Пехота пехотой, но...
«Бог войны» на улицах Берлина
Главным средством огневого поражения противника в ходе боев в городе Берлине явилась артиллерия — от батальонной и полковой до орудий большой и особой мощности резерва Верховного главнокомандования. Насыщенность артиллерией в наступающих советских войсках достигала 250–280 стволов на километр фронта и более. На участках прорыва стрелковых корпусов на каждый километр фронта приходилось до 310 орудий. Плотность орудий прямой наводки равнялась 82 стволам на километр фронта{196}.
В артиллерийской подготовке Берлинской операции в 5.00 16 апреля только в полосе 1-го Белорусского фронта приняло участие 9000 орудий и минометов и более 1500 реактивных установок М-13 и М-31{197}. Впервые в Берлинской операции артиллерия начала сопровождение пехоты огневым валом в полной темноте при подсветке местности прожекторами.
В уличных боях артиллерия, как правило, придавалась штурмовым отрядам и группам. Штурмовой отряд ротного состава имел обычно 8–12 орудий калибра от 45 до 203 мм и 4–6 минометов калибра от 45 до 120 мм. В отрядах батальонного состава имелось 16–24 орудия и 8–12 минометов{198}.
Действиям штурмовых отрядов обычно предшествовала короткая мощная артиллерийская подготовка средствами армейской, корпусной и дивизионной артиллерийских групп. Огневому воздействию одновременно подвергалась оборона противника в городе на глубину в 1 километр на участке главного удара армии.
Армейская артиллерийская группа дальнего действия в ходе боевых действий в Берлине подавляла все разведанные [179] артбатареи противника и все участки вероятного расположения его батарей в тактической глубине.
Артиллерия корпусных и дивизионных групп имела два объекта поражения. Огонь производился на глубину до 400 метров по кварталам, обращенным к наступающей пехоте. Задача состояла в сплошной обработке всего массива зданий и заключенных между ними улиц и переулков. Далее огонь велся на глубину до 1 километра по перекресткам улиц, угловым зданиям, приспособленным к круговой обороне.
Накануне атаки штурмовой группой укрепленного объекта в городе к ее командиру прибывают командиры орудий прямой наводки для личного обозрения объекта, определения маршрута выдвижения артиллерии и для увязки взаимодействия с пехотой. По установленному сигналу, под прикрытием огня средств усиления и огня штурмовой группы орудия выдвигаются на огневые позиции для стрельбы прямой наводкой. Дополнительным целеуказанием служит красная ракета, выпущенная в направлении объекта атаки. После поражения огневых точек противника огнем прямой наводкой пехота готовится к штурму и по сигналу из серии красных ракет переходит в атаку. Орудия прямой наводки поддерживают своим огнем действия штурмовой группы.
При продвижении пехоты в городских кварталах часто применялся такой метод: особо выделенные батареи и дивизионы выходили вперед на 1,5–2 километра, быстро разворачивались на перекрестках улиц и открывали огонь во все стороны по окнам, подъездам и подвалам домов. Батареи двигались перекатами — одна ведет огонь, другая передвигается. Такой метод действий давал возможность пехоте быстро продвигаться за артиллерией, оказывал деморализующее воздействие на противника, нарушал его систему огня. В этих случаях наша пехота обычно продвигалась на 2–3 километра вперед, как это было в 79-м стрелковом корпусе 3-й ударной армии{199}. [180]
Очень успешно в боях на улицах Берлина действовали ГМЧ — так в боевых документах военного времени обозначали гвардейские минометные части — знаменитые «катюши». Бригадам М-31 и полкам М-13 в городе давались обычно самостоятельные, независимые от ствольной артиллерии участки. В боях за город Берлин в советских войсках с большой эффективностью был применен огонь установок реактивных снарядов, установленных на прямую наводку.
Хорошо зарекомендовали себя в уличных боях в Берлине зенитные орудия. На узких улицах невозможно было поставить полевые орудия так, чтобы вести огонь по верхним этажам зданий по обеим сторонам улицы. Зато это легко делали зенитные орудия.
Для выполнения сходных задач в интересах пехотных подразделений широко применялись минометы. Именно этот вид артиллерийского вооружения был наиболее эффективен в уличных боях. Отвесная траектория стрельбы позволяла поражать цели, находящиеся за высокими каменными стенами или на верхних этажах зданий. Минометы можно было быстро перебросить на новые огневые позиции, установить их в любых местах, вплоть до чердаков и верхних этажей отдельных домов.
К сожалению, в Берлинской операции не были до конца отработаны все вопросы взаимодействия артиллерии с поддерживаемыми ею пехотой и танками. Это приводило к трагическим инцидентам. Так, в самом начале операции 18 апреля наша артиллерия неоднократно в течение дня вела огонь по боевым порядкам 44-й гвардейской танковой бригады. В 17.00 было произведено два дивизионных залпа реактивными снарядами, что вызвало большие потери в живой силе и технике{200}. Подобные трагические инциденты являются, очевидно, неизбежным «злом» войны, от которого не застрахованы войска даже в современных условиях{201}. [181]
Роль артиллерии в Берлинской операции в целом была огромной. Опыт этой операции подвергся глубокому осмыслению уже в послевоенные годы. Интересным в этом смысле представляется мнение командующего 8-й гвардейской армией генерал-полковника В. И. Чуйкова, которое он высказал на научной конференции в апреле 1946 года в Берлине:
«В отношении артиллерийского наступления. Я тоже согласен с товарищем Горбатовым — артиллерийскую подготовку надо проводить как можно короче, но мощнее, и считаю, что это требует от нас в будущем развития побольше средств ГМЧ. Дайте на километр фронта две-три бригады М-31, и за 10 минут залпа противник будет похоронен или оглушен наверняка. Ставьте тут же огневой вал для сопровождения пехоты, одинарный или двойной, лучше двойной, и прорыв будет обеспечен.
Это ни в коем случае не исключает ствольную артиллерию, в особенности контрбатарейную артиллерию для подавления артиллерии противника. Это ни в коем случае не исключает наши минометы и другие средства нашей войсковой артиллерии. Развитием ГМЧ мы очень крепко сократим время на артподготовку и будет больше внезапности. Ведь поставить нашу артиллерию в таком количестве, как 200–300 стволов на километр фронта, на плацдармах или перед фронтом прорыва да пристрелять ее, на это у нас уходило времени около недели приблизительно, не меньше.
Другое дело — ГМЧ. Дайте ей две точки, где они должны встать и куда они должны дать залп. Прицельного огня они не дадут, да этого и не требуется, но уж угробят противника они крепко...»{202}
Опыт Берлинской операции показал, что артиллерия прочно закрепила за собой роль главного средства огневого поражения противника на поле боя, в том числе и в городе. Артиллерия была и оставалась «богом войны». [182]
Танки на улицах города
«Мы что — краденый род войск, или это военная тайна какая-то? Все газеты, все союзники про нас знают. В приказах товарищ Сталин отмечал нас, а советскому народу преподнесли, что танкисты во взятии Берлина не участвовали! Показали меня на три секунды, Богданов мелькнул, и на этом дело ограничилось. А далее — Кузнецов, Берзарин, Чуйков и другие. Мы их уважаем, они с нами плечо в плечо шли, они дрались честно и много, но и мы немало сделали. За что же нам такое «уважение»...
Народы знают по приказу, что бьемся за Берлин, а в кино нас забывают — нет прославленных танкистов. По-моему, это грубая политическая ошибка, и пусть тов. Платонов{203} знает, что он оскорбил не только нас — командующих, а оскорбил все танковые войска Красной Армии»{204}.
На такой ноте закончил свое выступление на научной конференции в Берлине в апреле 1946 года командующий 1-й гвардейской армией генерал-полковник М. Е. Катуков. Поводом для резкой обиды генерала-танкиста явился фильм «Взятие Берлина», где, по мнению Катукова, роль и место танковых войск в Берлинской операции были полностью искажены.
Эта обида военачальников-танкистов, по сути, явилась отражением крупной научной дискуссии, которая имела место в отечественных вооруженных силах по поводу сущности будущей войны, места в ней различных видов и родов войск.
По мнению командующего 2-й гвардейской танковой армии маршала бронетанковых войск С. И. Богданова, танковые армии могут самостоятельно вести боевые действия в городе. Богданов в апреле 1946 года утверждал, основываясь на своем опыте ведения боевых действий в Берлине:
«Современные танковые армии могут самостоятельно вести разного рода бои и даже самостоятельно вести боевые действия в крупных населенных пунктах, каким является Берлин... [183]
Нужно сказать, что есть два метода атаки улиц, объектов: первый — когда мы сначала посылаем пехоту для очищения зданий, чердаков, подвалов и пр., а затем продвигаем технику. Этот метод нужный, но он требует большой затраты времени. Второй — артиллерия подготавливает короткий удар, танки броском прорываются вперед на 1,5–2 километра, а потом уже очищается этот населенный пункт или квартал. Этот метод атаки мы и практиковали в боях за Берлин. Он — лучший.
Я считаю, что танковая армия самостоятельно может решать такие задачи, как бой за город, и это доказано на практике, на опыте 2-й гвардейской танковой армии»{205}.
Далее С. И. Богданов остановился на роли танка в уличном бою. Командарм считал, что танк неуязвим на улице, чем вызывал несогласие многих других военачальников. На уже упоминавшейся конференции С. Богданов утверждал:
«Мы воочию убедились, что уличные бои для танков не так страшны, как нам кажется. Я считаю, что если у кого есть такое мнение, то его нужно изменить, так как оно неверное. Прежде всего танк представляет из себя могучее подвижное орудие, которое значительно подвижнее обычной пушки, которая идет с расчетом. Это факт. Мне нужно туда три снаряда пустить, я кнопку нажал, развернул башню и веду огонь. Обычная пушка на узкой улице так не развернется. Танк — пушка серьезная, он не признает мелких снарядов, осколков, не признает пуль, которые бьют по расчету обычной пушки, а поэтому танк в уличных боях должен быть таким же хозяином поля боя, как и на обычной местности»{206}.
2-я гвардейская танковая армия действительно получила большой опыт ведения боев в Берлине. Однако абсолютизировать этот опыт, очевидно, нельзя. Берлинская операция была во многих отношениях нетипичной операцией Второй мировой войны. Она проводилась в условиях абсолютного превосходства Красной Армии в силах и средствах и полнейшей морально-психологической подавленности [184] противника. Противник был обречен на поражение, и его сопротивление велось от отчаяния и безысходности. Это создавало благоприятные условия советским танкам для ведения уличных боев.
Кроме того, Берлинская операция характеризовалась еще и тем, что советские войска, прежде всего танки, шли вперед, не обращая внимания ни на какие потери. Главным для советского руководства было взять Берлин как можно скорее, поэтому в город было брошено все, чем располагали фронты. Эта задача была выполнена, хотя и ценой больших потерь в танках на улицах города. Однако это было интерпретировано некоторыми советскими военачальниками не как невозможность использования танков в городе, а как успех действий танков на улицах города.
Однако, и это признается в сводке обобщенного опыта боевых действий оперативного отдела штаба этой армии от 15 мая 1945 года, успешные действия танков в городе невозможны без взаимодействия с пехотой.
В первые дни боев за город в танковых соединениях были созданы штурмовые группы, но в дальнейшем эти группы развития не получили. Это объяснялось тем, что танковые корпуса вынуждены были часто маневрировать, и при передвижении штурмовые группы распадались как нештатные единицы. В сводке обобщенного боевого опыта армии подчеркивалось:
«...Для создания штурмовых групп имеет большое значение наличие мотопехоты, в то время как танковые соединения в результате упорных боев имели значительные потери мотопехоты»{207}.
Танковые части, действуя на улицах города, вынуждены были продвигаться вперед в колоннах, их маневр был крайне ограничен каменными постройками по сторонам улиц.
Серьезной угрозой для советских танков стали немецкие гранатометы «фаустпатрон». Не случайно в те дни среди танкистов появилась своеобразная «болезнь» [185] — боязнь фаустников. Об этом мы рассказывали в предыдущих главах.
Для защиты от немецких гранатометов танкисты прибегли к установке на танках специальных экранов, которые резко снизили наши потери в уличных боях. Приобретенный в уличных боях опыт защиты от кумулятивных гранат противника получил свое дальнейшее развитие в послевоенные годы.
В сводке оперотдела штаба 2-й гвардейской танковой армии отмечался целый ряд слабых мест танковых войск при их действии в городе:
«В больших городах танковым войскам вести боевые действия трудно. Танки, проходя по улицам, не очищали дома полностью от противника, и фактически пройденные танками кварталы не являются очищенными от противника. Поэтому необходимо наличие мотопехоты, производящей окончательную очистку пройденных танками кварталов. При наличии пехоты танки будут нести гораздо меньше потерь»{208}.
Боевая эффективность танков, вынужденных действовать на улицах Берлина, была крайне низкой. Танк на улице терял главные свои достоинства — ударную силу, подвижность и огневую мощь. Фактически танки выступали на улицах Берлина в качестве самоходных артиллерийских установок, действующих в интересах пехоты.
Опыт боев в Берлинской операции показал, что при использовании танков для непосредственной поддержки пехоты большое значение имеет вопрос взаимодействия. В 5-й ударной армии, например, сложилась практика подчиненности танковых подразделений стрелковым батальонам дивизий первого эшелона. За командирами танковых полков (бригад) оставлялось право контроля и материального обеспечения танковых рот (батальонов) в бою. Если этого не делать, то резко усложняются взаимодействие сил и средств и управление боем.
Применение танков в основном только для непосредственной поддержки пехоты — главная отличительная [186] черта действий танковых войск в Берлинской операции. Классический прием — ввод танковых армий в сражение после прорыва обороны противника — в Берлинской операции не «сработал». Танки шли вместе с пехотой, вместе с ней пробивали эшелонированную оборону противника и вместе с ней вошли в город. Оперативного простора, куда можно было бы ввести танковые армады, фактически не было. Глубина Берлинской наступательной операции 1-го Белорусского фронта составила по прямой всего чуть более 60 километров. С выходом на рубеж встречи с войсками наших западных союзников далее наступать было некуда. В этом была специфика битвы за Берлин.
Таким образом, опыт Берлинской операции показал, что успех действий танкистов в уличных боях связан, прежде всего, с наличием пехоты, которая должна защищать танки в уличных боях и очищать захваченные узлы сопротивления противника. И если пехота без танков в условиях города может справиться со своими задачами, то танки без пехоты сделать ничего не могут. Таков, пожалуй, один из главных уроков действий советских танковых войск в Берлине. Однако и через много лет, даже десятилетий оказалось, что этот урок оказался «невыученным».
Российские танки испытали это в уличных боях в Грозном...
В небе Германии
«Нам очень важно, чтобы авиация уничтожала цели, но также важно постоянное нахождение авиации над районом противника, над его огневыми позициями. Когда наша авиация находится над противником, то его ствольная артиллерия и минометы если не прекращают стрельбы, то стреляют значительно меньше. Это то, что нужно для наступающей пехоты...»{209}
Так говорил о значении авиации над полем боя «пехотный» военачальник — командующий 3-й армией генерал-полковник [187] A. B. Горбатов в апреле 1946 года. И в этом смысле он был, безусловно, прав.
Авиации с самых первых часов Берлинской операции советским командованием отводилась важная роль. Общее представление о масштабах действий советской авиации дает комментарий маршала Г. Жукова во время одного из первых послевоенных интервью. В ночь на 16 апреля на оборонительные позиции противника обрушили свой смертоносный груз около 1 тысячи бомбардировщиков. С утра и в течение всего дня в небе действовало еще 3–4 тысячи самолетов. Всего за первые сутки было сделано более 15 тысяч самолето-вылетов{210}.
Наиболее важная роль в поражении противника с воздуха отводилась 16-й воздушной армии. Ею непосредственно по городу Берлину было произведено 4030 самолето-вылетов, из которых 1175 — ночными бомбардировщиками По-2, 928 — бомбардировщиками Ту-2, Пе-2 и «Бостон»,449 — штурмовиками, 1438 — истребителями. На город было сброшено свыше 1300 тонн бомб разных калибров, включая бомбы ФАБ-1000.
В апреле и за пять дней мая 1945 года авиация 16-й воздушной армии совершила 37 562 самолето-вылета. За тот же период только в полосе действий 1-го Белорусского фронта авиация 16-й, 18-й и частично 4-й воздушных армий произвела 41 965 самолето-вылетов.
В 16-й воздушной армии всего перед началом операции насчитывалось 3037 самолетов, в том числе бомбардировщиков — 533, По-2–151, штурмовиков — 687, истребителей — 1548 и др.
В ходе операции проведен 1101 воздушный бой, в которых было сбито 966 самолетов противника. 55 немецких самолетов уничтожено на земле при нанесении бомбардировочно-штурмовых ударов по аэродромам противника. Всего уничтожено в воздухе и на земле 1021 самолет противника, из которых подтверждено — 791 самолет.
Потери 16-й воздушной армии составили 357 самолетов, из них боевых потерь — 271; потерь, связанных [188] с выполнением боевой задачи, — 41; небоевых потерь — 45 самолетов. Потери летного состава по отношению к потерям материальной части составили 70%{211}.
К сожалению, действия советской авиации в Берлинской операции имели много нареканий со стороны наземных войск. Член Военного совета Группы советских оккупационных войск в Германии генерал-лейтенант К. Ф. Телегин в апреле 1946 года, выступая на научной конференции в Берлине, подчеркнул:
«...Безосновательно некоторые товарищи охаивали всю работу авиации. Она делала свое дело в целом хорошо, но допускала нетерпимые осечки, когда бомбила по своим»{212}.
Генерал Телегин подчеркнул, что здесь вина во многом лежала на командовании 16-й воздушной армии, которое не смогло организовать управление авиацией армии с земли, не обеспечило необходимой подготовки летчиков и штурманов. К началу операции 16-я воздушная армия приняла 590 новых экипажей самолетов. Отсюда и трагические инциденты.
Командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник В. И. Чуйков в связи с этим вспоминал:
«...В Берлине штабу 4-го корпуса здорово всыпала наша авиация, около 100 человек вышло из строя. Штаб 29-го корпуса тоже здорово потрепала своя авиация, в то время как на наблюдательном пункте у меня был генерал Сенаторов — заместитель командующего 16-й воздушной армией. И он ничего не мог сделать...
Или вот взять Рейнтвейн. Это было на одерском плацдарме, рядом с моим наблюдательным пунктом, где сидел и маршал Жуков. Летит девятка, отрегулировали и увязали все цели, ей нужно бомбить Альттухенбанд. Эта девятка, не долетая до цели, разворачивается, бьет Рейнтвейн. Связываюсь сам по телефону, кричу, что командир их ошибся, ударил по своим. Мне говорят: «Слушайте, он сделал ошибку, мы ему сейчас растолковали и давайте пустим второй раз, он вторую ошибку не сделает». И второй раз, как назло, пролетает над Рейнтвейном, [189] разворачивается и бьет по тому же месту, по своим, второй раз. Вот в этом — слабость нашей авиации»{213}.
Об ударах своей авиации по наземным войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов вспоминали на конференции в 1946 году и другие командармы. Генерал-полковник М. Е. Катуков, командовавший 1-й гвардейской танковой армией, отмечал:
«Наступила ночь, и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб, на колонны и на боевые порядки 8-го гвардейского механизированного и 11-го гвардейского танкового корпусов, жгут наши танки и транспорт, убивают людей. Из-за этого мы на четыре часа прекратили наступление, которое развивалось очень успешно.
...И вот до того надоели эти ночники моим командирам корпусов, что они взяли да обстреляли их. В результате был сбит самолет «Бостон», конечно, наш...»{214}
Подобные трагические инциденты имели место в ходе всей войны и являлись неизбежными в сложной, быстро изменяющейся обстановке. Авиация не всегда успевала реагировать на изменения начертаний переднего края наземных войск, нередко путала свои войска с противником. Особенно это было характерно для ночных действий авиации.
Однако, несмотря на все эти инциденты, советская авиация внесла огромный вклад в достижение успеха в Берлинской операции и, в конечном счете, в общую победу в войне.