Советско-китайский раскол
Трещины на монолите
В политической истории Советского Союза отношения с Китайской Народной Республикой занимают особое место. Их значение вышло далеко за рамки двусторонних отношений. Две крупнейшие евроазиатские державы мира, имеющие самую протяженную сухопутную границу в мире, за одно десятилетие прошли в своих отношениях путь от всеобъемлющего и полного единства до непримиримой конфронтации и враждебности.
Когда 1 октября 1949 г. на политической карте мира возникло новое государство — Китайская Народная Республика, оно было сразу признано СССР. И это не случайно. Пришедшая к власти Китайская коммунистическая партия во главе с Мао Цзэдуном объявила главным приоритетом своей внешней политики дружбу с СССР.
Советско-китайские отношения в начале 50-х гг., отличавшиеся высочайшей степенью интеграции и доверия, умноженной на [337] единство политических взглядов и идеологических установок, породили панику на Западе. Именно тогда там и родился миф о «советско-китайском монолите». Навязчивым кошмаром американской пропаганды стала разрастающаяся «красно-желтая угроза свободному миру». Западных обывателей пугала перспектива быть покоренными русскими и китайскими «ордами».
Однако в действительности все было не так однозначно. И в США имелось достаточно много специалистов-китаеведов, которые еще в 40–50-е гг. указывали на объективные и субъективные факторы, препятствовавшие советско-китайскому сближению.
Одним из таких факторов было вмешательство СССР и КПСС в развитие революционного процесса в Китае, а также попытки учить китайских коммунистических лидеров, навязывание им советской модели социалистического развития. Такое вмешательство, выглядевшее в глазах Советского Союза и Сталина вполне естественным и нормальным, крайне раздражало Мао Цзэдуна и его сподвижников. Тезис о братских отношениях социалистических стран и их компартий, по мнению советского руководства, означал равенство и взаимоуважение. Однако тогда, очевидно, мало кто в Москве задумывался о том, как воспринимали понятие «братские отношения» в Пекине. Дело в том, что в китайском языке «братские отношения» означают отношения между старшим и младшим братьями, что само по себе не может быть равноправием по определению{273}. Все это было принципиально важным для Мао Цзэдуна и всей КПК в целом. Хотя, с другой стороны, никто иной как сам Мао ввел термины «старший» и «младший» братья применительно к взаимоотношениям СССР и КНР.
В свете вышесказанного, весьма непросто прошел визит Мао Цзэдуна в Москву в декабре 1949 — феврале 1950 г. Мао ехал в Москву на встречу со Сталиным со смутным чувством волнения и неуверенности. Он опасался, что его прием будет недостаточно почетным, что ему не удастся добиться подписания нужных для Китая политических и экономических соглашений.
Смутные опасения Мао Цзэдуна оправдались. Несмотря на оказанные почести и восторженный прием со стороны жителей Москвы, советский лидер был достаточно холоден с Мао Цзэдуном. Слишком хорошо он знал — хотя и заочно — вождя китайской компартии, которого в свое время сравнивал с редиской — «красный [338] снаружи, белый внутри». Сталин долго не принимал высокого гостя и не допускал к нему других членов руководства. Расстроенный Мао в какой-то момент даже заявил, что немедленно уезжает домой. Встречи Сталина и Мао Цзэдуна, которые в конечном счете все же состоялись, отличались краткостью и сухостью. Как пишет А. А. Громыко, два лидера не смогли установить между собой необходимый контакт, чувствовалось, что они «не притерлись», им «не хватало сердечности». Сталин по-прежнему не доверял Мао{274}.
По свидетельству специалистов, визит Мао в Москву был омрачен и некоторыми моментами, связанными с культурными, цивилизационными различиями. Так, китайских гостей пригласили на балет «Красный мак», в котором, с их точки зрения, Китай и китайцы показывались в извращенном, оскорбительном свете.
И все же визит Мао в Москву зимой 1949/50 г. был успешен. Несмотря на все сложности объективного и субъективного плана, стороны заявили о своей готовности и желании всесторонне развивать отношения. 14 февраля 1950 г. СССР и КНР подписали Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи. Благодаря советской экономической, научно-технической, военной поддержке и помощи КНР смогла в кратчайшие сроки преобразовать древнюю «спящую империю», создать новейшие, самые современные отрасли экономики, укрепить военную мощь, создать условия для модернизации страны. Война в Корее 1950–1953 гг. показала Западу, что КНР — это новая политическая и военная сила, с которой уже нельзя не считаться.
Смерть И. В. Сталина в 1953 г. стала огромным ударом по социалистическому миру. Лидер величайшей социалистической державы мира, практически единолично распоряжавшийся судьбами миллионов людей не только в СССР, но и в мире, был уже при жизни богом. Его авторитет был неоспорим, его слово было законом, его идеи возводились в догму. И как бы ни относился Мао Цзэдун к Сталину лично, он не мог не боготворить вождя мирового пролетариата. Подчиняться ему было естественным для лидеров всех компартий, включая и КПК.
Приход к руководству в СССР Н. С. Хрущева и постепенный курс на десталинизацию в Советском Союзе вначале был воспринят в Пекине позитивно, однако вскоре КПК отвергла начавшийся в СССР курс на развенчание культа личности Сталина. [339]
Причин тому было множество, хотя субъективный фактор играл не последнюю роль. Мао Цзэдун после смерти Сталина претендовал уже не на роль простого статиста. Он возглавлял одну из самых крупных компартий мира. Пятая часть населения Земли каждый день вставала и засыпала под звуки гимна: «Алеет восток, солнце встает, в Китае родился Мао Цзэдун...» Амбиции Мао, хотя по восточному обычаю и скрытые глубоко в душе, уже не позволяли китайскому вождю выступать в роли «младшего брата». Претензии на лидерство в международном коммунистическом движении в этом смысле были не беспочвенны. По мнению Мао, Хрущев, будучи моложе по возрасту и имея меньший «стаж» руководства, являлся «младшим» лидером{275}.
Однако Хрущев, начав критику Сталина, не соизволил даже посоветоваться с Мао. Это не могло не задеть китайского лидера. Кроме того, удар Хрущева по Сталину ставил под угрозу складывавшийся в Китае культ самого Мао Цзэдуна. В отличие от советского руководства, китайский лидер оценил деятельность Сталина на 70 % как положительную и на 30 % — отрицательную, ошибочную.
Именно амбиции китайского вождя, вошедшие в противоречие со своеобразным характером Никиты Хрущева, способствовали дальнейшему ухудшению взаимоотношений между руководствами советской и китайской компартий. По мнению компетентных отечественных специалистов, свой «вклад» в расширение и обострение советско-китайских разногласий внес лично Хрущев, проявивший в подходе к проблемам отношений между двумя партиями и странами элементы волюнтаризма, примитивной прямолинейности, непродуманности и поспешности. Н. Хрущев допускал резкие, а порой и просто бестактные высказывания в адрес Пекина. В одном из своих публичных выступлений он сделал оскорбительные выпады лично в адрес Мао Цзэдуна{276}. И хотя связи по межгосударственной линии все-таки развивались, наполнялись все новым и новым содержанием, партийные отношения становились все более натянутыми.
Противоречия в отношениях между КПСС и КПК начали проявляться по целому ряду принципиальных вопросов. [340]
Москва выступала за мирное сосуществование, стремилась к устранению угрозы ядерной войны. Пекин выдвигал идею революционной войны. Хорошо известны идеи Мао о том, что «если половина человечества окажется уничтоженной, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен».
В своих мемуарах Н. Хрущев упоминает, что Мао Цзэдун был против его идеи об одновременном роспуске НАТО и Варшавского Договора. Китайский вождь рекомендовал в случае агрессии отступать до Уральских гор, после чего в войну могли бы вступить китайцы. Представления Мао о войне, военной политике и стратегии представлялись Хрущеву «детским лепетом», что не могло не раздражать китайского лидера.
Мао Цзэдун, очевидно, не мог простить СССР нейтральную позицию по отношению к китайско-индийскому конфликту в 1959 и 1962 гг. Москва пыталась убедить Пекин в необходимости сдержанности, чтобы закрепить Индию на позициях неприсоединения. В Китае это вызвало обиду, и Мао Цзэдун обвинил Советский Союз в провоцировании войны.
Другим пунктом противоречий была оценка советского опыта социалистического строительства. Москва считала его универсальным и резко критиковала китайские эксперименты, особенно курс «трех красных знамен» («генеральной линии, большого скачка и народных коммун»). Н. Хрущев заявил китайским коммунистам, что у них нет научного коммунизма, а есть лишь одни лозунги. По свидетельству самого Хрущева, его реакция рассердила Мао, еще больше испортила взаимные отношения.
Серьезные трения возникли между Москвой и Пекином по поводу высказанного Хрущевым предложения разместить в Сибири один миллион китайских рабочих. Мао посчитал это предложение оскорблением и унижением, свидетельствующем об имперских замашках СССР. Когда же позднее Мао Цзэдун согласился с этим предложением, на попятную уже пошла Москва. Хрущев испугался, что в случае реализации такого плана китайцы смогут «оккупировать Сибирь без войны».
По мере обострения идеологических и межпартийных связей между Китаем и СССР, день ото дня ухудшались их межгосударственные взаимоотношения. Еще совсем недавно над обширными просторами Евразии летели слова песни «Москва-Пекин», китайская музыка звучала в нашем радиоэфире, и все были уверены: «русский с китайцем — братья на век». Но вот буквально в одночасье все перевернулось. [341]
В 1960 г. в Пекине в центральных печатных органах была опубликована официальная статья «Да здравствует ленинизм!». В ней содержались подробные обвинения в адрес внешнеполитического курса Советского Союза. Критика в адрес СССР и КПСС становилась в Пекине все более массированной и резкой.
Ответные меры со стороны СССР не заставили себя долго ждать. В 1960 г. неожиданно для китайской стороны Советский Союз отозвал всех своих советников и специалистов. Советская помощь Китаю практически прекратилась. Советское руководство мотивировало это тем, что в КНР развернулась «антисоветская кампания, что условия для наших специалистов в Китае стали невыносимыми».
Отзыв советских специалистов из Китая, а их тогда насчитывалось более 1600 человек, по мнению авторитетных специалистов, вряд ли можно назвать оправданным. Эту акцию следует в первую очередь отнести к числу импульсивных, а проще говоря, безответственных действий лично Хрущева. Впоследствии Советский Союз неоднократно изъявлял готовность вернуть в КНР советских специалистов (в ноябре 1960 г., октябре 1961 г, ноябре 1963 г.), но китайская сторона отклоняла эти предложения{277}.
Уже с лета 1960 г. на всей 7520-километровой советско-китайской границе стали возникать инциденты, которые постепенно приобретали все более провокационный характер. Китайские граждане, отдельные военнослужащие и группы военнослужащих демонстративно нарушали границу, ведя себя крайне вызывающе, провоцировали советских пограничников на силовой отпор. В одном только 1962 г. на границе было зарегистрировано более 5 тыс. различных нарушений режима границы. Обстановка становилась все более и более взрывоопасной. От советских пограничников в тех условиях требовались огромное мужество и выдержка.
11 апреля 1965 г. около 200 китайцев под прикрытием военных вспахали восемью тракторами участок советской территории. Встретив на своем пути заслон советских пограничников, китайские военнослужащие попытались его прорвать, допуская при этом насильственные и оскорбительные действия{278}. [342]
Большой резонанс имели события, происшедшие в Синьцзяне весной 1962 г., когда более 60 тысяч уйгуров, казахов и представителей других некитайских национальностей, спасаясь от национальных притеснений со стороны Пекина, вынуждены были бежать из родных мест на территорию советских республик Средней Азии и Казахстана. Советский Союз принял их, предоставил им места проживания, обустроил их жизнь и быт. Это не могло не сказаться резко отрицательно на поведении Пекина. Китайской пропагандой эти события были охарактеризованы как вмешательство во внутренние дела Китая, а Москва была обвинена в инспирировании массового бегства уйгуров из Синьцзяна.
В китайской пропаганде все активнее стали выдвигаться территориальные притязания. В Китае появились материалы о том, что в прошлом в состав Синьцзян-Уйгурского автономного района входили принадлежащие Советскому Союзу Коканд, Казахская республика, Северо-Западный Хорезм и другие районы. Пекин выдвинул тезис о том, что царская Россия захватила более 1,5 млн кв. км «исконно китайских земель».
В июле 1964 г. Мао Цзэдун в беседе с японской делегацией заявил: «Примерно сто лет назад район к востоку от Байкала стал территорией России, и с тех пор Владивосток, Хабаровск, Камчатка и другие пункты являются территорией Советского Союза. Мы еще не представляли счета по этому реестру»{279}.
В том же 1964 г. Мао заявил, что СССР «вступил в сговор с США для борьбы за мировое господство», и между двумя державами образовались две «промежуточные зоны». К первой зоне им были отнесены все развивающиеся страны, а ко второй — развитые капиталистические государства.
В середине 60-х гг. Советский Союз был окончательно возведен в статус врага. В пропагандистский обиход вошел термин «угроза с Севера». Когда в октябре 1964 г. КНР произвела первое испытание атомной бомбы, было официально заявлено, что это сделано «во имя защиты суверенитета, против угроз США и великодержавности СССР»{280}.
Отношения двух стран неизбежно приближались к разрыву. [343]
13 октября 1964 г. в СССР произошла смена высшего политического руководства: Н. С. Хрущев был отправлен в отставку. Советский Союз в одностороннем порядке предпринял целый ряд шагов, которые должны были продемонстрировать Пекину готовность Москвы к нормализации двусторонних отношений. КПСС прекратила публичную полемику с КПК. Однако на состоявшихся встречах партийно-политического руководства двух стран СССР подтвердил свою приверженность политической линии, выработанной на ХХ-ХХII съездах КПСС, в том числе и в отношении Китая.
Это никоим образом не устраивало Мао Цзэдуна. Полемика между КПСС и КПК нарастала, становилась все более и более бескомпромиссной.
28 ноября 1965 г. ЦК КПСС обратился к ЦК КПК с письмом, в котором, не вступая в полемику по вопросам идеологических разногласий, изложил программу развития двустороннего экономического сотрудничества.
В ответном письме от 7 января 1966 г. ЦК КПК заявил, что между КПК и КПСС «существует то, что разъединяет, и нет того, что объединяет».
12 января 1966 г. китайский посол в Москве Пань Цзыли официально передал письмо ЦК КПК от 7 января 1966 г. советской стороне. В нем было сказано: «Если вы хотите, чтобы мы и все другие марксисты-ленинцы перестали разоблачать вас и вести с вами борьбу, то единственное средство для этого: по-настоящему осознать свои заблуждения, полностью покончить с ревизионистскими и раскольническими ошибками, допущенными вами за период после XX и XXII съездов КПСС и после ухода Хрущева с руководящих постов, и вернуться на путь марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма. Никаким подштопыванием делу не поможешь»{281}.
В официальном письме от 22 марта 1966 г. ЦК КПК заявил о своем отказе направить свою делегацию на XXIII съезд ЦК КПСС. Это было равнозначно открытому разрыву. Каковы бы ни были разногласия между коммунистическими партиями, не послать свою делегацию на съезд КПСС — на это отваживался не каждый. Своей акцией КПК фактически объявляла о том, что она встает в открытую оппозицию к КПСС. [344]
Великая пролетарская культурная революция
1966 г. знаменовал собой трагический период в истории Китайской Народной Республики. В августе того года вышло постановление ЦК КПК о «Великой пролетарской культурной революции», целью которой было «разгромить тех, облеченных властью, которые находятся в рядах партии и идут по капиталистическому пути». Повсеместно в Китае стали возникать отряды хунвэйбинов («красных охранников») и цзаофаней («бунтарей»).
Небольшое отступление: слово «хунвэйбин», органично вошедшее в русский язык в конце 60-х гг. и ставшее в нем чуть ли не ругательством, в действительности переводилось на русский как «красногвардеец». Однако по вполне понятным причинам такой дословный перевод был неприемлем в советской политической литературе и пропаганде. Именно поэтому маоцзэдуновские «красногвардейцы» стали у нас знаменитыми хунвэйбинами.
Главный удар в ходе обрушившейся на Китай культурной революции наносился по китайской инженерно-технической и творческой интеллигенции, обвиненной в сочувствии к СССР. Вся политическая, культурная и экономическая жизнь в Китае была дезорганизована. На целое десятилетие страна была ввергнута в пучину беззакония, произвола и насилия. С 1967 г. началось создание новых антиконституционных органов власти — ревкомов. Летом того же года в стране фактически был установлен военный контроль.
Впоследствии само руководство Китайской компартии назвало тот период «десятилетием смуты», а «сама культурная революция в действительности не могла быть революцией или социальным прогрессом в каком бы то ни было смысле». В документе Китайской компартии «Решение ЦК КПК по некоторым вопросам истории партии со времени образования КНР» (1981 г.) отмечалось, что культурная революция «была вызвана начатой сверху по вине руководителей и использованной контрреволюционными группировками смутой, которая принесла серьезные бедствия партии, государству и всему многонациональному народу»{282}.
И действительно, число пострадавших в лихолетье культурной революции в Китае достигло, по официальным данным, 100 млн человек. 20 млн человек стали безработными. Общие потери государства [345] составили 500 млрд юаней. Экономика страны была отброшена в своем развитии далеко назад, а 3-й и 4-й пятилетние планы развития КНР были сорваны.
Курс на «углубление культурной революции» внутри страны сопровождался беспрецедентным обострением отношений Китая практически со всеми странами-соседями, и в первую очередь с СССР. Торгово-экономические отношения сократились в 3–4 раза. Торговля между двумя странами в 1959 г. оценивалась почти в 2 млрд рублей, а уже в 1968 г. объем торговли составил 86 млн рублей, в 1969 г. — 51 млн рублей, а в 1970 г. — всего 42 млн рублей, достигнув самой низкой отметки за всю историю советско-китайских связей после образования КНР. Культурные, научные, спортивные обмены между СССР и КНР резко сократились, снизился уровень политических контактов.
Наиболее острая ситуация складывалась в идеологических взаимоотношениях между двумя крупнейшими социалистическими державами мира. Советский Союз резко критиковал Китай за опасные и провокационные внутриполитические эксперименты с миллионами людей и неоднократно как по партийной, так и по государственной линии предупреждал о тяжелых последствиях подобных экспериментов. Это, естественно, лишь углубляло наметившийся раскол в советско-китайском «монолите».
Трагической страницей в истории советско-китайских отношений в тот период стали учиненные китайскими гражданами и сотрудниками китайского посольства 25 января 1967 г. беспорядки на Красной площади в Москве. Заместитель министра иностранных дел СССР Н. П. Фирюбин сделал в связи с этим соответствующее заявление временному поверенному в делах КНР в СССР Ань Чжиюаню: «Мне поручено заявить вам решительный протест по поводу возмутительных хулиганских и провокационных действий, учиненных китайскими гражданами в сопровождении сотрудников посольства сегодня, 25 января, на Красной площади города Москвы перед Мавзолеем Владимира Ильича Ленина.
Китайские граждане, в том числе находящиеся в Москве проездом, и сопровождающие их сотрудники посольства, грубо нарушая установленные и известные всем правила посещения Мавзолея, создали беспорядок, применяя физические действия, грубо оттесняли других посетителей, не давали им возможности пройти в Мавзолей, сопровождая свои действия выкриками, шумом, пением и другими непристойными провокационными действиями [346] и дикими выходками. Только присутствие при этом случае представителей охраны общественного порядка дало возможность предотвратить то, чтобы распоясавшаяся группа китайских граждан не получила по заслугам от советских людей, справедливо возмущенных подобным поведением указанных лиц у этого святого для каждого советского человека места».
В заявлении МИД СССР в марте 1967 г. по поводу недавних китайских провокаций в Москве констатировалось: «Ни у кого не осталось сомнений в том, что возмутительная акция, устроенная (китайским) посольством на Красной площади у Мавзолея В. И. Ленина 25 января с.г., была заранее спланирована с целью создания очередного предлога для обострения советско-китайских отношений и раздувания в КНР антисоветской истерии...
Ради разжигания вражды к Советскому Союзу среди китайских граждан, находящихся в Москве, 1 февраля с.г. (китайское) посольство на своей территории провело антисоветский митинг и демонстрацию сотрудников и других китайских граждан. Оно позаботилось о том, чтобы участников этой неблаговидной акции можно было видеть и слышать с прилегающих к территории посольства улиц.
3 февраля посольство организовало столкновение своих работников с советскими людьми у фотовитрины, на которой преднамеренно были вывешены сфабрикованные материалы, содержащие клеветнические выпады в адрес Советского Союза.
9 февраля китайские дипломаты пытались вызвать беспорядки и столкновения отъезжающих из Москвы китайских студентов с советскими людьми на площади у Ярославского вокзала.
Эти и другие провокации используются посольством для того, чтобы фабриковать разного рода нелепые версии о «кровавых избиениях», «неслыханных зверствах», якобы учиняемых в Советском Союзе в отношении китайских граждан»{283}.
О скоординированном характере провокаций, проведенных в начале 1967 г. китайской стороной против СССР, свидетельствуют и события, последовавшие в Пекине на следующий день после бесчинств на Красной площади в Москве. В соответствующей ноте МИД СССР посольству КНР в СССР отмечалось: «Против советского посольства в Пекине 26 января с.г. вновь начались антисоветские провокационные действия организованных групп китайских граждан. В адрес посольства и правительства СССР [347] раздается грубая брань, клевета, враждебные выкрики и угрозы. Бесчинствующие толпы, заблокировав въезд на территорию посольства, препятствуют проезду служебных автомашин, обливают их краской, бьют по ним палками, приводят автомашины в негодное состояние. Разнузданные хулиганы не дают советским людям выйти из ворот посольства, а посетителям пройти на его территорию. Создана обстановка, в условиях которой посольство лишено возможности нормально осуществлять свою деятельность»{284}.
С этого времени обстановка вокруг советского посольства в Пекине превратилась в настоящий ад. В официальном письме Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина Премьеру Госсовета КНР Чжоу Эньлаю от 2 февраля 1967 г. подробно описывалась сложившаяся ситуация: «У советского посольства днем и ночью происходят сборища, организуются демонстрации и шествия, носящие резко выраженный злобный антисоветский характер. Демонстрации сопровождаются грубой бранью в адрес Советского Союза и советского народа, выкрикиваются угрозы «свергнуть» Советское правительство и «расправиться» с государственными и политическими деятелями СССР.
Бесчинствующие элементы устраивают дикие оргии с кострами, на которых сжигаются изображения советских людей. На территорию посольства бросают разные горящие предметы, создающие опасность пожара. Все это напоминает сборища куклусклановцев, которых все честные люди заклеймили как носителей крайней реакции и мракобесия.
Дело доходит до того, что распоясавшиеся хулиганы грубо нарушают территориальную неприкосновенность посольства, а право на такую неприкосновенность признается с давних времен и является твердо установившейся нормой в отношениях между государствами. Участники оргий забираются на крыши посольских помещений, развешивают во дворе посольства листовки с оскорбительными непристойными надписями и призывами к расправе, глумятся над государственной эмблемой Советского Союза.
Посольство и Торгпредство СССР в Пекине полностью блокированы. При выезде в город или даже подходе к ограде посольства советских людей по служебным делам со стороны участников антисоветских демонстраций им не только наносятся всяческие оскорбления, но и предпринимаются попытки физической [348] расправы с ними. Имеются случаи нанесения телесных повреждений сотрудникам советских учреждений. Для того чтобы создать затруднения в питании, отоплении и удовлетворен и и других бытовых нужд сотрудников советских учреждений, 26 января был отозван с работы китайский персонал, обслуживающий посольство. Вокруг посольства, вдоль жилых домов через каждые сорок метров установлены мощные громкоговорители, из которых круглосуточно несется оглушительный свист и гул, что лишает сотрудников сна и отдыха. От этих изуверских действий особенно страдают женщины и дети, среди которых возникли случаи серьезных заболеваний».
Бесчинства толп китайцев в отношении советского посольства с каждым днем становились все более и более вызывающими. 6 февраля 1967 г. в 20.00 по пекинскому времени МИД КНР передал нашему посольству так называемое «важное уведомление», в котором объявлялось, что сотрудники советского посольства в Пекине не должны выходить за пределы посольства на улицы Пекина и что в противном случае китайские власти не гарантируют безопасность советских сотрудников.
Китайские провокации против дипломатического представительства СССР в Пекине продолжались весь 1967 г., «особенно вызывающими и непристойными», по оценке советского посольства, были демонстрации 27 и 28 апреля, 3, 16 и 20 мая. 17 августа бесчинствующая толпа ворвалась на территорию посольства СССР, учинила погром в помещении консульского отдела, угрожала физической расправой дипломатическому персоналу посольства.
В январе 1968 г. МИД СССР направил посольству КНР в СССР специальную ноту, в которой советская сторона подсчитала материальный ущерб, причиненный советскому посольству в Пекине китайскими погромами в 1967 г. Общая сумма ущерба оценивалась в 18 тысяч 42 юаня.
IX съезд ЦК КПК, состоявшийся в апреле 1969 г., закрепил антисоветские акценты во внешней политике КНР. На съезде был выдвинут курс на «непрерывную революцию» и подготовку к войне. Однозначно тезис о необходимости подготовки к войне ассоциировался с антисоветскими приготовлениями китайского руководства. Военные приготовления в этом ряду занимали далеко не последнее место.
На границе с Советским Союзом началось наращивание группировки сил и средств. К 1967 г. численность китайских войск в [349] приграничных с СССР и МНР районах возросла на 264 тыс. человек — на 22 дивизии — за счет переброски войск из глубины КНР и достигла 400 тыс. человек. В Маньчжурии создавалась мощная военная инфраструктура: строились инженерные заграждения, подземные убежища, дороги и аэродромы. «Угроза с севера» стала, по китайским понятиям, не мифической, а реальной и опасной. Китай готовился к войне.
Обстановка, сложившаяся в советско-китайских отношениях, стала критической. На Западе появились и начали активно муссироваться слухи о неизбежности военного столкновения между СССР и КНР. 9 февраля 1967 г. представитель западногерманского информационного агентства «Шпрингер Форин ньюс сервис» задал А. Н. Косыгину, выступавшему на пресс-конференции в Лондоне, прямой вопрос о возможности вооруженного конфликта с Китаем. Глава советского правительства ответил: «Что касается возможности вооруженного конфликта, то я не вижу причин для такого конфликта»{285}.
Причины, конечно же, были, и сам А. Косыгин их, естественно, видел. Однако опытный политик предпочел не «выносить сор из избы».
Определенное влияние на развитие советско-китайских отношений в тот период имели и события в Чехословакии весной 1968 г., когда советские войска вместе с войсками других стран-участниц Варшавского Договора вошли в пределы суверенного социалистического государства «для борьбы с контрреволюцией». В Китае это было воспринято как сигнал к тому, что подобная акция может иметь место и против КНР, и без того ослабленной в годы культурной революции. На Западе всячески нагнетали обстановку вокруг событий в Чехословакии и подпитывали страхи и опасения Китая. А в самом Китае все громче раздавались лозунги «глубже рыть убежища», «готовиться к войне» с Советским Союзом.
С тайным удовлетворением Запад ждал дальнейшего развития событий...
Остров Даманский
Кульминацией советско-китайской конфронтации в 60–70-е гг. стал пограничный вооруженный конфликт на острове Даманский на реке Уссури. Однако имевшие там место события 1969 г. [350] не были случайными акциями. Им предшествовали предварительные «генеральные репетиции» китайцев против советских пограничников в том районе.
Одной из таких «репетиций» стал вооруженный инцидент на острове Киркинский на реке Уссури в декабре 1967 — январе 1968 г., примерно за год до событий на Даманском.
9 января 1968 г. МИД СССР выступил со специальной нотой по поводу провокации на острове Киркинский, в которой, в частности, отмечалось: «В первых числах января группы нарушителей границы, специально доставляемые в район острова Киркинский на грузовых автомашинах, многократно вторгались на остров и по льду на советскую часть реки Уссури, применяя при этом физическое насилие в отношении советских пограничников, которые останавливали нарушителей границы и предлагали им покинуть советскую территорию.
Провокационные вторжения в пределы СССР и нападения провокаторов на советских пограничников заранее планируются китайскими властями. На это указывает такой факт. 4 января на китайский берег против упомянутого острова были привезены в большом количестве ломы, колья. На другой день, 5 января из города Жаохэ к острову Киркинский колоннами военных автомашин были доставлены свыше 500 переодетых китайских военнослужащих, которые, вооружившись этими ломами и кольями, организованно большими группами вышли на лед советской части реки Уссури. Применяя физическое насилие и нанося словесные оскорбления небольшой группе советских пограничников, они пытались заставить их уйти с данного участка территории СССР.
Вторгшиеся в пределы Советского Союза группы провокаторов не раз, в частности, 2 и 5 января, окружали бронетранспортеры, доставлявшие советских пограничников в район острова Киркинский. С применением ломов и других металлических предметов они разбивали фары, смотровые стеклоблоки и стоп-сигналы, старались вывести эти машины из строя, обливали их химической жидкостью, обсыпали едким пылевидным веществом, ослеплявшим водителей.
Систематическое провоцирование китайскими властями инцидентов в районе советского острова Киркинский свидетельствует о том, что эти действия являются преднамеренными и преследующими цель дальнейшего обострения обстановки в указанном районе советско-китайской границы...» [351]
В принципе так и случилось. Инциденты, подобные провокации на острове Киркинский, помогли китайцам отработать тактику действий в пограничном вооруженном конфликте, и этот опыт пригодился им через год на той же реке Уссури в районе острова Даманский.
Даманский, который китайцами называется Чжэньбаодао, — это небольшой необитаемый остров на реке Уссури длиной около 1500–1700 м и шириной около 500 м.
Остров находился совсем рядом с китайским берегом, до которого было всего 47 м, в то время как до советского берега 120 м. Однако в соответствии с Пекинским договором 1860 г. и картой 1861 г., пограничная линия между двумя государствами проводилась не по фарватеру, а по китайскому берегу Уссури. Таким образом, сам остров являлся неотъемлемой частью советской территории.
В годы советско-китайской дружбы китайские граждане свободно допускались на остров советскими пограничниками: там выпасался скот, заготавливалось сено на зиму. Однако вскоре такая практика прекратилась. На глазах советских пограничников обстановка на границе резко менялась: в приграничной полосе создавались военизированные поселения, среди китайского населения нагнетались антисоветские настроения и шпиономания. 200-километровая зона, примыкающая к советской границе, была объявлена в Китае «передовой линией обороны».
Ответные меры советской стороны не заставили себя долго ждать. Серьезное внимание было уделено оборудованию в инженерном отношении приграничной полосы советской территории. Пограничники начали получать в большом количестве тяжелое пехотное оружие, прежде всего пулеметы. На вооружение пограничных застав поступали современные бронетранспортеры БТР-60. Параллельно с укреплением пограничных войск осуществлялась передислокация отдельных соединений и частей Вооруженных Сил из западных и центральных районов страны в Забайкалье и на Дальний Восток. Угроза войны с Китаем хотя и отрицалась советской пропагандой, однако на государственном уровне принимались все меры по подготовке к возможному военному столкновению.
Подготовка к широкомасштабной вооруженной провокации была начата китайским военным командованием с конца 1968 г. В качестве наиболее удобного для китайской стороны места был выбран остров Даманский. Как уже отмечалось, он находился в [352] непосредственной близости к китайскому берегу, а охрана его советскими пограничниками осуществлялась методом наблюдения и, при необходимости, патрулирования.
25 января 1969 г. в приграничном с СССР Шэньянском военном округе завершилась разработка плана грядущей военной операции. Общее руководство спецоперацией возлагалось на заместителя командующего войсками военного округа Сяо Цюяньфу. Непосредственное руководство должен был осуществлять начальник штаба подокруга Ван Цзэыляна, расположивший свой КП у наблюдательного пункта Гунсы.
Менее чем через месяц — 19 февраля 1969 г. — Генштаб НОАК совместно с МИД КНР план спецоперации утвердил. План вооруженной провокации на границе, получивший кодовое наименование «Возмездие», был утвержден и в ЦК КПК{286}.
Суть спецоперации сводилась к получению неоспоримых доказательств агрессивных устремлений советской стороны. Для этого необходимо было заполучить образцы советского вооружения, снаряжения или иного имущества, а также различные документы. Одновременно предполагалось вести фотосъемку для создания архива фотодокументов, обвиняющих СССР в осуществлении агрессии. Сама операция задумывалась в форме внезапной, дерзкой демонстрации силы на границе, точнее — на самом острове Даманский. С выполнением задачи предусматривался быстрый отвод всех сил на заранее подготовленные позиции.
Через несколько дней в план «Возмездие» китайским Генштабом были внесены некоторые изменения и коррективы. В частности, ставилась задача во что бы то ни стало спровоцировать советскую сторону на решительные действия. Если советские пограничники применят оружие, разрешалось дать «решительный отпор в целях самообороны». В китайском плане подчеркивалась необходимость любыми способами добыть доказательства того, что советская сторона вела стрельбу, а если советские пограничники углубятся на китайскую территорию — захватить их.
В целом спецоперация на о. Даманский была спланирована и организована китайской стороной очень тщательно. По мнению бывшего начальника Иманского пограничного отряда А. Д. Константинова, «на высоте оказался и китайский военачальник, которому [353] поручили эту операцию. Он был достаточно умный, подготовленный и хитрый»{287}.
Планируя и организуя провокацию на Даманском, китайское военное руководство учитывало целый ряд выгодных для себя факторов. В основе тех событий лежали внешнеполитические и военные принципы, изложенные еще в VI в. до н. э. древнекитайским полководцем Сунь Цзы в трактате «О военном искусстве», где он призывал: «...Нападай на него (противника), когда он не готов; выступай, когда он не ожидает». Так, в общем-то, и было.
День 2 марта был выходным. Как бы ни была хорошо налажена служба в выходные дни, в любом случае процесс управления войсками и координации деятельности разных ведомств сильно затрудняется. Китайская сторона учитывала, что о каких-либо серьезных инцидентах на границе советские пограничники должны будут обязательно доложить «наверх» (в Москву!) и получить «сверху» указания и санкции. В выходные дни сделать это оперативно практически невозможно.
День 2 марта был не просто выходным, но и праздничным. По всему Северному Приморью 2 марта отмечался праздник проводов русской зимы — Масленица. Китайское военное командование учитывало тот факт, что руководство советских погранотрядов наверняка будет принимать участие в традиционных праздничных мероприятиях и гуляньях, проводимых местными органами власти, а значит — находиться не на службе.
Китайская сторона учитывала также и технические возможности советских пограничников, которые не имели в своем распоряжении приборов ночного видения и не могли обнаружить сосредоточение китайских подразделений в районе острова Даманский. Более того, именно по выходным дням советская пограничная авиация в то время не совершала полетов вдоль линии границы, поэтому и с воздуха было невозможно засечь «шевеления» на китайской стороне.
В какой-то степени китайским командованием учитывался и погодный фактор. В тот год в ночь с 1 на 2 марта мела поземка, шел негустой мелкий снег, закрывающий белой завесой окрестности. Это и позволило китайцам скрытно занять позиции на Даманском, снег замел их следы{288}. [354]
В ночь на 2 марта 1969 г. около 300 военнослужащих НОАК скрытно перешли по льду на остров Даманский и, «закопавшись в землю», устроили там засаду. Советские пограничники не смогли вовремя засечь активизацию противника на этом участке границы: ночью это было сделать невозможно из-за отсутствия приборов ночного видения, а утром все следы были скрыты выпавшим снегом. Расстояние от острова до ближайшего советского пограничного пункта наблюдения составляло 800 м.
Утром 2 марта пограничный пост 2-й погранзаставы «Нижне-Михайловка» 57-го погранотряда Тихоокеанского пограничного округа доложил командиру о нарушении госграницы двумя группами китайцев общей численностью до 30 человек. Начальник заставы старший лейтенант И. Стрельников с группой из 30 пограничников немедленно выехал на бронетранспортере и двух автомобилях навстречу нарушителям. Он решил их блокировать с двух сторон и вытеснить с острова.
С пятью пограничниками и оперуполномоченным особого отдела 57-го погранотряда старшим лейтенантом Н. Буйневичем он направился к острову с фронта. В 300 м от них двигалась вторая группа из 12 человек под командованием младшего сержанта Ю. Бабанского. Третья группа в количестве 13 человек во главе с сержантом В. Рябовичем шла к острову с фланга.
В 11.00 группа И. Стрельникова приблизилась к китайцам. Начальник заставы намеревался заявить официальный протест нарушителям и потребовать их удалиться на свой берег. Неожиданно первая шеренга китайских солдат расступилась, и вторая шеренга нарушителей практически в упор расстреляла советских пограничников. Группы И. Стрельникова и В. Рябовича погибли на месте. Раненых советских воинов китайцы добивали штыками.
Одновременно из засады на острове и с китайского берега по группе сержанта Ю. Бабанского был открыт пулеметный и минометный огонь. Советские пограничники заняли круговую оборону и запросили помощи.
Начальник соседней 1-й погранзаставы «Сопки Кулебякины» 57-го погранотряда Тихоокеанского пограничного округа старший лейтенант В. Бубенин во главе мотоманевренной группы по тревоге прибыл в район провокации. Ему удалось обойти противника с тыла и отбросить его за насыпь на острове. Бой с переменным успехом продолжался весь день. С советской стороны в нем приняло участие прибывшее в район конфликта усиление в составе школы сержантского состава и мотоманевренной группы [355] 69-го пограничного отряда. К вечеру 2 марта пограничники отбили остров и закрепились на нем.
Всего в том бою участвовало 66 советских пограничников, из которых 31 человек погиб, а 14 — получили ранения той или иной тяжести. Комсорг погранзаставы Павел Акулов пропал без вести. Были свидетельства, что он погиб в бою и его труп унесли с собой китайцы. Позже его обезображенное тело было сброшено с китайского вертолета на советскую территорию{289}. На теле советского пограничника насчитали 28 штыковых ранений.
2 марта 1969 г. правительство СССР направило решительную ноту правительству КНР, в которой резко осудило китайскую провокацию. В ней, в частности, заявлялось: «Советское правительство оставляет за собой право принять решительные меры для пресечения провокаций на советско-китайской границе и предупреждает правительство Китайской Народной Республики, что вся ответственность за возможные последствия авантюристической политики, направленной на обострение обстановки на границе между Китаем и Советским Союзом, лежит на правительстве Китайской Народной Республики»{290}.
Специальная следственная комиссия тщательно зафиксировала все следы нахождения китайских военнослужащих на острове Даманский, в частности, 306 лежек с брустверами и циновками, брошенные китайские маскировочные халаты грязно-серого цвета, большое количество опустошенных бутылок из-под китайской водки, несколько носилок для эвакуации раненых и убитых.
Для предотвращения дальнейших возможных провокаций со стороны китайцев на остров Даманский была выдвинута усиленная маневренная группа 69-го погранотряда под командованием подполковника Е. Яншина общей численностью 45 человек. Группа имела на своем вооружении 4 бронетранспортера БТР-60, пулеметы и гранатометы. В качестве резерва на советском берегу был сосредоточен отряд численностью 80 человек, состоявший из курсантов школы сержантского состава 69-го пограничного отряда Тихоокеанского пограничного округа.
В ночь на 12 марта в район острова Даманский прибыли части 135-й мотострелковой дивизии Дальневосточного военного округа, в частности 199-й мотострелковый полк, 152-й отдельный танковый [356] батальон, 131-й отдельный разведывательный батальон. К участию в возможных боевых действиях готовилась авиация. Фактически это означало, что конфликт в районе острова Даманский вышел из рамок пограничного инцидента и был чреват перерастанием его в межгосударственный конфликт.
В эти дни китайцы вели интенсивную разведку, применяя для этого даже авиацию. Советская сторона не препятствовала этому. Наоборот, была надежда, что китайцы, увидев реальную силу советской стороны, одумаются и прекратят провокационные действия. К сожалению, этого не произошло.
12 марта состоялась встреча представителей советских и китайских пограничных войск. Во время этой встречи офицер китайского погранпоста Хутоу, ссылаясь на указание Мао Цзэдуна, высказал угрозы применения вооруженной силы в отношении советских пограничников, охраняющих остров Даманский{291}.
14 марта китайцы предприняли очередную атаку острова Даманский. На следующий день, 15 марта, крупные силы китайцев при поддержке артиллерии и минометов с китайского берега предприняли новые попытки овладения островом. На этот раз ими была применена знаменитая еще по временам войны в Корее тактика «людских волн»: одна за одной цепи китайских пехотинцев шли вперед под пулеметный и автоматный огонь советских пограничников. К концу дня пограничники вынуждены были отступить и оставить остров. В бою погиб начальник 57-го Дальнереченского пограничного отряда полковник Д. В. Леонов. Советская сторона потеряла тогда секретный танк Т-62. Забегая вперед, отметим, что этот танк, провалившийся под лед, в мае месяце был китайцами вытащен из воды, изучен и скопирован при разработке своих вариантов боевых машин. Сам же танк Т-62 был выставлен в качестве постоянного экспоната в Центральном музее НОАК в Пекине.
Бой 15 марта показал, что советская сторона в политическом смысле не была готова к негативному развитию ситуации на границе с Китаем. Москва молчала, никаких инструкций ни пограничники, ни войска Дальневосточного ВО не получали, взаимодействие между силами и средствами в районе конфликта не было налажено.
Спасло ситуацию решение командования 135-й мотострелковой дивизии применить дивизионную артиллерию. В артиллерийском налете на позиции китайцев, закрепившихся на острове Даманский, [357] и по противоположному берегу реки Уссури на глубину 5–6 км участвовал также отдельный реактивный дивизион БМ-21 «Град». Сокрушительная мощь этого огневого удара шокировала китайцев и продемонстрировала решимость советской стороны дать отпор любым провокациям. В бой был введен мотострелковый батальон под командованием подполковника А. Смирнова, который совместно с пограничниками за несколько часов полностью очистил остров. Мотострелки потеряли 7 человек убитыми и 9 ранеными.
В целом вооруженный конфликт на острове Даманский продолжался со 2 по 16 марта 1969 г. В этих боях погибло в общей сложности 58 советских пограничников и военнослужащих; 94 человека было ранено. Четыре советских пограничника были удостоены звания Героя Советского Союза: полковник Д. Леонов и старший лейтенант И. Стрельников (получили это звание посмертно); старший лейтенант В. Бубенин и младший сержант Ю. Бабанский. Героем Советского Союза (посмертно) стал младший сержант В. В. Орехов, командир пулеметного отделения из 199-го мотострелкового полка. Потери китайской стороны составили около 600 человек.
В Китае события марта 1969 г., естественно, вплоть до настоящего времени оцениваются иначе: «2 марта 1969 г. группировка советских пограничных войск численностью 70 человек с двумя БТР, одной грузовой и одной легковой автомашинами вторглась на наш остров Чжэньбаодао уезда Хулинь провинции Хэйлунцзян, уничтожила наш патруль и затем огнем уничтожила много наших пограничников. Это вынудило наших воинов принять меры самообороны.
15 марта Советский Союз, не обращая внимания на многократные предупреждения китайского правительства, развернул наступление на нас силами 20 танков, 30 бронетранспортеров и 200 человек пехоты при поддержке с воздуха своей авиацией. Мужественно оборонявшие остров в течение 9 часов бойцы и народные ополченцы выдержали три атаки противника. 17 марта противник силами нескольких танков, тягачей и пехоты попытался вытащить подбитый ранее нашими войсками танк. Ураганный ответный артиллерийский огонь нашей артиллерии уничтожил часть сил противника, оставшиеся в живых отступили»{292}.
Самый опасный в истории советско-китайских отношений пограничный инцидент, едва не переросший в вооруженный [358] межгосударственный конфликт, закончился. Вместе с тем, обстановка как на этом участке, так и в целом по всей линии государственной границы продолжала оставаться сложной. За последующие четыре-пять месяцев советские пограничники более 300 раз вынуждены были применять оружие в районе острова Даманский для противодействия китайским провокациям.
Китайские провокации, в том числе и с применением оружия, организовывались и на других участках советско-китайской границы.
23 апреля группа китайских граждан численностью 25–30 человек нарушила границу СССР и вышла на советский остров № 262 на реке Амур, расположенный вблизи населенного пункта Калиновка. Несмотря на требования советских пограничников покинуть остров, китайцы демонстративно оставались на нем. В то же время на китайском берегу Амура сосредоточивались группы военнослужащих{293}.
К) июня 1969 г. в районе речки Тасты в Семипалатинской области группа китайских военнослужащих вторглась на территорию СССР на 400 метров и открыла огонь по советским пограничникам из автоматов. По ним был открыт ответный огонь в целях самозащиты, после чего нарушители покинули территорию СССР{294}.
8 июля того же 1969 г. группа вооруженных китайцев, нарушив государственную границу СССР и укрывшись на советской части острова Гольдинский на реке Амур, открыла огонь из автоматов по советским речникам-путейцам, прибывшим на указанный остров для ремонта навигационных знаков. Нападавшие применили также гранатометы и ручные гранаты. В результате один речник был убит, а трое ранены{295}.
Очередной крупномасштабной вооруженной провокацией китайцев на границе с СССР стал конфликт в районе озера Жаланашколь в Казахстане летом 1969 г.
12 августа наряды на постах наблюдения погранзастав «Родниковая» и «Жаланашколь» 130-го Уч-Аральского пограничного отряда Восточного пограничного округа заметили на сопредельной территории перемещения усиленных групп китайских военнослужащих. [359] Пограничники были приведены в состояние повышенной боевой готовности, были отрыты окопы, соединенные в некоторых местах траншеями и ходами сообщения.
13 августа 1969 г. около 5 утра китайские военнослужащие двумя группами в количестве 9 и 6 человек вышли на линию государственной границы СССР на участке погранзаставы «Жаланашколь». Спустя полчаса они перешли границу и к 7.00 проникли на 400 и 100 метров вглубь советской территории. После этого китайские провокаторы начали демонстративно окапываться, игнорируя все предупреждения советских пограничников. За линией границы в это время сосредоточивалось еще около сотни китайских военнослужащих.
Примерно через час со стороны китайских провокаторов раздалось несколько выстрелов в направлении советских пограничников. Ответный огонь из крупнокалиберного пулемета, установленного на бронетранспортере, не заставил себя долго ждать. Завязался огневой бой.
К оборонявшимся пограничникам подошло подкрепление с соседней заставы — маневренная группа на трех бронетранспортерах, которые сразу же вступили в бой. В результате решительных действий советских пограничников китайские нарушители были отрезаны и окружены на небольшой высоте — сопке Каменной. К 9.00 утра захваченная китайцами высота, несмотря на ожесточенное сопротивление оборонявшихся провокаторов, была полностью отбита, нарушители были частично уничтожены, частично рассеяны. Китайская провокация потерпела полный крах.
В 9.30 начальник погранвойск Восточного пограничного округа генерал-лейтенант Меркулов доложил в Москву о произошедшем столкновении и о том, что есть убитые и раненые с двух сторон. Тут же последовало распоряжение: «Захватить как можно больше трофеев и по возможности тел убитых нарушителей, а лучше пленных, чего мы не сделали на Уссури»{296}.
К 10 часам утра обстановка прояснилась. В ходе короткого, но ожесточенного столкновения погибло два советских пограничника, а 8 человек были ранены. Китайцы потеряли убитыми 19 человек, трое провокаторов были взяты в плен. Пленных немедленно отправили в Уч-Арал, однако по пути двое из них скончались от полученных в бою ран. [360]
После событий у Жаланашколя китайская сторона не позволяла себе крупномасштабных провокаций на казахстанском и среднеазиатском участках советско-китайской границы. Однако обстановка на границе по-прежнему оставалась тревожная.
Крупномасштабные вооруженные провокации Китая на советско-китайской границе весной-летом 1969 г. убедили Пекин в решимости Советского Союза защитить свою территорию. Именно решительный силовой отпор явился главной причиной, побудившей Китай все-таки согласиться на многократные советские предложения начать пограничные и дипломатические консультации.
11 сентября 1969 г. глава советского правительства А. Косыгин, возглавлявший советскую партийно-правительственную делегацию на похоронах вьетнамского президента Хо Ши Мина, сделал остановку в Пекине на пути из Ханоя в Москву. В аэропорту Косыгин встретился с премьером Госсовета КНРЧжоу Эньлаем для обсуждения «некоторых вопросов советско-китайских отношений», в том числе и ситуации на границе.
Об этой встрече известно крайне мало, однако ее значимость в истории советско-китайских отношений огромна. В те тревожные дни осени 1969 г. реальность военного столкновения СССР и КНР была столь высока, что мало кто на Западе сомневался в этом. Весь мир, кто с тревогой, кто с тайной радостью, ждал казалось бы неизбежной войны между двумя социалистическими державами. В том, что этого не случилось, большая заслуга лично Чжоу Эньлая и Косыгина, которые за три с половиной часа переговоров смогли достичь консенсуса. Стороны договорились, что Китаю и СССР не следует начинать войну из-за пограничных вопросов, что советско-китайские переговоры должны продолжаться в условиях «отсутствия угрозы» и в этих целях стороны подпишут промежуточное соглашение о сохранении статус-кво на границе, предотвращении вооруженного конфликта и выводе своих вооруженных частей со спорных территорий, а также будут добиваться решения пограничного вопроса входе переговоров{297}.
Обмен мнениями был потом продолжен в официальной переписке, и 20 октября 1969 г. в Пекине начались переговоры по пограничным вопросам.
А судьба Даманского решалась своим чередом. После «замораживания» ситуации вокруг спорного острова, весной 1970 г., китайцы [361] стали завозить в район острова Даманский гравий и камни для укрепления берегов. Остров «срастили» с китайским берегом, вскоре на нем появился взвод боевого дежурства. К лету остров, ставший по существу частью китайского берега Уссури, китайцами был уже обжит и обустроен.
Остров Даманский и поныне — теперь уже официально — находится под юрисдикцией Китая. То, чего Китай не смог достичь силой весной 1969 г., он достиг путем переговоров. Такой поворот дела неизбежно ставит мучительный вопрос: насколько оправданны те жертвы, которые понесли советские пограничники. Сегодня мы можем констатировать, что позиция Советского правительства (прежде всего МИД) по вопросу пограничного размежевания с Китаем была непоследовательной, крайне ортодоксальной и негибкой и в целом очень слабой. Китай же гордится тем, что большие жертвы, понесенные им в ходе боев за Даманский с «советскими провокаторами», не напрасны. Китайские солдаты отдали свои жизни за свою родную землю. И в этом смысле военное поражение китайцев на Даманском явилось настоящей моральной победой Китая.
Американский «угол»
Весь накал страстей и динамику советско-китайских взаимоотношений в 60–70-е гг. невозможно оценить изолированно, без учета фактора международной обстановки в целом и политики США в частности. Не случайно именно тогда возникли и получили широкое распространение как в отечественной, так и зарубежной дипломатической теории и практике концепции «треугольника», в рамках которого рассматривался весь комплекс связей СССР-КНР-США. Суть этой концепции сводилась к одному: все три «угла» имели определенный политический, военный, экономический вес, который, однако, не позволял ни одной из сторон доминировать на международной арене. Доминирование могла бы обеспечить лишь та или иная комбинация объединения двух «углов» против третьего. К достижению такой комбинации стремились все три игрока — США, СССР и КНР, которые активно играли на взаимных противоречиях, подозрениях и амбициях.
В свете этого китайско-американское сближение на рубеже 60–70-х гг. было взаимным: обе стороны находили его крайне выгодным для себя и прежде всего для скоординированного устранения с международной арены третьего «угла» — СССР. [362]
Для США сближение с коммунистическим Китаем обеспечивало окончательный раскол советско-китайского «монолита», устранение опасности совместных, скоординированных действий двух социалистических государств на мировой арене, и прежде всего против Вашингтона.
В КНР сближение с США рассматривалось как форма борьбы с СССР. Не случайно антисоветская составляющая первых шагов Вашингтона и Пекина превалировала над всеми иными.
Решение о сближении с Вашингтоном было утверждено на пленуме ЦК КПК в октябре 1968 г. Через месяц Китай предложил США возобновление переговоров в Варшаве и заключение соглашения о пяти принципах мирного сосуществования. Вашингтон в 1969–1971 гг. предпринял целую серию ответных жестов в политической, военной и экономической областях. Начался зондаж по поводу контактов на высшем политическом уровне, и вскоре Пекин передал президенту США Р. Никсону приглашение посетить Китай{298}.
В апреле 1971 г. Китай официально пригласил высокопоставленного американского посланника посетить КНР. В качестве такого посланника китайцы просили прислать помощника президента по национальной безопасности Г. Киссинджера, госсекретаря У. Роджерса или «даже самого президента США лично». В Вашингтоне взвесили все возможные варианты, и Р. Никсон в мае месяце направил свое решение в Пекин: сперва в КНР прибудет с секретной миссией Киссинджер, а затем туда прибудет он сам.
2 июня 1971 г. Пекин направил свой ответ в Вашингтон: китайцы заявляли о своей готовности принять обоих американских посланцев, а Никсону обещали организовать встречу с самим Мао Цзэдуном. Получив эту новость, Р. Никсон так приободрился, что открыл «очень старую бутылку бренди «Корвуазьер» и вместе с Киссинджером поднял тост «за поколения, которые придут нам на смену и которые будут иметь возможность жить в мире благодаря тому, что мы сделали»{299}.
В документе ЦК КПК, адресованном партийным работникам, указывалось: «Приглашение Никсону, отправленное от имени [363] премьера, — это личное решение председателя Мао. И, несмотря на то что часть членов ЦК придерживалась иных взглядов, путем неоднократного обсуждения все пришли к одинаковому мнению, и в конце концов решение было принято единогласно. Приглашение Никсону есть форма борьбы против американского империализма и никоим образом не влияет на нашу последовательную позицию, которой мы придерживались и придерживаемся в борьбе против американского империализма и всех реакционеров».
Китайскому партийному активу в документах ЦК Китайской компартии доводился главный вывод: «Наша борьба против двух гегемонов — это лозунг. По существу, мы выступаем главным образом против того самого реального врага, каким является социал-империализм советских ревизионистов, мы нападаем главным образом на этот социал-империализм. В данном вопросе у нас полная ясность, и США также прекрасно понимают ситуацию... из двух гегемонов мира, в конечном счете, один — Советский Союз — является самым прямым, самым опасным и самым реальным в настоящее время»{300}.
Начавшееся на рубеже 60–70-х гг. сближение Вашингтона и Пекина, с точки зрения китайского руководства, было мерой вынужденной. В закрытом выступлении в декабре 1971 г. накануне визита Р. Никсона премьер Госсовета Чжоу Эньлай заявил: «Когда США увязли во Вьетнаме, советские ревизионисты воспользовались случаем, чтобы расширить зону своего влияния в Европе и на Среднем Востоке. Американскому империализму ничего другого не остается, кроме как пойти на улучшение отношений с Китаем для сдерживания советских ревизионистов... Почему Китай согласился принять президента Р. Никсона?.. Необходимо извлечь все выгоды из противоречий между США и СССР и увеличивать их»{301}.
Официальное начало развитию американо-китайского диалога положила секретная поездка в Пекин помощника президента США по вопросам национальной безопасности Г. Киссинджера. В июле 1971 г., находясь с официальным визитом в Пакистане, он неожиданно под предлогом болезни «исчез» из поля зрения журналистов. По предварительной договоренности с китайскими лидерами [364] Киссинджер тайно посетил Пекин, где встретился с премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем.
Это был прорыв в американо-китайских отношениях, «замороженных» после победы народной революции в Китае. Во время переговоров Г. Киссинджер заявил, что «США более не являются врагом Китая, не будут более изолировать Китай, поддержат предложение о восстановлении членства КНР в ООН, но выступают против изгнания из ООН представителей Чан Кайши»{302}.
В своих мемуарах Г. Киссинджер неоднократно отмечал, что американо-китайское сотрудничество с самого начала мыслилось в Вашингтоне, а равно и в Пекине, как направленное против СССР. Взаимодействие между США и КНР, подчеркивал Киссинджер, «отражало геополитическую реальность, проистекавшую из беспокойства в связи с увеличением советской мощи», и должно было побудить Советский Союз к «сдержанности и сотрудничеству». Именно Г. Киссинджеру принадлежит авторство термина «гегемонизм», который вскоре вошел в политический язык Пекина для обозначения Советского Союза{303}.
Во время своего визита Киссинджер намекнул китайским лидерам на возможность развития некоторых форм сотрудничества двух стран в сфере безопасности и представил им разведывательную информацию о советском военном развертывании на Дальнем Востоке, а также пообещал проинформировать их обо всех договоренностях США с СССР, которые так или иначе затрагивают интересы Китая»{304}.
Вслед за секретным визитом Киссинджера в Пекин отношения между двумя странами активизировались и стали наполняться реальным содержанием.
28 июля 1971 г. американское правительство объявило о временном прекращении полетов разведывательных самолетов SR-71 и беспилотных летательных аппаратов ВВС США в воздушном пространстве КНР с разведывательными целями{305}. Тем самым практически утрачивало силу соглашение между гоминьдановским Китаем [365] и США от 21 ноября 1945 г. о предоставлении американским ВВС права осуществлять бесконтрольные аэрофотосъемки всей территории Китая, прежде всего областей, граничащих с СССР{306}.
В октябре 1971 г. помощник президента США по вопросам национальной безопасности Г. Киссинджер во время своего второго рабочего визита в КНР в знак особо доверительных отношений с Пекином передал китайской стороне фотоснимок советских военных объектов, сделанный из космоса{307}. Однако главное внимание в ходе октябрьского визита доверенного американского посланца в Пекин было сосредоточено на подготовке официального визита в КНР американского президента.
В это же самое время на XXVI сессии Генеральной Ассамблеи ООН КНР была восстановлена — или скорее принята — в Организацию Объединенных Наций. Длительная американская блокада этого решения ООН закончилась, Тайвань лишился места в этой организации, а КНР получила фактически статус великой державы. Это была великая победа китайской дипломатии, которая, однако, стала возможной только благодаря изменившейся позиции Вашингтона.
В феврале 1972 г. с официальным визитом в Пекин прибыл президент США Р. Никсон. В ходе шести раундов переговоров Р. Никсона с премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем при сопоставлении позиций двух сторон по международным проблемам были выявлены как точки соприкосновения, так и серьезные противоречия. Это нашло свое отражение в совместном Шанхайском коммюнике от 28 февраля 1972 г.
Общность позиций проявилась прежде всего в явно антисоветской направленности совместного коммюнике, что было закодировано термином «борьбы против гегемонизма». Как подчеркивалось в тексте этого документа, «каждая из сторон не стремится к установлению своей гегемонии в азиатско-тихоокеанском регионе; каждая из сторон выступает против усилий любой другой страны или блока государств установить такую гегемонию». Китайские источники прямо отмечают, что это положение «в действительности провозгласило борьбу против советского гегемонизма стратегической основой китайско-американских отношений»{308}. [366]
Начав движение в направлении взаимодействия с Китаем, Вашингтон не упускал из виду и отношения с СССР. Американское военно-политическое руководство трезво оценивало военно-политическую обстановку в мире и понимало, что решающим фактором ее развития является комплекс советско-американских отношений. Разыграв «китайскую карту», Вашингтон приступил к «игре» с Москвой по крупному.
Первый ход в этой «игре» был сделан американцами, и был он как две капли воды похож на начало «китайской партии».
В апреле 1972 г., всего через два месяца после официального визита Никсона в Пекин, в Москву тайно приехал Генри Киссинджер. Инициатива этой акции принадлежала самому президенту Р. Никсону. Последний не доверял своему госдепартаменту, считая, что в его стенах, как воду в сите, никаких тайн не удержишь{309}. О пребывании Киссинджера в СССР до самого его отъезда в США не знал даже американский посол в Москве Дж. Бим.
Состоявшиеся переговоры Брежнева с Киссинджером были достаточно продуктивны: уже 22 мая 1972 г. в Москву впервые в истории США с официальным визитом прибыл президент США Ричард Никсон. В повестке дня переговоров стояли вопросы международной обстановки, ситуация во Вьетнаме, однако главным их содержанием было стремление сторон установить личные, доверительные отношения между лидерами двух сверхдержав. В прямой постановке на тех переговорах скорее всего проблемы советско-китайских отношений не обсуждались.
В мае 1973 г. в Москву для подготовки ответного визита советского лидера в США вновь прибыл Г. Киссинджер. На этот раз встреча американского посланника с Л. Брежневым происходила в Завидово, любимом месте отдыха Генерального секретаря ЦК КПСС. Именно там, в один из дней после успешной охоты на кабанов, в неформальной обстановке охотничьего домика за нехитрой трапезой состоялся доверительный обмен мнениями между Брежневым и Киссинджером по китайской проблеме.
В. М. Суходрев, личный переводчик Л. Брежнева, описывает в своих мемуарах тот разговор и связанные с ним проблемы:
«Дело в том, что проблема развивающихся отношений между США и Китаем была для советского руководства крайне важной и острой. Существовали большие опасения, что США могут, как [367] тогда говорили, разыграть «китайскую карту», то есть шантажировать СССР перспективой установления особых отношений с Китаем в ущерб нашим интересам. Отношения СССР и КНР тогда были обострены до крайности.Брежнев без обиняков взял быка за рога, прямо спросил Киссинджера:
— Как объяснить политику сближения с Китаем, которую проводит президент США? Как совместить ее с заявлениями Никсона о желании развивать и укреплять дружественные отношения с СССР?
При этом Брежнев вспомнил о заявлении, сделанном президентом в феврале 1972 г. Тогда, выступая с речью на банкете в Шанхае, Никсон, обращаясь к главе китайского правительства, сказал: «Наши два народа сегодня держат будущее всего мира в своих руках...»
Генри Киссинджер внимательно выслушал Генсека и стал довольно пространно объяснять, что политика США в отношении КНР никоим образом не направлена против интересов СССР, отношениям с которым США придают приоритетное значение. Что же касается упомянутого заявления президента Никсона в Шанхае, то, мол, сделано оно было на банкете, без подготовленного текста, экспромтом, да еще после хорошей дозы китайской рисовой водки маотай.
Брежнев, казалось, был удовлетворен ответом Киссинджера, и дальнейшая беседа уже не носила политического характера»{310}.
И все же, несмотря на удовлетворение Л. И. Брежнева ответом Киссинджера по поводу американской политики в отношении Китая, опасения у Москвы остались. К сожалению, эти опасения были не беспочвенны.
В 1975 г. Г. Киссинджер, уже будучи госсекретарем США, откровенно высказался о целях американо-китайского сближения: «Соединенные Штаты и Китайская Народная Республика вновь сблизились после двух десятилетий по прагматическим соображениям. Обеими нашими странами руководил взаимный интерес, без иллюзий, в стремлении открыть новое начало... Мы и Китайская Народная Республика заинтересованы в том, чтобы мир был свободен от доминирования посредством военной силы и угроз, того, что наше совместное коммюнике охарактеризовало в качестве «гегемонии». Мы заявили, что наши страны не будут [368] стремиться к гегемонии и каждая из них будет противостоять попыткам других добиваться гегемонии...»{311}
С этого времени борьба против «гегемонизма», под которой в Пекине однозначно понимали Советский Союз, стала превалирующей тенденцией внешней политики Китая. В Пекине была провозглашена концепция «трех миров», в соответствии с которой внешнеполитическая стратегия КНР нацеливались на противоборство двум «сверхдержавам» «первого мира» — США и СССР при сохранении строгой дифференциации в отношении них. В официальных китайских источниках отмечалось: «Советский социал-империализм является империалистической державой, следующей по пятам США и являющейся потому более агрессивной и авантюристической... Из двух сверхдержав СССР — самый свирепый, наиболее безрассудный, наиболее предательский и наиболее опасный источник мировой войны»{312}.
Итак, на рубеже 60–70-х гг. Советский Союз оказался перед лицом серьезной опасности, возникшей в связи с установлением и развитием американо-китайских отношений. И без того крайне натянутые, а то и откровенно враждебные советско-китайские отношения с начала 70-х гг., когда в большую советско-китайскую «игру» вступили США, стали еще более сложными.
Обстановка, создавшаяся тогда в международных отношениях, была уникальна для Вашингтона. Кризис в советско-китайских взаимоотношениях позволил ему занять место «мудрой обезьяны», наблюдающей с высокой горы за схваткой двух «тигров». Сам Киссинджер, касаясь политики США в отношении Москвы и Пекина, в своем докладе президенту Никсону по итогам визита в КНР в феврале 1973 г., перефразируя известную американскую пословицу, отмечал: «...Нам нужно иметь наш «маотай» и пить нашу водку»{313}. Суть такой политики заключалась во взвешенном подходе по отношению к двум другим сторонам «треугольника». Киссинджер, как главный архитектор внешней политики США, с самого начала считал, что «геополитическим интересам Соединенных Штатов отвечает обеспечение независимости и территориальной целостности Китая перед лицом советской угрозы. Однако в то же время Америка не хотела быть [369] вовлеченной в грубую конфронтационную политику, к которой призывал Пекин»{314}.
В нужный момент Вашингтон делал реверанс в ту или иную сторону, разжигая недоверие и враждебность между Москвой и Пекином. Так, в частности, директор ЦРУ США Р. Хелмс еще до нормализации отношений с Китаем неоднократно организовывал «утечки» сведений о «предстоящем нападении» СССР на КНР. Вашингтон немедленно доводил до сведения китайцев предложения, которые Л. И. Брежнев якобы делал президентам Р. Никсону, а затем Дж. Форду относительно создания «формального союза против Китая»{315}.
Такое крайне выгодное для США положение сохранялось практически до конца 80-х гг., до развала Советского Союза. «Китайская карта» в конечном счете помогла Вашингтону выиграть «холодную войну» и устранить главную угрозу своим интересам, политике и ценностям со стороны некогда мощной сверхдержавы — СССР.