германскими инструкторами и по своей подготовке приближались к уровню западноевропейских. В армии прививались наступательные тенденции, однако наступательная энергия у японцев вполне уживалась с крайней осторожностью, переходившей иногда даже в нерешительность.
Воспитанная на германских уставах японская пехота, в противовес русской, отдавала должное значению огня, хотя не отказывалась и от применения штыка, предварительно подготовив штыковую атаку огнем. Впрочем, несмотря на опыт англо-бурской [51] войны, подчеркнувшей значение ружейного огня в обороне, японцы в первых столкновениях с русскими вели наступление в густых боевых порядках и несли большие потери.
Армия приучалась к охватывающим действиям и созданию перекрестного огня, однако на практике японцы только намечали охват, но не всегда доводили его до конца. Искусственно воспринятая тактика полностью не привилась.
Главное внимание в японской армии обращалось на одиночную подготовку бойца. Пехота приучалась к преодолению искусственных препятствий и к самоокапыванию.
Отрицательной особенностью японской армии являлась медленность движения походных колонн. Двигался японский солдат в беспорядке, не имея определенного места в колонне. Боец, чувствовавший себя усталым, мог выйти из колонны и посидеть, мог поправить снаряжение, обувь и т.д.
Слабая японская конница не применялась для ударного действия. Дальше трех километров она обычно не отрывалась от своей пехоты. Холодного оружия кавалерия не применяла и при столкновении с противником спешивалась, действуя огнем. Подготовка кавалерии к разведывательной деятельности была неудовлетворительна — больше надежд японцы возлагали на шпионаж.
Что же касается артиллерии, то она имела удовлетворительную подготовку и хотя уступала русской артиллерии в скорострельности и дальнобойности, однако хорошая техническая выучка японских артиллеристов и умение стрелять с закрытых позиций составляли огромное преимущество японцев в первый период войны. Впоследствии, когда русские также начали стрелять с закрытых позиций, положение резко изменилось. В артиллерийской дуэли победа в большинстве случаев оставалась за русскими. В дальнейшем японцы вынуждены были искать успеха в стрелковых состязаниях и штыковых атаках. Слабость артиллерии заставляла японцев зачастую применять ночные действия. [52]
В 1900 г. японская армия была перевооружена магазинным пятизарядным ружьем Арисака образца 1897 г. с прицелом до 2000 м, калибром в 2,56 линии. Ружьями системы Мурата были вооружены запасные и территориальные войска. Эти ружья имели большую прицельную дальность, но меньшую начальную скорость.
К ружью Арисака примыкался в случае надобности штык-кинжал, а к ружью Мурата — штык-сабля. Конница имела на вооружении сабли и ружья Арисака облегченного образца.
Носимый и возимый запасы патронов на одно ружье в 300 штук впоследствии были значительно увеличены.
Полевая и горная артиллерия была вооружена 75-мм орудиями Арисака образца 1898 г. с предельной установкой дистанционной трубки на 4 1/2 км. Горной артиллерией были снабжены 6 дивизий из 13.
В крепостной и осадной артиллерии имелись крупповские пушки более крупных калибров, вплоть до 280-мм. Японская артиллерия не имела щитов и откатного компрессора, а точность стрельбы затруднялась крутизной траектории.
Собственная военная промышленность Японии находилась еще в зачаточном состоянии. В Осакском арсенале орудия изготавливались только в небольшом количестве, и Япония должна была импортировать артиллерию с заводов Круппа и Шнейдера; точно так же и пулеметы доставлялись из-за границы.
Вообще Япония не обладала технической самостоятельностью. Даже ружье Арисака ничем в сущности не отличалось от немецкого ружья.
Японский тыл
В отношении организации тыла японцы находились в значительно более благоприятных условиях, чем русские. Оплодотворенное германской школой оперативное искусство японцев [53] требовало охватывающей базы, дающей возможность раздельного движения армий, соединение которых могло бы завершиться окружением противника на поле сражения.
Господство на море, достигнутое успешными действиями эскадры адмирала Того, и осада Порт-Артура с суши в полной мере позволяли японцам организовать тыл для снабжения своих армий, двигавшихся с востока и юга в направлении расположения главных сил русской армии в районе Ляоян — Хайчен.
Японские армии опирались на три основные коммуникации (схема 2): одна — для 1-й армии Куроки — от устья Ялу в направлении Ляояна и Мукдена через Саходзы и Фынхуанчен; другая — для 4-й армии Нодзу — от Дагушаня в направлении Сюянь — Ляоян. Снабжение по этому пути не получило большого развития, и по мере приближения 4-й армии к линии ЮМЖД она начала базироваться на Инкоу, совместно со 2-й армией. Третью коммуникацию составляла ЮМЖД. которая питала главным образом 2-ю армию.
Устройство японского тыла испытывало трудности из-за недостатка гужевого транспорта, что оказало решающее влияние на медлительность развития операций: армии Куроки понадобилось 4 месяца для того, чтобы пройти свой путь от Ялу до Ляояна — всего около 250 км. Строительство полевых железных дорог ослабило в дальнейшем кризис снабжения.
Если до Саходзы все виды снабжения доставлялись морским путем, то дальнейшая транспортировка в гористой и бездорожной местности представляла значительные трудности. До начала укладки полевой железнодорожной линии от Ялу к Фынхуанчену доставка продовольствия к сосредоточенной в Фынхуанчене 1-й армии потребовала 60 000 кули для подачи снабжения ручными тележками на протяжении 75 км.
Впоследствии японцы выстроили здесь сеть полевых железных дорог, догадавшись перебросить сюда свой единственный железнодорожный батальон, который с начала войны предназначался для постройки железнодорожной линии [54] Фузан — Сеул (Корея). Приведен был в порядок и ряд грунтовых дорог.
К началу октября 1904 г. полевая узкоколейка 1-й армии была доведена до Фынхуанчена; строительство медленно продвигалось к Ляояну.
2-я армия, а затем и 4-я базировались не только на ЮМЖД, но и на ветку Инкоу — Ташичао и две грунтовые «мандаринские» дороги, соединяющие Инкоу с Ляояном. Река Ляохэ также была использована в коммуникационных целях.
Русское командование при отступлении «забывало» уничтожать железную дорогу, что в огромной степени упрощало бесперебойность снабжения японских армий и тем самым облегчало японцам выполнение операций. Японцам удалось захватить в Дальнем около 300 русских вагонов, но отсутствие в Японии паровозов для нормальной колеи русских железных дорог вынудило японцев начать перешивку колеи. Перешивка заняла много времени и была закончена только к сентябрю первого года войны, а вплоть до получения паровозов японцы использовали физическую силу кули, которых заставляли вручную перекатывать нагруженные вагоны на огромные расстояния; в то же время по грунтовым путям снабжение перевозилось на повозках, запряженных людьми за отсутствием лошадей.
Тем не менее наличие указанных путей, использование людей в качестве тяговой силы и организация ряда основных и головных складов вследствие недостатка в промышленных и сельскохозяйственных ресурсах не обеспечивали бесперебойности снабжения. Даже при огромном напряжении японской промышленности она не успевала вырабатывать нужного количества боевых припасов и прочих видов снабжения, вследствие чего японцы были принуждены допускать большие интервалы между боями, чтобы накопить достаточные средства для очередных операций. Точно так же Япония не могла нормально удовлетворять солдата продуктами питания, что в условиях непривычного для японца климата Южной Манчжурии [55] вызывало большую смертность в армии. Всего за время войны японская армия потеряла умершими от болезней около 26 000 человек.
Что касается организации войскового тыла, то каждая дивизия имела свои средства снабжения. В дивизионном транспорте находился четырехдневный запас продовольствия. Полковой обоз был вьючным и поднимал однодневный запас продовольствия. Помимо того, каждый боец имел на себе трехдневный запас продовольствия.
Сравнительная характеристика морских сил
Программа морских вооружений Японии была закончена к началу войны, и к этому времени японский флот, несомненно, превосходил морские силы русского тихоокеанского флота, строительство которого по принятой программе должно было закончиться в 1905 г.
Царское правительство не заметило роста японских морских вооружений. Если в 1895 г. Япония вынуждена была подчиниться Симоносекскому договору, а в 1898 г. согласиться с «арендой» Квантуна из-за слабости своего флота по сравнению с русской Тихоокеанской эскадрой, то в 1904 г. японский флот достиг мощной силы и опередил морские вооружения России. В то время как активная часть царского флота на Дальнем Востоке состояла из семидесяти пяти боевых единиц общим водоизмещением в 192 276 т, японский активный флот насчитывал около ста единиц водоизмещением в 260 931 т. Если принять во внимание боевые качества русских и японских кораблей, их вооружение и скорость хода, то сила японского флота превышала русский примерно в полтора раза.
Преимущество японского флота заключалось в том, что его корабли были построены и оснащены на основе последних достижений морской техники, в то время как русский флот, [56] несмотря на отпуск огромных средств на его строительство, имел значительное количество кораблей устаревшего типа, вооруженных артиллерией, уступавшей по своей мощности японской. Построенные для России за границей корабли отличались низким качеством при огромной стоимости вследствие хищений морских сановников, входивших в соглашение с иностранными верфями. По этому поводу лейтенант Шмидт писал:
«Пребывание в Либаве в течение 8 месяцев, во время приготовления эскадры Рожественского, ярко осветило мне те язвы бюрократического режима, которых я не мог видеть в коммерческом флоте. Я видел, что в этом страшном механизме поощряется все, кроме честной работы. Я видел, куда идут кровавым потом добываемые миллионы, и мне стало отвратительно участвовать в нем».
Личный состав японского флота, благодаря развитию в стране торгового мореплавания и морских промыслов, состоял из природных моряков, из которых очень многие прошли опыт японо-китайской войны и являлись полноценными специалистами морского дела.
Личный состав русского флота пополнился значительным количеством запасных, совершенно отвыкших от морской службы.
В то время как японские моряки были удовлетворительно обучены стрельбе, русские моряки стреляли слабо, вследствие чего нередко в морских боях русский флот нес огромные потери, не причинив вреда своему противнику. Отчасти по этой причине погибла эскадра Рожественского, состоявшая большей частью из устарелых судов и управлявшаяся бездарным командным составом. В Цусимском бою меткость и скорострельность японской морской артиллерии производили опустошения в русской эскадре, тогда как русская эскадра, имея мощную артиллерию, давала весьма редкие попадания.
Преимущество японского флота состояло также в хорошо оборудованных портах и доках, облегчавших снабжение и ремонт, [57] тогда как русская Тихоокеанская эскадра, опираясь на Порт-Артур, питалась той же Сибирской железнодорожной магистралью. При этом невыгодную сторону русского флота на Тихом океане составляло разделение Тихоокеанской и Владивостокской эскадр, которые были отрезаны друг от друга японским флотом.
Командование русского флота даже не догадалось окрасить суда в защитный цвет, что сделали японцы, затруднив русским отыскание целей.
Помимо технической отсталости и неподготовленности матросов, русский флот страдал отсутствием знающих офицеров и высших руководителей флота. Энергичный и опытный адмирал Макаров, командующий Тихоокеанской эскадрой, погиб в начале войны на броненосце «Петропавловск», который наткнулся на мину. Его заменял испугавшийся своего назначения начальник штаба Тихоокеанского флота адмирал Витгефт, крайне слабовольный, нерешительный и пассивный. Он погубил остатки флота и сам погиб от японского снаряда. Еще менее соответствовал своему назначению командующий Балтийской эскадрой адмирал Рожественский. Весьма посредственный, невежественный, не понимавший современных требований морской техники Рожественский растерялся в первом же бою, не сумел подготовить свою эскадру для боя и не смог управлять ею при встрече с японским флотом у Цусимы.
В то же время главными силами японского флота руководил адмирал Того, прошедший морскую выучку в Англии.
Таким образом, как в отношении техники вооружения, так и в отношении подготовки личного состава все преимущества оставались на стороне японского флота.
Куропаткин и Ойяма
Во главе армий стояли с одной стороны Куропаткин — сторонник «вечных и неизменных» принципов военного искусства, заимствовавший свою стратегию в образцах начала [58] XIX столетия без учета новых условий своей эпохи; с другой стороны — Ойяма, подражание которого оперативным образцам эпохи войн за воссоединение Германии не оставляет никаких сомнений. Лейтмотив искусства первого — наполеоновское сосредоточение для удара в одном направлении, лейтмотив искусства второго — охват в стремлении к завершению «Седаном».
Такой способ действий обоих полководцев в значительной степени был продиктован и условиями Манчжурского театра; если единственная коммуникационная линия русских — железная дорога — требовала сосредоточения войск к питающим органам, расположенным у железной дороги, то широкая охватывающая база японцев позволяла действовать по внешним операционным направлениям.
Свой боевой стаж Куропаткин получил на полях Туркестана, Бухары и Коканда, где он в 60-х, 70-х и 80-х годах участвовал в покорении туземных мелких государств, осуществляя захватническую политику царского самодержавия в Средней Азии. В 1874 г., после окончания академии Генерального штаба, он принимал участие в походе французских войск в Сахару для усмирения туземных народов, восставших против французских колонизаторов.
В русско-турецкую войну, будучи начальником штаба у Скобелева, Куропаткин впитал в себя канцелярские методы администрирования, но не воспринял скоболевской энергии и решительности.
Обладая теоретическими познаниями и разнообразным практическим опытом, но лишенный творческого таланта и непреклонной воли к достижению поставленной себе цели, привыкший на протяжении последних лет к работе за письменным столом, Куропаткин не являлся полководцем, одаренным умением оценить на местности обстановку, быстро принять решение и с твердостью его провести. Стихия Куропаткина — канцелярия, подготовка данных для принятия решений другим лицом. Не [59] творческим работником оказался Куропаткин, а генштабистом типа Бертье, лишенным широкого оперативного кругозора.
Армия самодержавного режима на рубеже XX столетия не могла выдвинуть полководца, способного вести ее к победе. Эта армия могла выдвинуть лишь Куропаткина, озаренного лучами скобелевской славы. Возможно, что Куропаткин сознавал свою непригодность к роли полководца. В ответ на свое назначение на пост главнокомандующего Манчжурскими армиями он телеграфировал Николаю II: «...Только бедность в людях заставляет ваше величество остановить свой выбор на мне».
Куропаткин не обладал полководческой решимостью — слишком велика была его боязнь потерпеть поражение. Эта боязнь поражения довлела над ним, подавляя жажду победы. «Ему хотелось сражения, но в то же время он боялся его, он жаждал победы, но боялся поражения»{9}. Отсюда — стремление не доводить дело до решительного столкновения из опасения, «чтобы операция не приняла более значительных размеров, чем это желательно». Отсюда — полное отсутствие дерзания и риска. Куропаткин забыл слова Наполеона: «Если бы военное искусство сводилось к тому, чтобы никогда не дерзать, то военная слава явилась бы уделом посредственности».
В то время как наполеоновское искусство требовало быстрых и решительных действий вне зависимости от полноты данных об обстановке, Куропаткин не решался вступать в бой, пока не будут собраны полные сведения о противнике, а так как даже при хорошей разведке полководец в постоянно изменяющейся обстановке никогда не может иметь всей полноты сведений, то Куропаткин на протяжении всей войны только «подготавливался» к решительным действиям.
Безвольный и нерешительный Куропаткин оказался неспособным к единоличному принятию оперативного решения. Перед каждой операцией запрашивалось мнение старших [60] начальников и принималось «среднее» решение без твердой решимости его проведения. Одновременно с этим Куропаткин оказался склонным к мелочной повседневной опеке, лишавшей его подчиненных инициативы и самодеятельности. В бою он пытался лично руководить сотнями тысяч людей, увлекаясь мелочами в ущерб основному.
Будучи трудолюбив и работоспособен, Куропаткин не обладал ни военным чутьем, ни умением подбирать людей. Он не умел принимать смелых решений, сопряженных с большой ответственностью, и признавал единственным условием успеха перевес в силах. Но, само собой разумеется, не отсутствие полководческих дарований у Куропаткина послужило причиной поражения России. Куропаткин являлся лишь выражением кризиса царской армии и ее руководящего состава. Личные качества русского полководца могли лишь приблизить время поражения царизма и увеличить его масштаб.
Против Куропаткина стоял Ойяма, получивший свой первоначальный боевой опыт в 60-х годах прошлого столетия в междоусобной войне за укрепление монархии. В 1870 г. он командируется в качестве военного агента в прусскую армию, где остается до окончания франко-прусской войны, изучая немецкое военное искусство на полях сражений. По окончании этой войны Ойяма не сразу возвращается в Японию. Он переезжает во Францию, потом в Швейцарию, где всесторонне изучает военное дело. После подавления Сатсумского восстания{10} он снова изучает военное дело в Европе. Вскоре он назначается военным министром и играет руководящую роль в реорганизации японской армии. Во время войны с Китаем Ойяма командует армией, взявшей штурмом Порт-Артур, а война с Россией застает его в должности начальника Генерального штаба японской армии. [61]
Если Куропаткин в своем подражании Наполеону уподобился Бенедеку, Базену и Мак-Магону, то Ойяма в своем более успешном подражании германской оперативной школе не сумел организовать охватывающей операции, которая привела бы его противника к «Седану». Обстановка русско-японской войны, несомненно, более благоприятствовала операции на окружение, чем обстановка войны франко-прусской. Царская армия была безусловно менее способной в борьбе, чем французская армия эпохи заката Второй империи. Характер Манчжурского театра более способствовал обходам и охватам. Русская армия вела войну в непривычной для нее горной местности, в то время как французская армия действовала в своей стране. Характер вооружения также благоприятствовал Японии по сравнению с Пруссией, которая имела против себя лучше вооруженную (ружьями Шаспо) французскую армию. И, наконец, русские в 1904–1905 гг. имели менее надежную коммуникацию, чем французы в 1870 г.
Таким образом, если при массовых армиях и сильно возросшей технике во время мировой войны 1914–1918 гг. «Седан» в стратегическом масштабе оказался несостоятельным, то на рубеже XX столетия предпосылки «Седана» еще не были изжиты, но осуществление его требовало от Ойямы огромного риска, с которым был связан смелый выход на сообщения русской армии.
Ойяма не нашел в себе нужной решительности, требуемой для успешного завершения операции. Не хватало решимости также у командующих японскими армиями, которым Ойяма предоставлял большую самостоятельность.
Деятельность Ойямы была более успешна, чем деятельность Куропаткина, однако если учесть, что каждая война, протекая в условиях, отличных от тех, в которых протекали предыдущие войны, создает для полководца возможность разрешения оперативных вопросов по-новому, то надо признать, что в русско-японскую войну ни Ойяма, ни тем более Куропаткин не [62] превзошли уровня своей эпохи. Оба полководца в своей стратегии не вышли за пределы подражания.