Высшее политическое и военное руководство: сложные взаимоотношения
Проблема взаимодействия гражданских политиков и высших военных заключается прежде всего в степени их влияния на процесс принятия кризисного решения и дальнейшего его осуществления. В ходе межгосударственных кризисов выявилась различная степень «агрессивности» рекомендаций высшего военного [601] руководства по сравнению с ведущими гражданскими политиками{632}. Кроме того, проведенные прежде всего за рубежом исследования показали усиливающиеся по мере развития кризисов разногласия между различными военными ведомствами и полевыми командирами.
Так, по мнению американских исследователей в послевоенный период наиболее «воинственные» рекомендации в ходе кризисов исходили от командующих военно-морскими операциями и полевых командиров. При этом полевые командиры армии (сухопутные войска) проявляли склонность к более сдержанным рекомендациям по силовому разрешению кризисов, чем командиры военно-воздушные и военно-морские. Наименее агрессивные рекомендации в послевоенный период исходили от начальников штабов армии (сухопутные войска).
Существуют также заметные различия в степени агрессивности рекомендаций высших военных и гражданских политиков на различных этапах развития кризиса.
В ходе принятия решения о первоначальном использовании вооруженных сил как средства разрешения кризисов мнения военных советников, как правило, расходятся. Так, по американскому опыту, взгляды членов Объединенного комитета начальников штабов более чем в половине кризисных ситуаций совпадали с позицией большинства гражданских советников. Наибольшую степень согласованности с позицией гражданских политиков демонстрировал председатель ОКНШ, который традиционно более близок к администрации президента, чем командующие видов и родов вооруженных сил. Напротив, полевые командиры, реализующие принятое решение, более чем в трети кризисных случаев были агрессивнее гражданских политиков{633}.
В послевоенный период в США не было практически ни одного кризисного случая, когда бы гражданское политическое руководство столкнулось с объединенной оппозицией высших военных. Исключением стал Карибский кризис 1962 г., когда Объединенный комитет начальников штабов единодушно рекомендовал администрации президента осуществить вооруженную акцию с целью устранения советских ракет, размещенных на территории Кубы. Президент отверг предложенный военными вариант [602] нанесения воздушного удара против Кубы и выступил за установление военно-морского карантина{634}.
В целом широко распространенный стереотип о воинственном настрое генералов и адмиралов, «запугивающих» гражданский политический истеблишмент возможными тяжелыми последствиями в случае неприменения военной силы, не подтверждается. В большинстве кризисных случаев, там где ряд военных настаивает на решительных действиях, другие высшие военные придерживаются более осторожного образа мыслей.
Ситуация меняется лишь после того, как решение об использовании вооруженной силы наконец принято. Генералы в подобных случаях предпочитают использовать военную силу не в дозированной форме, а массированно и решительно. Соответственно в ходе реализации решения о применении вооруженной силы военные советники, как правило, проявляют большую настойчивость, чем гражданские политики{635}.
Однако военные профессионалы редко доминируют при принятии решения, предполагающем осуществление тех или иных военных мероприятий. Военные должны прикладывать огромные усилия, чтобы добиться утверждения решения об использовании вооруженных сил в тех кризисных случаях, когда гражданские политики не согласны с подобным выбором.
Основные разногласия между военными и гражданскими политиками вызывает не сама перспектива осуществления военной акции, а масштабы и формы применения вооруженной силы.
В большинстве кризисных случаев послевоенного периода гражданские политики, как правило, добивались признания своей точки зрения и не уступали требованиям высших военных.
Существует два способа влияния высших военных на процесс принятия кризисного решения{636}. Непосредственное влияние выступает в виде формальных и открытых рекомендаций, а также в ходе управления и контроля над проведением военных операций. Косвенное влияние чаще всего проявляется в виде контроля над специфическими информационными каналами, непосредственно задействованными в процессе принятия решения. Именно последнее, косвенное влияние высшего военного руководства на [603] процесс принятия кризисных решений оказывается наиболее эффективным и усилилось в послевоенный период.
Для реализации этого влияния чаще всего используются информационные каналы военной разведки, а также других информационно-аналитических служб, которые, к примеру, в период вьетнамских кризисов оказали значительно большее влияние на выработку военно-политического курса США, чем непосредственные официальные рекомендации высшего военного руководства.
В целом, однако, послевоенный период, по американскому опыту, продемонстрировал ослабление степени влияния высшего военного руководства на процесс принятия кризисных решений.
К примеру, в период правления президента Д. Эйзенхауэра роль Объединенного комитета начальников штабов в качестве главного военного советника при выработке военно-политического курса страны в различных кризисных ситуациях значительно снизилась по сравнению с ролью государственного департамента и министерства финансов.
Наиболее низкого уровня статус военных достиг при президенте Д. Кеннеди, когда они фактически утратили даже традиционную функциональную степень свободы при осуществлении уже утвержденных оперативно-тактических задач.
В незначительной степени влияние военных возросло при президенте Л. Джонсоне. Первоначально рекомендации ОКНШ, высказавшегося за проведение стремительной и интенсивной серии бомбардировок во Вьетнаме в 1964 г., не были утверждены президентом. Однако в дальнейшем ограничения в отношении бомбардировок постепенно устранялись по мере того, как дозированная эскалация военных действий, вопреки ожиданиям гражданских политиков, не привела к уступкам Ханоя (в этот результат не верило большинство американских военных с самого начала).
Еще более возрос статус военных при президенте Р. Никсоне, но тем не менее уровня первых послевоенных лет не достиг{637}.
Основными соперниками Объединенного комитета начальников штабов в ходе принятия кризисных решений являются аппарат государственного секретаря и ведущие члены конгресса.
Несмотря на несогласие с избранным в ходе тех или иных кризисных случаев военно-политическим курсом, высшие военные, [604] как правило, не угрожают своей отставкой и не прибегают к критике президентской администрации, а продолжают выполнять свои функциональные обязанности{638}. Так, известные американские генералы М. Риджуэй и М. Тейлор, несмотря на особое мнение в отношении американской политики в ряде кризисов, не подал и в отставку при президенте Д. Эйзенхауэре. В схожих обстоятельствах не подал в отставку и генерал Т. Пауэр при президенте Д. Кеннеди. Не подтверждается данными и распространенное утверждение о том, что в период вьетнамской войны при президенте Л. Джонсоне Объединенный комитет начальников штабов предполагал в полном составе подать в отставку в знак несогласия с характером проводимого им военно-политического курса.
Вместо этого военные, как правило, стремятся прибегнуть к так называемому косвенному влиянию на процесс принятия решения, используя с этой целью свои внутриорганизационные и коммуникационные возможности. Попытки президентского аппарата наложить ограничения на возможности военных в этих сферах стали одной из основных причин возросшего отчуждения руководства министерства обороны от администраций президента Д. Кеннеди и Л. Джонсона{639}. Напротив, более гармоничные отношения складывались у Объединенного комитета начальников штабов с администрациями президентов Д. Эйзенхауэра и Р. Никсона, что обусловливалось относительно значимой степенью влияния Комитета на принятие внешне — и военно-политических решений.
Немалое значение во взаимоотношениях высших военных и государственного лидера в ходе кризиса имеют личные пристрастия последнего. Так, президент Д. Кеннеди в начале своего президентского срока поддерживал тесные отношения с ОКНШ: он часто встречался с его представителями и периодически направлял на заседания комитета своего советника по военным вопросам. В дальнейшем, однако, он, установив особо доверительные отношения с министром обороны Р. Макнамарой, резко ограничил эту практику. Президент Л. Джонсон на первом этапе вьетнамской войны, вплоть до 1967 г., также опирался преимущественно на Р. Макнамару и практически не контактировал с Объединенным [605] комитетом начальников штабов, во многом нарушив тем самым традиционную практику взаимоотношений высшего административного лица и Комитета в период военно-политических кризисов и вооруженных конфликтов. Вплоть до середины 1967 г. ни один из высших военных фактически не принимал участия в выработке американской политики в отношении Вьетнама. Но и после того, как в 1968 г. было принято решение о деэскалации войны во Вьетнаме, сопровождавшееся тем не менее периодическим возникновением внутривоенных кризисов, прошли всего лишь две прямых встречи президентов Л. Джонсона и сменившего его Р. Никсона с представителями Объединенного комитета начальников штабов{640}.
Помимо степени влияния на процесс выработки решения, не меньшее значение для высших военных имеет автономность (свобода действий) в реализации своих непосредственных функциональных обязанностей после того, как решение о дозированном или широкомасштабном применении военной силы в ходе кризиса уже принято.
Так, большинство военачальников в ходе корейской войны выражали скрытое или явное недовольство администрацией президента вследствие ограничений на процесс осуществления ими своих командных обязанностей{641}.
В отдельных случаях возникали и открытые конфликты. К примеру, накануне высадки десанта в Заливе Свиней в период американо-кубинского кризиса 1961 г. полковник морской пехоты, прикомандированный к ЦРУ и отвечавший за обеспечение взаимодействия между кубинскими контрас и американским командованием, приказал своим подчиненным не подчиняться указаниям политических деятелей из Вашингтона, связанным с корректировкой военных планов.
Вскоре возник новый повод для недовольства военных, вызванный отменой президентом Д. Кеннеди уже запланированного второго воздушного удара, который, по мнению военных руководителей, должен был стать решающим для успеха проводимой десантной операции. Это решение было оценено высшими военными как некомпетентное и повлиявшее на провал операции{642}. [606]
Схожая ситуация повторилась в августе 1961 г., после возведения Берлинской стены и решения американского руководства направить в Берлин дополнительную группировку войск. Недовольство военных вызвала чрезмерная «опека» президента Д. Кеннеди, уделявшего особое внимание подготовке и проведению этой операции. Президент вникал во все организационные вопросы вплоть до того, что затребовал биографию командира группировки, выразив недовольство тем, что полковник Г. Джонс не являлся выпускником Уэст-Пойнта. В последующем он неоднократно вмешивался в систему управления войсками, потребовал установить прямую телефонную связь между командиром группы и своим военным советником Ч. Клинтоном. Эти действия вызывали крайнее раздражение высшего военного руководства{643}.
Одним из наиболее драматических примеров конфликта между гражданскими политиками и высшими военными в ходе осуществления кризисных мероприятий стало столкновение министра обороны Р. Макнамары и командующего военно-морскими операциями Д. Андерсона в ходе Карибского кризиса. Макнамара значительное время находился непосредственно в оперативном штабе по проведению военно-морской блокады, и его указания вызывали раздражение военно-морских офицеров, рассматривавших их как прямое и необоснованное вмешательство в их функциональные обязанности. В первую очередь это было связано с тем, что министр фактически игнорировал уставные, стандартные процедуры в ходе выполнения флотом поставленных задач и мало заботился о соблюдении иерархии подчиненности. Так, он обнаружил, что один из американских эсминцев находится за пределами установленной блокадной линии, и поинтересовался причиной этого. Он был обеспокоен тем, что для советских судов не будет оставлена относительная свобода действий: своевременно остановиться или отойти. Вначале командующий военно-морскими операциями Андерсон не хотел отвечать Макнамаре из-за присутствия рядом его гражданских советников, не допущенных к секретной информации, но затем признал, что американский эсминец контролирует действия советской подводной лодки. После того как Макнамара потребовал от Андерсона подробно описать действия флота в случае отказа советских судов подвергнуться досмотру, Андерсон швырнул в его [607] сторону военно-морской устав и закричал: «Здесь все написано!»{644}. После словесной перепалки Андерсон в резкой форме все-таки ответил на вопрос министра. Менее чем через год он был уволен со своего поста.
В период Вьетнамской войны президент Л. Джонсон требовал от командования ВВС, чтобы ни одна, даже самая маленькая цель к северу от 17-й параллели не подвергалась бомбардировке без его личного указания. Все это вызывало негативную реакцию американского военного руководства. В конце концов председатель Объединенного комитета начальников штабов в конце 1965 г. выступил с заявлением, в котором, сетуя на «сверхконтроль и регламентацию» со стороны гражданских сотрудников Пентагона, настаивал на большей свободе для полевых командиров в «осуществлении командования на местах...», избавление от того, чтобы «их руки были связаны... теоретиками из вышестоящих штабов»{645}.
Нередко столкновения между гражданскими политиками и высшими военными происходили непосредственно в процессе принятия кризисного решения. Так, в начале 1965 г. командующий военно-морскими операциями Д. Макдональд присутствовал на совещании в Белом доме, где в ответ на предложения ОКНШ о расширении масштабов бомбардировок во Вьетнаме гражданские политики выступили категорически против, настояв на ограниченных воздушных рейдах. Позже он неоднократно повторял своему помощнику, что подобный выбор в военном отношении был бессмысленным. При этом, по его мнению, после завершения войны ответственность за подобное решение будет так или иначе переложена на военных{646}.
В целом влияние военных на принятие кризисных решений характеризуется различной эффективностью. Оно наиболее эффективно, когда военные выступают против применения силы в кризисных ситуациях. Однако такие примеры относительно редки. Нередко военные не выступают открыто против использования военной силы, но оговаривают возможность ее применения таким рядом условий, который ставит это под вопрос. [608]
В некоторых случаях военные выступают за военный способ разрешения кризиса, но не настаивают на нем безусловно. Наиболее низкое влияние на процесс принятия кризисного решения военные оказывают в том случае, когда открыто высказываются за массированное использование военной силы: эти рекомендации признаются чрезмерными или отвергаются полностью{647}.
В послевоенный период Объединенный комитет начальников штабов стремился официально отделить политические решения в ходе кризисов от чисто военных решений, не допускавших вмешательства извне. Однако реализовать это в полной мере не удалось. В мемуарах генерала Коллинза, одного из активных участников войны в Корее, часто говорится о постоянных столкновениях, происходивших на совместных совещаниях между представителями Объединенного комитета начальников штабов и сотрудниками государственного департамента в отношении целей США в корейской войне и способов их достижения{648}.
Высшие военные, к примеру в США, с пониманием относились к тому, что кризисное решение, в том числе относительно использования военной силы и начала военных действий, является приоритетной сферой гражданских политиков. Однако, по их мнению, после того как решение о применении силы принято, его осуществление становится полностью компетенцией военных профессионалов.
Но в действительности вмешательство гражданских политиков в процесс реализации военного решения продолжается и после его принятия. Это обусловлено в первую очередь тем, что гражданские политики рассматривают применение военной силы в конкретной обстановке лишь как одно, пусть даже и наиболее оптимальное в данный момент, средство для достижения целей, поставленных в ходе кризиса. Подобный подход, к примеру, постоянно проявлялся в ходе многочисленных американо-северовьетнамских военно-политических кризисов. Политиками Вашингтона бомбардировка северовьетнамских установок ПВО или топливного хранилища в окрестностях Ханоя рассматривались не как решение чисто военных задач, а как средство давления на оппонента и принуждения его к уступкам. Так же рассматривались ими и другие военные меры: наращивание военной [609] группировки в конкретных районах, осуществление военных рейдов и т.д.
Данный подход в целом оправдан: в ходе военно-политических кризисов силовые способы решения спорной проблемы носят вспомогательный, дозированный характер и должны находиться под безусловным политическим контролем. В противном случае они могут привести к стремительной стихийной эскалации, за которой последует полномасштабный вооруженный конфликт, чреватый тяжелыми последствиями.