Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Глава вторая.

Заключение о границах России в Европе и Азии

В главе 2-й всеподданнейшего доклада военного министра в 1900 г. изложен военно-стратегический обзор границ России. Общие мои выводы относительно различных участков нашей границы были сделаны в этом труде следующие.

1) Граница со Швецией{9}, достигающая 1500 верст, рассекает местность суровую, труднопроходимую и малонаселенную.

Отходя в крайней северной, наиболее вдавшейся в материк части Ботнического залива и служа резкой этнографической чертой между скандинавскими народами на западе и финнами на востоке, граница эта в южной части вполне отвечает нашим интересам; на севере она проведена слишком искусственно и не в нашу пользу, так как отрезает Финляндию от Северного океана, отдавая все его побережье Норвегии.

Хотя с нашей стороны и естественно желание исправить здесь нашу границу, но выгоды от сего исправления слишком незначительны, чтобы могли стать поводом к борьбе.

Однако положение дел на этой части нашей границы нельзя пока считать нормальным.

Из предыдущей главы было видно, что выполнение Россией исторически необходимой для нее задачи — [49] выхода на Балтийское побережье и к Финскому и Ботническому заливам — потребовало огромных усилий и жертв. Для достижения этой цели России пришлось в XVIII и в начале XIX столетия вести со Швецией четыре войны, выставить в общем 1 840 000 войска и победить противника только после потери 130 000 человек убитыми и ранеными. Тем не менее главная задача была выполнена еще Петром Великим. Можно сказать, что выход к Балтийскому морю и Финскому заливу был обеспечен нам победой под Полтавой.

Уже в начале XVIII столетия Выборгская губерния стала русской. В ней основались русские селения и храмы, а в городе Выборге русская речь была весьма распространена.

По мирному трактату, заключенному в 1809 г. в г. Фридрихсгаме, Финляндия перешла навеки «в собственность и державное обладание Империи Российской».

Казалось, нам оставалось воспользоваться результатом своих побед и твердо, но спокойно привести завоеванную провинцию в тесное единение с остальной Россией.

На деле получился иной результат.

Занятые выполнением других очередных исторических задач по укреплению нашего положения на Черном и Каспийском морях, по продвижению к Великому океану, по борьбе с Кавказом, с Польшей, по завоеванию Средней Азии мы в течение 80 лет XIX столетия мало обращали внимания на то, что происходило в Финляндии, и довольствовались наружным спокойствием, порядком и покорностью населения этой окраины.

В действительности с 1810 по 1890 г., т. е. 80 лет, финны вели энергичную борьбу против России с целью приобретения возможно полного автономного положения.

Уже в 1811 г. Выборгская губерния, завоеванная русской кровью, присоединяется вновь к Финляндии. Работа в этой губернии по уничтожению следов русской гражданственности еще незакончена и в настоящее время. Затем понемногу, при содействии некоторых русских сановников, нас приучали забыть, что Финляндия [50] поступила в собственность и обладание Российской империи, нас понемногу учили, что Финляндия должна управляться по шведской конституции 1772 г. и, наконец, начали учить со времени введения сеймового устава 1869 г., что Финляндия вовсе не русская провинция, а автономное государство.

В 1880 г. в Финляндии вводится устав о воинской повинности, который дает ей свое национальное войско, немногочисленное по числу батальонов, но при хорошо задуманной системе резервов способное выставить вооруженную силу близ русской столицы в 100 000 человек.

В результате финны без пролития крови, осторожно, энергично и систематично работая в течение 80 лет XIX столетия, успели снова отодвинуть Россию от Финского и Ботнического заливов и этим в значительной степени лишили нас результатов побед, купленных ценою крови многих тысяч русских людей.

Ввиду слабости собственно Шведско-норвежского королевства и огромной важности для России Финляндии, простирающейся почти до стен столицы государства и резиденции императора и прикрывающей не только столицу, но и весь север России, приходится думать не об исправлении границы со Швецией, а об устранении поводов для борьбы с нею. Только мечтающая о самостоятельности Финляндия может вызвать в Швеции надежды на отторжение ее; только рассчитывая на содействие обитателей или, в крайнем случае, на сочувствие их, можно рисковать на операции внутри Финляндии.

Поэтому для обеспечения России на этой границе необходимо скорейшее устранение лишних преград к единению Финляндии с Россией.

В докладе моем 1900 г. значится:

«Как ни справедливы, однако, права России на державное обладание Финляндией, надлежит признать, что ошибочная политика по отношению к этой провинции в течение 80 лет не может быть исправлена в короткое время. Крутые и спешные меры, в особенности касающиеся внутренней жизни населения, только озлобят его и затруднят [51] задачи России. Требуется спокойная, неуклонная, но в то же время весьма осторожная работа, быть может даже в течение нескольких десятилетий, дабы Россия вновь могла занять на берегах Финского и Ботнического заливов подобающее место.

В особенности с величайшей осторожностью надо относиться к изменениям в местном укладе жизни населения. Без ложного стыда мы должны признать, что Финляндия в течение XIX столетия, хотя в значительной степени за счет платежных сил и средств русского населения, стала культурнее многих русских губерний. Эту культуру мы должны уважать, уповая, что при правильной постановке в Финляндии русской государственности таковая культура не только не послужит нам во вред, но может даже послужить в пользу всей России».

2) От местечка Полангена на берегу Балтийского моря до устьев р. Дуная на Черном море Россия граничит на 1107 верст с Германией, на 1142 версты с Австро-Венгрией и на 700 верст с Румынией.

Представляя на севере и юге довольно прямую линию, граница эта в середине, на участке Райгрод — Литомерж, резко выделяется вперед и, огибая до Модржеева на протяжении 585 верст южные и восточные границы Германии и от Модржеева на протяжении 320 верст северные границы Австро-Венгрии, глубоко вдается в территорию этих государств, образуя выдающийся по положению и военному значению наш Привислинский театр (Варшавский военный округ) — прежнее Царство Польское, присоединенное к нам по Венскому трактату 1815 г.

Охватывая южную границу Восточной Пруссии и северную Галиции, мы, действуя с этого театра, получаем возможность отрезать эти провинции соседей до Балтийского моря или труднопроходимого Карпатского хребта; с другой стороны, театр этот может быть отрезан и наступлением армии соседей с севера и юга по направлению на крепость Брест-Литовск. Такое положение означенного театра дает ему определенную ценность. Если мы станем более готовы в военном отношении, чем наши [52] соседи, то театр этот может составить источник нашей силы. Если, напротив, наши соседи останутся и впредь более сильны нас численностью (считая силы Германии и Австрии вместе), а в особенности готовностью несравненно более быстро сосредоточиться, то положение этого театра будет составлять нашу слабость.

Граница Германии с Россией, достигающая 1107 верст, мало совпадает с естественными границами.

С самого вступления России в тесные сношения с Европой начинается и доныне еще крепнет культурная и экономическая связь наша с ближайшей соседкой Пруссией. В настоящее время (1900 г.) пять отдельных железнодорожных линий связывают различные части России с Балтийскими портами Германии и с ее столицей. Обороты внешней торговли нашей с нею достигают (в среднем за 5 лет с 1893 по 1897 г.) 322 млн руб., что составляет 26,5 % оборотов всей нашей торговли.

Ежегодный вывоз достигает (в среднем за 5 лет) 164 млн руб. (25,1 % всего нашего вывоза), привоз — 158 млн руб. (28,6 % всего привоза). В 1897 г. вывоз был на 175,2 млн руб., а привоз на 179,8 млн руб.

Таким образом, экономическая и торговая связь России с Германией чрезвычайно велика. Выгоды от такой связи одинаково важны для России и для Германии, и уже только одни экономические интересы обязывают нас внимательным образом охранять наши с нею дружеские отношения. Необходимо, однако, не скрывать от себя, что роль германского правительства на Берлинском конгрессе послужила основанием к перемене исключительно благоприятной Германии политики нашей, а заключение Германией тройственного союза, направленного и против нас, дало толчок к сближению нашему с Францией.

Граница наша с Германией на всем протяжении проложена искусственно и является совершенно открытой как для нашего вторжения в пределы Германии, так и для вторжения ее армий на нашу территорию. До м. Филиппова граница служит этнографической чертой между литовским племенем на востоке и немцами и онемечившимися литовцами [53] и поляками на западе, на дальнейшем же протяжении она разграничивает наших поляков от немецких.

Если между нами и Германией нет серьезного естественного рубежа, то таковым служит политический. Действуя систематично, Германия успела настолько онемечить некогда славянскую территорию Восточной Пруссии, что она ныне представляет одну из надежнейших провинций Гогенцоллернского дома. Такая же политика, хотя и с меньшим успехом, применяется и в Познани.

Со своей стороны мы делаем большие усилия, чтобы водворить русскую гражданственность и теснее связать с остальной Россией Северо-Западный и Привислинский края, пограничные с Германией.

Если успехи наши в этом отношении не так велики, как в Германии, то первой причиной тому служит наша недостаточная, пока не только по отношению к Германии, но даже и по отношению к Польше, культурность. Второй причиной сравнительно малых успехов служит перемена взглядов на средства, какими надлежит достигать преследуемые нами в западных окраинах цели.

Германия с весьма значительными расходами подготовила в обширной степени быстрое вторжение в наши пределы миллионной армии. К нашей границе в Германии подходят 17 железнодорожных линий (23 колеи), дающие возможность посылать к нам ежедневно свыше 500 поездов с войсками. Сосредоточение на нашей границе большей части сил германцев в составе 14—16 корпусов может быть окончено в несколько дней по объявлении мобилизации.

Независимо от сего Германия располагает более обширными, чем мы, техническими средствами, переносными железными дорогами, инженерными средствами, особенно телеграфными, артиллерийскими, в том числе подвижными осадными парками и пр. В то же время Германия весьма заботливо обеспечила упорную оборону прилегающих к нашей границе провинций, особенно Восточной Пруссии. Первоклассные крепости Торн, Кенигсберг, Познань ежегодно улучшаются. В важнейших узловых станциях устроены опорные [54] пункты и собраны запасы для быстрого укрепления позиций. Переправы на р. Висле подготовлены к обороне. Равно готовятся к обороне различные населенные пункты, особенно при помощи проволочных сетей. Все население подготавливается к народной войне.

Мы со своей стороны тоже весьма много сделали со времени Крымской войны для подготовки к войне на Виленском и Варшавском театрах войны.

Тем не менее, так как за последние 30 лет Германия сделала несравненно более, чем мы за 50, то мы оказываемся в военном отношении отставшими от нашей соседки.

Главное же и наиболее тревожное для нас превосходство Германии заключается в железнодорожном отношении. Действительно, на 17 линий, подходящих к нашей границе, мы можем отвечать 5 линиями. Разница слишком громадна и дает нашим соседям превосходство, которое не может быть парализовано ни численностью наших войск, ни их храбростью.

Таким образом, необходимо признать, что Германия с миллиардными затратами, частью за счет контрибуции, взятой с Франции, подготовилась как к самому энергичному наступлению в наши пределы, так и к упорной обороне.

В случае несчастной для нас войны германцы могут задаться целью отторгнуть от нас всю территорию Варшавского военного округа или даже часть Виленского (до Зап. Двины).

Население этих земель может значительно усилить Германию в военном отношении.

С другой стороны, более спокойные исследователи возможных результатов войны с Россией относятся иначе к выгодности такого расширения Германии. Они сознают, что 100-миллионный русский народ не признает возможным примириться с потерей исторически связанных с Россией и обильно политых русской кровью земель и напряжет все силы, чтобы при первой же возможности путем новой войны возвратить утраченное достояние. [55]

В случае, если мы приобрели бы большую, чем германцы, боевую готовность, или в случае отвлечения главных германских сил на другие театры войны, территория Варшавского военного округа представляет плацдарм, глубоко врезавшийся между Германией и Австрией, откуда с одинаковым удобством можно нанести быстрые удары как к стороне Берлина, так и к стороне Вены. Обе эти столицы отстоят от нашей границы: Берлин на 300 верст, Вена на 320 верст (Петербург и Москва отстоят от границы Германии на 800 и 1100 верст, от границы Австрии на 1350 и 1200 верст).

В случае победоносной с Германией войны, если бы мы предъявили требования на территориальное вознаграждение, то таковое по военным соображениям могло быть определено присоединением к России всей Восточной Пруссии по р. Висле.

Став на р. Вислу и владея обоими берегами, владея устьями рек Вислы и Немана, мы заняли бы весьма угрожающее против Германии положение и значительно исправили бы в военном отношении свою границу. Но эти выгоды далеко не окупали бы всех невыгод подобного расширения пределов России.

Для нас явился бы, но в еще более острой форме, свой Эльзас-Лотарингский вопрос. Германская нация, очевидно, стала бы беспрерывно искать случая тоже, даже путем новой войны, возвратить себе эту немецкую, исторически связанную с царствующим домом провинцию.

Таким образом, можно признать: 1) что при существующем соотношении сил наших к германским и их готовности вторжение в наши пределы германских войск вероятнее, чем наших в Германию; 2) что при вторжении в наши пределы германские войска встретят менее трудностей, чем мы при вторжении в прусские земли; 3) что отторжение от нас известных территорий возможно; 4) что отторжение части Прусской территории тоже возможно, но что население отторгнутой нами части всегда останется враждебным нам в силу превосходства своей культуры и по принадлежности к народности и историческому [56] прошлому остальной части Германии и 5) что Россия и Германия столь великие нации, что ни та, ни другая, в случае потери части территории, не успокоятся, пока снова не возвратят ее.

По всем этим соображениям можно прийти к выводу, что как Германии, так, в особенности, и нам, не представляется выгодным вести войну с целью изменения существующей границы.

3) По площади Австро-Венгрия, имея 546,846 кв. верст, даже превосходит Германию, число жителей к 1900 г. достигает 45 600 000 человек. Но в то время как население Германии чрезвычайно однородно и глубоко проникнуто идеей национализма, население Австро-Венгрии отличается крайним разнообразием этнографического состава. В ней немцы составляют 24,1 %, многочисленные группы славян — 47 % (в том числе чехи, моравы и словаки — 16,9 %, хорваты, сербы — 11 %, руссины — 8,1 %, поляки — 8 % и словенцы — 3 %), венгры — 16,2 %, румыны — 6,6 %, евреи — 4,5 % и итальянцы — 1,6 %.

Что касается отношений этих народностей к России, то удаленные от нашей границы немцы не относятся к нам враждебно. Венгры за наше участие в подавлении восстания 1849 г. открыто выказывают нам если не враждебность, то недоброжелательность, такую же враждебность питает и наибольшее из славянских племен — поляки. Остальные славяне хотя и выказывают симпатии к родственной России, но делают это главным образом из страха быть поглощенными немцами или мадьярами.

Границы Австрии весьма сложны, но после соглашения с Германией и Италией Австрия в военном отношении обращает внимание почти исключительно на границу с Россией.

При первом взгляде на карту невольно является мысль, что естественная граница между Австрией и Россией должна проходить по Карпатам. В действительности граница идет частью по случайным урочищам, далеко впереди Карпат. [57]

Вся Галиция составляет как бы гласис{10} главной ограды — Карпат, обращенный к стороне России. Этот гласис за последнее время получил вид отлично подготовленного плацдарма, связанного многочисленными путями через Карпаты с другими провинциями Австро-венгерского государства, сильно укрепленного и снабженного всеми запасами как для упорной войны, так и для энергичного наступления в наши пределы. Австро-Венгрия подготовила ныне возможность в самое короткое время сосредоточить на Галицийском театре миллионную армию.

Граница России с Австрией проходит на протяжении 1142 верст. Естественными рубежами на этом театре служат верхнее течение р. Вислы от Неполомницы до Завихоста и небольшой участок р. Днестр с его притоком Збруч, но особого военного значения эти рубежи не представляют.

Экономическая связь наша с Австро-Венгрией не так значительна, как с Германией.

Торговые обороты России с Австро-Венгрией ежегодно по ввозу и вывозу в среднем за последние 5 лет (с 1893 до 1897 г.) достигают лишь 58,8 млн руб. в год, что составляет только 4,5 % всех наших торговых оборотов, причем отпуск — 35,6 млн руб. (4,8 %), а привоз — 23,2 млн руб. (4,2 %). В 1879 г. наш отпуск был в 30 млн, а привоз из Австрии — 19 млн руб.

Границу пересекают четыре железные дороги: 1) у границы — пути от Варшавы и от Ивангорода, 2) у Радзивилова, 3) Волочиска и 4) Новоселицы.

Несмотря на то что племенной состав Австрии — почти наполовину родственный населению России и невзирая на потоки русской крови, пролитой в течение XIX столетия для поддержания царствующего в Австрии дома, война между Россией и Австрией в случае общеевропейской [58] войны возможна. Братья по происхождению и по религии пойдут против братьев.

Борьба эта, тягостная для всех славянских племен, кроме небольшого числа польских мечтателей, не может быть симпатична даже австрийским немцам, настолько их интересы не сталкиваются нигде с нашими. В Австрии относятся враждебно к России только венгры и поляки, так как и те и другие имеют весьма серьезные, всем известные причины стоять в числе возможных врагов нашего отечества.

Относительно возможных после войны с Россией изменений наших границ с Австрией в докладе моем 1900 г. сказано:

«В случае успешной войны с Россией австро-венгерское правительство под давлением поляков, вероятно, будет требовать присоединения к Галиции пограничных местностей с польским населением. Воображение польских и венгерских патриотов заносилось уже так далеко, некоторые из них в случае неудачной для нас войны отодвигали пределы России до Бреста и Днепра.

Очевидно, что никакого территориального ущерба Россия даже после неудачной войны не потерпит и напряжет все силы, дабы в возможно непродолжительном времени возвратить потерянное.

В свою очередь, для России после победоносной войны и вероятного распада Австрии как последствия разгрома будет стоять вопрос: брать ли территориальное вознаграждение и если брать, то какое именно?

Обычная фраза о необходимости исправления нашей границы явится тогда на сцену. Карпаты снова представятся естественной границей, и вся Галиция может быть присоединена к России.

Надлежит заблаговременно дать себе отчет: нужно ли нам это увеличение территории и населения? Усилимся ли мы от сего присоединения или, наоборот, создадим себе источник слабости и тревог? Такое присоединение сто или даже семьдесят лет тому назад могло бы, вероятно, послужить на пользу России, да и то лишь вероятно, [59] ибо мы не можем быть уверены, что за этот период Австрия не пыталась бы отобрать у нас потерянную область. 1855 г. был отличным для сего случаем.

Но ныне, после того как Галиция такой долгий срок жила особой от нас жизнью, отторжение ее от Австрии может быть только насильственным и потому болезненным. Не только польское, но даже и русское население Галиции (руссины) вовсе не рвется в подданство России. Мы для славян Австрии, не исключая и руссинов, можем только служить средством, но не целью. Надо это непрерывно помнить. Даже менее нас культурные болгары и сербы тотчас отворачивались от России, как только становились на ноги ценой драгоценной русской крови.

Славянам Австрии помощи нашей не надо. С большой настойчивостью они каждый год мирным путем завоевывают себе понемногу права, равняющие их с немцами и венграми. Несмотря на тяжелое экономическое положение населения Галиции, несмотря на скупку земель евреями, подати, более тяжелые, чем в России, на относительную неравноправность поляков и руссинов, население Галиции основательно считает приобретенную им культуру более высокой, чем у соседнего с ним нашего населения. Переход в подданство России, по мнению этого славянского населения, будет шаг назад, а не шаг вперед. Нам надо это твердо знать, дабы не обманывать себя ложными и вредными мечтаниями, что как только наши войска вступят в восточную Галицию, население восстанет против австрийцев, своих вековых притеснителей.

Если бы, напротив, мы увлеклись мыслью об округлении наших владений до естественных рубежей, то несомненно создали бы себе бесконечный источник тревог и, прибавляю, расходов за счет платежных сил и средств коренного русского населения. Присоединенная к нам Галиция, хотя и в меньшей мере, чем присоединенная к России Восточная Пруссия, могла бы обратиться для нас в Эльзас-Лотарингию.

В железнодорожном отношении мы значительно уступаем Австрии. В то время как австрийцы могут подвозить [60] к нашей границе по 8 железнодорожным линиям (10 колеям) 260 поездов в сутки, мы можем подвозить войска к австрийской границе лишь по 4 линиям. Карпаты, находясь в тылу австрийских войск, представляли ранее препятствие при отступлении через них и препятствие для сообщения Галиции с остальными местностями Австрии. За последние 10 лет они прорезаны 5 железнодорожными линиями, сверх того, подготовлены к постройке еще три линии.

Несмотря на нашу неготовность, австрийцы, подталкиваемые германцами, не с легким сердцем вторгнутся в наши пределы, ибо твердо знают, что встретят мужественный отпор наших армий и народную войну. В свою очередь, мы не должны обманывать себя легкостью победы над австрийской армией. Отлично снабженная всем необходимым, многочисленная австрийская армия, опираясь на прекрасно подготовленный в Галиции театр войны, при умелом руководстве ее силами может остановить даже превосходные силы нашей армии».

Заключение о границах с Австрией сделано в докладе 1900 г. следующее:

«Позволительно на основании вышеизложенного относительно границы нашей с Австрией прийти к тому же выводу, который сделан выше относительно границы нашей с Германией, а именно:

ни Австрии, ни России не представляется выгодным вступать в вооруженную борьбу с целью изменения существующей границы между нами.

Таковой вывод по отношению к границам с двумя могущественными государствами дает великие выгоды. Не имея никакой нужды и выгоды захватывать у соседей их земли и в то же время готовое на все жертвы, чтобы отстаивать каждую пядь русской земли, наше великое государство имеет возможность надеяться, что если война с нашими соседями не должна быть начата Россией, то и обратно соседи наши употребят все усилия, чтобы избежать опасной войны с Россией».

4) К югу от Австро-Венгрии мы граничим на 700 верст с Румынией. Граница идет по р. Прут и Килийскому [61] рукаву р. Дунай, и, представляя естественную водную линию, как в политическом, так и в военном отношении вполне удовлетворяет нашим интересам, отнюдь не вызывая стремления к ее изменениям.

Молодое Румынское королевство обнимает площадь в 115 000 кв. верст с населением в 5 млн душ и принадлежит ко второстепенным государствам Европы. Торговые обороты Румынии с нами достигают ежегодно (в среднем за последние 5 лет 1893—1897 гг.) 10,2 млн руб., что составляет 0,8 % всех оборотов внешней торговли, при этом отпуск наш в Румынию составляет в среднем 7,5 млн руб. (1,3 % всего отпуска). Число железнодорожных путей, ведущих к границе с нашей стороны, два: к Унгенам, у которых он продолжается на Яссы, и к Рени, где через р. Прут моста нет, а продолжением пути служит дорога от г. Галаца.

Хотя Румыния обязана своим существованием исключительно России, но тесные сношения ее с Германией и еще более с Австро-Венгрией и заботы о развитии армии и укреплении границ с нами несомненно указывают на возможность в случае европейской войны увидеть Румынию в числе противников наших. Причиной этого, быть может, служит желание в случае успеха отторгнуть от нас пограничную Бессарабию, до половины населения которой составляют румыны.

5) В Закавказье мы граничим с Турцией на 488 и с Персией на 698 верст. Владения Турции находятся в трех частях света, причем общая площадь их достигает 3 558 000 кв. верст, население — 40 млн человек.

Торговые обороты наши с Турцией достигают ежегодно (в среднем за последние 5 лет — 1893—1897 гг.) 21,1 млн руб., что составляет 2,1 % всех оборотов внешней торговли.

Граница наша с Турцией установлена после победоносной войны нашей с нею в 1877—1878 гг. Продолженная преимущественно по естественным рубежам — водораздельным хребтам, она не только достаточно обеспечивает наши владения от попыток Турции, но и дает выгодное исходное положение для нашего наступления к важнейшему пункту Малой Азии и единственно [62] серьезной крепости на всем пути до Скутари — крепости Эрзеруму. Таким образом, для России современная граница с Турцией может считаться вполне удовлетворительной и каких-либо изменений отнюдь не вызывает.

В настоящее время мы не имеем более сухопутной границы с Турцией в Европе: между нею и нами находятся Румыния и Болгария. Единственным местом материка, где мы продолжаем непосредственно соприкасаться с Турцией, остается Кавказ; только здесь мы можем вступать непосредственно через границу нашу в единоборство.

Но если нас и удовлетворяет настоящая граница с Турцией, то необходимо иметь в виду, что Турция при благоприятных условиях может сделать попытку возвратить отторгнутые у нее области.

Средствами для обеспечения нашего положения на турецкой границе должны служить: успокоение и устройство Кавказа и упрочение нашего господства на Черном море.

6) К востоку от Турции на Кавказе мы граничим на 698 верст с Персией, с Персией же наша граница идет по Каспийскому морю 412 верст и к востоку от него на протяжении 890 верст до Зюльфагарского прохода на р. Герируд. Общая длина нашей границы с Персией, считая с берегом Каспийского моря — 2000 верст{11}.

Торговые наши обороты с Персией, постепенно возрастая в последние 10 лет, с 20 млн руб. в 1888 г. достигли в 1897 г. 35 млн руб. в год. Из торговых оборотов по сухопутной границе только торговые обороты с Германией, Австрией и Китаем превышают нашу торговлю [63] с Персией. Наш отпуск за последние 10 лет с 9 млн достиг 16 млн руб., привоз — с 11 млн до 19 млн руб.

Необходимо, однако, добавить, что отпуск наших товаров искусственно увеличивается весьма серьезными льготами по вывозу сахара и хлопчатобумажных изделий, а ввоз уменьшается высоким обложением чая (привозимого через Персию из Индии и Китая) и почти запретительным обложением иностранной мануфактуры.

Выгоды географического положения на берегу Индийского океана и на кратчайшие пути из Европы в Индию в связи с культурной отсталостью Персии и военной слабостью делают ее естественной ареной борьбы за преобладание между несколькими державами. До сих пор в этой борьбе принимали главное участие Россия и Англия, ныне же к ним, по-видимому, готова присоединиться Германия, делающая серьезные попытки утверждения своего присутствия по соседству с Персией в Малой Азии.

Непосредственное соприкосновение наше на протяжении почти 2000 верст, продолжительность мирных сношений (граница в Закавказье остается без перемены в течение 70 лет), выгоды, даваемые нам Гюллистанским договором (статья 4), которым мы приобрели право вмешиваться во внутренние дела Персии, приобретенное тем же трактатом право исключительного господства на Каспийском море, омывающем беззащитные северные персидские берега, наконец, совершенное наше превосходство в военном отношении дают в настоящее время России политическое преобладание в Персии. Что же касается экономического преобладания, то мы господствуем только в трех северных провинциях Персии, на всей же остальной ее площади экономическое господство принадлежит не нам, и, собственно, в южных провинциях оно принадлежит Англии. Идя по пути постепенного расширения сношений с Персией, Англия, по-видимому, стремится захватом побережья Индийского океана, проложением железнодорожной сети и развитием торговых сношений не только вполне обеспечить свое господство на юге Персидского государства, но постепенно занять экономически средние провинции и даже [64] бороться с нами в северных. Серьезным противником нашим в будущем должна вскоре явиться Германия, имеющая уже ныне в своих руках важный караванный путь Трапезон — Тавриз.

Относительно Персидской границы в докладе моем 1900 г. сделано следующее заключение:

«Граница наша с Персией установлена весьма прочно, и мы ни в политическом, ни в военном отношениях отнюдь не нуждаемся в изменениях нашей пограничной черты и в каких-либо приобретениях от Персии. Напротив, приобретение новых земель, населенных иноплеменниками, необходимость чрезвычайных и постоянных расходов на устройство сих земель может скорее ослабить, чем усилить нас на Персидской границе; ослабится уже тем, что подорвет ту приязнь, с которой персидское население к нам относится как к добрым соседям.

Нет необходимости в изменении лограничной черты собственно и в военном отношении. Только на небольшом протяжении в Ленкоранском уезде и вдоль р. Атрека она разделяет родственные племена персов и туркмен. На остальном протяжении, идя по естественным линиям, она служит и этнографической чертой: в Закавказье — между армянами и турками, в Азербайджане — между персами, турко-татарами и курдами, в Средней Азии — между туркменами и русскими Закаспийской области, курдами и персами Хорасана.

Таким образом, ни политические, ни военные условия не вызывают необходимости каких-либо изменений на обширной границе нашей с Персией.

За последние 50 лет наша торговля с Персией по ввозу и вывозу возросла с 4 до 35 млн руб. в год. Мы обязаны охранять достигнутые результаты и развивать их, принимая все меры, дабы, прежде всего, рынки северной части Персии — Азербайджан, Тегеранский и Тавризский с каждым годом все надежнее упрочивались за нами.

Дальнейшее возрастание нашей торговли с Персией возможно прежде всего лишь в том случае, если населению Персии будет обеспечено внутреннее спокойствие. [65]

Покорением туркмен 20 лет тому назад мы обеспечили Персии спокойное развитие населения Хорасанской провинции. Ныне мы пожинаем плоды победы над Геок-Тепе, ибо наш торговый оборот только по Хорасану уже составляет 10 млн руб. в год. Несомненно поэтому, что и в будущем на нашей обязанности лежит оказать в случае надобности содействие персидскому правительству к водворению спокойствия в соседних с ним местностях Персии.

Таким образом, нашими наиболее настоятельными задачами в Персии в настоящее время являются поддержание спокойствия в пограничных с нами местностях и занятие господствующего положения на северных рынках Персии».

7) Продолжением персидской границы на востоке в Средней Азии служит граница наша с Афганистаном, продолженная в новейшие времена. Граница эта протяжением 1888 верст следует на запад до р. Амударьи вдоль пустыни, а далее вдоль серьезной преграды — р. Амударьи. Поэтому граница эта является весьма надежной и хорошо обеспеченной.

Простираясь на запад до границы Персии и на юг и восток до Белуджистана и английских владений в Индии, Афганистан занимает горный массив Гиндукуша и его многочисленных разветвлений и охватывает площадь 490 кв. верст с населением 5—6 млн жителей, которые по племенному составу могут быть разделены на афганские (56 %) и неафганские племена (44 %).

Находясь между нашими владениями в Средней Азии и индийскими владениями Англии, Афганистан давно уже стал предметом исканий последней с целью утверждения в нем своего исключительного господства. Боясь наших попыток проникновения в Индию, Англия зорко следила за нашим движением в Средней Азии и уже в 1873 г. добилась соглашения с нами, по которому, отказавшись от вмешательства в дела Бухары, выговорила с нашей стороны отказ от вмешательства в дела Афганистана. С тех пор англичане значительно расширили свои владения на границах Афганистана, а отчасти и в его пределах. Но по мере [66] удаления от р. Инд, вместо большого спокойствия на границе они встречают все большие затруднения, и ныне положение их на границе является тревожным и ненадежным. Собственно же Афганистан не только не стал их достоянием, но под 20-летним энергичным управлением Абдурахмана окреп, усилился и ныне представляет самостоятельное государство с сильной военной организацией, однако враждебной как к нам, так и англичанам.

За этот же период с 1873 г. мы значительно расширили свои владения в Средней Азии, завоевали ханство Кокандское и Туркмению, покорили хивинцев и обратили Хиву во внутренний рынок, и хотя не присоединили владения Бухары, но, прорезав ее железной дорогой и включив ее в свою таможенную линию, достигли полного в ней господства. Продвинув таким образом свои пределы до Персии и Афганистана и установив пограничную черту по указанным естественным линиям, мы имеем в них ныне хорошее обеспечение и пользуемся на границах как Персии, так и Афганистана полным спокойствием.

«Сравнивая успехи, достигнутые с 1873 г. нами и англичанами в Средней Азии, мы с основанием можем считать свое положение более спокойным, прочным и определенным. Поэтому менять это положение на худшее и неопределенное не в наших интересах. Между тем если бы мы, не довольствуясь настоящими границами, тем или другим способом присоединили к себе часть владений Афганистана, наше положение изменилось бы к худшему. Ввиду тяготения к нам неафганского населения, естественным представлялось бы присоединить к нам Чар-Вилает и Гератскую провинцию. Мы получили бы свыше 2 млн новых подданных, в большинстве трудолюбивых и искусных земледельцев, провели бы границу по Гиндукушу, что составляло предмет мечтаний многих русских людей, и присоединили бы к своим владениям знаменитый Герат, пункт, несомненно, имеющий большое стратегическое значение. Выгоды на первый взгляд кажутся несомненными, но при ближайшем изучении сего вопроса осуществление такой задачи сопряжено [67] с большими трудностями в настоящем и может создать нам угрозу в будущем. Прежде всего, рубежи географические не совпадают в Афганистане с границами этнографическими. Поэтому нам пришлось бы, проводя границу по хребтовой линии Гиндукуша (местами трудноопределяемой), захватить в свои пределы часть племен афганского происхождения и в то же время оставить за чертой вне наших пределов племена, родственные перешедшим к нам племенам неафганским. Это создает ряд затруднений. В то время как жители долин, земледельцы, узбеки и таджики, вероятно, покорятся нам без сопротивления, жители гор, даже неафганского происхождения, будут бороться за свою свободу с ожесточением. Даже после покорения их мы, как ныне англичане, не были бы покойны. На новой нашей границе постоянно происходило бы волнение, горцы с афганской стороны начали бы нападать на нашу границу, как нападают на английскую. Потребовались бы новые экспедиции. В конце концов, подобно англичанам, у нас явилась бы необходимость исправления границ и в новых захватах, пока мы не сошлись бы своими границами с английскими. Прибавим сюда огромные расходы, которые потребуются на устройство края, администрацию, проведение дорог, устройство укреплений, многочисленные войска, расходы на экспедиции и пр. Наконец, надо принять в расчет, что население афганского Туркестана и Гератской провинции, видящее в нас ныне средство освободиться из-под ига афганцев, может переменить свое настроение к нам, если мы захватим это население в свои руки. В результате может оказаться, что вместо соседей, расположенных к нам дружественным образом и готовых в минуту необходимости быть нашими союзниками, мы получим не вполне надежных подданных, требующих военной охраны».

Еще в 1878 г., т. е. 27 лет тому назад, занимая должность офицера Азиатской части Главного штаба, я был убежденным приверженцем идеи о необходимости мирной, совместной с Англией работы России в Азии и противником всяких наступательных планов к стороне Индии. [68]

В 1885 г., когда после столкновения с афганцами на Кушке наши отношения с Англией стали весьма натянутыми и мог произойти разрыв с нею, мы готовились собрать в Средней Азии армию на случай, если бы Англия объявила нам войну. Я был предназначен для занятия должности начальника штаба этой армии, но тогда же на совещаниях под председательством генерала Ванновского открыто высказал мнение о необходимости мирного соглашения с Англией. При этом я заявил, что интересы России и Англии на Азиатском материке тождественны, ибо как нам, так и англичанам приходится считаться со стремлением побежденных нами народностей свергнуть иго победителей. Что поэтому было бы гораздо естественнее нашему войску в Средней Азии подать помощь Англии в борьбе с местным населением, чем двигаться к Индии с целью поднять это население против Англии.

Занимая с 1890 по 1898 г. пост начальника Закаспийского края, я принимал все меры к поддержанию спокойствия на афганской границе и, добившись проведения железнодорожной ветви до Кушки, доказывал необходимость соглашения с Англией, дабы соединением железных дорог Индии с Туркестаном положить конец соперничеству Англии и России на афганской границе.

Заняв пост военного министра, я продолжал проводить идеи мирного соглашения с Англией, и поэтому изложение во всеподданнейшем докладе военного министра взгляда на афганскую границу закончил в 1900 г. следующими строками:

«Дозволю себе высказать убеждение, что соединение сети индийских железных дорог с нашими среднеазиатскими, от Чамана через Кандагар, Герат и Кушку, создаст путь мирового значения. Этот путь послужит в будущем к мирному разграничению сфер влияния в Афганистане между нами и Англией и обеспечит сближение между обоими государствами на почве взаимных интересов, если Англия откажется от своей политики всюду ставить препятствия на наших путях.

Глубоко убежденный, что овладение в XX веке Индией составит несчастье и непосильную тяжесть для России, я в [69] то же время признаю естественным и желательным установление настолько дружественных отношений с Англией, чтобы в случае волнения против Англии в Индии мы были бы на стороне англичан. XX век должен принести с собой тяжелую борьбу в Азии христианских народностей против нехристианских. Для блага человечества необходимо, чтобы в этой борьбе мы были в союзе с христианской Англией против нехристианских племен Азии».

Мнения мои относительно китайской, корейской и японской границ ввиду их важности приведу из моего доклада 1900 г., где то представляется возможным, дословно.

«Начиная от Памира и почти до берегов Великого океана, на протяжении 9111 верст, мы граничим с Китаем.

Китай занимает обширную площадь 9 600 000 кв. верст и имеет до 400 млн жителей, так что по количеству населения он на первом месте среди всех государств земного шара. Огромная масса населения Китая исповедует буддизм, около 20 млн магометан и около 1 150 000 христиан. Торговые обороты наши с Китаем, постепенно возрастая в последние 10 лет, с 31 млн руб. в 1888 г. достигли в 1897 г. 45,6 млн.

Наш вывоз, несмотря на огромную границу, ничтожен, но надо надеяться, что проведение железной дороги через Маньчжурию с ветвью к Порт-Артуру изменит этот невыгодный ныне для нас торговый баланс в нашу пользу{12}. [70]

Несмотря на двухвековые сношения наши с Китаем, несмотря на чрезмерное протяжение границы в 9000 верст, она ни разу не была нарушена военными действиями, и число войск, содержимых в Сибири, было до сих пор крайне незначительно. Прочным обеспечением границы всегда считалось миролюбие китайцев вообще, а на всем пространстве к западу от р. Амур, кроме того, и существованием преград — высоких гор и обширных степей за ними и отсутствием солидарности между Китаем и подвластными ему ближайшими к нам народами.

Занятие нами Уссурийского края вызвало создание новых войск для его обеспечения. Наконец, Японо-китайская война и последующие за нею события вынудили к принятию дальнейших и притом быстрых мер к усилению наших войск.

Японо-китайская воина несомненно доказала крайнюю политическую слабость Китая, с одной стороны, и большую силу и энергию населения Японии — с другой. Событие это имеет огромное значение в делах востока Азии.

Имея с Китаем столь длинную пограничную черту, Россия, естественно, не могла остаться равнодушной к совершившейся перемене. Япония заявила намерение овладеть Кореей — нашей соседкой. Россия силой событий временно вынуждена была установить как бы протекторат над нею. Дело окончилось соглашением — Корея объявлена независимой и по наружности предоставлена самой себе. Но этим Россия не ограничилась. За серьезную услугу, оказанную Китаю в борьбе его с Японией, Россия выговорила себе по экономическим соображениям право провести железную дорогу от Забайкалья через Маньчжурию на Владивосток и, как ближайшее последствие этой меры, признала необходимым добиться уступки части Ляодунского полуострова (Квантун) с портами: Порт-Артур и Дальний{13}. [71]

Столь активная политика заставила снова увеличивать наши войска на востоке передвижением подкреплений из Европейской России, даже путем некоторого ослабления нашего положения на западе{14}.

Несмотря на более активные действия с нашей стороны и совершившийся захват в сфере нашего влияния всей Маньчжурии, надлежит признать, что мы ныне вполне довольны нашей государственной границей с Китаем, и изменение этой границы, например, присоединением к территории России тех или других частей Маньчжурии, представляется вполне нежелательным.

На крайнем западе граница наша, следуя по высоким отрогам Тянь-Шаня, является настолько обеспеченной природной силой, что хотя население соседней здесь Кашгарии и родственно жителям нашего Восточного Туркестана, но менять границу было бы невыгодно. Далее, к северу, граница искусственно рассекает бассейн р. Или, отчасти также населенный одноплеменниками. Присоединение плодородной Кульджи, сильным бастионом выдвинутой на восток, было бы довольно выгодно, так как не только бы весьма облегчило защиту наших владений, но и угрожало бы китайским. Но выгоды эти далеко не так значительны, чтобы из-за них портить наши отношения с Китаем. Далее, на всем протяжении до Маньчжурии граница, пролегая по окраине Монгольской пустыни, достаточно обеспечена как местными условиями, так и недостатком связи Китая с этой его окраиной. Наконец, на крайнем востоке, в Маньчжурии, граница наименее обеспечена, а с проложением через Маньчжурию железнодорожного пути, кратчайшим образом связывающего Уссурийский край с Забайкальем, она является и наиболее тревожной. [72]

Относительно положения этой китайской провинции между Амурским краем на севере, Уссурийским на северо-востоке и Квантунским полуостровом на юге естественно вызывает вопрос: как нам поступить с этой провинцией в будущем? Искать присоединения к нам Маньчжурии было бы совершенно невыгодно, не говоря уже о том, что такой захват одной из важнейших провинций Китая нарушил бы вековые мирные отношения наши к этому соседу — он повел бы за собою массовое поселение маньчжуров на нашей территории и, между прочим, по Амурскому и Уссурийскому краям, еще слишком бедным русским населением. Слабые русские поселения были бы потоплены нахлынувшими волнами желтой расы. Восточная Сибирь сделалась бы вполне нерусской. Между тем надо признать, что только русское население этой окраины составляет и будет составлять впоследствии вполне надежный элемент.

Наплыв китайского населения в Приамурский край, несомненно, может поднять культуру этого края и обратить пустынные местности в цветущие. Но этим путем свободные земли были бы заняты нерусским элементом, между тем мы должны охранять каждую десятину в Сибири для русских, ибо в течение XX столетия Сибирь неизбежно должна обратиться в страну с огромным населением.

Необходимо помнить, что в 2000 г. население России достигнет почти 400 млн. Надо уже теперь начать подготавливать свободные земли в Сибири, по крайней мере для одной четвертой части этой цифры.

Поэтому предпочтительнее, чтобы Маньчжурия осталась составной частью Китая. Но отказываясь от присоединения Маньчжурии, мы должны употребить все старание на возможно полное экономическое подчинение этой провинции. Проводя через ее пределы участки столь важных для нас железнодорожных путей, как Забайкалье — Владивосток и Порт-Артур, мы должны принять все меры к совершенной прочности в ней нашего положения.

Отказываясь одновременно от каких бы то ни было других приобретений за счет Китая, можно признать, что [73] по отношению к этому государству политика наша, казалось бы, должна ставить себе целью в ближайшие годы: 1) не допускать увеличения и усовершенствования в Китае, особенно северном, вооруженных сил, не допускать в северной части иностранных инструкторов; 2) развивать возможно больше экономические и торговые сношения первоначально в северных провинциях и 3) избегать, сколько возможно, столкновений в Китае с европейскими нациями, для чего, ограничиваясь сферой северного Китая, отказаться от железнодорожных предприятий южнее Великой стены и в особенности в долине Янцзы.

На последних 16 верстах мы граничим с Кореей. Корея имеет площадь в 180 000 кв. верст и имеет не менее 11 млн жителей, исключительно корейцев, среди которых насчитывается лишь от 2 до 10 000 китайцев, 45 000 — 55 000 японцев и до 300 человек европейцев{15}.

Положение Кореи, подвластной то Китаю, то Японии, а с 1897 г. благодаря соглашению между последней и Россией признанной самостоятельной, таково, что вызывает необходимость крайне осторожной политики. В присоединении Кореи мы не нуждаемся, но ни в коем случае не можем допустить утверждения в ней энергичной Японии или какого-либо другого государства. Слабая, независимая Корея под нашим протекторатом — вот лучшее для нас со временем решение корейского вопроса.

Установление немедленно протектората в Корее не только вызвало бы большие расходы сил и средств, но могло бы вовлечь нас в преждевременную войну. А потому здесь, как в Персии и в Северном Китае, следовало предаться систематичной и неустанной работе над постепенным мирным, но твердым экономическим овладением края. Занятие и прочное укрепление нашего положения на [74] Квантунском полуострове и окончание дорог, разрезывающих Маньчжурию, составляет серьезный шаг вперед в этом важном деле, которое составляет задачу будущего. В настоящее время мы совершенно еще не готовы к сколько-нибудь активной роли в Корее и должны всеми мерами избегать столкновения из-за корейских дел с Японией.

В стремлении овладеть корейским рынком (хотя только экономически и политически) мы неизбежно встретим энергичный отпор со стороны Японии. С этой державой, по всей вероятности, нам придется уже в начале XX в. иметь вооруженное столкновение, если таковое не будет заблаговременно отстранено».

Из сделанного самого краткого обозрения границ наших видно, что на протяжении 17 000 верст Россия соприкасается с 9 государствами, и на всем этом протяжении она не нуждается в изменении своих границ. Вывод в высокой степени успокоительный, ибо представляется вполне вероятным, что если бы Россия, довольствуясь своими границами, занялась в XX в. только упрочением приобретенного ею путем тяжких усилий и жертв в XVIII и XIX столетиях положения, то опасность войны с соседями была бы устранена. Для настоящего поколения, действительно, такой образ действий России был бы совершенно необходим, так как жертвы, принесенные коренной Россией по расширению ее пределов, и жертвы, приносимые еще и ныне коренными местностями России для устройства и обороны окраин, так велики, что не могли не отразиться на слишком медленном экономическом росте собственно русского населения. Окраины наши живут за счет центра России и поэтому пока еще не усиливают, а ослабляют Россию. Между тем живущему поколению предъявлена такая масса требований по устроению во всех видах и обороне всех настоящих пределов России, что вынести одновременно и бремя новых внешних предприятий может оказаться совершенно не по силам этому поколению. [75]

Но рост России весьма велик, и в течение XX в. население России может близко подойти к 400 млн душ. Может ли государство с таким огромным населением довольствоваться существующими границами, или в XX в. должны быть решены Россией дальнейшие исторические задачи, и в чем эти задачи будут заключаться? Такой вопрос я ставил себе и при представлении доклада в 1900 г. Я признавал естественным для России в течение XX в., не расширяя своих пределов ни в Европе, ни в Азии, задаться целью найти выход в теплые моря: внутреннее Средиземное и открытые круглый год выходы в Великий и Индийский океаны. Но относительно трудности и опасности для нас задаваться такими целями в докладе 1900 г. значится:

«Как ни законны наши стремления владеть выходом из Черного моря, владеть выходом в Индийский океан, владеть выходом в Великий океан, но эти задачи настолько глубоко затрагивают интересы почти всего мира, что, преследуя их, мы должны готовиться к борьбе с коалицией из Англии, Германии, Австрии, Турции, Китая и Японии. Этим державам страшен не самый факт движения России к тому или другому из вышеуказанных выходов, но те последствия, какие будут вытекать, если движение удастся. Овладение Босфором и выход в Средиземное море поставит нас в возможность решительно действовать в египетском вопросе, дабы сделать Суэцкий канал международным. Выход к Индийскому океану создаст для Индии постоянную угрозу. Но самое главное, что должно устрашать наиболее культурные народы Европы и Америки, снабжающие весь свет произведениями своих фабрик и заводов, это вступление России с ними в борьбу на рынках всего света. Держа в своих руках железнодорожные линии, связывающие Великий океан с Балтийским морем, и имея щупальца в Босфоре, Индийском и Великом океанах, Россия с ее неисчерпаемыми естественными богатствами может создать грозную промышленную конкуренцию державам всего мира».

При том огромном росте вооруженных сил, которого достигли перечисленные нации, очевидно, что ни в XVIII, [76] ни в XIX столетии мы не встречали тех трудностей и опасностей, с каковыми неизбежно встретились бы при войнах в XX столетии за выходы к теплым морям.

Силы настоящего поколения могли бы оказаться и недостаточными для достижения целей, необходимых только последующим поколениям. Мало того, рассмотрение соотношения сил наших и наших вероятных противников могло привести к выводу, что живущему в России поколению не только не по силам выполнение новых задач, необходимых для 400-миллионной России, но именно ныне, вследствие большей сравнительной боевой готовности наших соседей, весьма затруднилось даже удержание в целости пределов России.

По этому важном вопросу в моем докладе 1900 г. значится:

«За последние 50 лет военные силы и средства наших соседей настолько возросли, а готовность Германии и Австрии к наступлению в наши пределы настолько выше нашей, что никогда еще за всю историю России наша западная граница не подвергалась такой опасности и защита ее не требовала таких жертв и напряжения, как ныне, если вспыхнет европейская война.

Соотношение наших сил на турецкой границе тоже не стало более благоприятно, чем было в начале XIX в., особенно ныне при вмешательстве в турецкие дела германцев. Оборона Кавказа затруднилась.

На афганской границе мы тоже имеем ныне сильного противника, по организации и вооружению несравненно более равного нашим войскам в Туркестане, чем было в начале XIX столетия. Возможность вторжения в наши пределы афганских войск вполне возможна, почему оборона Туркестана тоже затруднительна.

Только обширный Китай не имеет ныне военной силы, которая могла бы угрожать серьезно нашим владениям в Приамурском крае или на Квантуне. Но взамен ослабленного Китая выросла Япония, силы которой могут составить опасных противников нашим войскам на Дальнем Востоке до подвоза к ним достаточных подкреплений. [77]

Тем не менее, несмотря на трудность обороны границы в 17 000 верст, несмотря на огромное развитие вооруженных сил у наших соседей, по-видимому, возможно предположить, что если бы мы задавались только внутренними задачами по обороне настоящих пределов России, то противники наши не решились бы напасть на нас, настолько трудности победить Россию на ее территории огромны и очевидны».

Таким образом, изучение сил и средств наших ближайших соседей привели меня к выводу, что наша западная граница находится еще в небывалой в истории России опасности в случае европейской войны, и что поэтому главное внимание Военного ведомства в первые годы нового столетия должно быть обращено не на внешние препятствия, а на усиление нашего военного положения на Западе. [78]

Дальше