V. Голодная зима
В начале ноября 1941 г. над осажденным Ленинградом нависла смертельная опасность. С потерей Тихвина возникла реальная угроза создания второго кольца блокады, а следовательно, и полного прекращения подвоза продовольствия и горючего. На 9 ноября 1941 г. в самом Ленинграде имелось муки на 7 дней, крупы — на 8 дней, жиров — на 14 дней; большая же часть запасов находилась за Ладожским озером, которое к этому времени еще не замерзло{212}. Это обстоятельство вынудило руководство обороной города в четвертый раз снизить нормы выдачи продовольствия населению. С 13 ноября рабочие получали 300 г, а остальное население — 150 г хлеба{213}. Через неделю, чтобы не прекратить выдачу хлеба совсем, Военный совет Ленинградскою фронта был вынужден принять решение о сокращении и без того голодных норм. С 20 ноября ленинградцы стали получать самую низкую норму хлеба за все время блокады — 250 г по [149] рабочей карточке и 125 г по служащей, детской и иждивенческой{214}. Если учесть, что рабочие карточки в ноябре — декабре 1941 г. получала только третья часть населения, то мизерность этих норм станет очевидной. Теперь для снабжения жителей Ленинграда расходовалось ежедневно всего 510 т муки{215}. Надеяться на увеличение запасов продовольствия благодаря только что вступившей в строй Ладожской ледовой дороге в ближайшее время не приходилось; из-за чрезвычайно сложных условий работы трассы в первые дни с трудом удавалось удовлетворить дневную потребность города в продовольствии. [149]
«Пока длится блокада, нельзя рассчитывать на улучшение продовольственного снабжения, — писала в те дни «Ленинградская правда». — Мы вынуждены уменьшать нормы выдачи продуктов, чтобы продержаться, пока враг не будет отброшен, пока не будет прорвано кольцо блокады. Трудно это? Да, трудно, но другого выхода нет. И это должен понять каждый...»{216}.
Мизерный кусочек суррогатного хлеба стал с этого времени основным средством поддержания жизни. Из этого кусочка хлеба ленинградцы делали несколько сухариков, которые распределяли на весь день. Один-два таких сухарика да кружка горячей воды — вот из чего в основном состояли в дни голодной зимы завтрак, обед и ужин населения осажденного города. Другие продукты, которые полагались по карточкам, население получало нерегулярно и не полностью, а иногда и вовсе не получало из-за их отсутствия в городе{217}. Рабочим оборонных предприятий выдавалось дополнительно в месяц несколько сот граммов соевого кефира, белковых дрожжей, казеинового клея, фруктового сиропа, морской капусты и желудевого кофе. [150]
Продовольственное снабжение воинов Ленинградского фронта и моряков Балтийского флота также с каждым днем ухудшалось. Солдаты, матросы и офицеры, хотя и в меньшей степени, чем трудящиеся Ленинграда, тоже страдали от голода. Начиная с 9 сентября 1941 г. в войсках фронта несколько раз проводилось сокращение суточной нормы питания. В конце ноября в частях первой линии выдавалось 300 г хлеба и 100 г сухарей, в частях боевого обеспечения 150 г хлеба и 75 г сухарей. Мучной суп утром и вечером, мучная каша в обед дополняли хлебную выдачу. Несмотря на эти голодные нормы, воины 54-й армии и моряки Балтики выделили часть своего пайка в пользу ленинградцев. В конце 1941 г. Военный совет фронта постановил пере дать населению города более 300 т продовольствия из запасов, находившихся в Кронштадте, на фортах и островах{218}
В городе продолжалась напряженная работа по изысканию пищевых заменителей. После соответствующей переработки в пищу пошел технический жир, соевое молоко полностью заменило натуральное, из белковых дрожжей стали приготовлять котлеты, паштеты. По просьбе ряда ленинградских предприятий ученые Физико-технического института изучали возможность получения пищевого масла из различных лакокрасочных продуктов и отходов. Переработка сырья по разработанной в институте технологии дала положительные результаты. Аналогичные установки для выпуска хотя и не совсем качественного, но драгоценного для ленинградцев масла были созданы на ряде предприятий города. Пищевые жиры научились извлекать из технических сортов мыла. Работники Научно-исследовательского института жиров приготовили для нужд хлебопекарной промышленности специальные эмульсии, которые позволили хлебозаводам сберегать ежемесячно [151] до 100 т растительного масла. В институте было также организовано производство рыбьего жира.
Выявляя новые пищевые заменители, ученые исследовали их состав и питательную ценность, определяли степень их безвредности, искали различные способы их приготовления и консервирования, а в некоторых случаях — способы обезвреживания. В Ленинграде имелись значительные запасы технического альбумина (одного из продуктов переработки крови убойного скота), употреблявшегося для нужд промышленности. Проведенные в лаборатории пищевой гигиены исследования альбумина показали отсутствие в нем вредных веществ и наличие питательных свойств, после чего технический альбумин стал использоваться для изготовления колбас. После тщательного изучения в пищу пошли слизистая оболочка желудков свиней, щитовидные железы крупного рогатого скота, заготовленные для получения медицинских препаратов. Мясная промышленность Ленинграда, используя технический альбумин, соленое кишечное сырье, соевый шрот, жмыхи, белковые дрожжи, глицерин, эссенцию и другие заменители, выпустила в годы блокады более 11 тыс. т. колбас, паштетов, студня и желе{219}.
В пригородах под огнем противника ленинградцы добывали из-под снега невыкопанную картошку и овощи. На территории Бадаевских складов население собирало промерзлую землю, пропитанную в результате пожара сахаром. Голод научил ленинградцев получать из деталей текстильных машин, изготовленных из кожи («гонок»), 22 «блокадных» блюда{220}. Чтобы притупить голодные мучения и хоть немного поддержать свои силы, люди ели касторку, вазелин, глицерин, столярный клей, охотились за собаками, кошками и птицами. Жестокий голод усугублялся наступившими сильными холодами, почти полным отсутствием [152] топлива и электроэнергии. В декабре 1941г. топлива не хватало даже для обеспечения работы важнейших оборонных предприятий, электростанций, госпиталей. Суточная выработка электроэнергии с сентября по декабрь 1941 г. сократилась почти в 7 раз.
«В городе почти нет электроэнергии. Сегодня остановился и наш завод»,
— записал 11 декабря 1941 г. в своем дневнике директор завода «Севкабель» А. К. Козловский{221}. Чтобы сократить расходы электроэнергии, в декабре пришлось остановить городской транспорт{222}. Теперь ленинградцы на работу и с работы добирались пешком. Изнурительные переходы выматывали последние силы. Придя домой с работы, люди не имели возможности даже согреться, так как система центрального отопления из-за отсутствия топлива оказалась замороженной.
«Наступает апатия, вялость, желание не двигаться, дремота, сил нет, — читаем мы в одном из блокадных дневников. — А двигаться, работать, мыслить надо, нет возможности усидеть дома из-за холода, темноты по вечерам зимой, надо работать, в работе забываешься»{223}.
В январе 1942 г. в большинстве домов вышли из строя водопровод и канализация. 25 января 1942 г. Главная водопроводная станция не получила электроэнергии, что грозило оставить предприятия без воды. На помощь пришли военные моряки, которые в труднейших условиях смонтировали 4 дизеля аварийной станции.
В тяжелом положении оказалась хлебопекарная промышленность. Рабочие хлебозаводов сознавали, какая большая ответственность лежит на них, и отдавали все свои силы, чтобы сделать работу предприятий бесперебойной. Но оказавшись без топлива, электроэнергии и воды, коллективы хлебозаводов были бессильны преодолеть возникшие трудности. На помощь хлебозаводам [153] пришли рабочие других предприятий, комсомольцы. В один из декабрьских дней 1941 г., когда отсутствие воды грозило сорвать выпечку хлеба на одном из хлебозаводов, 2000 голодных и слабых девушек-комсомолок в 30-градусный мороз черпали воду из Невы и доставляли ее но цепочке на хлебозавод. Утром комсомольцы развозили хлеб на саночках по булочным{224}. Рабочие, инженеры, техники без передышки трудились над восстановлением водопровода. В результате их героического труда водопроводные трубы были разморожены и заводы получили воду.
Все вышеперечисленное резко увеличило смертность среди населения блокированного Ленинграда. Главной причиной смертности была так называемая алиментарная дистрофия, т. е. голодное истощение. Первые больные истощением появились в больницах в начале ноября 1941 г., а уже к концу месяца от голода погибло свыше 11 тыс. человек. В декабре 1941 г. умерло почти 53 тыс. мирных жителей{225}, что превысило годовую смертность в Ленинграде за 1940 г.
Между тем в декабре 1941 г. работа Ладожской ледовой трассы далеко еще не оправдывала возлагавшихся на нее надежд. Из-за сложных условий ее эксплуатации план перевозок не выполнялся; в городе на 1 января 1942 г. оставалось всего лишь 980 т муки{226}, что не обеспечивало и двух дней снабжения населения хлебом. Но положение населения было настолько тяжелым, что Военный совет Ленинградского фронта, рассчитывая на улучшение в ближайшее время подвоза продовольствия по Ладожской трассе, вынужден был увеличить хлебный паек. С 25 декабря 1941 г. население Ленинграда стало получать 350 г хлеба по рабочей карточке и 200 г по служащей, детской и иждивенческой. [154]
По свидетельству В. Инбер, утром 25 декабря только и разговоров было, что о прибавке хлеба{227}. В дневнике одной ленинградки в этот день было записано:
«25-го числа меня подняли в 7 часов утра вестью — хлеба прибавили! Долгожданная прибавка свалилась совсем без подготовки. Как-то сумели ее осуществить, избежав огласки и суматохи накануне, и люди узнали об этом, только придя утром в булочную. Трудно передать, в какое всенародное ликование превратилось это увеличение пайка, как много с этим было связано. Многие плакали от этого известия, и дело тут, конечно, не в одном хлебе... Как будто какая-то брешь открылась в глухой стене, появилась живая надежда на спасение, острее поверилось в прочность наших успехов и одновременно резкой болью отозвался весь ужас нашей нынешней жизни: голод, темнота, холод, вечная угроза обстрелов и взрывов»{228}.На предприятиях, в учреждениях, домоуправлениях в связи с хлебной прибавкой состоялись многочисленные митинги, на которых трудящиеся Ленинграда снова высказали непоколебимую верность Коммунистической партии, правительству, своему революционному долгу. Простые, но яркие слова изможденных голодом, измученных блокадными лишениями ленинградцев показали, что в мире нет силы, способной лишить советских людей воли к сопротивлению, к борьбе за революционные завоевания, к защите родной земли от иноземных захватчиков.
Но декабрьская хлебная прибавка не могла остановить процесс истощения. Число больных дистрофией нарастало с каждым днем. В декабре 1941 г. они составили 70% всех поступивших в больницы, в январе 1942 г. — 85%. Всем было ясно, что лучшим способом борьбы с этим страшным заболеванием является полноценное питание, организация которого даже в больничных условиях была чрезвычайно затруднена, а то просто [155] невозможна город почти не имел продовольствия. Поэтому, как это ни было трагично, подавляющее число заболеваний заканчивалось смертельным исходом{229}. В январе 1942 г., по неполным данным, в Ленинграде умирало ежедневно 3.5-4 тыс. человек{230}. По данным Д. В. Павлова, за январь и февраль 1942 г. от голода погибло около 200 тыс. ленинградцев{231}.
Горе пришло в каждую семью. На глазах у матерей и отцов умирали их сыновья и дочери, дети оставались без родителей, многие семьи вымирали полностью. Учительница А. Н. Миронова, спасшая зимой 1941/42 г. более 100 детей-сирот, записала в своем дневнике 28 января 1942 г.:
«Пр(оспект) Мусоргского, д. 68, кв. 30. Взяла девочку Соколову Шуру, рождения 1931 г. Отец на фронте, мать умерла. Тело матери лежит на кухне. Девочка грязная, на руках чесотка, нашла ее в груде грязного белья под матрацем»{232}.
В первое время ленинградцы регистрировали смерть своих родных и близких в загсах, у которых можно было наблюдать длинные печальные очереди. Но с наступлением зимы и резким увеличением смертности ослабленные голодом люди были не в силах похоронить умерших и далеко не всегда регистрировали их смерть. Захоронение умерших в больницах и госпиталях временно разрешалось по составленным спискам с последующим оформлением в загсе. Поэтому вести сколько-нибудь точный учет погибших от голода в тех условиях не было возможности.
По заваленным сугробами улицам, под гул артиллерийских обстрелов и завывание сирен тянулись многочисленные похоронные процессии, если их так можно было назвать. Умершего завертывали в простыни, клали на детские саночки [156] и везли на кладбище. Такое позабыть нельзя. Смертность приобрела настолько массовый характер, что мертвых не успевали хоронить. В домах и на улицах лежали тысячи незахороненных трупов. Жители были не в состоянии даже отправить их в морги. С ноября 1941 г. бойцы МПВО стали собирать трупы на улицах, а позднее вместе с дружинницами Красного Креста стали с этой целью обходить квартиры.
Зима 1941/42 г. была в Ленинграде очень суровой. На улице стояли 30-градусные морозы. Скованная морозом земля не поддавалась лопате. Подходы к кладбищам были завалены трупами, завернутыми в простыни. Мертвых стали хоронить в братских могилах, которые отрывались экскаваторами и при помощи взрывчатки. В дни первой блокадной зимы захоронением погибших от голода ежедневно занимались около 4 тыс. бойцов МПВО, подрывников, рабочих фабрик и заводов. За первый год блокады на ленинградских кладбищах было отрыто 662 братские могилы общей протяженностью 20 тыс. пог. м{233}. Команды МПВО справлялись с этой работой с большим трудом, так как и сами они несли значительные потери. Очень много трупов оставалось незахороненными или в траншеях не засыпанными землей. В память о жертвах голодной зимы 1941/42 г. на Пискаревском кладбище теперь горит неугасающий священный огонь. Но в те дни кладбище выглядело по-другому. Участник блокады, посетивший Пискаревку в январе 1942 г., следующим образом рассказывал о том, что он тогда наблюдал:
«Чем ближе подъезжали мы к Пискаревке, тем больше валялось трупов по обеим сторонам дороги. Заехав уже за город, где стояли небольшие одноэтажные домики, видны сады, огороды, вдали я увидел какие-то необычайно высокие бесформенные кучи. Подъехал ближе. Убедился, что по обеим сторонам дороги навалены огромные кучи покойников, причем навалены они так, что две машины разойтись по дороге не могли. [157] Машина идет в одну сторону, обратно ей развернуться негде. В две стороны двигаться было нельзя»{234}.
Неблагополучное положение с захоронением погибших от голода потребовало принятия решительных мер. 7 января 1942 г. состоялось заседание Исполкома Ленгорсовета, на котором специально обсуждался этот вопрос. Принятое Исполкомом решение обязывало под угрозой ревтрибунала навести в течение ближайших дней в этом деле порядок.
Гибель многих сотен тысяч ленинградцев от голода и обстрелов навсегда останется одним из гнуснейших преступлений фашизма. Как отмечала в 1944 г. в своем выступлении по радио ответственный секретарь созданной еще в годы войны и блокады Ленинградской городской комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских преступников. Куприянова, «нет ни одного ленинградца, который бы не пострадал от бандитских действий врага». Сотни тысяч людей обращались в Комиссию с заявлениями о потере своих родных и близких.
«За кровь и гибель мирных жителей, за страдания и смерть беспомощных детей, стариков, больных, — требовали ленинградцы, — преступники должны понести суровое возмездие»{235}.
Массовая смертность не смогла поставить на колени защитников города Ленина. Теряя родных и близких, они сохраняли стойкость духа, самоотверженно переносили трудности. Моральной дистрофии, на которую так надеялось немецко-фашистское командование, блокируя Ленинград, так и не наступило.
«Как много лишений приходится переносить нам, ленинградцам! — писал в декабре 1941 г. рабочий Кировского завода Н. А. Балясников. — Кажется, больше уже и придумать нечего. Но не возьмут нас немцы, не сломят. Ни голодом, ни холодом, ни обстрелом. [158] Умрем, а не пустим врага сюда»{236}.
Обессиленные голодом, измученные тяготами жизни в блокированном городе, ленинградцы показали, что мужество и стойкость советских людей беспредельны.
«Когда-нибудь наши дети, потомки, живя в счастливой и радостной стране нашей, будут по книгам изучать историю героической обороны Ленинграда в 1941-1942 гг., будут изучать традиции ленинградцев в период суровых испытаний, — писал в те дни в своем дневнике партийный работник Кировского завода Л. П. Галько. — Да, изучать это будущему поколению надо... Голодные люди падают и умирают на улицах, на предприятиях, но умирают они, как герои, без единого слова, без стона и жалоб»{237}.
На такое способны только советские люди. Вот почему реакционному американскому историку Л. Гуре никогда не понять, почему «отчаявшееся», по его определению, население Ленинграда не устраивало ни бунтов, ни беспорядков в голодные дни блокады, не требовало сдачи города, не грабило продовольственные магазины{238}. Побывавший в блокированном Ленинграде английский журналист А. Верт, который своими глазами мог оценить высокие моральные качества населения, пишет:
«Отсутствие беспорядков или голодных бунтов в Ленинграде объясняется патриотизмом и железной дисциплиной населения»{239}.
Морально-политическое единство защитников города Ленина, их высокий нравственный облик и товарищеская взаимопомощь помогли им выстоять в смертельной схватке с голодом. Родные и близкие делились друг с другом своим мизерным кусочком хлеба, дети, получавшие в школе суп без вырезки талонов из продовольственной карточки, старались принести его своим родственникам. Побывавший в декабре 1941 г. в одной из [159] ленинградских школ-интернатов генерал М. Духанов впоследствии вспоминал:
«Стою в вестибюле интерната у дверей. Ребята (ленинградцы) уходят домой навестить родных. По лестнице стремительно сбежал мальчик лет четырнадцати, споткнулся, упал и уронил стакан, стакан разбился с тупым звоном, из него вывалилась горстка свекольной гущи, каши, леденец...— Куда ты несешь еду, — спросил я у мальчика.
— Домой, маме. Она еле ходит от голода, — мальчик утер глаза кулаком.
Я стал останавливать других ребят и спрашивать, не несут ли они еды. Оказалось, несут. Кто маленькому брату или сестренке, кто отощавшему полумертвому отцу, кто больной от голода матери, кто престарелой бабушке»{240}.
Яркий пример высокого морального духа ленинградцев в эти голодные дни приводит в своем блокадном дневнике В. Инбер:
«Связистка-студентка, проходя по заснеженной и пустынной улице, наткнулась на свалившегося от голода милиционера; собрав последние силы, девушка дотащила его до ближайшей булочной и купила ему по своей карточке хлеба, который ей полагался уже на завтра!»{241}.
В этой связи утверждение американского историка Л. Гуре о том, что в осажденном Ленинграде «борьба за выживание была скорее индивидуальной, а не коллективной»,{242} является оскорблением памяти тех, кто, умирая, продолжал оказывать помощь другим.
Ленинградская партийная организация направила волю сотен тысяч людей к единой цели — отстоять город. Коммунисты находились на самых опасных участках обороны, выполняли самую трудную работу, вместе со всем населением переносили тяготы блокады, несли жертвы от голода. Только за первое полугодие 1942 г. городская [160] партийная организация потеряла свыше 15% состава{243}.
Многие коммунисты перед смертью приходили в райком партии и сдавали свои партийные билеты. Посетившая в те дни старую коммунистку Крылову работник Исполкома Петроградского райсовета Ю. П. Маругина вспоминала:
«Когда я пришла к ней, она лежала на кровати, она сама чувствовала, что дни ее сочтены — она хотела передать мне свой партийный билет, чтобы я сдала его в райком партии, но потом подумала и сказала: "Нет, товарищ Маругина, пусть он со мной будет в гробу. Ведь у меня ничего сейчас нет, кроме билета. Положу его себе на грудь, и он меня согреет. Очень мне холодно, а он красный, на огонь похож"...»{244}.
На смену погибшим в ряды Коммунистической партии приходили сотни и тысячи ленинградцев, которые твердо верили, что
«пока в городе существует партийная организация, пока жив хоть один большевик, Ленинград но сдастся, не склонит своей гордой головы перед врагом, не потеряет своего вдохновения»{245}.
В декабре 1941 г. в ряды коммунистов было принято 970 ленинградцев, в январе 1942 г. — 795, феврале — 615, марте — 728{246}.
Руководители партийных и советских организаций, находившиеся в этот период на казарменном положении, делали все возможное и даже невозможное, чтобы облегчить страдания голодающего населения, сократить смертность. Они постоянно бывали на фабриках и заводах, выезжали в воинские части, на трассы подвоза продовольствия, в районы области, где рассказывали, как трудно приходится ленинградцам, призывали оказать им всемерную помощь. На заседаниях Бюро Областного и Городского комитетов партии [161] обсуждались и решались самые насущные вопросы обороны города — о продовольственном положении, бытовом обслуживании населения, выпуске медицинских препаратов, производстве вооружения и боеприпасов. По свидетельству работавших вместе с руководителем коммунистов осажденного Ленинграда А. А. Ждановым,
«в любое время суток в его кабинете можно было встретить представителей из войск, директоров заводов, научных работников, писателей, пропагандистов»{247}.
По решению Городского комитета партии и Военного совета Ленинградского фронта на многих предприятиях и при районных поликлиниках зимой 1941/42 г. были открыты специальные лечебные учреждения (стационары) для наиболее истощенных жителей.
«Теперь при заводе оборудован специальный стационар, — писал в январе 1942 г. работник Кировского завода. — Сюда ложатся по особому ходатайству цеховых организаций люди, опухшие и требующие поддержки питанием и отдыхом. Лежа в стационаре, они сдают свои продкарточки, по которым получают в день три раза пищу: обед, завтрак и ужин в течение 8-10 дней, а затем поступают новые обессиленные товарищи»{248}. [162]
В январе 1942 г. в гостинице «Астория» был открыт стационар на 200 коек для ослабевших от голода работников науки и культуры. Зимой и весной 1942 г. в 109 стационарах города, поправили свое здоровье 63 740 ленинградцев, главным образом рабочие фабрик и заводов{249}. Кроме того, на фабриках и заводах, которые не были законсервированы, для рабочих были оборудованы общежития, где они могли ночевать. Общежития имели большое значение, так как трамваи и другой городской транспорт не действовали, а рабочие вынуждены были добираться до предприятия пешком, часто за 5-10 км. На предприятиях [162] были учтены и мобилизованы все внутренние продовольственные ресурсы и переданы столовым. Так, на Кировском заводе столовым была передана вся техническая мука, растительные масла, употреблявшиеся для литейного производства, на заводской фабрике-кухне было налажено производство лепешек из целлюлозы и муки.
Городской и районные Советы депутатов трудящихся мобилизовывали все внутренние ресурсы, выдавали населению отруби, жмых, оказывали денежную помощь семьям военнослужащих, доставляли им дрова, занимались устройством оставшихся без крова. В январе 1942 г. Исполком Ленгорсовета разработал конкретные мероприятия по улучшению бытовых условий населения, усилению товарищеской взаимопомощи, по восстановлению водопровода и канализации, организации в домохозяйствах и на предприятиях бань и прачечных. Успешному решению многочисленных сложных проблем, встававших перед Исполкомом Ленгорсовета, в немалой степени способствовал организаторский талант его председателя П. С. Попкова. Как вспоминает Д. В. Павлов,
«П. С. Попков хорошо знал городское хозяйство, и это помогало ему решать текущие вопросы быстро и смело. Со стороны Горкома партии и Военного совета фронта ему оказывалась полная поддержка в работе... Попков находился в постоянном возбуждении, работал усердно и много, с характерной для него горячностью...»{250}.
Огромную работу в это тяжелое время вели политорганизаторы домохозяйств. Они проводили беседы на политические и военные темы, оказывали помощь тяжело больным, вместе с управдомами организовали установку кипятильников для обеспечения населения кипятком, отепление комнат, оборудовали красные уголки и т. д. На предприятиях в это время, помимо бесед и докладов на общеполитические темы, проводилась большая [163] разъяснительная работа, направленная на сохранение оборудования, поддержание рабочих кадров. Для получения сводок последних новостей политорганизаторы и агитаторы регулярно собирались в райкомах партии, где было установлено постоянное дежурство у репродуктора.
В домохозяйствах были организованы комнаты для тяжело больных. Активисты забирали ослабленных в эти комнаты, где топились неизбежные для ленинградских помещений печи-времянки, а на них грелся кипяток; предлагали им обогреться у печки и кружку кипятку. Вот все, что могли они сделать для истощенного человека. В те дни кипяток был единственным общедоступным средством помощи. По постановлению Исполкома Ленгорсовета от 6 декабря 1941 г. для снабжения населения кипятком во всех районах были оборудованы кипятильники. Литр кипятку стоил 3 коп. В дни голодной зимы ленинградцы часто собирались вместе в красных уголках домохозяйств. Они приходили сюда, чтобы послушать беседу политорганизатора, почитать газету, напиться горячего кипятку и просто обогреться. Всего в домохозяйствах города в этот период было открыто 470 красных уголков и 132 обогревательных пункта.
Быт блокадного Ленинграда зимой 1941/42 г. не поддается описанию. Не работали почти все бани и прачечные, в магазинах не было ни обуви, ни одежды, ни хозяйственных товаров. Помещения освещались с помощью коптилок и лучины, а обогревались печками-времянками, от которых были закопчены не только стены и потолки, но и лица людей. У водоразборных колонок и прорубей стояли длинные очереди за водой. Испытания состарили жителей осажденного города, даже молодые выглядели стариками. В эти зимние дни истощенные ленинградцы, опираясь на палочки, экономя каждое движение, передвигались по заваленным сугробами улицам. Поскользнувшись, человек часто уже был не в силах подняться. На помощь приходила «пешая скорая помощь» — бойцы МПВО, дружинницы Красного [164] Креста, комсомольцы, которые доставляли подобранных на улицах на питательно-обогревательные пункты. Улучшению бытового положения ленинградцев во многом способствовали санитарно-бытовые комиссии, созданные в феврале 1942 г. при каждом домоуправлении по решению Горкома партии. В марте 1942 г. в Ленинграде работало 2559 санитарно-бытовых комиссий, действовало 624 кипятильника, 123 домашних бани и 610 домашних прачечных{251}.
Условия блокадной зимы затрудняли оказание медицинской помощи населению. В декабре 1941 г. почти во всех госпиталях и больницах был выключен свет, что повело к остановке работы операционных, физиотерапевтических, рентгеновских, перевязочных и других кабинетов. Температура в больничных помещениях упала до 2-7 градусов, прачечные прекратили стирку белья, ручная стирка не могла обеспечить даже самых необходимых нужд медицинских учреждений.
При огромной заболеваемости помощь в стационарных лечебных учреждениях являлась одним из важнейших средств спасения населения осажденного города. О большой потребности в госпитализации свидетельствует тот факт, что даже в 1943 г., когда последствия голодной зимы были в основном ликвидированы, через больницы прошла четвертая часть населения города. Зимой же 1941/42 г., несмотря на принятые энергичные меры по увеличению коечного фонда в больницах, удовлетворить потребности в госпитализации не было никакой возможности. Эта проблема была решена лишь во второй половине 1942 г. Госпитализированные больные находились в холодных, почти не отапливаемых, полуосвещенных палатах. Работа медицинского персонала больниц протекала в очень тяжелых условиях. Хирурги работали в операционных, отапливаемых «буржуйками» и освещавшихся керосиновыми фонарями. Медицинский персонал продолжал самоотверженно оказывать помощь больным и [165] раненым даже во время налетов вражеской авиации и артиллерийских обстрелов города. В холодных и полутемных кабинетах врачи вели прием амбулаторных больных.
Огромные трудности были и в деле оказания помощи больным на дому. Вследствие большого числа больных врачи посещали их иногда на другой день после вызова. Превозмогая усталость и собирая последние силы, врачи пешком преодолевали изнурительный путь к больным, на котором их часто настигала смерть. Выполняя во время артобстрела срочные вызовы к тяжело больным, погибли врач поликлиники № 35 М. А. Смирнова, врач поликлиники № 37 М. Лобанова и многие другие{252}. Видные ученые-медики — профессора И. П. Виноградов, С. М. Рысс, М. В. Черноруцкий — читали лекции о гигиене и режиме питания в условиях осажденного города. Им приходилось доказывать голодной аудитории, что крошечную норму хлеба нужно делить на несколько раз, обжаривать хлеб хотя бы прямо на «буржуйке» — это убивало микробы, попадавшие с грязных рук, делало полужидкую хлебную массу более приятной на вкус, помогало, как можно дольше растянуть удовольствие{253}.
Неоценимую помощь населению в борьбе с трудностями оказали комсомольцы. Созданные ими бытовые отряды заслужили своей самоотверженной работой признание всех ленинградцев. Первый комсомольско-молодежный бытовой отряд возник в середине февраля 1942 г. в Приморском райкоме ВЛКСМ; его организаторами были М. Прохорова, П. Догадаева, Н. Овсянникова. В памятке бойца-комсомольца говорилось:
«Тебе, бойцу комсомольского бытового отряда, поручается забота о повседневных бытовых нуждах тех, кто наиболее тяжело переносит лишения, связанные с вражеской блокадой. Забота о детях, женщинах, стариках — твой гражданский долг»{254}. [166]
Горком ВЛКСМ поддержал инициативу Приморского райкома ВЛКСМ и обязал все райкомы создать бытовые отряды по оказанию помощи населению. В бытовых отрядах постоянно работало около 1000 человек. Кроме того, к работе отрядов привлекалось в каждом районе от 500 до 700 человек. Усталые и изнуренные бойцы бытовых отрядов, преимущественно ленинградские девушки, поднимаясь по обледенелым лестницам, обходили квартиру за квартирой. Приходя в холодные квартиры, они приносили с собой заботу о людях, тепло и участие. Обмороженными и распухшими от голода руками они заготовляли и кололи дрова, растапливали дымящиеся самодельные «буржуйки», приносили воду с Невы, обед из столовой, мыли пол, стирали белье. В неуютных промерзших комнатах становилось теплее, чище, и слабая улыбка истощенного обессиленного ленинградца выражала признательность и благодарность за их тяжелый, но почетный труд.
Комсомольские бытовые отряды получили широкие полномочия от Ленгорсовета: они имели право переселять жильцов из одной квартиры в другую, более благоустроенную, определять безнадзорных детей в детские дома, ходатайствовать об эвакуации населения.
«В квартире по пр(оспекту) Карла Либкнехта, д. 4, — вспоминала М. Прохорова, — мы застали целую семью: бабушку, двоих детей, которые лежали на кровати. А квартира была залита водой, затоплена. Там прорвалась канализация, квартиру затопило, бабушка и дети выйти не могли, лежали на кровати и не знали, что им делать. Мы вместе с управхозом нашли свободную квартиру, подготовили ее и переселили бабушку и детей в эту квартиру»{255}.
По инициативе комсомольцев были созданы специальные магазины, где отоваривались карточки для больных. Кроме того, в каждом районе были созданы комсомольские столовые, откуда по карточкам доставлялась больным приготовленная [167] пища. От трудящихся Ленинграда в райкомы комсомола ежедневно приходили письма с просьбой оказать помощь и с выражением благодарности.
«Пройдет это суровое время, — писала одна ленинградка, — по я никогда не забуду, что в самые трудные минуты ко мне на помощь пришли комсомольцы»{256}.
В Ленинграде день ото дня стало увеличиваться число детей, оставшихся без родителей. Имевшиеся в городе детские дома не могли вместить всех детей-сирот, и начиная с января 1942 г. до весны в городе один за другим открывались новые детские дома. За пять месяцев 1942 г. в Ленинграде было открыто 85 детских домов, приютивших 30 тыс. детей. Партийные и комсомольские организации широко развернули работу по выявлению безнадзорных детей и определению их в детские дома. Сироты-подростки определялись в ремесленные училища, спецшколы и другие учебные заведения. Среди населения собиралась одежда, обувь, кроватки, посуда и другие вещи, необходимые детским домам. Из комсомольцев были созданы бригады, помогавшие обслуживающему персоналу детских домов налаживать работу. Ленинградские девушки доставляли воду, мыли помещения, обшивали ребят, вели среди них воспитательную работу.
Усилия партийной и комсомольской организаций города были направлены также на улучшение торговли и на борьбу с хищениями. В голодные месяцы 1941/42 г. фашистская разведка особые усилия направляла на дезорганизацию торговли, провоцировала на разгром булочных, всячески толкала неустойчивые элементы на расхищение продовольствия в столовых и магазинах. Усилилась деятельность спекулянтов, жуликов, и всяких мародеров. Да их и не могло не быть среди более чем двух миллионов жителей осажденного города. Но это была лишь ничтожная кучка деморализованных блокадными условиями людей. Тем не менее они могли нанести большой [168] вред населению. Вот почему борьба с расхитителями продовольствия была самой беспощадной. Постановлением Военного совета Ленинградского фронта в целях усиления борьбы с преступностью и установления единого руководства судебной практикой Ленинградский городской суд был преобразован в Военный трибунал, а городская прокуратура — в военную прокуратуру. Большую роль в борьбе с уголовными элементами играла ленинградская милиция. Выполняя свой благородный долг по охране безопасности граждан Ленинграда, милиционеры часто умирали на своем посту от голода. За период блокады от истощения и обстрелов погибло свыше тысячи милиционеров{257}.
Свыше трех с половиной тысяч комсомольцев были посланы в торговую сеть. Условия работы в торговых учреждениях были тоже очень трудными. До декабря 1941 г. продажа продовольственных товаров производилась по карточкам в любом магазине города. Такая система требовала особой гибкости торгового аппарата при размещении товаров по магазинам и создания определенных запасов продовольствия, которых, как известно, с ноября 1941 г. в наличии уже не было. Начались перебои в отоваривании карточек, около булочных появились длинные очереди. С 1 декабря 1941 г. было установлено обязательное прикрепление населения к определенному магазину, что должно было повести к большей организованности работы продовольственных магазинов и устранению очередей. На самом же деле очереди в декабре 1941 г. не уменьшились, так как объявляемые декадные нормы продажи продовольствия не обеспечивались реальными запасами и были рассчитаны на подвоз в город продовольствия, тогда как планы завоза не выполнялись. С 13 января 1942 г. продажа продовольствия стала производиться в порядке разовых выдач в счет месячных норм по карточкам. Перед объявлением разовых выдач [109] в магазин завозилось продовольствие, необходимое для отоваривания всех карточек, прикрепленных к магазину. С этого дня очереди начали сокращаться и вскоре исчезли совсем.
Работа в магазинах начиналась с 6 час. утра и продолжалась до 9 час. вечера. В торговых помещениях, как и во всем городе, не было топлива, электричества, воды, средств передвижения, телефона. Работать приходилось при фонарях «летучая мышь» и коптилках. Особенно большие трудности приходилось преодолевать при доставке продовольствия в магазины. Единственными транспортными средствами были ручные тележки и санки. На них и перевозилось продовольствие со складов в магазины.
Благодаря огромной и напряженной деятельности Ленинградской партийной организации, всецело направленной на укрепление обороны города и улучшение бытовых условий его населения, от голодной смерти были спасены сотни тысяч ленинградцев.
Переживая неимоверные трудности, ленинградцы находили в себе силы для пополнения рядов воинов, защищавших их родной город. Хотя буквально каждый человек, работавший в оборонной промышленности, был на учете, в ноябре 1941 г. Ленинградский фронт получил 4300 человек, в основном с военных предприятий{258}. В январе 1942 г. Кировский завод отправил на фронт рабочий отряд численностью 624 человека, который благодаря усилиям партийной организации и всех рабочих завода располагал 12 орудиями, 6 минометами, 16 пулеметами{259}. За первую половину 1942 г. блокированный Ленинград выделил фронту свыше 30 тыс. бойцов, в том числе 22.5 тыс. мужчин и 8 тыс. женщин{260}.
На передовые позиции регулярно выезжали рабочие делегации, агитаторы, политбойцы, лекторы [170] и т. д. Только в ноябре-декабре 1941 г. на фронт выезжали 100 рабочих делегаций{261}. Среди подарков, врученных в феврале 1942 г. делегацией Петроградского района Ленинграда воинской части, было 5 автоматов с надписью: «Лучшему истребителю немецких оккупантов»{262}.
Только с учетом невиданных трудностей, которые выпали на долю населения осажденного города, можно понять, какой великий подвиг совершили ленинградские трудящиеся зимой 1941/42 г., продолжая отдавать последние силы делу защиты своего города.
Крупнейшие промышленные предприятия, производившие вооружение и боеприпасы, в декабре 1941 г. еще снабжались электроэнергией, но вскоре и они оказались в состоянии полуконсервации. В литейном цехе Кировского завода, например, 20 декабря подача электроэнергии была прекращена в тот момент, когда рабочие разливали сталь по формам, которые были предназначены для отливки снарядов{263}. Зимой 1941/42 г. было законсервировано около 270 фабрик и заводов. Из 68 ведущих предприятий оборонной, судостроительной и машиностроительной промышленности в январе 1942 г. действовало лишь 18, да и они работали далеко не на полную мощность{264}.
Перед партийными и общественными организациями встала нелегкая задача — сохранить производственные кадры и оборудование. Сберечь рабочих можно было, заняв их делом. В коллективе легче переносились лишения, поэтому на многих остановившихся фабриках и заводах люди продолжали выходить на работу. Они осматривали, чистили и смазывали оборудование и станки, чтобы с подачей электроэнергии можно [171] было в короткий срок возобновить производство. В декабре 1941 г. Совет Народных Комиссаров СССР разрешил выплачивать зарплату рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим временно бездействующих предприятий Ленинграда из расчета их среднего заработка. Это решение правительства имело большое значение для сохранения производственных кадров блокированного города.
Суровые условия первой блокадной зимы, вызвавшие резкое сокращение объема производства ленинградской промышленности, не смогли остановить ее работу полностью. Даже после того как предприятия перестали получать электроэнергию, рабочие не могли допустить, чтобы фронт не получал больше боеприпасов и вооружения. На фабриках и заводах монтировались блокстанции, устанавливались газогенераторы и двигатели внутреннего сгорания, которые обеспечивали в минимальных размерах их потребности в электроэнергии. В этих целях на Невском машиностроительном заводе им. В. И. Ленина был использован паровой железнодорожный кран{265}. На многих предприятиях перешли на ручной труд. Рабочие, пока были силы, вращали станки вручную. Сестрорецкий инструментальный завод им. С. П. Воскова, разместившийся в Смольнинском районе, освоил производство автоматов. Когда прекратилась подача электроэнергии, рабочие стали выпиливать детали вручную. Некоторые узлы автомата на саночках везли обрабатывать на другой завод. С завода автоматы поступали на фронт. На швейной фабрике «Комсомолка» многие работницы принесли на производство собственные швейные машины и продолжали выполнять фронтовые заказы. В самое голодное и трудное время (декабрь 1941 г. — февраль 1942 г.) предприятия местной промышленности вручную изготовили товаров на общую сумму 56 млн. руб.{266} [172]
Для облегчения выполнения фронтовых заказов все производство было разбито на простейшие операции. Бездействие транспорта заставило сконцентрировать все оборудование по возможности в одном месте, слить ряд родственных предприятий. Так, заводы электропромышленности были объединены на базе завода «Светлана».
Производственные трудности усугублялись тем, что на предприятиях в это время преобладал уже женский труд, техника безопасности отсутствовала. Помещения были лишены света и не отапливались. Все это привело к излишним потерям, к распространению заболеваемости, тем более что никакие санитарные нормы не соблюдались.
В этих условиях истощенные трудящиеся Ленинграда в темных, холодных цехах обмороженными, потрескавшимися от холода руками изготовляли оборонную продукцию. На предприятиях, которые были законсервированы не полностью, рабочие выполняли и даже перевыполняли производственные нормы. В феврале 1942 г. комсомольцы и молодежь Кировского завода сделали в подарок фронту девять полковых пушек сверх плана. Ремонтируя танковые моторы, они работали иногда по трое суток без перерыва и выполняли норму выработки на 250-300%. Во время выполнения ответственного фронтового заказа фрезеровщика завода Е. Ф. Савича поддерживали с обеих сторон товарищи по работе, так как сам он уже от слабости не мог стоять на ногах{267}.
Вместе со взрослыми столь же самоотверженно трудились подростки и дети, многие из которых стали воспитанниками ремесленных училищ. Директор ремесленного училища № 1 К. Мосолов вспоминал о тех незабываемых днях:
«В столярной группе съели клей, съели фикус и другие цветы по училищу. Перешли на трехсменку. Лица работающих бледны не от страха — от усталости. Больше 3-4 часов ребятам у станка не [173] выстоять. Гоним отдыхать — не соглашаются. Отойдешь от такого упрямца — смотришь минут через пять упал. Станки по-прежнему не простаивают ни секунды: у печки в комнате мастера постоянно сидят "запасные" ремесленники»{268}.
Даже будучи тяжело больными, многие ленинградцы, еле передвигаясь на опухших ногах, шли из промерзших и темных квартир на производство, к своим товарищам по работе. Однако рабочие коллективы таяли с каждым днем. Голодная смерть уносила тысячи высококвалифицированных производственников. Но пульс производственной жизни продолжал биться. Руководство и координацию всей работы действующих фабрик и заводов осуществлял отдел промышленности Городского комитета партии, который возглавляли Я. Ф. Капустин и М. В. Басов. Работники Городского комитета и райкомов партии ежедневно оказывали на месте конкретную помощь, бывали на предприятиях, поднимали настроение рабочих.
В труднейших условиях блокадной зимы действующие предприятия были заняты главным образом ремонтом кораблей, танков, артиллерии, минометов и стрелкового оружия. Когда в начале февраля 1942 г. на Металлический завод прибыла на ремонт первая группа поврежденных танков, администрация завода разослала всем рабочим повестки с просьбой выйти на работу.
«Товарищи! — обращалась к рабочим администрация. — Явитесь на работу по получении повестки. Поступил срочный фронтовой заказ. Вы будете снабжаться дополнительным питанием. Немедленно явитесь»{269}. [174]
Первым явился 16-летний Е. И. Силаев, который был тяжело болен. Пришли и другие рабочие, имевшие больничные листы. Вернулся в цех и рабочий Кировского завода коммунист Ф. В. Задворный, который вместе с женой и сыном пришел на Металлический завод осенью 1941 г. К каждому рабочему были прикреплены члены экипажа ремонтируемого танка. Ремонт танков по существу велся под открытым небом, на морозе, так как цех, в котором велись работы, представлял собой огромную шлакобетонную коробку, натопить которую в тех условиях было невозможно. Между танками были установлены небольшие жаровни, у которых обогревались рабочие. Ремонтируя боевые машины, голодные и больные рабочие привязывались к стволу орудия, чтобы не свалиться, но возвращенные в строй танки продолжали выходить из ворот Металлического завода{270}.
Ремонт танков был налажен и на Заводе подъемно-транспортного оборудования им. С. М. Кирова. Среди организаторов и энтузиастов выполнения этого оборонного задания были коммунисты А. А. Линьков, П. Князев, Н. Арсентьев, В. Кириллов. Сварщика И. И. Власова доставили на завод на саночках. На танк ему было не взобраться, его поднимали, но все сварочные работы были произведены в срок. К 10 февраля ремонт 13 танков был закончен{271}.
Ленинградские рабочие вместе с моряками Балтики ремонтировали боевые суда, готовили их к предстоящим боям. Заводы выделили опытных инженеров, мастеров и рабочих, которые героически трудились совместно с экипажами кораблей. Для ускоренного ремонта подводной части тральщиков доковые работы были заменены работой в кессонах. Постройка кессонов, их заводка под днища кораблей, все корпусные и электросварочные работы проводились в 30-градусные морозы. Все тральщики были возвращены в строй. Большую техническую помощь флоту оказывали рабочие «Электросилы», которым был поручен ремонт и изготовление 500 различных машин и приборов.
Когда коллектив Адмиралтейского завода получил задание на ремонт торпедных катеров, на заводе почти не было нужных людей. Герой [175] Социалистического Труда слесарь П. Арцибасов впоследствии вспоминал:
«Стали мы собирать по городу специалистов. Судосборщика-корпусника Алексея Рыжкова привезли на салазках с Охты, подкормили малость. Он, то опираясь на палку, то сидя, показывал новым рабочим и матросам, что и как делать по выпрямлению корпуса и заделке пробоин. Некоторые рабочие, окончательно выбивались из сил, шептали: "Простите, товарищи, не могу больше работать..."«{272}.
За большую помощь в ремонте кораблей рабочие-судостроители Г. А. и М. А. Богдановы, Г. Г. Петроченко были награждены командованием Балтийского флота орденом Красной Звезды{273}.
Вследствие бездействия значительной части предприятий зимой 1941/42 г. производство боеприпасов резко сократилось. Войска Ленинградского фронта начали испытывать острую нужду в минах, снарядах и других боеприпасах. Тем не менее в труднейших условиях с января по март 1942 г. в Ленинграде было изготовлено 57 817 снарядов и мин, 161300 гранат, 84 200 взрывателей{274}. Преодолевая невиданные лишения, ленинградские рабочие показали всему миру, что нет такой силы, которая могла бы деморализовать рабочий класс социалистического государства.
Вместе с рабочими и инженерно-техническими работниками бесперебойное снабжение фронта боеприпасами и вооружением в период первой блокадной зимы обеспечивали ленинградские ученые. Хотя большинство научных учреждений находилось в состоянии консервации, оставшиеся в них ученые продолжали свои оборонные исследования.
«Большинство мастерских встали, но все-таки народ шевелился, понемногу продолжал работу, и в мастерской пиротехники люди делали все-таки боеприпасы! — вспоминал впоследствии директор Химико-технологического института им. Ленсовета Г. А. Маляров. — Люди слабели, [176] еле-еле ходили... В общем хотя и в "замороженном" виде, но все-таки жизнь теплилась».
Один из крупнейших специалистов страны по электротермии профессор этого института М. С. Максименко, будучи уже тяжело больным, продолжал руководить работой лаборатории, выпускавшей оборонную продукцию; а когда он уже не смог ходить, то стал принимать приходивших к нему на консультацию посетителей с предприятий и научно-исследовательских институтов у себя дома. В декабре 1941 г. обессиленные сотрудники лаборатории сопротивления материалов Кораблестроительного института вручную приводили в действие машины, продолжая выполнять испытания образцов металлов для оборонной промышленности. Коллектив Всесоюзного научно-исследовательского института водоснабжения получил в незабываемые январские дни 1942 г. срочное задание от Инженерного управления Ленинградского фронта на изготовление опытной партии специальных приборов. Несмотря на отсутствие топлива и электроэнергии, а также болезнь большинства сотрудников, все приборы при колоссальном напряжении сил небольшой части работников института были выпущены в срок, переданы на фронт и применены в боевых условиях. Детали для приборов изготовлялись в мастерских при температуре минус 10°, токарные станки приводились в действие вручную{275}.
Американский историк Л. Гуре с большим удивлением констатирует, что «даже в самые отчаянные дни» ученые продолжали выполнять важные задания{276}.
По заданию командования Балтийского флота небольшая группа ученых Радиевого института, оставшихся в Ленинграде после эвакуации института, под руководством профессора А. Б. Вериго наладила изготовление светосоставов постоянного [177] действия, необходимых для производства приборов, основанных на принципе использования светящихся красок.
Освоение выпуска светосоставов, будучи сложным и ответственным долом, потребовало от сотрудников Радиевого института больших усилий, так как в осажденном Ленинграде не осталось ни одного специалиста по их изготовлению. Тем не менее после многочисленных экспериментов способ получения светящихся красок был найден и в ноябре 1941 г. было налажено их промышленное производство, не прерывавшееся и в самые суровые дни. Отсутствие в городе солей радия, необходимых для светосоставов, грозило сорвать их производство, но ученые научились добывать радий с поверхности стен, полов, мебели в тех помещениях института, где до войны велись исследования с большим количеством радия. Позже радий стали извлекать из отработанных приборов и различных отходов. Применение светящихся красок на кораблях Военно-Морского Флота явилось одним из средств повышения боеспособности кораблей в ночных условиях и аварийной обстановке{277}.
Благодаря ленинградских работников науки за оказанную помощь, моряки-балтийцы писали:
«Нам никогда не забыть, что в тяжелые дни зимы 1941/42 г. советские ученые и специалисты, работавшие в отделениях Академии в Ленинграде, истощенные голодом и холодом, находили в себе силы, чтобы деятельно помогать нам строить и оснащать новейшей техникой боевые корабли и готовить их к бою»{278}.
Трудовой подвиг ленинградцев в период первой блокадной зимы был высоко оценен партией и правительством. За успешное производство вооружения и боеприпасов в январе 1942 г. свыше 600 рабочих, инженеров, ученых, партийных, советских и хозяйственных руководителей были награждены [178] орденами и медалями. Орденом Трудового Красного Знамени были награждены рабочие Н. М. Абакшин (завод «Электроаппарат»), Н. В. Булышева (завод им. И. Е. Егорова), И. И. Григорьев (Кировский завод), Я. П. Ершов (Ижорский завод). Среди награжденных были также профессора В. М. Андреев, А. Н. Кузнецов, М. С. Максименко и др.{279}
Столь же самоотверженно работали в суровые дни блокады и другие отряды ленинградской интеллигенции. Деятели литературы и искусства своими выступлениями поднимали боевой дух ленинградцев, были дорогими гостями воинов Ленинградского фронта и моряков Балтики. Произведения писателей блокадного времени полны глубокой веры в победу.
«Мы будем бороться за город, за жизнь со всей энергией. Мне все время хочется выступать. Эго самые радостные, самые хорошие, самые горькие встречи в моей жизни, — говорил Вс. Вишневский. — Я не забуду этих бледных лиц с неподвижными внимательными глазами, устремленными на меня с вопросом и надеждой... Придет час, и литература поднимется над всем этим и раскроет людям их собственную жизнь, их подвиг, их судьбу»{280}.
Н. Тихонов создал зимой 1941/42 г. поэму «Киров с нами», в которой выражалась непреклонная воля ленинградцев к победе:
И красное знамя над намиПоэту удалось ярко выразить боевой дух ленинградцев, вооруженных великими и славными революционными традициями. [179]
«Как будто ледяной ад сковал жизнь и не будет рассвета, — вспоминал Н. Тихонов время, когда он работал над поэмой. — Ночь, и в ней острые красный огоньки — поиски уцелевших. Ищут те, которых завтра будут также искать товарищи под развалинами, дымящимися красной тяжелой пылью... Но вместе с тем какие-то особые ощущения возникали во мне и с каждым днем росли... Люди, населявшие Ленинград, превратились в одну семью, в один небывалый коллектив. Их воля была непреклонна»{282}.
В декабре 1941 г. открылась выставка плакатов ленинградских художников, явившаяся своеобразным отчетом об их вкладе в дело обороны; в январе 1942 г. — выставка картин и эскизов, на которой было представлено 126 работ ленинградских художников.
В суровые дни первой блокадной зимы не замерла до конца и театральная жизнь. В осажденном Ленинграде продолжал работать Театр музыкальной комедии, который, после того как в декабре 1941 г. его помещение было повреждено разорвавшимся снарядом, стал давать свои спектакли в помещении Академического театра драмы им. А. С. Пушкина.
В середине декабря 1941 г. в Большом зале Филармонии состоялся симфонический концерт, в котором под управлением И. С. Миклашевского исполнялась Шестая симфония П. И. Чайковского.
«Во время концерта, — вспоминал один из его участников, — на улице поднялась метель. Мороз крепчал, и холод в зале стал нестерпимым, электрический свет в люстрах над эстрадой погасал, он еле теплился неровным ущербным огнем... Музыка стала жизнью... И разве можно было найти более прекрасную форму, чтобы почтить память погибших героев — людей прославленных и людей безвестных, одинаково беззаветно любивших Родину и одинаково без колебаний отдавших жизнь за ее спасение!»{283}. [180]
Героическими усилиями немногочисленных работников редакций и типографий удавалось обеспечить выход центральных и ленинградских газет даже в самые тяжелые дни зимы 1941/42 г. Только однажды — 25 января 1942 г. — газета «Ленинградская правда» не вышла. Номер уже был набран и сверстан, но его нельзя было отпечатать — в этот день в городе не было электричества. Из-за отсутствия транспорта в суровые зимние дни 1941/42 г. истощенные рабочие типографии «Правда» впрягались в саночки и доставляли на них матрицы с аэродрома. В помещениях типографии температура доходила до 10-15 градусов ниже нуля, руки примерзали к металлу, но «Правда» продолжала выходить.
Помещение редакции «Ленинградской правды» было разрушено, и сотрудники вынуждены были для продолжения работы перебраться в неотапливаемый подвал типографии, лишенный вентиляции и дневного света. Не хватало бумаги. Газеты печатались на бумаге узкого формата и часто различного цвета, значительно сократился их тираж. С декабря 1941 г. «Ленинградская правда» стала выходить всего на двух полосах, но это не снизило ее политического уровня, писать стали короче, еще более содержательно.
Необыкновенную силу звучания приобрело зимой 1941/42 г. радио. Оно помогало ленинградцам переносить неимоверные лишения, сознавать, что они не одиноки в своей борьбе. По радио читались статьи центральных и местных газет, доставка и распространение которых были затруднены условиями блокады. По радио население города узнавало о долгожданном увеличении продовольственных норм. Работники Ленинградского радиокомитета готовили передачи в сложнейших условиях, но они знали, как необходимо ленинградцам услышать слова поддержки и ободрения. Сколько труда и усилий стоило организовать передачи из Москвы, когда прямая проводная связь со столицей была прервана, а техника радиовещания сильно повреждена. В феврале 1942 г. многие чтецы и дикторы были уже не [181] в состоянии работать, и передачи у микрофона ежедневно вели артисты радио И. Горин и К. Миронов. Работники ленинградского радио ни на один час не оставили своего боевого поста, продолжая работать в промерзших помещениях при свете изготовленных ими свечей. В суровые блокадные дни передачи для ленинградского радио готовили журналисты и писатели: Вс. Вишневский, Н. Тихонов, О. Берггольц, В. Ардаматский, Я. Бабушкин, М. Блюмберг, Л. Маграчев, Г. Макогоненко, А. Пази, М. Фролов, В. Ходоренко и другие.
Из-за недостатка электроэнергии радио буквально шептало, районные подстанции часто не работали, и тогда радио умолкало. Но и тут работники радио нашли выход, организовав повторение передач для подключаемых районов города. Сквозь ледяную тишину из искалеченных репродукторов снова раздавался голос, приковывавший к себе внимание ленинградцев. В эфире по-прежнему звучал голос непокоренного Ленинграда, опровергая лживые заявления фашистов о том, что город пал.
Не прекратили своей деятельности в период первой блокадной зимы и крупнейшие ленинградские вузы — Университет, Политехнический институт, Институт инженеров железнодорожного транспорта, Горный институт. Занятия проходили в необычной обстановке: вокруг печки-времянки расставлялись столы, за которыми располагались студенты и преподаватели. Из-за отсутствия электричества всю учебную работу приходилось вести только при дневном освещении или при свете коптилки. В жестоких условиях голодной блокады ленинградские ученые рассматривали обучение студентов как свой долг перед Родиной. Обессиленные, они по-прежнему приходили на свои факультеты, читали лекции, проводили лабораторные занятия, руководили дипломными проектами студентов-выпускников. В университетских аудиториях, окна которых были забиты фанерой, крупнейшие ученые читали свои лекции. В 1941/42 учебном году в вузах [182] осажденного Ленинграда работало около тысячи преподавателей, среди них свыше 500 профессоров и доцентов{284}.
В январе — феврале 1942 г., когда страшный голод, отсутствие топлива и электроэнергии грозили парализовать жизнь Ленинграда, ряд институтов города проводил очередную экзаменационную сессию, а также государственные экзамены и защиту дипломных проектов. Несмотря на строгие требования, предъявлявшиеся к экзаменуемым, большинство студентов получили хорошие и отличные оценки. В результате чрезвычайных усилий ленинградские вузы подготовили и выпустили в первую блокадную зиму 2500 молодых специалистов{285}.
Героизм стал нормой поведения не только взрослых, но и детей. Они продолжали свои занятия в школе, боролись с зажигательными бомбами, оказывали помощь семьям военнослужащих. Хотя в декабре 1941 г. было разрешено временно прекратить учебные занятия, педагоги и ученики 39 ленинградских школ решили продолжать учебу. Учиться в жестоких условиях зимы стало подвигом. Учителя и ученики сами добывали топливо, возили на санках воду, следили за чистотой в школе. В школах стало необычайно тихо, дети перестали бегать и шуметь на переменах, их бледные и изможденные лица говорили о тяжких страданиях. Урок продолжался 20-25 мин.: больше не выдерживали ни учителя, ни школьники. Записей не вели, так как в неотапливаемых классах мерзли не только худые детские ручонки, но и замерзали чернила. Рассказывая об этом незабываемом времени, ученики 7-го класса 148-й школы писали в своем коллективном дневнике:
«Температура 2-3° ниже нуля. Тусклый зимний свет робко пробивается сквозь единственное небольшое стекло в единственном окне. Ученики жмутся к раскрытой дверке печурки, [183] ежатся от холода, который резкой морозной струей рвется из-под щелей дверей, пробегает по всему телу. Настойчивый и злой ветер гонит дым обратно, с улицы через примитивный дымоход прямо в комнату... Глаза слезятся, читать тяжело, а писать совершенно невозможно. Мы сидим в пальто, в галошах, в перчатках и даже в головных уборах...»{286}.
Учеников, продолжавших заниматься в суровую зиму 1941/42 г., с уважением называли «зимовщиками».
В условиях почти полного отсутствия продовольствия в Ленинграде партийные и советские организации делали все возможное, чтобы облегчить жизнь школьников. К скудному хлебному пайку дети получали в школе суп без вырезки талонов из продовольственной карточки. С началом действия Ладожской ледовой трассы десятки тысяч школьников были эвакуированы из города.
Наступил 1942 г. В школах, где не прекращались занятия, были объявлены каникулы. И в незабываемые январские дни, когда всё взрослое население города голодало, в школах, театрах, концертных залах для детей были организованы новогодние елки с подарками и сытным обедом. Для маленьких ленинградцев это было настоящим большим праздником. Одна из учениц писала об этой новогодней елке:
«6 января. Сегодня была елка, и какая великолепная! Правда, я почти не слушала пьесы: все думала об обеде. Обед был замечательный. Все жадно ели суп-лапшу, кашу, хлеб и желе и были очень довольны. Эта елка надолго останется в памяти»{287}.
Одна ленинградская учительница очень верно заметила, что [184] «надо быть ленинградцем, чтобы оценить всю заботу о детях, которую в это время проявили и партия, и правительство, надо было быть учителем, чтобы понять, что дала елка детям»{288}.
Пульс жизни осажденного Ленинграда, несмотря на перебои, продолжал биться. Его героические защитники, перенося все тяготы голодной зимы, оставались на боевых постах.
Во второй половине января 1942 г. в связи с наладившимся подвозом по Ладожской ледовой дороге произошло заметное увеличение продовольственных запасов. С 24 января 1942 г. ленинградцы стали получать 400 г хлеба на рабочую карточку, 300 г — для служащих и 250 г — по детской и иждивенческой карточкам. 11 февраля 1942 г. была объявлена третья по счету прибавка продовольствия для населения: рабочим и ИТР — 500 г хлеба (рабочим горячих цехов — 700 г), служащим — 400 г, по детским и иждивенческим карточкам — 300 г.{289} Были увеличены нормы снабжения и другими продуктами питания. Норма выдачи крупы и макарон достигла того уровня, который был в начале введения карточной системы. По карточкам стали выдавать мясо, сливочное масло, клюкву, сухой лук, и хотя голодная смерть все еще продолжала бушевать, население облегченно вздохнуло. Каждому стало ясно, что самые страшные дни остались позади.
Сломить стойкость и волю защитников города к сопротивлению, победить их голодной смертью немецко-фашистским захватчикам так и не удалось. Верные своему долгу, ленинградцы под руководством партийной организации отдавали последние силы делу обороны города Ленина. С непоколебимой верой они заверяли всю страну: «Живы. Выдержим. Победим!». И страна делала все, чтобы облегчить положение осажденного Ленинграда, приблизить победу над жестоким врагом. [185]