День длиною в четыре года
Капитуляция Берлинского гарнизона
1 мая 1945 года после отклонения нацистским руководством советского ультиматума о полной и безоговорочной капитуляции, переданного через генерала Кребса, [190] начался последний штурм центральной части Берлина, где находилась имперская канцелярия.
248-я и 230-я стрелковые дивизии 5-й ударной армии штурмом овладели государственным почтамтом и завязали бой за дом министерства финансов. Напротив здания министерства находилась имперская канцелярия.
В это же время 301-я и 248-я стрелковые дивизии той же армии овладели зданиями гестапо и министерства авиации. Кольцо вокруг имперской канцелярии сжималось все сильнее.
Последний бой 301-й и 248-й дивизий за имперскую канцелярию был наиболее трудным. Схватка на подступах к зданию и внутри канцелярии носила особенно ожесточенный характер. В этом бою отличилась майор A. B. Никулина из политотдела 9-го стрелкового корпуса. Действуя в составе одной из штурмовых групп, она пробралась через пролом в крыше наверх и прикрепила к шпилю рейхсканцелярии красное знамя.
Первым комендантом здания имперской канцелярии был назначен заместитель командира 301-й стрелковой дивизии полковник В. Е. Шевцов, а 4 мая его сменил на этом посту майор Ф. Г. Платонов из штаба 5-й ударной армии.
Накал страстей нарастал. Чисто психологически дата 1 мая имела большое значение для советской стороны. От Жукова Сталин ждал главной вести — о полной капитуляции берлинского гарнизона.
Вечером 30 апреля Жуков позвонил командующим своими армиями с единственным вопросом, смогут ли они к празднику Первомая полностью очистить Берлин. На этот вопрос генерал В. Чуйков, в частности, ответил:
«Судя по сопротивлению противника, которое, правда, ослабевает, надежды на скорую капитуляцию у меня нет»{215}.
С докладом Сталину о взятии Берлина к 1 мая Жуков «не успел». Враг сопротивлялся ожесточенно, и признаков его возможной капитуляции не наблюдалось. [191]
К вечеру 1 мая маршал Г. К. Жуков вновь в который раз за операцию подверг резкой критике своих танкистов. В телеграммах командующему 2-й гвардейской танковой армии и командирам 1-го механизированного, 9-го и 12-го танковых корпусов он написал:
«Части 2-й гвардейской танковой армии ведут наступление исключительно плохо. За последние три дня армия не имеет вообще никаких результатов.
Я вынужден строго лично вас предупредить и требую:
1. Организовать бой лучше, чем вы организовывали до сих пор.
2. Вылезти из подвалов и видеть лично бой.
3. Подготовить три-четыре танковые бригады и под личным командованием комбригов прорваться бригадам в тыл противника. За бригадами пустить главные силы корпусов и армии.
4. Проявить больше решительности. Действия 12-го танкового корпуса увязать с действиями авиации.
5. Результат донести 2 мая 1945 года лично мне»{216}.
Однако, несмотря на имевшиеся недостатки в наступлении советских войск, судьба берлинского гарнизона уже была решена.
Утром 2 мая 1945 года почти одновременно в штабы 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов пришли донесения о встрече войск обоих фронтов в самом центре Берлина. Южнее рейхстага на расстоянии 200–300 метров встретились 713-й полк 171-й стрелковой дивизии войск Конева и 76-й полк 27-й гвардейской стрелковой дивизии войск Жукова{217}. Сразу же поступили сообщения и о других встречах частей двух фронтов.
В 0.40 2 мая радиостанция 79-й гвардейской стрелковой дивизии перехватила следующую радиограмму на русском языке от имени командования немецкого 56-го танкового корпуса:
«Просим прекратить огонь. Высылаем парламентеров. Опознавательный знак — белый флаг на красном древке. Ждем ответа». [192]
Радиограмма была доложена командующему войсками 8-й гвардейской армии генерал-полковнику Чуйкову, который приказал прекратить огонь на участке 4-го гвардейского стрелкового корпуса, принять парламентеров.
Делегацию парламентеров возглавил полковник фон Дуфвинг, которому был передан советский ультиматум: к 7.00 2 мая полностью разоружиться и организованно сдаться в плен.
В 6.00 2 мая 1945 года командир 56-го танкового корпуса, он же командующий обороной Берлина генерал артиллерии Вейдлингв сопровождении генералов Шмидта, Ланкварта и Веташа перешли линию фронта и сдались в плен. От генерала Вейдлинга советское командование потребовало подписания приказа о немедленном прекращении сопротивления, что и было исполнено. Приказ немецкому гарнизону города Берлина гласил:
«30 апреля 1945 года фюрер покончил жизнь самоубийством. Мы, поклявшиеся ему в верности, оставлены на произвол судьбы.
Согласно приказу фюрера, вы должны продолжать борьбу за Берлин, несмотря на то, что недостаток в тяжелом оружии, боеприпасах и общее положение делают эту борьбу бессмысленной.
Каждый час продолжения вами борьбы удлиняет ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых.
Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву.
По согласованию с Верховным командованием советских войск, требую немедленно прекратить борьбу.
Командующий обороной Берлина генерал от артиллерии Вейдлинг».
В 11.30 2 мая в расположение 8-й гвардейской армии перешли представители заместителя министра пропаганды доктора Фриче. Они заявили, что в ночь на 2 мая Геббельс покончил жизнь самоубийством и что Фриче остался высшим представителем гражданской власти [193] в Берлине. Советское военное командование передало через парламентеров свое требование завершить в течение 2 мая организованную сдачу в плен частей всего гарнизона немецкой столицы.
В тот же день в 13.00 на КП 8-й гвардейской армии прибыл сам доктор Фриче, который сообщил, что приказ о капитуляции им подписан, передан по радио всем частям и подразделениям, обороняющим город Берлин.
По мере доведения приказов генерала Вейдлинга и доктора Фриче о капитуляции до войск сопротивление постепенно прекращалось. К исходу дня 2 мая войска 8-й гвардейской армии очистили от противника занятые кварталы в центральной части города, при этом только на своем участке ими взяты в плен 17 300 солдат, офицеров и генералов{218}.
С целью доведения до немецких войск приказа Вейдлинга о капитуляции берлинского гарнизона со 2 мая стала активно практиковаться посылка в войска противника наших парламентеров. Парламентерские группы обычно состояли из наших офицеров и переводчиков, иногда в эти группы включались военнопленные немецкие офицеры или солдаты.
Отважно действовали в качестве парламентеров майор Шадзунский и подполковник Олефир из управления 146-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии. 2 мая советские офицеры, принимая сдававшихся в плен немцев, натолкнулись на большую вооруженную группу немецких солдат, отказавшихся сложить оружие.
Шадзунский и Олефир послали к немцам шесть женщин из числа местного населения и одного военнопленного солдата с целью склонить врага к сдаче в плен. Однако эта акция советского командования успеха не принесла.
Тогда майор Шадзунский и подполковник Олефир приблизились к окруженной группировке немцев сами и предложили им прекратить бессмысленное сопротивление. Немецкие солдаты ответили отказом и, обступив [194] двух советских офицеров, повели их в свой штаб. Там их разоружили и привели к генералу.
На предложение наших офицеров капитулировать немецкий генерал ответил, что не получал никакого приказа о прекращении сопротивления. Более того, как отметил немецкий генерал, в 13.00 2 мая немецкое радио от имени адмирала Деница передало приказ регулярным частям продолжать войну.
После 40-минутных переговоров генерал для уточнения условий капитуляции приказал отправить в качестве парламентеров к нашему командованию немецкого полковника, майора, адъютанта и переводчицу.
На двух машинах оба советских офицера и немецкие делегаты прибыли в штаб 265-й стрелковой дивизии. Немецким офицерам были переданы следующие условия капитуляции:
«1. Сложить оружие и прекратить сопротивление.
2. Оружие должно быть сдано в неповрежденном состоянии.
3. Солдатам и офицерам гарантируется жизнь, хорошее обращение и сохранение личных вещей.
4. Раненым — оказание медицинской помощи.
5. Офицерам сохраняются награды, холодное оружие. Высшему офицерскому составу разрешается иметь ординарцев».
Парламентеры просили 5–6 часов для передачи условий капитуляции начальнику немецкого гарнизона, однако наше командование предложило им вернуться через час и сообщить ответ. Срок сдачи в плен был намечен на 16.00.
Ровно через час с истинно немецкой пунктуальностью парламентеры вернулись. Вместе с ними прибыли генерал-лейтенант Гюром, полицай-президент Берлина, и генерал-майор Хайнбург, начальник полиции Берлина. Условия капитуляции были приняты. В 18.00 немцы на этом участке начали организованно сдаваться в плен. Благодаря решительным действиям майора Шадзунского [195] и подполковника Олефира капитулировало свыше 5 тысяч немецких солдат, офицеров и генералов{219}.
В ночь со 2 на 3 мая маршал Г. Жуков отправил Верховному Главнокомандующему донесение за № 00524 об овладении городом Берлином:
«1. Противник на правом крыле фронта продолжал отходить в западном направлении, оказывая слабое сопротивление наступлению наших войск.
Окруженный гарнизон города Берлина во главе с комендантом города генералом от артиллерии Вейдлингом и его штабом прекратил сопротивление и сдался в плен нашим войскам. Отдельные группы окруженного гарнизона, пытаясь прорваться в западном направлении, уничтожаются нашими войсками в районе Шпандау и западнее.
2. Войска фронта, сломив сопротивление окруженного противника, овладели столицей Германии — городом Берлином и в течение дня пленили войска, оборонявшие городу также уничтожили отдельные группы, пытающиеся прорваться из города Берлина в западном направлении. По предварительным учтенным данным, за 2 мая из состава войск окруженного берлинского гарнизона противника взято в плен более 64 тысяч солдат и офицеров...
На правом крыле фронта войска продолжали стремительное наступление и, преодолевая слабое сопротивление противника, за день продвинулись вперед до 50 километров и в районе Вильснак (12 километров юго-восточнее Виттенберга) передовыми частями соединились с американскими войсками.
В ходе дневного наступления войсками фронта уничтожено до 6000 солдат и офицеров, 18 танков и самоходных орудий, до 100 полевых орудий, более 200 пулеметов, до 70 минометов, 140 автомашин и 6 различных складов. Захвачено: танков и самоходных орудий — 29, орудий полевых — 320, минометов — 80, пулеметов — 700, винтовок и автоматов — до 40 тысяч, автомашин — 1500, самолетов в разобранном виде — 703, паровозов — 19, железнодорожных [196] вагонов — 163, бронетранспортеров — 12, складов разных — 37 и много другого военного и народнохозяйственного имущества. По предварительным данным, на всех участках фронта за 2 мая взято в плен 90 050 солдат и офицеров, в том числе 7 генералов, более 600 офицеров и в госпиталях — 10 700 раненых солдат и офицеров противника...»{220}
Планируя боевые действия на ближайшую перспективу, Ставка ВГК еще 1 мая в 1.30 ночи сориентировала 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты о дальнейших действиях в рамках новой устанавливаемой Ставкой разграничительной линии между фронтами:
«1. Установить с 24.00 6 мая следующую разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами: до Люббен прежняя и далее — Виттенберг, для 1-го Украинского фронта включительно.
2. Командующему войсками 1-го Белорусского фронта не позже 4 мая сменить войска 1-го Украинского фронта в своих новых разграничительных линиях, используя для этого освободившиеся армии левого крыла фронта (3-ю, 69-ю и 33-ю армии).
3. Командующему войсками 1-го Украинского фронта не позже 3 мая закончить ликвидацию окруженной группировки немцев в районе восточнее Луккенвальде и очистить от противника территорию Берлина в своих разгранлиниях. После смены войска правого крыла фронта использовать для стремительного наступления в общем направлении на Прагу. Передовыми частями правого крыла фронта выйти на реку Мульде.
4. Об отданных распоряжениях донести.
И. Сталин
Антонов»{221}.
Берлинская операция Красной Армии плавно перерастала в операцию по освобождению Праги — столицы Чехословакии. [197]
Дениц: «Война продолжается...»
Вечером 1 мая радио Гамбурга прервало свою трансляцию торжественной Седьмой симфонии Брукнера. Раздался бравурный бой военных барабанов и заговорил диктор:
«Наш фюрер Адольф Гитлер, сражаясь до последнего дыхания против большевизма, сегодня днем пал за Германию в своем оперативном штабе в рейхсканцелярии. 30 апреля фюрер назначил своим преемником гросс-адмирала Деница. Слушайте обращение к немецкому народу гросс-адмирала и преемника фюрера».
Немецкому народу сразу сообщалась двойная ложь. Во-первых, Гитлер не «пал на поле боя», а покончил жизнь самоубийством. Во-вторых, фюрер покончил с собой уже более суток назад, а в момент радиопередачи в саду канцелярии уже догорал труп Геббельса.
Существует несколько версий воззвания Деница, сохранившихся в документах и немного отличающихся друг от друга по содержанию и эмоциональной окраске. Дениц назвал смерть Гитлера героической и обратился к нации с призывом продолжать войну:
«Немецкие мужчины и женщины! Солдаты вермахта!
Фюрер погиб. Его жизнь была образцом служения нашему народу. Он своевременно разглядел страшную опасность большевизма и посвятил себя борьбе с ней не на жизнь, а на смерть. В конце борьбы и своего непоколебимого прямого жизненного пути он геройски погиб в столице немецкого рейха. Придет день, когда Европа и весь мир узнают, что Адольф Гитлер пытался спасти Европу и весь мир от большевистского нашествия. Тогда не только в Германии люди с благоговением будут поклоняться героической личности фюрера.
Фюрер назначил меня своим преемником. Я беру на себя ответственность за судьбу немецкого народа в тяжелейшие часы его истории. Моей первейшей целью является спасение немцев от уничтожения их большевиками, [198] рвущимися вперед. В соответствии с этой целью война продолжается.
До тех пор, пока англичане и американцы мешают достижению этой цели, мы должны также защищаться от них и продолжать работу своих народов.
Таким образом, англо-саксы ведут войну не в интересах своих народов, а способствуют распространению большевизма в Европе. То, что немецкий народ совершил в упорных боях на фронтах этой войны, и то, что перенес в тылу, с исторической точки зрения — неповторимо. В это тяжелое время для нашего народа я буду стремиться к тому, чтобы создать для наших храбрых женщин, мужчин и детей необходимые условия жизни. Я сделаю все, что зависит от меня. Но для этого мне нужна прежде всего ваша помощь. Доверьтесь мне.
Сохраняйте полный порядок и дисциплину в городе и деревне. Каждый выполняй свой долг на своем месте. Только так мы сможем облегчить страдания, которые принесет каждому из нас это время, и сможем предотвратить катастрофу»{222}.
Расписывая героизм Гитлера, сам Дениц, кстати, не знал еще деталей смерти фюрера. Из радиограммы Геббельса он знал лишь, что фюрер умер накануне вечером.
В соответствии с последней волей фюрера Дениц входил в роль лидера немецкого народа. Свою главную задачу в этой роли он видел в продолжении войны, что делало его режим преступным по отношению как к своему народу, так и народам всего мира.
Одним из первых распоряжений нового рейхспрезидента Деница немецким войскам стала инструкция о поведении при капитуляции перед западными союзниками СССР:
«При встрече с нашими англо-американскими противниками наше поведение должны отличать гордость и достоинство. Нам нечего стыдиться. То, чего достигли наши вооруженные силы и народ в течение последних шести лет, не имеет аналогов в истории человечества. [199]
Мы проявили невиданный доселе героизм. Нашу воинскую честь мы не замарали. Для нас было бы недостойно идти к нашим бывшим противникам с поклоном. Пусть они идут к нам, но мы встретим их вежливо и с достоинством»{223}.
Первые дни мая были критическими в деятельности нового руководства Германии, назначенного самим Гитлером. Война была проиграна, это понимали все на всех уровнях. Речь шла теперь о максимально возможном сохранении политического, военного и экономического потенциала бывшего Третьего рейха. Единственным путем решения этой проблемы, как показывают документы, немецким руководством рассматривалась лишь капитуляция перед западными державами в надежде вызвать столкновение союзников по антигитлеровской коалиции.
2 мая к новому рейхспрезиденту Деницу обратился бывший министр иностранных дел Германии Риббентроп с предложением начать сепаратные переговоры с англо-американской стороной о сохранении неоккупированной хотя бы небольшой территории Германии. «В военном отношении война проиграна, — начинал Риббентроп свое послание. — Как такового единого германского фронта больше не существует ни на западе, ни на юге, ни на востоке. Фронт распался, но боевые действия ведут отдельные небольшие части некоторых армий, которые хотя и могут сражаться дальше, но долго не продержатся». По мнению Риббентропа, очень важным было сохранить в той или иной форме, в том или ином месте самостоятельное немецкое государство. В связи с этим фашистский деятель откровенно писал:
«...В настоящей обстановке для правительства рейха под Вашим руководством есть только две возможности: либо Германия будет полностью оккупирована, правительство рейха интернировано, управление страной будет взято союзниками и тогда через некоторое время союзники назначат правительство Брюнинга с демократами и коммунистами, либо правительство Тельмана с католиками, [200] демократами и т.д. Тем самым национал-социализм будет уничтожен, а германский вермахт без остатка разбит, немецкий народ же приговорен к рабству на десятки лет. Или же правительству рейха под Вашим руководством удастся с помощью обширной программы, путем отступления или же отхода на задний план или модификацией определенных мировоззренческих вопросов найти попытку осуществления политики сотрудничества со всеми нациями, даже, по меньшей мере, формально с Россией и, путем признания правительства рейха под Вашим руководством и Вашей программы, сохранить национальную Германию, а также национал-социализм и хотя бы небольшие силы вермахта, и тем самым проложить немецкому народу путь к новому возрождению»{224}.
Буквально в считанные дни и даже часы главной задачей вермахта стало максимальное сопротивление советским войскам и капитуляция перед западными державами.
4 мая начальник штаба оперативного руководства верховного командования вермахта генерал-полковник Йодль издает совершенно секретную директиву № 003005/45 о необходимости продолжения сопротивления на Восточном фронте. В ней, в частности, отмечалась необходимость «вести боевые действия таким образом, чтобы выиграть время для спасения как можно большего количества гражданского населения от Советской Армии»{225}.
6 мая начальник штаба верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Кейтель отправляет директиву командующему группой армий «Юг» генерал-фельдмаршалу Кессельрингу, в которой требует: «Никаких препятствий продвижению американских войск на восток (в протекторат — Чехию и далее южнее) более не чинить».
На следующий день в 1.35 ночи Кейтель направляет всем подчиненным войскам на фронте совершенно секретную телеграмму под № 89002/45: [201]
«Гросс-адмирал Дениц приказал:
Всем войскам, противостоящим восточному противнику, как можно скорее отступать на запад, при необходимости пробиваться через боевые порядки русских.
Немедленно прекратить всякое сопротивление англоамериканским войскам и организовать сдачу войск в плен.
Общая капитуляция будет подписана уже сегодня у Эйзенхауэра.
Эйзенхауэр обещал Йодлю прекращение огня к 1.00 9 мая 1945 года (по немецкому времени)»{226}.
7 мая по радио к населению Германии по поводу безоговорочной капитуляции обратился министр финансов граф Шверин фон Крозиг. Проникнутое типичным для нацистской пропаганды пафосом, это выступление призывало немецкий народ к единству, терпению и примирению. Фон Крозиг, в частности, отмечал:
«После почти шестилетней героической и несравнимой по жестокости борьбы силы Германии уступили превосходящим силам наших противников. Продолжение войны означало бы только бессмысленное пролитие крови и неоправданные разрушения. Правительство, имеющее чувство ответственности за будущее нашего народа, после крушения всех физических и материальных сил должно сделать соответствующие выводы и просить противника о прекращении враждебных действий...
Тяжелые условия, возложенные нашими противниками на немецкий народ, не должны никого вводить в заблуждение. Надо воспринимать их без лишних слов, ясно и трезво. Никто не может сомневаться в том, что для каждого из нас наступает суровое время и что во всех сферах жизни от нас потребуются жертвы. И мы должны их совершить, оставаясь лояльными к тем обязательствам, которые мы взяли на себя.
Но мы не должны также отчаиваться и впадать в немой пессимизм. На пути через темноту будущего нам должны светить и направлять нас три звезды, которые [202] всегда были залогом настоящей немецкой души: единение, закон и свобода...
Мы должны сделать закон принципом жизни нашего народа. Справедливость должна быть для нашего народа высшим законом и высшим принципом. Мы должны также по внутреннему убеждению признавать и уважать закон как принцип во взаимоотношениях между народами. Уважение к заключенным договорам должно быть для нас так же священно, как и чувство солидарности нашего народа с европейской семьей народов, в качестве члена которой мы приложим все человеческие, моральные и материальные силы, чтобы залечить те ужасные раны, которые принесла война.
Тогда мы сможем надеяться, что атмосфера ненависти, которой окружена сегодня Германия во всем мире, уступит место духу примирения народов, без которого невозможно оздоровление мира, и нам опять улыбнется свобода, без которой никакой народ не может вести обеспеченное и достойное существование.
Мы хотели бы видеть, что будущее нашего народа опирается на лучшие внутренние силы немецкого народа, которые дали миру вечные творения и ценности.
С гордостью за героическую борьбу нашего народа мы будем связывать его стремление как члена западно-христианской культуры добросовестной работой внести в дело мира свой вклад, который будет соответствовать лучшим традициям нашего народа.
Пусть Бог нас не оставит в несчастье и благословит наш тяжелый труд!
Граф Шверин фон Крозиг»{227}.
Само по себе выступление рейхсминистра финансов представляет собой довольно своеобразный документ. Германский политик говорил о высоком предназначении и судьбе немецкого народа, «забывая» даже упомянуть, что именно Германия развязала мировую войну, ввергнув в пучину смерти на поле боя, в концлагерях и гетто десятки миллионов ни в чем не повинных людей. [203] Крах Третьего рейха — это был не злой рок Германии, это было справедливое возмездие за зло, принесенное в этот мир и ассоциировавшееся в сознании человечества с именем нацистской Германии.
11 мая рейхспрезидент Дениц отдает один из последних своих приказов немецким войскам:
«Каждому солдату, пока он не получит от своего командира иного приказа, оставаться на своем месте. Начало демобилизации зависит от воли оккупационных властей и от транспортных возможностей. Поэтому до начала демобилизации каждый немецкий солдат обязан сохранить свое достоинство и выполнять приказы командования. Внутреннее достоинство солдата проявляется в наличии твердой воли быть полезным своему народу и своей семье, а внешнее — в соблюдении дисциплины и уважительном отношении к военной форме»{228}.
Это был военный и политический крах нацизма. Это был конец войне, бедствиям всех народов мира.
Это было началом новой эры в истории немецкого народа, в истории мировой цивилизации.
Мы за ценой не постояли
Итак, великая битва за Берлин закончилась, а вместе с ней подходила к своему закономерному концу и Вторая мировая война в целом. Пришло время «зализывать раны», осмыслить результаты, уроки и последствия этой самой кровопролитной войны в мире.
Цена Победы...
Эта проблема сложная и неоднозначная. Победа была завоевана очень высокой ценой. Можно ли было сократить эти потери, можно ли было завоевать Победу меньшей ценой?
С этической стороны мы не имеем права судить о событиях того времени с высоты нашего сегодняшнего знания. История не любит сослагательных наклонений, и нельзя изменить события полувековой давности. Однако [204] нельзя не задумываться над всеми этими вопросами и сегодня, чтобы избежать возможных ошибок в будущем...
Большие людские и материальные потери понес советский народ в Великой Отечественной войне. Вплоть до наших дней мы не знаем и никогда не узнаем точные цифры потерь, особенно среди мирного населения. И вовсе не потому, что это — тайна. Нет, просто никакой точной статистики не было и не могло быть. В оценках потерь мы оперируем миллионами людских жизней, не задумываясь, что жизнь даже одного человека — бесценна.
Оставим в стороне проблему общих потерь Советского Союза во Второй мировой войне. Это — большая и отдельная тема. Остановимся лишь на последнем этапе войны» последних днях Третьего рейха, павшего под ударами Красной Армии в Берлинской операции в апреле-мае 1945 года.
Берлинская операция советских войск — решающая заключительная битва Великой Отечественной войны. Участие в этой операции — предмет гордости каждого ее участника. Специфика войны такова, что слава и позор в боях и операциях достаются командирам и командующим. В годы той войны им приходилось отвечать перед самим И. Сталиным своей головой за ошибки и провалы в подготовке и проведении операций. Но им же доставалась и слава. Москва нередко салютовала подвигам возглавляемых ими фронтов и армий залпами сотен орудий.
В этом контексте вопрос о том, кто возьмет Берлин, был принципиальным. Враг же оказывал самое ожесточенное сопротивление.
Объективности ради следует подчеркнуть, что не все советские военачальники, войска которых брали Берлин, разделяли общую точку зрения об ожесточенном сопротивлении противника в самом городе. Генерал-полковник В. И. Чуйков, командовавший знаменитой 8-й гвардейской [205] армией, в апреле 1946 года на научной конференции говорил:
«После прорыва до Мюнхеберга включительно сопротивление противника резко ослабло. В частности, взятие внешнего берлинского обвода, внутреннего и выход в город у нас прошли довольно-таки легко, не с такими уж серьезными боями. Колоссальное количество войск, которые имел Вейдлинг, было разбито и дезорганизовано еще на одерских позициях, не выдержало удара и в Берлине. Где бы наши штурмовые группы и отряды ни шли, они везде имели успех. Сдать такой город, как Берлин, за 7 дней, я бы сказал, это не к лицу «жестоко сопротивляющемуся гарнизону»{229}.
В соответствии с решением Сталина главная роль в овладении столицей Третьего рейха отводилась войскам 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в тесном взаимодействии с войсками 1-го Украинского фронта Маршала Советского Союза И. С. Конева.
С самого начала советский лидер постарался не допустить ситуации, когда вся слава за взятие Берлина достанется одному полководцу. Именно поэтому даже сталинский «любимчик» Г. Жуков в кульминационный момент долгой и кровопролитной войны был «отодвинут в сторону».
Но такая ситуация автоматически создала обстановку соперничества между двумя фронтами и двумя командующими войсками фронтов.
Здоровое соперничество, безусловно, положительный фактор. Однако на войне такое соперничество чревато большими, часто неоправданными, а иногда и бессмысленными потерями. В погоне за успехом, желая первым доложить Сталину об успехах вверенных им войск, и Жуков, и Конев «давили» на войска: «быстрее, во что бы то ни стало», «не считаясь ни с какими потерями», «первыми ворваться в Берлин...» К сожалению, соперничество между комфронтами сопровождалось аналогичным [206] «соревнованием» между командармами, комдивами, командирами отдельных частей и подразделений.
Эта «погоня за славой» оплачивалась жизнями рядовых бойцов и командиров на поле боя, большими потерями в технике и вооружении. Об этом говорили многие участники научной конференции, проведенной в Берлине ровно через год после окончания Берлинской операции. Член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К. Ф. Телегин отмечал, что у комфронта была только одна цель — «не медлить, не мешкать, искать слабое место». Далее он делал вывод:
«Но если этого места нет — наваливаться массой техники, давить ею. Пускай это будет стоить нам жертв и потерь, но надо как можно быстрее рваться к Берлину. Чем быстрее мы вырвемся туда, тем слабее там окажется противник, тем ближе победа. Кроме того, мы упредим возможную высадку десанта союзников, упредим их в захвате Берлина. Этот фактор, товарищи, был очень немаловажным. Некоторые товарищи обижались, что уж очень много «синяков и шишек» было наставлено им за эту операцию. Бывает, конечно, но просим понимать это так, что обстоятельства, обстановка сама диктовала необходимость высокой боевой активности наших войск»{230}.
Цель оправдывает средства. Важнейшая политическая цель — скорейшее взятие Берлина — была поставлена во главу угла военной операции. А отсюда и большие, заранее планируемые большие потери.
В частности, в 1-м Белорусском фронте накануне Берлинской операции планировались санитарные потери в размере 110 тысяч человек, однако реальные санитарные потери составили 141 479 человек, из которых 89% были непосредственно ранены в боях и 11% — больные{231}.
Генерал Телегин в этом контексте подчеркивал:
«Да, мы считались с тем, что придется при этом понести потери в танках, но знали, что даже если и потеряем [207] половину, то все же еще до 2 тысяч бронеединиц мы введем в Берлин, и этого будет достаточно, чтобы взять его»{232}.
Наши потери в танках в ходе операции были действительно огромны. Только в 1-м Белорусском фронте за период с 14 апреля по 3 мая 1945 года потери составили 1940 бронеединиц, из которых 916 танков и САУ были сожжены, 886 — подбиты, а 139 единиц — составили прочие потери{233}. Из общего числа наших потерь в танках 50% было уничтожено на подступах к Берлину и 50% — в самом городе.
Итак, цель оправдывает средства.
Однако вот мнение самого маршала Г. К. Жукова:
«Сейчас, спустя много времени, размышляя о плане Берлинской операции, я пришел к выводу, что разгром берлинской группировки противника и взятие самого Берлина были сделаны правильно, но можно было бы эту операцию осуществить и несколько иначе.
Слов нет, теперь, когда с исчерпывающей полнотой все ясно, куда легче мысленно строить наступательный план, чем тогда, когда надо было практически решать уравнение со многими неизвестными. И все же хочу поделиться своими соображениями по этому поводу.
Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому, а разгранлинию между ними провести так: Франкфурт-на-Одере — Фюрстенвальде — центр Берлина. При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке и в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада. 1-й Украинский фронт нанес бы удар главной группировкой по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая его с юга, юго-запада и запада.
Мог быть, конечно, и иной вариант: взятие Берлина поручить одному 1-му Белорусскому фронту, усилив его левое крыло не менее чем двумя общевойсковыми и двумя танковыми армиями, одной авиационной армией и соответствующими артиллерийскими и инженерными частями»{234}. [208]
К мнению маршала нельзя не прислушиваться. Однако и здесь в его словах просматривается позиция военачальника — главное выполнить задачу, взять Берлин. Фактор возможных потерь не берется в расчет вообще, пути их уменьшения не рассматриваются.
В этом, кстати, отличие советского и западноевропейского подходов к планированию и проведению военных операций. Наши западные союзники ставили во главу угла при планировании операций возможные потери, прежде всего в людях. И если возможно было избежать тяжелых потерь даже ценой затяжки операции или больших материальных затрат — принимался самый «щадящий» режим боевых действий.
Можно ли было избрать «щадящий» режим проведения Берлинской операции Красной Армии в апреле — мае 1945 года? Ведь можно было сровнять с землей столицу рейха силами авиации и артиллерии. Можно было взять фашистский гарнизон города измором в кольце полного окружения.
Но принесли бы эти варианты меньше потерь в силах и средствах? Каковы были бы геополитические последствия такого шага? Какова была бы судьба немецкого народа?
На подобные вопросы нет ответа.
А в майские дни 1945 года весь советский народ праздновал Великую Победу над фашизмом.