Исходные условия. Несколько слов о вероятностной истории

I

Мир есть текст, допускающий бесконечное множество интерпретаций.

История мира есть текст, число интерпретаций которого стремится к бесконечности.

На рубеже бесконечного множества и множества, стремящегося к бесконечности, возникает вероятностная история — моделирование текста истории на основе интерпретации текста мира.

Вероятностная история есть полисемантичная коммуникация между настоящим и прошлым, коммуникация, при которой прошлое воспринимается как текст, прочитываемый в перспективе настоящего.

II

Интерпретация мира зависит от бесконечного множества обстоятельств.

Интерпретация истории зависит от обстоятельств, число которых стремится к бесконечности.

На рубеже этого бесконечного множества и этого множества, стремящегося к [10] бесконечности, возникает основной постулат вероятностной истории — «что было бы, если бы?..»

Вероятностная история есть метаязык, то есть совокупность методов и приемов, позволяющих дешифровать прошлое, отталкиваясь от постулата «что было бы, если бы?..»; метаязык, основанный на комбинаторике как способе прочтения текста-прошлого.

III

Грамматическая система истории не знает сослагательного наклонения.

Грамматическая система вероятностной истории зиждется на сослагательном наклонении.

Сослагательное наклонение есть моделирование прошлого из настоящего. Это моделирование синхронично и, как всякое моделирование вообще, предполагает определенный набор грамматических правил, порождающих конкретный хронотоп.

Вероятностная история есть синхроническое моделирование мира-текста посредством «порождающей грамматики» исторического метаязыка. [11]

Краткий геополитический пролог

Ландшафт, за которым прочно закрепилась характеристика «колыбель цивилизаций». Ландшафт с чрезвычайно благоприятными для биоантропоценоза климатическими условиями; ландшафт компактный — и потому породивший прообраз единого информационного пространства; ландшафт прибрежный — и потому талассоцентричный, ориентированный на Внутреннее море... Египет и Малая Азия, Карфаген и Рим, Греция и Финикия — все эти «морские народы» (по аналогии с der Menschen zur Meer, древними победителями египтян) сложились и взрасли в ландшафте Средиземноморья. Homo aegiptus, homo phoenicus, homo balcanicus — все они были на деле представителями homo mediterraneus.

До поры средиземноморский ландшафт вмещал в себя все возникавшие в его пределах социокультуры. Но с вторжением в Средиземноморье «сухопутной» социокультуры персов вдруг выяснилось, что [13] ландшафт — Ойкумена — тесен даже для «своих». Требовалось раздвинуть его границы — иначе теснота грозила обернуться гибелью ландшафта. И миссия эта выпала Македонии, как самой молодой и потому наиболее пассионарной социокультуре Восточного Средиземноморья.

Столкновение цивилизаций (в том всеобъемлющем смысле, который придали этому словосочетанию современные политологи) привело к расширению Ойкумены вплоть до Индии и обернулось возникновением синкретической «западно-восточной» цивилизации — эллинизма. При этом Македония принесла себя в жертву идее средиземноморской цивилизации; история создания, возвышения и упадка Македонской империи представляет собой, если воспользоваться шахматной терминологией, классический вариант королевского гамбита — жертва «королевской пешки» позволила средиземноморской цивилизации получить стратегическую инициативу в противостоянии «Запад — Восток», причем ход оказался настолько эффективным, что последствия его ощущались и продолжают ощущаться на протяжении двух с половиной тысяч лет.

Как государственное образование Македонская империя просуществовала недолго — особенно в сравнении с пришедшей ей на смену империей Римской или значительно более поздними Византийской и Британской. Но как образование социокультурное, даже цивилизационное, она в известной степени существует и по сей день. А «македонский гамбит» вошел в историю человечества как один из наиболее выдающихся образцов большой стратегии...

Пускай самопожертвование Македонии было, если допустимо так выразиться, бессознательным; пускай оно, в полном соответствии с сформулированным в гораздо более поздние времена принципом (а ныне — почти каноном), диктовалось ситуацией «вызова-и-ответа»; пускай Македония, по большому счету, оказалась пешкой на шахматной доске Судьбы. Пускай! Сегодня мы можем [14] смело сказать: «Если бы древней Македонии не существовало, ее следовало бы выдумать».