Капитуляция Японии
1. Общее контрнаступление союзных армий и падение правительства Тодзио
Падение Марианских островов
В июне 1944 года военный режим внутри страны был уже на грани развала, моральное состояние народа катастрофически ухудшалось; на европейском театре союзные войска приступили к высадке в Нормандии, в Бирме японская армия начала общее отступление из района Импхала, в Китае развернулось сражение в Хунани (это был второй этап операции по обеспечению непрерывной коммуникационной линии на материке, когда на карту была поставлена судьба всей японской экспедиционной армии), на Тихом океане воздушными налетами была уничтожена военно-морская база на острове Трук, которую называли японским Пирл-Харбором. В это время атакам американской армии подверглись Марианские острова — исключительно важный в стратегическом отношении узел обороны Японии, который японская армия, стремившаяся удержать его во что бы то ни стало, непрерывно укрепляла. Эти острова, находящиеся в 3 тысячах километров к югу от Токио, имели очень серьезное стратегическое значение как для американской, так и для японской армии ввиду того, что с их падением вся территория Японии попадала в зону налетов новейших американских бомбардировщиков Б-29.
Учитывая это, американская армия, которой с помощью воздушных налетов удалось полностью парализовать японскую военную базу на острове Трук, отказалась от своего первоначального плана захвата этого острова и следующим объектом наступления избрала Марианские [134] острова. Захват этих островов подготовлялся крупным морским оперативным соединением, состоявшим из более чем 800 кораблей (из них 16 авианосцев), которое возглавлял командующий 5-м флотом адмирал Спруанс, 879 самолетами, действовавшими с наземных баз, тремя дивизиями и одной бригадой морской пехоты, а также двумя армейскими дивизиями.
Японская армия тоже понимала большое стратегическое значение Марианских островов. Поэтому она дислоцировала на островах две дивизии 31-й армии и две отдельные бригады, а военно-морской флот создал специальную эскадру, которая должна была развернуть операции в центральной части Тихого океана и, кроме того, сосредоточил на островах 1200 самолетов 1-го воздушного флота, правильнее сказать, все наличные силы авиации военно-морского флота. На случай американского нападения был выработан план решающего сражения в воздухе под названием операция «А», которая должна была быть осуществлена этими силами и оперативными соединениями, дислоцировавшимися в собственно Японии и на Филиппинах. Однако осуществлению этого оборонительного плана мешала недостаточная подготовленность японской армии и множество просчетов, допущенных японским командованием. Сухопутные войска только месяц находились на островах, и оборонительные укрепления были крайне запущены; авиация состояла из плохо обученных летных частей, переброшенных из метрополии; качество летного состава было низким, сложная система командования армией и флотом препятствовала осуществлению единых боевых действий. Кроме того, японская армия неправильно оценила обстановку: она предполагала, что высадка американской армии произойдет не раньше июля. В связи с этим при подготовке было сделано много промахов. Около половины японских авиационных частей участвовало в сражениях за остров Биак, а командующего армии в момент начала высадки союзников не оказалось на месте: он находился в командировке.
11 июня с воздушного налета подвижных отрядов флота началось американское наступление. 1-й воздушный [135] флот, то есть основные силы японской авиации, был уничтожен в одно мгновение. Из-за плохой службы оповещения и подготовки летного состава большая часть японских самолетов была уничтожена на земле. Добившись господства в воздухе, американская армия 15 июня силами двух дивизий начала высадку на главном острове — Сайпане. Находившаяся на острове японская дивизия оказала упорное сопротивление. Американская армия потеряла в боях на прибрежных позициях 2500 человек убитыми и ранеными, но благодаря поддержке авиации и корабельной артиллерии сумела захватить плацдарм на побережье.
Как только стало ясным намерение американцев произвести высадку на острове Сайпан с помощью подвижных соединений, Объединенная эскадра получила приказ рано утром 15 июня начать решительные боевые действия согласно плану операции «А». 19 и 20 июня развернулось морское сражение вблизи Марианских островов. Командующий Объединенной эскадрой адмирал Тоёда, предчувствуя, что эта операция явится последним решительным сражением с участием всех воздушных и надводных сил военно-морского флота, перед началом сражения обратился ко всем частям с посланием: «От одного этого боя зависит судьба империи». 19 июня одновременно с вылетом японской авиации с острова Гуам воздушные части, базировавшиеся на 9 авианосцев, которыми командовал вице-адмирал Одзава, пытались совершить налет на американский флот. Однако им преградили путь все наличные силы американских истребителей, и лишь небольшому числу японских самолетов удалось достичь неприятельского флота.
Между тем японская Объединенная эскадра понесла огромные потери в результате атак американской авиации и подводных лодок. Было сбито 640 самолетов, а американские подводные лодки потопили авианосцы «Тайхо» и «Сёкаку». На следующий день, 20 июня, американская авиация потопила авианосец «Хиё» и ряд других кораблей.
В разгар морского сражения у Марианских островов развернулась ожесточенная битва на острове Сайпан. [136]
Через 7–9 дней после высадки американских войск американские истребители стали использовать аэродромы внутри острова, а на 11-й день американцы овладели горой Тапотё, расположенной в центральной части острова. Поражение японского гарнизона было неминуемым. Ко 2 июля силы обороняющихся были исчерпаны, 4 июля американские войска прорвали последнюю оборонительную линию японцев. Сражение на острове Сайпан быстро подходило к концу. Ночью 6 июля остатки японских войск в количестве 3000 человек бросились на штурм американских позиций, располагавшихся перед ними по фронту, и были почти полностью уничтожены.
Таким образом, наземные бои на острове Сайпан закончились. В этих боях также осуществлялась пресловутая «тактика поголовной гибели», но все же 1612 человек сдались в плен. Это свидетельствовало о том, что в боевом духе японской армии происходили существенные изменения.
В тот момент, когда наземные бои приближались к концу, на северной оконечности острова Сайпан развернулись трагические события, которых еще никогда не видел мир. Толпы японцев, проживавших на острове, бросались с высокого утеса в море, где торчали заостренные кверху скалы, некоторые из них бросали в море своих детей. Японские солдаты загоняли в море большие группы людей, многие подрывали себя гранатами. Тех японцев, которые отказывались кончать жизнь самоубийством, пристреливали японские солдаты. Здесь погибло около тысячи человек. Гибель этих людей была не проявлением активной воли — «лучше смерть, чем позор плена», а трагедией отчаяния и утраты человеческого облика.
Провал операции «А» неизбежно приводил к прекращению помощи японским гарнизонам Гуама и Тиниана с моря и воздуха. Но американцы наступали на эти острова с исключительной осторожностью. Сражение на Сайпане было чрезвычайно ожесточенным: американская армия потеряла в этих боях 4412 человек убитыми и 12724 человека ранеными. В связи с этим американцы были не в состоянии одновременно вести бои на Сайпане [137] и Гуаме. Операция по захвату острова Гуам была временно отложена до окончания боев на Сайпане и до прибытия из Пирл-Харбора свежей дивизии американских войск, которая должна была усилить части, предназначенные для операции против острова.
В то время на острове Гуам находился гарнизон численностью до одной дивизии. Американские войска в течение двух недель до высадки десанта вели ожесточенный огонь из корабельных орудий по позициям японских войск, после чего 21 июля начали высадку силами двух с половиной дивизий. Вскоре им удалось захватить на острове плацдарм. Начались тяжелые продолжительные бои. 10 августа связь острова с внешним миром была прервана; большая часть японских войск численностью в 18500 человек погибла в боях и организованное сопротивление прекратилось. Оставшиеся в живых солдаты долгое время скрывались в густых горных лесах; прошло более двух лет после окончания войны, а некоторые из них все еще оставались в джунглях.
Тем временем 24 июля началась высадка американского десанта на острове Тиниан, расположенном южнее Сайпана. В ходе восьмидневных боев японский гарнизон острова был почти полностью уничтожен. Во время боев на острове Тиниан впервые в Тихоокеанской войне были использованы напалмовые бомбы, сбрасывавшиеся с самолетов для поддержки наземных войск. В результате этих боев японская армия потеряла около 10 тысяч человек убитыми и 250 человек пленными.
Таким образом, Марианские острова перешли в руки американской армии. На Сайпане, Гуаме, Тиниане был построен ряд крупных аэродромов. Уже 24 ноября 70 тяжелых бомбардировщиков Б-29 совершили с этих аэродромов налет на Токио. После этого налеты американской авиации с каждым днем становились все более ожесточенными.
Падение Тодзио
По мере того как ухудшалось военное положение, а жизнь населения приближалась к катастрофе, в народе стало появляться сомнение в целях войны, в глубине его [138] души поднималось недовольство против правительства и военщины. Первоначально оно приняло форму недовольства против правительства Тодзио. На фоне этого недовольства внутри правящих классов зашевелилась антитодзиевская группировка. Часть дзюсинов во главе с Коноэ Фумимаро, часть командования армии и флота, мечтавшие переложить всю ответственность за поражение на одного Тодзио, высшие руководители полиции, недовольные высокомерием жандармерии, утешали себя всякой руганью в адрес Тодзио или же строили различные планы замены кабинета путем дворцовых интриг.
Однако у них не было достаточной решимости во что бы то ни стало сменить власть Тодзио. Одно время они носились с идеей замены Тодзио принцем Хигасикуни. Тогда Коноэ заявил: «Пусть лучше остается Тодзио. Конечно, если его замена изменит ход войны в благоприятную для нас сторону, то это надо сделать. Но если его нельзя сместить, то и это неплохо — ведь весь мир ненавидит Тодзио так же, как он ненавидит Гитлера, поэтому всю ответственность можно будет возложить на него».{365}
Таким образом, эти силы ни за что не хотели поступиться своей безопасностью, не решались взять на себя ответственность, нисколько не задумывались о страданиях народа.
Открыто выступали против Тодзио только правые — Накано Масатакэ, Исихара Кандзи и другие. Но и они пошли на это потому, что принадлежали к той же компании, что и Тодзио, и были заинтересованы в ведении войны с тех же позиций, что и он. Поэтому они могли ничего не бояться. Они стремились подменить ответственность за развязывание войны ответственностью за военное поражение и все недовольство народа войной и правящими классами обратить на одного Тодзио. Но стоило Накано, решившему сыграть роль спасителя страны, выступить в октябре 1943 года с критикой кабинета Тодзио и начать тем самым наступление дзюсинов против Тодзио, как он был арестован жандармерией. В связи [139] с открытием сессии парламента его быстро отпустили домой, но так и не приступив к решительной борьбе, Накано совершил бессмысленное самоубийство.
Перед лицом такой непопулярности в народе и противодействия со стороны правящих классов Тодзио развил лихорадочную деятельность. В марте 1944 года, когда военное положение еще более ухудшилось, Тодзио, и без того совмещавший портфели премьер-министра и военного министра, под предлогом необходимости объединения военного командования и государственного управления взял на себя обязанности начальника Генерального штаба, а морской министр Симада по совместительству занял должность начальника Главного морского штаба.
Таким образом, сконцентрировав в своих руках всю политическую и военную власть, Тодзио фактически стал диктатором. Народ начал говорить о «бакуфу{366} Тодзио». И все же Тодзио никак не удавалось добиться единства военного командования и государственной власти, между которыми зияла широкая пропасть. Морской министр Симада, не делавший ни шагу без указаний Тодзио, получил кличку «адъютант Симада». В военно-морских кругах, которые постоянно соперничали с армией, росло сильное недовольство своим морским министром.
Падение острова Сайпан еще более усилило недоверие народа к правительству Тодзио. Всем было ясно, что правительство полностью утратило популярность. Однако Коноэ и его сторонники и на этом этапе стремились удержать Тодзио у власти. Они считали, что поскольку народу ничего не известно о приближающемся поражении, то, если сейчас сменить кабинет Тодзио и искать мира с союзниками, народ их не поддержит. Они говорили: «Как это ни печально, но чтобы народ понял нас, нужно, чтобы он несколько раз подвергся бомбардировке, чтобы враг высадился в Японии, а до тех пор надо повременить со сменой кабинета»{367}. [140]
Несмотря на все эти разговоры, сторонники Коноэ в большей степени, чем правительство Тодзио, беспокоились о том, как бы помешать критике войны со стороны народа. Хосокава Морисада, ведавший информацией в группе Коноэ, требовал, чтобы Информационное управление привлекало к ответственности газеты, которые «во внешне ничем не выделяющихся статьях пропагандируют красные идеи» — пишут, например, что сила советских офицеров в том, что они выходцы из трудящихся или сообщают, что на совещании прокуроров говорилось о высших слоях общества как об источнике спекуляции. Хосокава указывал также, что газеты излишне злоупотребляют вежливыми оборотами при упоминании императорской семьи и что это, наоборот, свидетельствует о потере уважения к ней{368}.
Таким образом, Коноэ и его приспешники — представители из поколения в поколение паразитирующего класса — ничего не хотели предпринимать и только и думали о том, как бы загребать жар чужими руками. По сравнению с ними Окада Кэйсукэ и ряд других дзюсинов действовали более активно, стремясь путем смены кабинета Тодзио спасти от кризиса все правящие классы. Узнав о существовании подобных планов, Тодзио предпринял последние усилия, чтобы путем переформирования кабинета ослабить недовольство и продлить свою власть.
13 июля, когда Тодзио встретился с Кидо и сообщил ему о своем намерении реорганизовать кабинет, Кидо ответил ему: «В настоящее время все озабочены не реорганизацией кабинета, а тем, все ли в порядке с организацией верховного командования». Кидо выдвинул три предложения: 1) разделить посты начальника Генерального штаба и военного министра; 2) сместить морского министра; 3) создать кабинет национального единства, включив в него дзюсинов. Эти три пункта были выработаны группой дзюсинов (при их выработке особую активность проявили Окада и Ионай), после чего были переданы Кидо. В разговоре с Тодзио Кидо намекнул, [141] что император одобряет этот план: «Такова верховная воля», — сказал он{369}. Тодзио волей-неволей пришлось подчиниться.
В отношении первого и второго предложений Тодзио выдвинул следующий план распределения постов: Тодзио — военный министр, Усироку Дзюн — начальник Генерального штаба (до этого Усироку занимал пост заместителя начальника), Савамото Ерио — морской министр, Симада — начальник Главного морского штаба, но 17 июля в качестве начальника Генерального штаба трону был «секретно представлен» главнокомандующий Квантунской армией Умэдзу Ёсидзиро, а на пост морского министра неожиданно назначен Номура Наокуни, являвшийся до этого командующим военно-морским районом Сасэбо; Симада остался на посту начальника Главного морского штаба.
Вечером 17 июля состоялась церемония введения Номура в должность. Таким образом, Тодзио добился успеха на первом этапе переговоров с дзюсинами без особого ущерба для своего положения. Однако его планы шли дальше: чтобы укрепить свой кабинет, Тодзио намеревался отстранить Кдси Нобусукэ и включить в состав кабинета двух дзюсинов — Ионай и Абэ{370}. Но когда Киси предложили «уйти с почетом», тот, заранее проинструктированный дзюсинами, не согласился уйти в отставку один, а потребовал общей отставки кабинета. С другой стороны, Ионай, Абэ, Хирота, которым было предложено войти в кабинет в качестве министров без портфелей, заявили о своем отказе. Дзюсины прибегли к довольно изощренному приему, чтобы поставить Тодзио в безвыходное положение: выдвинув условие о включении дзюсинов в кабинет, они в то же время отказывались войти в него. Вечером 17 июля они собрались в особняке Хиранума, чтобы окончательно добить Тодзио. Среди собравшихся были Вакацуки, Окада, Хирота, Коноэ, Абэ, Ионай, Хиранума и другие.
Настроение собравшихся можно было выразить следующими [142] словами: «Сначала должен уйти Тодзио». Всеобщее мнение было сформулировано в декларации с требованием отставки кабинета Тодзио. Один лишь Абэ, дружески расположенный к Тодзио, предлагал сначала «предупредить его». В декларации говорилось: «В настоящее время реорганизация кабинета нисколько не облегчит тот тяжелый путь, перед которым стоит страна. Необходимо создать сильный кабинет национального единства, который был бы в состоянии пробивать дорогу, выражая всеобщую волю народа»{371}. В тот же вечер Окада вручил декларацию Кидо. Кидо сочувствовал дзюсинам, но в то же время опасался Тодзио. Он сказал, что «поскольку о документе просят доложить Его величеству, этот вопрос требует тщательного рассмотрения». Лишь после того как Окада заверил, что документ носит информационный характер, Кидо успокоился и принял декларацию. Узнав о сговоре дзюсинов, Тодзио, наконец, вынужден был отказаться от реорганизации кабинета и утром 18 июля, окруженный торжествующими врагами, ушел вместе со всем кабинетом в отставку. Это произошло ровно через 4 года после того, как он 18 июля 1940 года прибыл в Токио в качестве военного министра в кабинет Коноэ.
Наконец-то рухнула диктатура Тодзио. Хотя конец ей положила дворцовая интрига дзюсинов, сила, заставившая этих трусливых старцев решиться на такой шаг, поднялась из толщи народа. Такой силой явился рост недовольства властью Тодзио. В военном режиме японского империализма появилась трещина.
Поражение на Филиппинах и ударные отряды специального назначения (отряды смертников)
После падения Марианских островов усилились воздушные налеты американской авиации, начавшей использовать эти острова в качестве базы, на территорию Японии. Одновременно с этим на всех фронтах развернулось общее контрнаступление союзных армий, которое [143] должно было нанести последний удар по вооруженным силам Японии. Наступление американских войск, начавшееся после падения Гуадалканала, развивалось из центральной части Тихого океана и из района Новой Гвинеи в направлении Филиппинских островов. Целью этой операции, охватившей всю западную часть Тихого океана от Марианских островов до острова Биак у северо-западной оконечности Новой Гвинеи, было наступление на Филиппины. Американские войска должны были сломить предполагаемое сопротивление японской авиации и флота в период высадки и занять Филиппинские острова. Срок начала операции обсуждался в сентябре на конференции в Квебеке. На основании данных разведки боем, проведенной в августе — сентябре силами 3-го американского флота, было решено начать операцию 20 октября.
Избрание Филиппин объектом предстоящего наступления американской армии определялось сочетанием политических соображений (успехи партизанского движения на островах, необходимость выполнить обещание относительно их освобождения и т. д.) с требованиями стратегического порядка: занятие Филиппин вело к полной изоляции Японии от стран Юго-Восточной Азии.
Японская Главная ставка также рассматривала Филиппины как район предстоящих военных действий, но в то же время считала возможной непосредственную атаку американских войск на территорию самой Японии.
В соответствии с этими соображениями 24 июля был принят план операций «Сёгосакусэн» (в четырех вариантах), согласно которому военные приготовления предполагалось развернуть на обоих направлениях. С этой целью на Филиппинах была создана 14-я армейская группа под командованием генерала Ямасита Томофуми, которая в спешном порядке приступила к подготовке операции. Однако трудно было скрыть слабость этого направления. Экспедиционная армия настаивала на том, что судьба Филиппин решится в сухопутных сражениях на Лусоне, в то время как Главная ставка делала упор на сражения в воздухе. Предполагалось, что американская армия высадится на Минданао в январе 1945 года, [144] а на Лусоне — лишь в марте, поэтому подготовка к отражению десанта фактически не велась.
Ошибка в определении срока высадки американцев на Минданао, недостаточная подготовленность обороны усугублялись тем, что в результате неоднократных поражений японская армия утратила свой боевой дух, всюду ей чудилась опасность, она, как говорится, боялась дуновения ветра и крика журавля. Так, 9 августа командующий военно-морскими силами в Давао (на острове Минданао) издал приказ, в котором говорилось о том, что «завтра возможна высадка противника». На следующее утро наблюдательный пост, приняв волнение у входа в бухту за неприятельские десантные катера, доложил о высадке американцев. После этого известие о высадке начало разрастаться; во всей армии поднялся переполох. 1-й воздушный флот доложил о «камуфлированных вражеских танках-амфибиях». По Объединенной эскадре был издан приказ о готовности по плану операции «Сёгосакусэн-1», сухопутные войска вызвали с Хальмахеры авиачасти{372}. Командующий военно-морскими силами в Давао был привлечен к ответственности и смещен со своего поста.
9 сентября с целью прикрыть фланг армии, наступавшей на Филиппины, американские подвижные отряды атаковали остров Окинава, 12 октября ожесточенной атаке подвергся остров Тайвань. Объединенная эскадра контратаковала союзников силами авиации. 12 октября 2-й воздушный флот, развернувший операции в южной части острова Кюсю, в составе 450 самолетов завязал воздушные бои в районе Тайваня. В боях, продолжавшихся до 15 октября, японская авиация потеряла свыше 300 самолетов, но не смогла нанести существенного урона подвижным соединениям американцев, которые 16 октября продвинулись в район восточнее Филиппин. Было доложено, что американский флот почти полностью уничтожен. Главная ставка объявила о большой победе в воздушных боях над Тайванем. Военщина, которая [145] постоянно обманывала народ, неминуемо должна была обмануть саму себя. Главная ставка и особенно армия уверили себя в том, что американские подвижные соединения действительно разгромлены. Такой самообман привел к гибельной ошибке: когда началась высадка американцев на острове Лейте, туда, несмотря на отсутствие поддержки с воздуха, были посланы крупные силы.
17 октября американская армия начала высадку на острове Сулуан в восточной части залива Лейте. 20 октября американский 7-й флот, состоявший в общей сложности из 650 боевых единиц, в том числе из 18 авианосцев, 6 линейных кораблей, 53 транспортных и 54 грузовых судов, начал высадку на острове Лейте. 3-й флот прикрывал высадку с севера. План операций японского флота предусматривал вторжение в район высадки силами 2-го флота, в состав которого входили два крупнейших линейных корабля — «Мусаси» и «Ямато» (флотом командовал вице-адмирал Курита), контрдесант в районе высадки американцев силами 5-го флота и, наконец, отвлекающие действия морских подвижных отрядов (4 авианосца) на севере. Главная ставка решила дать здесь, на Филиппинах, последнее решительное сражение, бросив в него все силы японского флота. Уже 23 октября 2-й флот, направлявшийся с юго-запада к острову Лейте, подвергся атаке американских подводных лодок, в результате которой были потоплены корабли «Атаго» и «Мая». 24 октября самолетами противника был потоплен линкор «Мусаси», а линкор «Ямато» и другие подверглись торпедной атаке.
В 1 час ночи 25 октября Объединенная эскадра, получив приказ главнокомандующего «атаковать врага всеми силами с верой в небесное провидение», двинулась на юг вдоль острова Самар и в 6.40 вошла в соприкосновение с американским флотом.
Но даже 18-дюймовые орудия «Ямато» не помогли японскому флоту нанести решительный удар противнику. Под непрерывными атаками с воздуха, не имея возможности точно определить местонахождение противника, флот так и не смог атаковать Лейте и отступил. В этот же день в 1 час дня главные силы подвижных отрядов, [146] имевшие задачу отвлечь противника на севере, направились к острову Лейте, но подверглись воздушному нападению и были разгромлены, потеряв к 3 часам 4 авианосца. 5-й флот, действовавший в качестве ударного соединения, двигался с юга к острову Лейте с целью высадки контрдесанта. В полночь 24 октября 5-й флот прорвался в пролив Суригао, но был встречен концентрированным огнем и почти полностью уничтожен.
Таким образом, к 27 октября японские военно-морские силы, будучи не в состоянии атаковать американские войска, высадившиеся на острове Лейте, поспешили вернуться на свои базы. В этом морском сражении было потоплено 3 японских линейных корабля, 4 авианосца, 9 крейсеров, 8 эскадренных миноносцев. Удар был настолько тяжел, что не могло быть и речи о воссоздании Объединенной эскадры. Говорят, что причиной этого поражения явилась трусость командиров, что выразилось, например, в отходе флота вице-адмирала Курита, но скорее сам план операции, согласно которому в безрассудную атаку были брошены главные силы флота, когда господство в воздухе было в руках противника, свидетельствовал о порочности тактики японской армии.
В это время способность японского командования управлять войсками и правильно оценивать обстановку была совсем парализована и, как это мы уже видели на примере «инцидента с морской зыбью», произошедшего в Давао, всей армией владел панический страх. Отход соединения вице-адмирала Курита — это лишь один из таких примеров. Исключительная слабость японской авиации принимала все более угрожающие размеры — авиация, совершавшая налеты на остров Лейте, теряла ежедневно 20–25 самолетов, в то время как ежедневное пополнение составляло лишь 10 самолетов. Чтобы как-нибудь восполнить эту слабость, против острова Лейте впервые были брошены так называемые «ударные отряды специального назначения» (отряды смертников), но сколько-нибудь существенного результата они не дали. Американская армия была застигнута врасплох первыми налетами смертников, но потом с презрением называла их «атаками самоубийц». В военно-морских [147] кругах говорили о якобы добровольном характере этих «специальных атак», в действительности же они совершались по приказу — это ясно хотя бы из того факта, что в то время велись исследовательские работы по созданию ракетных снарядов, управляемых человеком. Такая тактика была предложена еще в июле 1944 года командующим японской армией, разбитым на Марианских островах, — это достаточно для того, чтобы навести на мысль о том, что подобный способ атаки начал изучаться довольно давно{373}. Пропаганда трубила о том, что «специальные атаки» берут начало с нападения на Гавайские острова, а император не жалел слов похвалы и ободрения для «смертников». Впоследствии эта варварская «тактика» стала единственным «тактическим» средством японской военщины, которая с отчаянием утопающего хваталась за эту соломинку. Когда американская армия высадилась на острове Лусон, командующий 4-м воздушным флотом на Филиппинах, генерал-лейтенант Томинага Кёдзи (в начале войны — заместитель военного министра), неоднократно бросавший в атаку молодых летчиков-смертников, покинул свои войска, не имея на то приказа, и на уцелевшем самолете обежал на Тайвань.
План наступления против американских войск, высадившихся на острове Лейте, подвергался постоянным изменениям из-за споров между штабом 14-й армейской группировки, настаивавшим на первоочередном значении боев на острове Лусон, Главной ставкой и штабом войск южного направления, которые считали необходимым дать решительный бой на Лейте. В связи с этим решение о концентрации на острове Лейте 5 дивизий и одной бригады было принято лишь 25 октября. Но во время многочисленных рейсов под огнем неприятельской авиации большая часть транспортов была потоплена. Если 26-й дивизии и удалось добраться до берега, то оказалось, что высадились только люди, а оружие осталось на морском дне. 16-я дивизия, оборонявшая остров [148] Лейте с самого начала боев, была сразу же разгромлена американскими войсками, имевшими подавляющее превосходство. Судьба острова Лейте была решена. Японская армия не только лишилась остатков главных сил флота и авиации, она понапрасну потеряла в море и на острове Лейте 5 дивизий, на которых держалась оборона Филиппин, что привело к ослаблению гарнизона острова Лусон. Так военные действия все ближе подступали к Лусону.
9 января 1945 года, когда 14-я армейская группировка, основные силы которой были переброшены на остров Лейте, не успела еще как следует подготовить оборону Лусона, 6-я американская армия под прикрытием 850 кораблей 7-го флота начала высадку на острове в районе залива Лингаен. 14-я армейская группировка, утратившая веру в благополучный исход открытого сражения, приняла решение прибегнуть к тактике затяжной войны в горных районах, бросив на это 90 тысяч человек. Но затяжная война во внутренних районах острова без поддержки местного населения не могла привести к успеху. Особенно затрудняли действия японских войск партизанские отряды. 6 февраля американские войска вышли к пригородам Манилы, а 23 февраля ворвались в город. Японские части, покидавшие Манилу, устроили в городе резню местного населения, которая по своей жестокости могла сравниться только с массовой резней, устроенной японской армией в Нанкине. В Маниле было зверски убито несколько десятков тысяч мирных жителей: тысячи людей подверглись пулеметному обстрелу, некоторых сжигали заживо, обливая бензином в целях экономии боеприпасов. Это было варварское злодеяние. Совершила его империалистическая армия, которая, попав в отчаянное положение, потеряла всякий человеческий облик и превратилась в обезумевшего от крови зверя.
В марте — апреле японская армия была загнана в горные районы, а в середине июня она уже была почти полностью разгромлена. В горных районах бродили изголодавшиеся японские солдаты и офицеры, оставшиеся от разбитой армии, они дрались друг с другом из-за пищи и становились буквально людоедами. Это была адская [149] жизнь. В разгроме японской армии большую роль сыграла также Хукбалахап — организация, которая с момента вторжения японской армии вела против нее партизанскую борьбу. В 1943 году Хукбалахап организовала объединенные отряды для обороны населенных пунктов. Неся военные функции, эти отряды в тоже время являлись для сельских жителей школой демократического воспитания. В центральной части острова Лусон образовался своего рода Освобожденный район; жители этого района срывали снабжение японских войск продовольствием, выдвинув лозунги: «Не давать врагу риса!», «Защитим народное продовольствие!» В ноябре 1944 года японская армия провела крупные карательные операции с целью обеспечить безопасность тыла на случай высадки американских войск, но успеха не добилась{374}. Когда началась оккупация Филиппин американцами, Хукбалахап, считавшая американскую армию своим «союзником, поскольку она была союзником прогрессивных сил, разгромивших оплот фашизма в Европе», мешала продвижению японских войск, разрушая дороги, мосты, тоннели. Бойцы Хукбалахапа освобождали американцев из японского плена, проводили активные действия в центральной части острова Лусон с целью помочь сражающимся частям 6-й американской армии.
За всю эту деятельность американцы отблагодарили Хукбалахап беспощадными репрессиями.
Утрата Филиппин по времени совпала с полным разгромом японской армии в Бирме. Японская армия, пытавшаяся после поражения под Импхалом установить фронт на рубеже реки Иравади в Центральной Бирме, оказалась зажатой в клещи между англо-индийской армией, наступавшей с запада, американо-китайской армией, двигавшейся с севера, и гоминьдановской армией, наступавшей с северо-запада. В феврале 1945 года после разгрома в битве под Мэйктила (эта битва началась с форсирования реки Иравади бронетанковым корпусом англичан) японская армия начала распадаться [150] по всему фронту. К тому же 27 марта под руководством Антифашистской лиги народной свободы бирманская армия подняла антияпонское восстание. Бирманские части ударили в тыл отступающей японской армии, довершив ее поражение. В начале мая был освобожден Рангун, японская армейская группировка в Бирме, состоявшая из 10 дивизий и насчитывавшая 300 тысяч солдат и офицеров, сократилась до одной трети, и, потеряв большую часть захваченной территории Бирмы, распалась.
Китай в конце войны
В это время в Китае разваливались и отступали гоминьдановские армии в ходе предпринятой японцами операции по обеспечению непрерывной линии коммуникаций на материке. Это вызвало внутри страны и за ее пределами открытую критику позиции, занятой чуньцинским правительством в борьбе против Японии. Антикоммунистическая политика Чан Кай-ши, проводившаяся им после вступления Китая в стратегическое соприкосновение с японской армией, принимала все более злостный характер. Саботируя военные действия против Японии, чанкайшисты неоднократно совершали бандитские налеты на 8-ю и Новую 4-ю армии, усиливали блокаду Освобожденных районов. В районах, контролируемых чунцинским правительством, была значительно усилена диктатура и политика репрессий. Гонения обрушивались не только на коммунистов, репрессиям подвергались даже либералы. У населения были отняты все свободы: свобода слова, мысли. Среди народа росло недовольство. Районы, находившиеся под властью Гоминьдана, были полны брожения и мрака. В такой обстановке и началось наступление японской армии.
4 мая 1944 года 3 тысячи студентов Куньмыня на митинге, посвященном годовщине событий 4 мая, приняли резолюцию, требовавшую от чунцинского правительства демократии и свободы. Своими действиями они выразили растущее недовольство народа мрачным господством Чан Кай-ши. 21 июля в южной части провинции [151] Хэнань, на фронте, где началось наступление японской армии, несколько десятков тысяч человек подняли восстание против прогнившей гоминьдановской армии и гоминьдановских чиновников. Чтобы продолжать сопротивление японцам, они организовали крестьянскую армию спасения отечества.
Сложившаяся обстановка напугала американского генерала Стилуэлла, который, будучи начальником Объединенного штаба американской, английской, голландской и китайской армий, должен был помогать Чан Кайши в руководстве военными операциями. Стилуэлл опасался, что ослабление сопротивления Китая японской армии невыгодно отразится на войне против Японии, а падение чунцинского правительства нанесет ущерб послевоенной американской политике в отношении Китая. Поэтому он выступил с резкой критикой Чан Кай-ши, обвинив его в том, что вместо борьбы против Японии, он отдает предпочтение антикоммунистической политике и усилению своей диктатуры. В июле 1944 года Рузвельт направил Чан Кай-ши послание, в котором предлагал предоставить Стилуэллу право командования всеми войсками союзников в Китае, в том числе и войсками китайских коммунистов с тем, чтобы осуществить операции, необходимые для приостановки наступления японской армии. Однако Чан Кай-ши считал, что передача Стилуэллу, высоко ценившему боевую мощь китайской коммунистической армии, всех полномочий по руководству боевыми операциями подорвет его собственный авторитет в гоминьдановском правительстве. Поэтому он для виду выражал согласие с предложением Рузвельта, но ответ каждый раз откладывал. Отношения между Чан Кай-ши и Стилуэллом неуклонно ухудшались. В конце сентября Стилуэлл, наконец, сделал следующее заявление: «У Чан Кай-ши нет никакого желания предпринимать дальнейшие усилия для ведения войны... Он не думает ни о создании истинно демократического режима, ни об организации единого фронта с коммунистами. Главной помехой на пути к единству Китая и искреннему сотрудничеству для борьбы против Японии является сам Чан Кай-ши... [152]
В настоящее время он держится на однопартийном правительстве, на реакционной политике, а также на подавлении демократических мыслей, которое осуществляется им при активной помощи его тайной полиции. Единственной целью такой тактики (тактики оттягивания) является сохранение его нынешнего положения»{375}.
Поддерживая точку зрения Стилуэлла и стремясь передать в его руки командование всей китайской армией, американское правительство рассчитывало на то, что после изгнания из Китая японских империалистов американцы смогут легко заполучить их наследство. Но позднее, когда стало очевидным поражение японской армии и исключалась возможность ее наступления на Чунцин, их стало интересовать в первую очередь не усиление способности Китая к сопротивлению, а подавление Коммунистической партии Китая. Правящие круги США опасались, что если ведущая роль в войне против Японии перейдет к коммунистам, то будет утрачена надежда на закабаление Китая после ухода японцев. Первым признаком такой перемены в американской политике по отношению к Китаю явилась посылка в Китай в августе 1944 года личного представителя президента Патрика Хэрли. Вслед за этим, 9 августа, последовало смещение Стилуэлла. Перед Хэрли была поставлена новая задача — предотвратить развал гоминьдановского правительства, поддержать Чан Кай-ши как главу Китайской республики и генералиссимуса и под его контролем использовать китайскую коммунистическую армию для разгрома Японии. Вначале, чтобы представить дело так, будто Чан Кай-ши готов пойти на некоторые уступки китайским коммунистам, Хэрли в ноябре отправился на самолете в Яньань, где имел беседу с Мао Цзэ-дуном. Хэрли согласился с предложением китайской компартии упразднить диктатуру одной партии и создать демократическое коалиционное правительство. По этому поводу было решено заключить между Гоминьданом и гоминьдановский правительством, с одной стороны, и Коммунистической [153] партией — с другой, соглашение из пяти пунктов. Но у Хэрли, вновь вернувшегося в Чунцин, не было никакого намерения урегулировать отношения между Гоминьданом и Коммунистической партией в соответствии с этим соглашением. Проект соглашения из трех пунктов, выработанный в ходе неоднократных совещаний между Хэрли и Чан Кай-ши и противопоставленный проекту соглашения из пяти пунктов, был направлен на то, чтобы взамен мнимых политических уступок со стороны Гоминьдана вручить Чан Кай-ши власть, которая позволила бы разоружить коммунистическую армию под предлогом создания единой китайской армии. Этот фарс, сыгранный Хэрли и Чан Кай-ши, привел только к ухудшению отношений между коммунистами и Гоминьданом. После переговоров Чан Кай-ши с целью укрепления своего диктаторского режима сместил ряд видных членов чунцинского правительства.
На открывшейся в середине сентября сессии Национально-политического совета представитель Коммунистической партии Китая Линь Бо-цюй широко информировал народные массы о ходе переговоров между Гоминьданом и Коммунистической партией и внес на повестку дня сессии важнейший вопрос о реорганизации правительства и верховного командования. Это предложение встретило горячую поддержку не только всех патриотов района Чунцин-Чэньду, но и всего китайского народа. 24 сентября Фын Юй-сян, Шао Ли-цзы, Хуан Янь-пэй, Шень Гоу-жу и другие, всего более 500 представителей различных партий, группировок и слоев общества, потребовали реорганизации гоминьдановского правительства и создания коалиционного правительства. 1 октября несколько тысяч человек, собравшихся на траурную панихиду, посвященную памяти незадолго перед этим умершего в Шанхае Цзоу Тао-фыня, выкрикивали антифашистские лозунги и выступали с требованием демократических свобод.
Но клика Чан Кай-ши не хотела и слышать этих требований народных масс Китая. Национально-политический совет постарался похоронить предложение компартии. Феодальная, фашистская диктатура Чан Кай-ши [154] принимала все более грубые формы. Даже такие уважаемые всеми люди, как профессора Юго-западного объединенного университета Вэнь И-да и Чжань Си-ин, были изгнаны со своих постов и переданы под специальный надзор полиции. Но никакое насилие не могло заставить замолчать китайских демократов-патриотов. В январе Демократическая лига Китая вновь опубликовала декларацию, обращенную ко всему народу, в которой содержалось требование немедленно ликвидировать однопартийную диктатуру Гоминьдана. Усиливая репрессии, Чан Кай-ши в то же время заявил о созыве 12 ноября съезда народных представителей для осуществления конституционной политики, но это не могло удовлетворить требований народа. Американский империализм, представленный Хэрли, разоблачил свою сущность, выступив в начале апреля с заявлением о прекращении сотрудничества с Коммунистической партией Китая и о необходимости ликвидации ее завоеваний. Америка также стремилась к тому, чтобы советское правительство заключило договор о дружбе и союзе с чанкайшистским правительством и таким образом официально подтвердило, что оно поддерживает власть Чан Кай-ши. Тем самым американцы пытались помешать китайским коммунистам критиковать Чан Кай-ши. В начале июня Сун Цзы-вэнь, незадолго перед этим (в конце мая) вступивший на пост председателя Исполнительного юаня гоминьдановского правительства, вылетел на самолете в Москву, где имел ряд бесед со Сталиным, которые положили начало переговорам о заключении советско-китайского договора о союзе. Этот договор был подписан 14 апреля 1945 года. Но его заключение не означало, что Советский Союз признал диктаторскую политику Чан Кай-ши. СССР еще раз открыто подтвердил свое дружеское отношение к китайскому народу.
В то время как на территории, находившейся под контролем Чунцина, становились все громче требования о реорганизации Гоминьдана, ширился фронт Освобожденных районов, а успешные локальные контратаки приводили к огромным потерям в японской армии. Освобожденные районы настолько разрослись, что занимали теперь [155] 19 провинций Северо-Восточного, Северного, Центрального, Южного и Северо-Западного Китая, в которых проживало в общей сложности около 100 миллионов человек. Открывшийся в последней декаде апреля 1945 года в Яньани 7-й съезд Китайской коммунистической партии перед лицом генерального контрнаступления призвал весь китайский народ к сплоченности в деле строительства нового независимого, свободного, демократического, единого Китая. В начале съезда Мао Цзэдун выступил с политическим отчетом «О коалиционном правительстве», в котором наметил общую программу Китайской коммунистической партии в период строительства новой демократии и конкретный план антияпонского сопротивления на данном этапе. Мао Цзэ-дун еще раз заявил, что Коммунистическая партия Китая приложит все усилия для создания демократического коалиционного правительства и осуществления его демократической программы. Положения, высказанные Мао Цзэ-дуном в докладе «О коалиционном правительстве», целиком соответствовали чаяниям всего китайского народа, требовавшего демократических свобод и ликвидации однопартийной диктатуры Гоминьдана. И у американского империализма, и у чанкайшистской клики уже не было сил, чтобы расколоть союз широких масс китайского народа и Коммунистической партии. Доклад «О коалиционном правительстве» заканчивался следующими словами:
«Товарищи, я твердо верю, что с такой партией, как Коммунистическая партия Китая, имеющей опыт трех революций, мы сможем выполнить стоящие перед нами великие политические задачи.
Тысячи тысяч борцов уже героически принесли в жертву свои жизни во имя интересов народа. Поднимем же выше их знамя, пойдем вперед по обагренному их кровью пути!
Уж близок день, когда родится Китай новой демократии! Так вперед же, навстречу этому великому дню!»
И действительно, этот день был близок. С апреля по август 1945 года территория Освобожденных районов расширялась с поразительной быстротой. Атаки 8-й армии [156] в Северном Китае вынуждали японцев покидать один опорный пункт за другим. Японская армия уже не решалась действовать небольшими частями, крупные части отсиживались в городах, расположенных вдоль железных дорог. Экономика оккупированных районов переживала период полного упадка и страдала от разрушительной инфляции. Восьмилетнее господство японского империализма на китайском театре военных действий еще до 15 августа находилось на краю катастрофы.
Иводзима и Окинава
В декабре 1944 года Главная ставка уже отказалась от своего плана продолжать бои на острове Лейте. Был принят «План руководства войной на середину 1945 года»{376}. В нем впервые появилась мысль о «решительном сражении в метрополии» в ответ на нападение союзных войск на территорию собственно Японии. В этом плане говорилось: «Продолжая решительные усилия в области ведения войны и рассчитывая на благоприятный поворот в военных событиях, империя в то же время немедленно создаст систему активной обороны, опирающуюся на Японию, Маньчжурию, Китай, и будет упорно вести затяжную войну». После определения основного стратегического курса в плане излагались конкретные меры по проведению решительного сражения в метрополии и сохранению государственного строя: «1) Перестроить систему организации народа и осуществить его всеобщее вооружение с тем, чтобы довести до предела его насыщение политической силой и создать совершенную оборону территории государства; 2) неуклонно осуществляя государственный контроль над важнейшими отраслями производства и транспортом, реорганизовать их с целью полной военизации; 3) ликвидировать все ненужные и маловажные отрасли в политической, экономической, культурной и военной областях и мобилизовать все усилия на укрепление государства и военного потенциала [157] как с материальной, так и с духовной стороны; 4) принять необходимые меры для приведения системы местной администрации в точное соответствие с оборонительными операциями, осуществляемыми армией»{377}.
Таким образом, уже в начале 1945 года был принят «курс на решительное сражение в метрополии». Предполагалось, что союзная армия в середине 1945 года высадится на территории Японии, и в связи с этим было решено подготовиться к отражению нападения. Окончательный план мероприятий был изложен в «Программе чрезвычайных мер, необходимых для достижения победы». Этот план, принятый 25 января на заседании Высшего совета по руководству войной, представлял собой дальнейшую конкретизацию предыдущего плана. Он предусматривал конкретные меры по консолидации государственной политики и военного руководства, а также по сплочению Японии, Маньчжурии и Китая. Цель этих мероприятий заключалась в обеспечении производства вооружения (в первую очередь самолетов), материалов, жидкого топлива, судов, подвижного состава железных дорог, продовольствия, а также в обеспечении противовоздушной обороны, готовности транспорта и снабжения необходимым количеством рабочей силы.
Таким образом, безрассудная идея «решительного сражения на территории Японии» постепенно начинала осуществляться. Но, как уже говорилось выше, разрушение производства в результате участившихся воздушных налетов и ухудшение условий жизни народа, естественно, вели к резкому сокращению производительных сил. Определившиеся еще в довоенное время противоречия внутри самой системы управления (соперничество между армией и флотом, разногласия между правительством и верховным командованием и т. д.) препятствовали нормальному осуществлению административных функций. И хотя в план был внесен пункт, в котором говорилось, что «будут предприняты усилия для облегчения жизни народа путем чистки черного рынка, улучшения системы снабжения и т. д.», уже нельзя было ожидать, что [158] народ, начавший осознавать противоречия, вызванные войной, примет активное участие в осуществлении подобного рода проектов.
Говорят, что в тот момент, когда вырабатывалась концепция решительного сражения в метрополии, Главная ставка предполагала, что предстоящее наступление американской армии развернется по одному из двух направлений: или же, используя в качестве базы Филиппины, она высадится на юге Китая, создаст там авиационные базы, после чего будет наступать на остров Окинава; или же сразу высадится на островах Огасавара, после чего двинется в направлении Окинавы и Тайваня{378}. В действительности же американская армия стремилась создать плацдарм в южной части островов Огасавара — на острове Иводзима. 19 февраля 1945 года американские войска высадились на этом острове. Главная ставка считала этот остров одним из звеньев в цепи обороны Японии, учитывая его важное стратегическое значение как промежуточного пункта, находящегося на расстоянии 1200 км от Токио и от Сайпана. Но нехватка самолетов, отдаленность от баз вынудили японское командование отказаться от активной обороны острова и прибегнуть к «тактике затяжных и кровопускательных боев с использованием подземных укреплений». Положение острова было трагическим. Весь гарнизон острова состоял из 9 батальонов пехоты, 23 танков, 600 орудий разных калибров и насчитывал в общей сложности 23 тысячи человек. Запас продовольствия был на два месяца.
Рано утром 16 февраля подвижные отряды американской армии одновременно с воздушным налетом самолетов Б-29 на Токио начали ожесточенный артиллерийский обстрел острова Иводзима с кораблей. 19 февраля началась высадка десанта с помощью 130 кораблей. К 11 часам утра на остров были высажены войска численностью [159] в 10 тысяч человек и свыше 200 танков. Сопротивление японских войск было настолько ожесточенным, что 20 февраля американцы дали открытым текстом телеграмму, в которой говорили о больших потерях и просили подкрепления. Но построенные на побережье острова железобетонные укрепления были полностью разрушены, а 21 февраля произошла третья по счету высадка американских войск, их береговой плацдарм к 23 февраля был расширен до 2 километров в глубину. К этому времени американцы захватили позиции на горе Сурибатияма, к 26 февраля была уничтожена половина оружия японской армии, ее людские потери составили 50 процентов наличного состава. К 2 марта японцы потеряли гору Мотояма, где находился аэродром и важнейшие укрепления, и организованное сопротивление японской армии прекратилось. После ожесточенных боев, во время которых японцам один раз даже удалось отбить гору Сурибатияма, японская армия была вынуждена укрыться в укрепленных пещерах. Американские танки выжигали японцев огнеметами. 17 марта японские войска на острове Иводзима были полностью уничтожены — в этот день они отправили последнюю телеграмму.
Во время боев у острова Иводзима японская авиация не смогла нанести сколько-нибудь существенных потерь американскому флоту. С другой стороны, после захвата американцами аэродромов на этом острове территория Японии оказалась в радиусе действия истребителей П-51.
Предполагалось, что после захвата острова Иводзима очередной удар американских войск будет направлен против Тайваня и Окинавы. 17 марта подвижные отряды американской армии начали операции против Южного Кюсю и Сикоку. Объединенная эскадра отбила эту атаку, бросив против американцев 193 самолета. Однако японский флот потерял при этом 161 самолет, тогда как американские подвижные отряды вышли из этой операции почти невредимыми. 23 марта подвижные соединения американцев развернули операции против островов Окинава. Заключение Главной ставки о том, что американские подвижные отряды понесли большие потери и [160] отступили на свою базу, от начала до конца было ошибочным.
20 марта Главная ставка издала приказ «Общая программа предстоящих боевых операций» (приказ № 513), в котором говорилось о решающем значении боев на острове Окинава. Но не успели еще японцы как следует подготовиться к обороне, как 25 марта американские войска неожиданно захватили острова Керама, а 1 апреля их крупные соединения высадились на острове Окинава в районе Катэна и в тот же день захватили два аэродрома — на севере и в центре острова. Главнокомандующий Объединенной эскадрой отдал приказ действовать по оперативному плану «Тэн», но японская авиация не была в состоянии нанести решающий удар, так как понесла большие потери во время налета американской авиации на Кюсю. 12 и 13 апреля японцы безуспешно атаковали американский десант, численность которого достигала 183 тысячи человек{379}. 4 мая японцы предприняли генеральное наступление, но оно принесло им только крупные потери. Тем временем американские войска, используя эффективные огневые средства, прорвали японские позиции. В начале июня японцы отступили в район Кияму на южной оконечности острова. 17 июня организованное сопротивление японцев по существу прекратилось, а 25 июня Главная ставка объявила об окончании боев на острове Окинава{380}.
В этих боях японская армия потеряла до 90 тысяч человек, кроме того, жертвой этого сражения пали 150 тысяч жителей острова. В армию были мобилизованы все проживавшие на острове мужчины в возрасте от 17 до 45 лет. В огне сражений погибали даже школьники и школьницы, которых зачислили в обслуживающий персонал армии. Трагедия «отряда лилий»{381} предвещала печальную судьбу мирных японских граждан в предстоящем [161] «решительном сражении в метрополии». По американским данным, 404 американских военных корабля было потоплено самолетами, пилотируемыми летчиками-смертниками, число которых составило 2393, но этим самолетам не удалось потопить ни одного американского авианосца, линейного корабля или крейсера. К этим огромным потерям японской армии присоединился линейный корабль «Ямато», который вышел на операцию в сопровождении лишь нескольких эскадренных миноносцев и подвергся ожесточенной атаке американской авиации.
Подготовка к «решительному сражению на территории Японии»
После потери Иводзимы и Окинавы военное командование вынуждено было спешно готовиться к отражению нападения американской армии на территорию собственно Японии. Необходимость такой подготовки стала провозглашаться уже после падения Сайпана, а после утраты Филиппин идея «решительного сражения» была ясно высказана в принятой в январе 1945 года «Программе чрезвычайных мер, необходимых для достижения победы». План предусматривал создание на территории Японии 5 армейских группировок и сформирование в общей сложности 44 дивизий, которые должна была дать третья очередь мобилизации. Однако по данным регистрации населения, проведенной в ноябре 1944 года, оказалось, что 39 процентов занятого населения работает в военной промышленности, 21 процент — в отраслях, производящих продукты народного потребления, и 40 процентов — в сельском хозяйстве. Из лиц мужского пола, занятых в различных отраслях хозяйства, 47 процентов имело отношение к военной службе. Все это свидетельствовало о том, что резервы рабочей силы были почти полностью исчерпаны{382}. В книге Хаяси Сабуро приводятся данные о запасах сырья и материалов: оставалось 260 тысяч тонн стали, в конце [162] марта запасы авиационного бензина составляли около 120 тысяч килолитров, горючее для автомобилей и тяжелое топливо должны были исчерпаться со второго квартала, поставки риса из других стран прекращались, а из урожая 1945 года предполагалось собрать менее 60 миллионов коку риса.
В этих условиях 20 января 1945 года была принята «Общая программа боевых операций императорской армии и императорского флота», в соответствии с которой последовательно осуществлялась подготовка к использованию всего японского народа в качестве пушечного мяса в непосредственных военных действиях. Основное содержание этой программы становится ясным из выступления заместителя начальника Генерального штаба Кавабэ на императорской конференции. По его словам, программа была составлена, исходя из следующей предпосылки: американская армия зависит от растянутых морских путей снабжения и направляет колоссальные силы против такой цитадели, какой является территория собственно Японии. Это является слабостью американской армии, следовательно, японская армия, которая должна встретить ее на территории Японии, находится в более выгодном положении. «Особенностью территории Японии, — говорил Кавабэ, — является то, что на ней живет стомиллионный народ, исполненный духом безграничной преданности монархии, готовности ее защищать и несокрушимым духом Ямато, народ, который будет сотрудничать с армией и сражаться вместе с нею. Кроме того, Япония отличается исключительно выгодным характером местности». Программа призывала «вооружить все живое на императорской земле» и воевать так, чтобы, «погибая, тянуть вместе с собой на тот свет и противника». А еще до этого, 25 апреля, армейский отдел Главной ставки распространил среди населения «Руководство для населения по ведению оборонительных боев», в котором говорилось о необходимости подготовиться к участию в «решительном сражении». Было приказано создавать «боевые отряды гражданского добровольческого корпуса» для участия вместе с армией в боевых действиях. [163]
В соответствии с принятым курсом Общество служения отечеству через печать рекомендовало армии придерживаться теории решительного сражения на территории Японии с «надеждой на помощь богов». 13 апреля было принято решение о сформировании «гражданского добровольческого корпуса». 22 июня 87-я сессия парламента приняла закон о добровольной военной службе. Согласно этому закону, на военную службу «в случае необходимости» могли быть призваны мужчины от 15 до 60 лет и женщины от 17 до 40 лет. На следующий день был опубликован и вошел в силу приказ «О боевых отрядах гражданского добровольческого корпуса», по которому люди, подпадавшие под действие этого приказа, зачислялись в боевые отряды корпуса. С другой стороны, опубликованный 21 июня закон «О чрезвычайных мерах военного времени» давал правительству неограниченные права в период чрезвычайного положения: оно могло издавать любые распоряжения и принимать любые меры, не связывая себя с существующими законами. Благодаря этому правящие классы получили возможность попирать права народа, как им заблагорассудится.
Таким образом, лозунг «решительного сражения на территории Японии» требовал новых жертв от японского народа. В это же время председатель Тайного совета Хиранума Киитиро, выступая 8 июня на императорской конференции, заявил, что «мероприятия по руководству идеологией населения» имеют наиболее важное значение. Хиранума отметил: «Нельзя рассчитывать на полное искоренение той деморализации, которая охватила общественное мнение. Тем не менее исключительно важно принять против деморализации необходимые меры подавления, иными словами, ответить на нее применением силы со стороны властей. Однако подавление с применением силы лишь предотвратит выход вредных мыслей на поверхность. Чтобы в корне исправить идеологию населения, одновременно с применением жестких мер необходимо проявить мягкость». Тем самым Хиранума откровенно выразил недоверие народу, страх перед тем, что народ может оказать сопротивление правительству [164] и военщине. Именно таким был подход военщины и ее приспешников к «решительному сражению на территории Японии».
Таким образом, план «решительного сражения на территории Японии», рассчитанный на отражение наступления американской армии войсками численностью в 2 миллиона 250 тысяч человек и авиацией в 7 тысяч самолетов, и с материальной и с духовной стороны концентрированно выражал противоречия Тихоокеанской войны, которые были заложены в ней с момента ее возникновения. Однако 6 июня Высшим советом по руководству войной были приняты «Основные принципы оценки современного состояния государственной мощи и международного положения». Хотя в этом документе и отмечалось катастрофическое состояние, в котором находилась «государственная мощь на современном этапе», в него были включены такие фразы, как «защищать устои национального государственного строя, ведя войну до победного конца, черпая силы из принципа вечной преданности императору» и «укрепляя решимость превратить землю монархов в поле сражения». «Решительное сражение на территории Японии» означало последнее отчаянное усилие японского империализма, который был готов принести в жертву жизнь всего японского народа, чтобы навязать американской армии кровопролитное сражение и найти выход для спасения монархии. Император и Главная ставка намеревались использовать весь народ, вплоть до женщин, стариков и детей в качестве заслона против вражеского огня. В Мацусиро — наиболее отдаленной от моря местности в Японии — они строили огромную подземную крепость и тайком готовились укрыться в ней. Часть военщины даже настаивала на том, чтобы в случае оккупации метрополии бежать вместе с императором на материк и здесь продолжать сопротивление силами Квантунской армии и экспедиционной армии в Китае.
В то время как в Японии, не считаясь ни с какими жертвами со стороны народа, осуществлялась подготовка к решительному сражению на ее собственной территории, американцы с исключительной осторожностью [165] подготавливали вторжение. Поскольку их потери на Иводзиме и Окинаве оказались неожиданно большими, предполагалось, что сопротивление японцев на территории самой Японии окажется еще более упорным. Американская армия была усилена войсками, переброшенными из Европы, и готовилась к осуществлению плана операций невиданных масштабов. По этому плану предполагалось сконцентрировать против Японии все наличные силы флота и авиации, перебросив их с восточного и западного театров военных действий, и в ноябре 1945 года силами 14 дивизий высадиться на юге острова Кюсю, а весной следующего года силами 25 дивизий осуществить вторжение на равнину Канто{383}. Учитывая трудности предстоящей операции на территории собственно Японии и факт существования главных сил японской армии на материке, США возлагали большие надежды на вступление, в соответствии с решениями Ялтинской конференции, Советского Союза в войну против Японии и разгром им кадровой японской армии.
Воздушные налеты
И, наконец, начались воздушные налеты.
К этому времени в результате беспорядочных бомбардировок, в которых принимали участие американские самолеты Б-29, территория Японии превратилась в выжженное поле. Когда американцы захватили остров Сайпан, всем стало ясно, что теперь начнутся воздушные налеты на Японию. Правительство и военщина кричали о «решительном сражении» на территории Японии. Но при этом никто не думал о защите народа. Больше того, правительство и военщина считали женщин, стариков и детей помехой для военных действий и при удобном случае старались избавиться от них. На Сайпане разбитые японские войска либо сами убивали жителей острова — японцев, либо принуждали их к массовому самоубийству; на Окинаве солдаты врывались в дома, насиловали [166] женщин, выгоняли их из выкопанных противовоздушных убежищ и сами занимали их.
Начальник штаба 13-й армии, оборонявшей Окинаву, Тё Исаму (один из зачинщиков октябрьских событий 1931 года, видный представитель монархо-фашистов, попытавшихся в 1938 году в районе озера Хасан совершить агрессию против Советского Союза, но потерпевших поражение) заявил местным властям префектуры Окинава следующее: «Население острова является помехой для ведения боевых операций, поэтому оно должно убраться в горы. Армия не может о нем заботиться — каждый должен жить, как может». Свои слова он не преминул привести в действие. Но так делал не один Тё Исаму. Как свидетельствует бывший начальник осакского полицейского управления, командующий армии, дислоцировавшейся в Осака (командующий военным округом Тюбу), в июне 1945 года открыто заявил: «В настоящее время, когда в стране не хватает продовольствия и ее территория превращается в поле сражения, существует необходимость уничтожить всех стариков, детей, больных и слабых. Они не годны для того, чтобы погибнуть вместе с Японией». Даже дьявол не решился бы высказаться подобным образом{384}.
Так относилось к народу военное командование, гордившееся своей преданностью императору, вечной и непрерывной линией императорской династии. А такие люди, как Коноэ, питавшие ненависть к военщине за то, что она отняла у них власть, давали советы подавлять малейшие признаки недовольства среди населения. Некоторые из них договорились до того, что настаивали на продолжении войны, чтобы связанные с ней страдания народа и его ненависть обратить против Тодзио. Короче говоря, не только Тодзио и военщина, но и их противники из среды правящих классов готовы были без малейшего зазрения совести уничтожить весь народ, лишь бы удержаться у власти{385}. [167]
Ясно, что при таком правительстве, при существовании подобным образом настроенной военщины не могло быть и речи о сколько-нибудь серьезной противовоздушной защите населения. Противовоздушные маневры, как уже отмечалось выше, не носили характера подготовки населения к противовоздушной обороне, а являлись средством его порабощения. Население не получило никакого снаряжения, необходимого для ПВО. Металлические шлемы продавались за большие деньги. Противогазы изготовлялись в первую очередь не для защиты населения, а для того, чтобы раздувать в народе ненависть к врагу, внушая ему мысль о том, что враг может прибегнуть к таким бесчеловечным методам ведения войны, как применение ядовитых газов, кроме того, продажа противогазов дала возможность нажиться компаниям, занимавшимся их производством. Правительство не строило никаких противовоздушных сооружений для народа. Бомбоубежища строились только для императора, военных и чиновников. В целях якобы противовоздушной обороны разрушались дома. В домах ломали потолки, чтобы на чердаках не застревали зажигательные бомбы. Таким образом, мероприятия по противовоздушной обороне, осуществлявшиеся военщиной и правительством, сводились к ломке народной жизни. Особенно проявилась эта ломка в так называемом «рассредоточении», иными словами, эвакуации.
Старики, женщины, дети, жившие в городах, рассматривались как обуза. Их заставляли эвакуироваться к своим родственникам. Число эвакуированных достигло почти 10 миллионов человек. По существу эта эвакуация мало чем отличалась от действий армии на Окинаве, которая загнала стариков, женщин и детей в горы и оставила их там на произвол судьбы. Эвакуированным [168] разрешалось брать с собой только ограниченное количество вещей. Они приезжали к людям, которые жили в совершенно других условиях, со своими обычаями и образом мыслей; не хватало самого необходимого для существования; эвакуация еще больше обостряла и без того тяжелые семейные отношения и отношения между семьями, сложившиеся в специфических условиях японского патриархального строя. Все это причиняло невыносимые страдания как эвакуированным, так и местному населению. В то время большим счастьем считалась совместная эвакуация детей и родителей. Бедняки-трудящиеся были не в состоянии жить на две семьи, поэтому проводилась коллективная эвакуация одних школьников. Причем делалось это не из стремления защитить детей, насколько возможно укрепить их физически и морально, а просто из желания избавиться от них как от обузы. Так, только из пяти префектур — Токио, Канагава, Айти, Осака, Хёго — было коллективно эвакуировано свыше 14 тысяч детей. Оторванных от родителей мальчиков и девочек поселяли в буддийских и синтоистских храмах. Целый день они ходили голодными, использовались на тяжелых работах, а по вечерам плакали от тоски по родителям. Если бы у Тодзио, Коноэ и им подобным была бы хоть капля человеческого чувства, разве они допустили бы это?
Совершенно беззащитный народ беспрерывно подвергался налетам американских самолетов Б-29. В 1944 году объектом воздушных нападений были главным образом военные предприятия, но после крупного ночного налета на Токио 9 марта 1945 года американцы начали каждую ночь бомбить какой-нибудь город на территории Японии. Причем, так же как и во время налетов англо-американской авиации на Германию, бомбы сбрасывались куда попало. Более того, целью этих налетов было убивать, сжигать мирных людей, что же касается военных объектов, то они намеренно избегались. Налеты на военные аэродромы, военные предприятия, железные дороги совершались лишь изредка, в основном же бомбили жилые дома, больницы, школы и т. п., на которые сбрасывались зажигательные и напалмовые бомбы. Американцы [169] сжигали мелкие и средние города, не имеющие никакого стратегического значения. В результате 9 миллионов человек остались без крова и лишились своего имущества. По подсчету, проведенному после войны, 70 процентов всего ущерба, нанесенного войной, приходилось на жилые дома, домашнее имущество, школы, больницы, а ущерб, причиненный воздушными налетами промышленному оборудованию, средствам связи и железным дорогам, оказался незначительным. Во время этих налетов войска, полиция, пожарные отряды спасали дворцы императора, членов императорской семьи, крупных богачей, высших чиновников и военных, а также здания, в которых размещались учреждения, и не обращали никакого внимания на горевшие дома простых людей. Потерпевшие бедствие получали немного сухарей, а об остальном должны были заботиться сами. Кульминационным пунктом этой трагедии явилась атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки.
Таким образом, из-за того, что японский народ не смог предотвратить агрессивную войну, развязанную его правителями, эти господа и американские империалисты заставили его испытать все ужасы ада, подобных которым еще никогда не знала японская история.
2. Кабинеты Койсо и Судзуки и попытки выйти из войны
Антивоенные и пацифистские настроения среди населения
Какими же способами сопротивлялся народ, когда от него отрывали близких и родных, гнали на принудительные работы, когда горели его жилища, когда он страдал от недостатка пищи и одежды, когда в стране, превратившейся в огромную военную тюрьму, его лишили всех свобод и стремились принести в жертву «решительному сражению на территории Японии» — этой отчаянной попытке монархо-фашистав спасти свою шкуру? В условиях, когда любые организации, могущие стать базой для сопротивления, подавлялись, народ, будучи связанным [170] по рукам и ногам жандармерией, Ассоциацией помощи трону, соседскими группами, мог платить за все свои мучения единственным пассивным способом сопротивления — уклоняться от всех действий, способствовавших ведению войны и, насколько возможно, саботировать ее. Монархо-фашисты, которым всевозможными принудительными мерами удалось навязать народу войну, так и не смогли пробудить в народе желание сотрудничать с ними в ведении войны. Признаки «антигосударственных настроений», проявившиеся еще до начала войны на Тихом океане, с каждым годом становились все более характерными для широких масс. «Люди живут в мире, отличном от того режима, который создан в стране», — писал «Японский экономический ежегодник».
Рабочие, которым было запрещено объединяться в профсоюзы и у которых было отнято право на любое выступление, напоминающее трудовые конфликты, оказывали максимальное сопротивление войне прогулами и саботажем. Число прогулов настолько возросло, что уже в 1944 году превратилось в серьезную проблему. Прогулы ускоряли развал военной экономики, подрывая такой ее важный элемент, как рабочая сила. Правительство предпринимало отчаянные усилия для борьбы с прогулами, но в 1945 году, когда военное положение Японии особенно ухудшилось и начались воздушные налеты, эта проблема приобрела еще большую остроту. Несмотря на принудительные меры и пропагандистские призывы, число длительных прогулов резко увеличилось — рабочие не выходили на работу либо под предлогом закупки продовольствия в деревне, либо сопровождали семьи в эвакуацию, либо симулировали болезнь. По данным обследования, проведенного правительством в июне 1944 года, из 8770057 заводских рабочих 289105 рабочих отсутствовали на работе свыше трех месяцев. За период с октября 1943 года по сентябрь 1944 года в результате прогулов было потеряно 20 процентов рабочего времени, а к июлю 1945 года эта цифра возросла до 49 процентов{386}. Так, на предприятии авиационной компании Накадзима [171] в Ота в течение первой декады сентября 1940 и 1941 годов прогулы составили соответственно 12,29 и 12,94 процента рабочего времени. Судя по тому, что за тот же период в 1942 году прогулы составили 14,82 процента, по-видимому, в дальнейшем их число еще больше возросло. Как это видно на примере шахт префектуры Сага, большое распространение получила так называемая «страховая болезнь», когда рабочие не выходили на работу, симулируя болезнь и получая пособие по страхованию{387}. Но дело не ограничивалось прогулами: даже когда рабочие являлись на работу, они старались саботировать ее насколько возможно. Причем стало обычным явлением, когда рабочие не просто отлынивали от работы, а сознательно выпускали бракованную продукцию. В 1940 году на важном предприятии по производству вооружения в префектуре Канагава был случай, когда рабочие испортили секретное оружие, которое имелось у императорской армии только в единственном экземпляре{388}. Ничего не делать, когда рядом нет мастера, спать днем в бомбоубежище — это в годы войны проделывали большинство японцев. С другой стороны, в деревне до самого конца войны не прекращались арендные конфликты. Даже по официальным статистическим данным, в год их происходило не менее 2 тысяч. Но основной формой сопротивления было уклонение от поставок. Крестьяне небрежно обрабатывали культуры, шедшие на поставки, и заботливо ухаживали за культурами, которые предназначались для собственного потребления. В мешки с рисом, сдаваемым по поставкам, крестьяне сыпали на дно песок, чтобы они были потяжелее.
Горожане-рабочие вынуждены были покупать все необходимое для жизни по спекулятивным ценам. В то время как крупные капиталисты наживались на спекуляциях, простым людям часто не хватало денег, чтобы купить хотя бы немного пищи. Тот, кто покупал или продавал на черном рынке, в душе считал себя правым, но, [172] конечно, не мог об этом говорить открыто, перед властями. С другой стороны, никакие меры, предпринимаемые императорскими чиновниками, не могли ликвидировать черный рынок. Более того, чем жестче становились ограничения, тем упорнее население уклонялось от того русла жизни, в которое стремилось втиснуть его государство. Японским правителям не давало покоя такое положение, когда, как заявил Андо Кидзабуро, «всесторонний контроль, связанный с напряженной обстановкой нашего времени, нередко приводит население в состояние безучастной пассивности»{389}.
Итак, монархо-фашисты стремились максимально мобилизовать население на войну, но население отдавало ей лишь минимум своих усилий. Однако такое пассивное сопротивление имело ясно очерченный предел: население не решалось открыто высказать правителям недовольство условиями жизни и заявить о своем стремлении к миру; люди удовлетворялись тем, что тайком обменивались между собой этими мыслями. В зависимости от места и времени народ говорил на двух разных языках. Когда приходил красный листок — повестка о явке на призыв, то получивший ее говорил: «Наконец-то я смогу быть полезным родине», а тот, к кому он обращался, отвечал: «Желаю успеха». Но стоило им остаться одним, как первый упавшим голосом начинал сетовать: «Ну вот меня и забрали», а другой ему сочувствовал: «Да, очень жаль, что так случилось»{390}. Эти два совершенно противоположных друг другу способа выражения — «показной» и «оборотный» — хорошо характеризовали полную страданий, двойственную жизнь народа в те годы.
Одновременно с «оборотным» способом выражения создавалось соответствующее ему общественное мнение, которое проявлялось во всякого рода слухах и разговорах, причем с течением войны их становилось все больше. [173] Слухами делились между собой знакомые, соседи{391}. Когда же страдания, причиняемые войной и угнетением, стали особенно мучительными и жизнь населения стала повсеместно одинаково плохой, то в каждой семье, в каждой соседской группе начали высказывать ту же ненависть, то же недовольство, страх, беспокойство, надежды. Народные массы полностью перестали доверять стереотипным официальным сообщениям, переполненным ложью, выгодной правителям. Это в свою очередь способствовало дальнейшему распространению и без того многочисленных слухов. «В армии даже лошади едят сахар» (октябрь 1944 г.), «Начальник полицейского участка при переходе на другую работу получил пять мешков прекрасного риса», — такие разговоры были единственным способом, которым население оказывало сопротивление ненавистным монархо-фашистам{392}. Так сводились на нет жестокие и разнузданные гонения, которыми императорский строй встречал всякое выражение общественного мнения, разлагался механизм его контроля. В то же время это становилось препятствием на пути политического пробуждения народных масс, их решительной борьбы против фашизма. Нередко случалось, что само стремление народа к миру проявлялось в искаженном виде. Однажды люди, поверив слухам о том, что «американская армия безоговорочно капитулировала на Окинаве» (апрель — июнь 1945 года), трижды провозгласили «банзай!» «Победа» в агрессивной войне, к которой упорно стремились правители, связывалась в понимании народа с его постоянным стремлением к миру, несмотря на то, что эти два понятия противоречили друг другу. Так рождалось «стремление к миру», не отвергавшее войну.
Организационное укрепление союза помощи трону «Сонэндан», проводившееся монархо-фашистами, должно было противостоять подобного рода тенденциям в [174] жизни народа. Монархо-фашисты внедряли режим тирании в самые труднодоступные уголки его жизни. С этой целью они стремились бюрократизировать деревенскую и городскую верхушку, «сплотить ведущие и отборные элементы различных слоев общества», на которых «мог бы равняться весь народ»{393}. Это была попытка господствовать над народом, расколов его не только по вертикальной, но и по горизонтальной линиям. В то время как доведенное до голода городское население вынуждено было продавать свою одежду и отправляться в деревню на закупки продовольствия, правящие классы с целью отвести от себя недовольство крестьян, которых они заставляли поставлять рис по низким ценам, стремились направить его на городских жителей. Крестьян толкали на то, чтобы они взвинчивали цены на черном рынке и отыгрывались тем самым на жителях города — таких же трудящихся, как и они. Японский капитализм, десятки лет процветавший за счет угнетения крестьян, воспитывал у них чувство зависти и враждебности по отношению к «городу». Чтобы купить одежду, удобрения, сельскохозяйственные орудия, крестьянки, у которых отняли мужей — единственную опору семьи, вынуждены были отрывать от себя кусок хлеба — продукт их непосильного труда — и продавать его на рынке. Во всем этом были виноваты фашисты, монополистический капитал, но они прибегали ко всяческим ухищрениям, чтобы заставить городских жителей и крестьян обвинять в этом друг друга. Таким образом, в годы войны на Тихом океане народные массы, к сожалению, не могли организовать достаточно серьезную борьбу с агрессорами, оказать им должное сопротивление и защитить мир. Лишь небольшая группа мужественных людей оказалась способной к такой борьбе. Большинство же интеллигентов, знавших наперечет все преступления монархо-фашизма, ушли в свой изолированный мирок, затаив гнев в душе. Вот как об этом пишет Нагаи Кафу в своем «Дневнике бедствий»: «Было бы верхом глупости возмущаться сейчас деспотизмом правителей; нам остается только молчать. [175] Единственным нашим ответом на это может быть только безразличие и равнодушие по отношению к государству»{394}.
И все же волна антивоенных настроений, захлестнувшая все слои народа, «жизнь народа вне государства» разлагали изнутри военный режим монархо-фашизма, вызывали в нем, по выражению Судзуки Каттаро, процесс «саморазложения». Так созрели внутренние причины, облегчившие падение этого режима под натиском мировых сил демократии.
Кабинет Койсо
Падение кабинета Тодзио произошло в результате дворцовой интриги дзюсинов. Но вызвано оно было следующими причинами. Дзюсины опасались, что охватившее народ недовольство правительством Тодзио перерастет в недовольство всеми правящими классами, в протест против войны. Они боялись, что пробудившееся сознание народа поведет его по пути мира и революции. Пытаясь отвратить это недовольство, дзюсины и настояли на смещении Тодзио. Понятно поэтому, что ни один из дзюсинов, добившихся смены кабинета Тодзио, не питал никаких иллюзий в отношении будущего кабинета. Не было среди них ни одного честного человека, который взял бы на себя ответственность за войну или же предпринял решительные усилия по прекращению войны. Совещание дзюсинов, которое должно было наметить нового кандидата на пост премьер-министра, открылось во второй половине дня 18 июля 1944 года — в день отставки кабинета Тодзио. Все выступавшие заботились только о том, чтобы избежать ответственности, поэтому подыскать кандидата было нелегко. В ходе долгих и бесплодных пререканий встал вопрос: кому быть премьером — гражданскому лицу или военному, представителю армии или флота. Было решено, что, поскольку идет война, [176] премьером должен быть военный, причем представитель сухопутной армии. Но подходящего генерала действительной службы так и не удалось найти. В конце концов остановились на командующем войсками южного направления Тэраути Дзюити как на первом кандидате и генерал-губернаторе Кореи Койсо Куниаки как на втором. Так как кандидатура Тэраути была отвергнута, поскольку посчитали неудобным отзывать его с фронта, выбор пал на Койсо. Однако Коноэ начал сомневаться в Койсо, ибо хорошо не знал его. Переговорив с Хиранума и Кидо, он добился их согласия на включение в кабинет и Ионай, который хорошо разбирался в обстановке. Кидо, исполнявший обязанности секретаря совещания, обошел всех дзюсинов, выясняя их мнение. Все они, за исключением Абэ, высказались за создание коалиционного кабинета Койсо — Ионай. 20 июля вновь состоялось совещание дзюсинов, на котором единогласно было решено поручить формирование кабинета Койсо и Ионай. Таким образом, дзюсины даже не могли остановиться на одном кандидате на пост премьер-министра. Они уклонились от ответственности, предоставив Койсо и Ионай самим искать выход из положения. Поэтому было уже заранее ясно, что новое правительство не сможет принять какого-либо нового курса в отношении войны.
При формировании кабинета его глава Койсо предложил армии и флоту включить премьер-министра в состав Главной ставки, чтобы тем самым предотвратить разрыв между военным командованием и государственным управлением, но военные круги ответили отказом. Таким образом, с самого начала отпали надежды даже на объединение руководства войной, осуществлявшегося военным командованием и правительством. Созданное с таким трудом правительство сотрудничества Койсо — Ионай имело следующий состав:
премьер-министр — Койсо Куниаки
министр иностранных дел (остался от прежнего кабинета) и по совместительству министр по делам Великой Восточной Азии — Сигэмицу Мамору
министр внутренних дел — Одати Сигэо [177]
министр финансов (остался от прежнего кабинета) — Исивата Сотаро
военный министр — Сугияма Хадзимэ
морской министр — Ионай Мицумаса
министр юстиции — Мацудзака Хиромаса
министр просвещения — Ниномия Харусигэ
министр народного благосостояния — Хиросэ Хисатада
министр сельского хозяйства и торговли — Симада Тосио
министр вооружений — Фудзивара Гиндзиро
министр транспорта и связи — Маэда Ёнэдзо
министр без портфеля — Матида Тюдзи
министр без портфеля — Кодама Хидэо
министр без портфеля и по совместительству начальник Информационного управления — Огата Такэтора
Начальник Юридического управления и по совместительству генеральный секретарь кабинета — Миура Кадзуо
Появившийся таким образом на свет новый кабинет по своему характеру мало чем отличался от кабинета Тодзио. Не был он и достаточно прочным кабинетом «национального единства», на создание которого вначале рассчитывали дзюсины. Даже на их совещании, посвященном подбору главы кабинета, «пожалуй, не было ни одного человека, который заявил бы, что Койсо является наиболее подходящей кандидатурой на пост премьер-министра»{395}.
Не удивительно поэтому, что Коноэ продолжал испытывать беспокойство даже после того, как он приставил к Койсо Ионай. Коноэ говорил: «Военно-морской флот собирается возвратить адмирала Ионай на действительную службу, но, поскольку армия ведет себя по-прежнему да еще при таком роботе, как Сугияма, вряд ли можно ожидать, что дух Тодзио сколько-нибудь выветрится»{396}. Коноэ, занимавший позиции стороннего наблюдателя, был удручен тем, что командование армии [178] и флота почти не изменилось и что выдвижение Койсо утратило всякий смысл{397}.
Кабинет Койсо, сформированный по императорскому приказу: «выполнить задачи войны в Великой Восточной Азии» и провозгласивший лозунги «единства нации Ямато» и «преодоления национального кризиса», был кабинетом ведения войны, нисколько не отличавшимся от правительства Тодзио. Разве что он был еще более бессильным. Поэтому в вопросах руководства войной, так же как это было и прежде, не было выработано единой линии. 4 августа новый кабинет преобразовал Совет связи между Главной ставкой и правительством в Высший совет по руководству войной, стремясь тем самым взять в свои руки руководство ведением войны. Несмотря на это, руководство по-прежнему оставалось в руках военных, а Высший совет по руководству войной фактически не отличался от Совета связи.
Армейский отдел Главной ставки встал перед необходимостью пересмотреть «Программу руководства войной», принятую в сентябре 1943 года на императорской конференции в связи с изменением обстановки после падения Сайпана, и выработать новые директивы по ведению войны. Были проведены совещания с участием начальника Генерального штаба Умэдзу и военного министра Сугияма, в результате которых к 25 июля было выработано согласованное решение. Согласно этому решению, 70 процентов всех сил сухопутной армии предполагалось выделить для решительного сражения и 30 процентов — для ведения затяжной войны. 27 июля Главная ставка неофициально передала премьер-министру Койсо свои основные соображения по вопросу дальнейшего ведения войны, в основу которых было положено это решение. Вот что говорилось в документе о необходимости выработки директив по руководству войной: «Мы должны откровенно признать, что в настоящее время создалось настолько опасное положение, что малейшая ошибка, допущенная нами в руководстве войной, может сделать невозможным даже сохранение устоев нашего национального [179] государственного строя. Мы должны нащупывать свой путь, полные решимости искать жизнь в смерти»{398}.
Выработанные таким образом оценка международного положения и программа руководства войной существенно не отличались от предшествовавших программ. Хотя при оценке международной обстановки признавалось крайне неблагоприятное положение лагеря оси, в качестве плана дальнейшего ведения войны предлагалось к концу года собрать воедино все ресурсы страны и решительным усилием остановить наступление армий союзников, нарушив их планы продолжения войны. Если же это не приведет к успеху и международное положение станет еще более неблагоприятным, то вопреки всему предполагалось «продолжать войну до победного конца, защищая землю монархов с верой в непременную победу, к которой должна привести железная сплоченность ста миллионов». Таковы были беспочвенные надежды японского командования.
Перед лицом надвигавшейся катастрофы и непрерывно увеличивавшихся мучений народа новое правительство не могло предложить ничего, кроме отчаянных призывов к продолжению войны до победного конца.
Кабинет Судзуки
При неспособном и малоинициативном правительстве Койсо процесс разложения военного режима значительно усилился, с каждым днем росло недовольство народа. В этих условиях среди правящих классов, особенно среди дзюсинов, зародились планы создания «правительства мира». Таким путем они стремились защитить монархию от военного поражения и революции. Но для того чтобы движение за создание «правительства мира» оформилось и вышло на поверхность, необходимы были соответствующие условия. Они созрели в начале 1945 года. [180]
Японские правители знали, что государства Восточной Европы одно за другим «распускают организации, поддерживающие Гитлера», и что «Советский Союз ведет неустанную работу с целью установления в соседних с ним странах Европы советского режима, а в остальных европейских странах — по меньшей мере близкой ему по духу власти... Эта деятельность в значительной мере приносит свои плоды»{399}. Более того, в Корее — колонии, жизненно важной для японского империализма, такие организации, как Корейская лига независимости и Добровольческая армия Кореи получали все более широкую поддержку корейского народа и наращивали силы.
Ряд дзюсинов — Коноэ, Окада, Вакацуки и другие, считали: если «допустить, что поражение неизбежно», то дальнейшее продолжение войны «сыграет только на руку коммунистам». Поэтому они решили «нижайше донести» императору о необходимости прекратить войну «в целях защиты устоев национального государственного строя». Это произошло в феврале 1945 года. Другими словами, для создания «правительства мира» (вернее, поражения) одного только военного поражения не было достаточно. Только тогда, когда к этому фактору добавился фактор роста и укрепления народных сил во всем мире, появились условия для объединения всех правителей Японии. Их объединяла необходимость защиты императорского строя от этих народных сил.
1 апреля 1945 года американская армия высадилась на острове Окинава, после чего поражение японского империализма стало совершенно очевидным. Эти обстоятельства привели к падению бездеятельного правительства Койсо, 5 апреля оно ушло в отставку. На смену ему пришел последний кабинет японского империализма. В этот же день стало известно о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете. Внутри страны «особенно обращали на себя внимание усилившиеся антивоенные тенденции», которые проявлялись «в связи с продовольственным вопросом, вопросом охраны безопасности [181] и проблемой расширения производства» (Кидо). Главой нового кабинета, который должен был противостоять этим тенденциям, стал «человек, в глазах народа ни в чем не замешанный» (Хиранума). Это был человек, который после событий 26 февраля ни разу не появлялся на политической арене и, на первый взгляд, не имел отношения ни к войне, ни к бедствиям народа. Однако для монархии было «важно то, что ему можно было доверять» (Хиранума). Таков был выдвинутый на совещании дзюсинов на должность премьер-министра адмирал Судзуки Кантаро — в прошлой старший генерал-адъютант императора, единственной заслугой которого была «беззаветная преданность трону» и то, что он был «воин, не имеющий никакого опыта в политике» (Судзуки){400}.
Как уже говорилось выше, большинство народа, проклиная жизнь, становившуюся все более тяжелой, не догадывалось еще обратить свой гнев против монархии — оплота японского фашизма. Поэтому для правителей Японии не было более подходящего премьер-министра, чем Судзуки. Несмотря на то, что «беззаветная преданность трону» и «неучастие в политике войны» сами по себе противоречили друг другу, правительство Судзуки, пользуясь пассивностью народа, искусно связывало эти два понятия воедино, используя их в качестве рычага для «перемены курса» монархо-фашизма.
Эти отличительные особенности кабинета Судзуки отразились и на его политике и на его составе. В кабинете Судзуки министерские посты заняли следующие лица:
премьер-министр и по совместительству министр иностранных дел и министр по делам Великой Восточной Азии — Судзуки Кантаро
министр внутренних дел — Абэ Гэнки
министр финансов — Хиросэ Тоёсаку
военный министр — Анами Корэтика
морской министр — Ионай Мицумаса [182]
министр юстиции — Мацудзака Хиромаса
министр просвещения — Ота Кодзо
министр вооружений и по совместительству министр транспорта и связи — Тоёда Тэйдзиро
министр сельского хозяйства и торговли — Исигуро Тадаацу
министр народного благосостояния — Окада Тадахико
министры без портфеля — Симомура Хироси (начальник Информационного управления), Сакондзи Масадзо, Сакураи Хёгоро, Ясуи Фудзихару
(впоследствии министром иностранных дел и министром по делам Великой Восточной Азии был назначен Того Сигэнори, министром транспорта и связи — Обияма Наото).
«Заключение мира» подавалось как условие «полного завершения войны». Судзуки прислушивался «к гневному голосу народа, доносившемуся из-под земли», но считал, что «если сразу изменить курс, то это не приведет к хорошему. ...Если же пренебречь этим и все-таки повернуть в сторону, то неожиданно вспыхнут беспорядки, возникнут всякие неприятности». Поэтому Судзуки приказал «держать тот же курс»{401}.
Правители империалистической Японии «вступили в альянс», чтобы предотвратить «неожиданную вспышку беспорядков». Буржуазия послала своих представителей в правительство, которые нашли там общий язык с придворной аристократией — Судзуки, Анами и другими. Министром вооружений стал президент Контрольной ассоциации сталелитейной промышленности Тоёда Тэйдзиро, принадлежавший к семье Мицуи, кроме того, в правительство вошли Хиросэ Тоёсаку — представитель Контрольной ассоциации страховых обществ и Сакондзи Масадзо — президент Северо-Сахалинской нефтяной компании. Теперь уже не обращали внимания ни на групповую, [183] «и на кастовую принадлежность{402}. Недаром это правительство называли «Ноевым ковчегом». Образовалось «искусное переплетение всех сил абсолютистского правления»{403}. Таким образом правительство Судзуки готовилось к поражению, исполняя концерт под названием «двойная стратегия» (Рот), целью которой было обеспечить монархии и монополистическому капиталу продолжение их господства в послевоенное время.
Маневры с целью прекращения войны
Еще до сформирования «правительства мира» Судзуки, часть дзюсинов предприняла маневры для достижения компромиссного мира. В феврале 1945 года Коноэ Фумимаро представил императору доклад, в котором он, исходя из неизбежности военного поражения, настаивал на скорейшем заключении компромиссного мира с Англией и США. Эту необходимость он мотивировал следующим образом: «Хотя поражение, безусловно, нанесет ущерб нашему национальному государственному строю, однако общественное мнение Англии и Америки еще не дошло до требований изменения нашего государственного строя... Следовательно, одно только военное поражение не вызывает особой тревоги за существование нашего национального государственного строя. С точки зрения сохранения национального государственного строя наибольшую тревогу должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением»{404}. Их желание прекратить войну подогревалось воспоминанием о том, что первая мировая война привела к свержению русского царя и германского кайзера. Придворные — гэнро, дзюсины, паразитирующие на теле монархии и больше других заинтересованные в ее сохранении, стали проявлять особый интерес к достижению компромиссного [184] мира, так как перед их глазами постоянно стоял пример России и Германии. Теперь они стали тщательно взвешивать соотношение сил на фронте и степень своей непопулярности в народе. Занялись они этим на том же этапе войны, что и их предшественники в России и Германии{405}.
Падение острова Сайпан усилило их стремление к достижению мира. Но причиной этого явилась не столько военная неудача, сколько то, что после падения Сайпана уже было невозможно скрывать факт поражения; они опасались, что народ станет еще больше не доверять правящим классам. Страх перед тем, что народ отвернется от них, немедленно вырастал в страх перед «красной опасностью». Еще в феврале 1943 года Коноэ заявил: «Дальнейшее обострение напряженности во внутренней обстановке должно неизбежно привести к усилению красного движения. Это говорит о необходимости скорейшего прекращения войны». К Коноэ присоединился Кидо, «разделявший те же опасения»{406}. С точки зрения их интересов, японский империализм мог выбирать только одно из двух — либо военное поражение, либо революцию. Теперь перед ними стоял неотложный вопрос — как добиться компромисса при военном поражении, как добиться того, чтобы государственный строй вышел из него с минимальным ущербом.
Следовательно, «сторонники мира» по существу ничем не отличались от сторонников продолжения войны. Поэтому, если Сигзмицу или Того и предпринимали дипломатические шаги с целью заключения мира, то свою дипломатию они строили в расчете на расширение военных усилий и с этой целью поощряли военщину. Так, например, во время боев на острове Окинава Того следующим образом подбодрял военщину: «Если Японии удастся отразить врага на Окинаве, то Советский Союз и другие страны увидят, что Япония все еще имеет значительные резервы военной мощи. Кроме того, в этом [185] случае неприятельской стороне потребуется некоторое время, чтобы вновь перейти в наступление. Воспользовавшись подобной ситуацией, можно будет построить фундамент для деятельности нашей дипломатии, находящейся в настоящее время в тупике»{407}. Таким образом, дипломатия империализма основывалась на росте военных усилий и на противодействии военными средствами там, где это только было возможно. Между тем в то время как правители Японии понапрасну тратили время, стремясь провести в жизнь свою политическую линию: компромиссный мир — дипломатия — рост военных усилий, дела в стране все ухудшались; военное положение стало исключительно тяжелым, правители становились все более непопулярными среди народа.
Люди, которые после войны рекламируют себя как сторонников мира, сводят создавшуюся в то время политическую обстановку к борьбе групп, выступавших за мир и за продолжение войны, объясняя ею столь длительную затяжку с прекращением военных действий. Но подобное объяснение — сплошной обман. Конечно, можно привести многочисленные примеры борьбы между «сторонниками мира» и сторонниками продолжения войны. Между военными и правительством, а среди военных — между армией и флотом, существовали довольно резкие разногласия по поводу условий мира и по вопросу о сражении на территории Японии. Но речь шла лишь о том, стоит ли продолжать рискованную линию, начатую на Филиппинах и Окинаве, доведя ее до сражения на территории Японии. Это была разница двух тактик, каждая из которых преследовала цель сохранить старый государственный строй. Линия на заключение мира и линия на продолжение войны были только двумя сторонами одной и той же политики защиты государственного строя. Именно поэтому «сторонники мира» враждебно относились к тому стремлению к миру, которое переполняло народ, и их деятельность не была направлена на поддержку этого стремления. [186]
Для дзюсинов в их надеждах на заключение компромиссного мира единственным ободряющим фактором были противоречия между Англией и США, с одной стороны, и Советским Союзом — с другой, а также разногласия между коммунистами и гоминьдановцами в Китае. Как уже говорилось выше, целью так называемых «мероприятий по прекращению войны» в Китае было разжигать и использовать политику саботажа, которую проводил Гоминьдан в антияпонской войне, нападки гоминьдановцев на китайских коммунистов, а в мировом масштабе — углублять раскол между Англией, США и Советским Союзом. В дневнике Коноэ имеется запись от 11 апреля 1943 года о его беседе с Чэнем, представителем правительства Ван Цзин-вэя. Последний рассказал, что к нему явился тайный посланец Чан Кай-ши, который сообщил, что поскольку ни Англия, ни США не хотят полного разгрома Японии, являющейся барьером против Советского Союза, то и Чан Кай-ши, со своей стороны, желал бы в дальнейшем добиться взаимопонимания с японским правительством{408}.
Маневры по заключению мира с Чунцином, которые предпринимались по различным линиям — одним из таких маневров была авантюра с Мю-бинем{409}, явившаяся [187] поводом для отставки кабинета Койсо, всякие переговоры через правительство Ван Цзин-вэя и т. п. — строились на использовании раскола между Гоминьданом и Коммунистической партией.
Маневры по достижению мира стали по существу первоочередной задачей правительства с момента сформирования кабинета Судзуки. «Программа руководства войной», принятая 19 августа 1944 года на императорской конференции, содержала следующий пункт: «В случае разгрома Германии или заключения ею сепаратного мира необходимо, не теряя времени, предпринять усилия для изменения обстановки в лучшую сторону, используя с этой целью Советский Союз».
Чтобы подготовить для этого почву, предполагалось направить в Советский Союз в качестве специального посла такого видного деятеля, как бывший министр иностранных дел Хирота Хиротакэ. Однако Советский Союз отклонил предложение о посылке специального японского представителя, а Сталин, выступая в ноябре 1944 года с докладом о годовщине Октябрьской революции, назвал Японию агрессором. Но все это не поколебало тех планов, которые строились в этом направлении. План правящих кругов использовать Советский Союз в своих попытках заключить мир был наглой затеей людей, забывших свои многочисленные предательские действия по отношению к Советскому Союзу. Это они не раз предпринимали нападения на СССР (достаточно вспомнить события в районе реки Халхин-гол), а после начала советско-германской войны готовились к военным действиям против СССР, открыто нарушая советско-японский пакт о нейтралитете. 5 апреля 1945 года Советский Союз предупредил Японию о своем нежелании продлить пакт о нейтралитете. Однако дзюсины не отказывались от надежды добиться мира с США и Англией при посредничестве Советского Союза. Они думали, что это будет ускорено успешным наступлением японских войск на [188] острове Окинава и с этой целью подбадривали военщину{410}.
8 мая, когда был решен исход сражения на Окинаве, Япония узнала о безоговорочной капитуляции Германии. В этих условиях правительству не оставалось ничего другого, как искать выход в посредничестве Советского Союза. 11, 12 и 14 мая проходило совещание Высшего совета по руководству войной, на котором «курс на улучшение обстановки при посредничестве СССР» было решено заменить «курсом на заключение мира с Англией и США при посредничестве СССР». В связи с этим было принято решение осуществить ряд дипломатических мер с целью 1) предотвратить вступление Советского Союза в войну против Японии, 2) более того, добиться доброжелательного отношения Советского Союза к Японии, 3) добиться мира с Англией и США при посредничестве СССР.
Через бывшего министра иностранных дел Хирота послу СССР в Японии Малику было сделано официальное предложение созвать конференцию для улучшения советско-японских отношений. Однако переговоры с Маликом не дали результатов, поэтому японскому послу в Москве Сато было поручено вести переговоры с министром иностранных дел Молотовым. В июле, когда положение особенно обострялось, в Японии начали готовить поездку в СССР Коноэ в качестве специального представителя с посланием императора. Правительство во что бы то ни стало стремилось добиться от СССР благоприятного ответа до Потсдамской конференции. Сам выбор для поездки в СССР Коноэ, до мозга костей пропитанного ненавистью к Советскому Союзу, говорил о неискренности японских правителей по отношению к Советскому Союзу. Да и сам Коноэ не был серьезно настроен ехать в СССР добиваться мира. 13 июля посол Сато обратился к заместителю министра иностранных дел Лозовскому с предложением относительно посылки в СССР специального посла. Ему ответили отказом, заявив, что цели этой поездки не ясны. Когда предложение [189] было повторено уже с ясно сформулированными целями поездки, послу Сато заявили, что ответ последует после окончания Потсдамской конференции. Таким ответам явилась Потсдамская декларация. Это был ответ сил мировой демократии, и суть его сводилась к тому, что нельзя доверять просьбам о мире, исходящим от лиц, развязавших агрессивную войну я по-прежнему остающихся на своих местах.
3. Потсдамская декларация
Политика США в отношении Японии и Потсдамская декларация
Во время второй мировой войны точка зрения союзников на окончание войны с державами оси была пронизана принципом безоговорочной капитуляции. Вполне понятно, что такая точка зрения была обусловлена тем, что эта война, помимо других многочисленных факторов, в своей сущности носила антифашистский характер. Цели, которые преследовались демократическими силами мира, могут быть выражены следующими словами: «Задача состоит не только в том, чтобы выиграть войну, но и в том, чтобы сделать невозможным возникновение новой агрессии и новой войны, если не навсегда, то по крайней мере в течение длительного периода времени»{411}. Эти цели были впервые официально определены в декларации четырех государств — (США, Великобритании, Советского Союза и Китая, принятой в октябре 1943 года в Москве, и затем были вновь ясно подтверждены в Каирской декларации и на Ялтинской конференции.
Но с другой стороны, эта война была войной между империалистическими государствами. В войне против Японии американский империализм стремился свалить японский империализм и унаследовать его приобретения в Азии и особенно в Китае. Эти цели обнаруживались [190] в течение всей войны и особенно явно, как указывалось выше, в политике по отношению к Китаю. Когда же стало очевидным поражение Японии, американские империалисты с особой откровенностью стали преследовать эти цели в решении вопроса об отношении к Японии во время окончания войны и после нее.
В Америке уже с давних пор проявлялся интерес к тому, какова будет судьба послевоенной Японии, но конкретно этот вопрос был поднят Государственным департаментом в 1943 и особенно в 1944 году. Вопрос об отношении к Японии вызвал дискуссию в самом Государственном департаменте, а также между ним и военным министерством. В мае 1944 года Государственный департамент закончил составление основного проекта послевоенной политики в отношении Японии и передал его военному министерству. Основными положениями этого проекта были: а) Япония не будет подвергнута разделу. Однако она должна будет возвратить территории, захваченные ею в результате агрессивных войн; б) в период военной оккупации японское правительство прекратит свое существование как политическая единица, а его функции по установлению политической линии будут приостановлены. Тайный совет, кабинет министров, парламент, военное и морское министерства, министерство по делам Восточной Азии и другие будут ликвидированы. Министерство внутренних дел, министерство финансов и другие министерства, несущие административные функции, будут продолжать свою деятельность под руководством военной администрации союзников; в) союзные державы, принимавшие участие в войне против Японии, будут участвовать в оккупации Японии и ее управлении. Это убедит японцев, что агрессия Японии порицается всеми странами мира, и ненависть японцев не будет направлена исключительно против одной страны. К оккупации присоединятся также армии Китая, Индии, Филлиппин и других стран Азии. Это создаст впечатление, что война не была войной только одних белых против Японии{412}. [191]
Вопрос об императорской власти явился сложной проблемой, «немало занимавшей наши мысли» (Хэлл). Было решено проявить в этом вопросе гибкость; окончательная точка зрения относительно самого существования императорской власти так и не была определена. В Государственном департаменте, так же как и в других учреждениях, по этому вопросу существовали разногласия. В общих чертах их можно охарактеризовать как разногласия между «японской партией», которая рассматривала императора, дзюсинов, крупных капиталистов как «умеренных» и настаивала на сохранении императорской власти, и «китайской партией», которая указывала, что император и «умеренные» играли роль второй скрипки в агрессивной политике, и рассматривала ликвидацию императорской власти как необходимое условие демократизации и демилитаризации Японии.
В мае 1944 года Грю — бывший американский посол в Японии и ведущая фигура «японской партии» — был назначен на пост руководителя дальневосточного отдела Государственного департамента, а после ухода в конце того же года Хэлла с поста государственного секретаря и назначения на его место Стеттиниуса Грю получил повышение, став заместителем государственного секретаря. Вследствие этого в Государственном департаменте усилилось влияние «японской партии».
В 1945 году все более очевидным становился исход военных действий, но правящие круги США считали, что сопротивление Японии будет продолжаться до 1947 года. Опасаясь дальнейших жертв, которых потребует от Америки продолжающееся сопротивление Японии, американские правящие круги желали, чтобы Советский Союз как можно скорее вступил в войну против Японии. Однако, когда после смерти Рузвельта 17 апреля в Японии был сформирован кабинет Судзуки, Грю и его единомышленники решили, что это создан кабинет капитуляции. Они пришли к выводу, что необходимо уточнить содержание понятия «безоговорочной капитуляции» и предложить Японии капитулировать. 8 мая, в день капитуляции нацистской Германии, новый президент Трумэн выступил с заявлением по поводу Японии, в котором призывал к [192] безоговорочной капитуляции японские вооруженные силы, тем самым несколько ограничив содержание самого понятия «капитуляция».
В этот период обращения США к Японии с требованием о немедленной капитуляции уже не определялись только желанием избежать кровопролития. В процессе крушения гитлеровской Германии между Советским Союзом, с одной стороны, США и Англией — с другой, возникли разногласия по вопросу о политической власти в Польше, наблюдались трения между этими государствами и в ходе учредительной сессии Организации Объединенных Наций (апрель — июнь 1945 года); в самой Америке смерть Рузвельта послужила сигналом для оживления деятельности антисоветских сил.
Таким образом, единый фронт союзных государств против фашизма постепенно рушился. Америка стала рассматривать как угрозу для себя Советский Союз и антиимпериалистические силы, выраставшие в Европе и Азии. Закончить войну с Японией, прежде чем Советский Союз вступит в нее, лишить Советский Союз права голоса при решении дальневосточных проблем, предотвратить слияние национального движения в Азии с вступлением Советского Союза в войну против Японии — подобного рода нелегкие задачи, которые должны были обеспечить интересы американского империализма в послевоенное время, встали перед американскими правящими кругами.
После выступления Трумэна начались организованные полковником Захариасом радиопередачи на Японию, которые призывали Японию капитулировать. Эти передачи, повторенные до 4 августа 14 раз, были обращены к дзюсинам, дипломатам и другим представителям японских правящих кругов, которых считали «умеренными». Хотя по своему содержанию эти передачи соответствовали заявлению Трумэна, они подчеркивали возможность заключения «почетного мира» и делали скрытые намеки на то, что для японских правящих кругов было бы выгоднее капитулировать перед одной Америкой, не дожидаясь вступления в войну Советского Союза.
В конце мая 1945 года заместитель государственного секретаря Грю поручил своему подчиненному Доумэну, [193] так же как и Грю, являвшемуся центральной фигурой «японской партии», составить документ, который ясно определял бы политику США по отношению к Японии после капитуляции и рекомендовал бы Японии немедленно капитулировать. Документ, представленный Доумэном, лег в основу Потсдамской декларации. Этот проект состоял из 13 статей и, будучи составленным в несколько иных выражениях, в общих чертах совпадал с Потсдамской декларацией за некоторыми исключениями. Так, в статье 12 после текста, содержащегося в окончательном варианте декларации (несколько перефразированного), в ее проекте были записаны следующие слова:
«...сюда может быть включена конституционная монархия при (сохранении) существующей династии в том случае, если миролюбивые нации будут убеждены в том, что такое правительство действительно стремится осуществлять политику мира, которая сделает невозможным распространение в будущем агрессивного милитаризма в Японии».
(This may include a constitutional monarchy under the present denasty, if the peace-loving nations can be convinced of the genuine determination of such a government to follow policies of peace which will render impossible the future development of aggressive militarism in Japan.)
Вполне понятно, что наиболее «важной» (Грю) в этом проекте является та часть статьи 12, которая говорит о сохранении императорской системы.
Как рассказывает Грю, этот проект 28 мая был представлен Трумэну. Грю говорил по поводу этого проекта: «Японцы фанатичны, поэтому они будут сражаться до конца. В таком случае трудно предсказать, сколько будет потеряно жизней американских солдат. Препятствием для безоговорочной капитуляции японцев является вопрос об императорской власти. Следовательно, Япония капитулирует, если будет сделано какое-либо указание на то, что после полной капитуляции Японии и полной утраты ею военной мощи выбор формы политической власти будет предоставлен самим японцам». Далее Грю подчеркнул, что для американской политики в отношении [194] Японии наиболее приемлемой формой политической власти является конституционная монархия. Трумэн согласился с мнением Грю, но сказал, что необходимо посоветоваться по этому вопросу с военным командованием. На следующий день, 29 мая, этот проект обсуждался в Пентагоне, в кабинете военного министра Стимсона. В обсуждении приняли участие Грю, военный министр Стимсон, морской министр Форестолл, начальник Генерального штаба Маршалл и начальник Бюро военной информации Э. Дэвис, а также ряд других лиц. Представителя военного командования в общем разделяли взгляды Грю, и большинство их было согласно с этим проектом. Однако было решено, что по военным соображениям нецелесообразно немедленно опубликовывать этот документ, и в конечном счете его публикация была отложена. Эти «военные соображения», как стало известно позднее, заключались в том, что в то время шли бои на Окинаве и подобное заявление могло быть расценено как проявление слабости США{413}.
Вскоре после этого, 2 июля, Стимсон направил президенту Трумэну меморандум относительно призыва к капитуляции. Этот меморандум был составлен им на основе совещаний с Грю, Форестоллом и другими. В нем высказывались мысли, близкие к содержанию упомянутого проекта. В меморандуме говорилось о сохранении императорской власти. «Что касается меня, — писал Стимсон, — то я считаю: если указать, что мы не собираемся ликвидировать конституционную монархию при сохранении существующей династии, то это значительно увеличит вероятность принятия капитуляции»{414}.
Вскоре государственным секретарем стал Бирнс. Грю убеждал Бирнса в необходимости сделать заявление, в котором содержалось бы предложение Японии капитулировать, но какой-либо новый проект не был составлен, и Бирнс повез в Потсдам старый проект, о котором говорилось [195] выше. Эта декларация была одобрена в Потсдаме Черчиллем и Молотовым; Чая Кай-ши выразил свое согласие телеграммой, после чего 26 июля декларация была опубликована.
Остается неясным — когда из проекта декларации было исключено то место, где говорилось об императорской системе. По этому поводу Хэлл рассказывает, что перед самым отъездом в Потсдам Бирнс пришел к нему посоветоваться. Хэлл высказался в том смысле, что будет нехорошо, если это заявление покажется слишком примиренческим и будет понято таким образом, что речь идет не только о сохранении императорской власти, но и о поддержке связанных с нею феодальных правящих классов. Потом Бирнс сказал, что то место, где упоминается император, будет исключено{415}. Стимсон также отмечает, что в то время Трумэн и Бирнс считали, что не следует придерживаться позиции, которая может показаться излишне примиренческой{416}.
По всей вероятности, пункт о сохранении конституционной монархии оставался в американском проекте вплоть до Потсдамской конференции, и, лишь перед тем как представить проект советской делегации, американцы по собственному почину вычеркнули его. Во всяком случае, в статье 12 Потсдамской декларации ничего не говорится о конституционной монархии.
17 июля 1945 года в пригороде Берлина Потсдаме открылась последняя конференция с участием глав союзных держав, на которой обсуждались вопросы, связанные с ведением войны. С американской стороны в конференции участвовали президент Трумэн, государственный секретарь Бирнс, военный министр Стимсон, начальник Генерального штаба Маршалл, главнокомандующий американскими войсками в Европе Эйзенхауэр и другие, с английской стороны — премьер-министр Черчилль, министр иностранных дел Иден и военные руководители, с советской стороны — премьер-министр Сталин, министр [196] иностранных дел Молотов, заместитель министра иностранных дел Вышинский и военные руководители.
Основным вопросом повестки дня Потсдамской конференции был вопрос о будущем Европы после капитуляции Германии. На конференции рассматривались такие вопросы, как процедура подготовки мирных договоров с бывшими государствами оси, характер послевоенного режима, принципы оккупации Германии. Конференция продолжалась до 1 августа; 2 августа были опубликованы принципы обращения с Германией и восстановления порядка в послевоенной Европе.
Потсдамская декларация, обращенная к Японии, была опубликована в ходе конференции 26 июля от имени США, Великобритании и Китая. Советский Союз в то время не находился в состоянии войны с Японией и присоединился к декларации 8 августа одновременно со вступлением в войну против Японии. В дни работы Потсдамской конференции в Англии проходили всеобщие выборы. На выборах победила лейбористская партия; Черчилля на посту премьер-министра сменил Эттли, поэтому под Потсдамской декларацией стоит подпись Эттли.
Потсдамская декларация, состоящая из 13 статей, будучи призывом к капитуляции, в то же время знакомила мир с отношением Объединенных Наций к Японии. Первые 5 статей декларации имеют значение своего рода преамбулы. В них содержались требования немедленного и полного принятия условий декларации: «Мы не отступим от них», «Мы не потерпим никакой затяжки», а также подчеркивалось, что дальнейшее сопротивление приведет Японию к быстрому и полному разгрому. Статья 6 настаивала на полном искоренении милитаризма, статья 7 говорила об оккупации территории Японии, чтобы гарантировать осуществление целей декларации, статья 8 ограничивала суверенитет Японии ее территорией, статья 9 провозглашала разоружение японской армии. В статье 10 по поводу обращения с японским народом говорилось, что страны, подписавшие декларацию, «не стремятся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация». В ней также говорилось [197] о наказании военных преступников, о возрождении и укреплении демократических тенденций среди японского народа, о том, что будет введена свобода слова, религии и мышления и будут уважаться основные права человека. Статья 11 содержала разрешение Японии иметь мирную промышленность и запрещала военные отрасли промышленности. В ней упоминалось также о «справедливых репарациях натурой». В статье 12 содержалось обещание вывести из Японии оккупационные войска, как только будет создано демократическое правительство. Как уже указывалось выше, вопрос об императорской власти был исключен из этой статьи. Статья 13 требовала безоговорочной капитуляции всех японских вооруженных сил.
Потсдамская декларация, требовавшая демилитаризации и демократизации Японии, ярко отражала демократический характер второй мировой войны. Она требовала выполнения ее условий со стороны капитулировавшей Японии, но в то же время и уважения со стороны победивших союзников.
Составляя эту декларацию, американцы с самого начала руководствовались политическими соображениями, характер которых ясен из вышесказанного. Однако сам антифашистский характер второй мировой войны поставил Америку в рамки, ограничивавшие ее возможности предстать перед побежденной Японией в качестве империалистического завоевателя.
Итак, Потсдамская декларация была опубликована. В случае ее отклонения «Японию ждал быстрый и полный разгром». День вступления Советского Союза в войну против Японии в соответствии с Ялтинским соглашением приближался, но японский народ оставался в полном неведении относительно этого. В США закончились испытания атомной бомбы.
Игнорирование декларации Японией
Все эти перипетии, связанные с подготовкой и опубликованием Потсдамской декларации, немедленно оказали влияние на японских правителей. От своих информаторов [198] за границей и через радио они получали сведения о разногласиях, существовавших между США и Советским Союзом, а также об оценке императорской власти в Америке.
Правители Японии, стремившиеся использовать разлад между США и Советским Союзом для сохранения императорской власти, все более отчетливо осознавали тот факт, что «среди американцев, которые сохраняют веру в военные цели Объединенных Наций, но не доверяют Советскому Союзу и боятся его, довольно сильны настроения в пользу примирения с Японией»{417}.
Да и в самой Потсдамской декларации они угадывали скрытые в ней «истинные устремления» американского империализма, которые стали для них лучом надежды.
Когда министр иностранных дел Того прочел Потсдамскую декларацию, он почувствовал в ней нотки умиротворения, которых не было в прежних требованиях союзников к Японии. В таком случае если и нельзя было безоговорочно принять Потсдамскую декларацию, то и отклонять ее категорически не имело смысла. В первой половине дня 27 июля на аудиенции у императора Того сказал: «Мы должны очень осторожно подойти к этой декларации и в своей стране, и за ее пределами. Особое беспокойство вызывает то, что всякое заявление, отклоняющее эту декларацию, может привести к серьезным последствиями»{418}. Своими опасениями Того поделился с премьер-министром Судзуки и министром хранителем печати Кидо, которые согласились с ним. Поэтому на состоявшемся в тот же день совещании Высшего совета по руководству войной было в конце концов решено действовать сообразно тому, какую позицию займет Советский Союз. Правда, начальник Главного морского штаба Тоёда придерживался противоположного мнения и настаивал [199] на том, что в целях поднятия боевого духа следует издать манифест, который отклонял бы Потсдамскую декларацию как неприемлемую.
Тот факт, что японские правящие круги не решались сделать какого-либо заявления по поводу Потсдамской декларации, объяснялся исключительно их пониманием «истинных устремлений» близкого им по духу американского империализма, которые были закамуфлированы за текстом декларации, чтобы не быть разгаданными простыми людьми.
Другое дело антифашистский, демократический дух, составляющий основу Потсдамской декларации, — его они отвергли с самого начала.
Заседание кабинета министров во второй половине дня 27 июля целиком было посвящено обсуждению мер, которые следовало принять, во-первых, для предотвращения распространения среди японского народа основных идей Потсдамской декларации в том случае, если она будет опубликована и, во-вторых, для предупреждения недоверия и беспокойства, которые могли возникнуть главным образом среди правящих классов в случае, если декларация не будет опубликована. (К попыткам добиться мира имела отношение лишь небольшая кучка представителей правящих классов, их верхушка, остальные же не были в состоянии разобраться в сложной обстановке. Они были подобны зрителям галерки, которые не могут расслышать то, что говорится на сцене.)
В результате этого обсуждения Информационное управление при кабинете министров дало указание газетам опубликовать декларацию с большими купюрами. Так, было предложено исключить те выражения декларации, которые были непосредственно обращены к народу: «Японским вооруженным силам после того, как они будут разоружены, будет разрешено вернуться к своим очагам с возможностью вести мирную и трудовую жизнь», а также: «Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация». Так как правительство не высказалось по поводу этой декларации, у народа могло создаться впечатление, что в правительстве [200] царит растерянность. Поэтому газетам было дано указание в комментариях к тексту декларации намекнуть, не указывая источника, на то, что правительство, по-видимому, оставило без внимания декларацию.
На этом японские правители завершили первый этап мероприятий, связанных с Потсдамской декларацией. Теперь они только ожидали, что предпримет Советский Союз. По крайней мере так считал Того. Ему даже в голову не приходило, что состоявшееся 28 июля очередное заседание кабинета министров и верховного командования для обмена информацией сведет на нет всю ту большую работу, которую ему пришлось проделать в связи с появлением декларации. Занявшись другими делами, он даже не присутствовал на заседании.
Однако, в отличие от Того, для военного командования не все было так просто. Японские правители все более убеждались, что, сколько бы они ни цеплялись за «истинные устремления» американских империалистов, им не удастся спасти всю императорскую систему, если они не принесут в жертву военную касту. К тому же военщина была ведущей силой в войне и теперь находилась между двух огней. Военщину собирались принести в жертву, и поэтому ее стремление продолжать войну все больше приобретало характер истерии, за которой скрывалось отчаяние.
В таких условиях вражда двух группировок — «сторонников мира» и сторонников продолжения войны — особенно обострилась. Если раньше приготовления к решительному сражению на территории собственно Японии и маневры, имевшие своей целью достижение мира, осуществлялись параллельно и дополняли друг друга во имя «национального государственного строя», то теперь эта фаза была уже пройдена. Обе группировки вступили в новую фазу борьбы, где они уже двигались каждая своим путем. Теперь эти группы просто стремились устранить друг друга, и каждая из них прилагала усилия доказать, что только она руководствуется интересами страны. (Прекратить этот хаос могло лишь «высочайшее решение».) [201]
Военный министр Анами и его сторонники еще накануне, на заседании кабинета министров, настаивали на том, что при опубликовании Потсдамской декларации следует одновременно выступить против нее и тем самым направить общественное мнение по надлежащему пути. В конечном счете тогда было принято компромиссное решение. Однако «нерешительная позиция» по отношению к Потсдамской декларации (она была опубликована 28 июля в утренних газетах) лишь усилила раздражение у сторонников продолжения войны из среды военщины. Это заставило Анами и его последователей пойти дальше. 28 июля во время заседания по обмену информацией, происходившего в императорском дворце, военный министр, морской министр и начальники Генерального штаба и Главного морского штаба отозвали премьер-министра Судзуки в отдельную комнату. Они подчеркнули, что отсутствие заявления об отношении к Потсдамской декларации отражается на боевом духе армии. Им удалось убедить Судзуки. Во второй половине дня на пресс-конференции Судзуки заявил по поводу позиции правительства в отношении Потсдамской декларации следующее: «Мы игнорируем ее. Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения войны».
Заявление Судзуки вызвало большую сенсацию. На следующий день газеты поместили его под большими заголовками, а радиовещание на заграницу разнесло по всему миру известие об «игнорировании» Японией Потсдамской декларации. Для Того и его сторонников это означало, что все их усилия лопнули как мыльный пузырь. Но этого следовало ожидать. Ведь они с самого начала игнорировали основной дух Потсдамской декларации. Их политика выжидания, что предпримет Советский Союз, свидетельствовала о недооценке демократических сил мира и игнорировании их требований. Пока они закрывали глаза на страдания народа и понапрасну теряли время, заботясь исключительно о сохранении императорской власти, они упустили последнюю возможность капитуляции, что обошлось Японии еще в один миллион человеческих жизней. [202]
4. Вступление в войну Советского Союза и капитуляция Японии
Взрыв атомной бомбы
Японские правители пренебрегли содержавшимся в Потсдамской декларации требованием демократических сил мира о прекращении войны и, поглощенные интригами, целью которых было сохранение императорской власти, не обращали внимания ни на жертвы, ни на несчастья японского народа. Теперь они снова требовали от него невиданных жертв.
6 августа около 8 часов утра над Хиросимой появились два бомбардировщика Б-29. Сигнал тревоги был дан, но, видя, что самолетов мало, все подумали, что это не крупный налет, а разведка. Люди продолжали работу, не заходя в убежища, и разглядывали вражеские самолеты. Когда бомбардировщики достигли центра города, один из них сбросил небольшой парашют, после чего самолеты улетели прочь. Немедленно после этого в 8 часов 15 минут раздался оглушительный взрыв, который, казалось, в одно мгновение разорвал небо и землю.
Ослепительная вспышка и страшный грохот разрыва — после чего весь город покрыли огромные тучи дыма. Среди дыма, пыли и обломков один за другим вспыхивали деревянные дома, до конца дня город был объят дымом и пламенем. И когда, наконец, пламя улеглось, весь город представлял собой одни развалины. Это было ужасное зрелище, которого до сих пор не видела история. Всюду громоздились обугленные и обожженные трупы, многие из них застыли в той позе, в которой их застал взрыв. Трамвай, от которого остался один остов, был набит трупами, державшимися за ремни. Многие из тех, кто остался в живых, стонали от ожогов, покрывавших все тело. Повсюду можно было столкнуться со зрелищем, напоминавшим сцены из жизни ада.
Одна эта бомба в одно мгновение разрушила до основания 60 процентов города Хиросима. Из 306545 жителей Хиросимы пострадало от взрыва 176987 человек. [203]
Погибло и пропало без вести 92 133 человека, тяжелые ранения получили 9428 человек и легкие ранения — 27997 человек. Эти сведения были опубликованы в феврале 1946 года штабом американской оккупационной армии в Японии. Стремясь уменьшить свою ответственность, американцы насколько возможно занизили число жертв. Так, при подсчете потерь не было учтено число убитых и раненых военнослужащих. Кроме того, надо иметь в виду, что многие из тяжело и легко раненных через несколько дней, месяцев или даже лет погибли от лучевой болезни. Поэтому в действительности число погибших, по-видимому, превышает 150 тысяч человек. Различные здания в радиусе 2 километров от эпицентра взрыва были полностью разрушены, а в радиусе 12 километров подверглись более или менее значительным разрушениям. Люди погибали или получали сильные ожоги в пределах 8,6 километра, деревья и трава обуглились на расстоянии до 4 километров. В результате взрыва и последовавших вслед за ним пожаров было превращено в пепел до 9/10 всех домов города, которых насчитывалось 95 тысяч. Никогда в прошлом человеческое воображение не могло представить подобных размеров ущерба и подобной жестокости.
Эта бомба была атомной. Идея искусственного расщепления атомного ядра и использования его энергии в военных целях уже давно являлась предметом исследований ученых — военных специалистов многих стран. Следовательно, возможность появления атомной бомбы не была столь неожиданной. Сомневались лишь только в том, хватит ли времени и средств для завершения исследований до окончания второй мировой войны. В Японии после начала войны на Тихом океане армия и флот проводили секретные исследования, но эти исследования были прекращены после того, как пришли к выводу, что они потребуют огромных средств и много времени и не смогут быть использованы в данной войне.
Наиболее успешных результатов в этой области исследований первой добилась Германия. Известие о ходе этих исследований вызвало тревогу среди союзников. 11 октября 1941 года американский президент Рузвельт [204] предложил Англии осуществить совместные исследования. Это явилось началом сотрудничества американских и английских ученых с целью создания атомной бомбы. 17 июля 1942 года уже после вступления Соединенных Штатов в войну Рузвельт по рекомендации Исследовательского комитета приказал ассигновать на исследования по созданию атомной бомбы громадную сумму в 2 миллиарда долларов. Это дало возможность построить огромные секретные заводы с колоссальными сооружениями, на которых работало 125 тысяч человек. И наконец. 15 июля 1945 года было успешно проведено испытание первой атомной бомбы. Вторая бомба была сброшена на Хиросиму.
На следующее утро 7 августа (по японскому времени; 6 августа по американскому) по радио было передано заявление президента Трумэна. В заявлении говорилось, что сброшенная на Хиросиму бомба была атомной и что, если Япония не капитулирует, на нее вновь будет совершено атомное нападение. Но эти угрозы делались в тот момент, когда США обладали лишь двумя атомными бомбами. Только что закончились испытания, и атомные бомбы в техническом отношении еще не были достаточно подготовлены к использованию. Вряд ли в этот момент существовала стратегическая необходимость сбрасывания атомной бомбы. Военное поражение Японии было уже предрешено, важнейшие стратегические объекты разрушены и не оставалось целей, оправдывавших применение атомной бомбы. Планы вторжения американской армии на территорию Японских островов предусматривали высадку в октябре 1945 года на острове Кюсю и весной 1946 года в районе Канто. Не было и тактической необходимости в сбрасывании атомной бомбы для подготовки вторжения.
Каковы же в таком случае причины, побудившие США в спешном порядке использовать только что созданную атомную бомбу, несмотря на отсутствие технической и военной необходимости? В своем сообщении Соединенные Штаты объясняли это желанием ускорить капитуляцию Японии и избежать ненужного кровопролития при вторжении на Японские острова. В действительности [205] же поспешное принятие решения о применении атомной бомбы (хотя до предполагаемого вторжения оставалось три месяца) объяснялось тем, что приближалось время, когда по условиям Ялтинского и Потсдамского соглашений в войну должен был вступить Советский Союз. В этот период, когда поражение Японии было предрешено, Соединенные Штаты стремились в одиночку осуществить оккупацию Японии, чтобы обеспечить себе после войны стратегическое превосходство над Советским Союзом. Таким образом, применение атомной бомбы имело целью подавить боевой дух японцев до вступления в войну Советского Союза и осуществить оккупацию Японии в одиночку. Итак, использование атомной бомбы было для Соединенных Штатов скорее не последним военным действием во второй мировой войне, а первым серьезным сражением в холодной войне, которую они ведут против России{419}.
Однако ни колоссальная мощь атомной бомбы, ни вызванная ею гибель 100 с лишним тысяч мирных жителей не воздействовали на стремление японского правительства и Главной ставки продолжать войну в такой степени, в какой этого хотели американцы. Так как связь с Хиросимой была прервана, подробности о нанесенном ущербе стали известны в Токио лишь на следующий день — 7 августа. К этому времени по радио уже было передано заявление Трумэна и ставка убедилась, что это и есть та самая атомная бомба, о которой уже давно поступали сообщения.
Но ставка скрыла этот факт от народа. Она ограничилась сообщением о бомбардировке Хиросимы бомбой нового типа и о значительных потерях. Органы противовоздушной обороны для успокоения населения опубликовали инструкцию, рекомендовавшую меры предосторожности по отношению к бомбе нового типа. В ней говорилось, например, что достаточно одеть белую одежду или укрыться в убежище, чтобы избежать опасности, или что необходимо соблюдать осторожность даже в [206] том случае, когда в налете участвует небольшое количество самолетов. Военное командование ограничилось лишь посылкой в Хиросиму комиссии для расследования. Оно по-прежнему было занято подготовкой к решительному сражению на территории Японских островов. Правительственные органы также весьма слабо реагировали на это событие: не был даже собран кабинет министров, а намеченное заседание Высшего совета по руководству войной было отменено. Руководители правительства интересовались не атомной бомбой — их интересовало только одно: чем закончится встреча в Москве посла Сато с министром иностранных дел Советского Союза Молотовым, которая намечалась на вечер 8 августа.
На следующий день, 9 августа, на город Нагасаки была сброшена вторая атомная бомба. Она добавила еще свыше 70 тысяч жертв.
Вступление в войну Советского Союза
Как уже отмечалось выше, Ялтинское соглашение предусматривало вступление СССР в войну против Японии через три месяца после капитуляции Германии. На Потсдамской конференции это решение было конкретизировано. Вечером 8 августа правительство СССР опубликовало следующее заявление в связи с объявлением войны Японии:
«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны.
Требование трех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым предложение Японского Правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву.
Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому Правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество [207] жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира.
Верное своему союзническому долгу, Советское Правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года.
Советское Правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции.
Ввиду изложенного Советское Правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9-го августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».
Одновременно такое же заявление министр иностранных дел Молотов сделал послу Японии Сато.
В 0 часов 9 августа армия Советского Союза, дислоцировавшаяся на Дальнем Востоке, начала военные действия против японской армии в Маньчжурии, Корее и на Сахалине. Само собой разумеется, что основной удар Советской Армии был направлен против дислоцировавшейся в Маньчжурии Квантунской армии. В этот момент Квантунская армия была значительно ослаблена переброской войск на южный театр военных действий, а также в Японию для участия в предполагавшемся решительном сражении на ее территории. Но с другой стороны, в результате тотальной мобилизации почти всех японцев, проживавших в Маньчжурии, было сформировано значительное количество новых частей и к концу июля реорганизация Квантунской армии была в общих чертах завершена. Основу 750-тысячной Квантунской армии составляли 2 фронтовых объединения, 6 армейских корпусов, 24 дивизии, 9 отдельных бригад. Кроме того, с началом военных действий против Советского Союза предполагалось перебросить несколько дивизий из японской экспедиционной армии в Китае. Однако эта огромная армия по своей подготовке и снаряжению имела [208] мало общего с прежней отборной Квантунской армией. Все кадровые части, входившие в ее состав до войны, были переброшены в другие районы. Армия состояла из недостаточно обученных мобилизованых солдат и не была как следует укомплектована снаряжением.
Советская Армия начала наступление на Квантунскую армию с трех сторон — востока, севера и запада. Пограничные укрепления с мощными опорными пунктами были прорваны за два дня — 9 и 10 августа. 12 августа фронт был прорван на всех направлениях. По оперативному плану Квантунской армии предусматривалось, что вначале японские войска, опираясь на укрепленные районы на границе и в приграничной полосе, будут задерживать продвижение противника, после чего перейдут к затяжной сдерживающей обороне в укрепленном районе на маньчжуро-корейской границе вблизи Тунхуа. Но первая линия обороны очень быстро рухнула, и стало ясно, что части не успеют вовремя сконцентрироваться в укрепленном районе на маньчжуро-корейской границе. В связи с этим командующий войсками 3-го направления генерал Усироку, которому была поручена оборона укрепленного района, отказался от заранее намеченного плана и произвел перегруппировку войск, намереваясь сражаться до последнего солдата на центральной равнине. Но советские моторизованные части, вторгнувшиеся с запада со стороны Монголии, продвигаясь со скоростью 100 километров в сутки, вскоре достигли района Чанчуня. Поэтому командующий Квантунской армией генерал Ямада Отодзо 12 августа поспешно перевел свой штаб в Тунхуа и отдал приказ частям, находившимся на центральной равнине отступить к укрепленному району. Такая сумятица в командовании дезорганизовала главные силы Квантунской армии. Разрозненными группами они вступали в бой с продвигавшимися советскими войсками и терпели поражение за поражением. Не прошло и недели с начала военных действий, как главные силы столь многочисленной Квантунской армии были разгромлены.
Об объявлении войны Советским Союзом в Токио узнали в 4 часа 9 августа через перехваченную радиопередачу. [209] Это известие явилось ошеломляющим ударом для руководителей японского правительства, возлагавших свои последние надежды на переговоры Сато с Молотовым, которые должны были состояться в эту ночь. Даже при появлении атомной бомбы государственная политика, определенная Высшим советом по руководству войной, не претерпела никаких изменений (27 июля Высший совет по руководству войной принял решение определить свое отношение к Потсдамской декларации лишь после того, как станут ясны намерения Советского Союза). Но вступление в войну Советского Союза развеяло все надежды на продолжение войны. Лишь теперь у императора, министра хранителя печати Кидо, премьер-министра Судзуки, министра иностранных дел Того, морского министра Ионай, а также у других дзюсинов и руководящих деятелей правительства появилось твердое намерение прекратить войну.
Как уже отмечалось выше, правящие классы Японии больше всего опасались не поражения в войне, а беспорядков и революции, которые могли вспыхнуть в результате поражения. Для них ничего не значили лишения народа, вызванные войной, больше всего они боялись кризиса императорской системы, как организации, обеспечивавшей господство над народом. Вступление Советского Союза в войну означало, что их опасения начинают оправдываться. Теперь у них был единственный выход — капитулировать перед американцами и англичанами до прихода Советской Армии, содействовать США в их односторонней оккупации Японии и тем самым противостоять угрозе коммунистической революции и способствовать сохранению императорской системы. Эта их решимость подкреплялась перспективой углубления разногласий между Советским Союзом и США, которые обнаружились вскоре после поражения Германии. Кроме того, эта решимость подкреплялась благоприятным отношением общественного мнения в США к императорской системе.
Осуществлению этих намерений «сторонников мира» мешали непримиримые сторонники продолжения войны [210] из среды военщины. Однако уничтожение сухопутных и военно-морских сил привело к относительному ослаблению к этому времени влияния военщины в органах государственной власти. После потери Японией боевой мощи на море и в воздухе военщина аргументировала свое требование продолжать войну следующим: она утверждала, что, когда начнется решительное сражение на территории собственно Японии, совершенно нетронутые силы сухопутной армии, находящейся на материке, позволят Японии продержаться в течение длительного времени. Но эти аргументы потеряли под собой всякую почву после вступления в войну Советского Союза. Главная ставка немедленно отдала приказ начать боевые действия против Советского Союза, однако это были последние судорожные усилия, продиктованные отчаянием. Распоряжения, отданные Квантунской армии, приказ экспедиционной армии в Китае перебросить войска на помощь Квантунской армии — все это осталось на бумаге. Главная ставка полностью утратила контроль над операциями на советско-японском фронте, и ей оставалось только, сложив руки, наблюдать за разгромом Квантунской армии. Капитуляция Японии перед США и Англией была предопределена в результате вступления в войну Советского Союза.
Решение о принятии Потсдамской декларации
Утром 9 августа, когда стало известно о вступлении в войну Советского Союза, были поспешно предприняты первые конкретные шаги по осуществлению капитуляции. Рано утром министр иностранных дел Того посетил премьер-министра Судзуки, а затем морского министра Ионай и убедил их в необходимости принять условия Потсдамской декларации. Министр хранитель печати Кидо доложил императору о необходимости прекращения войны, после чего немедленно приступил к согласованию конкретных действий с премьер-министром Судзуки.
В 10 часов 30 минут того же дня открылся Высший совет по руководству войной. Впервые на повестке дня [211] совета открыто стоял вопрос о принятии Потсдамской декларации, то есть о безоговорочной капитуляции. Ситуация, создавшаяся в результате вступления в войну Советского Союза, полностью изменила позицию военных руководителей. Теперь уже не стоял вопрос: продолжать ли войну или вести мирные переговоры. Нужно было решить: следует ли оговаривать условиями принятие декларации и если следует, то какими. Военный министр Анами, начальник Генерального штаба Умэдзу и начальник Главного морского штаба Тоёда настаивали на выдвижении четырех условий: сохранение существующего государственного строя, наказание военных преступников самими японцами, самостоятельное разоружение и, наконец, недопущение оккупации Японии союзниками, а если оккупация неизбежна, то она должна быть непродолжительной, осуществляться небольшими силами и не затрагивать города Токио. Министр иностранных дел считал, что следует ограничиться первым условием, иными словами, сохранением государственного строя. Заседание затянулось до второй половины дня и наконец закрылось, так и не придя к какому-либо решению.
Вслед за этим в 2 часа дня 9 августа открылось первое чрезвычайное заседание кабинета министров. На заседании в течение 7 часов продолжались те же споры — следует ли выдвигать одно условие или четыре. И на этот раз решение не было принято. Министр иностранных дел настаивал, что абсолютным условием является сохранение государственного строя, во имя этого народ, армия должны вынести все страдания. Выдвигать другие условия — это значит сделать невозможным быстрое достижение мира и, следовательно, осуществление первого условия. Против министра иностранных дел выступили военный министр и начальники штабов, которые утверждали, что если четыре условия не будут выдвинуты, то Япония окажется в совершенно беззащитном положении, а в таких условиях нельзя гарантировать сохранение государственного строя.
Короче говоря, разногласия между обеими сторонами возникли в связи с вопросом о способах сохранения императорской системы. В данном случае затрагивались [212] непосредственные интересы военных кругов, именно поэтому они проявляли особое упорство. Встретившись со столь сильным противодействием военного министра и не надеясь получить большинства голосов, премьер-министр, министр иностранных дел и их сторонники закрыли заседание, так и не приступив к голосованию.
Таким образом, состоявшиеся 9 августа заседание Высшего совета по руководству войной и заседание кабинета министров не смогли прийти к единому решению. Это обстоятельство очень обеспокоило дзюсинов и приближенных императора. Было ясно, что каждый день, прошедший после вступления Советского Союза в войну, усиливает его право голоса в вопросах, касающихся Японии, а это было не выгодно с точки зрения сохранения императорской системы. В связи с этим они начали особенно остро ощущать необходимость оказания нажима на военных, чтобы заставить их снять предложение о принятии декларации на четырех условиях. С этой целью они предприняли акцию, в которой была сделана ставка на абсолютный авторитет императора. Бывший премьер-министр Коноэ обсудил этот вопрос с принцем Такамацу и бывшим министром иностранных дел Сигэмицу. После этого каждый из них (Коноэ и Сигэмицу непосредственно, а принц Такамацу по телефону) изложил министру хранителю печати Кидо свое несогласие с выдвижением четырех условий. Министр хранитель печати во второй половине дня дважды докладывал об этом мнении императору.
В тот же день в половине двенадцатого ночи, после того как придворные и дзюсины, в том числе и премьер-министр Судзуки и морской министр Ионай, подготовили почву, состоялось заседание Высшего совета по руководству войной в присутствии императора. В начале заседания премьер-министр зачитал заранее заготовленный проект заявления: «Японское правительство готово принять условия декларации трех держав от 26 июля. Японское правительство понимает, что эта декларация не содержит требований, ущемляющих прерогативы императора как суверенного правителя Японии». Из членов совета этот проект поддержали премьер-министр, министр [213] иностранных дел и морской министр; военный министр и начальники штабов выступили против проекта, председатель Тайного совета Хиранума занял неопределенную позицию.
Заседание затянулось до двух часов ночи, а члены совета по-прежнему придерживались двух мнений. Тогда по заранее намеченному плану выступил премьер-министр, заявив, что «ждет высочайшего решения, которое и явилось бы решением совета». Император, который уже советовался с министром хранителем печати и другими деятелями, высказал свое согласие с проектом. В 2 часа 30 минут ночи заседание закончилось. Вслед за этим на внеочередном заседании кабинета министров была выработана вся необходимая процедура, после чего в 7 часов утра 10 августа японское правительство передало по телеграфу правительствам Швейцарии и Швеции уведомление о своем согласии принять условия декларации. Таким образом было наконец принято первое решение о капитуляции Японии, но это вовсе не означало, что в самой Японии разногласия по этому вопросу были ликвидированы.
12 августа после полуночи из перехваченной радиопередачи стал известен ответ американского правительства на это уведомление. Ответ на тот пункт уведомления, в котором японское правительство говорило о своем понимании декларации в том смысле, что она не ущемляет прерогатив императора как суверенного правителя Японии, был составлен в крайне туманных выражениях: «С момента капитуляции власть императора и японского правительства в отношении управления государством будет подчинена верховному командующему союзных держав. Конечная форма правления в Японии будет установлена свободно выраженной волей народа».
По поводу толкования этого ответа — следует ли запросить разъяснений или нет — вновь возникли те же разногласия. Опасаясь реакции военных кругов и народа, министерство иностранных дел слова «subject to» (будет подчинена) перевело как «будет ограничена», а «ultimate form of government in» (конечная форма правления в Японии), как «конечная форма правительства [214] в Японии». Но это не дало никакого результата, так как армия и флот сами слушали заграничные радиопередачи. Представители армии и военно-морского флота в Главной ставке немедленно заявили, что они против принятия условий декларации, так как американский ответ является неприемлемым. 12 августа в девятом часу начальники Генерального штаба и Главного морского штаба доложили об этом императору. На заседании кабинета министров, открывшемся во второй половине дня, военный министр заявил о неудовлетворенности ответом и упорно настаивал на повторном запросе. Большинство на заседании кабинета начало склоняться в пользу мнения о необходимости повторного запроса. Министр иностранных дел, настаивавший на немедленном принятии условий декларации, видя, что создается неблагоприятная обстановка, предложил продолжить обсуждение после получения официального ответа. На этом заседание кабинета закончилось.
Курс национальной политики на принятие декларации, который, казалось, был уже принят в результате вмешательства императора, вновь поколебался благодаря разногласиям, возникшим по поводу толкования американского ответа. Отправив первое телеграфное уведомление о согласии принять условия декларации, правительство начало постепенно подготавливать народ к мысли о возможности прекращения войны, чтобы не ошеломить его неожиданным известием. С этой целью 10 августа Информационное управление опубликовало заявление своего начальника, который сказал: «Правительство, разумеется, принимает все меры, чтобы отстоять последние рубежи, на которых можно будет должным образом защитить наш национальный государственный строй и поддержать честь нации; оно ожидает также, что и наш стомиллионный народ преодолеет все трудности, во имя защиты национального государственного строя».
Одновременно в армии было опубликовано обращение военного министра «Ко всем генералам, офицерам и солдатам армии», в котором подчеркивалась необходимость «довести до конца священную войну». 11 августа утренние газеты поместили одновременно заявление [215] начальника Информационного управления, составленное в крайне туманных выражениях, и обращение военного министра, который призывал к продолжению войны. В этих уклончивых правительственных заявлениях народ смутно угадывал приближение конца войны и догадывался о борьбе мнений.
Узнав о содержании американского ответа, армия заняла еще более непреклонную позицию. Когда армиям, находившимся за пределами Японии, стало известно о начале переговоров о капитуляции, они одна за другой стали передавать в центр свой решительный протест против этих переговоров. 12 августа всем армиям была разослана телеграмма за совместной подписью военного министра и начальника Генерального штаба, в которой выражалась решимость продолжать войну: «Ранним утром сего дня, 12 августа, стала известна американская радиопередача, являющаяся ответом на предложения, сделанные императорским правительством неприятельской стороне относительно войны в Великой Восточной Азии. Ввиду того что эта радиопередача противоречит подлинным стремлениям армии отстоять национальный государственный строй, армия решительно отвергает этот ответ. Она осуществляет политику нации, придерживаясь твердой позиции, все ее помыслы направлены исключительно на продолжение войны. В этих условиях все армии должны решительно выполнять свой боевой долг».
С 12 августа вокруг военного министерства начал формироваться заговор. Заговорщики намеревались устранить лидеров «сторонников мира» с целью продолжения войны. Сторонники продолжения войны развернули активную деятельность, стремясь привлечь на свою сторону дзюсинов и других видных деятелей. Не менее активной была и деятельность «сторонников мира».
Официальный ответ союзных держав был получен от американского правительства вечером 12 августа. Желая выиграть время, министерство иностранных дел датировало получение ответа утром 13 августа. В это время премьер-министр, министр иностранных дел и министр внутренних дел усиленно совещались друг с другом. [216]
Утром 13 августа открылось второе заседание кабинета для обсуждения ответа. Мнения по-прежнему расходились, и во второй половине дня был устроен перерыв. В перерыве министр иностранных дел встретился с императором, чтобы принять последние меры. На вновь открывшемся в 16 часов заседании кабинета разногласия ликвидировать не удалось, и премьер-министр закрыл заседание, заявив о необходимости вторично прибегнуть к высочайшему решению.
В это время «сторонники мира» осуществляли последний зондаж относительно возможности сохранения императорской системы и предпринимали усилия, чтобы переубедить «сторонников продолжения войны». С 13 августа американские военные самолеты начали сбрасывать на Японию листовки, в которых сообщалось относительно переговоров о капитуляции. Иностранное радио осуждало Японию за промедление с ответом. Мало-помалу население стало догадываться о переговорах, и среди него появилось беспокойство. «Сторонники мира» получили информацию о планах переворота, замышлявшегося военщиной. Вызывала беспокойство и оттяжка принятия решения о капитуляции. Это могло привести не только к беспорядкам в стране, но и сделать союзников более неуступчивыми и, следовательно, повредить интересам сохранения императорской системы. В это время от посла в Швеции Окамото была получена телеграмма, которая еще сильнее укрепила позиции «сторонников мира». В телеграмме сообщалось о газетных откликах на американский ответ Японии. Этот ответ рассматривался как победа американской дипломатии, преодолевшей противодействие Советского Союза, и по существу как согласие с условиями, выдвинутыми Японией{420}.
Борьба между «сторонниками мира» и «сторонниками продолжения войны» внешне была крайне ожесточенной, но ее сущность заключалась лишь в разногласиях по вопросам тактики: каким способом закончить проигранную [217] войну. «Сторонники мира» особенно рьяно настаивали на сохранении императорской системы, на защите национального государственного строя. Благоприятная обстановка, складывавшаяся в пользу сохранения императорской системы, сделала абсолютным преимущество «сторонников мира».
Чтобы преодолеть сопротивление оставшихся наиболее упорных сторонников продолжения войны и части армии, был вновь пущен в ход авторитет императора как абсолютного правителя. Утром 14 августа министр внутренних дел доложил о своем мнении императору, затем совещался с премьер-министром, в результате чего были выработаны меры по убеждению сторонников продолжения войны. 14 августа в 10 часов император созвал объединенное совещание Высшего совета по руководству войной и кабинета министров. Это было первое исключительное по своему характеру совместное заседание после императорской конференции 1 декабря 1941 года, на которой было принято решение о начале войны.
Премьер-министр зачитал на совещании проект уведомления о принятии декларации. Против него выступили военный министр и начальники Генерального и Главного морского штабов, которые потребовали сделать вторичный запрос и в случае неприемлемости условий капитуляции продолжать войну. Император в соответствии с планом «сторонников мира» выразил мнение о необходимости немедленного принятия условий капитуляции. Говорят, что в этот момент император сказал: «Пусть меня ожидает любая участь. Я больше не в силах терпеть страдания народа». Тем не менее единственным условием принятия декларации, которое упорно выдвигали император и японское правительство, была гарантия прерогатив императора, а не гарантия жизни народа. Разногласия в Главной ставке и правительстве, продолжавшиеся в течение 6 дней, начиная с 9 августа были также связаны с борьбой, происходившей исключительно вокруг этого условия.
Сторонники продолжения войны во главе с военным министром, полностью утратив в результате уничтожения [218] военного потенциала веру в решительное сражение, в конце концов также согласились с этим решением, облеченным в форму императорской воли. На последующих заседаниях кабинета обсуждались технические вопросы, связанные с обнародованием манифеста об окончании войны и т. п. В 23 часа 14 августа в Швейцарию была отправлена срочная телеграмма, в которой четыре державы уведомлялись о принятии Японией условий Потсдамской декларации{421}.
Безоговорочная капитуляция
Решение о принятии условий Потсдамской декларации положило конец агрессивной войне японского империализма, начавшейся четырнадцать лет назад с оккупации Маньчжурии и закончившейся всеобщим поражением. Однако армия, которая готовилась к решительному сражению и на территории собственно Японии и вне ее, не могла так легко примириться с безоговорочной капитуляцией. Кроме того, она уже не в силах была поддерживать порядок в своих рядах, признаки крушения которого уже появились.
Сторонники продолжения войны, во главе которых стояла военщина, главным образом офицеры военного министерства, готовили заговор против «сторонников мира». Ввиду того что 14 августа правительство пришло в конце концов к решению о принятии условий декларации и военный министр Анами в соответствии с волей императора подчинился правительству, сторонники продолжения войны решили прибегнуть к оружию, чтобы помешать осуществлению капитуляции. Ночью 14 августа офицеры военного управления военного министерства в сговоре с офицерами штаба 1-й гвардейской дивизии, охранявшей императорскую резиденцию, убили командира этой дивизии и при помощи подложного приказа заняли императорский дворец силами дивизии. Их целью было прервать сообщение императорского дворца с внешним миром и прекратить доступ во дворец видным [219] деятелям из числа «сторонников мира». Заговорщики намеревались захватить запись выступления императора по радио, помешать опубликованию сообщения о капитуляции и тем самым поднять всю армию на продолжение войны. Но хотя заговорщикам удалось временно захватить дворец, однако, когда обстановка начала проясняться и стало известно, что приказ является подложным, части и подразделения, входившие в состав дивизии, перестали подчиняться заговорщикам. Их никто не поддержал, никаких шансов на успех переворота уже не было. Военное командование уговорило зачинщиков заговора покончить жизнь самоубийством, и на утро следующего дня 15 августа путч был подавлен.
Кроме этого путча, по всей стране произошли менее серьезные выступления и волнения сторонников продолжения войны, но каждый раз дело ограничивалось действиями кучки фанатически настроенных военных и правых элементов. Нереальность планов продолжения войны была ясна даже самой армии, которая все еще кичилась своей мнимой мощью. Тем более эти действия не могли найти ни поддержки, ни сочувствия у народа, измученного войной и с нетерпением ожидавшего мира.
15 августа читкой императорского эдикта по радио правительство впервые сообщило народу о капитуляции. С какими же словами обратился император к народу по случаю окончания этой несправедливой агрессивной войны, принесшей японскому народу и народам стран Восточной Азии невиданные в истории бедствия? Император заявил, что Япония капитулировала, «вынеся невыносимое», и радовался по поводу того, что «удалось сохранить и защитить национальный государственный строй». Он требовал, чтобы народ и впредь «умножал славу национального государственного строя». Ни жертвы, ни страдания народа, ни горе, причиненное народам соседних стран, — ничто, кроме сохранения императорского строя, не принималось во внимание. Сам характер этого эдикта уже говорил о сущности войны, о значении капитуляции.
В ответе четырех держав от 13 августа излагались конкретные условия капитуляции, включая немедленное [220] прекращение боевых действий. После принятия решения о капитуляции 19 августа для подготовки официального подписания акта о капитуляции в Манилу была направлена делегация во главе с полномочным представителем генерал-лейтенантом Кавабэ Торасиро. Делегация договорилась относительно оккупации Японии армией союзников и относительно подписания акта о капитуляции. В соответствии с этой договоренностью 28 августа на аэродром Ацуги в префектуре Канагава прибыл передовой отряд американской армии, 30 августа в Японию прибыл верховный командующий союзных держав генерал Макартур. 2 сентября на борту американского линкора «Миссури», находившегося в водах Токийского залива, состоялась церемония подписания акта о капитуляции. С японской стороны присутствовали представитель японского правительства Сигэмицу Мамору, представитель Главной Ставки Умэдзу Ёсидзиро, от союзных держав Макартур и представители девяти стран — США, Англии, СССР, Китая, Франции, Голландии, Австралии, Канады и Новой Зеландии. Была издана директива верховного командующего союзных держав за № 1 по случаю официальной капитуляции, в которой говорилось о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил и осуществлении Потсдамской декларации. Так была достигнута безоговорочная капитуляция Японии.
Прекращение в связи с капитуляцией боевых действий войск, находившихся за пределами Японии, шло с некоторыми осложнениями, но военные круги направили в страны Юго-Восточной Азии и в Китай членов императорской фамилии, которые убедили командование японских частей в «необходимости уважать императорский манифест». Японские войска в порядке капитулировали перед американской, английской армиями и армией Чунцина. Иное положение сложилось в Маньчжурии и Северном Китае. Командование Квантунской армии, настроенное исключительно враждебно к Советской Армии, продолжало оказывать отчаянное сопротивление даже после разгрома штабов и дезорганизации системы управления. Разрозненные бои продолжались еще сорок дней после решения о капитуляции. В связи [221] с этим японская армия понесла громадные потери. Так как в Японии не могли разобраться в создавшейся обстановке, то погибших в этих боях рассматривали как пропавших без вести. После войны, когда возник вопрос о репатриации, это послужило материалом для антисоветской пропаганды.
В Северном Китае японская армия также продолжала бои против китайской коммунистической армии. Чанкайшисты не стали разоружать японские войска. Они бросали их в бой против коммунистов в прежнем составе, целыми тактическими соединениями. Таким образом, до следующего, 1946, года армии и дивизии японской армии продолжали бои во всех провинциях Северного Китая, действуя в качестве антикоммунистических наемников чунцинского правительства. В этих боях было убито много японских солдат.
Неизбежность военного поражения
Если неизбежность, вызвавшая войну, коренилась в японском полуфеодальном капитализме и императорском строе, то неизбежность военного поражения также была порождена ими.
Отсутствие единства между верховным командованием и государственным управлением; раздоры между армией и флотом в области военного командования и управления; кастовая борьба, пронизывавшая политические и военные круги — все это проистекало из самой сущности императорской системы. Номинальное сосредоточение всей власти в руках императора — бога в образе человека — способствовало развитию кастовости. Среди правящих классов это вело к взаимным раздорам и борьбе самых различных каст и группировок, являвшихся составными элементами системы господства. При этом божественный авторитет императора использовался в качестве фигового листка. По мере углубления противоречий в системе господства, вызванных войной, внутри обеспокоенных правящих классов все более обострялись раздоры, проистекавшие из сущности императорского строя и принимавшие почти открытую, почти «легальную» [222] форму. И поэтому императорская власть была уже не в силах ликвидировать их.
В боевых операциях армии и флота сплошь и рядом отсутствовала плановость и целесообразность. Причиной этому был ярко выраженный феодальный характер японского милитаризма. В армии переплетались между собой присущая императорскому строю система разделения людей по их социальному положению и система бюрократической иерархии. Это был крайне консервативный бюрократический мир, где значение имели только ранг и титул. Здесь не могло иметь место назначение человека на пост по его способностям. Пока в армии вопросы решались формально, по-канцелярски, пока каждый нес лишь частичную ответственность в пределах своей должности, считая ее своей привилегией и храня ее в тайне, нельзя было достигнуть ни плановости, ни преемственности в боевых операциях. Предпринимавшиеся действия носили случайный, соответствующий лишь данному моменту характер. Дело двигалось вперед лишь в результате похожих на сделку компромиссов между отдельными участками работы. В то же время не допускалось никакой критики армии со стороны народа. Армия пребывала в самодовольстве, пользуясь независимостью верховного командования. Все это неминуемо вело к снижению боевых качеств армии.
Высшими руководителями армии и флота становились люди, которые постепенно поднимались по служебной лестнице и не допускали «серьезных оплошностей» в течение своей долголетней службы. Все они обладали административными способностями и осознавали свою ответственность в административных рамках, но выше этого они не могли подняться: им недоставало качеств политического деятеля, им была незнакома политическая ответственность. Руководство войной осуществлялось такими людьми неумело и небрежно. И это вполне понятно.
Как говорил Клаузевиц, «война является продолжением политики иными средствами», поэтому военное руководство не может осуществляться при отсутствии политических качеств у военных руководителей. [223]
Основой боевых действий японской армии было внезапное нападение. Это, конечно, было связано с плохой оснащенностью армии, однако более серьезные причины коренились в феодальном «спиритуализме», который был характерным для императорской армии. Тактика, предусматривавшая засылку отрядов смертников, пользуясь потерей бдительности противника, объяснялась, во-первых, тем, что вместо составления рациональных планов боевых операций постоянно делалась ставка на голый риск в надежде на «небесное провидение и божественную помощь» и, во-вторых, бесчеловечным пренебрежением к человеческой жизни. Типичным проявлением этой тактики были действия отрядов смертников, тактика «бамбуковых пик». Вполне естественно, что боевые действия, состоявшие из внезапных нападений, в целом не могли быть плановыми и целесообразными.
Безграничная вера в «дух Ямато» выразилась в презрении к материальным возможностям. Вместо того чтобы строить боевые операции на трезвой оценке слабости производительных сил Японии, военные руководители умышленно пренебрегали этим фактором и старались не замечать его. Так называемое поощрение науки, работающей на войну, сводилось к поддержке техники, непосредственно связанной с производством вооружения. Оно не означало стремления к развитию всей науки, связанной с производством вооружения или же создающей его основу. Наоборот, вера в «дух Ямато» отрицала научность, рациональность. Вследствие этого Япония начала отставать в развитии военной науки от великих держав, где она развивалась быстрыми темпами в соответствии с развертыванием военных действий.
Ошибочность оценки своей и неприятельской военной мощи явилась неизбежным возмездием за лишение народа свободы мысли и слова. Пропаганда разжигала воинственность народа, внушая ему мысль о слабости боевого духа американцев, которые надеются якобы исключительно на свои материальные возможности. В конце концов сама армия стала пленником этой пропаганды, она впала в ошибку, начав презирать разумную силу военных операций, проводимых Соединенными Штатами. [224]
Чтобы иметь возможность делать преувеличенные сообщения о военных успехах, целью которых было скрыть от народа военное поражение, армия и флот скрывали друг от друга истинное положение вещей, присылали в центр ложные сведения. Армия очутилась в затруднительном положении: пытаясь обмануть других, она сама оказалась обманутой. Требования боевого устава, посылавшего солдат на верную смерть, превратились в путы, связывающие саму японскую армию: они не позволяли применять гибкую тактику своевременного отхода для перегруппировки. На обширном фронте части японской армии оказывались разбитыми поодиночке и погибали бессмысленной «славной» смертью. Это один из примеров, показывающих отсутствие у полуфеодальной военщины способности вести современную войну.
Военная экономика, базировавшаяся на феодальном фундаменте, характеризовалась низким уровнем развития производительных сил и очень скоро достигла предела своих возможностей. Тем не менее армия, не считаясь с действительным состоянием экономики, возложила на нее непосильное бремя. К тому же армия и флот вели между собой борьбу за контроль над предприятиями и за обладание материальными ресурсами. Все это усиливало хаос в экономике, углубляя процесс ее разрушения. Известно, что военному поражению предшествовало крушение военной экономики — это показывает, насколько глубоко лежали корни неизбежного поражения Японии. Крах военной экономики был заложен именно в особенностях социальной структуры Японии, в ней же коренились и отставание военной науки и нерациональность ведения военных операций.
Конечно, личные качества отдельных военных руководителей играли роль так же, как играл роль фактор случайности в отдельных сражениях, но необходимо подчеркнуть, что в конечном счете решающее значение имела неизбежность поражения в войне, вытекавшая из самого характера японского капитализма и императорского строя. Иными словами, ответственность за поражение в войне должны нести императорский строй и капитализм — все правящие классы. [225]
Армия неправильно оценила боевую мощь Китая, Советского Союза и США, что явилось решающим промахом в ее стратегии. Это означало, что армия была не в состоянии осознать, насколько велика сила антифашистской борьбы народных масс Китая, Советского Союза и Соединенных Штатов. И именно поэтому Япония оказалась способной развязать безрассудную войну, восстановившую против нее все мировое общественное мнение. Это была несправедливая, агрессивная война, которая, с одной стороны, угрожала демократии и независимости всех народов мира, а с другой — лишала свободы японский народ. Поэтому она должна была окончиться поражением и окончилась им.
В феврале 1942 года в разгар тяжелых сражений на советско-германском фронте Сталин выступил со следующим заявлением: «У немецкого солдата нет возвышенной и благородной цели войны, которая могла бы его вдохновить и чем он мог бы гордиться. И, наоборот, любой боец Красной Армии может с гордостью сказать, что он ведет войну справедливую, освободительную, войну за свободу и независимость своего отечества...
В этом сила Красной Армии.
В этом же слабость немецко-фашистской армии»{422}. Эти слова, сказанные о войне, которую вели немецкие фашисты, точно так же справедливы и для войны, которую вели фашисты японские.
В 1938 году Мао Цзэ-дун писал: «Империалистическая природа социально-экономического строя Японии обусловила империалистический характер войны, которую она ведет, — войны реакционной и варварской... Реакционный и варварский характер войны, которую ведет Япония, — вот основной довод, говорящий о неизбежности поражения Японии в войне»{423}.
Это высказывание Мао Цзэ-дуна — не что иное, как указание на историческую необходимость падения японского империализма в результате войны. [226]