Часть 1.
Накануне решающей схватки
Германия на краю пропасти
«Наступление на Берлин могу начать 20 февраля»
Стратегическая обстановка на всем протяжении советско-германского фронта к осени 1944 года складывалась в целом благоприятно для Советского Союза. Самое главное достижение огромного политического значения состояло в том, что Красная Армия практически полностью освободила советскую территорию от фашистских захватчиков и вела успешные боевые действия на территории стран Восточной Европы.
К началу 1945 года в составе действующей армии насчитывалось 6,7 миллиона человек. В войсках находилось 107,3 тысячи орудий и минометов, 2677 реактивных установок, 12,1 танков и самоходно-артиллерийских установок, более 14,7 тысячи боевых самолетов{1}. [6]
В конце октября — начале ноября 1944 года, по свидетельству маршала Г. Жукова, в Генштабе по заданию Верховного главнокомандующего уже разрабатывались планы завершающих операций Второй мировой войны и прорабатывались различные варианты развития стратегической обстановки на берлинском направлении.
После всестороннего анализа обстановки и возможностей всех борющихся сторон Ставка Верховного главнокомандования решила подготовить и провести в начале 1945 года на всех стратегических направлениях мощные наступательные операции со следующими основными задачами:
— разгромить восточно-прусскую группировку и овладеть Восточной Пруссией;
— разгромить противника в Польше, Чехословакии, Венгрии, Австрии;
— выйти на рубеж в устье реки Вислы — Бромберг (Быдгощ) — Познань — Бреслау (Вроцлав) — Моравска-Острава — Вена.
Было решено главные усилия завершающей кампании сосредоточить на варшавско-берлинском направлении, там, где должен был наступать 1-й Белорусский фронт.
В Ставке ВГК шла каждодневная, кропотливая работа по руководству войсками и планированию на перспективу. Г. К. Жукову приходилось постоянно докладывать складывающуюся на фронтах обстановку И. В. Сталину. В один из осенних вечеров Верховный вызвал маршала к себе. Встреча была короткой, однако Сталин, судя по всему, готовился к ней давно, обдумывая возможные последствия своего решения.
Сталин встретил Жукова доброжелательно и в присущей ему манере как бы между прочим сказал:
«1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление. Что Вы думаете по этому поводу?»{2} [7]
В ответ Жуков выразил готовность командовать любым фронтом, куда его пошлет Ставка.
16 ноября маршал Жуков вступил в командование войсками 1-го Белорусского фронта, а К. К. Рокоссовский был переведен на соседний 2-й Белорусский.
Войска обоих фронтов, как и их южные соседи — 1-й и 4-й Украинские фронты — готовились к проведению Висло-Одерской операции. В конце ноября план операции 1-го Белорусского фронта был утвержден, однако конкретный срок начала наступления Ставкой не устанавливался. Войска были сориентированы закончить все подготовительные мероприятия к 15–20 января 1945 года.
Замыслом Висло-Одерской операции предусматривалось полное освобождение Польши и создание условий для решающего наступления на Берлин.
К проведению операции привлекались в полном объеме войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, а 2-й Белорусский и 4-й Украинский фронты содействовали проведению операции частью своих сил.
В результате крупномасштабных перебросок войск и тщательной подготовительной работы к началу операции группировка войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов составила более 2,2 миллионов человек, 33,5 тысяч орудий и минометов, 7 тысяч танков и САУ, 5 тысяч боевых самолетов.
Советским войскам противостояла немецкая группа армий «А» (с 26 января переименованная в группу армий «Центр»), в которой насчитывалось 560 тысяч человек, 5 тысяч орудий и минометов, 1220 танков и штурмовых орудий, 630 боевых самолетов{3}.
Немецкое командование располагало данными разведки о том, что Красная Армия готовит крупное наступление в Польше в середине января 1945 года. Начальник генштаба фельдмаршал Гудериан, прибыв 9 января на очередной доклад к фюреру с начальником разведки на Востоке генералом Геленом, вновь попытался [8] убедить Гитлера в том, что ситуация на Восточном фронте критическая:
«Мой фюрер! Восточный фронт подобен карточному домику. Если его прорвут хотя бы в одном месте, все остальное рухнет»{4}.
По утверждению Гудериана, Гитлер отказался ему верить, назвав принесенные для доклада карты и разведсхемы «абсолютно идиотскими».
Через три дня жизнь опровергла надежды фюрера...
Наступление советских войск началось 12 января 1945 года с Сандомирского плацдарма силами 1-го Украинского и 14 января с Магнушевского и Пулавского плацдармов силами 1-го Белорусского фронтов. Идя навстречу просьбе наших западных союзников, подвергшихся мощному немецкому удару в Арденнах, советские войска начали активные боевые действия раньше планировавшегося срока, не успев до конца завершить весь комплекс подготовительных мероприятий.
Висло-Одерская операция советских войск продолжалась до 3 февраля, в результате чего войска 1-го Белорусского фронта продвинулись на глубину до 500 километров, вышли к 1–4 февраля на р. Одер в 60–70 километрах от Берлина, захватив очень важный в стратегическом отношении плацдарм в районе Кюстрина.
Войска 1-го Украинского фронта к 29 января освободили Силезский промышленный район и вышли на Одер, закрепившись на нескольких плацдармах на его западном берегу.
25 января Гудериан под воздействием поражений на Восточном фронте в отчаянии направился к Риббентропу с настоятельной просьбой попытаться немедленно заключить перемирие на Западе. Необходимо было собрать все силы для противодействия на Востоке. Министр иностранных дел немедленно доложил об этом фюреру, который в тот же вечер отчитал начальника генштаба, обвинив его в государственной измене. [9]
Сам Гудериан в связи с этим вспоминал:
«К 27 января русская приливная волна обернулась для нас полной катастрофой»{5}.
И действительно, 17 января была освобождена Варшава. Только на Польшу и Восточную Пруссию было брошено 180 советских дивизий. Восточная Пруссия была отрезана от рейха.
До столицы Третьего рейха было подать рукой. В ходе Висло-Одерской операции в иные дни советские стрелковые войска наступали с темпом 45 километров в сутки, а танки — до 70 километров в сутки. При таких темпах, казалось, взять Берлин можно было бы с ходу.
Главную угрозу для противника представлял, безусловно, захваченный войсками 5-й ударной армии плацдарм в районе Кюстрина. Именно сюда враг стал стягивать все свои наличные и резервные силы и средства. С воздуха плацдарм активно «утюжила» авиация противника. Жуков лично посылает телеграмму Военному совету 5-й ударной армии, где в несвойственной ему мягкой манере просьбы он обращается к воинам армии:
«На 5-ю ударную армию возложена особо ответственная задача удержать захваченный плацдарм на западном берегу р. Одер и расширить его хотя бы до 20 километров по фронту и 10–12 километров в глубину.
Я всех вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от войск исключительной стойкости и доблести.
К сожалению, мы вам не можем пока помочь авиацией, так как все аэродромы раскисли и взлететь самолеты в воздух не могут. Противник летает с берлинских аэродромов, имеющих бетонные полосы. Рекомендую:
1) зарываться глубоко в землю;
2) организовать массовый зенитный огонь;
3) перейти к ночным действиям, каждый раз атакуя с ограниченной целью; [10]
4) днем отбивать атаки врага.
Пройдет 2–3 дня — противник выдохнется.
Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха, который вы не только можете, но обязаны обеспечить.
Г. Жуков»{6}.
Успешные действия 1-го Белорусского фронта, подобно острию копья, пробившего оборону немцев до самого Одера, настраивали Жукова и его штаб оптимистически. 26 января командование 1-го Белорусского фронта, переоценив свои успехи, внесло в Ставку ВГК предложение через четыре дня выйти на подступы к Одеру. После чего намечалось подтянуть тылы, пополнить запасы и 1–2 февраля с ходу форсировать Одер, чтобы развивать наступление на берлинском направлении с северо-востока, севера и северо-запада.
4 февраля командующий войсками 1-го Белорусского фронта дал подчиненным войскам ориентировку:
«Сообщаю ориентировочные расчеты на ближайший период и краткую оценку обстановки:
1. Противник перед 1-м Белорусским фронтом каких-либо крупных контрударных группировок пока не имеет.
Противник не имеет и сплошного фронта обороны. Он сейчас прикрывает отдельные направления и на ряде участков пытается решить задачу обороны активными действиями.
Мы имеем предварительные данные о том, что противник снял с Западного фронта четыре танковые дивизии и до 5–6 пехотных дивизий и эти части перебрасывает на Восточный фронт. Одновременно противник продолжает переброску частей из Прибалтики и Восточной Пруссии.
Видимо, противник в ближайшие 6–7 дней подвозимые войска из Прибалтики и Восточной Пруссии будет сосредоточивать на линии Шведт-Штаргард-Нойштеттин, с тем чтобы прикрыть Померанию, не допустить нас к Штеттину и не допустить нашего выхода к бухте Померанской. [11]
Группу войск, перебрасываемую с Запада, противник, видимо, сосредоточивает в районе Берлина с задачей обороны подступов к Берлину.
2. Задачи войск фронта — в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до двух заправок горючего, до двух боекомплектов боеприпасов и стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин...»{7}
10 февраля маршал Г. К. Жуков представил на имя Сталина план Берлинской наступательной операции.
Проанализировав группировку войск противостоящего противника, Жуков ставит цель операции: «Сорвать оперативное сосредоточение противника, прорвать его оборону на западном берегу р. Одер и овладеть городом Берлином»{8}. В соответствии с этим Жуков ставил задачи своим армиям по рубежам и по дням. После рубежа на четвертый день армиям указывалось направление дальнейшего наступления.
По плану 47-я армия должна была прикрывать группировку войск фронта от возможных контрударов немцев с севера, в то время как 5-я ударная армия с 9-м танковым корпусом должны были охватить Берлин с севера и северо-запада. 8-я гвардейская армия с 11-м танковым корпусом должны были овладеть северной частью Берлина. Центральную часть столицы рейха предполагалось взять силами 69-й армии. 33-я армия нацеливалась на овладение юго-западной частью Берлина.
Танковые армии Жуков предполагал иметь во втором эшелоне. После их переправки на западный берег Одера 2-я и 1-я гвардейские танковые армии должны были быть введены в прорывы, которые для них готовили соответственно 47-я и 5-я ударная армии. В дальнейшем, как определялось в плане Жукова, 2-я гвардейская танковая армия должна была овладеть западной и северо-западной частью, а 1-я гвардейская танковая — восточной и северо-восточной частью Берлина. [12]
В связи с отставанием 2-го Белорусского фронта Жуков предусматривал выделить для прикрытия своего фронта от ударов противника с севера 3-ю ударную, 1-ю Польскую, 61-ю армии и несколько корпусов.
Представленный Сталину план Берлинской операции Г. Жуков подытоживал:
«Перегруппировку сил и средств с правого фланга фронта на р. Одер я могу начать только с переходом 2-го Белорусского фронта в наступление, т.е. с 10 февраля 1945 года и закончу ее 18 февраля. В связи с этим войска, предназначенные для действий на Берлин, будут подготовлены к переходу в наступление лишь 19–20 февраля 1945 года.
Наступление на Берлин могу начать 20 февраля 1945 года»{9}.
Ночью 13 февраля маршал Жуков направил оперативные директивы на проведение Берлинской операции всем армиям фронта. Планы армейских наступательных операций командующий войсками фронта потребовал представить ему 17 февраля к 12.00.
Однако оперативная обстановка на советско-германском фронте, прежде всего на правом фланге 1-го Белорусского фронта, становилась все более и более опасной. В результате значительного отставания 2-го Белорусского фронта между фронтами образовалась огромная «дыра», над которой нависла мощная группировка немецких войск в Померании. Жуков был вынужден отказаться от дальнейших активных действий на острие своего удара и перенацелить две свои танковые армии на север.
В этих условиях решительная наступательная операция на Берлин в феврале была, естественно, нереальной. Сталин не принял точку зрения Жукова.
Что происходило в эти критические дни в ставке Гитлера? Некоторое представление об этом дают записи в дневнике Геббельса. Если верить нацистскому идеологу, Гитлер ожидал нанесения мощного удара советских [13] армий в Восточной Померании и не верил в возможность советского удара по Берлину в тех условиях. Генералитет переубедил фюрера в том, что удар следует ожидать на берлинском направлении, туда немцы и стянули все свои силы. Геббельс пишет:
«Наши генштабисты ожидали от Советов точно такой же ошибки, какую мы сами допустили поздней осенью 1941 года при разработке планов окружения Москвы, а именно: идти прямо на столицу врага, не оглядываясь ни направо, ни налево и не заботясь о прикрытии флангов. С этим мы здорово просчитались в свое время. И фюрер постоянно подчеркивал, что Советы не повторят этой ошибки, но его генералы не захотели ему поверить»{10}.
Интересная аналогия: советский генералитет (в лице Жукова) и немецкие генералы мыслили одинаково и считали в начале февраля 1945 года берлинское направление главным. Политические лидеры двух стран в той ситуации проявили большую осторожность и осмотрительность в военных вопросах. Другое дело, что точку зрения Гитлера его генералы не приняли, а точку зрения Сталина его военачальники не принять просто не могли...
Итак, 10 февраля 2-й Белорусский фронт начал Восточно-Померанскую операцию, чтобы устранить угрозу советским войскам, нависавшую с севера. Наступление с самого начала складывалось очень тяжело, враг был силен, опирался на мощную, заблаговременно подготовленную оборону. За десять дней упорнейших боев войска Рокоссовского продвинулись лишь на 40 километров и были остановлены.
17 февраля к участию в Восточно-Померанской операции подключился 1-й Белорусский фронт. К этому времени общая численность группировки советских войск составила 770 тысяч человек, имевших на вооружении 16,8 тысяч орудий и минометов, 2050 танков и САУ, 965 боевых самолетов. Им противостояли немецко-фашистские войска общей численностью 605 тысяч человек. [14] На их вооружении находилось 6,5 тысяч орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий, 850 боевых самолетов{11}.
1 марта перешли в наступление армии правого крыла 1-го Белорусского фронта, которые через пять дней рассекли своими танковыми армиями восточно-померанскую группировку противника на две части. Началось упорное и методичное уничтожение противника по частям. 10 марта от немецких войск был очищен почти весь правый берег Одера.
Дорога на Берлин была очищена. Это понимал не только Г. К. Жуков и его генералы. Это понимал и враг.
9 марта в своем дневнике Геббельс сделал запись:
«Из Москвы нам угрожают теперь клещами против Берлина. Боюсь, что такое намерение действительно существует после того, как Советы в результате продвижения в Померании в основном обеспечили себе прикрытие с фланга на большую глубину. Однако ход их подготовительных мероприятий на Одере перед Берлином не позволяет предполагать, что они в настоящий момент планируют операцию против столицы рейха. Думаю, что сейчас у них не хватает для этого сил...»{12}
В тот же день в 7-м отделе политуправления 1-го Белорусского фронта допрашивался пленный немецкий комендант крепости Познань генерал-майор Э. Маттерн. Во время допроса немецкий генерал достаточно откровенно заявил:
«Война проиграна. Это особенно ясно стало для меня после того, как русские вышли на р. Одер. Сейчас происходит добивание лежачего. Собственно говоря, проигрыш войны стал несомненен после выхода русских на р. Вислу, но тогда, так как никто из немцев не хотел поражения, в сердцах у всех еще таилась надежда на то, что действительно русских удастся удержать на р. Висла и добиться компромиссного мира».
В середине марта в разведотделе штаба 1-го Белорусского фронта допрашивали пленного немецкого генерала [15] З. Шпайница, командира 402-й запасной дивизии. На вопрос о перспективах хода войны для Германии Шпайниц показал:
«Я лично считаю, что ближайшей операцией русских будет операция с целью разгрома немецких войск на Одере и овладения Берлином.
Я предполагаю, что русские нанесут мощные, охватывающие удары из района Верхней Силезии, с целью охвата Берлина и берлинской группировки с юго-востока и юго-запада, а также со своих плацдармов севернее Кюстрин и из района Франкфурта»{13}.
Удивительно пророческое предвидение!
До начала Берлинской операции оставалось чуть более месяца. До конца войны — ровно два месяца...
О будущей судьбе Германии
Проблемы послевоенного переустройства Европейского континента и мирового сообщества в целом встали во главу угла политики государств антигитлеровской коалиции еще задолго до окончания войны. Эта тема широко обсуждалась лидерами великих держав в ноябре 1943 года на конференции в Тегеране. У каждой стороны — СССР, США, Великобритании — существовали свои представления о будущем Германии, равно как и о будущем устройстве мира вообще.
Великобритания в лице ее премьер-министра У. Черчилля традиционно претендовала на ведущее положение в послевоенной Европе. США никоим образом не устраивали такие претензии, ибо они не собирались нести основное бремя военных усилий Запада во имя достижения британских целей. У Советского Союза, естественно, были свои представления о будущем политическом устройстве мира.
На конференции в Тегеране Рузвельт, Сталин и Черчилль пришли к соглашению создать специальный орган для разработки предварительных планов оккупации Германии. Такой орган под названием Европейской [16] Консультативной Комиссии (ЕКК) был вскоре создан со штаб-квартирой в Лондоне. В его состав вошли представители Правительств трех великих держав: от СССР — Ф. Т. Гусев, от США — Д. Вайнант, от Великобритании — У. Стрэнг.
Одним из важнейших шагов ЕКК стала выработка общих подходов и согласование позиций сторон по вопросу о военной капитуляции Германии.
25 июля 1944 года согласованный текст безоговорочной капитуляции Германии, состоящий из 14 статей, был единогласно принят тремя представителями.
Основное содержание документа было выражено в статье 1:
«Германия прекращает военные действия на всех театрах войны на суше, на море и в воздухе против вооруженных сил Объединенных Наций. Германское Правительство и Германское Верховное Командование немедленно отдают распоряжения всем германским военным, морским и воздушным властям, а также всем вооруженным силам, находящимся под германским контролем, о прекращении военных действий в ... часов по среднеевропейскому времени ... (дата)».
Статья 2 определяла порядок военной капитуляции Германии:
«а) Все вооруженные силы Германии или находящиеся под германским контролем, где бы они ни располагались, включая сухопутные, воздушные, противовоздушные и военно-морские силы, СС, СА и гестапо, а также все другие силы или вспомогательные организации, имеющие оружие, полностью разоружаются с передачей своего вооружения и имущества местным союзным командующим или офицерам, назначенным Союзными Представителями.
б) Личный состав соединений и частей всех сил, упомянутых выше в п. а), объявляется военнопленными по усмотрению Главнокомандующего вооруженных сил соответствующего Союзного Государства, впредь до дальнейших решений, и подчиняется таким условиям и распоряжениям, [17] которые могут быть предписаны соответствующими Союзными Представителями.
в) Все вооруженные силы, у помянутые выше в п. а), где бы они ни находились, остаются на своих местах впредь до получения распоряжений от Союзных Представителей.
г) Эвакуация упомянутых вооруженных сил со всех территорий, расположенных вне границ Германии, существовавших на 31 декабря 1937 года, осуществляется согласно указаниям, которые будут даны Союзными Представителями.
д) Отряды гражданской полиции, подлежащие вооружению только ручным оружием для поддержания порядка и несения охраны, будут определяться Союзными Представителями»{14}.
Статьи 3, 4 и 5 предусматривали меры немецкого командования и органов власти Германии по передаче оккупационным властям инфраструктуры и транспорта, прежде всего их военных элементов.
В статье 6 подробно расписывались обязанности немецких властей по освобождению всех военнопленных, интернированных и политзаключенных граждан Объединенных Наций.
Другие статьи документа ЕКК затрагивали различные меры по предоставлению оккупационным властям полной информации о вооруженных силах Германии и минных заграждениях, по обеспечению сохранности всего материального имущества и архивов, по установлению контроля над средствами коммуникаций.
Две статьи документа декларировали права великих держав в отношении Германии:
«Статья 11. Союзные Представители будут размещать вооруженные силы и гражданские органы в любой или во всех частях Германии по своему усмотрению.
Статья 12. а) Союз Советских Социалистических Республик, Соединенные Штаты Америки и Соединенное Королевство будут обладать в отношении Германии верховной [18] властью. При использовании такой власти они примут такие меры, включая полное разоружение и демилитаризацию Германии, которые они сочтут необходимыми для будущего мира и безопасности.
б) Союзные Представители предъявят дополнительные политические, административные, экономические, финансовые, военные и другие требования, возникающие в результате капитуляции Германии. Союзные Представители, или лица, или органы, должным образом назначенные действовать по их уполномочию, будут выпускать воззвания, приказы, распоряжения и инструкции с целью установления этих дополнительных требований и проведения в жизнь других положений настоящего документа. Германское Правительство, Германское Верховное Командование, все германские власти и германский народ должны безоговорочно выполнять требования Союзных Представителей и полностью подчиняться всем этим воззваниям, приказам, распоряжениям и инструкциям»{15}.
В основу плана ЕКК по послевоенному устройству Германии был положен план, подготовленный в Лондоне англо-американским планирующим штабом. Впоследствии с открытием второго фронта в Европе этот штаб вошел в состав штаба Эйзенхауэра. В соответствии с подготовленным планом вся территория Германии делилась на три зоны: британскую — на северо-западе, американскую — на юго-западе и советскую — на востоке. Берлин попадал в советскую зону оккупации.
12 сентября 1944 года Представители Правительств СССР, США и Великобритании в ЕКК подписали Протокол Соглашения о зонах оккупации Германии и управлении Большим Берлином. Этот документ устанавливал границы трех зон оккупации. Советская — восточная — зона определялась в статье 2 следующим образом:
«Территория Германии (включая провинцию Восточная Пруссия), расположенная к востоку от линии, проходящей от пункта на берегу Любекского залива, где сходятся [19] границы Шлезвиг-Гольштейна и Мекленбурга, по западной границе Мекленбурга до границы провинции Ганновер, затем по восточной границе Ганновера до границы Брауншвейга, затем по западной границе прусской провинции Саксония до западной границы Ангальт, далее по западной границе Ангальт, затем по западной границе прусской провинции Саксония и западной границе Тюрингии до пересечения ее с баварской границей и далее на восток по северной границе Баварии до чехословацкой границы 1937 года, занимается Вооруженными Силами СССР, за исключением района Берлина, для которого ниже предусматривается особый порядок оккупации»{16}.
Границы американской и британской зон оккупации были через месяц уточнены в дополнительном Соглашении к Протоколу. В этом уточняющем документе американцы — в лице своего нового Представителя в ЕКК Ф. Мозли — обеспечили себе гарантии транзита через английскую северо-западную зону к морским портам Бремен и Бремерхафен{17}.
Особое место в Протоколе Соглашения о зонах оккупации Германии заняла проблема управления Берлином. Столица подлежала делению на три зоны, причем под советскую оккупацию попадала северо-восточная часть Большого Берлина — районы Панков, Пренцлауерберг, Митте, Вейсензее, Фридрихсхейн, Лихтенберг, Трептов, Кепеник.
Для совместного управления районом Большого Берлина предусматривалось создание Межсоюзнической комендатуры в составе трех комендантов — представителей военных командований СССР, США и Великобритании.
Наметив принципиальные положения о разделении побежденной Германии на оккупационные зоны, Европейская Консультативная Комиссия выработала и сам контрольный механизм союзников в Германии. 14 ноября 1944 года соответствующее Соглашение между Правительствами СССР, США и Великобритании было подписано в Лондоне. [20]
Основное и принципиальное содержание этого документа выражается в следующем:
«...Статья 1. Верховная власть в Германии будет осуществляться главнокомандующими вооруженных сил СССР, США и Соединенного Королевства, каждым в своей зоне оккупации, по инструкциям своих соответствующих правительству также совместно по вопросам, затрагивающим Германию в целом, действующими в качестве членов верховного контрольного органа, учрежденного по настоящему соглашению...
Статья 3. а) Три главнокомандующих, действуя совместно, образуют верховный контрольный орган, называемый Контрольным советом.
б) В функции Контрольного совета будет входить:
1) обеспечение соответствующей согласованности в действиях главнокомандующих в их соответствующих зонах оккупации;
2) выработка планов и достижение согласованных решений по главным военным, политическим, экономическим и другим вопросам, общим для всей Германии, на основании инструкций, получаемых каждым главнокомандующим от своего правительства;
3) контролирование германской центральной администрации, которая будет действовать под руководством Контрольного совета и будет нести перед ним ответственность за обеспечение выполнения его требований;
4) руководство через соответствующие органы администрацией Большого Берлина.
в) Заседания Контрольного совета будут созываться не реже одного раза в десять дней и в любое время по просьбе какого-либо из его членов. Решения Контрольного совета должны быть единогласными. Обязанности председателя Контрольного совета будут выполняться по очереди каждым из его трех членов...
Статья 4. При Контрольном совете будет создан постоянно действующий Комитет по координации, состоящий из трех представителей в звании не ниже генерала [21] или ему соответствующих в военно-морских и военно-воздушных силах, по одному от каждого из трех главнокомандующих. Члены Комитета по координации, когда понадобится, будут присутствовать на заседаниях Контрольного совета.
Статья 5. В задачи этого Комитета по координации от имени Контрольного совета и через контролирующий аппарат будет входить:
а) проведение в жизнь решений Контрольного совета;
б) повседневное наблюдение и контроль за деятельностью соответствующих органов германской центральной администрации и учреждений;
в) согласование текущих вопросов, требующих единообразных мероприятий во всех трех зонах;
г) предварительное рассмотрение и подработка для Контрольного совета всех вопросов, поднимаемых отдельными главнокомандующими...
Статья 7. а) Для совместного управления районом Большого Берлина будет создана Межсоюзническая комендатура в составе трех комендантов, по одному от каждой державы, назначаемых их соответствующими главнокомандующими. Межсоюзническая комендатура будет возглавляться главным комендантом, обязанности которого будут выполняться поочередно каждым из комендантов.
б) При Межсоюзнической комендатуре из персонала каждой из трех держав будет создан технический аппарат, структура которого будет отвечать задачам наблюдения и контроля за деятельностью местных органов Большого Берлина, ведающих его городским хозяйством.
в) Межсоюзническая комендатура будет действовать под общим руководством Контрольного совета и будет получать приказы через Комитет по координации...»{18}
В конце Соглашения о контрольном механизме в Германии определялось, что судьба Германии на долгосрочную перспективу еще не определена и великие державы [22] оставляли за собой право вернуться к решению этой проблемы в будущем:
«Статья 10. Органы союзников по контролю и управлению Германией, указанные выше, будут действовать в течение начального периода оккупации Германии, следующего непосредственно за капитуляцией, то есть в течение периода выполнения Германией основных требований безоговорочной капитуляции.
Статья 11. Вопрос о том, какие органы союзников должны осуществлять функции контроля и управления в Германии в более поздний период, будет предметом особого соглашения между Правительствами СССР, США и Соединенного Королевства»{19}.
Будущая судьба Германии обсуждалась не только в Лондоне и не только в рамках Европейской Консультативной Комиссии. Еще за год до конца войны в США появился план Моргентау, который предполагал полное уничтожение немецкой промышленности с целью превращения Германии в слабое сельскохозяйственное государство, которое никогда уже не будет обладать современными вооруженными силами.
В американском политическом руководстве вплоть до последних дней войны на Европейском театре военных действий отсутствовало единство взглядов на будущее Германии. Президент США Франклин Рузвельт до самой своей смерти 12 апреля 1945 года придерживался планов раздела страны, которые нашли свое воплощение впоследствии в разделении Германии на зоны оккупации.
Принципиальная позиция американского президента состояла в том, что «Германии нужно навязать суровый мир мести и наказания»{20}. Одна из причин таких жестких взглядов Рузвельта состояла в том, что он с детства крайне негативно относился к Германии и немцам. В девятилетнем возрасте он в течение полутора месяцев посещал немецкую народную школу в Бад-Наухейме и вынес оттуда неприязнь к немцам. Перед Первой мировой войной Рузвельт путешествовал по Южной Германии на [23] велосипеде, однако общение с немцами не только не способствовало перемене его детских взглядов, но, наоборот, сделало их более непримиримыми. С тех пор у него сформировалось мнение о немцах, как о людях высокомерных, грубых, воинственных и агрессивных.
В годы Второй мировой войны, когда достоянием мировой общественности стали многочисленные факты зверств нацистов по отношению к народам других стран, когда Европа покрылась сетью концлагерей и лагерей смерти, неприязненное отношение Рузвельта к немцам только усугубилось. Это не могло не отразиться на его политических взглядах и позициях и на официальной позиции США по вопросу о послевоенном урегулировании политического будущего Европы и Германии, в частности.
Решая вопрос о будущем Германии, военно-политическое руководство США и сам Рузвельт отдавали себе отчет в том, что без активного участия СССР в войне ни о какой победе над Гитлером не приходится даже мечтать.
В этом смысле интерес представляет мнение Д. Юнкера, директора Института германской истории в Вашингтоне:
«Советский Союз был нужен Рузвельту во время войны, поскольку он должен был вести и выиграть американскую войну при огромных материальных затратах и сравнительно небольших человеческих жертвах с американской стороны. Соединенные Штаты Америки нуждались в советских солдатах, чтобы победить немецкие и японские войска...
Учитывая глобальный масштаб событий и необходимость выиграть мировую войну в пользу Америки, Рузвельт, как и его союзник Черчилль, был готов пойти на пакт с дьяволом, со Сталиным. Знаменитое высказывание Черчилля звучало так: «Если бы Гитлер вторгся в преисподнюю, я бы в таком случае дал дьяволу благоприятную рекомендацию в Палате общин». Рузвельт же [24] во время Второй мировой войны имел обыкновение повторять при случае переиначенную старую поговорку: «Дети мои, когда вам грозит большая опасность, дружите хоть с дьяволом, пока не преодолеете ее».
Это означало, что все решения Рузвельта, а затем и Трумэна до Потсдамской конференции и капитуляции Японии учитывали необходимость сохранения союза с СССР. Сегодня мы знаем, что и в Потсдаме Трумэн считал своей главной задачей получение от Сталина подтверждения о вступлении Советского Союза в войну с Японией. Немецкий же вопрос имел второстепенное значение. Первостепенным было стремление преодолеть подозрение Сталина о возможности заключения Западом сепаратного мира с нацистами и его опасения, что сроки открытия второго фронта будут переноситься, чтобы как можно больше русских солдат было уничтожено в качестве «пушечного мяса»{21}.
26 апреля 1945 года в США появился новый план действий в отношении Германии. Он содержался в совершенно секретной директиве Комитета начальников штабов (КНШ) вооруженных сил США. Адресованная генералу Эйзенхауэру эта директива была одной из первых, подписанных Трумэном ровно через две недели после вступления в должность президента США. В ней говорилось:
«Германия будет оккупирована не с целью ее освобождения, а как нация разгромленного противника. Главной целью союзников является создание таких условий, которые никогда более не позволят Германии стать угрозой миру во всем мире... Немцы должны осознать, что преступная война Германии и фанатичное сопротивление нацистов разрушили немецкую экономику и неизбежно принесли хаос и страдания и что немцы не могут избежать ответственности за все то, что они принесли сами себе»{22}.
Так достаточно цинично, но зато откровенно формулировалась общая политика союзников в отношении поверженной Германии. [25]
Нацистское руководство Третьего рейха, зная о планах своих противников в отношении Германии, принимало все меры к их срыву. Когда военные усилия рейха стали истощаться под ударами с востока и запада, единственной надеждой на спасение было заключение сепаратного мира.
«Гитлер плетет паутину...»
«Жукову.
17 апреля 1945 года 17.50.
Получил Вашу шифровку с изложением показания немецкого пленного насчет того, чтобы не уступать русским и биться до последнего человека, если даже американские войска подойдут нам в тыл.
Не обращайте внимания на показания пленного немца.
Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками.
Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать и мы это должны сделать. Рубите немцев без пощады и скоро будете в Берлине.
И. Сталин»{23}.
Берлинская операция советских войск уже началась. Дни Третьего рейха были уже сочтены. Что же имел в виду И. В. Сталин, говоря о гитлеровской «паутине»?
«Паутина» в данном случае — попытки нацистов нащупать почву для заключения сепаратного мира. Накануне краха рейха сепаратный мир с Западом в попытке объединить силы для совместного противоборства Советскому Союзу был, по мнению руководства фашистской Германии, единственной возможностью выжить.
Осознание безысходности вооруженной борьбы фашистской Германии против мирового сообщества зрело в нацистском руководстве постепенно и неравномерно. Если сам Гитлер, судя по всему, остался до конца верен [26] своим фанатичным идеям «борьбы» против всех и вся, то некоторые деятели из его ближайшего окружения и другие не столь высокопоставленные нацисты понимали гибельность гитлеровского курса.
Потеря стратегической инициативы на Восточном фронте, полоса поражений и тяжелых потерь в сражениях с Красной Армией в 1943–1944 гг., необходимость ведения войны с лета 1944 года одновременно и на Востоке, на Западе, истощение военно-экономических ресурсов государства, снижение морального потенциала населения в тылу и солдат на фронте — все это действовало как «отрезвляющий душ» на тех, кто имел доступ к реальной аналитической информации об обстановке в мире и на фронте, а не к суррогату геббельсовской пропаганды.
Одним из таких деятелей был Вальтер Шелленберг — шеф политической разведки гитлеровской Германии, входивший в ближайшее окружение рейхсфюрера СС Гиммлера. Идея так называемого «компромиссного мира» у него созрела еще в середине 1942 года, когда военные успехи вермахта не давали серьезных поводов для волнения. В беседе с Гиммлером в августе того же года в Житомире Шелленберг затронул главную проблему:
«Прежде всего, следует устранить нынешнюю напряженность, которая мешает созданию новой Европы, а это означает, что нам следует найти основу для компромиссного окончания войны»{24}.
По мнению Шелленберга, основой «компромиссного мира» должно было стать сохранение «великой германской империи» в границах, существовавших по состоянию на 1 сентября 1939 года. Все территориальные приобретения рейха должны были стать предметом торга. «Ядром» новой Европы Шелленберг и Гиммлер видели Германию.
Кульминацией беседы двух эсэсовцев стала ключевая идея Шелленберга:
«...Самое главное заключается в том, что для нас выгодно искать компромисса сейчас, когда Германия еще [27] находится в зените своего могущества. Этот компромиссный мир, если его удастся достигнуть, обеспечит нам надлежащую базу, на основе которой мы сможем успешно вести борьбу с Востоком. В данный момент мы уже ведем войну на два фронта, а когда США бросят на чашу весов всю свою мощь, эта чаша склонится не в нашу сторону»{25}.
Гиммлер в основном поддержал идею Шелленберга, дав «зеленый свет» его попыткам установить связи с Западом.
Поиском контактов с Западом занимался не только один Шелленберг. Активную деятельность в этом направлении вело ведомство иностранных дел Риббентропа, другие политические группировки в нацистском аппарате. Действуя втайне от Гитлера, опасаясь утечки информации в прессу, не доверяя своим «коллегам-соперникам» из других ведомств, ни одна из политических группировок в руководстве Третьего рейха не могла добиться и не добилась прорыва в закулисных отношениях с врагами.
На чем основывались расчеты нацистских кругов на заключение сепаратного мира?
Принципиальной основой этого являлась, по мнению Берлина, противоречивость позиций и интересов держав — участниц антигитлеровской коалиции. Об этом неоднократно говорил сам Гитлер. Так, 12 декабря 1944 года на совещании в ставке фюрера в Цигенберге Гитлер сказал:
«В истории никогда не существовало такой коалиции, как у наших врагов, коалиции, составленной из столь разнородных элементов и преследующих столь разные цели... С одной стороны, ультракапиталистические государства, с другой — ультрамарксистские. С одной стороны, умирающая империя — Великобритания, с другой — бывшая колония, твердо решившая наследовать ей, — Соединенные Штаты... Вступая в коалицию, каждый партнер лелеял надежду реализовать свои политические цели... [28]
Америка стремится стать наследницей Англии, Россия пытается захватить Балканы... Англия пытается сохранить свои владения... на Средиземном море. Даже сейчас эти государства конфликтуют друг с другом, и тот, кто, подобно пауку, сидит в центре сотканной им паутины, наблюдая за событиями, видит, как этот антагонизм с каждым часом все возрастает. Если сейчас мы нанесем несколько ударов, то в любой момент этот искусственно сколоченный общий фронт может рухнуть с оглушительным грохотом, но при условии, что Германия не проявит слабости.
Необходимо лишить противника уверенности, что победа обеспечена... Исход войны в конечном счете решается признанием одной из сторон факта, что она не в состоянии победить. Мы должны постоянно внушать противнику, что ему ни при каких условиях, никогда не добиться нашей капитуляции. Никогда! Никогда!»{26}
22 марта 1945 года Геббельс обращается к идеям фюрера о вражеской коалиции:
«Что касается политического положения, то фюрер по-прежнему придерживается той точки зрения, что в этом году произойдет перелом в войне — при всех обстоятельствах. Вражеская коалиция развалится в любом случае; все дело только в том, распадется она до того или уже после того, как мы будем лежать на земле. Следовательно, мы во что бы то ни стало должны добиться того, чтобы военное крушение не произошло раньше краха вражеской коалиции»{27}.
Однако с самого начала появления у нацистского руководства идеи сепаратного мира встал вопрос — с кем идти на переговоры: с Западом или СССР.
По признанию В. Шелленберга, с 1943 года «просоветски» настроенным оказался бывший глава гестапо Мюллер. Весной того года он имел длительную беседу с главой политической разведки рейха, в которой весьма откровенно сказал:
«Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете. Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться [29] по этому вопросу, мы заключили бы соглашение с ним в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться. Видите ли, говоря с русскими, всегда ясно, как обстоят дела: или они вам снимут голову, или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводу, что это соответствует ее интересам»{28}.
О возможности и целесообразности заключения сепаратного мира с СССР говорил в марте 1945 года даже сам Гитлер. 5 марта Геббельс пишет в своем дневнике:
«Фюрер убежден, что если какая-то держава в лагере противника и захочет вступить первой в переговоры с нами, то при любых обстоятельствах это будет Советский Союз. Сталин испытывает очень большие трудности в своих отношениях с англо-американцами, и к тому же он стоит теперь во главе одного из государств, которое хочет вернуться домой с военной добычей, как и мы...
Фюрер правильно подчеркивает, что Сталин сумел бы, скорее всего, осуществить изменение курса военной политики, ибо ему нет надобности обращать внимание на общественное мнение в своей стране. Иначе обстоит дело с Англией...
Фюрер думает найти возможность договориться с Советским Союзом, а затем с жесточайшей энергией продолжить войну с Англией. Ибо Англия была нарушителем спокойствия в Европе...
Как английская, так и американская стороны по-прежнему преследуют цель сначала разгромить нас, а затем посмотреть, к чему это приведет»{29}.
С фюрером солидаризировался и сам Геббельс. 8 марта 1945 года он в своем дневнике обсуждает варианты «компромиссного мира» и высказывает свою позицию по этому вопросу:
«Гиммлер правильно обрисовывает ситуацию: разум подсказывает ему, что у нас мало шансов выиграть войну в военном отношении, но инстинкт говорит, что рано или поздно [30] откроется политическая возможность, которую еще можно будет употребить в нашу пользу. Гиммлер видит эту возможность больше на Западе, чем на Востоке. Он думает, что Англия образумится, в чем я несколько сомневаюсь. Гиммлер, как следует из его высказываний, полностью ориентируется на Запад; от Востока он вообще ничего не ожидает.
Я же думаю, что, скорее всего, чего-то можно было бы достигнуть на Востоке: Сталин кажется мне большим реалистом, чем англо-американские безумцы. Но ясно, конечно, что если бы нам и удалось добиться мира, то на скромных условиях. Предпосылка для этого — удержание нами где-нибудь своих позиций, ибо если нас повергнут в прах, то тогда мы не сможем больше вести переговоры с противником. Итак, всю силу рейха надо сконцентрировать теперь на этой цели»{30}.
Первые шаги по установлению контактов с Советским Союзом нацисты предпринимали еще в 1944 году, когда Шелленберг неофициально связался с советскими представителями в Швейцарии и Швеции. Сам он в своих послевоенных мемуарах отозвался об этом шаге следующим образом:
«...Мне показалось, что они были искренне заинтересованы в переговорах, которые могли положить конец военным действиям. Однако все мои попытки были сведены на нет вследствие недальновидности и невероятного тщеславия Риббентропа... Так, например, перед тем, как встретиться с русскими, он потребовал доказательств того, что среди их представителей не будет евреев.
Конечно, желание русских вести переговоры могло быть просто маневром, рассчитанным на то, чтобы заставить союзников открыть второй фронт. И все-таки, каковы бы ни были мотивы, которыми они руководствовались, наше положение не давало нам оснований отклонить такие переговоры»{31}.
В середине января 1945 года сам Риббентроп без санкции Гитлера послал эмиссаров в Швецию и Швейцарию для установления связей с союзными представителями и обсуждения условий мира. [31]
В феврале командующий войсками СС в Италии генерал К. Вольф через итальянских посредников установил контакт с американской разведкой в Швейцарии. Операция получила у союзников название «Кроссворд». 8 марта сам Вольф появился в Цюрихе и встретился с Алленом Даллесом, который предложил ему безоговорочную капитуляцию. 15 марта в Швейцарию отправились начальники штабов английских и американских войск в Италии генералы Эйри и Лемнитцер, которые встретились с Вольфом через четыре дня. По свидетельству У. Черчилля, «представители союзников в Швейцарии даже изучали средства для тайной переброски русского офицера, который присоединился бы к ним, если бы Советское правительство пожелало послать кого-нибудь»{32}. Советская разведка отслеживала контакты наших союзников с немцами и своевременно докладывала о них в Кремль.
Несмотря на все попытки установить контакты с западными державами, ни одно из ведомств нацистов не преуспело в выполнении поставленной в Берлине задачи. Когда же генерал Гудериан призвал еще 25 января к установлению мира на Западе, чтобы всей силой вермахта выступить на Востоке против СССР, Риббентроп передал его слова Гитлеру. Последний был в бешенстве от предательства генерала.
5 марта И. Геббельс пишет в своем дневнике о переговорах Риббентропа с западными державами:
«...Риббентроп усердно старается сейчас установить контакты с западными странами, но в настоящий момент на это никаких надежд. Как с английской, так и с американской стороны не проявляется ни малейшего желания к этому. Черчилль и Рузвельт полностью отвергают такие контакты. Мы точно знаем это через наши связи в Стокгольме и Ватикане. Ясно, что в политическом отношении сейчас ничего нельзя сделать, не добившись военных успехов...»{33}
Наиболее успешными шагами в деле установления контактов фашистской Германии с Западом явились [32] контакты Гиммлера с представителем Швеции графом Бернадотом, инициатором и организатором которых был В. Шелленберг. Секретную деятельность в этом направлении последний активно развернул с конца 1944 года.
Параллельно тот же Шелленберг организовывал операцию по установлению связи с президентом США Рузвельтом через высокопоставленного американского военнопленного — генерала ВВС США Ванамана, занимавшего в прошлом пост военного атташе в Берлине. Его и еще одного военнопленного американского полковника Шелленберг планировал переправить через Швейцарию в США. Для этого через своих агентов в Швейцарии и при содействии военного атташе США в Берне генерала Легга Шелленберг организовал операцию по нелегальному пересечению швейцарской границы американскими офицерами. Однако события на фронте развивались слишком быстро, и эта операция просто стала невозможной.
Кульминацией усилий Германии в деле достижения сепаратного мира с западными державами можно считать встречу Гиммлера с графом Бернадотом в шведском консульстве в Любеке на побережье Балтики, которая состоялась 23 апреля 1945 года. Гиммлер подробно описал военное и политическое положение Германии и заключил:
«Нам, немцам, остается провозгласить себя побежденными западными державами, и я прошу передать мои слова через шведское правительство генералу Эйзенхауэру, чтобы все мы могли избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Для нас, немцев, и в особенности для меня, невозможно капитулировать перед русскими. Против них мы будем продолжать сражаться и дальше, пока на место немецкого фронта не встанет фронт западных держав»{34}.
Последняя встреча Гиммлера с Бернадотом, независимо от ее результатов, уже была обречена на провал. Время работало против нацистов. Уже никакие договоренности, обещания, уступки и «шаги доброй воли» не могли спасти фашистскую Германию. Тем более не было смысла идти на сепаратный сговор с немцами западным [33] державам. Во-первых, Третий рейх стоял у грани краха накануне безоговорочной капитуляции — о чем же тогда говорить с нацистами! Во-вторых, союзники — прежде всего США — страстно желали втягивания СССР в войну с Японией и раздражать Сталина сепаратными переговорами с немцами не намеревались.
Дни Третьего рейха были сочтены. А в послевоенных планах строительства Европы союзники вообще не рассматривали Германию как самостоятельный субъект международных отношений. В этом состояла суть безоговорочной капитуляции.