Глава 2

Конкретные практические шаги в деле формирования Северной армии были сделаны представителями германского военного командования. Поставив перед собой довольно широкие задачи по созданию двух русских армий на Украине, оккупированной германскими войсками, командование последних считало необходимым немедленно приступить к таким формированиям и на оккупированной части северо-запада России. [31]

Для выяснения всех вопросов в связи с организацией Северной армии, равно как и для налаживания связей с русскими монархическими организациями, главное германское командование специально уполномочило гауптмана (капитана) Э. Последний вскоре в разговоре с представителем русских монархических организации ротмистром фон Розенбергом в помещении прибалтийской миссии при германском генеральном консульстве в Петрограде изложил основные задачи предполагавшегося формирования Северной армии. Они сводились к активным военным действиям в направлении на Петроград и Москву, к занятию этих городов и свержению советской власти. Ротмистр фон Розенберг о своей беседе решил

1918 г. до 16 000 добровольцев, из коих 30% составляли офицеры. В августе было закончено формирование 1-й дивизии Южной армии (начальник дивизии — генерал Семенов), после чего было приступлено к формированию 2-й дивизии (начальник дивизии — генерал Джонсон) в районе станции Миллерово. Однако последовавшие вскоре революционные события в Германии и уход оккупантов из Украины не дали возможности закончить формирование 2-й дивизии. Сформированные части по приказу генерала Краснова от 14 ноября 1918 г. были влиты под названием Воронежского и Астраханского корпусов в новую Южную армию (командующий армией — генерал Н. И. Иванов), оперировавшую совместно с донским казачеством против советских войск.

Вторая, так называемая «Астраханская», армия комплектовалась из астраханских казаков и калмыков также при помощи немцев. В Киеве было центральное вербовочное бюро этой армии, во главе которого был поставлен полковник Тундутов и в качестве политического руководителя — Иван Добрынский. Немцы отпускали деньги и снабжение. К августу армия насчитывала 3000 добровольцев (командир — генерал Павлов). В сентябре 1918 г. Астраханская армия перешла в подчинение генералу Краснову и потеряла свое самостоятельное политическое значение. [32]

немедленно информировать гвардейскую офицерскую организацию, а через нее и Н. Е. Маркова 2-го. Вслед за тем группа офицеров, в числе которой были полковник барон Таубе, полковник л.-гв. Семеновского полка А. Ф. Штейн и некий полковник Р., одобрив предложения немецкого офицера и констатировав полное совпадение этих германских предложений со своими намерениями, решила в свою очередь поставить обо всем в известность Н. Е. Маркова 2-го и генерала Н. Н. Юденича. Полное одобрение всем предположениям немецкого командования было дано и этими двумя шефами контрреволюционных организаций. После полученного таким образом полного одобрения своих планов германский уполномоченный гауптман Э. имел в Петрограде совещание с русскими полковниками Штейном и Р., на котором были намечены следующие условия формирования добровольческой армии на северо-западе России:

1) Русская добровольческая армия должна формироваться по соглашению с императорским германским правительством;

2) местом формирования должны послужить оккупированные германскими войсками русские области, причем желательными являются районы городов Двинск — Вильна или Валк — Вольмар — Венден;

3) формирование армии должно производиться в одном из указанных районов, под прикрытием германских оккупационных войск;

4) армия должна будет комплектоваться: а) местными русскими офицерами и добровольцами, б) переправленными при помощи германцев из Петербурга офицерами и добровольцами, причем многие из них предварительно должны быть освобождены из тюрьмы, в) русскими военнопленными, находящимися в лагерях Германии;

5) командующим армией, с диктаторскими полномочиями, должен быть назначен русский генерал с популярным боевым именем, причем желательно было бы назначение генерала Юденича, генерала Гурко или генерала графа Келлера; [33]

6) денежные средства на содержание армии должны выдаваться заимообразно германским правительством русскому государству;

7) все необходимое для формирования армии, как-то вооружение, обмундирование, снаряжение и продовольствие должны отпускаться германскими военными властями русскому командованию;

8) в одном из городов оккупированной области перед началом формирования должен быть созван Русский монархический съезд, имеющий своей задачей выделить из своего состава Временное правительство России;

9) армия по окончанию формирования должна быть приведена к присяге законному царю и Русскому государству;

10) задачи армии: а) наступление на Петербург и свержение большевизма, б) поддержание законной власти, в) водворение порядка во всей России;

11) все установления политического характера должны быть выяснены на Монархическом съезде и утверждены избранным Временным правительством;

12) германские войска участия в подавлении большевизма не принимают, но следуют за армией для поддержания внутреннего порядка и престижа власти{8}.

Эти условия были устно переданы гауптману Э., который отправился в г. Ковно для представления их германскому главному военному командованию.

Ротмистру фон Розенбергу от имени гвардейской офицерской и монархической организаций было поручено отправиться в Псков и приняться за организацию прочной связи с Петроградом, начать подготовку всего необходимого для приема прибывающих офицеров, установить контакт с местными политическими и общественными деятелями и ознакомиться с местными условиями [34] жизни, настроением русских офицеров, интеллигенции, городского населения и крестьян.

К моменту приезда Розенберга в Пскове жило много офицеров, значительная часть которых была захвачена спекулятивной горячкой, контрабандными делами и т.п. Наиболее воинственные элементы из находившихся в Пскове офицеров поспешили еще раньше оставить город и уехать на юг России, оставшиеся же в скором времени от поиска заработка перешли к широким поискам наживы и увязли в захватившей своими щупальцами весь город спекуляции.

Городская интеллигенция в лице чиновников, педагогов, врачей, большого количества адвокатов, враждебная вообще диктатуре пролетариата, не отличалась тогда особыми качествами настоящего российского патриота. Безволие, мягкотелость и, наконец, простое проявление трусости были отличительными чертами псковской интеллигенции. Разговоры с этой частью населения об организации вооруженной борьбы с большевизмом хотя и принимали характер вполне сочувственной беседы, однако ничего реального на первое время не давали. Наиболее организованной частью населения Пскова было вообще купечество, но и оно вследствие закрытия некоторых старинных фирм было представлено новым поколением небольшой ценности в патриотическом отношении и не желавшего сразу принять непосредственное участие в формировании Северной армии. Даже впоследствии, когда формирование белой вооруженной силы стало фактом и проводилось через специально созданные русские вербовочные бюро, помощь городской буржуазии, таких, например, ее представителей, как миллионер П. Д. Батов и купец И. И. Жиглевич, по мнению самих деятельных участников формирования, была далеко не достаточна{9}. [35]

Настроение рабочих города и крестьянства по району отмечалось опять-таки самими творцами белой армии в следующих знаменательных выражениях:

«...Что же касается рабочего класса и крестьянства, то оно в большинстве тяготело к большевикам, в которых видело освободителей от германской оккупации, мешавшей им грабить помещиков»{10}.

В Пскове Розенберг завязал связь с бывшими членами Гос. думы Г. М. Дерюгиным, Н. Н. Лавриновским, А. П. Горскиным и местным общественным деятелем Б. Б. Линде. На первом же совещании было постановлено, что руководство политической и общественной стороной предпринимаемого дела будет осуществляться указанными лицами, а военную и административную работу должен был по-прежнему выполнять ротмистр Розенберг.

Со стороны германского командования миссия Розенберга встретила полное сочувствие. Германским пограничным войскам было отдано приказание пропускать через границу русских офицеров, следующих из Советской России по заранее установленному паролю: «Nordabschnitt» («северный отрез»); который был сообщен конспиративным контрреволюционным организациям в Петрограде.

К числу таких организаций принадлежала «Великая единая Россия», которая поддерживала постоянную связь с формирующейся в Пскове Северной армией через курьера, некоего Шуберта. При его посредстве велись переговоры с официальным представителем «правого центра» Винтер-Свистуновым, почему следует заключить, что в то время и «правый центр» не был в стороне от практического содействия белым формированиям в Пскове{11}. [36]

Для приема прибывших русских офицеров при штабе 6-й германской запасной дивизии в Пскове было создано русское комендантское управление, во главе которого стал ротмистр Каширский со своим адъютантом штаб-ротмистром Петровым. Сюда направлялись все офицеры, перешедшие демаркационную линию. Они получали удостоверения на право жительства в городе и ношения офицерской формы. Вскоре было открыто общежитие для офицеров и было разрешено пользоваться германским гарнизонным офицерским собранием, где можно было получать дешевый завтрак и обед.

15 сентября 1918 г. в Псков вернулся гауптман Э. и сообщил, что главное германское командование на востоке принимает условия формирования русской армии на северо-западе России, но требует созыва в Пскове монархического съезда, который должен со своей стороны подтвердить желательность германской помощи. Расходы по организации такого съезда немцы брали на себя.

Для созыва съезда в Пскове в Киев срочно выехала делегация в составе Г. М. Дерюгина, Н. Н. Лавриновского, А. П. Горскина и капитана фон Дитмара. С той же целью были командированы отдельные лица в Петроград и Москву. В частности, в Петроград поехал бывший «губернатор Г.», которого германцы переправили через границу как своего курьера. В белогвардейском стане началось оживление. Вслед за делегацией, выехавшей в Киев, к генералу графу Ф. А. Келлеру были командированы ротмистр 16-го гусарского Иркутского полка А. К. Гершельман и обер-лейтенант фон Гаммерштейн, которые должны были информировать Келлера и просить его принять командование над добровольческой армией, формировавшейся в Пскове.

Однако дело со съездом не ладилось. Вскоре из Киева прибыл один из делегатов — А. П. Горскин и сообщил, что в качестве политического центра, где намечается план дальнейших действий, является г. Киев и что только там может решиться судьба России, почему вопросы формирования русской добровольческой армии на [37] севере его и делегацию больше не интересуют. «Все будет уже закончено, когда вы только начнете», — закончил свою информацию А. П. Горскин.

Прибывшие же из Киева Гершельман и Гаммерштейн сообщили, что офицерство, живущее в Киеве, сочувственно отнеслось к идее формирования добровольческой русской армии на северо-западе и что почти все гвардейские офицеры изъявили безоговорочное свое желание вступить в ряды Северной армии, операции которой будут направлены на Петроград.

Выяснив окончательно невозможность быстрого созыва монархического съезда в Пскове, инициаторы создания добровольческой армии обратились к главному германскому военному командованию в Ковно с просьбой не обусловливать формирование армии созывом монархического съезда в Пскове.

В ответ на это 9 октября 1918 г. из Ковно от имени главного военного германского командования на востоке прибыла в Псков военная германская комиссия, которой были даны исчерпывающие инструкции о деталях формирования русской белой армии на северо-западе.

10 октября 1918 г. утром состоялось первое военное русско-германское совещание, на котором с германской стороны присутствовали генерального штаба майор фон Клейст, майор фон Тресков, обер-лейтенант фон Гаммерштейн и в качестве переводчика лейтенант Ниман; с русской стороны — ротмистр фон Розенберг, ротмистр Гершельман, капитан Тарановский и Б. Б. Линде. На этом заседании было постановлено немедленно приступить к формированию добровольческой армии, для чего привлечь к работе русских офицеров генерального штаба, из числа которых были указаны генерал-майоры: Б. С. Малявин (Псков), А. Е. Вандам (Ревель), П. Н. Симанский (имение у г. Острова). Генерал Малявин сразу же изъявил свое желание, и следующее вечернее заседание прошло под его председательством. К генералу Вандаму в Ревель была послана особая делегация в составе полковника барона Вольфа, Радко-Дмитриева (сына генерала) и Пешехонова. [38]

На первом заседании были выработаны нормы денежного, провиантского и других видов довольствия, разграничены сферы деятельности русской и германской контрразведок. Было учреждено русское агитационное бюро. По городу с 10 октября стали распространяться листовки с объявлением от имени русской белой армии.

На последующих четырех заседаниях русско-германской комиссии были выработаны окончательные условия формирования русской северо-западной добровольческой армии, которая была названа Северной армией. Условия сводились к следующему:

1) Русская добровольческая Северная армия по соглашению с императорским германским правительством и при посредстве главного военного германского командования на востоке начинает свое формирование 10 октября 1918 года.

2) Районом формирования указанной армии назначаются оккупированные части Псковской и Витебской губерний — с городами Псков, Остров, Изборск, Режица и Двинск.

3) Формирование армии будет происходить в названном районе под прикрытием германских оккупационных войск.

4) Армия будет комплектоваться: а) местными русскими офицерами и добровольцами; б) таковыми же перебежчиками из Советской России; в) таковыми же других оккупированных германцами русских областей; г) таковыми же военнопленными, находящимися в Германии, причем вербовка последних будет произведена специально командируемой для этой цели в Германию комиссией из русских офицеров.

5) Командующим армией, с диктаторскими полномочиями, назначается русский генерал с популярным боевым именем, желательно при согласии генерала Юденича, генерала Гурко или генерала графа Келлера.

6) Денежные средства на содержание армии отпускаются германским правительством заимообразно Русскому государству и направляются через главное военное германское командование в русское полевое казначейство при армии, откуда расходуются на общих основаниях. [39]

7) Вооружение, снаряжение, шанцевый инструмент, обмундирование, продовольствие и технические средства даются германским правительством через главное военное германское командование таковому же русскому, причем обмундирование и вооружение, по возможности русского образца и в размере, потребном для формирования не менее одного корпуса, силою в две пехотные дивизии, согласно германским штатам, с отдельною бригадою кавалерии, соответствующей артиллерией, вспомогательными частями (инженерными, саперными, авиационными, автомобильными, мотоциклетными, велосипедными, телефонными, телеграфными и железнодорожными и всеми техническими средствами).

8) Армия по окончании формирования приводится к присяге законному царю и Русскому государству.

9) На формирование армии дается срок не менее двух с половиною месяцев, после чего армия должна быть в боевой готовности.

10) По сформировании армии германские войска отходят на новую демаркационную линию и сдают старую русским.

11) За месяц перед своим отходом германские военные и гражданские власти сдают все управление армейским районом таковым же русским властям.

12) При армии остаются для связи три германских офицера, из которых один Генерального штаба.

13) Германские войска при наступлении не участвуют в подавлении большевизма, но следуют за армией для поддержания внутреннего порядка и престижа власти.

14) После занятия Петербурга объявляется военная диктатура, причем диктатором будет командующий Северной армией.

15) Задачи армии: а) защита указанного выше армейского района от большевистского нашествия; б) движение вперед для взятия Петербурга и свержения большевистского правительства; в) водворение порядка во всей России и поддержка законного русского правительства{12}. [40]

При сравнении этих условий формирования Северной армии с теми, которые были предварительно выработаны на совещании германского уполномоченного гауптмана Э. с русскими полковниками А. Ф. Штейном и Р., видно, что особых принципиальных изменений внесено не было. Имеющиеся поправки и дополнения только уточняли и конкретизировали те положения, которые в протоколах предварительных совещаний были зафиксированы в общей форме. Новым в этих окончательных условиях формирования белой армии является, с одной стороны, изменение района формирования, в сторону его приближения к демаркационной советско-германской линии на северо-западе России, с другой — отказ германского военного командования от требования созвать монархический съезд.

На совещаниях военной комиссии германское командование вновь подтвердило свою готовность оказать материальную поддержку русским белогвардейцам. На одном из заседаний комиссии было сообщено, что немцы отпускают в распоряжение Северной армии 150 миллионов рублей марок, вооружение, снабжение и обмундирование на 50 000 человек, 500 пулеметов, 36 легких полевых 3-дюймовых пушек, 24 тяжелых пушки и разного рода технические средства{13}. Все это военное имущество предполагалось сосредоточить в специально устроенных складах и магазинах в г. Изборске. [41]

По вопросу о месте расположения добровольческих отрядов и штаба Северной армии было предложено со стороны Розенберга в качестве такого пункта избрать не Псков, а, например, г. Режицу, как находившийся в более глубоком тылу. Однако такое предложение встретило серьезный отпор германских представителей. Авалов по этому поводу пишет:

«...Германский уполномоченный, майор фон Тресков, был против помещения штаба армии в Режице, потому что при таком положении Курляндия, естественно, должна была бы быть базой для русской добровольческой армии, а это... совершенно не устраивало Германию»{14}.

Таким образом, уже здесь, при обсуждении всех вопросов, связанных с формированием Северной армии, представителями одной стороны была вскрыта определенная тенденция германской военщины сохранить свое влияние на Прибалтику. Помогая русским белогвардейцам, представители германского милитаризма преследовали исключительно империалистические цели Германии и только под этим углом зрения принимали непосредственное участие в формировании русской белой армии. Всем своим дальнейшим поведением и боевой активностью Северная армия должна была способствовать реализации этих тенденций германского империализма.

12 октября из Ревеля приехал генерал А. Е. Вандам. Он с одобрения членов военной комиссии принял диктаторские полномочия и вступил во временное командование отдельным Псковским добровольческим корпусом, который должен был послужить первой боевой единицей Северной армии. Вскоре был сформирован и штаб корпуса, к которому «для связи» были прикомандированы германские офицеры: генерального штаба майор фон Клейст, обер-лейтенант фон Гаммерштейн, обер-лейтенант Хольц (по хозяйственной части) и лейтенант Ниман (в качестве переводчика). [42]

Штаб корпуса был сконструирован в составе: начальника штаба — генерального штаба генерал-майора Б. С. Малявина, двух штаб-офицеров для поручения — полковника барона Вольфа и ротмистра Гершельмана, обер-квартирмейстера — причисленного к Генеральному штабу, гвардии ротмистра фон Розенберга, дежурного штаб-офицера — подполковника Гильберта, заведывающих артиллерийской частью — подполковника Р., инженерной — подполковника Розанова, интендантской — генерал-майора Львова, санитарной — доктора Сергеева, полевого корпусного казначея — Молоховского и для поручений по гражданской части — Б. Б. Линде.

Отделу обер-квартирмейстера было поручено руководство вербовочным делом. В Пскове было открыто главное вербовочное бюро, во главе которого стал недавно прибывший из Москвы ротмистр Гоштовт. Это бюро было разделено на два отделения. Первое ведало приемом офицеров, второе — рядовых добровольцев.

Во главе контрразведки корпуса был поставлен ротмистр Тарановский.

Вспомогательные вербовочные бюро были открыты в городах: Острове, Режице, Двинске, Дриссе, Валке, Юрьеве, Ревеле, Нарве, Риге, Митаве, Либаве. Начальником всех вербовочных бюро в Прибалтийском крае был назначен ротмистр фон Адлерберг.

Кроме организации вербовочных бюро в вышеуказанных городах, были командированы в Вильно, Ковно и Гродно на короткий срок офицеры в тех же целях вербовки добровольцев. Совершенно конспиративно проходила вербовка в Северную армию и на территории Советской Республики, где в этом отношении соответствующую помощь оказывали различные сотрудники германских миссий{15}.

В течение первой вербовочной недели общее количество записавшихся добровольцев превышало 1500 человек, причем офицерство составляло 30–40% общего числа{16}. [43]

Немецкие власти в это время аккуратно выполняли свои обещания, беспрепятственно выдавали продовольствие и некоторые денежные суммы. Все это способствовало делу формирования и давало возможность штабу белогвардейского корпуса начать разбивку добровольцев по частям. К 18 октября было решено, что корпус будет иметь три полка — один в Пскове, второй в Острове и третий в Режице. На пост командиров полков были намечены кандидаты — полковники Лебедев, Казимирский и Клесинский. Формирование артиллерии было поручено полковнику К. К. Смирнову. Окончательное решение этих вопросов последовало на устроенном 21 октября в германском офицерском казино в Пскове первом военном совещании чинов корпуса. Присутствовали генерал-майор Вандам, генерал-майор Малявин, дежурный генерал полковник Гильберт, армейский инженер, подполковник Розанов, инспектор артиллерии, подполковник Борден фон Борделиус, генерал-майор Никифоров, командиры 1-го Псковского и 2-го Островского полков и командир артиллерийского дивизиона.

На этом совещании было уже окончательно решено формировать пока одну стрелковую дивизию в составе Псковского, Островского и Режицкого полков, приступить к формированию инженерной роты и создать 2-бата-рейную артиллерийскую часть, присвоив ей наименование артиллерийского полка. Начальником 1-й стрелковой дивизии был назначен генерал-майор Никифоров.

Совещание постановило сохранить сеть вербовочных бюро, присвоив их заведывающим функции воинских начальников. В числе прочих вопросов члены совещания должны были установить форму одежды для формирующихся частей Северной армии, и после длительных дебатов все пришли к выводу сохранить старую форму российской армии.

В конце совещания строевые начальники обратились к генерал-майору Вандаму с пожеланием, чтобы армия была строго регулярной, чтобы она избегала партизанщины и т.п. Это пожелание вызвало резкую критику начальника [44] штаба корпуса генерал-майора Малявина, командующий же корпусом по этому серьезному вопросу своего мнения не высказал. В связи с этим у самих участников совещания, преимущественно строевых офицеров, сложилось впечатление, что штаб корпуса не имеет установившейся единой точки зрения и ясной линии своего дальнейшего поведения. Это обстоятельство в дальнейшем создало не вполне здоровую обстановку для планомерной работы русских белогвардейцев и заставило вскоре начальника дивизии генерала Никифорова передать командование генерал-майору Симанскому, а самому уйти в отставку.

К концу октября 1918 г. 1-я стрелковая дивизия состояла из 3 полков двух батальонного состава, численность полка доходила до 500 человек. Полки получили наименование в зависимости от места их формирования. Таким образом, в 1-ю стрелковую добровольческую дивизию входили: 1-й стрелковый добровольческий Псковский полк с командиром полка полковником Лебедевым; 2-й стрелковый добровольческий Островский полк с командиром полка полковником К. К. Дзерожинским; 3-й стрелковый добровольческий Режицкий полк с командиром полка полковником Г. Г. фон Нефом и две легкие полевые батареи по 4 орудия в каждой.

Кроме этого, по частной инициативе были сформированы: отряд внешней охраны г. Пскова в 200 человек под командой капитана Мякоша; конный партизанский отряд в г. Острове в 150 коней под командой полковника А. В. Бибикова и партизанский отряд полковника Афанасьева численностью до 150 человек в г. Режице.

Следовательно, общая численность белых формирований Северной армии к концу октября 1918 г. несколько превышала 2000 человек и являлась результатом проведенной вербовочной кампании в целом ряде городов, находившихся в пределах оккупированной Германией территории. Но в скором времени рамки белогвардейских формирований расширились в связи с увеличением, в некотором смысле, самой территории, в пределах которой происходила вербовка добровольцев в белую армию. [45]

Лозунги вооруженной борьбы с Советами нашли своих сторонников не только в пределах оккупированной германскими войсками зоны, но и за ее пределами — на территории Советской Республики. В этом отношении с конца октября 1918 г. произошли события, которые способствовали этому процессу в более широком размере. Дело в том, что вместе с формированием Северной армии просачивание отдельных антисоветских элементов через демаркационную линию, из Советской России в Псков, к концу октября 1918 г. сменилось групповым переходом. Такие групповые переходы были по существу изменой и предательством.

К числу явлений такого порядка осенью 1918 г. относятся переход на сторону белых 26 октября одного эскадрона 3-го Петроградского кавалерийского полка 3-й Петроградской дивизии под командованием бывш. подъесаула Пермыкина, 28 октября трех судов Чудской озерной флотилии под командованием начальника флотилии, бывш. капитана 2 ранга Д. Д. Нелидова и, наконец, в начале ноября остальных эскадронов 3-го Петроградского кавалерийского полка во главе с самим командиром полка, бывш. ротмистром С. Н. Булак-Балаховичем.

Измена Б. С. Пермыкина, С. Н. Булак-Балаховича и Д. Д. Нелидова была проведена ими очень искусно. Представители советского командования и некоторые местные советские партийные организации были поставлены в чрезвычайно затруднительное положение, которое усугублялось еще тем обстоятельством, что под рукой не было достаточной по количеству и вполне надежной вооруженной силы, чтобы воспрепятствовать осуществлению контрреволюционного плана. Относительно же того, что такой план у С. Булак-Балаховича был, местные работники не раз предупреждали свой непосредственный центр.

Процесс формирования 3-го Петроградского кавалерийского полка 3-й Петроградской дивизии, а ранее — 1-го Лужского партизанского конного полка 4-й Петроградской [46] дивизии был настолько показателен в смысле наличия у его организатора С. Булак-Балаховича каких-то своих тайных планов, что все отрицательные стороны этого формирования возбуждали сразу же проявление к ним некоторого любопытства и внимания. Лужская уездная партийная организация не раз ставила перед собой этот вопрос, но, однако, предпринять какой-либо определенный шаг была не в состоянии. С. Булак-Балахович формировал свой полк по специальному разрешению председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого и не подлежал контролю военного комиссара. Несмотря на попытки местных советских властей пополнить это формирование членами РКП(б), С. Н. Булак-Балахович продолжал свою ответственную работу вполне самостоятельно и бесконтрольно и сознательно не допускал в свой полк ни одного партийного работника.

В начале своего формирования 1-й Лужский партизанский конный полк Булак-Балаховича воскрешал традиции пунинского партизанского отряда старой армии{17} и впредь, до благоприятно сложившейся обстановки, был как бы попутчиком создававшейся Рабоче-крестьянской Красной армии.

Имея в качестве кадра формирования остатки пунинского отряда, С. Булак-Балаховичу оставалось только использовать трудную для Советской Республики обстановку 1918 г., пополнить свой отряд людьми и лошадьми для того, чтобы быть менее зависимым от высшего советского военного командования и более самостоятельным в деле выполнения своих планов. Он вербовал в свой полк лиц с [47] определенной служебной репутацией и, не гнушаясь, зачислял на службу людей с уголовным прошлым. Первые, составляя командный кадр полка, должны были соответственным образом удовлетворять потребности и запросы партизан, втягивать их в целый ряд преступлений, чтобы тверже и надежнее держать их в своих руках.

Навербованный таким способом личный состав полка, достигший к осени 1918 г. 1000 человек, стал возбуждать законные подозрения у местных советских, партийных и военных работников. Но эти подозрения с чрезвычайной медлительностью оформлялись, а тем временем С. Булак-Балахович со своим полком был призван к подавлению целого ряда антисоветских восстаний и сбору оружия в районе Гдова — Луги. Эту карательную миссию балаховцы выполняли с большим рвением и усердием, не разбираясь в истинных причинах того или иного восстания и обрушивая меч своего военного правосудия на всякого, независимо от его социального происхождения. Особое внимание при этом в смысле меры наказания уделялось беднейшим слоям крестьянства. Все эти действия (контрибуции, конфискации, порки, насилия) проводились именем Советской власти и, естественно, в скором времени дали соответствующие плоды. Антисоветские восстания отнюдь не уменьшались, а, наоборот, имели чрезвычайно опасную тенденцию к расширению. Целый поток жалоб на безобразное поведение балаховцев сопутствовал их возвращению после ликвидации антисоветского восстания в каком-нибудь районе.

Особое карательное усердие Булак-Балаховича преследовало определенную цель.

Еще в начале формирования белой армии в Псков был послан делегат Булак-Балаховича{18}, который заявил [48] там представителям русских белогвардейцев, что Булак-Балахович не замедлит перейти на сторону белых при условии дальнейшего развертывания их формирований{19}.

Связь С. Булак-Балаховича с белой армией была, конечно, выражением его классовых чувств и симпатий. Ему пришлось теперь лишь ускорить выполнение давно задуманного плана из боязни быть привлеченным Советской властью к ответственности за вышеприведенные насилия. До тех пор пока на северо-западе России не было организованной русской контрреволюции и пока до ноября 1918 г. единственным врагом на этом участке был внешний враг России в империалистическую войну — германская оккупационная армия, группа офицеров с С. Булак-Балаховичем во главе, скрывая свое настоящее лицо, вынуждена была работать с Советской властью. Но как только на политической арене борьбы появилась российская внутренняя контрреволюция, хотя и не располагавшая еще значительной вооруженной силой и питавшаяся подачками со стороны, политическая ориентация этой группы офицеров, своеобразных попутчиков, не замедлила выявиться в своем полном и ярком свете.

Относительно тайных намерений и планов С. Булак-Балаховича дает полное представление следующий любопытный документ, являвшийся формально рапортом начальника особого отделения на имя начальника разведывательного бюро штаба Псковского добровольческого корпуса:

«Доношу, что по прибытия в г. Псков мною с ведома немецкого командования были начаты переговоры о переходе особого конного полка на оккупированную территорию для дальнейшей отправки в Южную армию. По возникновении формирования Северной [49] армии вопрос об особом конном полку приобрел более значительное и местное значение. Командиром полка ротмистром Станиславом Балаховичем было собрано 16 октября совещание в Елизаровском монастыре, на котором присутствовал, кроме офицеров полка, начальник Чудской озерной флотилии капитан 2 ранга Нелидов. На совещании офицерами был принципиально решен вопрос о переходе полка и Чудской флотилии на сторону Северной армии.

Для выяснения деталей 17 числа по просьбе ротмистра Балаховича и приказанию вашему мною было устроено свидание с помощником командира особого конного полка штаб-ротмистром Иосифом Балаховичем и командиром 1-го эскадрона Пермыкиным.

Свиданием были выработаны следующие постановления:

1) полк и Чудская озерная флотилия в полном составе переходят на сторону Северной армии;

2) в случае сохранения обстановки в Лужско-Гдовском районе полк может взять Лугу и Гдов со всеми складами и пресечь связь телеграфную и железнодорожную с Петроградом;

3) поднять крестьян в этом районе и получить от них лошадей и людей;

4) на случай изменения обстановки в невыгодную для полка сторону полк выходит в нейтральную зону и высылает офицера в штаб, в г. Псков;

5) полк принимает все меры к получению запасов обмундирования и недостающих лошадей до 1 ноября;

6) о каждом изменении в обстановке ротмистр Балахович ставит в известность штаб в г. Пскове;

7) к 1 ноября полк должен быть готов к исполнению приказаний, посланных из штаба за три для перед выполнением их;

8) для пользы дела, сообразуясь с существующими взаимоотношениями солдат и офицеров полка и их подбором, ротмистр Балахович остается командиром полка и офицеры на своих местах по назначению командира полка; [50]

9) для сохранения конского состава полка, по примеру казачьих и партизанских частей, лошади составляют собственность офицеров и солдат полка, на коих они обязаны продолжать службу в армии.

Одновременно с командированием штаб-ротмистра Пермыкина на остров Талабск{20} ротмистру Балаховичу мною было послано предупреждение — в случае приказания производить обстрел неверный, что было им и исполнено»{21}.

Настоящий документ приподнимает завесу над действительной политикой и деятельностью С. Булак-Балаховича и его компании. Еще не имея полной уверенности в том, что на северо-западе России будет создан какой-нибудь белогвардейский очаг, способный развернуть свою работу, и не желая, по-видимому, работать в тесном, непосредственном контакте с немецкими войсками (такая возможность у него была и раньше, чем воспользовался, например, начальник Чудской озерной флотилии), С. Булак-Балахович задумывался над перспективой переброски своего полка на Южный фронт, в так называемую Южную армию. К ее формированию было приступлено по инициативе опять-таки оккупантов, но из этого, в общем, ничего не вышло. Только после того, как стало известно о формировании Северной армии в Пскове, Булак-Балахович имел возможность начать переговоры с представителями российской контрреволюции на северо-западе России. Своей своевременной осведомленностью о том, что делается за демаркационной линией, и в особенности в г. Пскове, Булак-Балахович был обязан контрразведке [51] штаба 4-й Петроградской дивизии в лице начальника ее — Гришина и помощника последнего — Михайлова, с которыми Булак-Балахович держал тесную связь в то время, когда его полк числился в составе 4-й Петроградской дивизии. Начать переговоры с представителями Северной армии в Пскове для Булак-Балаховича не составляло большого труда, так как его один эскадрон под командой Пер-мыкина в октябре 1918 г. был призван охранять советскую границу в районе г. Пскова и был расположен в Елиазаровском монастыре.

Свою предательскую работу Булак-Балахович вел в высшей степени конспиративно, всеми мерами стараясь лишний раз показать, что он предан Советской власти. В августе — сентябре 1918 г. Булак-Балахович поехал подавлять кулацкое восстание в районе станции Новоселье и, вернувшись оттуда в пьяном состоянии, в штабе 4-й Петроградской дивизии говорил: «Теперь-то, наверно, не будут сомневаться в том, что я сторонник советского строя». После этой своей поездки Булак-Балахович возбудил ходатайство об отправке остальных эскадронов полка на фронт. В данном случае Булак-Балахович, очевидно не имея уверенности в том, что переход его полка в г. Псков произойдет без серьезных осложнений, требовал переброски всего полка на фронт. Одновременно же с этим свое пребывание в районе г. Луги Булак-Балахович хотел в конечном итоге использовать для поднятия массового антисоветского восстания среди местного населения, захватить в свои руки Гдов и Лугу, т.е. выполнить § 2 и 3 договора, заключенного 17 октября 1918 года.

К 25 октября 1918 г. дислокация 3-го Петроградского кавалерийского полка была следующей: 1-й эскадрон полка стоял в Елиазаровском монастыре, 2-й — на станции Струги Белые и 3-й — у мыза Новая; штаб полка находился в г. Луге. Численность полка равнялась 1121 человеку, из коих командного состава было 38 человек, строевых солдат 883 и нестроевых 200. В полку было 600 винтовок, 4 пулемета, 8 ружей-пулеметов и два [52] 3-дюймовых орудия. Лошадей верховых числилось 471, обозных 102 и для артиллерийской запряжки — 28{22}.

Срок готовности полка к переходу на сторону белых был обусловлен по договору 1 ноября 1918 г. (§7). Однако этот пункт договора не был в точности соблюден. По невыясненным пока причинам{23} 1-й эскадрон 3-го Петроградского [53] кавалерийского полка, расположенный в Елиа-заровском монастыре, под командованием Пермыкина 26 октября 1918 г. снялся с места стоянки и взял направление на г. Псков. Личный состав эскадрона ничего не знал о предполагавшемся переходе демаркационной линии, но был информирован таким образом, что эскадрон якобы получил приказ перейти в наступление. Эскадрон Пермыкина, благополучно миновав красноармейский кордон у ст. Торошино и выйдя в район действий Северной армии и оккупационных войск, был обезоружен, бойцы эскадрона арестованы, доставлены в Псков и заключены в здании бывшей Псковской каторжной тюрьмы. Через четыре дня арестованные были освобождены и пошли на укомплектование частей Северной армии.

Желая и на этот раз искуснее обвести советское командование и выиграть время, создав все необходимые условия для измены, Пермыкин за несколько часов до снятия с места своего эскадрона послал следующую телеграмму на ст. Торошино:

«Сегодня день великого завоевания народа{24}. Мы, Красная армия и кавалерия, приветствуем своего политического комиссара и друга тов. Фабрициуса, которого поздравляем с праздником годовщины, и хотим со своей стороны победить или умереть за свободу дорогой нам родины под вашим руководством. Кричим в честь вас громкое дружеское «ура» свободы. Командир 1-го эскадрона Пермыкин»{25}. [54]

После получения точных сведений об измене эскадрона Пермыкина к Я. Ф. Фабрициусу на ст. Торошино был вызван младший брат Станислава Булак-Балаховича — Иосиф Булак-Балахович, который, с видимым удивлением узнав об измене, стал заверять Фабрициуса и других в абсолютной преданности своей и брата Советской власти и обещал в подтверждение своих слов доказать это на фронте. Когда на ст. Торошино прибыл Станислав Булак-Балахович, то он также не преминул воспользоваться нерешительностью представителей Советской власти и в беседе с ними дал клятву отомстить Пермыкину.

Спустя два дня после измены Пермыкина, 28 октября 1918 г., на сторону белых перешел начальник Чудской озерной флотилии, бывш. капитан 2 ранга Д. Д. Нелидов.

Чудская озерная флотилия в 1918 г. переживала период неопределенности и всяких неожиданностей в связи с частыми переменами на сухопутном северо-западном фронте. Но все же после обсуждения в соответствующих штабах было решено флотилию не расформировывать, а дать ей задание по несению сторожевой службы на границе.

20 апреля 1918 г. был издан приказ, по которому предписывалось Чудскую озерную флотилию содержать в составе пароходов: 1) «Народник»; 2) «Президент»; 3) «Ольга»; 4) «София» и 5) «Дельфин» и катеров: 1) «Ермака», 2) «Мотылек» и 7 малых моторных катеров. Личный состав всей флотилии по штатам определялся в 186 человек{26}.

Пароходы для флотилии были приобретены в начале военных действий от частных лиц, часть из них у представителя [55] юрьевской буржуазии — Р. Г. Брока. Еще летом 1918 г. Брок прислал начальнику флотилии письмо с требованием вернуть его пароходы, угрожая в противном случае давлением немецкой вооруженной силы. Чудская озерная флотилия была подчинена непосредственно морскому генеральному штабу, что вызывало ряд трений в штабах сухопутных частей Красной армии. Помимо этого, еще летом 1918 г. были получены сведения, компрометирующие и просто изобличающие предательскую роль командующего флотилией Д. Д. Нелидова. 2 июня 1918 г. военный комиссар Гдовского района Я. Ф. Фабрициус доносил народному комиссару по военным делам, что, по сообщению двух бежавших из германского плена сухопутных офицеров, в г. Пернове русский флотский офицер «продавал военные секреты немцам». Считая, что речь идет о начальнике Чудской озерной флотилии Д. Д. Нелидове, Фабрициус ходатайствовал о подчинении ему флотилии. Результатом этого ходатайства было длительное расследование, которое так и не закончилось, так как Нелидов постарался гарантировать себя от возможных последствий начавшегося расследования.

Связавшись с Булак-Балаховичем и представителем Северной армии, Д. Д. Нелидов должен был передать белым суда флотилии одновременно с изменой полка С. Булак-Балаховича, но, очевидно, события заставили его уйти в Псков раньше.

Имея поддержку некоторой части команды флотилии, Д. Д. Нелидов, собрав суда флотилии в базу Раско-пель, 28 октября 1918 г. приказал готовиться к походу. Три парохода, вооруженные 75-миллиметровой артиллерией, — «Президент», «Дельфин» и «Народник» исполнили приказание и на другой день с Д. Д. Нелидовым прибыли в г. Псков. Один из оставшихся пароходов пытался было воспрепятствовать этому замыслу, открыл стрельбу по уходивший пароходам, но реальных результатов не достиг. В свою очередь и Д. Д. Нелидов не пытался приводить его в повиновение. [56]

Придя в г. Псков, пароходы поступили в распоряжение командовавшего белогвардейским добровольческим корпусом и в дальнейшем принимали деятельное участие в набегах на советские берега и в занятии Талабских островов посредством высадки там десанта{27}. [57]

Измена Б. С. Пермыкина и Д. Д. Нелидова, казалось бы, должна была привлечь к себе усиленное внимание советских органов власти и усилить бдительность по отношению ко всем частям Красной армии на Петроградском фронте и не допустить возможного продолжения перехода на сторону белых.

Однако к величайшему сожалению, не было предпринято всего того, что могло бы хоть в какой-нибудь степени помешать выполнению С. Булак-Балаховичем своего плана{28}.

С. Булак-Балахович в это время стал стягивать в район ст. Струги Белые части своего полка. Оттуда же он, по-видимому, приступил к распространению напечатанных в типографии в большом количестве экземпляров антисоветского воззвания к местному населению следующего содержания: [58]

«Братья крестьяне!

По вашему призыву я, батька Балахович, встал во главе крестьянских отрядов. Я, находясь в среде большевиков, служил родине, а не жидовской своре, против которой я создал мощный боевой отряд. Нет сил смотреть на то, что творится кругом: крестьянство разоряется, церкви, святыни поруганы, вместо мира и хлеба кругом царит братоубийственная война, дикий произвол и голод. Из школ выброшены иконы, и детей с малых лет хотят воспитать в хулиганстве; сыновей наших силой оружия заставляют идти в армию и вместе с наемными китайцами гонят убивать своих же русских людей.

Час расплаты близок. Гнев народный растет. Целые области освобождены уже от своры международных преступников. Все страны мира идут против них.

Братья, я слышу ваши желания, и я иду на помощь вам, обездоленным, разоренным.

Объявляю беспощадную партизанскую войну насильникам.

Смерть всем посягнувшим на веру и церковь православную, смерть комиссарам, смерть красноармейцам, поднявшим ружье против своих же русских людей. Никто не спасется. С белым знаменем вперед, с верой в Бога и свое правое дело, я иду со своими орлами-партизанами и зову всех к себе, кто знает и помнит батьку Балаховича и верит ему. Пусть красноармейцы, в ком не убита совесть, бесстрашно идут ко мне, мы вместе будем свершать великое дело — освобождение родины.

Братья, не давайте сыновей в солдаты, отбирайте у большевиков оружие и вооружайтесь сами, не давайте ни хлеба, ни сена, взрывайте мосты, ловите и убивайте комиссаров.

Все к оружию, смело вперед, не бойтесь, среди Красной армии много наших честных хороших людей, которые перейдут в наши ряды. Я дам вам оружие, [59] дам храбрых начальников. Тысячи ваших крестьян идут со мной; нет силы, которая сможет сломить эту великую народную крестьянскую армию.

Атаман крестьянских партизанских отрядов батька Балахович»{29}.

Этот документ, явившийся началом открытого восстания С. Булак-Балаховича против советской власти, ничем особенным не отличается от подобного же рода белогвардейской «литературы», издававшейся на других участках гражданской войны в России, если не уделять особого внимания тому обстоятельству, что Булак-Балахович в своей антисоветской деятельности пытался опереться на широкие крестьянские массы. Пытаясь всеми доступными ему мерами еще за время службы в рядах Красной армии создать предпосылки для массового стихийного восстания крестьянства, С. Булак-Балахович хотел сразу же стать на твердую почву и придать своей борьбе с Советами широкий масштаб. Однако этот курс на крестьянство ничего существенного Булак-Балаховичу не дал, никакого массового антисоветского крестьянского восстания он поднять не мог, хотя и создал для этого целый ряд предпосылок своей карательной политикой. Крестьянство в своей массе осталось равнодушным к призывам «батьки» и не дало ему твердой социальной опоры.

С. Булак-Балахович вынужден был бросить мысль о захвате г. Луги и Гдова, свои расчеты на крестьянство и перейти в день первой годовщины Октябрьской революции на сторону формировавшейся в Пскове Северной армии. Полк С. Булак-Балаховича, подтянутый им к станции Струги Белые, в ночь с 5 на 6 ноября 1918 г. двинулся по направлению к станции Торошино, но затем, желая, очевидно, избежать встречи с красноармейскими частями, расположенными на станции, не доходя [60] до нее, повернул в сторону станции Карамышево, в районе которой и перешел демаркационную линию.

Когда были получены на ст. Торошино сведения о движении балаховцев на Торошино, то было решено, несмотря на незначительность сил, оказать им вооруженное сопротивление. В это же время зашевелились белогвардейцы и со стороны г. Пскова, поэтому все, что могло быть поставлено под ружье на ст. Торошино, было мобилизовано и находилось в боевой готовности. Незначительный отряд коммунистов в 30–40 чел., считая и женщин, взял на себя обязанность по несению службы охранения.

На ст. Торошино тогда было около роты пехоты вместе с красноармейцами караульной роты и эскадрон кавалерии. Эскадрон кавалерии был двинут навстречу балаховцам, но последние уклонились от Торошино на 20–30 километров в сторону ст. Карамышево, где и перешли к белым{30}.

Свой путь балаховцы ознаменовали пожарами, грабежами, порками, насилованием женщин и т.п.{31} [61] Балаховщина, как синоним партизанщины, авантюризма и предательства, была спутницей советской власти в дни ее колоссального напряжения, в период серьезнейших и труднейших в истории революции событий внутреннего и международного значения. По мере организации центрального управления, насыщения частей Красной армии коммунистами, введения строжайшей революционной дисциплины — изживала себя партизан-шина, уступая место регулярным боевым единицам вооруженной силы социалистической революции.

Вся эта история измены Б. С. Пермыкина, С. Н. Булак-Балаховича и Д. Д. Нелидова изложена исключительно на основании воспоминаний живых свидетелей ее (воспоминания В. Дроздова, М. П. Громова, Я. Фабрициуса и Травинского, статья «Чудская озерная военная флотилия 1918–1919 гг.», помешенная в труде «Гражданская война. Боевые действия на морях, речных и озерных системах», том 2, часть 2-я — «Озерные и речные флотилии (север и северо-запад)», изд. историч. отдела оперативного управления штаба РККФ Л., 1926 г., и статья Н. К. Антипова о деятельности Петроградской чрезвычайной комиссии, опубликованная в «Петроградской правде», № 11 от 16 января 1919 г.). Исключение только представляют три документа, из которых два были приведены в статье Н. Антипова и один — в статье В. Дроздова.

Все указанные источники, за исключением, конечно, документов, не дают полного, ясного и единого представления об измене. Каждое воспоминание, как опубликованное, так и не опубликованное, дает различное освещение фактам. Поэтому мы в своем описании истории предательства вышеуказанных лиц исходили исключительно из необходимости дать наиболее верную картину событий, используя для этого наиболее подтверждающиеся в различных воспоминаниях или поддающиеся логическому обоснованию данные фактического порядка.

Более широкому освещению событии 1918 г. вообще и изменена северо-западе Советской России в частности будет посвящена специальная работа автора, которая по мере ее выполнения будет опубликовываться на страницах журнала «Красная летопись». [62]

Значение этих измен на северо-западе Советской республики было оценено самими белогвардейцами. П. М. Авалов по этому поводу пишет:

«Эти два перехода от большевиков сильно подняли дух корпуса, так как этот факт подавал надежду, что и в дальнейшем такие переходы будут иметь место и корпус, таким образом, быстро увеличит свой наличный состав.

С прибытием этих частей общая численность корпуса достигала уже 3500 человек.

Этот период, т.е. конец октября, можно назвать расцветом формирования корпуса; и настроение, а также и обстановка — все улучшались, давая радужные надежды на будущее»{32}.

О поведении прибывших в Псков балаховцев один из белогвардейских очевидцев говорит следующее:

«Люди его (С. Булак-Балаховича) отряда принесли из Совдепии крупные суммы денег, которые тотчас же золотым потоком потекли в карманы псковских рестораторов. Над Псковом стоял дым коромыслом, улицы, особенно по вечерам, были полны компаниями балаховских молодцов, пьяными голосами дико оравших на улицах песни»{33}.

В первых числах ноября в Псков из Петрограда прибыли члены монархической организации Маркова 2-го во главе с сенатором Андреевским, Панютиным и Волковым, которые [63] от имени своей партии и от имени генерала Юденича передали благодарность инициатору белых формирований в Пскове ротмистру фон Розенбергу. Одновременно прибыли из Петрограда полковник л.-гв. Семеновского полка А. Ф. Штейн, капитан 2 ранга П. К. Столица, штаб-ротмистр Андреевский 1-й, Андреевский 2-й и князь А. Д. Оболенский.

Все эти лица получили возможность непосредственно ознакомиться с формированиями и принять в них активное участие. Для налаживания более широких связей представители монархической организации Н. Е. Маркова 2-го вскоре из Пскова выехали в Гельсингфорс.

Успешная вообще деятельность организаторов Северной армии в Пскове, вылившаяся в форме создания отдельного Псковского добровольческого корпуса, дала возможность белым добровольцам начать с начала ноября 1918 г. боевые действия на советской территории.

Первый набег был произведен по реке Великой к Псковскому озеру, в результате которого было «ликвидировано несколько комиссаров» и взяты трофеи — один пулемет и несколько винтовок. Вторая операция была произведена островскими добровольцами, которая прошла так же удачно для белых. Более значительная операция была предпринята на Талабские острова, заселенные, в общем, антисоветски настроенными рыбаками. О мотивах, побудивших предпринять этот набег, один из белогвардейцев пишет:»Острова представляли для нас интерес, так как открывалась возможность снабжения Пскова рыбой, в которой город сильно нуждался»{34}.

Проведению этой операции помогли пять военных пароходов, в числе которых были и три парохода Чудской озерной флотилии, вооруженные артиллерией. Получив оружие от немцев, белогвардейцы в составе 30 человек, [64] преимущественно офицеров, при двух пулеметах, под командованием ротмистра Б. Пермыкина направились на Талабские острова. Эта операция прошла также вполне успешно, так как была поддержана населением островов. Вернувшись в Псков, пароходы привезли несколько человек пленных, два орудия и большое количество снарядов{35}.

Дальнейшему развитию успехов и продолжению тесного содружества русских белогвардейцев с оккупантами был положен предел вспыхнувшей в ноябре 1918 г. революцией в Германии. [65]