Дыхание «горячей» войны в Европе, 1958–1962 гг.
«Недремлющее око» под землей и в воздухе
Берлинский кризис (1958–1962 гг.) вошел в историю как один из опаснейших эпизодов «холодной» войны.
В случае Берлинского кризиса (1948–1949 гг.) Сталин пытался ликвидировать анклав западного влияния внутри советской оккупационной зоны и заодно помешать западным планам образования Федеративной Республики Германии (ФРГ). В 1958–1961 гг. Хрущев рассматривал Западный Берлин как плацдарм для подрывных действий ФРГ и западных разведок против Германской Демократической Республики (ГДР) и социалистической системы в целом, но уже не пытался ликвидировать этот плацдарм силой. И тем не менее это едва не закончилось войной.
В отличие от Сталина, для которого ГДР долгое время была лишь плацдармом для укрепления советского влияния во всей Германии и Европе в целом, Хрущев прежде всего добивался от Запада признания ГДР, послевоенных границ в Европе и на этой основе — перехода от конфронтации к разрядке и снижению уровней военного противостояния на континенте.
Полной стабилизации обстановки в ГДР после подавления восстания 1953 г. не наступило. Только в 1956 г. ежемесячно через Берлин в Западную Германию нелегально бежало в среднем до 30 тысяч человек, преимущественно представителей интеллигенции, а также квалифицированных рабочих. Обратный поток не превышал 1500 человек в месяц — главным образом это были старики и инвалиды, пожелавшие возвратиться к «родным очагам», чтобы получать повышенные социальные льготы{107}.
В ГДР понимали, что «открытая» западная граница приносила стране немалый экономический ущерб. Совокупные потери республики в этой сфере к началу 60-х гг. оценивались в 100 млрд марок{108}.
В конце августа 1958 г. Ю. В. Андропов, в то время заведующий Отделом ЦК КПСС по связям с социалистическими странами, информировал Президиум ЦК о тяжелом положении в ГДР в связи с растущим исходом интеллигенции на Запад. Он в осторожной форме намекнул, что дело не только в лучшей материальной обеспеченности специалистов в ФРГ, но и в политическом курсе Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), ущемлявшей [188] престиж интеллигенции, и рекомендовал Хрущеву повлиять на В. Ульбрихта во время его отпуска в подмосковном санатории, чтобы руководство ГДР усилило «коммунистическое влияние на немецкую интеллигенцию».
Тем более что под воздействием венгерских событий 1956 г. в ГДР усилились антиправительственные выступления и забастовки, чему в немалой степени способствовали западные державы, спецслужбы, стремившиеся дестабилизировать ситуацию в Восточной Германии.
В 1951–1956 гг. американским ЦРУ и британской разведкой СИС была разработана и проведена знаменитая операция «Берлинский туннель», суть которой состояла в проникновении и подключении к важнейшим линиям связи советских и восточногерманских учреждений через специально построенный глубокий туннель под советским сектором в Берлине. В свое время аналогичную операцию под кодовым названием «Серебро» западные спецслужбы провели в советской зоне оккупации Вены. Туннель, прозванный американскими разведчиками «Нора Харви», был фактически готов к апрелю 1956 г., но воспользоваться им так и не удалось — «подземные работы» стали известны органам КГБ СССР.
Не оставались в долгу советские и восточногерманские спецслужбы, которые постоянно наращивали разведывательные усилия в отношении Западной Германии и группировки вооруженных сил США в Германии.
Самым продуктивным агентом КГБ, действовавшим в западногерманской разведке, стал X. Фельфе, который в 1958 г. возглавил в западногерманской разведслужбе БНД отдел контрразведки, занимавшийся Советским Союзом{109}. От него постоянно поступала информация о планах «подрыва экономического и политического развития ГДР», «активизации психологической войны» и «переманивания рабочей силы» со стороны ЦРУ и БНД.
Эффективность действий советской и восточногерманской разведок значительно повысилась после создания в составе Министерства государственной безопасности ГДР в 1956 г. Главного управления разведки (ГУР).
С момента основания этого ведомства и на протяжении целого поколения его главой, а также автором различных оригинальных программ внедрения агентов был Маркус Вольф, сын видного [189] немецкого писателя-коммуниста, вынужденного бежать в Москву после прихода к власти Гитлера.
Ко времени выхода в отставку в 1987 г. за Вольфом закрепилась репутация блестящего разведчика и талантливого организатора, сумевшего вывести восточногерманскую разведку в ряд ведущих спецслужб мира.
Агенты М. Вольфа часто использовали т.н. «наступление на секретарш» — соблазнение одиноких женщин, обычно среднего возраста, состоявших на государственной службе и имевших доступ к секретной информации. В этих сетях в середине 50-х гг. оказалась И. Ремер, секретарь в боннском Министерстве иностранных дел. Она передавала листы копировальной бумаги с отпечатками секретных документов своему соблазнителю К. Хелмерсу, нелегалу ГУР. После своего ареста в 1958 г., когда стали известны методы работы восточногерманской разведки, Хелмерса с легкой руки журналистов стали называть «красный Казанова»{110}. Однако никакая разведка не могла решить экономические проблемы ГДР.
В состязании двух немецких политико-экономических систем особую роль суждено было сыграть Берлину. Находясь на положении анклава на территории Восточной Германии, но в то же время тесно вросший в западногерманскую экономику, Западный Берлин олицетворял собой экономическое благоденствие и политические свободы, что еще более контрастировало с далеко не безоблачными реалиями ГДР.
В 1957 — начале 1958 г. ГДР осуществила целый ряд мер, направленных на повышение производительности труда в сфере сельского хозяйства и промышленности, не приведших, однако, к ощутимым результатам. Стагнация в восточногерманской экономике накладывалась на обострение военно-политических реалий вокруг нее.
После того как ГДР и ФРГ стали членами противостоящих военно-политических блоков — соответственно Варшавского Договора и НАТО, — началось ускоренное перевооружение обоих германских государств. Это происходило вопреки ограничениям, оговоренным в решениях Потсдамской конференции. В декабре 1957 г. Совет НАТО санкционировал размещение на территории Западной Германии ядерных ракет средней дальности. Напряженность [190] в межгосударственных отношениях ГДР и ФРГ вскоре приобрела кризисные черты.
Если быть точнее, то в период с ноября 1958 г. по октябрь 1961 г. произошел не один, а два Берлинских кризиса.
Первый начался 27 ноября 1958 г. и продлился до конца 1959 г.
Признаком приближавшегося кризиса стала нота, направленная правительством ГДР четырем державам 4 сентября 1958 г. В документе содержалось предложение о создании комиссии из представителей Западной и Восточной Германии для подготовки мирного договора. В свою очередь 18 сентября советская сторона направила трем западным державам ноту с поддержкой этого предложения ГДР. Тем самым Москва начала свое первое пропагандистское наступление.
На тот момент соотношение стратегических сил было не в пользу Москвы. США обладали подавляющим стратегическим превосходством в ядерном оружии и средствах его доставки, разместив это оружие прежде всего на тяжелых бомбардировщиках. СССР сделал ставку на развертывание межконтинентальных баллистических ракет. Накануне Берлинского кризиса в начале ноября 1958 г. Н. Хрущев заявил о том, что производство межконтинентальных ракет в стране поставлено на серийную основу. На самом деле в Советском Союзе это производство значительно уступало американским показателям.
Однако в Вашингтоне не были до конца уверены, что Хрущев так безоглядно блефует. В целом общественное мнение на Западе было склонно воспринимать ядерные угрозы Москвы всерьез. 27 ноября была опубликована советская нота, содержавшая требование о выводе западных оккупационных сил из Западного Берлина и его последующей трансформации в «свободный город» в шестимесячный срок.
В ходе кризиса активную роль в качестве средства давления на кремлевских политиков сыграло восточногерманское руководство. Первое лицо в ГДР, В. Ульбрихт, при этом действовал смело и напористо, прекрасно понимая, какова цена той огромной ставки, которую Москва сделала на ГДР.
Берлинский кризис 1958 г. пришелся на переломный в определенном смысле период американской внешней политики. Подходила к концу эпоха Д. Ф. Даллеса, который умер после тяжелой болезни в мае 1959 г. Все очевиднее становилась несостоятельность его внешнеполитической позиции, которая наиболее наглядно проявилась в концепции «массированного возмездия» — всеобщего [191] массированного удара всеми стратегическим силами США по территории Советского Союза. Эта доктрина была сформулирована им еще в 1954 г. В противовес этой утопичной и крайне опасной концепции начальник штаба армии генерал М. Тейлор впервые сформулировал так называемую концепцию «гибкого реагирования», которая предполагала избирательное использование в случае кризисных ситуаций не только и не столько ядерного оружия, сколько широкого набора других военных средств, включая и обычные силы. Впоследствии Тейлор смог с успехом реализовать свою доктрину, став военным советником в администрации Кеннеди.
Обстановка вокруг Западного Берлина резко обострилась после скандальной речи Н. Хрущева на собрании Советско-польского общества дружбы в Москве 10 ноября 1958 г., в которой он заявил: западные державы должны отказаться от своих оккупационных прав в Западном Берлине. В противном случае Советский Союз в одностороннем порядке передаст свои оккупационные функции правительству ГДР. Вместе с контролем над всеми коммуникационными сообщениями с Западным Берлином. При этом Хрущев подчеркнул: СССР будет рассматривать любую силовую акцию или провокацию против ГДР как нападение непосредственно на Советский Союз{111}.
Столь наступательная, бескомпромиссная позиция Хрущева объяснялась целым рядом обстоятельств.
Одним из них была безусловная поддержка Хрущевым коммунистического режима ГДР. По мнению советского лидера, руководители ГДР, особенно Вальтер Ульбрихт, показали себя надежными и верными друзьями, «оплотом мира» сравнительно с откровенно конфронтационной и подрывной дипломатией ФРГ. В. Ульбрихт постоянно предостерегал Москву от недооценки опасности германского милитаризма, который с помощью американцев может разрушить социалистический лагерь, в том числе и «мирным путем», через экономическое сближение и двусторонние соглашения о границах.
Внутри социалистического блока тем временем нарастали трения. Ряд восточноевропейских стран, прежде всего Польша, не желал искусственно сдерживать свой экономические контакты с ФРГ и Западным Берлином.
На советскую позицию в германском вопросе повлиял еще один серьезный фактор — китайский. В 1957 г. на Совещании [192] коммунистических и рабочих партий в Москве лидер КНР Мао Цзэдун призвал советское руководство занять более жесткую позицию в отношениях с Западом. Китайцы предлагали Кремлю вообще отказаться от переговоров по вооружениям до тех пор, пока западные страны не признают КНР и ГДР. Советское руководство, хотя открыто и не поддержало эту идею, тем не менее не могло не учесть мнение своего самого мощного союзника. В начале августа 1958 г. Хрущев вновь встретился с Мао Цзэдуном, на этот раз уже в Пекине, и убедился: китайский руководитель принципиально не согласен с советской политикой «мирного сосуществования».
Тогда же в августе, вскоре после отъезда Хрущева, китайское руководство, демонстрируя все большую независимость от Кремля, инициировало международный кризис вокруг островов в Тайваньском проливе и одновременно начало «большой скачок» к социализму в народном хозяйстве. Хрущев не мог не учитывать, ради сохранения хотя бы видимости единства в социалистической системе, особой, все более ужесточавшейся позиции Пекина.
К концу лета 1958 г. Н. С. Хрущева, как свидетельствуют очевидцы, в буквальном смысле «одолевали мысли» о том, как в дальнейшем реализовывать политику «мирного сосуществования».
Молотов и другие оппозиционеры обвиняли Хрущева в недостаточной заботе о престиже СССР, в подрыве основ политического курса, благодаря которому Советский Союз стал великой державой. По словам О. Я. Трояновского, в тот период помощника председателя Совета Министров по внешнеполитическим делам, Хрущева в буквальном смысле преследовала «тень Молотова и укоры критиков».
В конце концов Н. Хрущев выбрал следующий вариант действий в отношении Западного Берлина. Вместо того чтобы удушать город блокадой, предполагалось постепенно переориентировать его экономику на восточные рынки, интегрировать его в систему кооперации социалистических стран, сохраняя при этом его «особый» статус.
Впервые идея о статусе «свободного города» для Западного Берлина возникла у Хрущева в конце августа 1958 г.
Хрущев также не планировал каких-либо военно-политических акций против Западного Берлина, но был не прочь держать Запад в напряжении. Он верил в то, что западные страны не станут начинать из-за города войну и в конце концов пойдут на переговоры по германскому вопросу. [193]
Оценки советских экспертов, однако, были более тревожными. В ноябре 1958 г. Главное Разведывательное Управление ГШ докладывало в ЦК КПСС, что, если ГДР нарушит права западных держав в Берлине, с их стороны не исключены военные контрмеры. Советский посол в ГДР Г. М. Пушкин также пытался предостеречь Хрущева, говоря о том, что советская политика чревата риском эскалации кризиса, но советский лидер отмел его возражения. В дальнейшем возражать уже не смел никто.
В конце декабря 1958 г. министр иностранных дел СССР А. А. Громыко представил Хрущеву проекты двух мирных договоров: совместный с Западом договор с двумя германскими государствами и двусторонний — сепаратный — договор с ГДР. По замечанию Громыко, Запад, «разумеется», не согласится с общим договором, который неизбежно привел бы к распаду НАТО. Записку министра можно рассматривать как осторожное предупреждение Хрущеву: если переговоры с западными странами зайдут в тупик, тогда СССР будет вынужден выполнять свое обещание, данное восточногерманскому руководству.
Опасность заключалась в том, что с самого начала конфликта Ульбрихт не скрывал, что не верит в возможность статуса «вольного города» для Западного Берлина. В феврале 1959 г. он послал в Москву свои замечания к советскому проекту о будущем устройстве Западного Берлина, заявив, что «территория Западного Берлина должна рассматриваться в принципе как часть территории ГДР» и что «железнодорожные и водные пути вольного города Западный Берлин остаются собственностью ГДР». Вопрос мирной интеграции Западного Берлина в ГДР в руководстве Восточной Германии по существу даже не изучался. Ставка окончательно была сделана на «отрыв» Западного Берлина от ФРГ не экономическими, а административными, а если нужно — и военными методами. Предполагалось, что Москва окажет всю необходимую помощь.
Риск прямого столкновения возрастал. За три дня до выступления Н. Хрущева 10 ноября 1958 г. госсекретарь США А. Даллес подтвердил решимость США отстаивать свои права в Западном Берлине, «если потребуется, военной силой»{112}.
10 ноября, словно в подтверждение жесткого выступления Хрущева, советские истребители атаковали американские разведывательные [194] самолеты сразу в двух местах: один над Балтийским морем, другой — над Японским.
В ответ американский президент Эйзенхауэр заявил: «Наши силы в городе представлены только разрозненными гарнизонами. Реальная оборона Берлина лежит теперь в публично выраженном намерении Запада оборонять его, если необходимо, любым способом, в том числе и военным»{113}.
Угрозы явные, угрозы мнимые
14 ноября СССР прибегнул к первым практическим шагам, приведшим к эскалации напряженности вокруг Западного Берлина. На автобане в предместьях Берлина были задержаны три американских военных грузовика.
Генерал Л. Норстад, представитель американского командования в Европе, проинформировал Вашингтон о том, что отныне он намерен отправлять грузовой транспорт по автобану Берлин — Хелмштедт только в сопровождении вооруженного конвоя. В случае попыток задержания конвоев советскими солдатами Норстад был готов отдать приказ о применении для их освобождения так называемой «минимальной силы».
В министерстве обороны США уже упомянутый генерал М. Тейлор вплотную занялся разработкой плана чрезвычайных действий на случай обороны Берлина обычными (неядерными) средствами{114}.
Еще более жестоко был настроен западногерманский канцлер К. Аденауэр. Не дожидаясь консультаций с другими западными лидерами, Аденауэр 12 ноября предупредил Москву об опасности нарушения международных соглашений по четырехстороннему статусу Берлина.
Тем не менее Хрущев продолжал засыпать западные столицы ультимативными нотами, предлагавшими все то же — пересмотр статуса Западного Берлина. Он ссылался на то, что соглашения военного времени безнадежно устарели и что Москва в своих действиях руководствуется только мирными намерениями. Хрущев подчеркивал: непоколебимая позиция СССР заключается в Предоставлении Западному Берлину статуса «свободного города» при [195] четырехсторонней гарантии и, возможно, под наблюдением ООН. Для Запада эти условия были абсолютно неприемлемы.
Отказавшись от идеи вооруженных конвоев, Эйзенхауэр тем не менее принял решение полностью доукомплектовать все американские части в Европе. Это был недвусмысленный сигнал Москве о решимости США выполнять свои обязательства в отношении Западного Берлина.
После некоторых колебаний американский президент подтвердил возможность применения ограниченной военной силы в Берлинском кризисе и утвердил план чрезвычайных действий, который предусматривал:
1) отказ признавать любую замену на транспортных коммуникациях, ведущих в Западный Берлин, советских представителей восточногерманскими;
2) в случае подобной попытки сопровождать конвой вооруженной охраной, имеющей приказ — в случае принудительной остановки — открывать огонь;
3) эвакуация членов семей американских служащих из Берлина и, возможно, в ближайшем будущем из всей Германии{115}.
Военные приготовления в Западной Германии и Берлине предполагалось осуществлять вплоть до истечения срока советского ультиматума. Не исключалось, что эти приготовления будут вскрыты советской разведкой и расценены как решимость западных держав оборонять Западный Берлин.
Эти меры привели к дальнейшему росту напряженности.
2 февраля 1959 г. советские блок-посты остановили продвижение американского военного конвоя на автобане Берлин — Хелмштедт с намерением провести проверку перевозимых грузов. Встретив решительный отказ, советские солдаты задержали конвой. Москва немедленно получила американскую ноту, в которой советские действия были охарактеризованы как «явное нарушение американского права свободного доступа в Берлин». Конвой был пропущен.
Инцидент выявил существенные различия американского и британского подходов к разрешению нарастающего кризиса. Днем позже британский военный конвой, столкнувшись с советскими требованиями, подчинился советским требованиям{116}. Премьер-министр [196] Великобритании Г. Макмиллан был более склонен к уступкам, расценивая американские действия как чрезмерно жесткие.
Тем временем в США продолжалось рассмотрение возможных сценариев применения ограниченной силы в Берлине. 25 февраля 1959 г. на своей пресс-конференции Эйзенхауэр подтвердил наличие «пока еще уточняющихся планов по обороне Берлина». 5 марта министр обороны США Макэлрой заявил, что возможная война по поводу Берлина неизбежно выйдет за рамки ограниченной. Он впервые поднял проблему осуществления превентивной войны Запада против Советского Союза, «если будет понято, что Москва готовит военное наступление»{117}.
Осложнявшаяся обстановка вынудила премьер-министра Макмиллана 21 февраля срочно прибыть в Москву для двусторонних переговоров с Хрущевым. Во время визита Макмиллан предложил провести совещание министров иностранных дел по спорной проблеме. Москва приняла это предложение, хотя для Хрущева предпочтительней была бы встреча на высшем уровне. Он был явно уязвлен пренебрежительным отношением американцев к своим угрозам и выпадам.
23 мая Москва в официальной ноте выразила резкий протест по поводу планов Вашингтона разместить на территории Западной Германии тактическое ядерное оружие. Вашингтон проигнорировал и эту ноту, не удостоив ее даже формального ответа.
В период между 25 мая и 4 июня Хрущев во главе правительственной делегации находился с официальным визитом в Албании, где выступил с целым рядом воинственных речей, в том числе подвергнув критике действия США по размещению ракетных баз НАТО в Турции и Греции. По возвращении в Москву 6 июня он выступил с речью, в которой предложил создать на Балканах безъядерную зону. В противном случае СССР угрожал разместить советские военные базы в Албании и Болгарии в непосредственной близости от баз агрессоров. Спустя пять дней, уже в Риге, советский лидер выступил с предложением о создании безъядерной зоны для скандинавских стран и Прибалтики{118}. Своего апогея воинственная риторика Хрущева достигла 23 июня, когда советский руководитель в беседе с А. Гарриманом подтвердил свою позицию [197] в отношении берлинского вопроса, едва не сорвавшись на крик: «Если вы пошлете танки, они будет сожжены, и не заблуждайтесь в отношении этого. Если вы хотите войны, вы получите ее, но запомните: это будет ваша война. Наши ракеты полетят автоматически»{119}.
В своих воспоминаниях Эйзенхауэр приводит некоторые подробности сложившейся ситуации: «Хрущев объявил о своем намерении ликвидировать права Запада в Берлине и стал хвастаться ракетами, размещенными в Китае. Он утверждал, что советские истребители в состоянии подбить любую нашу межконтинентальную ракету и делал расточительные заявления относительно количества и характеристик советских межконтинентальных ракет. Он утверждал, что, тратя 30 миллиардов рублей на баллистические ракеты, Москва может уничтожить любой промышленный центр в США и в Европе, но лично он, конечно, предпочитает не делать этого»{120}.
Ситуация вокруг Берлина продолжала ухудшаться. Стороны все чаще от слов переходили к действиям. 27 марта командование американских ВВС решило проверить советскую систему ПВО и направило в сторону Берлина несколько военно-транспортных самолетов. Они сразу же подверглись облету советскими истребителями и были вынуждены повернуть обратно. Два дня спустя советские истребители вновь повторили свой маневр в отношении поднявшихся в воздух американских транспортных самолетов, заставив их вернуться на базу. 15 апреля, несмотря на протесты Москвы, американские транспортники опять поднялись в воздух. На этот раз они проигнорировали близость советских истребителей и благополучно приземлились на аэродроме в Западном Берлине.
В ответ Москва активизировала действия по передаче восточногерманским властям права контроля за перемещением военных грузов между ФРГ и Западным Берлином. Восточногерманские таможенные власти впервые попытались подвергнуть проверке содержимое американского военного конвоя. После этого американские конвои стали следовать в Западный Берлин в сопровождении хорошо вооруженной охраны, а самолеты НАТО были перебазированы из Франции на аэродромы Западной Германии. [198]
Дело принимало опасный оборот: любой незначительный инцидент, в том числе и случайный, мог привести к широкомасштабному военному столкновению.
Именно в этот напряженный момент Хрущев на встрече с группой американских сенаторов в Кремле 7 июля 1959 г. намекнул о своем желании посетить США.
В западных столицах поняли — Хрущев дрогнул.
На следующий день на пресс-конференции Эйзенхауэр выразил недоумение в отношении желания Хрущева, однако не исключил возможности его официального визита в США.
Попытка Хрущева нормализовать отношения с США объяснялась не только стремлением избежать военного конфликта вокруг Берлина. Едва ли не более важной причиной явились нараставшие противоречия между Москвой и Пекином. Поворотным пунктом в советско-китайских отношениях стало решение Хрущева отказаться помочь КНР в создании атомной бомбы. Несмотря на предшествующую секретную договоренность.
После XXI съезда КПСС, завершившего свою работу 5 февраля 1959 г., в отношениях между компартиями СССР и КНР установилось «напряженное перемирие».
Вслед за этим едва не сорвался запланированный визит в США Н. Хрущева из-за очередного инцидента. Советский траулер «Новороссийск» был обнаружен и задержан американскими военно-морскими силами в районе, где чаще всего происходили «странные обрывы» кабеля американской правительственной линии связи. 26 февраля на борт траулера поднялась американская экспертная группа для инспекции. Она подтвердила подозрения, что экипаж траулера занимался «запрещенной деятельностью». В своем ответе 4 марта советское правительство отмежевалось от выдвинутых обвинений, но в конце концов решило «замять» неуместное происшествие.
В такой обстановке Хрущев отправился в свою поездку по США. В сентябре 1959 г. Эйзенхауэру на встрече с Хрущевым в Кэмп-Дэвиде удалось убедить советского лидера, что по берлинскому вопросу должны быть проведены дополнительные переговоры, не ограниченные ультимативным сроком Москвы.
После встречи двух лидеров разногласия в отношении Берлина утратили черты острого кризиса и на полтора года приняли форму вялотекущей конфронтации. Москва неформально отказалась от ультиматума, но реально продолжала придерживаться своих требований, хотя добиться их удовлетворения так и не сумела. [199]
Неудача, которую советская сторона потерпела в 1958–1959 гг. в отношении Берлина, во многом обусловливалась тем, что Запад уже имел достаточно объективную информацию о состоянии Советской Армии. Этим он был обязан шпионской деятельности одного из самых ценных своих агентов, полковника ГРУ О. Пеньковского. Тот в первую очередь предоставил Западу достоверную информацию о реальном состоянии стратегических ядерных сил, которое, как оказалось, было на «несколько порядков ниже заявленного Н. Хрущевым».
Не зная уровня информированности Запада, Хрущев не уставал делать грозные заявления. Так, в речи 6 октября 1959 г. советский вождь заявил, что Москва «опережает все другие страны в производстве ракет»{121}. Месяц спустя на встрече с журналистами Хрущев утверждал: «В настоящее время мы накопили такое количество ракет, такое количество атомных и водородных боеголовок, что если они (западные державы) нападут на нас, мы сотрем с земли всех наших потенциальных противников». Он стал описывать свой визит на советский военный завод, где, по его словам, «производят на конвейерной линии 250 ракет с водородными боеголовками»{122}. 1 декабря 1959 г., уже находясь в Будапеште, Хрущев, увлекшись, вновь стал утверждать, что у Советского Союза достаточно ядерных ракет, чтобы «стереть с земли всех наших потенциальных противников». В этой же речи он вновь стал угрожать подписанием сепаратного мирного договора с Восточной Германией и сделал несколько острых выпадов лично против западногерманского канцлера К. Аденауэра{123}.
14 января 1960 г. в Москве было объявлено о сокращении вооруженных сил на 1 млн 200 тыс. человек. Одновременно Хрущев заявил, что Советский Союз «на несколько лет опережает другие страны в создании и производстве межконтинентальных баллистических ракет», так же как и в осмыслении апокалиптического ужаса ядерной войны, в которой «ни одна столица или промышленный центр не избегут атаки, не просто в первые дни, но в течение первых минут войны».
Жертвой подобных заявлений стали не политики, а напуганная западная общественность, готовая идти теперь на любые расходы ради противостояния «советской угрозе». [200]
Не уставал Хрущев время от времени повторять свою излюбленную угрозу подписать в одностороннем порядке мирный договор с ГДР. В действительности Хрущев давно уже отказался от этой мысли. Несмотря на алармистские заявления В. Ульбрихта.
В январе 1960 г. в ходе беседы с советскими представителями Смирновым и Первухиным Ульбрихт заявил, что ФРГ в любой момент может пойти на военные провокации, например, бомбардировку Дрездена и Лейпцига тактическими ракетами, причем нападение на ГДР западногерманские милитаристы попытаются представить как «внутригерманское дело». В ответ, продолжал Ульбрихт, нам ничего не останется, как бомбардировать Бонн. Эта угроза произвела на советских собеседников сильное впечатление, о чем они немедленно сообщили в Москву. Но Хрущев промолчал. Он готовился к встрече на высшем уровне, которая должна была состояться в мае 1960 г. в Париже.
Конференция, однако, не состоялась. Поводом стало уничтожение советской зенитной ракетой американского разведывательного самолета У-2, пилотируемого лейтенантом Ф. Пауэрсом. Хрущев потребовал от Эйзенхауэра признать ответственность США за полеты У-2 и извиниться перед советским правительством.
Эйзенхауэр отказался.
В ответ последовал знаменитый эмоциональный срыв Хрущева, завершившийся отказом советской стороны участвовать в работе конференции. По сути дела, Хрущев заявил, что с нынешней администрацией США он дела иметь не будет, а дождется новых президентских выборов в этой стране.
30 мая 1960 г. советский министр обороны маршал Р. Я. Малиновский заявил, что если полеты американских самолетов-шпионов У-2 над советской территорией будут продолжены, то Советский Союз не только будет их уничтожать, но и нанесет «сокрушающий удар по базам, из которых они вылетают»{124}. Фактически советские лидеры впервые выступили с угрозой нанести в ответ на провокационные действия США удар по их союзникам, возможно и ядерным оружием.
30 июня Хрущев отправился с официальным визитом в Австрию. На следующий день, 1 июля, советские истребители подбили американский разведывательный самолет РБ-47 над Баренцевым морем. Самолету-нарушителю путем зрительных и радиосигналов предлагалось совершить посадку на советской [201] территории. По существовавшим инструкциям, в случае отказа «объекта» выполнить требование, пункт управления ПВО мог отдать команду на уничтожение самолета. Подобное произошло в сентябре 1958 г., когда американский самолет С-130 с 13 членами экипажа на борту вторгся в воздушное пространство над Арменией и, не реагируя на сигналы советских истребителей, был сбит. Так же поступили и на этот раз с РБ-47. В результате инцидента Хрущев был вынужден прервать визит.
Тем временем в США полным ходом шла предвыборная кампания, в позиции Вашингтона относительно использования военной силы в качестве инструмента внешней политики произошли существенные изменения. 20 июля были проведены испытания ракеты «Поларис», запущенной с атомной подводной лодки «Джордж Вашингтон», а 30 августа прошли спешные испытания новой межконтинентальной баллистической ракеты «Титан», запущенной на расстояние свыше 5 тысяч километров.
18 октября 1960 г. в речи перед собранием Американского легиона в Майами-Бич кандидат в президенты Дж. Кеннеди заявил: «В то время как Советский Союз решил бросить все на совершенствование ракет, мы здесь, в Соединенных Штатах, сократили финансирование ракетных программ. Мы резко сократили наш оборонный бюджет. Мы замедлили модернизацию наших обычных сил, в то время как сегодня Советский Союз в ускоренном темпе создает ракетные ударные силы, которые угрожают нашей способности нанести ответный удар возмездия — и тем самым ставит под угрозу само наше существование»{125}.
В ходе предвыборной кампании Кеннеди неоднократно говорил о необходимости преодоления «ракетного разрыва» между США и СССР. Он лукавил. Никакого разрыва не существовало. США в этой области безоговорочно лидировали. Это стало окончательно ясным в ходе брифинга министра обороны США Р. Макнамары 6 февраля 1961 г.
В Москве было срочно проведено специальное заседание Президиума ЦК КПСС. Однако в создавшихся условиях ничего кардинального предпринять было нельзя: версия «глобальной мощи СССР» уже не могла ввести Запад в заблуждение.
На Президиуме ЦК было принято решение: если в течение шести месяцев не удастся решить берлинскую проблему, будут возобновлены [202] полномасштабные ядерные испытания. Советское посольство в Берлине информировало Москву о «драчливом настроении», охватившем высшие эшелоны Социалистической единой партии Германии. По некоторым данным, 70% активистов партии были готовы хоть завтра идти на штурм Западного Берлина.
Нарастание напряженности в конце концов привело к очередному Берлинскому кризису, который длился с июля до конца 1960 г.
Германия против Германии...
В ответ на планы Бонна набрать рекрутов для западногерманской армии в Западном Берлине Восточная Германия выразила резкий протест. Еще более резкие заявления В. Ульбрихта последовали в ответ на решение Бонна провести заседание нижней палаты — бундестага — в Западном Берлине.
Москва поддержала Ульбрихта, заявив: если подобное заседание состоится, она немедленно подпишет мирный договор с Берлином. Напряженности добавило проведение собраний ряда реваншистских организаций, требовавших возвращения в состав ФРГ территории не только всей Германии, но и земель, отошедших после Второй мировой войны к Польше и Советскому Союзу. Западногерманское правительство пригрозило прервать все торговые связи со своим восточным партнером, если социалистический Берлин будет продолжать препятствовать передвижениям из Западной Германии в Западный Берлин.
В октябре 1960 г. В. Ульбрихт на фоне свертывания «внутригерманской торговли» обратился к Кремлю с просьбой о дополнительной экономической помощи.
30 ноября Хрущев встретился с Ульбрихтом в Москве, в ходе Совещания коммунистических и рабочих партий. Присутствовавшие на встрече министр иностранных дел А. А. Громыко и председатель Госплана А. Н. Косыгин не скрывали своего раздражения чрезмерными притязаниями и чересчур воинственной политикой ГДР.
Хрущев, встав на сторону своего восточногерманского партнера, признал: все виноваты в том, что ГДР еще находится в экономической зависимости от Западной Германии, пообещав дополнительную помощь. Однако объем помощи был уменьшен примерно на треть по сравнению с запрашиваемым. [203]
Одновременно он стремился стабилизировать ситуацию, попытавшись открыть новую главу отношений с США после избрания на президентский пост Дж. Кеннеди.
Первоначально Хрущев публично выразил надежду на улучшение отношений между СССР и США, но речью 6 января 1961 г. сам же и разрушил эту возможность. Касаясь природы современных войн, советский вождь особо выделил так называемые «войны за национальное освобождение», которые поклялся от лица коммунистов поддерживать «от всего сердца и без колебаний». Хрущев высказался об опасности ядерной войны и заявил, что конечной целью коммунизма является его победа во всемирном масштабе в «интенсивной экономической, политической и идеологической борьбе, в рамках мирного сосуществования». В этой же речи он вновь заявил о готовности подписать сепаратный мирный договор с ГДР{126}.
В целом речь Хрущева произвела очень сильное впечатление на Дж. Кеннеди, который принял ее, по существу, за программное изложение основных целей советской политики в глобальном масштабе. Обсуждению этой речи было посвящено специальное заседание Совета национальной безопасности США.
В то время как Запад был встревожен агрессивностью Хрущева, Ульбрихт, напротив, был глубоко разочарован двойственностью советской политики. 18 января 1961 г. он направил Хрущеву послание на 15 страницах с изложением своей позиции по проблемам политики в германском вопросе и экономики Восточной Германии. Там, в частности, говорилось:
«...Уже два года прошло с момента заявления товарища Хрущева по вопросу о Западном Берлина в ноябре 1958 г. Ныне, в 1961 г., сложились благоприятные условия для ликвидации, по крайней мере частичной, остатков войны в Западном Берлине и Германии, поскольку правительство Аденуаэра не заинтересовано в обострении ситуации накануне кампании по выборам в бундестаг, равно как и президент Кеннеди не желает какого-либо обострения ситуации в первый год своего президентства».
Хрущев объяснил лидеру СЕПГ, что конфронтация с Западом после инцидента с У-2 преследовала скромную, но важную цель — подготовку к переговорам с более выгодных позиций. Избрание Дж. Кеннеди президентом США, полагал Хрущев, дает новый шанс для переговоров с Западом. В итоге оба лидера пришли к [204] единому мнению о том, что вопрос о сепаратном мирном договоре еще не созрел. Также было решено, что правительство ГДР воздержится от односторонних действий в отношении Западного Берлина и «прежде всего режима контроля за пересечением секторальной границы в Берлине». Хрущев условился с Ульбрихтом и о промежуточном решении: если Запад согласится на переговоры, но при этом сохранит в Западном Берлине символический воинский контингент, то на последующие год-полтора это будет приемлемым компромиссом для СССР и ГДР.
До Хрущева доходила информация о том, что в окружении Кеннеди еще не решили, что делать с «германским вопросом». Некоторые заявления американской администрации можно было расценить как поиск компромиссных развязок. Обнадеживали также контакты советских дипломатов с Э. Баром, доверенным лицом бургомистра Западного Берлина В. Брандта, и другими функционерами СДПГ, которые не скрывали своего недовольства чрезмерно жесткой линией К. Аденауэра.
В конце марта в Москве состоял ось заседание Политического консультативного комитета Варшавского Договора, на котором председательствовал В. Ульбрихт. По итогам встречи 31 марта было издано официальное коммюнике, призывавшее «подписать мирный договор с обоими германскими государствами» и превратить Западный Берлин в «демилитаризованный свободный город»{127}.
Для демонстрации своей решимости Н. Хрущев прибег к своему излюбленному приему — интервью с известным западным журналистом. На этот раз им стал американский журналист У. Липпманн. Спустя два дня после интервью с Липпманном в СССР впервые в истории человечества был осуществлен запуск пилотируемого космического корабля с Ю. Гагариным на борту. Это был подлинный научно-технический прорыв, поразивший весь мир. Действия Советского Союза застали администрацию Кеннеди врасплох. Его первоочередной проблемой было тогда положение в Лаосе, где поддерживаемое американцами правительство терпело неудачу за неудачей от повстанческого движения, опиравшегося на поддержку Советского Союза.
Ответом Вашингтона стала так называемая доктрина «Кеннеди — Макнамары», предполагавшая резкое повышение оборонных расходов и модернизацию всех видов вооруженных сил. [205]
13 апреля, в ходе визита германского канцлера К. Аденауэра в Вашингтон, было опубликовано совместное заявление двух руководителей государств, в котором были фактически проигнорированы все требования советской стороны и выражалась необходимость «мирного объединения Германии на принципах свободы и демократии».
3 и 4 июня 1961 г. в Вене состоялась встреча Хрущева и Кеннеди.
И здесь, как и везде, неординарную личность первого секретаря ЦК КПСС сопровождали казусы. По прибытии Н. С. Хрущева в Вену в его сторону неожиданно полетел увесистый пакет. Находившийся рядом сотрудник охраны накрыл пакет телом. Все с ужасом ждали взрыва. Но обошлось: в пакете оказалось письмо румынского подданного с просьбой помочь ему вернуться на родину.
На встрече с Хрущевым Кеннеди в деликатной форме попросил советского лидера не обострять ситуацию вокруг Западного Берлина. В ответ Хрущев, по его собственным воспоминаниям, решил «поставить молодого президента в безвыходную ситуацию» и угрозами подтолкнуть к поискам компромисса. Как это часто бывало, советского премьера «занесло»: он не просто заявил на весь мир о решимости подписать мирный договор с ГДР в течение года, но и стал угрожать Западной Европе ракетно-ядерной войной. Это не на шутку перепугало руководителей стран НАТО, за исключением Ш. де Голля, который к этому времени достаточно хорошо успел изучить странности советской внешней политики в целом и Н. С. Хрущева в частности.
Разговор глав двух сверхдержав развивался более чем напряженно. Кеннеди прямо отметил, что Берлин является «предметом высочайшей озабоченности для США», увязав эту проблему с обеспечением национальных интересов США. В ответ на эти слова Хрущев недвусмысленно заявил, что «никакая сила в мире не может помешать Советскому Союзу подписать мирный договор к концу года. Для дальнейшей отсрочки нет ни возможности, ни необходимости»{128}.
После Венской встречи Хрущев продолжил свою наступательную стратегию. 15 июня он впервые публично заявил о том, что в конце года завершается последний срок для подписания мирного договора с ГДР. Шесть дней спустя на собрании, посвященном годовщине начала Великой Отечественной войны, Хрущев появился публично в форме генерал-лейтенанта (таково было его [206] последнее воинское звание военного времени). В докладе советский лидер заявил, что СССР возобновит ядерные испытания, если США предпримут то же самое. Проявив озабоченность огромными военными расходами, он тем не менее подтвердил возможность их увеличения в случае необходимости для укрепления обороноспособности страны.
В свою очередь В. Ульбрихт на пресс-конференции 15 июня едва ли не открыто заявил о возможности сооружения стены для изолирования Западного Берлина. Тогда, однако, это заявление прошло фактически незамеченным.
8 июля Хрущев заявил о временной отсрочке в сокращении вооруженных сил и, более того, об увеличении в текущем году оборонных расходов на 25%.
Импульсивные действия Хрущева убедили американский конгресс в необходимости утверждения дополнительных сумм на военные расходы. 21 июня законодатели не только утвердили выделение 12 млрд долларов на производство ракет, боевых кораблей и самолетов, которые запрашивал Кеннеди, но и сверх того выделили дополнительно полмиллиарда долларов на производство тяжелых бомбардировщиков, которые Кеннеди не запрашивал. 25 июля 1961 г. Кеннеди объявил о чрезвычайных мобилизационных мерах: администрация США стремилась показать Хрущеву, что закрытие доступа в Западный Берлин будет рассматриваться как повод для войны. Президент перечислил внушительный список предлагавшихся им мер по повышению боеспособности американских вооруженных сил. В ответ Хрущев через президентского советника Дж. Маклоя ответил очередным залпом воинственной риторики. 28 июля Кеннеди выступил с заявлением, подтверждавшим решимость США защищать свои обязательства по Западному Берлину.
3–5 августа в Москве состоялось закрытое совещание лидеров государств — участников Варшавского Договора, в котором принял участие и наблюдатель от КНР. Повестка дня посвящалась «обмену мнениями по вопросам, относящимся к подготовке и заключению германского мирного договора».
Лидер СЕПГ предлагал изолировать Западный Берлин и взять его под полный контроль, чтобы убедить мировое общественное мнение в «новом соотношении сил», благоприятном для социалистического лагеря. Позиция Хрущева, напротив, как бы раздваивалась: клянясь в верности антиимпериалистическому курсу, он подчеркивал сложность обстановки и риск военной [207] эскалации, надеясь на то, что с правительством Кеннеди удастся договориться в будущем. Советский лидер дал понять, что все его действия направлены на сдерживание Запада, а не на провоцирование возможного вооруженного конфликта. Хрущев уверял своих друзей и союзников, что советская твердость возымела своей действие: «разумные» европейские политики и «близкие к Кеннеди люди» уже отшатнулись от края пропасти; вот-вот Запад пойдет на переговоры. «Там обстановка очень тяжелая», — заключил Хрущев и призвал присутствовавших на заседании деятелей не быть к Кеннеди слишком строгими.
Еще не зная о масштабах предательства полковника О. Пеньковского, военно-политическое руководство СССР по-прежнему стремилось создать у Запада впечатление о громадном росте советской стратегической мощи. 10 июля Хрущев объявил о решении Президиума ЦК КПСС возобновить ядерные испытания и санкционировал испытание на Малой Земле «супербомбы» мощностью в 100 мегатонн. По его словам, это нужно было сделать, чтобы бомба «дамокловым мечом висела над империалистами».
Однако «бряцание оружием» ничего не могло изменить в сложившейся обстановке. Окончательным решением по берлинской проблеме стал вариант, предложенный В. Ульбрихтом. Это была уже упомянутая идея о сооружении между Западом и Востоком каменной стены.
Быть может, решающее влияние на готовность Хрущева поддержать замысел Ульбрихта стала информация, предоставленная советской военной разведкой, об итогах конференции министров иностранных дел четырех западных держав в Париже 5–7 августа 1961 г.
Стало ясно — в случае подписания сепаратного договора с ГДР Запад выступит единым фронтом и, возможно, пойдет на экономические санкции, рассчитанные на подрыв восточноевропейских экономик и возбуждение массового недовольства в Польше и Чехословакии. Не исключалось атомное вооружение ФРГ.
В ночь с 12 на 13 августа 1961 г. на границе с Западным Берлином был установлен строгий пограничный режим, включавший сооружение защитных инженерных сооружений и высокой стены из бетонных плит, получившую в последующем название «Берлинской стены». [208]
Берлинская стена
Водружение Берлинской стены 12 августа стало упреждающим шагом, которого на Западе никто не ждал. Кеннеди рассчитывал, что у него в распоряжении по крайней мере несколько месяцев. В Вашингтоне рассчитывали, что Хрущев приурочит свое официальное заявление о подписании мирного договора с ГДР к XXII съезду КПСС, намеченному на вторую половину октября.
После свершившегося в Вашингтоне стали лихорадочно просчитывать, является ли возведение стены прямым нарушением соглашения о четырехстороннем управлении Берлином. Решили, что нет. Вот как описывал происходившее Т. Соренс, советник президента Кеннеди:
«Все согласились, что Стена была незаконным, аморальным и бесчеловечным делом, но, однако, не поводом для войны. Она положила конец роли Западного Берлина как своеобразной витрины и пути спасения для Востока. Но не вторглась в сферу действия трех основных целей Запада, которые он преследовал: нашему присутствию в Западном Берлине, нашему доступу в Западный Берлин и праву западных берлинцев избирать свою собственную систему...»
Оснований для проведения силовой акции не было. Тем не менее западные державы не могли оставить происшедшее без реакции. 3 августа конгресс США одобрил выделение дополнительных финансовых средств на закупку вооружений и призыв 250 тыс. резервистов. 14 августа командование ВМС США объявило, что задерживает на дополнительный срок до одного года 26 тыс. офицеров и моряков. 16 августа 113 частей национальной гвардии и резервов были приведены в состояние повышенной боевой готовности{129}. Это были запоздалые и скорее демонстративные меры.
Но дело едва не дошло до вооруженного столкновения, когда американские танки были выдвинуты на КПП Фридрихштрассе. В свою очередь английские танки появились в районе Бранденбургских ворот, а французские — на Виттенауэрштрассе. 17 августа английские военнослужащие под предлогом защиты памятника советским воинам в Тиргартене обнесли его колючей проволокой и расположили поблизости 3 танка, 5 бронетранспортеров, 10 автомашин и 4 безоткатных орудия. [209]
В этот же день Кеннеди распорядился направить в Западный Берлин войсковой контингент численностью в 1,5 тыс. человек. В случае эскалации чрезвычайной ситуации предполагалось направить в Берлин дополнительную дивизию. Эти действия вызвали немало переполоха в Москве.
Советское руководство опасалось двух возможных ответных акций со стороны Запада. США могли попытаться силой «открыть» границу в Берлине. В этом случае неизбежным было вооруженное столкновение, скорее всего локальное. Но еще болезненней могла стать «война экономик».
По поручению Президиума ЦК КПСС его члены А. И. Микоян и А. А. Громыко подготовили доклад о возможных последствиях и контрмерах в случае экономической блокады ГДР западными странами. Они пришли к выводу, что такая блокада нанесет значительный ущерб ГДР, потери которой только в случае прекращения внутригерманской торговли составят около 1,8 млрд марок ФРГ. Экономику Западного Берлина это практически не затронет.
Начались многосторонние контакты между Хрущевым и авторитетными западными политиками (Дж. Кенанном, Д. Раском и др.) с целью смягчить обстановку и выйти на неформальное соглашение по Западному Берлину. Напряженность вокруг проблемы Берлинской стены несколько спала.
Когда стало очевидным, что возведение Берлинской стены не встретит силовой реакции Запада, Хрущев отправился на отдых в Сочи.
Во время его отсутствия, 22 августа, восточногерманское правительство закрыло все, кроме одного, пограничные контрольные пункты и приступило к оборудованию 100-метровой нейтральной полосы с каждой стороны пограничного сектора. На следующий день советское правительство направило ноты, в которых обвинило трех западных союзников в использовании воздушных коридоров для доставки в Западный Берлин «реваншистов, экстремистов, саботажников и шпионов» и впервые выступило с угрозой вмешаться в воздушное сообщение с Западным Берлином{130}. Эти действия встретили резко негативную реакцию Запада. 24 августа в ответ на акцию восточногерманских властей вдоль пограничного сектора было развернуто около тысячи американских военнослужащих с танками поддержки. 29 августа совете кое правительство объявило о временной задержке увольнения в запас из [210] Советских Вооруженных Сил. На следующий день в Москве было объявлено о возобновлении ядерных испытаний.
Эти действия поставили Запад и социалистический блок на грань войны.
Советские ядерные испытания начались 1 сентября и продолжались с короткими интервалами вплоть до 31 октября, когда в СССР была взорвана сверхмощная бомба мощностью в 50 мегатонн. 12 сентября Ф. Козлов, выступая в Пхеньяне, заявил о том, что ультимативный срок для подписания мирного договора с ГДР продлен. На следующий день два советских истребителя обстреляли — не на поражение, в демонстративных целях — два американских транспортных самолета, следовавших в Берлин. Это была наиболее острая точка кризиса.
24 сентября Дж. Кеннеди получил от Н. Хрущева личное и достаточно странное послание, в котором тот заверял, что «шторм над Берлином прошел». 17 октября в докладе на XXII съезде КПСС Хрущев заявил о том, что ультимативный срок для подписания сепаратного мирного договора с ГДР (31 декабря) не так уж важен, если Запад продемонстрирует реальную готовность разрешить берлинский вопрос.
В сентябре — октябре 1961 г. американская военная группировка в Западной Германии была увеличена на 40 тыс. человек, численность тактических истребителей доведена до 300, проведен целый ряд учений.
Противостояние СССР — США сопровождалось опасными эпизодами и впоследствии.
26–27 октября на секторальной границе в Берлине возник самый серьезный конфликт, известный в западной историографии как «инцидент у пропускного пункта Чарли». В тот момент вопрос войны и мира зависел от крепости нервов танковых экипажей и их командиров. Советские танки были вплотную придвинуты к пограничному сектору, на противоположной стороне которого уже находились американские танки.
Советская разведка донесла Хрущеву о готовившейся американской военной провокации с целью снести пограничные заграждения на Фридрихштрассе, между британским и советским секторами. В ответ на американские действия по тревоге были подняты войска ГСВГ, ННА, других стран Варшавского Договора. В указанные районы сразу же направились советские танковые подразделения. На Фридрихштрассе прибыла 7-я танковая рота капитана Войтченко 3-го батальона 68-го гвардейского танкового полка. [211]
«И вот мы на Фридрихштрассе, — вспоминал участник событий старшина роты В. Сычев. — Перед нами стоят американские танки М-48. Слева от танков в окнах и на чердаке пограничного дома за мешками с песком расположились вооруженные полицейские, справа — улюлюкающая и свистящая толпа фашиствующих молодчиков»{131}.
Советские танки были отведены утром 28 октября. Это означало окончание Берлинского кризиса. Кризис завершился, но борьба за превосходство между СССР и США продолжалась. В период с 29 сентября 1961 г. по 16 января 1962 г. в районе Фридрихштрассе постоянно находилось по 10 танков и бронетранспортеров США.
Что касается непосредственной границы между ФРГ и ГДР, то одной лишь осенью 1961 г. там произошло 2137 всевозможных инцидентов и конфликтов, зарегистрировано 685 случаев нарушений границы. При этом было разрушено 83 пограничных здания, имели место 2118 попыток склонить к дезертирству восточногерманских пограничников{132}.
К счастью, открытого вооруженного конфликта удалось избежать.
Тогда и позже советский лидер считал, что провокации были в целом делом рук американских военных и не санкционировались непосредственно Кеннеди, что западные державы не были готовы идти на конфликт в Германии. И в этом он не ошибся. Тем не менее предотвращение провокаций на секторальной границе оставалось в этот период главной проблемой.
Вначале, вспоминал Хрущев, он не был уверен, что полиция ГДР будет стрелять в своих перебежчиков. Ульбрихт, однако, настаивал, что охрана границы — это суверенное дело ГДР. 12 ноября 1961 г. Президиум ЦК КПСС по докладу Громыко и Малиновского рассмотрел меры по охране восточногерманской границы, тем самым приняв на себя ответственность за происходящее на секторальной границе.
Несмотря на тактический успех, связанный с молниеносным возведением Берлинской стены, к чему Запад оказался не готовым, в стратегическим плане этот шаг был проигрышным.
В своих воспоминаниях Н. Хрущев говорил о том, что стена помогла ему восстановить статус-кво в Германии и что Кеннеди [212] «потерпел поражение» в Берлине. Документы, однако, показывают, что никто в советском руководстве не расценивал итоги Берлинского кризиса как победу.
Глубокая разочарованность царила и в руководстве ГДР. Восточные немцы были уверены в том, что Хрущев осуществит свои угрозы, с которыми выступал в период берлинского кризиса, и передаст восточным немцам советские обязательства в отношении Берлина. Имелись разного рода проекты соглашений, которые Восточная Германия должна будет подписать с новым «вольным городом» Западным Берлином.
Несмотря на три года советской силовой дипломатии — а скорее благодаря им, — США, их союзники по НАТО, и прежде всего ФРГ, не пошли на переговоры по германскому вопросу и на признание ГДР. Нормализация обстановки в Берлине растянулось почти на три десятилетия. Основной причиной напряженности все это время оставалась дипломатическая и психологическая война между СССР и Западом по вопросу о статусе Западного Берлина.
После строительства Берлинской стены Хрущев еще некоторое время рассматривал напряженность вокруг Западного Берлина как средство силового нажима на Запад, но был удовлетворен стабилизацией положения в ГДР и Центральной Европе в целом. Его внимание переключилось на другие точки советско-американского соперничества, прежде всего на Кубу. Когда в дни Карибского кризиса в октябре 1962 г. заместитель министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецов предложил в ответ на блокаду Кубы военно-морскими силами США предпринять ответные меры против Западного Берлина, Хрущев в повышенных тонах заявил, что ему не нужна «еще одна авантюра».
Нет никаких данных, подтверждающих существующее мнение о том, что Хрущев разместил советские ракеты на Кубе прежде всего для того, чтобы «разменять» их потом на свое решение «проблемы» Западного Берлина. Скорее всего советский лидер искренне верил, что Западный Берлин рано или поздно все равно попадет в советскую сферу влияния — так же, как верил он в неизбежность победы социализма в мирном экономическом соревновании с капиталистическим способом производства.
Берлинская стена просуществовала до 1990 г. и стала своеобразным символом противостояния двух германских государств, разделения Европы, «холодной войны» и окончательного установления биполярного мира. [213]
В октябре 1990 г. в результате объединения Германии была поставлена точка в длительной исторически аномальной конфронтации двух германских государств.