Если бы Филипп не погиб
И на камнях растут деревья... «Если бы» — основная посылка вероятностной истории, которая безусловно сопряжена с Текущей Реальностью, но изменяет ее вектор, чтобы показать, как могло быть и каковы были бы последствия. Вероятностная история строит альтернативную структуру, которая зиждется на энном количестве реперных точек. Для македонской империи одной из таких точек была смерть Филиппа.
В Текущей Реальности Филипп Македонский погиб в 336 г. до н. э., и создавать новый мир выпало его сыну Александру. Но стоит допустить, что убийца промахнулся, что Филипп остался жив и продолжил осуществлять свои планы, — и Ойкумена обретет совершенно иной вид.
Британский историк Арнольд Тойнби, «предаваясь изящной игре ума», выстроил следующую версию развития событий: после семейной ссоры на отцовском свадебном пиру Александр бежит в Иллирию, набирает войско из варваров и выступает против Филиппа, уповая на свою популярность [134] среди простых воинов отцовской армии. Однако его чаяния не оправдываются, македонцы сохраняют верность царю, и Александр, захваченный в плен, погибает: его закалывает мечом сам Филипп — «кто иной посмел бы обагрить свой клинок царской кровью?..» Филипп подчиняет себе соседний Эпир — и нападает на Италию, которую покоряет и усмиряет в течение двух лет, после чего выступает на Персию. Малая Азия сдается без боя, македоняне выходят к Евфрату; между тем против персов восстает Египет, и Филипп заручается поддержкой нового фараона. Мало того — и финикийцы признают македонского царя; в результате Персия оказывается отрезанной от моря.
Филипп знает меру: когда персидский царь (в версии Тойнби — не Дарий, но Артаксеркс III, тоже счастливо избежавший гибели) предлагает перемирие, македонянин соглашается; граница пролегает по Евфрату, за Филиппом остается Малая Азия, а Египет и Финикия становятся независимыми, точнее — экономическими союзниками македонской державы. Схожее соглашение достигнуто и с Карфагеном: остров Сицилия, на который давно засматривались греки, переходит к Филиппу, а Сардиния остается в руках карфагенян.
Итак, если не считать самого Карфагена и карфагенских колоний в Африке и Иберии, вся береговая линия Средиземного моря находится теперь под явным или опосредованным контролем македонян. Филипп, ярый приверженец всего греческого, превращает захваченные азиатские города в полисы, образовывает конфедерации городов-государств, перемещает целые народы, избавляясь от недовольных и одновременно заселяя отдаленные земли. Его империя есть не что иное, как федерация, выросшая из Коринфского союза и сохранившая основные принципы эллинского мироустройства.
В этой красивой версии присутствует спорный момент: слишком уж легко уступает Александр, слишком легко Филипп обуздывает своего непокорного и весьма [135] амбициозного сына. Рискнем предположить, что разлад в македонских «верхах» мог — и должен был — завершиться иначе.
Конфликт поколений в царском доме Аргеадов долго пребывал под спудом — словно для того, чтобы набрать силу и выплеснуться наконец, подобно прорвавшему плотину потоку. Формальным поводом для «выяснения отношений» послужила свадьба Филиппа с Клеопатрой: дядя Клеопатры Аттал неосторожно заявил на свадебном пиру, что плодом этого союза будет законный наследник престола (то есть истинный македонянин, а не «полукровка», эпирот по матери Александр). Слова Аттала, разумеется, уязвили Александра — до сих пор в Македонии его права на престол не подвергались сомнению. Вспыхнула ссора, которая быстро переросла в поножовщину; Александр убил Аттала и, спасаясь от царского гнева, вместе с матерью бежал на ее родину, в Эпир. Там он не задержался, ибо от Македонии до Эпира было подать рукой: справедливо опасаясь своего северо-восточного соседа, эпироты не спешили поддержать Александра. Олимпиада укрылась в святилище Зевса в Додоне, а Александр, дождавшись друзей детства Гефестиона, Неарха и Гарпала, которые сумели ускользнуть от Филиппа, отправился дальше — в Афины.
Афинский демос, вопреки ожиданиям Александра, встретил его настороженно. Во-первых, сами, искушенные в закулисных играх, афиняне заподозрили в Александре лазутчика Филиппа: дескать, отец с сыном придумали хитроумную комбинацию — притворились, будто поссорились, чтобы Александр мог проникнуть в Афины и со временем, навербовав себе сторонников, передать главную опору эллинской независимости в руки «северного варвара». Во-вторых, даже если ссора произошла на самом деле (рассуждали афиняне), само присутствие Александра в Афинах способно нарушить хрупкий баланс «сфер влияния», сложившийся к тому времени в Греции: ведь Филипп, похоже, утолил свой «территориальный» аппетит, [136] удовлетворился созданием Коринфского союза и больше не покушался на греческие земли. Начинать против него новую войну не было ни сил, ни средств.
Недоверие к Александру усугубил приезд в Афины посланца Филиппа Демарата. Тот от имени отца предложил сыну забыть о разногласиях и вернуться в Македонию в качестве официально признанного наследника престола, но Александр отверг это предложение — оно не согласовывалось с вызревавшими у него честолюбивыми планами. Афиняне же решили, что Демарат привез Александру инструкции по захвату города «изнутри». Спешно созванное народное собрание постановило изгнать Александра из Афин; среди немногих, кто выступил против этого постановления, был Демосфен, всегда отличавшийся умением просчитывать возможные последствия тех или иных решений, но к нему не прислушались.
Александр в сопровождении друзей покинул Афины и отправился в Пелопоннес. На мысе Тенар он набрал отряд наемников, сел на корабль и отплыл в неизвестном направлении.
Филипп понимал, что Александра необходимо найти: зная характер царевича, памятуя о его уязвленном самолюбии и притязаниях на славу завоевателя, можно было не сомневаться — рано или поздно он напомнит о себе самым неприятным образом. Царь отправил на поиски сына нескольких доверенных лиц, а сам занялся приготовлениями к походу в Персию. Парменион с экспедиционным корпусом высадился в Абидосе, Филипп уже собирался присоединиться к нему с остальной армией, но случилась непредвиденная задержка. На царя было совершено покушение; по счастливой случайности рана оказалась не смертельной, однако врачи настоятельно рекомендовали Филиппу отложить начало похода. Несостоявшийся убийца Павсаний на допросе признался, что его подослала Олимпиада; Филипп поручил доставить свою жену из Эпира в Македонию молодому Птолемею, сыну Лага. Птолемей успешно выполнил поручение и заодно подавил восстание эпиротов, пытавшихся защитить [137] представительницу своего царского дома. Олимпиаду по приговору войскового собрания казнили в Пелле в конце 337 г. до н. э.
Оправившись от ранения, весной 336 года Филипп пересек Геллеспонт. Он покорил Троаду, руками наемного убийцы устранил Мемнона, а с сатрапами Фригии на Геллеспонте и Великой Фригии заключил пакты о ненападении. Парменион между тем освободил Ионию, города которой по предложению Филиппа образовали что-то наподобие отдельного округа и «коллективным членом» вошли в Коринфский союз. Обеспечив себе выход к анатолийскому побережью, Филипп, в нарушение недавно заключенных пактов, вторгся во Фригию; корпус Пармениона продолжил наступление вдоль побережья, на Милет и Галикарнас, а Птолемей Лагид, которому царь все больше доверял, во главе крупного отряда подчинил Фригию на Геллеспонте.
К зиме 336 года Малая Азия, от Геллеспонта до Тавра, полностью перешла во владение македонян. На зимовку армия Филиппа остановилась в городе Таре, у предгорий Тавра. В Тарсе Филипп получил два известия. Первое гласило, что наконец-то нашелся Александр — в Египте, где он со своими наемниками и примкнувшими к нему местными жителями сумел захватить территорию от греческой колонии Навкратис в дельте Нила до крепости Пелусий. Сатрап Египта, по всей видимости, примирился с потерей прибрежной зоны; во всяком случае, персы не предпринимали попыток сбросить Александра в море. Царевич же, как сообщалось, вербовал войско — должно быть, на средства египетских жрецов, объявивших его фараоном. Вторая весть была еще более тревожной, если не сказать «сокрушительной»: восстала Греция. Преодолев давнюю антипатию, Афины заключили союз с Фивами и Спартой; к этому союзу присоединились фокейцы, этолийцы, локры и акарнанцы. Македонский гарнизон был вынужден покинуть Кадмею, объединенная армия греческих полисов (на две трети состоявшая из наемников) вторглась в Фессалию, которая не замедлила отпасть от Македонии. Почуяв запах крови, возмутились иллирийцы [138] и фракийцы; в самой Македонии — в горных районах — вспыхнул бунт, который возглавил Александр Линкестиец, правитель области, лишь сравнительно недавно присоединенной Филиппом к македонскому царству. Антипатр, наместник Филиппа, отступал к Пелле.
Ситуация требовала немедленных действий. Оставив в Малой Азии Птолемея с половиной армии, Филипп поспешил вернуться в Элладу. Во Фракию царь отправил Пармениона: опираясь на гарнизоны Херсонеса Фракийского и Кардии (эти города оставались верными македонскому царю), тот должен был усмирить восставших. А сам Филипп, в который уже раз, прибегнул к тактике непрямых действий: он посадил свой отряд на захваченные у персов в Милете корабли и, пользуясь благоприятными, попутными ветрами{60}, пересек море и неожиданно напал на афинскую гавань Пирей, где стоял греческий флот.
Внезапное возвращение Филиппа произвело на греков ошеломляющее впечатление. Захваченные врасплох, в мгновение ока лишившиеся своего флота, на который они возлагали особые надежды (флот Афин по праву считался сильнейшим в Элладе), афиняне сдались, а следом за ними покорились и Беотия с Фокидой. Когда весть о высадке Филиппа достигла греческой армии, стоявшей на реке Галиакмон, наемники разбежались; только спартанцы, которых возглавлял царь Агис, решили продолжать борьбу. Они повернули навстречу Филиппу; осенью 335 г. до н. э. у фессалийского города Фарсал произошло сражение, в котором спартанский отряд был разгромлен Филиппом, успевшим к тому времени значительно увеличить численность своего войска за счет наемников и союзных контингентов из Пелопоннеса. [139]
Пока Филипп приводил к повиновению греков, Парменион прошел вдоль фракийского побережья, отбил у фракийцев захваченные ими поселения и снял осаду с Амфиполя. Антипатр же, воспользовавшись тем, что иллирийцы вторглись в Линкестиду, вернул Македонии утраченные было территории на севере, а затем победил поочередно Линкестийца и иллирийцев. К началу 334 года Эллада и окрестные земли вновь признали над собой власть Филиппа.
На сей раз царь не стал миндальничать с бунтовщиками. Афины и Фивы лишились демократического устройства и получили македонские гарнизоны и македонских стратегов. Наиболее непримиримых патриотов казнили, прочих руководителей восстания (и среди них Демосфена) приговорили к изгнанию. Территорию Лаконики поделили между Арголидой и Мессенией, город Спарта обрел «федеральное подчинение». Летом 334 г. в Коринфе был заключен новый союзный договор, согласно которому Греция признавала свою зависимость от Македонии; этот договор давал Филиппу права абсолютного монарха на всей территории Эллады.
В Малой Азии Птолемей, сделавший своей «походной столицей» Галикарнас, успешно отражал набеги персидской конницы и даже сумел расширить пределы захваченных земель, присоединив Сирию и часть финикийского побережья до Сидона. После захвата Птолемеем Сидона персидский царь Дарий отправил посольство к Филиппу с предложением о мире. Филипп не отверг этого предложения — несмотря на то, что в греческом восстании, как явствовало из допросов, обнаружился «персидский след»: финансируя недовольство греков, Дарий рассчитывал, во-первых, заставить Филиппа отказаться от продолжения Персидского похода, а во-вторых, столкнуть Македонию с Элладой, чтобы некоторое время спустя завладеть обеими. По условиям мира македонскому царю отходили земли Малой Азии, от Геллеспонта до реки Евфрат и от Тавра до Сидона; персы также уступали Филиппу острова — Спорады, Киклады и Кипр — и соглашались не чинить препятствий торговле [140] с финикийцами и египтянами. Филипп, в свою очередь, брал на себя обязательство не притязать на азиатские земли за Евфратом и не поддерживать антиперсидскую партию в Египте. Рискнем предположить, что Филипп отнюдь не собирался держать слово — но это уже совсем другая история...
Что касается Александра, сына Филиппа, он оставался в Египте до тех пор, пока персы, которым больше не угрожало наступление македонян, не взялись за него всерьез. Александру удалось победить в нескольких локальных стычках, но постепенно его оттеснили к Навкратису. Убедившись в бесплодности стараний сохранить «египетский плацдарм», он покинул Навкратис и отправился на Сицилию, где предложил свой меч сиракузянам. Александр отличился в войне с Карфагеном и стал «национальным героем» Сицилии, однако когда он, опираясь на свою популярность, попытался захватить власть в Сиракузах, это завершилось для него весьма печально: заговор был раскрыт, Александра арестовали и, вместе с соучастниками, приговорили к смерти.
Узнав о случившемся, Филипп справил траур — и официально объявил наследником македонского престола своего сына от Клеопатры Архелая... [141]