3. Вдалеке от Родины

Свято охраняли достоинство своей армии лучшие русские офицеры и никогда не упускали случая поставить на место тех, кто пытался как-либо умалить силу и славу русских войск. Во время Забалканских походов русским войскам не раз приходилось воевать в Румынии или передвигаться по ее территории.

Участник кампании 1877–1878 гг., офицер В. Воейков в своих мемуарах «От Дуная и до Царьграда» сообщает о любопытном эпизоде, происшедшем на пути следования группы русских офицеров в действующую армию через Румынию.

В вагоне поезда Бухарест — Журжев сидели румыны и группа русских офицеров. Разговоры шли о событиях дня, о войне. Румыны начали восхвалять достоинства своей армии, и один из них, по выражению Воейкова, «завравшись» не в меру, обратился к русским и сказал: «Ну, хорошо, что вы теперь, в союзе с нами, беспрепятственно прошли до берегов Дуная и бьёте неприятеля, а что бы вы сделали, если бы мы вас не пропустили?» Сказав это, румын самодовольно улыбнулся, окинул всех гордым взглядом, полагая, вероятно, что озадачил русских офицеров. Ответ не заставил себя ждать. Один из офицеров, усмехнувшись, сказал:

— Ну, это была бы не особенная беда. Мы сначала побили бы вас, а потом били бы турок. Только и всего!

Заграничные походы сталкивали русских офицеров с непривычными нравами, чужими обычаями. Какой-нибудь юный прапорщик попадал в иностранные города, где его нередко со всех сторон окружали низкопоклонством, тонкой лестью, соблазнами.

Даже в странах, куда русская армия приходила как освободительница, всегда оставалась агентура врага, которая наряду с разведывательной и диверсионной деятельностью пыталась также разложить русских офицеров в быту.

Неустойчивые или легковерные люди подчас попадались в хитроумно расставленные сети, забывая о воинском долге. Но лучшая часть русского офицерства знала цену «прелестям» заграничной жизни и, памятуя о своих обязанностях, с презрением отворачивалась от легкодоступных утех.

В 1887 г. передовые круги русского офицерского корпуса обратили внимание на вышедшие в свет «Воспоминания [20] офицера о военных действиях на Дунае в 1853 и 1854 гг.». Автор этих воспоминаний — гвардейский офицер — пожелал скрыть своё подлинное имя под инициалами «П.В.». Это обстоятельство вполне понятно, если учесть, что литературная деятельность офицеров в старой армии вовсе не поощрялась начальством. Между тем эти воспоминания представляли собой вдумчивый очерк офицерского быта во время зарубежных кампаний и отличались здравыми суждениями автора, меткими наблюдениями, серьёзными характеристиками виденного.

Судя по косвенным данным, автор был прапорщиком лейб-гвардии Литовского полка. В период военных действий на Дунае он находился в рядах Екатеринбургского полка. Это не вызывает удивления, так как в то время гвардейские полки получали разрешение прикомандировывать определённое количество своих офицеров к армейским полкам. После жеребьевки счастливчики, как их неизменно называли однополчане, уезжали в действующую Дунайскую армию.

Вызывает интерес самая обстановка отъезда молодого офицера и его душевное состояние в момент, когда он покидал Петербург, чтобы отправиться на фронт. Сборы офицера П.В. были непродолжительными. Со столицей его связывала одна только вынесенная из кадетского корпуса страсть к занятию науками. Намерение автора воспоминаний поступить в военную академию пришлось оставить до возвращения из кампании. Зато он набил свой чемоданчик книгами.

И вот в пасмурное октябрьское утро, при свете догоравших фонарей, скромная повозка, откуда-то добытая его предусмотрительным) товарищем Семевским, увлекала из погруженного в сон Петербурга двух юных офицеров-прапорщиков на Дунай.

Как вспоминает П.В., он прощался мысленно с близкими сердцу людьми, припоминал наставления своего опытного преподавателя Зинина и в то же время невольно переносился душой в страны, прославленные подвигами русских войск, предводимых Потемкиным, Румянцевым, Суворовым, Дибичем. Наставления Зинина, чего остерегаться в заграничной жизни, заманчивой для молодого человека своими приключениями, глубоко запали в его сердце, и не напрасны были его предостережения.

Воспоминания П.В. выделяются среди однотемной мемуарной литературы не только очень ясным военно-профессиональным [21] подходом к условиям пребывания за границей, но и ярко выраженным патриотическим чувством автора.

Первая часть воспоминаний П.В. относится к его службе в Мало-Валахском отряде и описывает известное дело при Четати, а также стоянку полка в Поянах. Между прочим автор замечает: «Попавшиеся немецкие газеты с описанием четатского сражения удивляют бесцеремонной ложью и извращением фактов. Как, однако, они нас не любят и как радует их наша неудача».

Автор пробует установить некоторые причины подобных неудач и с досадой говорит об атмосфере, которая воцарилась в местной дрянной кофейной, услужливо превращённой предприимчивым поянцем в офицерский ресторан: «Здесь можно было всегда застать офицеров за игрой на биллиарде или с грудами золота за зелёным столом. Здесь можно было получить свежие военные и политические новости. И хотя они бывали нередко запоздалыми и не всегда справедливыми, однако вызывали оживленный обмен в суждениях. Тут говорилось, например, о совершившемся будто бы 5, 6 и 7 марта переходе наших войск через Дунай, что может быть было и на руку шпионам, передававшим туркам о нашей готовности встретить их нападение... (подчеркнуто мной — А.К.). Между жителями Поян турки, без сомнения, оставили немало шпионов, не брезгующих выведывать о наших намерениях даже у солдат, не говоря об офицерах. Нужно быть осторожным, чтобы излишней откровенностью не давать доброжелателям турок случая получать сведения о наших намерениях».

Большинство населения Поян составляли сербы и болгары, но автор, питавший живейшую симпатию к представителям этих братских славянских народов, понимал, тем не менее, что шпион мог скрываться и под личиной мирного поселянина. Особенное подозрение вызывали в нем богатые румыны. Он пишет: «Мой хозяин — румын, негоциант и промышленник, заметный по своему благосостоянию. Он часто ездил в Модловиты с разными, как он говорил, подарками. Не раз он там и ночевал. Не знаю почему, но я подозревал в нём лазутчика».

Большой интерес вызывают замечания автора воспоминаний о жизни в Букуреште (Бухаресте), являвшемся тогда столицей Валахии. Полк, в котором служил П.В., нёс гарнизонную службу в городе. [22]

Войска вступили в Букурешт после изнурительной зимней кампании под Калафатом, и русские офицеры склонны были вознаградить себя за перенесенные труды «городскими удовольствиями». Таким было, очевидно, и настроение самого автора воспоминаний, но вскоре он убедился, что отдых и развлечения следует отложить до возвращения в пределы отечества. У него достаточно острый взгляд и проницательный ум, чтобы заметить многое из того, что скрывается за блестяще отлакированной поверхностью чужой жизни.

Вот он проходит по улицам чужого города — молодой русский офицер середины XIX века. Вокруг себя он слышит незнакомую речь. С ним хотят завязать знакомство различные люди. Он ловит на себе взгляды то холодные и ненавидящие, то почтительные и угодливые, то восхищённые и радостные.

Но кто друг и кто враг?

Сразу этого не определишь, и даже открытый и, казалось бы, прямой взор собеседника может оказаться только маской, скрывающей черные мысли. И русский офицер, если он твёрдо помнит свой долг, всегда будет настороже. Вот ему улыбнулась женщина... П.В. пишет в своих воспоминаниях: «Некоторые из румынских красавиц, не стесняясь, посылают нам, военным, из своего фиакра воздушные поцелуи. Таким вниманием удостоила однажды и меня совсем незнакомая мне молодая барыня. Тут припомнились мне слова преподавателя Зинина, сказанные при прощаньи: «Берегитесь за границей женщин...»

Чем дольше находился русский офицер в чужой стране, тем глубже узнавал её и если он давал себе труд серьёзно анализировать окружающий его мир, то неизбежно приходил к правильным выводам.

Мы перелистываем страницы воспоминаний офицера П.В. и видим, как мелкие чёрточки чужого быта наталкивают его на всё более значительные размышления о том, что происходит вокруг: «Необыкновенная роскошь, отсутствие чистоты нравов — отличительные признаки жителей лучшего круга в этом городе, освобождённом от иноземного ига благодаря русскому оружию. Неоплатные долги, беспорядочность в администрации, расточительность финансов... Невольно меняется взгляд на весь этот наружный блеск. Вся эта гниль, вся эта мишура не предвещает, как мне кажется, хорошего для Валахии в будущем... Напускная румынская цивилизация (подчёркнуто автором) не [23] симпатична: под наружным лоском тщательно причёсанных бакенбард и богатых вычурных костюмов нетрудно заметить грубое невежество, рабство духа, поклонение Западу».

Автор воспоминаний с презрением отмечает политическую фальшь в международных делах, которой тогда был пропитан воздух Букурешта, отравленный происками валахских бояр. П.В. пишет: «Политическая интрига, видимо, пустила в Букуреште глубокие корни». И дальше: «Здесь почти не существует самостоятельной литературы: она совершенно подражательна; в кофейнях и казино масса иностранных газет, которыми захлебывается молодежь».

Трезвость мыслей молодого русского офицера, проникшего в самую суть явлений ранее незнакомой ему жизни, вызывает несомненное уважение. Можно заметить, что автору воспоминаний, как офицеру гвардии, безусловно принадлежавшему к привилегированному классу России того времени, была вовсе не чужда привычка к комфорту и усладам жизни. Тем более ценно для нас то обстоятельство, что за рубежом своей земли он разглядел нечто такое, что оскорбляло его достоинство русского человека, скромного по натуре и, видимо, привыкшего ценить в людях цельность, чистоту сердца, влюблённого в уклад русской национальной жизни. В этом смысле записки П.В., разумеется, несравненно более узкие по содержанию, напоминают широко известные мемуары Андрея Болотова.

В записках П.В., так же как и в мемуарах Болотова, мы находим трезвое, критическое отношение к тому, что довелось увидеть ему на чужой земле. Мы находим также безусловные образцы поведения офицера в заграничном походе, которые можно смело включить в понятие о воинских добродетелях. Основанием такого поведения являлось отчётливое представление лучшей части русского офицерства о патриотическом и воинском долге людей, представляющих в иноземных краях авторитет русского оружия и великое достоинство Отечества.

Воспоминания П.В. открывают нам черты воинской психологии автора, подвергающейся иногда за рубежом довольно чувствительным испытаниям. Точное исполнение своих обязанностей — вот что, по правильной мысли автора, страхует от ошибок офицера, находящегося в заграничном походе. [24]

Ревностное несение службы укрепляет и дух офицера, понимающего, что таким образом все его действия станут преградой врагу, который не ограничивает себя шпионажем и диверсиями, а тщится весьма утонченными методами оказать свое влияние на представителя победоносной армии, обессилить его нравственно.

Всё это отлично сознавал П.В., когда писал: «В Букуреште я узнал, как велика ответственность начальника, особенно в военное время. И как много он должен знать (подчеркнуто автором), чтобы стоять на высоте своих обязанностей при отправлении полком караульной службы, сталкиваясь с людьми разных убеждений и взглядов». В другом месте автор замечает, что «караульная служба, которая значительно усилилась после выхода в Калараш Селенгинского полка, составляет хорошее средство для отвлечения от грустных мыслей, которыми поневоле полна душа каждого русского офицера, поставленного в необходимость жить среди враждебно относящихся к нам румын...»

Чужая земля накладывала отпечаток на все стороны жизни русского воина. Строгость уставных правил была иногда недостаточной, и сами офицеры вырабатывали правила внутренней службы, маршей. Автор воспоминаний удовлетворённо сообщает, что во время перехода от Комарени к Бузео наблюдался большой порядок: солдаты не имели права отлучаться из полка на дневках, ночлегах и привалах; за водой и на кашу ходили строем, командами, на ночлегах бивак постоянно окружался сторожевыми цепями.

Ночь.

Молодой офицер выходит из своей палатки. Над ним нависло чужое небо. Он стоит на чужой земле: «Везде тишина, ни звука, ни света, только Медведица напоминает мне, что есть где-то Петербург. Многое передумалось в эти часы напряженного нервного возбуждения. Посмотришь на солдата, мерно расхаживающего по аванпостной цепи, и спокойно зашагаешь перед караульной землянкой... Иногда, войдя в землянку, чтобы согреться, развлекаюсь, сидя у огня, среди группы солдат, ведущих беседу о Кавказе и Венгрии...»

И вот полки возвращаются к рубежам России. Позади тяжёлые дни боёв и стычек. В Яссах устраивается смотр войскам. Жители города столпились по краям плаца. Части проходят мимо командующего церемониальным маршем. [25]

«Главнокомандующий, видимо, любовался, — пишет автор воспоминаний, — стройными движениями рослых и мощных екатеринбуржцев, испытавших немало тягостей в походах..., тобольцев, знаменитых своими геройскими подвигами под Четати, храбро кидавшихся на турок под Турну и на Радомане; томцев и колыванцев, упорно отстаивавших вверенные им посты на островах перед Журжей... Эти боевые полки, упитавшие своей кровью берега Дуная и немало уложившие врагов, теперь среди многочисленной публики смело и бодро идут вперёд так же весело, как они ходили в атаку под неприятельскими ядрами, гранатами и картечью».

Вскоре Екатеринбургский полк, возвратившийся в Россию, влился в состав гарнизона, оборонявшего Севастополь. Пребывание на чужой земле пошло ему на пользу. Екатеринбуржцы заняли одно из наиболее почётных мест среди защитников черноморской крепости. Люди полка там, вдалеке от Родины, научились ещё больше любить её и ценить.