В бригаде «Железняк» (по рассказу командира бригады)
Осенью 1942 года в Кремле состоялось заседание Центрального штаба партизанского движения, на котором присутствовало много командиров партизанских отрядов, привезенных в Москву самолетами. На нем Приняли решение для развития партизанского движения шире использовать авиацию, в том числе десантные планеры.
...До тех пор, пока не приземлился на Бегомльском аэродроме первый советский самолет, партизанам было исключительно трудно. Они жили за счет трофеев и боеприпасов, которые иногда удавалось найти в местах боев при отходе Красной Армии. Каждый патрон держали на строжайшем учете, учили людей стрелять только тогда, когда они твердо уверены, что попадут в цель. Шли в засаду — обязательно пополняли свои подсумки боеприпасами врага. Трофеи и еще раз трофеи, без них завтра уже нечем будет стрелять. И партизаны знали цену патронам. На войне самое страшное, когда на огонь врага ты не в силах ответить огнем.
— Какая там борьба с карателями? — рассуждал начальник боепитания бригады «Железняк» Иван Павлович Веденков. — В моем распоряжении три сотни снарядов, [36] два десятка мин, девятнадцать ручных гранат, десять авиационных бомб и с гулькин нос патронов. При таких скудных запасах нам никак нельзя вступить в бой с фашистами.
Да, он был прав. И не в каждом бою партизанам удавалось захватить трофеи. А посылка команд за линию фронта ничего не давала бригаде.
— Может быть, послать радиограмму в Москву, на имя начальника ЦШПД товарища Пономаренко? — предложил командир бригады Иван Титков комиссару Манковичу в начале марта 1943 года. — Вдруг оттуда все же подбросят нам хотя бы малость?
— За запрос не побьют, — ответил комиссар бригады. — Да и под лежачий камень вода не течет..
И они составили радиограмму в Москву. Время тянулось медленно. В напряженном ожидании провели день, другой и уже хотели махнуть рукой на свой запрос, как вдруг в помещение штаба влетел радист Миша Вечер с листком бумаги в руках. Еще с порога он крикнул, что к партизанам будут летать самолеты. Протянутую радиограмму перехватил комиссар бригады, затем она перешла в руки начальника штаба, а уж потом попала к Титкову. Даже не верилось, что им действительно хотят оказать помощь военными материалами. Шифровка запрашивала точное описание аэродрома, где бригада «Железняк» могла бы принимать самолеты с посадкой.
Без лишних слов сразу же командиры сели верхом на коней и поехали осматривать Бегомльский аэродром. На его поле уже пробивалась зеленая травка. Сперва объехали его вдоль и поперек на конях, затем измерили шагами. Манкович остановился в центре аэродрома, раскурил папиросу, топнул ногой и сквозь дым сказал:
— Чего тут гадать? Аэродром настоящий. Для тяжелых бомбардировщиков сделан. Когда-то я обеспечивал строительство аэродрома рабочей силой. В общем, хороший. Но как бы немецкая авиация не помешала принимать самолеты. От Минска и Борисова до Бегомля недалеко. Для вражеских самолетов это расстояние — пустяк.
Разумеется, помехи со стороны вражеской авиации могли быть. И это заставило руководителей бригады серьезно подумать, как надежнее прикрыть аэродром. [37]
Конечно, зенитных средств у них не было. Могли поставить здесь лишь один трофейный крупнокалиберный пулемет, два станковых на треногах и выделить для стрельбы по самолетам несколько ручных пулеметов.
Но не это было главным в прикрытии аэродрома. Прежде всего следовало обратить внимание на тщательную маскировку. На. фронте Титкову, командиру инженерных войск, приходилось создавать ложные батареи, огневые точки, скопления танков. И теперь этот опыт как нельзя лучше пригодился. Вокруг аэродрома развернули сеть ложных посадочных площадок, расположили кучу хвороста для костров, макеты зениток, самолетов.
В Москве не сразу согласились с предложением партизан, об использовании Бегомльского аэродрома. Все же непривычно было в условиях вражеского тыла решиться на такой шаг, как посадка самолетов и планеров в районе населенного пункта. Тут и наземная обстановка могла быть не совсем подходящей. И все же партизаны получили сообщение, что для осмотра местности в бригаду вылетает самолет с представителем ВВС. Командованию бригады «Железняк» предписывалось в определенном порядке жечь костры и обеспечить безопасность посадки самолета.
Но, как на зло, вдруг испортилась погода. Небо с ночи затянуло серыми облаками, в воздухе повисла сизоватая дымка. Это вроде и хорошо: меньше вероятности нападения вражеских самолетов. Но и нашим большая помеха. Сидят партизаны на аэродроме и гадают: прилетит или нет? Тогда у них еще не было твердой уверенности — в том, что они переживают канун крупных воздушных операций по оказанию помощи партизанам Белоруссии через Бегомльский аэродром.
На землю уже давно спустились вечерние сумерки. Поселок тонул в ночной мгле. Весь состав штаба бригады ждал на аэродроме. Забыли про обед и ужин.
Среди ночи в воздухе послышался гул самолета. Он то приближался, то удалялся. Один из партизан вскочил на ноги, сорвал с головы фуражку, подбросил ее кверху и крикнул во весь голос:
— Братцы! Так это же наш, советский самолет! Угадываю в нем Ли-2. Но он не один, поверьте, не один. [38]
Не тянет ли за собой планер? Уж слишком медленно приближается... Да и гул не совсем нормальный...
Партизан не ошибся. В небе показался воздушный поезд. Две черные птицы со свистом разрезали ночное небо и зажгли свои световые сигналы. На земле сразу вспыхнули костры. Они были разложены в две линии на кромках аэродрома по четыре костра в каждой. Теперь воздушный поезд совершал круг над аэродромом. Но вот он отошёл в сторону, и партизаны увидели, как одна из этих птиц устремилась вниз, скользнула над крышами домов и плавно коснулась посадочного поля.
Самолет на посадку не пошел. Планерист послал в его сторону зеленую ракету, и тот, сделав прощальный круг над аэродромом, подался на восток.
Нелегко было советским летчикам летать к партизанам. Под ожесточенным огнем вражеских зениток они пересекали линию фронта, их преследовали немецкие ночные истребители, имевшие специальное оборудование. И все же советские авиаторы прокладывали воздушные трассы к народным мстителям, несли на своих крыльях радостные вести с Большой земли, тянули за собой планеры с военным снаряжением.
Вот и сейчас — самолет ушел, а партизаны чуть не задушили в объятиях двух прилетевших к ним гостей в унтах и летных бушлатах. Одним был заслуженный мастер спорта планерист Сергей Николаевич Анохин...
Когда все волнения улеглись, капитан Титков пригласил прилетевших товарищей к себе в штаб. По просьбе Анохина партизаны тут же затащили планер в густой кустарник и замаскировали его ветками. Когда Титков смотрел на эту бесшумную машину, у него невольно вырвалось:
— Вот бы на ней отправить в советский тыл тяжелораненых партизан!
— Завтра днем посмотрим, — ответил Сергей Николаевич. — Может быть, что-нибудь и придумаем. Главное, хватит ли взлетной площадки, чтобы самолет мог взлететь с планером на буксире.
В поселок добирались пешком — ведь он тут же, вблизи аэродрома.
За разговорами вышли на улицу Советскую. В поселке, видимо, никто не спал. Многие стояли возле своих домов. [39]
Когда вошли в помещение штаба, столы были уже накрыты. Приготовлены для гостей теплая вода и чистое полотенце с белорусским орнаментом.
За столом, конечно, было шумно. Вопросы к приезжим сыпались со всех сторон. Ведь партизаны были оторваны от Большой земли, и газеты доходили до них редко. Правда, радиопередачи из Москвы слушали регулярно. Но этого было слишком мало, чтобы знать, как живет и борется родной народ по другую сторону фронта. А тут перед ними были живые люди. Так и прошла эта ночь за разговорами и воспоминаниями. Наступил рассвет, а никто из них еще не смыкал глаз.
В голове Титкова навязчивая мысль: а не забракует ли представитель авиации аэродром? В таком случае можно было предложить посмотреть еще три по-, садочные площадки. Но там требовалось провести немало работ по очистке поля от камней и кустарника, местами вырубить лес, засыпать ямы.
После завтрака поехали на аэродром. Сергей Анохин измерил все поле шагами, что-то прикинул для себя и закурил трубку. Командиры бригады с нетерпением ожидали его приговора, сосредоточенно глядя на его худощавое строгое лицо. Про таких говорят, что человек слов на ветер не бросает. Не бросался ими и Анохин. Он вывел командиров на дорогу, что шла на Бояры, показал на телефонные столбы и произнес:
— А эту линию придется все же убрать. И вон те высокие деревья в лесу спилить. Они могут помешать при посадке самолетов.
У партизан сразу гора с плеч свалилась. Перенести телефонную линию в сторону и срезать с десяток деревьев — дело не трудное. Бойцы из роты связи тут же принялись за эту работу. Но представитель ВВС все еще прикидывал, смотрел. Потребуется, говорил он, специальная команда, которая будет обслуживать костры, разгружать планеры и самолеты, собирать парашютные мешки, ремонтировать посадочное поле.
Когда прикинули, сколько же людей нужно для этого, то выходило — до сотни человек. Для бригады сейчас это было проблемой. Сразу же приняли решение — создать такое подразделение под командой начальника боепитания бригады.
Вернулись в штаб, Титков продолжил разговор о тяжелораненых. В бригаде, было слишком мало медикаментов, [40] недоставало хирургического инструмента. Анохин задумался. Аэродром еще не обкатан. Надежно ли его взлетное поле — неизвестно. Да и позволит ли длина площадки? Рассуждая обо всем этом вслух, он вспомнил про летчика Желютова. Это был настоящий воздушный ас в транспортной авиации. Не вызвать ли его сюда? Ему не привыкать и садиться, и взлетать с партизанских пятачков, а тут все же аэродром.
И Сергей Анохин сел за стол и начал составлять радиограмму в Москву с просьбой уже в следующую ночь направить сюда, летчика Желютова.
— Вот с него и начнем работу на вашем аэродроме, — закончил разговор Анохин.
Наступила еще одна ночь, та самая, когда должен был прилететь Желютов. Погода выдалась летная. Планер был уже подготовлен для погрузки раненых. Представитель ВВС почему-то пришел на аэродром с вещевым мешком, что насторожило партизан. Ведь он говорил, что поживет здесь, пока полным ходом не заработает аэродром, а тут вдруг сам собирается вести планер. Как же понимать это? Спросить или нет? Может быть, он не решался принять на себя ответственность за аэродром? Но разве нельзя было сказать об этом сразу? И Титков спросил, что за спешка с его отлетом в советский тыл?
— Хочу ускорить развертывание воздушной операции по заброске вам оружия и боеприпасов, — ответил Сергей Николаевич. — Мне лучше быть там, откуда будут направляться сюда самолеты и планеры. Надо рассказать летчикам и планеристам, что представляет собой аэродром, где они должны будут сажать свои машины. Вместо себя пришлю вам опытного специалиста. Скорее всего, уже завтра в ночь здесь будет Григорий Степанович Малиновский. Дело в том, что с проведением этой операции следует поторопиться, пока гитлеровцы не очухались. Тут многое зависит и от вас. Самолеты и планеры надо разгружать за каких-нибудь пять-шесть минут, а грузы сразу же увозить с аэродрома и сосредоточивать где-нибудь в стороне. А их будет очень много. Там, по линии партизанских штабов, думают забрасывать через вас военные материалы и для партизан других районов и областей. Ну а для того, чтобы вы поверили мне, в залог вам оставляю своего радиста и рацию. — И он заспешил к планеру. [41]
У него все выходило просто, а партизаны продолжали думать и гадать, когда же начнется эта воздушная операция и начнется ли она вообще.
Самолет Желютова прилетел ровно в полночь. Сперва он низко прошелся над аэродромом, как бы прикидывая, а можно ли сесть на этом поле? Но вот сделал еще один заход и круто нырнул вниз. Его черная тень промелькнула в прогалине между кустами и плавно коснулась земли. Партизаны бросились к нему. От винтов хлестал сильный ветер. Сергей Анохин подбежал к кабине и осветил летчиков электрическим фонариком. Скоро он был уже внутри кабины. Летчики возбуждены. Оказывается, за ними гнался вражеский ночник, и они опасались, как бы он. не засек их на аэродроме. Самолет развернулся на взлет. Подтянули планер. Анохин сам прикрепил к нему трос.
Желютов на малых оборотах подал самолет вперед, чтобы натянуть буксир. Потом он о чем-то переговорил с Анохиным, и Сергей Николаевич подал команду:
— Грузить раненых!
Их оказалось больше, чем мог взять аэропоезд, Узнав об этом, раненые застонали еще громче. Один из них, весь в бинтах, чуть приподнял голову, огляделся по сторонам и сказал:
— Ладно, я могу переждать до следующего самолета, — и откинулся назад.
Сергей Николаевич с фонариком в руках подошел к нему. На гимнастерке воина были голубые петлицы.
— Так это же из нашенских! — громко проговорил Анохин, всматриваясь в раненого. — Как попал сюда?
— Дело не хитрое, — ответил тот хриплым голосом. — Летал на СБ бомбить Кенигсберг, да вот подбили на обратном пути... Сам не знаю, как в живых остался. Партизаны нашли среди обломков машины... Скорее бы вновь на самолет! Да, видать, кончилась... моя воздушная стихия. — И в его груди что-то заклокотало.
— Ничего, дружище, — подбодрил его Анохин. — Ты преждевременно списываешь себя из авиации. На новых самолетах летать будешь. А пока придется в Боткинской больнице на ремонте побывать. Там отполируют, знаешь как? — и он распорядился погрузить авиатора в планер. [42]
К отлету все готово. Сергей Анохин снял с себя автомат, пистолет и вручил их партизанам. Ведь он возвращался в советский тыл, а тут такому оружию цены не было. Правда, потом планеристы рассказывали, что иногда и им приходилось вести огонь из своих автоматов по немецким ночным перехватчикам. Но Сергей Николаевич все же возвращался назад без оружия. Тут Титков вспомнил про свой трофейный вальтер, отцепил его и отдал Анохину. Они обнялись.
— Я вам еще надоем! — кричал Анохин уже из кабины планера. — Всех поднимем на ноги, чтобы ваш аэродром заработал на полную железку. Ну, до скорой встречи! — И он дал пилоту сигнал на взлет.
Взревели винты, провожающих обдало шквальным ветром. Самолет рвануло вперед. Подскочил и планер. Воздушный поезд стремительно мчался по взлетно-посадочному полю. Партизаны с напряжением ждали, когда он оторвется от земли. Первым взвился, рассекая воздух, планер. Теперь он летел над хвостом самолета. Нот вот самолет уже у самой кромки поля. Он задрал нос и, как бы нехотя, полез в гору. Над полем прокатилось громкое, «ура!»: аэродром выдержал испытание, с него поднялся в небо первый загруженный до отказа воздушный поезд. Как было не радоваться! Но теперь партизаны тревожились за то, чтобы он благополучно добрался домой. Ведь от доклада Анохина зависело — быть или не быть Бегомльскому аэродрому базой снабжения партизан из советского тыла.
Через сутки стало известно, что Желютов и Анохин благополучно миновали линию фронта, но едва не угодили под бомбежку гитлеровцев на своем аэродроме. Она только закончилась, когда их воздушный поезд пошел на посадку. Там все было разворочено немецкими бомбами и охвачено огнем. Садились на свой собственный страх и риск. Желютов был достаточно опытным пилотом, чтобы даже в такой сложной обстановке избежать катастрофы.
За успех полетов к партизанам тревожились и в Москве, и в ЦК Компартии Белоруссии. От бригады еще раз требовали принять все меры к обеспечению безопасности посадки самолетов и планеров от наземного противника. Руководители бригады и сами отлично понимали, [43] что в использовании аэродрома имелся определенный риск.
Одним словом, вторичный запрос Центрального и Белорусского штабов партизанского движения основательно подхлестнул командование бригады «Железняк». Оно вынуждено было пересмотреть еще раз, все ли сделано для предупреждения внезапного удара фашистов в направлении Бегомля, который теперь превращался в партизанскую авиабазу. К тому же проверка показала, что не все обстояло благополучно с боевой готовностью в отрядах. В них не слишком заботились о наблюдении за противником и даже не везде вели разведку на опасных направлениях. Так что Титкову пришлось сделать большую «встряску» в отрядах, объявить боевую готовность номер один. Кое-кто из командиров успокоился, уповая на то, что бригада находилась в освобожденном районе. Пришлось с них строго спросить. Руководители бригады еще раз вернулись и к плану прикрытия и охраны своей зоны.
Сама жизнь подтвердила, что принятые меры не были напрасными. Сколько потом партизаны выловили фашистских шпионов, которые засылались специально для того, чтобы наводить авиацию на Бегомльский аэродром, когда там садились наши самолеты и планеры. За одной из таких групп ракетчиков пришлось гоняться шесть суток. Их рация была обнаружена на чердаке у тещи полицейского в деревне Бояры..
Но руководителей бригады больше всего беспокоила воздушная обстановка. Немцы хорошо знали о существовании в Бегомле аэродрома, и одно время, когда в 1941 году застопорилось их наступление под Ельней, сами хотели использовать его. Разве они не смогут разбомбить его сразу, как только до них дойдут сведения, что сюда летают советские самолеты, да еще с посадкой. Партизаны сделали все, что могли, для маскировки аэродрома. Но это еще не означало, что он полностью защищен от опасности.
Командование бригады беспокоило и то, что после первых же налетов вражеской авиации на аэродром к ним могут перестать вылетать самолеты из советского тыла...
Из Москвы сообщили о новом вылете, теперь уже групповом. От партизан требовалась срочная заявка, в чем они нуждаются в первую очередь? Штаб бригады [44] сразу же стал готовить необходимые данные. Райкомовцы подсчитали, сколько нужно газет, журналов, бумаги, типографской краски. У медицинской службы свои заботы, причем довольно большие. Диверсионникам нужны взрывчатка, магнитные мины, разные приспособления для минирования железных дорог. Продслужба предлагала запросить как можно больше соли, да и сахара, хотя бы для раненых и больных. Но, помня требование Москвы о первоочередных нуждах, Титков из этой заявки продовольственников оставил одну лишь соль. Затем начали формировать заявку на боеприпасы. Возник спор, запрашивать ли снаряды особенно к 76-мм орудиям. Решили об этом пока умолчать. Пусть больше присылают патронов к винтовкам и автоматам, а о снарядах речь пойдет позднее. Они в бригаде еще имелись.
В тревожном ожидании прошла еще одна ночь. Самолеты не прилетели. Партизанские командиры провели весь день на аэродроме. Иван Павлович Баденко, которому поручили принимать самолеты и обрабатывать грузы, показал себя во всем блеске. Бойцы под его руководством вырубили высокие деревья на подходах к аэродрому, сделали просеки в лесу для укрытия планеров, отрыли щели у костров, подготовили места для подвод. Они также оборудовали площадку для сбора раненых. В самих Боярах начальник медицинской службы врач Василий Иванович Лещинский развернул подвижной госпиталь: ведь сюда будут направлять раненых из других областей и районов. Бригадный снабженец Тимофей Зубов организовал при аэродроме питательный пункт для летного состава. По такому случаю он даже раздобыл себе летную фуражку с кокардой. Однако явно перестарался. При его питательном пункте обнаружили целую бутыль крепкой горилки, которую он приготовил для угощения летчиков. Изъять или оставить?
— Что в этом особенного? По маленькой можно... — засмеялся Макович. — В Белоруссии того не бывает, чтобы не поднесли дорогому гостю.
Наступил еще один вечер. Начало подмораживать. В сырых местах образовалась ледяная корка. Весь штаб на аэродроме.
Где-то в стороне послышался гул самолета. Чей? Нашему, кажется, рановато. Но вот из-за облаков вынырнула [45] темная громадина с планером на буксире. На аэродроме мгновенно вспыхнули костры. Воздушный поезд развернулся над поселком и направился к ним. Первым сел планер. Партизаны было кинулись к нему, но тут пошел на посадку самолет. Из него выскочил человек среднего роста в летном костюме с пузатым вещмешком за спиной. Он попросил показать ему человека, ответственного за аэродром. Веденков сразу подошел к нему и взял руку под. головной убор..
— Вот какое дело, товарищ, — объявил прилетевший. — Я — Малиновский Григорий Степанович. Мне поручено управлять вашим аэродромом. Вам всем привет от Сергея Николаевича Анохина. Но подробный разговор у нас будет потом. А сейчас я вступаю в свои права. Сегодня нам предстоит принять шесть планеров и два самолета. Они могут взять сорок человек. Если у вас есть раненые, обеспечьте их доставку на аэродром. — И он тут же сбросил с плеч вещмешок, достал из него ракетницу с ракетами и, сбив шапку на самый затылок, поднял голову вверх.
Григория Малиновского беспокоило, что прилететь должны молодые необстрелянные парни.