Выступление в поход главных сил отряда и движение их до Эмбенского укрепления.
Разделение отряда.
Все приготовления, изложенные в предыдущей главе, делались под видом ученой экспедиции к Аральскому морю, но огромность их, необыкновенная деятельность, шитье зимней одежды, сбор небывалого прежде числа войск и верблюдов, заставляли предполагать иную цель, и общее мнение угадывало, что все эти приготовления делались для похода в Хиву. За несколько дней до выступления войск из Оренбурга, утром 12-го Ноября собраны были на городскую площадь войска, долженствовавшие участвовать в походе и бывшие в то время в Оренбурге. Им прочитан был приказ г. корпусного командира о походе на Хиву{61}, потом, после многократных ура и молебствия, войска [92] прошли церемониальным маршем. К 14 ноября они распределены были к выступлению в назначенные им места.
Все тяжести, которые не могли быть забраны башкирскими транспортами и передовым отрядом, вышедшим с подполковником Данилевским, перевезены были за р. Урал, где все вьюки, повозки, верблюды, войска, артиллерия распределены были, для удобства движения, продовольствия, пастбища и управления, — на 4 колонны:
1-я колонна составлена была из 2-х рот батальона № 2, 1 сотни оренбургских казаков, 2-х 10-ти-фунт. горных единорогов и 360 киргизских верблюдовожатых при 1,800 вьючных верблюдах.
2-я колонна из 2-х рот батальона № 5 с батальонным штабом, 50-ти башкирских и 50-ти оренбургских казаков, 2-х 10-ти-фунт. единорогов и 400 кайсаков при 2,000 верблюдах.
3-я колонна — или главная — заключала батальон № 4, дивизион Оренбургского казачьего полка, сотню Уральских казаков, 2–12-ти фунт. орудия и 6 кугорновых мортир, команды: ракетную, мортирную, парковую, понтонную, лодочную с их обозами; походную церковь, подвижной госпиталь, штаб отряда и 700 киргиз при 3,600 верблюдах.
4-я колонна — из 2-х рот, батальона № 5, 1 сотни башкир, 2-х 10-фунт. горных единорогов и 360 кайсаков, при 1,800 верблюдах{62}.
Первая из этих колонн вверена была начальнику 22-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Толмачеву, который в то [93] же время был и начальником пехоты; 2-я колонна была под начальством командовавшего конно-артиллерийскою бригадою полковника Кузьминского, который был в то же время и начальником артиллерии и парка всего отряда; 3-я колонна вверена была состоявшему по кавалерии полковнику Мансурову, и наконец 4-я колонна и вся конница отряда были под начальством командовавшего башкирским и мещеряцким войсками генерал-майора Циольковского.
Кроме этих 4-х колонн, еще выступили 16-го ноября с нижней уральской линии два полка уральских казаков при 1,800 верблюдах, под начальством уральского войска полковника Бизянова. Для избежания напрасных передвижений, они направлены были (с верблюдами, пожертвованными ханом внутренней Орды Джангером и доставленными киргизами с Калмыковской крепости) прямо к укреплению, устроенному на Эмбе{63}.
1-я и 2-я колонны направлены были из Оренбурга по Бердяно-Куралинской линии и выступили 14 и 15 ноября; 3-я и 4-я колонны выступили 16-го и 17-го ноября на Илецкую защиту; все четыре колонны должны были соединиться близ караванного озера на правом берегу р. Илека, верстах в 17-ти от пограничного форп. Григорьевского. Здесь, перед выступлением за границу, отдан был по отряду приказ генерал-адъютанта Перовского от 22-го ноября, что Государь Император удостоил облечь его всеми правами и властью командира отдельного корпуса в военное время.
При выступлении в поход дана была отряду нужная для степного, зимнего похода организация и предписаны правила для отправления службы во время похода. (Правила эти представлены на Высочайшее усмотрение 17 ноября 1839 г. № 263{64}. [94]
На основании этих правил колонны составлены были, как самостоятельные части отряда, из пехоты, конницы, артиллерии, с необходимыми боевыми запасами и с соразмерным числом вьючных верблюдов.
Начальники колонны заведывали всеми частями ее в хозяйственном и строевом отношениях. В помощь им назначено было несколько офицеров, которым вверено было управление частей колонны. Начальник колонны должен был наблюдать за безопасностью колонны, заботиться о здоровье людей, о хорошей пище и наблюдать, чтобы лошади и верблюды получали положенные им дачи и чтобы, за ними имели надлежащий надзор. Принимая колонну, должны были осмотреть вьюки и распределить их, соображаясь с силами верблюдов.
Иметь строевые списки всем чинам колонны, строевым и подъемным лошадям, киргизам, опись всем тяжестям и ведомость о расходе и приходе всех запасов.
Подчиненные им офицеры, заведывая каждый своею частью, должны были находиться походом при своих частях, наблюдать, чтобы верблюды шли в порядке и конвойные казаки и киргизы следовали при них. В лагере обязаны были наблюдать, [95] чтоб верблюдов пасли, как следует, и потом располагали на ночлеге в приличных местах, надзирать над киргизами, делать им перекличку и смотреть за выдачею им по положению продовольствия, требовать, чтобы одни и те же верблюды были постоянно назначаемы под те же вьюки.
Они должны были иметь списки верблюдовожатым и припасам и ведомость о расходе продовольствия.
Порядок этот был только на бумаге; правильной организации отряда, при которой бы начальник мог всегда знать состояние отряда, не было. Не смотря на то, что генерал-адъютант Перовский действовал на правах командира отдельного корпуса, не было ни походного начальника штаба, ни обер-квартирмейстера, ни обер-провиантмейстера Н., Д., Ц. и проч., желая не выпускать из рук своего влияния на генерал-адъютанта Перовского, без сомнения содействовали этой неурядице. Спустя несколько переходов назначен был дежурный штаб-офицер, но выбор был очень неудачный, он пал на Д..., не отличавшегося тою деятельностью, которая требуется для этой должности. При том, если запасы первоначально и были распределены под надзор нескольких казачьих офицеров, то, дня три после выступления из Оренбурга, с прибытием в главную колонну (3 колонны), генерала Перовского с огромным штабом, офицеры которого, желая принять на себя какие либо части отряда для наружного управления, чтобы иметь случай к наградам, — не знаю по чьему приказанию, разобрали зря, под свой надзор, по нескольку десятков верблюдов с запасами, которыми и заведывали только несколько дней, и в это время до того перепутали и верблюдов и запасы, что даже киргизы изумились беспорядку. По этому поводу рассказывали; что когда впоследствии на р. Эмбе пришлось, для облегчения верблюдов, пересыпать кули для сделания тяжелых вьюков более легкими и рассортировать запасы по колоннам, то почти целый месяц бились с этим, и не могли доискаться некоторых запасов. А в этот месяц снега увеличились, верблюды от морозов худали и потеря месяца увеличила затруднения дальнейшего похода.
В каждой колонне назначался дежурный для наблюдения за [96] порядком на походе и в лагере и за лагерным караулом. Походом он преимущественно находился при арьергарде, принимая над ним начальство, и вообще исполнял все обязанности дежурного по батальону.
Для управления киргизами, в каждой колонне были караван-баши (старшины).
За два часа до рассвета били генерал-марш{65}, по которому люди вставали, завтракали, разбирали кибитки и увязывали их; потом часов около 5 1/2 или 6 били сбор, по которому навьючивали верблюдов; конвойные казаки выезжали к своим частям, приказывали киргизам вести верблюдов к вьюкам; остальные люди рассчитывались отделениями по 6 человек для вьючки; им назначали определенное число верблюдов; навьючив одного верблюда, отделение переходило к другому, третьему и так далее.
Офицеры наблюдали за порядком вьючки, за надлежащей увязкой вьюков{66}; после вьючки пехота отправлялась к ружьям, надевала амуницию, часть ее садилась на верблюдов, а казаки на лошадей. Авангард выезжал на рысях и за ним трогался весь отряд, двигаясь походом в несколько рядов или ниток. Требовалось, чтобы верблюды одного рода запасов следовали в одном и том же ряду, или нитке; но это не могло наблюдаться, потому что запасы в самом начале похода перемешались, как было сказано выше.
При каждых 10 верблюдах было по 2 киргиза: один из них ехал впереди, другой шел сбоку, подгонял задних верблюдов и поправлял вьюки. Если приходилось остановить верблюда для перевязки вьюков, то он, отводился в сторону, чтобы не останавливать задних верблюдов. [97]
К каждому ряду или нитке приставлялось 6 конвойных казаков для наблюдения за порядком следования и помощи верблюдовожатым. Впереди каждой нитки ехал передовой казак для указания своему ряду удобнейшего пути следования; передовые казаки по возможности равнялись между собою.
Прочие войска размещались: в авангард, арьергард и по бокам колонны.
Арьергард имел обязанность принимать всех отсталых при нем был: отряд казаков, часть лагерного караула и часть верблюдов, назначенных для подвоза отсталых пехоты, и порожние верблюды, для замена усталых.
Верблюды, которые после поправки вьюка не могли попасть на свое место, должны были примыкать к хвосту своего ряда, или арьергарду. Становища выбирались на местах, на которых был корм, топливо и вода поближе, если представлялась к тому возможность.
Чтобы дать время попасти верблюдов, колонна останавливалась за 2 или 3 часа до захода солнца и располагалась правильным четырехугольником.
На пастьбу отводили верблюдов под надзором одной четверти наличных киргиз и казаков; последние содержали пикеты вокруг табуна и высылали партии на высоты за несколько верст от лагеря; другие части войск раскладывали по рядам вьюки, разбивали кибитки, приготовляли топливо, подносили воду и проч.
Придя на становище делалась смена дежурным, караулам и прочим должностным лицам.
Против каждого фаса становились по 2 и по 3 часовых, которые должны были опрашивать всякого приезжающего и отъезжающего из колонны и также наблюдать, чтобы не было воровства из вьюков, к чему киргизы оказывали наклонность.
Казаки по 3 человека в бекет, назначались вокруг лагеря на пикеты, становясь на версту и более от него, наблюдая, чтобы никто не мог прокрасться, не будучи ими замечен, ни выйти из лагеря.
К сумеркам приводили верблюдов с пастбища и [98] располагали их для ночлега. Офицеры делали перекличку людям, поверку лошадям и верблюдам, каждый своей части, и доносили о своих частях начальнику колонны.
Первые дни была прекрасная осенняя погода, почти без ветра, при 4° R.; морозу; но 19-го задул северо-восточный ветер и термометр опустился на 10° R. 21-го ноября выпал небольшой снег, а на другой день, как бы для подтверждения слов приказа г. корпусного командира, что нас встретят стужа и бураны, с приходом к лежащей близ границы Илецкой защиты, мороз по утру был в 18°, а в вечеру 29° R., и потом морозы и бураны были постоянными спутниками отряда.
Для нас, живших постоянно в теплых домах, выезжавших только на охоту или в дорогу, и потом, после нескольких часов езды, отогревавшихся в теплых избах и гостиницах за кипящим самоваром, эти холода первое время были невыносимы. В походе, т. е. при езде верхом, нельзя было одеваться так тепло, как в дороге, следовательно приходилось зябнуть; ночью, когда обыкновенно мороз усиливался; спать на мерзлой земле, покрытой войлоком, под войлочной кибиткой, хотя и закутавшись тулупом, было не менее холодно как и днем; обыкновенно мы закрывались с ног до головы, чтобы во время сна не отморозить ног и носа, но во время ночи от испарины и дыхания, к волосам головы и усам примерзал тулуп, так что первая забота, вставая, была оттаять образовавшийся на голове и усах лед и отделить примерзшие к тулупу волосы. Первые ночи с непривычки мы не могли заснуть, но потом привычка и природа взяли свое; морозы в 15° уже казались оттепелью, и мы, не смотря на них, после добрых переходов и усталости, спали сном богатырским. Впрочем некоторые из более догадливых и имевших средства, во время дневки при Илецкой защите, поделали из железных ведер железные печки, и джуламы с такими печками были благодеянием для офицеров штаба отряда, потому что в них можно было не только отогреться, написать, необходимые бумаги{67}, но по [99] временам побриться и переменить белье. Впрочем и в них не всегда было тепло. В бураны теплота в кибитках вовсе не держались, и при 6° или 7° R. буран был несноснее морозу в 30° при тихой погоде. В умеренную погоду, т. е. при 9° или 10° R. и тихой погоде, в натопленной джуламе было, так сказать, два климата, теплый, или умеренный и холодный: в верхней части джуламы, во время топки печки, термометр показывал несколько градусов тепла, иногда до +14° R., а внизу было также холодно как и на открытом воздухе; по прекращении топки чрез час или два, внутренняя теплота в кибитках исчезала.
Движение отряда до урочища Биштамак; порядок движения и расположения колонн, лагерная служба и меры на случай обороны против неприятеля.
24-го ноября все четыре колонны соединились близ Караванного озера; отсюда после двухдневного отдыха, 27-го ноября оне выступили вверх по Илеку уступами, в следующем порядке: колонна, вверенная г.-м. Циолковскому, выступила ранее всех и приняла название № 1-го, за нею шла колонна полковн. Кузьминского, или №. 2-й, потом г.-л. Толмачева, или № 3, и наконец главная колонна № 4, вверенная полковн. Мансурову, смененному потом г.-м. Малоствовым; колонна за колонной должны были следовать на четверть или на полперехода, придерживаясь этого расстояния и на ночлегах, на которых начальникам колонн, предписывалось пускать на пастьбу верблюдов и лошадей впереди своих становищ, чтобы они не смешивались с лошадьми и верблюдами задней колонны. По данному маршруту, колонны при урочище Тангры-Бергень должны были перейти на левый берег р. Илека, и, следуя по этой реке, сосредоточиться на вершинах ее на урочище Биштамак{68}.
Не смотря на то, что выпал снег и были постоянные морозы, (11° до 25°), движение это совершено успешно; переходы делались от 15 до 30-ти верст; корма по долине Илека были обильны и хотя частью и закрывались снегом, но как он был еще не глубок, то не затруднял движения обоза и пастьбу скота; притом лошадей и верблюдов кормили сеном, то закупаемым [100] у киргиз, то заготовленным заблаговременно. 4-го и 5-го декабря, пройдя 274 1/2 версты от Оренбурга, колонны сосредоточились на Биштамаке, урочище обильном кормами и частью топливом.
При этом движении долиною р. Илека, пересекаемой множеством оврагов и ручьев, все затруднение состояло в переходе их; иногда случалось делать кругу по несколько верст, чтобы найти отложе спуск или подъем, крутизна которых в особенности была затруднительна для повозок, запряженных верблюдами, еще мало привыкшими к упряжной езде. Впрочем больших остановок в походе не было и только изредка приходилось вытягиваться из широкого фронта в узкий, потому что не везде можно было найти удобных, значительной ширины спусков и подъемов чрез овраги. Особенно был затруднителен переход чрез р. Илек, при урочище Тангры-Бергень, по причине крутизны берегов Илека и поросшего по ним тальника, между которым пришлось прокладывать пути; движение это для верблюдов с громоздкими вьюками, и повозок с лодками, не редко цеплявшимися за сучья тальника, было особенно затруднительно.
Прежде описания дальнейшего движения, я считаю необходимым ознакомить с устройством походных колонн, порядком движения и расположением их на ночлегах.
Если бы возможно было двигаться по степи, не опасаясь никаких нападений, ни угонов скота, то без сомнения удобнее и успешнее всего было бы двигаться так, как ходят караваны — в один, два или три ряда, или нитки, и разделив отряд на
несколько малых колонн, от 800 до 1,000 верблюдов каждую{69}, не заботясь о соблюдении порядка, утром выступать — кто как успеет навьючить, придя же на ночлег стягиваться и становиться где кому покажется удобнее. Но в этом случае надобно бы отказаться от всякого порядка, от управления отрядом и от соблюдения всех военных правил и [101] предосторожностей. Очевидно, что такого рода движение невозможно отряду, идущему с военной целью, который должен быть готов на отражение неприятеля, с какой бы стороны и когда бы он ни показался, который должен идти так, чтобы можно было стать в лагерь, удобный к обороне, без малейшей потери времени, а возможно ли это при движении караванным порядком, или, правильнее сказать, беспорядком, растянувшись на несколько десятков верст? Посему надобно было придумать порядок движения, сколько возможно соответствовавший военной цели и в тоже время простой, державший обоз и войска в совокупности. Принимая в соображение, что отряд был только что сформирован из войск, не бывших в войне, сопровождавших огромный обоз, в котором киргизских верблюдовожатых было более 2,000, народа сомнительной преданности, требовавшего надзора, не привыкшего к нашему строю, порядку и дисциплине, не знавшего нашего языка; то естественно, что необходимо было заблаговременно приучать их к тому порядку движения и расположения лагерем, какой был бы принят нами приближаясь к Хивинским владениям. Поэтому поход вблизи от линии должен был служить опытом или учением для того движения и расположения, которые требовались бы при встрече с неприятелем.
Для удобства управления и надзора выгоднее было бы идти всему отряду вместе, но движение и расположение в степи отряда, при котором состояло более 2,000 лошадей и до 10,000 верблюдов, представляло следующие неудобства:
1) Не везде можно было найти обширные и хорошие пастбища на становищах для такого громадного количества скота, и топлива для людей.
2) На пастбищах пришлось бы слишком далеко распускать скот, следовательно и собирать его долее и труднее, а как по причине коротких зимних дней, для корма скота на пастбищах оставалось не более 2-х или 3-х часов, то и нельзя было распускать скот слишком далеко. В регулярных войсках лошади в полках распределяются по мастям, что дает большое удобство, за частям войск надзирать лошадьми во время пастьбы и [102] собирать их; но здесь в казачьих войсках нет этого однообразия мастей, а верблюдов еще труднее распознавать по причине почти одинакового цвета их шерсти. Для опознания им придуманы были особые деревянные таблички или лоскутки сукна, привешиваемые на грудь, на которых означалось какого отделения верблюд и какого рода продовольствие он везет; но киргизы посрывали эти таблички и лоскутки, может быть с умыслом, чтобы по своим расчетам удобнее было переменяться верблюдами{70}. Очевидно, что при таком множестве скота, пригонка его с пастбищ к месту ночлега, переборка и отыскание своих верблюдов отнимало бы много времени.
3) В степи не было вовсе колесных дорог; при переходе рытвин, оврагов, речек и рек, не всегда можно было идти широким фронтом, приходилось вытягивать колонну из 30 в два или три ряда, что, и при разделенном на 4 колонны отряде, останавливало иногда колонну на несколько часов; идя же всем отрядом пришлось бы терять времени еще более, при том от таких остановок вьючный скот напрасно устает, держа на себе вьюк.
Эти причины заставили разделить отряд на части, и как известно было, что неприятель наш не отличался своею воинственностью, мужеством и уменьем вести войну, то и решено было разделить отряд на 4 колонны, из которых четвертую, носившую потом № 3, и имевшую при себе артиллерийский парк, понтоны, суда и штаб отряда, предположено было сделать значительно сильнее прочих колонн.
По составу своему отряд имел сходство с громадным караваном или обозом, везущим с собою боевых запасов на весь поход, продовольствия на 2 месяца и множество других принадлежностей, — посему походное устройство его и расположение должны были быть приноровлены к порядку движения и расположения обозов, следующих к армиям во время войны. Имея при себе верблюдов столько, что на каждого воина [103] приходилось по два верблюда, нам нельзя было двигаться так, как Наполеон двигался в Египте, окружив небольшой обоз свой кареями, или принять порядок, сходный с тем, которому держатся французы в Алжире. Владения их тянутся там вдоль Средиземного моря, которое доставляет возможность устраивать по берегу его в разных местах укрепленные склады, и снабжать из них назначенные для военных действий отряды всем необходимым; отрядам этим редко случается отходить от своих складов далее 200 или 300 верст, следовательно им и не приходится брать с собою большого количества запасов. Так напр. Бюжо, при движении пред знаменитым сражением при Исли, отошел от укрепленного стана Лалла Маграния, где был у него склад запасов, менее нежели на два перехода; поэтому у Бюжо обоз при 10,000 войска, занимая всего 150 саж. длины и 25 саж. ширины, мог быть прикрыт войсками устроенными в батальонные каре, отстоявшими одно от другого на хороший ружейный выстрел и окружавшими со всех сторон обоз{71}. У нас напротив почти при 10,000 верблюдах, из которых до 500 были навьючены одними боевыми запасами, 4,600 штыков и сабель едва были заметны, и отряд наш, походя на огромный караван под военным прикрытием, был сверх того озабочен наблюдением за 2,000 слишком киргизских верблюдовожатых, на которых, в случае нападения хивинцев, вовсе нельзя было полагаться.
Эти соображения и причины заставили принять для движения и расположения на становищах следующий порядок:
Каждая колонна, рассчитав свои вьюки по родам продовольствия, разделяла их на две половины: правую и левую, и становила вьючных верблюдов от 12 до 20 рядов, из которых от 6 до 10 составляли правую половину колонны, а другие 6 или 10 рядов — левую половину колонны. Два внешние ряда каждой половины колонны должны были состоять из тюков громоздких, которые в случае нападения могли бы служить, [104] прикрытием от ружейных выстрелов, напр. из сухарных коробов, прессованного сена, кулей с мукою и проч. Внутри между этими двумя половинами колонны шел артиллерийский парк, имея от 4 до 10 рядов, за ним обозы: корпусного командира, штабных чиновников, войсковой, госпитальный, церковный, маркитантский, лодочный и проч.{72}
Ряд от ряда должен был идти шагах в 6 или 8, чтоб верблюды каждого ряда не зацеплялись вьюками. Каждая колонна высылала от себя: авангард, арьергард, из ¼ или 1/2 сотни казаков и боковые отряды из ¼ сотни и менее. Те и другие высылали от себя патрули и шли от колонн от 1 до 2 верст, а патрули от команд своих от ¼ до версты. Оставшиеся за тем войска шли возле колонн в голове, хвосте и с боков; назначенные идти в хвосте и с боков, преимущественно конница, имели обязанностью поправлять развязавшиеся вьюки и подымать упавших верблюдов.
При этом порядке движения самая большая колонна № 3, при которой было до 4,000 верблюдов занимала на походе ширины от 120 до 250 шагов, а длины от 1200 до 1600 шагов, следовательно в случае нападения могла скоро приготовиться к бою и дать отпор. На ночлегах колонны устраивались в продолговатый четырехугольник{73}, для построения в который из [105] авангарда высылались топографы, которые и расставляли в надлежащих местах назначенных для этого казаков, для указания каждому ряду или нитке где становиться и заменявших жалонеров; ими же обозначалась внешняя линия и главные части лагеря, в котором колонна располагалась так:
С приближением к месту становища, наружные два ряда верблюдов каждой половины колонны, несшие, как выше сказано, громоздкие вьюки, короба с сухарями, прессованное сено, кули с мукою и проч., отделялись от колонны в право и в лево, и, для образования внешней линии лагеря, вытягивались из двух в одну линию, обходили около жалонеров так, чтобы 2 ряда правой половины колонны составляли правую наружную линию очертания лагеря, с прилежащими к ней половинами переднего и заднего фасов; а два ряда левой половины — левую линию очертания лагеря, с прилежащими к ней половинами переднего и заднего фасов; оставляя в средине между этими полуфасами проход шагов в 30 шириною. Тюки этих наружных рядов клались один от другого чаще, нежели тюки прочих рядов. Остальные затем вьюки правой и левой стороны колонн, клались внутрь, параллельно наружных правого и левого фасов лагеря, шагах в 30 от них, чрез что между наружными тюками лагеря и внутренними тюками оставался промежуток в 30 шагов шириною.
Для 3-й, т.е. самой большой колонны, которую мы назвали главною, длина внешней линии лагеря занимала около 600 шагов ширина, около 400 шагов. Войска, артиллерийский парк, штабной обоз, верблюды, киргизы и проч. распределены были в ней следующим порядком: позади переднего фаса лагеря, шагах в 30 от него, и против оставленного интервала между вьюками правой и левой половин лагеря, стояли кибитки сотни уральских казаков, по правой и по левой стороне их по роте пехоты; войсковые тяжести тех и других сложены были перед кибитками их в линию, образуя род прикрытия; позади этих тяжестей ставились пирамиды пик и ружей. Коновязи артиллер. 12 ф. орудий и казаков были за кибитками. На заднем фасе против отверстия, и шагах в 30 позади наружных вьюков, [106] становились лодки и понтоны, правее и левее их, по роте пехоты, имея вьюки и ружья также расположенными как и в переднем фасе. За лодками, кибитки лодочной и понтонной прислуги, за ними Гурьевские казаки и артиллерийская прислуга 10 фунт. горных единорогов; за кибитками этих команд лошади на коновязях этих команд и потом артиллерийские лошади и верблюды для горных 10-ти фунт. единорогов (для сбережения лошадей эти орудия походом везены были верблюдами на вьюках). За правым фасом в таком же порядке располагались два эскадрона Оренбургского казачьего полка, и за левым фасом две сотни казаков{74}. За вторым эскадроном Оренбургского казачьего полка были коновязи артиллерийских лошадей двух ¼ пуд. единорогов.
Затем в средине лагеря становились: позади переднего фаса, шагах в 15 от коновязи Уральских казаков, кибитки прислуги артиллерийского парка; за ними, шагах в 35, артиллерийский парк, занимая в глубину 45, а в ширину 120 шагов; за парком, шагах в 40, кибитка корпусного командира, за нею кибитки штабных чиновников, позади их кибитки прислуги; далее коновязь лошадей и обоз корпусного командира; госпитальные кибитки и церковный обоз; за ними маркитанты и наконец принадлежащие к колонне верблюды и верблюдовожатые киргизы, занимая четырехугольник около 180 шагов в каждой стороне. Таким образом киргизы, в случае нападения неприятеля или намерения их убежать из лагеря, или возмутиться, не имели возможности выполнить этого, находясь внутри лагеря, и будучи окружены войсками.
На всех углах лагеря позади внешних вьюков были караулы; на двух углах, в диагональном направлении, были поставлены орудия, а для удобства обстреливания обоих прилежащих фасов, вьюки впереди их были выложены в виде [107] бастионов полукружием, вьюки внешней линии лагеря, положенные гуще прочих вьюков линий лагеря, назначены были для прикрытия застрельщиков; за орудиями становились кибитки артиллерийской прислуги. Улица между внешней линией и прочими частями лагеря, шагов в 30 шириною, назначена была для того, чтобы по ней, в случае нападения, можно было под прикрытием застрельщиков, перевозить орудия куда надобность потребует, и расставить резервы позади стрелковой цепи, расположенной за тюками внешнего ряда лагеря.
Для ночного времени пары часовых, высылаемые от угловых караулов, становились шагах в 30 впереди внешних тюков; кроме того ставились особые часовые у козел с ружьями, у коновязей и артиллерийского парка.
В прочих колоннах расположение для движения и становища было сходно с порядком, принятым для главной колонны. Чертежи эти, изображающие порядок движения и расположения колонн, помещены в конце.
Из этих чертежей видно, что для перехода из походного порядка в лагерный, не нужно было делать никаких перестроений, исключая отделения с каждой стороны колонны наружных двух рядов вьюков, для обводной черты лагеря; остальные все части располагались в лагерях почти в таком же порядке как шли походом. Эта простота построений и однообразие необходимы были при смешении разных родов войск, не приученных к построениям такого состава отряда, и при множестве киргиз, вовсе незнакомых с нашими военными эволюциями.
Во время тревоги каждая часть войск должна была строиться у своего фаса, а караулы по мере надобности рассыпать цепь стрелков, пехота посылать четвертую часть рот для образования застрельщичьих резервов, к местам караулов или где будет надобность.
Для скорейшего приготовления части войск на случай отражения неприятеля, требовалось, чтобы поочередно четвертая часть пехоты и конницы были днем и ночью в полном вооружении. Из этой четвертой части конницы назначались денные и ночные [108] разъезды, денные ведеты, а из четвертой части пехоты содержались в ночное время часовые, вдоль внутренних рядов тюков, для предохранения от замеченного воровства запасов{75}; а в случае надобности должны были высылать застрельщиков на подкрепление пехоты. При внутренних рядах тюков во время тревоги и нападения, конные часовые должны были оцеплять место, где расположены были киргизы и верблюды колонны.
Если дурная дорога, глубина снега, или если где, во время движения колонн, местность или обстоятельства заставляли суживать колонну и идти меньшим числом рядов, то требовалось, чтобы ряды не перепутывались между собою, а вытягивались с правого или левого фланга, по порядку, и могли, в случае надобности, в скором времени построиться в изложенный выше порядок, для движения и распоряжения лагеря. Но для предупреждения нечаянного нападения при проходе дефиле, предписано было авангарду, арьергарду и боковым отрядам, осматривать окрестные места сколько можно далее, и занимать особыми отрядами войск позиции, могущие прикрыть прохождение отряда чрез дефиле, а по прохождении его они опять должны были выстраиваться в принятый походный порядок.
Необходимые изменения в расположении и движении колонн, смотря по обстоятельствам, предоставлялись колонным начальникам.
Авангард, арьергард и боковые патрули, при расположении колонны на становище, осматривали окрестную местность и, возвратясь в лагерь, доносили о том что замечали. С тем вместе, для охранения скота во время пастбища от угона, высылались конные команды и учреждались конные ведеты, наблюдавшие [109] все военные предосторожности, необходимые в степи, по при чине наклонности киргиз к воровству скота, особенно лошадей и верблюдов.
Притом 28-го ноября получено было сведение, что хивинцы с значительным отрядом идут чрез Усть-Урт, с тем, чтоб, соединясь у северо-западного залива Аральского моря Каратамака с преданными им киргизами, напасть на передовое укрепление при Акбулаке; посему могли быть от них посланы партии для обеспокоивания отряда и угона его лошадей и верблюдов{76}.
Движение к Эмбенскому укреплению; занятия отряда во время похода.
6-го декабря, в день тезоименитства Государя Императора, был мороз более нежели в 32° R., потому что ртуть термометров наших замерзла, но эта стужа не помешала отряду, собранному при Биш-Тамаке, помолиться под открытым небом за высокого именинника, и отпраздновать этот день пушечной пальбой, песнями, водкой и шампанским. А на другой день отряд двинулся далее в глубину Киргизской степи.
Пока мы шли долиною р. Илека, множество стогов сена, видневшихся по берегам его, изредка попадавшиеся плетневые сараи с такими же крышами, служившие киргизам, зимовавшим по р. Илеку, для укрытия их скота во время буранов, некоторым образом напоминали нам оставленную нами родину. Но удаляясь от долины Илека и эти бедные признаки оседлости исчезли. Пока отряд следовал по Илеку до Биш-Тамака, мы, не смотря на морозы, почти не чувствовали тягостей похода. Пастьба лошадей и верблюдов не затрудняла казаков, потому что на всяком переходе было сено, или купленное от киргиз, или везенное с отрядом, или накошенное высланными в течение лета командами. Хорошая вода везде была в изобилии, топливо [110] в достаточном количестве, местами даже имели дрова, заготовленные заботливостью корпусного командира, а это в зимнем походе было благодеянием; не только можно было отогреться за огоньком и кашицей, просушить платье, обувь, но и напиться солдатам сбитню, а офицерам чаю, который сделался для них существенною потребностью.
7-го декабря колонны двинулись к укреплению на Эмбе эшелонами, как шли от Караванного озера, в расстоянии одна от другой от 3-х до 5-ти верст. Сначала они шли по ручью Исанбаю, составляющему одну из пяти вершин р. Илека, потом по вершине р. Тык-Темир потом, оставя эту речку при впадении ее в р. Кульденен-Темир, вышли к Эмбе при впадении в нее р. Сага-Темир и, следуя по р. Эмбе, остановились лагерем близ укрепления, устроенного на устье р. Аты-Якши.
Как колонны следовали по одному и тому же пути, в близком одна от другой расстоянии и подвергались одним и тем же непогодам, местным препятствиям и неприятностям степного похода, то здесь описывается движение до Эмбы и далее, до укрепления при Акбулаке, только одной главной колонны, которому мною был веден походный журнал{77}.
Колонна эта 7-го декабря, около 10-ти часов утра, двинулась с места при 30° морозу снег, оледеневший от стужи, хрустел под ногами; взору не представлялись более ни тальник, ни камыши; вдали виднелись только вершины холмов, покрытых снегом, ярко освещенные солнцем; блеск этот и постоянно один и тот же снежный цвет начали утомлять зрение. Едва колонна отошла 7 или 8 верст, как небо начало заволакиваться облаками, задул северо-восточный ветер и, усилясь, подымал тучи снеговой пыли и быстро перешел в буран. Отряд первый раз узнал, что такое степной буран в походе. За тучами снега нельзя было различать предметов и за 20 шагов; чтобы не растеряться в этом снежном тумане, колонна [111] немедленно стянулась и стала лагерем; к счастью, ветер дул не прямо в лицо, иначе, при такой стуже, перезнобилось бы очень много людей; сила бурана была так велика, что нельзя было дышать стоя против ветра, потому что захватывало дыхание; лошади и верблюды невольно отворачивались от ветра и жались одни к другим. Не смотря на то, что от холода коченели руки, люди принялись за работу. Войска мигом разгребли снег для постановки кибиток, поставили их входом под ветер, пригребли к наветренной стороне снегу, чтобы не поддувало под них, — предосторожность пригодившаяся только на время, потому что чрез несколько часов, низ кибиток на полвысоты их, занесло снегом. Естественно, что для сбережения по возможности тепла, мы закрывали отверстие кибитки как можно плотнее, но это имело свои невыгоды. Внутри кибиток становилось так темно, что если в ясный день приходилось входить в нее, пробыв пред тем несколько времени на открытом воздухе, то первые две три минуты мы в ней ничего не видели, кроме горящей свечи, но и та казалась тусклою как в тумане; при выходе из темной кибитки в наружу, в солнечный день, в глазах чувствовалась боль, от быстрого перехода от темноты, к яркому свету. Это вероятно одна из причин глазных болезней, которыми к весне обыкновенно страдают киргизы; и в нашем отряде тоже многие из нас начали страдать глазными болезнями.
В то же время отряжены были команды для рубки камыша и полыни (по счастью случившихся при становище), необходимых для варки кашицы и отогревания окоченелых членов. Киргизы между тем разгребали снег для своих верблюдов, чтобы уложить их на земле, а не на снегу. Это животное, названное арабами кораблем степей, в киргизских степях зимой есть корабль, плавающий между льдами, корабль, которым не только надобно править, но который надо еще сберегать от повреждений. Верблюд легко переносит зной, жажду, голод и труды, но он не создан для перенесения холода и сырости. Не смотря на то, что верблюды экспедиции покрыты были войлоками их надобно было укладывать один возле другого на ночь не на снег, а на [112] голой земле, и по возможности, подстилая на нее войлок или камыш, или траву; иначе, от растаявшего под ними снегу, они получили бы на первых же переходах простудные болезни и не выдержали бы и третьей доли пути. Киргизы, зная уход за ними, расчищали для них места на подветренной стороне кибиток, где укладывали их теснее один возле другого. В этом положении верблюд, поджавши под себя ноги, скорчивши шею, наслаждался всю ночь восточным кейфом, пережевывая жвачку, если пред тем удавалось час или два пощипать травы или получить несколько клочков сена. Предполагалось поддерживать их силы тестом, составленным из муки, смешанной с водой, бараньим салом и солью, но в трескучие морозы этого теста нельзя было делать и давать верблюдам, потому что оно немедленно замерзало; притом многие киргизы, заботясь более о своих желудках, нежели о верблюжьих, предпочитали готовить для себя из этой муки салму (род малороссийских галушек), а верблюды были часто только зрителями этого ужина; естественно, что силы их начинали слабеть{78}.
Буран с 7-го на 8-е декабря бушевал всю ночь и притих на другой день в 3 часа по полудни, что заставило нас делать невольную дневку и мерзнуть в томительном бездействии. По словам киргиз, если бы снег перед тем не затвердел от морозов, то буран занес бы им наши кибитки до верху. После этого бурана снегу в степи заметно прибавилось; мы начали чувствовать всю тягость степного зимнего похода, особенно при переходе оврагов и лощин, занесенных снегом. На пути до притоков р. Эмбы, тальника почти не было, камыша мало, и для топлива нередко приходилось вырывать из под снега корни трав. Так как дни были [113] короткие, а верблюдам не было уже заготовленного по дороге сена, то необходимо было в течение дня давать им часа два пощипать травы; но чтобы успеть сделать переход верст в 20, надобно было выступать с места за долго до света. Часа в два ночи кашевары и денщики, которые должны были приготовить кашицу и чай, если только с вечера заготовлено было топливо, начинали вставать, и принимались за работу; но были и такие дни, что, не смотря на стужу, солдатам и казакам приходилось выступать в поход, закусивши мерзлыми сухарями, потому что не на чем было сварить кашицы, а о сбитне уж и думать было нечего. Опыт показал нам, что если при варке пищи приходилось употреблять снег вместо воды, то требовалось несравненно больше топлива и времени, чем для варки ее, когда имелась вода, и потому мы старались останавливаться по возможности возле воды. Часов около трех или четырех утра били генерал-марш, люди вставали, завтракали, потом, по пробитии сбора, около 5-ти или 6-ти часов, рассчитывались на разные службы: одни убирали кибитки, увязывали их и навьючивали на войсковых верблюдов; другие назначались на вьючку верблюдов, везших запасы для похода, третьи для ухода за больными и укладки их на сани, и проч., все это делалось впотьмах; иногда даже выступали до рассвета, чтобы придти на ночлег раньше и успеть, до захода солнца, попасти верблюдов. Сначала солдатам нашим вьючка была не знакома, и потому продолжалась по два, три и четыре часа, особенно при 30° R. морозу; но потом, когда они понаучились ей и когда киргиз отряда побудили поощрениями и наградами помогать солдатам вьючить, то вьючка почти 4,000 верблюдов 3-й колонны продолжалась не более часу. Жалобные крики множества верблюдов при вьючке и подъеме их, особенно когда они чувствовали, что груз положен им не по силам, ржание коней, звуки языков и наречий: киргизского, башкирского, уральского, чисто русского, все это перемешивалось, сливалось вместе и составляло дикий, нестройный шум, далеко раздававшийся в степи. По мере того как верблюды навьючивались, их подымали и вытягивали в нитки, в том порядке, как они должны были [114] следовать походом. В то же время отряжались: авангард, арьергард и боковые отряды, которые, независимо от обязанности служить глазами колонны, имели свое особое назначение: авангард должен был осматривать места, где лучше идти отряду; если случалось переходить овраг или лощину, занесенные снегом, то он должен был проехать взад и вперед по одному и тому же месту несколько раз, чтобы протоптать дорожки и тем облегчить движение вьючным верблюдам; пехота, шедшая с боку, должна была походом поправлять вьюки, в случае если они ослабнут или спустятся; но если вьюк совсем упадет или так ослабнет, что для поправки его надобно положить верблюда, то этого верблюда отводили в сторону и после навьючки его обыкновенно вводили в хвост колонны, или он поступал в арьергарде, имевши обязанностью вести с собою всех отставших верблюдов. Для перемены усталых верблюдов при арьергарде, следовали запасные верблюды. Плохо было тому верблюду, который падал дорогою и отказывался идти далее. Толпа жадных и голодных киргиз, как стая воронов, немедленно окружала несчастного страдальца, и с живого, еще трепещущего, начинали вырезать себе куски мяса для ужина, кому какой полюбится.
Выше было сказано, что верблюды следовали ниткой один за другим; чтобы верблюды не отставали во время движения каравана, киргизы имеют обыкновение бечевку, — служащую к управлению верблюда, и которая привязывается к деревянной палочке, продевающейся чрез нос животного, — наверстывать эту бечевку другим ее концом за седло предыдущего верблюда, но с такой сноровкой, что бечевка может только слегка натягиваться, а при усиленном натягивании сама собою от седла отвязывается; от этого если верблюд начинал отставать, то, чувствуя в носу легкую боль, ускорял шаг; если же случалось ему спотыкнуться и упасть, то бечевка сама отцеплялась от седла, и верблюда только дергало за нос, не причиняя другого вреда; но наши солдаты не знали этой сноровки, и привязывали бечевку к седлу предыдущего верблюда так крепко, что бечевка не могла отцепляться, и если по несчастию верблюду [115] случалось упасть, то или веревка рвалась по полам, или нос верблюда, последнее не редко случалось; нельзя было без сострадания видеть этих несчастных, трудолюбивых животных, на которых легли главные труды похода и укор в неудаче его, следовавших с отрядом с рванными, как у каторжников, ноздрями.
Походом нередко казаки затягивали песни, пехота то садилась на верблюдов, то шла пешком; из офицеров и чиновников, кому был досуг и средства, охотились на походе за зайцами, лисицами и волками; следовавший при отряде естествоиспытатель Леман, человек честный, добросовестный и трудолюбивый, собирал находящиеся в Киргизских степях, неизвестные еще тогда, или малоизвестные породы животных, растений и минералов; частные начальники хлопотали о порядке движения своих частей{79}. Офицер генерального штаба, с топографом и вожаками из киргиз, ехали впереди колонны и выбирал места, где бы лучше провести колонну и остановиться для ночлега. Вожаки, зная местность, не смотря на метель и утреннюю темноту, брали направление как по компасу, и не разу не сбились с надлежащего пути. Пройдя от 15 до 25 верст, часа за два или три до захода солнца, отряд останавливался; для лагеря выбиралось место, если было возможно, там где был камыш, вода и подножный корм; но это случалось не всегда: были ночлеги, где вода заменялась снегом, камыш корнями трав, выкапываемыми в мерзлой земле из под снега; если и подножный корм был покрыт глубоким снегом, что впрочем на пути до Эмбенского укрепления случалось редко, тогда предстояла киргизам египетская работа для каждого верблюда разрывать по нескольку квадратных сажень снега, чтобы под ним найти хоть что нибудь для ужина этим животным. Для лошадей не нужна была такая работа, потому что здешние степные [116] лошади, привыкшие с малолетства сами добывать себе корм зимою, разгребают снег копытом лучше лопаты; но верблюд или по усталости от перехода под вьюком, или по несоответствующему для этой работы устройству его копыта, или наконец по непривычке отказывался от такой трудной работы, и забота накормить его лежала на человеке который завел его в суровый север из теплого, родного климата.
Как только колонна подходила к месту становища, ей отводимы были квартиры; в несколько минут все части отряда занимали свои места и приступали к работе; кто развьючивал верблюдов и отгонял их на пастьбу; кто разгребал снег для постановки кибиток; кто высаживал из саней и повозок, укладывал в кибитку и укутывал больных и слабых; кто отправлялся за водой и топливом; кто наряжался для караула вокруг лагеря и для охранения лошадей и верблюдов на пастбище; чрез час везде были костры и кое где грелись горячим чаем; когда наставали сумерки, лошади и верблюды сгонялись к лагерю; вторые укладывались спать, т. е. устанавливались рядом плотно один возле другого на расчищенном от снега месте, где они и ложились; первые треножились на ночь и привязывались к коновязям, где им давалась дача овса, а иногда фунтов по 5 или 10 сена.
К сумеркам обыкновенно приезжали с донесениями из прочих колонн, и мы каждый день узнавали о следовании, происшествиях и состоянии колонн всего отряда.
Часу в 7 или 8 вечера поспевал ужин, кашица с бараниной или говядиной, а для больных и слабых иногда готовились щи с сушеной капустой и огурцами, или суп с бульоном{80}: после ужина говор умолкал, все засыпали крепким сном, даже иногда и часовые; холод и усталость были сильнее страха наказания; чтобы чаще поверять их и побудить к бдительности, кроме рундов, цепь часовых обходили ночью особо наряженные офицеры. К утру та же тревога, хлопоты, труды, заботы, то же [117] однообразие степи и жизни. Главные новости были: сколько градусов мороза, есть ли впереди топливо, какова вода, каков переход; изредка только оживлялся разговор, когда почтовый киргиз о дву-конь прискакивал с бумагами и письмами из Оренбурга, или с передовых укреплений.
Так проходил день за днем, степь становилась все беднее водой, топливом и растительностью; тальник заменился камышом, потом камыш корешками трав, а морозы не уменьшались. При движении от Илецкой защиты до Эмбенского укр., с 22 ноября по 21 декабря, только один день был мороз 9 ° R., а в прочие дни морозы стояли от 10 до 30° R., а 3 дня выше 30° R., и при этих морозах нередко дул резкий ветер, превращавшийся иногда в буран; глубина снега увеличивалась и движение по нем становилось день ото дня тяжелее; в особенности затрудняла отряд возка больных и 6 и 12 фунт. орудий, колеса которых от тяжести глубоко врезывались в снег; посему, для облегчения движения этих орудий, из имевшегося при отряде запасного леса устроили для них полозья со станком такой вышины, что, в случае надобности, на лафет орудия, положенного без колес на полозья, можно было скоро надеть колеса, потом, отвязав веревки, которыми лафет привязывался к полозьям, приподняв хобот лафета к верху, отодвинуть орудие от станка полозьев и действовать им, так что через ¼ часа орудия могли быть готовы к стрельбе{81}.
По переходе колонны чрез Оренбургскую линию, мы на всем пути до р. Эмбы не видели ни одного киргизского аула, и только за переход до укр. Эмбенского показались в стороне несколько кибиток киргиз назаровского рода, при которых паслись огромные табуны лошадей и стада баранов.
Пользуясь этим случаем, отряд, через следовавшего с нами маркитанта Зайчикова, закупил от назаровцев для мясных порций 1,000 баранов, а для смены ослабевших верблюдов получил несколько свежих. [118]
Наконец после трудного перехода долиною р. Эмбы, по которой, по причине глубокого снега, надобно было идти только в 6 или 8 рядов, — отряд 19 декабря прибыл благополучно к Эмбенскому укреплению; замерзших на всем этом пути не было но поверхностных ознобов лица, рук и ног было не мало; отмороженных членов то же ни у кого не было, так как люди не подвергались резким и быстрыми переходам от холода к теплу, как это обыкновенно бывает, когда поморозившиеся по неосторожности, прямо с холода входят в теплое помещение.
Расстояние от Оренбурга до укр. Эмбенского, всего 472 версты, отряд прошел в 32 дня. [119]