Часть 6.
Последние дни Третьего Рейха: неизвестное об известном
В бункере Гитлера
«Все меня покинули. Кругом измена...»
Утром 20 апреля Адольф Гитлер проснулся в 11.00. В этот день ему исполнялось 56 лет. День рождения отмечался тихо и спокойно, вовсе не так, как в прошлые годы. В бункере возле фюрера в этот день помимо Евы Браун были только нацисты старой гвардии — Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп и Борман, а также несколько военачальников — Дениц, Кейтель, Йодль, Кребс.
Настроение Гитлера было не таким трагическим, как в предшествующие дни. Более того, он даже поднялся из бункера наверх, где принял парад отличившихся в последних боях бойцов из «Гитлерюгенда». Фюрер про шел вдоль строя молодых ребят, жадно смотрящих на «живого бога», пожал им руки, потрепал отечески некоторых из них по щеке. В последний раз фюрер позировал перед [335] камерами, появился на публике. Для истории... Награды подросткам он поручил вручить своим генералам.
В полдень «салют» в честь дня рождения фашистского лидера устроили союзники. В течение двух часов армада англо-американской авиации в составе тысячи бомбардировщиков с большой высоты нанесла мощнейший бомбовый удар по Берлину. Самолеты шли в четком строю на высоте, недосягаемой для зенитного огня немцев. Город был беззащитен перед ударами с воздуха.
Вслед за тяжелыми бомбардировщиками систему ПВО города начали «утюжить» английские «Москито», а вслед за тем по городу нанесла удары советская авиация. Вечером того же дня на город совершили свой последний налет англичане, утром следующего дня в последний раз бомбили Берлин американцы. После этого небо над столицей немецкого рейха безраздельно стало принадлежать советской авиации{366}.
Берлин подвергся таким тяжелым разрушениям с воздуха, что вся система водоснабжения и электроснабжения окончательно была выведена из строя. Сотни тысяч мирных жителей города оказались заложниками войны. С этого дня водоснабжение стало серьезной проблемой для города, а единственными источниками воды оказались уличные колонки.
С началом авиационных налетов Гитлер непрерывно находился в бункере под рейхсканцелярией. О чем думал или что вспоминал Гитлер в эти последние дни своей жизни?
Может быть, о генеральном плане «Ост», по которому было намечено ликвидировать Советский Союз как государство, лишив его народы на все времена самостоятельного государственного существования. Или о том, что планировалось в течение 30 лет истребить и частично выселить около 31 млн славян, заселив их земли немцами. Лишь 14–15 млн коренных жителей предполагалось оставить на захваченной советской территории и с течением времени онемечить их{367}. [336]
А может быть, о том, как, излагая цели и задачи будущей войны на совещании германского генералитета 30 марта 1941 года, Гитлер говорил о ней как «о войне мировоззрений», в которой сама жестокость — есть благо для будущего{368}. Эти установки получили отражение в распоряжении о ведении военного судопроизводства, фактически освобождавшего солдат вермахта от ответственности «за действия против вражеских гражданских лиц». Ряд приказов санкционировал физическое уничтожение всех партийных и советских работников, комиссаров, евреев и представителей интеллигенции как лиц, «неприемлемых с политической точки зрения»{369}.
После окончания войны был разрешен доступ к секретным немецким документам, которые союзникам удалось захватить целыми и невредимыми. Многие из них поражают воображение и в наши дни.
Из содержания беседы Гитлера с высшими военачальниками и генералами действующей армии, Оберзальцбург,22 августа 1939 года:
«Если говорить в целом, то во всем мире существуют только три великих государственных деятеля: Сталин, я и Муссолини. Муссолини самый слабый из нас, он оказался неспособным преодолеть власть короны и церкви. Только мы со Сталиным отчетливо видим будущее. Таким образом, через несколько недель мы пожмем друг другу руки на общей германо-советской границе и приступим с ним к новому разделению мира»{370}.
Или: «Россия в настоящее время не представляет для нас никакой опасности. Ее положение на сегодняшний день ослаблено многими факторами. Более того, нами заключен пакт с Россией. Пакты, однако, соблюдаются только до тех пор, покуда они служат поставленной перед нами цели. Россия будет его выполнять только до тех пор, пока она будет считать это выгодным для себя. Даже Бисмарк говорил об этом. Сейчас Россия ставит перед собой далеко идущие цели. Прежде всего, это усиление ее позиций на Балтике. Мы [337] можем противостоять России только тогда, когда развяжем себе руки на Западе.
Кроме того, Россия стремится усилить свое влияние на Балканах и выйти к Персидскому заливу. Но такова цель и нашей внешней политики. Россия будет осуществлять то, что считает благоприятным и выгодным для себя. В настоящее время она покончила со своим интернационализмом. В случае ее полного от него отказа она обратится к панславизму. Трудно заглядывать в будущее. Но факт остается актом. Красная Армия в настоящее время очень малого стоит. Такое положение сохранится в ближайшие два-три года»{371}.
Или: «...Я нанесу удар и никогда не пойду на капитуляцию. Судьба рейха зависит только от меня... Я могу сделать с немецким солдатом все что угодно, если только он правильно сориентирован...»{372}
Или: «...Всякая надежда на компромисс — простое ребячество: либо Победа, либо поражение! Вопрос заключается не в судьбе национал-социалистской Германии, а в том, кто будет господствовать в Европе в будущем... Я веду азартную игру. Я считаю, что войну можно привести к победному концу только с помощью нападения... Я принял решение прожить свою жизнь так, чтобы мне не было стыдно, когда придет моя смерть»{373}.
Но, может быть, он думал в эти последние, трагические дни своей жизни совсем о другом.
Убежище фюрера в Берлине было самым надежным и безопасным местом в горящем городе. В нем, не выходя на поверхность, можно было бы выдержать долгую осаду. Под рейхсканцелярией находился целый комплекс хорошо защищенных подземных укрытий, расположенных в два яруса. Бункер фюрера находился на самом глубоком и самом надежном уровне. Он состоял из нескольких помещений, где Гитлер жил, питался, работал с документами и проводил совещания.
В 16.00 у фюрера состоялось традиционное служебное совещание по военным вопросам. Оно началось, как [338] обычно, докладом о положении на Восточном фронте генерала Кребса от ОКХ и Йодля от ОКВ. Данные были неутешительными: на всех фронтах и на направлениях положение было катастрофическим. Генералы смотрели на фюрера в ожидании инструкций. Однако никаких инструкций не было.
Вплоть до дня рождения фюрера считалось, что сразу после праздничной церемонии он покинет столицу рейха. Генералы и ближайшие соратники пытались убедить Гитлера покинуть Берлин, пока еще оставался коридор для отхода. Но Гитлер фанатично верил в чудо, в возможность не просто дать отпор лавине советских армий, но и переломить ход битвы и войны в целом в свою пользу.
Фюрер не внял уговорам военных. Его судьба виделась ему в сражающемся Берлине, ибо здесь, по его убеждению, русские должны были понести самое решительное поражение за всю войну.
Вечером того же дня из столицы началось массовое бегство нацистов. Из города вереницей тянулись машины, груженные имуществом и документами государственных и политических организаций Германии. Исход из Берлина осуществлялся и по воздуху самолетами Люфтваффе. Среди тех, кто покинул столицу, были Геринг, Гиммлер, Риббентроп, Дениц, Шпеер и многие другие. Геринг в последний раз навестил Гитлера в 13 часов, после чего, во главе колонны грузовиков, груженных ценностями и имуществом из своей любимой резиденции Каринхолл, Геринг покинул Берлин.
Соратники фюрера, столь преданные ему в недавнем прошлом, уже не уповали на чудо и не верили в Гитлера. Более того, каждый из высокопоставленных нацистов лелеял надежду в той или иной форме заменить его на посту вождя германского народа.
На следующий день Гитлер лично отдал распоряжение генералу Ф. Штейнеру организовать и провести решительный контрудар силами всех наличных войск [339] и ополченцев южнее пригорода Берлина. На этот контрудар фюрер возлагал большие надежды, считая, что он способен переломить ход войны. Фанатичная вера в свою судьбу и предназначение, упование на чудо не позволяли ему трезво оценить обстановку. Контрудар Штейнера уже был невозможен, но в глазах фюрера это был последний шанс.
Критическим для Адольфа Гитлера стал день 22 апреля. Чуда не произошло. Надежды Гитлера рухнули окончательно, когда на следующий день он узнал, что никто даже и не предпринял никаких мероприятий по организации контрудара. Верховный главнокомандующий не смог даже связаться с самим Штейнером, никто в окружении вождя не имел представления о месте его нахождения.
В три часа дня 22 апреля в бункере Гитлера глубоко под землей состоялось решающее совещание, в котором участвовали лишь четверо: сам Гитлер, его личный заместитель Мартин Борман, фельдмаршал Вильгельм Кейтель и генерал-полковник Адольф Йодль. В помещении находились также два стенографиста. Совещание из-за бомбардировки авиации противника длилось с перерывами до позднего вечера.
Фюрер был в бешенстве. Он проклинал всех и вся — за ложь в донесениях, за неспособность вермахта и даже войск СС переломить обстановку. Гитлер всегда рассчитывал на СС как на наиболее верные и преданные ему лично отборные части, способные спасти рейх в трудную минуту.
В бешенстве фюрер пронзительно визжал: «Это конец. Все меня покинули. Кругом измена, ложь, продажность, трусость. Все кончено. Прекрасно. Я остаюсь в Берлине. Я лично возьму на себя руководство обороной столицы Третьего рейха. Остальные могут убираться куда хотят. Здесь я встречу свой конец».
Истеричные припадки бешенства сменялись у Гитлера моментами полного отчаяния и депрессии. Еще вчера [340] фюрер призывал «бороться до самого конца», однако теперь он лишь повторял: «Я должен умереть здесь, в Берлине. Я погибну здесь...» В расстройстве он покинул совещание и удалился в свои апартаменты. Чувствуя потребность с кем-то поговорить, Гитлер позвонил Геббельсу и пригласил его с семьей перебраться к себе бункер. Геббельс принял приглашение и по подземному туннелю перешел в бункер рейхсканцелярии вместе с женой Магдой и шестью детьми — Хельгой, Хильдой, Гельмутом, Хольдой, Геддой и Хайдой{374}. Чета Геббельсов в беседе с фюрером уверила его в своей преданности и намерении покончить с собой, но не сдаться в плен. Фрау Геббельс добавила, что она намерена предварительно отравить своих детей и никакие возражения даже со стороны фюрера она не приемлет.
Трудно сказать, что двигало этой немецкой женщиной, спокойно рассуждавшей об убийстве своих детей. Железная воля, фанатизм, нервное расстройство, психическое заболевание...
Чуть позже, 27 апреля, Магда Геббельс получит из рук Гитлера золотой партийный значок, по которому ее тело потом будет опознано в обгоревшем женском трупе во дворе рейхсканцелярии. Но это будет потом...
Кстати, о Геббельсе. После него остались дневниковые записи, в которых через призму его личного восприятия проходит вся картина агонии фашистского рейха. Подробно о последних днях и настроениях нацистского идеолога известно из допроса его личного референта по вопросам науки и культуры В. Хейрихсдорфа. Последний показал:
«...После того как русские ворвались в Берлин, Геббельс был крайне подавлен и я определил бы его состояние, как фанатическое отчаяние. Он, как мне кажется, понимал, что гибель неизбежна, но все же сохранял какие-то остатки надежды. Эти остатки надежды покоились на уверенности в том, что конфликт между СССР, с одной стороны, и Англией и Америкой, с другой, вот-вот должен разразиться. [341] Ежедневно Геббельсу тщательно подбирали весь материал, поступающий из газет, через радио и из других источников о противоречиях между союзниками. Этот материал подбирался тенденциозно, я сам его неоднократно читал. Он действительно производил впечатление, что разногласия очень серьезны и дело каждую минуту может дойти если не до войны, то до разрыва. Первой серьезной предпосылкой для этого Геббельсу представлялась Польша, второй — встреча русских и англо-американских войск. Я до сих пор полагаю, что конфликт между союзниками неизбежен, и сожалею, что он не произошел еще тогда, когда можно было спасти Германию.
Геббельс как государственный деятель делал ту ошибку, что, правильно предвидя этот конфликт, слишком оптимистически рассчитывал его сроки. Незадолго до своей смерти Геббельс напомнил своим приближенным, что он всегда считал войну с Россией крайне тяжелым предприятием. Он имел в виду одно из своих выступлений, сделанное в очень узком кругу лиц недели за две до начала войны с Россией. Он тогда говорил, что предстоящая война будет не похожа на те войны, которые Германия вела против Польши, Франции и других стран. «Война Германии и России будет войной мировоззрений, и обе стороны будут сражаться ожесточенно не на живот, а на смерть», — говорил он тогда.
Надо добавить, что после летних поражений 1944 года Геббельс составил меморандум, в котором предлагал немедленно пойти на заключение мира с Россией любой ценой, т.е. предлагал отдать России Польшу, хотя бы вплоть до Одера, Чехословакию, Балканы, предложить ей Дарданеллы. Расчет был на то, чтобы отколоть Россию от союзников, доказав ей, что большего, чем предлагает Германия, они ни от кого не получат. Гитлер этот меморандум отверг{375}.
Однако вернемся в бункер фюрера.
Оставшись наедине с собой, Гитлер занялся своими бумагами. Те, что представляли ценность, были им отобраны [342] и уложены в железные ящики. Остальные документы были сожжены во дворе рейхсканцелярии.
Ценные документы, по решению фюрера, должны были быть вывезены из осажденного Берлина на самолетах. Эта операция под названием «Сераглио» была осуществлена личным пилотом Гитлера генералом Гансом Бауэром, в ней были задействованы 10 самолетов и около 40 сотрудников рейхсканцелярии, добровольно согласившихся сопровождать груз. Один из самолетов с документами рехйсканцелярии так и не достиг пункта своего назначения.
Поздно вечером 22 апреля в бункере фюрера состоялось последнее заседание. Гитлер вновь объявил о своем желании остаться в Берлине и умереть здесь. Это, по его мнению, было бы самой большой жертвой, которую он мог принести немецкой нации. Решение фюрера было встречено участниками совещания решительным протестом. Они пытались переубедить Гитлера и попытаться выскочить из «мышеловки», в которую уже превратился сам Берлин, чтобы продолжать сопротивление.
Никакие доводы на фюрера уже не действовали. Казалось, что он уже принял для себя определенное решение и изменить его никому было не по силам. Окружающие чувствовали, что вождь неуверен в себе, что он полностью занят мыслями о своей неизбежной смерти и судьбе послевоенной Германии. Гитлер капитулировал морально. Это ощущали все в бункере. «Через два или три дня, самое позднее — через неделю, с Берлином будет покончено и канцелярия будет захвачена, — говорил фюрер присутствующим. — Вы должны отправиться в Южную Германию, сформировать правительство, и Геринг будет моим преемником. Геринг будет вести переговоры».
Йодль попытался поддержать Гитлера, не дать ему впасть в полное отчаяние. Ведь Германия имела еще несколько армий, способных вести боевые действия. Фюрер слушал рассеянно, не вникая в детали, без какого-либо [343] явного интереса. В ответ на доводы Йодля он лишь передернул плечами и сказал: «Делайте, что хотите...»
Совещание было окончено. В тот же вечер из осажденного Берлина вылетел последний самолет. На нем с записями последних совещаний, дневниками и документами убыли оба личных стенографиста фюрера. Гитлер остался один с наиболее верными своими единомышленниками, охранниками и слугами. Жить ему оставалось чуть больше недели...
Был ли шанс захватить Гитлера живым?
Вечером 23 апреля, на третий день операции советских войск, Г. Жуков отдает распоряжение командующему 1-й танковой армией:
«Я имею данные, что Гитлер, Геббельс и Гиммлер находятся в Берлине. На случай бегства для них стоят самолеты в аэропорту. Отберите отряд смельчаков,15–25 танков с десантом и прикажите прорваться перед рассветом к аэропорту. Проскок отряда поддержите артиллерийским огнем»{376}.
Что имел в виду Жуков, когда ссылался на имеющиеся в его распоряжении данные? Очевидно, что он опирался на данные своей разведки, прежде всего радиоперехвата, отслеживавшего все каналы радиосвязи ставки верховного главнокомандования. Советскому командованию, однако, еще не было известно, что Гиммлер был уже далеко от Берлина, а Гитлер и Геббельс приняли окончательное решение не покидать Берлин до самого конца.
25 апреля Берлин был охвачен советскими танковыми клиньями, кольцо сомкнулось в районе Кетцина. Берлинская группировка противника общей численностью 400 тыс. человек была расчленена надвое и обречена на капитуляцию.
Последние дни апреля прошли для Гитлера и его ближайшего окружения, как в кошмарном сне. Тщетные намерения как-то реально повлиять на трагический [344] для Третьего рейха ходе событий вызывали у фюрера конвульсии, апатию вперемежку с приступами ярости.
Взятый впоследствии в плен командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг вспоминал о тех днях в бункере фюрера:
«Когда я увидел Гитлера 24 апреля (до этого я видел его в последний раз в прошлом году), я был поражен. Передо мною сидела развалина. Голова у него болталась, руки дрожали, голос был невнятный и дрожащий. С каждым днем его вид становился все хуже и хуже. 29 апреля я был совершенно потрясен его видом. При этом, а это был мой последний доклад ему, он мне показался просто фантазером. Я обратился к нему: «Мой фюрер, как солдат я должен сказать, что нет больше никакой возможности защищать Берлин и Вас. Может быть, есть еще возможность для Вас выбраться отсюда...» Он ответил: «Бесцельно выбираться, мои приказы ведь все равно никем не выполняются...» При этом присутствовали Кребс, адъютант Гитлера генерал пехоты Бургдорф, Геббельс, Борман»{377}.
К концу дня 26 апреля рейхсканцелярия Гитлера была уже в зоне досягаемости артиллерийского огня советских войск. Разрывы наверху, гулко отдававшиеся в самом подземном бункере, напоминали всем его обитателям о неизбежном близком конце.
28 апреля рано утром в район рейхстага был переброшен сводный батальон СС, состоявший из 900 отборных военнослужащих из различных видов и родов войск, в том числе и из морской пехоты. Офицерский состав батальона был на приеме у Гитлера всего в 360 метрах от рейхстага. Это был последний резерв фюрера и последняя его надежда. Однако один батальон, естественно, не мог уже ничего изменить.
В этот день Гитлера потрясла весть, дошедшая из Италии о казни партизанами верного соратника немецкого фюрера — генерала Муссолини. Духовный собрат Гитлера и глава итальянских фашистов Бенито Муссолини [345] вместе со своей любовницей Кларой Петаччи был казнен в деревушке возле озера Комо. Затем трупы дуче и его спутницы жизни привезли в Милан и повесили на фонарных столбах вверх ногами у бензоколонки на Пьяцца Лорето, где толпа осыпала трупы ударами, забрасывала камнями и оплевывала.
Знал ли Гитлер о подробностях смерти дуче — неизвестно, однако его решимость покончить с собой в последний критический момент была наверняка продиктована желанием не попасть живым в руки врага. В последние дни своей жизни от Гитлера часто можно было услышать опасения, что он может стать «экспонатом в московском зоопарке» или главным действующим лицом в «поставленной евреями пьесе»{378}.
28 апреля окончательно прервалась связь с генеральным штабом сухопутных войск. Гитлер осознавал, что и самого генштаба к этому времени уже не было. Он не знал лишь деталей: генштаб сухопутных войск, размещавшийся в лесу в двух километрах юго-восточнее Цоссена, был захвачен войсками 1-го Украинского фронта. В донесении Сталину И. Конев докладывал:
«Генштаб размещается в 24 четырехэтажных, тщательно замаскированных наземных зданиях и двух подземных сооружениях на глубине 35–40 метров с общим количеством комнат до 200».
Окончательно вывела Гитлера из себя дошедшая до его бункера информация о планах и попытках Геринга и Гиммлера взять власть в свои руки. С подсказки Бормана, главком ВВС рейхсмаршал Геринг был обвинен в совершении государственной измены, а затем и арестован эсэсовцами.
Вечером 28 апреля Гитлер и Геббельс получили перехваченное сообщение агентства Рейтер о тайных переговорах «Верного Генриха» — шефа СС рейхсфюрера Гиммлера — с графом Бернадоттом о готовности немецких армий сдаться американским войскам. В письме на имя генерала Эйзенхауэра Гиммлер писал о «стремлении [346] Германии капитулировать перед западными державами и продолжать сражаться против русских до того, как западные державы будут готовы принять на себя всю ответственность за проведение военной кампании против большевизма». Гитлер в своем фанатизме не был готов к такому повороту событий и назвал сам факт переговоров с врагами «подлейшим актом предательства, с каким он когда-либо сталкивался».
Желая отомстить изменнику, Гитлер приказал казнить офицера связи СС при ставке верховного главнокомандующего обергруппенфюрера СС Германа Фегелейна. Еще 26 апреля Фегелейн потихоньку покинул бункер и сбежал. Высланная на его поиски группа арестовала Фегелейна в районе Шарлоттенбурга, который вот-вот должны были захватить советские войска. После измены Гиммлера подозрения Гитлера в отношении СС и представителя этой организации в ставке в частности стали маниакальными. Не помогло Фегелейну даже то, что он был женат на родной сестре Евы Браун — Гретель.
В последних числах апреля лопнула и еще одна — возможно, последняя надежда Гитлера. Советские и американские войска соединились, но лелеявшаяся Гитлером надежда на военное столкновение союзников оказалась беспочвенной. Надежда на то, что англо-американские войска органично перейдут к борьбе с «большевизмом» оказалась полностью несостоятельной. Это было крахом Гитлера как дальновидного политического стратега, многие годы умело использовавшего противоречия и разногласия ведущих держав. В ночь с 28 на 29 апреля Гитлер вступил в законный брак с Евой Браун. Более 12 лет Ева была любовницей фюрера и за две недели до своего конца приехала в бункер на свою свадьбу и церемониальную смерть.
Свидетелями на брачной церемонии фюрера были Геббельс и Борман. Весь обряд бракосочетания был проведен в быстром темпе по законам военного времени. Новобрачные заявили о своем безупречном арийском происхождении и отсутствии наследственных болезней. [347]
Церемонию проводил Вальтер Вагнер, один из чиновников рейха, вызванный из оборонявшейся недалеко от бункера Гитлера части фольксштурма.
Неофициальная часть брачной церемонии также была короткой: новобрачные и их гости, в основном близкие помощники, секретари, обслуживающий персонал и адъютанты, собрались в личных покоях Гитлера на церемониальный фужер вина{379}.
29 апреля комендант бункера Гитлера генерал-майор Монке вручил от имени фюрера две последних награды за храбрость — два последних «Рыцарский креста». Один крест получил французский доброволец-эсэсовец Эжен Вало, уничтоживший накануне шесть советских танков. Другой крест был вручен майору Херцигу, командиру танковой части, обороняющей непосредственно рейхсканцелярию{380}.
О завещании фюрера
Сразу после свадебной церемонии глубокой ночью Гитлер составил свое политическое завещание{381}. В 4 часа ночи 29 апреля 1945 года в присутствии Геббельса, Бормана, Бургдорфа и Кребса фюрер подписал этот документ. Наступавший день был последним в жизни Адольфа Гитлера. Жить ему оставалось чуть более 12 часов...
Политическое завещание фюрера может быть условно разделено на несколько частей. В самом начале он делает свой ретроспективный анализ прошедших лет:
«Прошло уже более 30 лет с тех пор, как я в 1914 году в качестве добровольца вложил свои скромные силы в первую, навязанную рейху мировую войну. В течение этих трех десятилетий при всех моих мыслях, действиях и жизни мной руководили только любовь и верность моему народу... Это неправда, что я или кто-то другой в Германии хотели войны в 1939 году. Ее хотели и ее развязали исключительно те международные государственные [348] деятели, которые или были еврейского происхождения, или работали в интересах евреев...»
Затем Гитлер перешел к обоснованию своего решения погибнуть в горящем Берлине:
«...Я не хочу попасть в руки врагов, которые для увеселения своих подстрекаемых масс нуждаются в инсценированном евреями зрелище. Поэтому я решил остаться в Берлине и здесь добровольно избрать себе смерть...»
Вслед за этим пассажем Гитлер в свойственной ему экзальтированной манере выразил уверенность в неизбежной исторической победе его идей:
«Из жертв наших солдат и из моего собственного единения с ними до самой смерти в немецкой истории так или иначе когда-нибудь опять взойдет семя сияющего возрождения национал-социалистского движения и тем самым осуществления настоящей общности народа».
Вторая половина политического завещания фюрера уже менее эмоциональна. Гитлер посвятил ее конкретным вопросам политического наследства — распределению ролей в новом германском правительстве после своей смерти. Прежде всего из партии волею фюрера были изгнаны Геринг и Гиммлер, которым в вину были вменены попытки войти в сговор с западными державами без ведома Гитлера, стремление захватить власть в государстве и личная измена по отношению к фюреру. В состав нового правительства Гитлер назначил тех, кто, по его мнению, могли бы довести борьбу до конца:
«Чтобы дать немецкому народу правительство, состоящее из честных людей, которые выполнят обязательство дальше продолжать войну всеми средствами, я назначаю в качестве руководителей нации следующих членов нового кабинета: рейхспрезидент Дениц, рейхсканцлер доктор Геббельс, министр партии Борман, министр иностранных дел Зейсс-Инкварт, министр внутренних дел гауляйтер Гизлер, военный министр Дениц, главнокомандующие: сухопутными войсками Шернер, военно-морскими силами Дениц, военно-воздушными силами Грейм...» [349]
Помимо этих деятелей на высшие посты Гитлером были назначены и другие министры. Новому правительству фюрер в последние часы своей жизни завещал быть «твердыми и справедливыми». Документ заканчивается вновь на повышенных эмоциональных тонах — серией патетических призывов и лозунгов:
«...Наша задача построения национал-социалистского государства представляет собой труд будущих поколений, который обязывает каждого отдельного человека всегда служить общему делу и в соответствии с ним отодвигать назад свои собственные выгоды. От всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин и женщин, и всех солдат вермахта я требую, чтобы они до самой смерти были верны и послушны новому правительству и своему президенту. Я обязываю руководство нации и подчиненных прежде всего к неукоснительному соблюдению расовых законов и к беспощадному сопротивлению мировому отравителю всех народов — международному еврейству»{382}.
Вслед за политическим завещанием Гитлер написал и свое личное завещание. Этот документ, безусловно, имеет важное значение для постижения глубинной сущности Адольфа Гитлера. О чем он думал, что его беспокоило в последние часы и минуты земной жизни? Личное завещание фюрера позволяет приблизиться к ответам на эти вопросы:
«Поскольку в годы борьбы я считал, что не могу взять на себя ответственность за создание семьи, то теперь, перед окончанием этого земного пути, я решил взять в жены девушку, которая после долгих лет дружбы по собственной воле прибыла в уже почти полностью окруженный город, чтобы разделить свою судьбу с моей. Она по своему желанию, как моя супруга, уходит вместе со мной из жизни. Смерть заменит нам то, чего лишал нас обоих мой труд на службе моему народу.
Все, чем я владею — если это вообще имеет какую-либо ценность, — принадлежит партии. Если она перестанет [350] существовать, — государству; если же будет уничтожено и государство, то какие-либо распоряжения с моей стороны будут уже не нужны.
Я всегда собирал мои картины в приобретенных мною в течение этих лет коллекциях не для личных целей, исключительно для расширения галереи в моем родном городе Линце на Дунае. Чтобы это наследие было там — вот мое самое заветное желание. Исполнителем завещания назначаю моего преданнейшего товарища по партии Мартина Бормана. Он наделен правом принимать любые решения, имеющие окончательную и официальную силу. Ему разрешается отобрать и передать все то, что имеет ценность как личная память или же необходимо для скромной буржуазной жизни, моим сестре и брату, равно как и главным образом матери моей жены и моим преданным, хорошо ему известным сотрудникам и сотрудницам, в первую очередь моим старым секретарям, секретаршам, фрау Винтер и т.д., которые на протяжении многих лет поддерживали меня своим трудом.
Я сам и моя супруга, чтобы избежать позора смещения или капитуляции, выбираем смерть. Мы хотим, чтобы нас немедленно сожгли вместе на том месте, где проходила наибольшая часть моего труда в течение двенадцатилетнего служения моему народу»{383}.
Когда Гитлер подписывал свое завещание, бои шли уже в центре Берлина, в непосредственной близости от рейхсканцелярии. Непрерывный грохот артиллерийской канонады, автоматных и пулеметных очередей ни на минуту не стихал в поверженном Берлине. Советские войска упорно продвигались вперед.
Ранним утром 30 апреля начался общий штурм рейхстага. В 11.00 после сильной артподготовки части 79-го стрелкового корпуса начали третью и окончательную атаку рейхстага, закончившуюся к 14.00 водружением Красного знамени над его куполом.
Гитлеру оставалось жить уже менее двух часов... [351]