Военная экономика и катастрофическое состояние жизни народа
1. Крах экономики
Всеобщая мобилизация в военное производство
Признаки поражения на фронте остановились все более отчетливыми. Ощущалась острая необходимость в расширении военного производства, в первую очередь производства самолетов и судов. С 1942 года стали осуществляться мероприятия по повышению общего промышленного потенциала, а также мероприятия по перераспределению сырья, средств промышленного оборудования и т. д. И без того скудное гражданское производство было сокращено до минимума, а высвободившиеся производственные мощности мобилизованы в военное производство. В связи с этим старые формы государственного контроля с помощью контрольных ассоциаций оказались недостаточными. С ухудшением военного положения обострялось соперничество армии и флота в вопросах размещения заказов и снабжения. Остро ощущалась необходимость создания государственного органа, который был бы наделен большими правами в области единого производственного планирования и руководства приоритетными производствами. В конце концов в сентябре 1943 года были ликвидированы министерство торговли и промышленности и Плановое бюро и создано министерство вооружений, которое возглавил премьер-министр Тодзио.
Министерство вооружений получило право контроля над всей военной промышленностью, за исключением судостроительных арсеналов и арсеналов по производству вооружения, находившихся в непосредственном подчинении [91] морского и военного министерств; оно полностью распоряжалось производственным оборудованием, рабочей силой, сырьем, денежными средствами и имело право требовать роспуска или объединения компаний. Считают, что это была высшая форма подчинения государственного аппарата интересам монополий. Но министерство вооружений не могло в достаточной степени эффективно использовать свои права и осуществлять полный контроль над военным производством. Дело в том, что соперничество между дзайбацу, борьба монополий за получение максимальных прибылей все более обострялись, причем не так-то легко было заставить военное и морское министерства отказаться от своего привилегированного положения в пользу министерства вооружений, и чем скуднее становились запасы материалов, тем сильнее обострялась борьба за получение большей доли в этих запасах.
Одновременно с созданием министерства вооружений был принят закон о военно-промышленных компаниях.
На основании этого закона компаниям, ведавшим определенными отраслями военного производства, вменялись особые обязанности и предоставлялись привилегии: они должны были подчиняться приказам «ответственных за производство лиц», назначаемых правительством; правительство могло определять «сроки, планы, количественные показатели и другие важнейшие элементы производства» и осуществлять контроль над материальными средствами, капиталами, рабочей силой и т. д. С другой стороны, военно-промышленные компании пользовались особым приоритетом при распределении материалов, денежных фондов, рабочей силы, им гарантировалось получение прибылей с помощью правительственных субсидий и компенсация убытков.
Так была создана система, имевшая своей целью обеспечение резкого подъема производства в пяти сверхприоритетных отраслях, в том числе производства самолетов и судов.
Первый список военно-промышленных компаний был опубликован в январе 1944 года. В него вошло 150 компаний, в первую очередь связанных с самолетостроением. [92] В апреле в этот список было включено еще 424 металлургические, угольные, газовые, электрические компании. В октябре добавились еще 97 компаний, находившихся в Корее и на Тайване. Таким образом, общее число военно-промышленных компаний достигло 671. Нельзя также пройти мимо так называемой «национализации» военных предприятий. В начале 1945 года, когда стратегические бомбардировки, осуществлявшиеся американскими летающими крепостями Б-29, становились все более ожесточенными, монополии потребовали передачи под государственное управление военных предприятий с тем, чтобы государство само возмещало убытки на этих предприятиях. Они хотели добиться гарантии «предпринимательской» прибыли (минимум 5 процентов), а убытки в результате военных действий через государство переложить на народные массы. Так, авиационная компания Накадзима была объявлена 1-м государственным арсеналом вооружений (апрель 1945 года), а авиационная компания Каваниси — 2-м арсеналом вооружений (июль). Другие крупнейшие компании, например компанию «Мицубиси дзюкогё», «национализировать» не успели, так как наступило поражение и капитуляция.
При такой системе контроля все силы экономики оказались сконцентрированными в военном производстве. В 1940–1944 годах очень быстро росла общая сумма военных расходов, увеличивалась их доля в национальном валовом продукте, в то время как потребительские расходы и средства частного капитала в мирных отраслях резко сокращались.
Применялись всевозможные меры для того, чтобы сконцентрировать денежные средства в военном производстве. С помощью системы финансового контроля (от закона «О регулировании чрезвычайных денежных фондов», принятого немедленно после начала войны с Китаем, до указа «О финансовых контрольных ассоциациях», изданного в апреле 1942 года), которая вела к концентрации банковских средств и усиливала контроль банков над народным хозяйством, все большая и большая доля финансовых средств направлялась в военные отрасли промышленности. [93]
Сокращение невоенного производства (в млрд. иен)
| Годы | |||||
| 1940 | 1941 | 1942 | 1943 | 1944 | |
| Национальный валовой продукт (I) | 39,8 | 40,3 | 40,6 | 45,1 | 49,3 |
| Военные расходы центрального правительства (II) | 4,7 | 6,6 | 9,9 | 14,5 | 20,2 |
| Военные отрасли среди частного валового капиталонакопления (III) | 2,8 | 2,5 | 4,5 | 4,9 | |
| II + III / I | 11,8% | 23,3% | 30,5% | 42,1 % | 50,9% |
| Потребительские расходы и частное капиталонакопление в невоенных отраслях | 26,7 | 27,5 | 24,7 | 23 | 19,2 |
| IV/ I | 67,1% | 68,2% | 60,8% | 51,0% | 38,9% |
В январе 1944 года начала действовать «система приписного финансирования военно-промышленных компаний», согласно которой компании военной промышленности получили возможность почти полностью удовлетворять [94] свои финансовые нужды в специальных банках, к которым они были приписаны.
Кроме того, осуществлялась система предварительного авансирования заказов на вооружение. Как только правительство делало заказ на военные материалы, оно немедленно авансировало компанию на сумму, равную половине стоимости заказа. В трех сверхприоритетных отраслях — самолетостроении, судостроении и машиностроении — авансы составляли 50–70 процентов общего капитала. Сплошь и рядом предприятия получали заказы, значительно превышавшие их производственные возможности. Такие компании тяжелой промышленности, как «Мицубиси дзюкогё», «Хитати сэйсакусё», «Сибаура сэйсакусё», «Мицубиси дэнки», «Икэгаи тэкко», «Расу дэнко», «Исикавадзима дзосэн», «Дзидося когё» и другие, иногда получали заказы, в 3–6 раз превышавшие их производственную мощность; в соответствии с этим им и выплачивались авансы. Сверх этого военная промышленность поощрялась субсидиями и дотациями.
Доля правительственного авансирования в общем капитале основных авиационных компаний
| Компания | Второе полугодие 1942 г. | Первое полугодие 1943 г. | ||
| млн. иен | % | млн. иен | % | |
| «Мицубиси дзюкогё» | 1232 | 63,5 | 1279 | 59,1 |
| «Накадзима хикоки» | 406 | 39,1 | 527 | 37,2 |
| «Кавасаки кокуки» | 139 | 60,2 | 136 | 51,3 |
| «Каваниси кокуки» | 88 | 34,0 | 146 | 39,3 |
| «Татикава хикоки» | 55 | 38,0 | 67 | 34,0 |
| «Хитати кокуки» | 39 | 34,2 | 38 | 27,8 |
В целях концентрации всех производственных мощностей в военном производстве, в котором господствовал [95] крупный капитал, все более упорно осуществлялось так называемое «упорядочение» мелких и средних предприятий и легкой промышленности. В 1942 году было слито 410 предприятий с капиталом 2,9 миллиарда иен, в 1943 году — 570 предприятий с капиталом 7,8 миллиарда иен.
В результате ликвидации и слияния из 300 предприятий по производству красителей осталось 60, из 20 цементных компаний — 6, из 800 стекольных заводов — 90, из 334 судостроительных компаний — 10, из 700 кожевенных предприятий — 28. Довоенные мощности по производству хлопчатобумажной пряжи и штапельного волокна (всего 13 700 тысяч веретен) были сокращены на 77 процентов, а число компаний сократилось до 10.
В то время как крупные компании переходили на производство военной продукции, прядильное оборудование небольших фабрик обращалось в железный лом. Производство хлопчатобумажных тканей достигло высшей точки в 1937 году и составило 4,8 миллиарда квадратных ярдов, из них на экспорт пошло 2,7 миллиона квадратных ярдов, в 1941 году оно сократилось до 1,3 миллиарда квадратных ярдов, из них на экспорт пошел 1 миллиард квадратных ярдов; в 1943 году — до 1 миллиарда квадратных ярдов, из них экспорт составил 150 миллионов квадратных ярдов, а в 1945 году экспорт составил лишь 100 миллионов квадратных ярдов. Неуклонно сокращалось производство шелковой пряжи: в 1936 году оно составило 720 тысяч кип, из них на экспорт пошло 500 тысяч кип, в 1941 году было произведено 680 тысяч кип, из них на экспорт пошло 150 тысяч кип, в 1943 году было произведено 300 тысяч кип (экспорта не было) и в 1945 году 110 тысяч кип (экспорта не было). Происходило катастрофическое сокращение производственных мощностей в хлопчатобумажной промышленности — в 1936 году было 420 тысяч текстильных машин, в 1941 году — 450 тысяч, в 1943 году — 310 тысяч, в 1945 году — 160 тысяч.
Принудительный набор рабочих
На военное производство были мобилизованы не только финансы, сырье, материалы, но и все, кто только мог [96] работать, за исключением солдат, причем рабочая сила черпалась также из сельского хозяйства, которое само нуждалось в рабочей силе для производства продовольствия в соответствии с требованиями военного времени. Главным источником пополнения рабочей силы было по-прежнему сельское население. В военную промышленность шли также работники доведенных до разорения мелких и средних предприятий и низшие слои городской мелкой буржуазии. Как видно из приведенной ниже таблицы, количество рабочих, мобилизованных в военную промышленность, достигло своего максимума в 1942–1943 годах.
Количество мобилизованных рабочих, направленных в важнейшие отрасли промышленности 1939–1945 гг.
| Год | Годовой итог | Нарастающий итог |
| 1939 | 850 | 850 |
| 1940 | 52 692 | 53 542 |
| 1941 | 258 192 | 311 734 |
| 1942 | 311 692 | 623 383 |
| 1943 | 699 728 | 1 323 111 |
| 1944 | 229 448 | 1 552 559 |
| 1945{~1} | 477 41 | 1 600 300 |
| Всего | 1 600 300 | 1 600 300 |
Кроме того, росло число крестьян, женщин, юношей и подростков, добровольно уходивших на предприятия из-за боязни получить белую бумажку, которая означала приказ явиться на место трудовой повинности. [97]
Само собой разумеется, что мобилизованные рабочие в принудительном порядке прикреплялись к предприятию и не имели права уйти с него; то же самое случалось и с рабочими, попавшими на завод вне мобилизации.
В 1944 году было проведено закрепление рабочих всех военно-промышленных компаний. На предприятиях этих компаний рабочих заставляли работать в исключительно тяжелых условиях, даже применение трудового законодательства здесь было исключено. Так, народ согнали на принудительные работы, а к концу войны в стране был создан режим военной тюрьмы, на многих предприятиях рабочие работали под присмотром жандармов.
Но, как это видно из таблицы, в 1944 году число людей, которых можно было мобилизовать в военную промышленность, приблизилось к своему пределу. Тогда началась мобилизация учащихся и женщин. Мобилизация учащихся началась в 1943 году и осуществлялась министерством просвещения, но на следующий год этим занялось министерство народного благосостояния. В апреле 1944 года были отменены все ограничения и промышленность стала поглощать огромные массы учащейся молодежи. К 1945 году в военном производстве работало свыше 3 миллионов учащихся; таким образом, в 1944–1945 годах они явились основным источником, из которого черпалась замена рабочих, призванных на военную службу. Планировалось создание школ-фабрик, но практически это было осуществлено лишь в незначительном количестве, так как структура школ не соответствовала заводской. Труд учащихся оплачивался не по количеству выполняемой работы, а в зависимости от класса, в котором они учились, и от пола. К тому же плата за работу производилась через учебное заведение, при этом в принудительном порядке удерживались сбережения, которые предполагалось выдать учащимся по окончании учебного заведения. Продолжительность рабочего дня составляла 10 часов, но предприниматели имели право оставлять учащихся на 2 часа сверхурочной работы без дополнительной оплаты, что должно было служить проявлением патриотизма учащихся. Учащиеся [98] сильно возмущались низким уровнем своей заработной платы по сравнению с постоянными рабочими, а также тем, что они не получали денег на руки. Неудивительно поэтому, что были назначены специальные осведомители для слежки за «опасными мыслями» среди учащихся.
Недостаток мужской рабочей силы восполнялся женским трудом. За 1940–1944 годы число молодых женщин, занятых в производстве, возросло на 1 260 тысяч человек. Власти вначале не решались на мобилизацию женщин, так как это могло «оказать вредное влияние на патриархальные устои империи», но в конце 1943 года были сформированы женские отряды служения отечеству через производство, через которые незамужние женщины привлекались на краткосрочную работу в течение полугодия. В июне были внесены изменения в указ «О контроле над рабочей силой»; согласно этим изменениям было определено 17 профессий, которыми запрещалось заниматься мужчинам. Для выполнения работ, связанных с этими профессиями, стали использовать женщин — членов отрядов служения отечеству через производство. В 1944 году произошла реорганизация этих отрядов, после чего они стали называться «Женским добровольческим корпусом». В феврале 1944 года всех незамужних «неработающих» женщин в возрасте от 12 до 39 лет через «соседские группы» вынудили вступить в отряды Женского добровольческого корпуса. Численность этих отрядов к марту 1945 года превысила 450 тысяч человек. В то время как девушки из состоятельных классов, как правило, избегали трудовой повинности, устраиваясь на конторскую работу в компании, где служили их отцы или родственники, большое число простых женщин были прикреплены к военному производству. Законодательные акты по охране труда, запрещавшие работу женщин и детей в ночную смену и ограничивавшие их использование на опасных работах, в большинстве случаев игнорировались, а на Хоккайдо женщины использовались даже в качестве шахтеров.
Кроме того, в Японию было ввезено большое количество корейцев. В 1945 году среди 412 тысяч рабочих [99] угольных шахт насчитывалось 136 тысяч корейцев. Издалека в Японию были пригнаны китайцы, которых обрекли на рабский труд на шахтах и рудниках и с жизнью которых совершенно не считались.
В результате всех этих мероприятий в марте 1945 года среди постоянных рабочих женщины составляли 11 процентов, студенты и школьники — 14 процентов. Возьмем, например, судостроительную промышленность: средний состав рабочей силы на 8 крупнейших судостроительных верфях в октябре — ноябре 1944 года складывался следующим образом: мобилизованных рабочих японцев — 45 процентов, постоянных рабочих — 20 процентов, учащихся — 10 процентов, заключенных — 9 процентов, корейцев — 8 процентов, женщин — 4 процента, военнопленных — 3 процента, китайцев — 1 процент.
По сообщению газеты «Майнити» от 20 марта 1945 года, в авиационную промышленность были мобилизованы даже глухонемые и слепые. Это была действительно страшная мобилизация «под метелку».
Развал военного производства
На первый взгляд казалось, что в результате того, что все деньги, материалы, люди были брошены в военную, и прежде всего в авиационную и судостроительную промышленность, военное производство достигло кульминационного пункта своего развития. Но, если тщательно проанализировать приводимую на следующей странице таблицу, можно будет легко понять, насколько эфемерным и противоречивым был этот, на первый взгляд, нормальный рост производства.
Производство основных материалов — угля, чугуна, стали, алюминия, — достигнув высшей точки в 1943 году, уже в 1944 году резко пошло на убыль. Производство товаров народного потребления с каждым годом сокращалось, а в 1943–1944 годах оно полностью развалилось. Таким образом, в тот момент, когда военное производство достигло своей высшей точки, началось резкое [102] сокращение производства основных материалов и быстрый развал основных отраслей промышленности; как уже отмечалось выше, подходили к концу резервы рабочей силы, потребление сократилось настолько, что не могло обеспечить народу даже физического существования. Все это означало, что начали разрушаться сами основы экономики и что если даже и удалось в результате использования наличных запасов поднять производство вооружения на высокий уровень, то этот подъем был недолговечным и должен был оборваться через несколько месяцев.
Важнейшие экономические показатели Японии (1937–1945)
| Единица измерения | 1937 | 1938 | 1939 | 1940 | 1941 | 1942 | 1943 | 1944 | 1945 | |
| Общий индекс производства | 100 | 100 | 107 | 112 | 114 | 117 | 113 | 132 | 144 | 57 |
| Индекс производства обрабатывающей промышленности | 100 | 100 | 105 | ПО | 111 | 114 | 110 | 130 | 144 | 56 |
| Индекс производства добывающей промышленности | 100 | 100 | 107 | 113 | 124 | 123 | 126 | 133 | 119 | 51 |
| Добыча угля | млн. т | 45,3 | 48,7 | 52,4 | 57,3 | 55,6 | 54,2 | 55,5 | 49,3 | 23,3 |
| Добыча железной руды | тыс. т | 624 | 732 | 910 | 1092 | 1380 | 2160 | 2630 | 3504 | 1174 |
| Производство электроэнергии | млрд. квт-ч | 27,2 | 29,3 | 29,9 | 31,5 | 33,9 | 33,6 | 33,9 | 32,2 | 20,1 |
| Чугун | тыс. т | 2400 | 2676 | 3312 | 3660 | 4308 | 4416 | 4416 | 2796 | 984 |
| Сталь | тыс. т | 5796 | 6468 | 6696 | 6852 | 6840 | 7004 | 7824 | 5916 | 2088 |
| Алюминий | тыс. т | 14,0 | 20,7 | 26,9 | 40,9 | 71,7 | 103,1 | 141,4 | 110,4 | 8,7 |
| Медь | тыс. т | 86,8 | 95,3 | 96,0 | 99,8 | 100,6 | 105,2 | 124,8 | 99,0 | 40,2 |
| Цемент | тыс. т | 5988 | 5448 | 5476 | 6048 | 5832 | 4356 | 3744 | 2944 | 1176 |
| Судостроение | тыс. брутто-т | 451 | 442 | 324 | 226 | 260 | 424 | 1124 | 1584 | 490 |
| Производство самолетов | штук | 2700 | — | — | — | 2664 | 9206 | 16264 | 28392 | 11000 |
| Производство станков | штук | 1823 | 5607 | 5570 | 4842 | 3838 | 4236 | 5011 | 4487 | 609 |
| Производство хлопчатобумажной пряжи | тыс. т | 720 | 553 | ?05 | 415 | 308 | 162 | 96 | 56,4 | 24 |
| Производство искусственного шелка | тыс. т | 152 | 97 | 108 | 98 | 76 | 43 | 23 | 10 | 2,4 |
| Производство штапельного волокна | » « | 79 | 149 | 137 | 130 | 134 | 79 | 55 | 38 | 10 |
| Производство хлопчатобумажных тканей | млн. м | 4032 | 2760 | 2472 | 2196 | 1116 | 924 | 900 | 149 | 48 |
| Общая площадь обрабатываемой земли | тыс. тё (тё — 0,99 га) | 6098 | 6078 | 6079 | 6007 | 6056 | 6028 | 5982 | 5843 | 5346 |
| Сбор риса | млн. коку | 66,3 | 65,9 | 68,9 | 60,9 | 55,1 | 66,8 | 62,8 | 58,6 | 39,1 |
Производство оружия (в ценах 1945 г., в млрд. иен)
| 1941 | 1942 | 1943 | 1944 |
| 5,1 | 6,7 | 10,8 | 15,6 |
Где же следует искать причины развала производства? В своей пропаганде правительство и капиталисты в качестве решающих факторов, приведших к краху военной экономики, указывают на то, что Япония вообще бедна природными ресурсами и что вдобавок к этому произошло ухудшение военной обстановки, усилилась морская блокада, в результате чего резко сократилось, а в конце концов и прекратилось снабжение материальными ресурсами из колоний и оккупированных территорий. Действительно, резкое сокращение транспортных возможностей и ввоза сырья имело место (см. таблицы). Действительно также и то, что это явилось серьезной помехой для производства. Тем не менее эти причины не были главными. [103]
Изменения тоннажа японского торгового флота
| Конец месяца | Наличный тоннаж (тыс. т) | Число месяцев, прошедших от предыдущей даты |
| Ноябрь 1942 г. | 5946 | — |
| Декабрь 1943 г. | 4944 | 13 |
| Март 1944 г. | 3966 | 3 |
| Октябрь 1944 г. | 2911 | 7 |
| Апрель 1945 г. | 1961 | 5 |
Сокращение ввоза основного сырья (в тыс. тонн)
| Годы | Уголь | Железная руда | Сырая и очищенная нефть |
| 1942 | 8750 | 4880 | 9270 |
| 1943 | 6030 | 3870 | 14560 |
| 1944 | 3140 | 1670 | 7040 |
Основной причиной развала производства была сама агрессивная война, масштабы которой непрерывно расширялись после 1931 года. Все финансовые средства, материалы, рабочая сила концентрировались в военном производстве; крупному монополистическому капиталу в области производства вооружений обеспечивалась максимальная прибыль, в то же время произведенный продукт уничтожался на фронте и не поступал в воспроизводство. Поэтому если военная экономика существует длительное время, то от этого страдают не только невоенные отрасли — ее неизбежным следствием является сокращение и основных отраслей производства и самого военного производства, которое держится на них. В I — III томах данного исследования мы уже не раз писали о кризисах военной экономики, неоднократно повторявшихся после захвата Маньчжурии.
Эти кризисы удавалось временно облегчить при помощи хищнической системы производства, игнорировавшей условия воспроизводства, а также путем грабежа колоний, полуколоний и оккупированных территорий [104] — Кореи, Тайваня, Китая, стран Юго-Восточной Азии, но это только углубляло противоречия, загоняло их внутрь. Сокращение ввоза сырья, особенно резко усилившееся с ухудшением военной обстановки, сопротивление империалистическому грабежу со стороны народных масс Японии и народов колоний и оккупированных территорий, резкое падение производительности труда, усиление соперничества между монополиями, между армией и флотом, которые, принося в жертву чужие интересы, не хотели поступаться своими и стремились обеспечить себе прибыли и расширить производство вооружения, необходимого для военных действий на своем участке, — все эти факторы, наслаиваясь друг на друга, в конце концов привели к взрыву уже достаточно созревших противоречий, а от сокращенного воспроизводства привели вскоре к всестороннему краху военной экономики. Это делало военное положение безнадежным, что в свою очередь ускоряло развал производства. Подобный процесс взаимодействия развивался с неуклонно возрастающей скоростью.
Падение производительности труда имело для японской военной экономики не менее важное значение, чем нехватка сырья. По мере того как усиливалась и расширялась система принудительного труда, нашедшая свое выражение в мобилизации и «прикреплениях», движении служения отечеству через производство, мобилизации учащихся, создании женских отрядов, использовании рабского труда корейцев и китайцев, по мере этого возрастало и расширялось сопротивление рабочих, которое возникало и сознательно и стихийно и проявлялось в самых различных формах. Вместе с этим падала производительность труда. Современное производство несовместимо с рабским трудом. Даже в далеком прошлом, когда рабский труд вступил в противоречие с развивающимися производительными силами, это привело к гибели рабовладельческого строя. Еще больше это относится к современной промышленности, которая может развиваться только при условии добровольности труда рабочего, его любви к работе, старания и прилежности, при условии активного сотрудничества всего [105] коллектива рабочих. В Японии же в военные годы труд носил характер рабского труда, осуществляемого по принуждению властей; он означал ограбление рабочих, которые не могли даже рассчитывать на минимум зарплаты. При этом большинство населения начинало сомневаться в целях войны. Понятно, что в таких условиях не могло нормально осуществляться сложное и точное производство, как например производство самолетов.
В результате нескончаемых мобилизаций в армию из производства большими массами вырывались способные квалифицированные рабочие. К 1944 году из японского рынка труда было исключено около 9 миллионов человек — военных, вольнонаемных и гражданских лиц, переселившихся на оккупированные территории (общее число работоспособных в те годы было равно 33–35 миллионам человек). Был издан ряд законов, направленных на то, чтобы покрыть недостаток квалифицированной рабочей силы, который возник в результате нового резкого увеличения спроса на нее. На капиталистов была возложена обязанность подготовки квалифицированных рабочих, но капиталисты не желали тратить на это ни одного гроша, стремясь к тому, чтобы все расходы по подготовке квалифицированных кадров взяло на себя государство. Они отвергали любое предложение, которое хотя бы в малейшей степени противоречило условиям, гарантировавшим их предприятиям дешевую рабочую силу.
Таким образом, во время войны дело подготовки квалифицированных кадров было фактически заброшено, вследствие чего появилась острая нужда в этих кадрах. Нехватку квалифицированной рабочей силы пытались возместить интенсификацией труда и количественным увеличением рабочей силы с помощью мобилизованных рабочих и прочих мобилизаций «под метелку», о которых говорилось выше. Однако это чаще приводило к разбазариванию и без того скудных материалов и к ослаблению трудовой дисциплины. Ни «премии» водкой для поощрения увеличения выработки, ни террористический жандармский надзор не могли привести к повышению производительности труда. Рабочие уходили с предприятий, [106] где платили низкую заработную плату, и нанимались на поденные работы в качестве чернорабочих или же занимались кустарными промыслами у себя дома. На предприятиях увеличилось число прогулов. На одном из крупных авиационных заводов в г. Нагоя в 1944 году на работу не являлось в среднем 26 процентов рабочих, а на авиационных предприятиях всей префектуры Аити создалось такое положение, когда простои составляли в среднем 65 процентов рабочего времени. Такое снижение производительности труда явилось концентрированным выражением внутренних противоречий агрессивной войны и работающей на нее военной промышленности.
В свою очередь соперничество и борьба между монополиями, между армией и флотом, разрушая производство, обострялись и углублялись по мере того, как усугублялась нехватка денежных фондов, материалов и рабочей силы. Министерство вооружений оказалось не в состоянии наладить единое и рациональное руководство военным производством. После ухода Тодзио с поста министра вооружений его преемником стал способный крупный предприниматель представитель дзайбацу Мицуи — Фудзивара Гиндзиро. Казалось, что ему удалось добиться каких-то результатов, но ни он, ни кто-либо другой были не в силах положить конец соперничеству монополий и тем более соперничеству армии и флота в области производства вооружений.
Летом 1943 года Фудзивара, будучи правительственным инспектором, обследовал положение в области производства самолетов. Он пришел к выводу, что годовое производство самолетов, составлявшее тогда 8–10 тысяч машин, можно было увеличить до 53 тысяч. Для этого надо было только прекратить бессмысленную конкуренцию между армией и флотом и рационально использовать материалы. Эти цифры, по всей видимости, несколько преувеличены, но и из сказанного ясно, до какой степени доходило соперничество между армией и. флотом и между отдельными капиталистами, до какой степени возросла их алчность. В конце войны произошел почти анекдотический случай: армия решила сама построить [107] подводные лодки для снабжения армейских частей, но никак не могла наладить их производство. Флот предложил свою помощь, на что армия ответила отказом{347}. Предпринимались различные административные меры для осуществления обмена техническим опытом между компаниями, производящими вооружение, но практически этот обмен так и не был осуществлен.
Таким образом, когда военное производство достигло своей высшей точки, оно подготовило все условия для своего стремительного и всестороннего развала, и этот развал уже начался.
Разруха в сельском хозяйстве
Война не могла не оказать своего разрушительного влияния и на сельское хозяйство. Это влияние проявилось в различных областях. Во-первых, сократилась мужская рабочая сила в деревне. Если в 1940 году в деревне насчитывалось 6620 тысяч работающих мужчин, то в 1944 году это число уменьшилось до 5670 тысяч человек (примерно на миллион). Это серьезно повлияло на японское земледелие, слабо механизированное и основанное главным образом на ручном труде. В конце концов в феврале 1944 года правительство вынуждено было освободить сельскохозяйственных рабочих от трудовой мобилизации; были приняты меры по возвращению в сельское хозяйство крестьян, до этого мобилизованных в промышленность. С января 1945 года к работе в сельском хозяйстве были принудительно привлечены учащиеся сельскохозяйственных учебных заведений, сельских средних и женских школ, а также ученики старших классов сельских начальных школ.
Во-вторых, стал остро ощущаться недостаток средств производства, особенно удобрений. Вместе с недостатком рабочей силы и тягла это привело к снижению урожайности и сокращению обрабатываемой площади. В 1940–1944 годах площадь обрабатываемых земель уменьшилась [108] на 8,5 процента, особенно значительное уменьшение произошло в 1943–1944 годах.
В результате сократилось производство риса и других важнейших продуктов питания. Положение усугублялось сокращением сельскохозяйственного производства в Корее и на Тайване, снижением ввоза сельскохозяйственных продуктов из этих районов в связи с нехваткой транспортных средств (особенно это касается Тайваня).
Производство риса и его ввоз
| Годы | Посевная площадь (в тё | Урожайность риса на тан (в коку) | Общий сбор урожая (тыс. коку) | Ввоз (тыс. коку) | Ввоз из Кореи (тыс. коку) | Ввоз из Тайваня (тыс. коку) | Общий итог производства и ввоза (тыс. коку) |
| 1941 | 3182020 | 1731 | 55088 | 8744 | 5235 | 1702 | 70769 |
| 1942 | 3164126 | 2110 | 66776 | 5588 | — | 1638 | 74003 |
| 1943 | 3110232 | 2022 | 62887 | — | 3500 | 1300 | 67687 |
| 1944 | 2979368 | 1569 | 58559 | — | 1421 | 151 | 60131 |
| 1955 | 2892660 | 1353 | 39149 | 110 | — | — | 39259 |
С появлением признаков военного поражения резко уменьшился ввоз риса из Таи, Бирмы и других стран Юго-Восточной Азии. Продовольственный кризис был чреват катастрофическими последствиями.
Чтобы противостоять этому кризису, проводились мероприятия по обеспечению сельского хозяйства рабочей силой — возвращение в деревню сельскохозяйственных рабочих, трудовая повинность учащихся; была установлена система нормирования удобрений, кормов, сельскохозяйственных орудий. Осуществление этих мер при условии их нормального проведения в жизнь было бы [109] все же более полезно для увеличения производства продовольствия, чем непринятие никаких мер. Тем не менее эти мероприятия привели к укреплению связей между чиновниками и помещиками, державшими в своих руках аппарат нормирования, и ухудшили положение земледельцев. Мобилизация учащихся не столько способствовала росту производства, сколько вынуждала крестьян продолжать обработку земли и тем самым поддерживала систему помещичьего землевладения.
Но еще более важное значение имели политика цен и земельная политика. Цены на сельскохозяйственные продукты были закреплены указом «О контроле над ценами», изданным в сентябре 1939 года. В результате ухудшения условий сельскохозяйственного производства и роста инфляции доход крестьянских хозяйств начал падать, возникла серьезная опасность того, что земледельцы ограничатся производством риса для своих потребностей и бросят дальнейшую обработку своих участков. Чтобы предотвратить эту опасность, правительство в 1941 году повысило цены на рис, ввело поощрительные премии производителям за поставляемый рис. Таким образом, фактически была принята двойная система цен. С другой стороны, в декабре 1939 года, по закону «О контроле над арендной платой», было запрещено повышение арендной платы. После этого в июле 1941 года было произведено изменение цен на поставляемый государству рис. Была введена двойная система цен — на арендный рис, поставляемый помещикам, и рис, поставляемый производителями, причем цены на последний превышали цены на помещичий рис. При этом натуральная арендная плата вносилась таким образом, что арендатор передавал помещику, проживавшему в деревне, только рис, необходимый для удовлетворения его личных потребностей, а остальное сдавал государству, возвращая помещику полученное вознаграждение.
Может показаться, что такая политика была направлена на защиту интересов арендаторов и явилась ударом по помещикам. На самом деле эта политика преследовала цель усилить контроль помещиков и государства над [110] крестьянами — арендаторами и собственниками, облегчить изъятие продовольствия у крестьян, в том числе и продовольствия, шедшего на личное потребление. Помещик получил возможность спокойно ожидать, когда под принудительным воздействием властей, которые, конечно, стояли на его стороне, арендатор принесет ему арендную плату. Повышение арендной платы могла остановить лишь борьба крестьян, а не закон «О контроле над арендной платой», осуществлением которого ведали чиновники и помещики. Помещик под всякими предлогами, ломимо установленной законом денежной платы и риса для личного потребления, получал арендную плату натурой. Необходимо также подчеркнуть, что эта политика цен была направлена на удержание низких цен на рис, являвшихся основой низкой заработной платы.
С 1944 года принудительными поставками были обложены даже те крестьяне-бедняки, у которых не хватало риса для собственного потребления. Для каждой деревни устанавливалась определенная квота поставок риса с коллективной ответственностью за ее выполнение. Это напоминало систему круговой поруки внутри деревень и «пятидворок» (исторический предшественник «соседских групп»), установленную в эпоху владычества сегунов Токугава для обеспечения выплаты оброка и обработки земли крестьянами.
Закон «О контроле над обрабатываемыми землями», принятый в 1938 году, провозглашал укрепление прав арендаторов, принудительную передачу в собственность крестьян пустующих помещичьих земель. В действительности же он был направлен на то, чтобы еще сильнее привязать крестьян к земле. Так же как и принятые в следующем году закон «О контроле над сельскохозяйственным производством» и указ «Об управлении сельскохозяйственными угодьями», он являлся не чем иным, как орудием крепостнической эксплуатации крестьян. Эта цель особенно откровенно выражена в «Программе сохранения и создания хозяйств крестьян-собственников», которая отвергала принудительную передачу помещичьей земли и, наоборот, гарантировала возможность [111] изъятия земли у арендаторов помещиками, проживающими в деревне{348}.
Таким образом, сельскохозяйственное производство в силу своей сущности не затрагивало основ полуфеодальной помещичьей системы, а, наоборот, в условиях военного времени укрепляло ее позиции. Оно вело к усилению ограбления крестьян и не могло преодолеть тяжелого продовольственного положения и увеличить производство продуктов питания. Сельскохозяйственное производство неумолимо шло к своей гибели, а жизнь народа — к катастрофе.
Баснословные прибыли монополистического капитала
По мере того как расширялась война и связанная с ней система экономического контроля и тотальной мобилизации, увеличивалась концентрация и централизация капитала и производства в руках монополий, возглавляемых четырьмя крупнейшими дзайбацу. Крупный монополистический капитал все сильнее подчинял себе государственный аппарат. В условиях монополистического капитализма контролируемое хозяйство вовсе не означало органического планового контроля за, экономической деятельностью и наиболее рационального использования возможностей экономики. Оно выражалось исключительно в том, что государство вместе с крупнейшими монополиями в интересах этих монополий укрепляло их экономическое господство и обеспечивало им максимальную прибыль.
В области финансов пять крупнейших банков — «Тэйкоку гинко» (возникший после слияния «Мицуи гинко» и «Дайити гинко»), «Мицубиси гинко», «Сумитомо гинко», «Ясуда гинко» и «Санва» в 1944 году контролировали 70 процентов общей суммы вкладов в обыкновенные банки всей страны, 78 процентов банковских ссуд, 61 процент общей суммы ценных бумаг и капиталовложений. [112] Число обыкновенных банков с 245 в довоенные годы сократилось до 88. Около 70 процентов суммы страховых договоров приходилось на пять крупнейших страховых компаний, связанных с дзайбацу. Различные финансовые учреждения — в первую очередь Промышленный банк, Специальный банк, Центральный сельскохозяйственный фонд, — являвшиеся банками, в которых принимал участие государственный капитал, разделяли с банками дзайбацу их монопольное положение. При этом Японский банк, значительно увеличивший свои ссуды Специальному банку, Центральному сельскохозяйственному фонду, банкам дзайбацу и т. д., господствовал в финансовом мире Японии. На основании «системы приписного финансирования военного производства» Промышленный банк и пять крупнейших банков фактически монополизировали финансирование около 200 компаний военной промышленности.
Особенно интенсивно шел процесс концентрации производства в промышленности, производившей вооружение. С 1941 по 1945 год в области судостроения 2 судостроительных завода военно-морского флота и 11 частных заводов сосредоточили в своих руках 45 процентов всего строительства судов; в торговом судостроении 12 предприятий давали 70 процентов продукции этого рода; в самолетостроении 6 предприятий выпускали 33 процента всех самолетов; в моторостроении 4 предприятия давали 67 процентов общей продукции; 2 завода изготавливали 75 процентов всех пропеллеров; 75 процентов вооружения для военно-морского флота производили 5 военно-морских арсеналов и 8 частных компаний. Военный арсенал сухопутной армии и 4 частных предприятия производили 75 процентов артиллерийских орудий; 3 компании выпускали 95 процентов всех автомобилей. Если рассматривать концентрацию производства с точки зрения капитала, то оказывается, что доля крупных компаний, капитал которых превышал 10 миллионов иен, в общей сумме капитала увеличилась с 57 процентов в 1937 году до 70 процентов в 1945 году. Среди монополий особенно выросла роль четырех крупнейших дзайбацу — Мицуи, Мицубиси, Сумитомо, Ясуда. Еще до войны эти четыре [113] крупнейших дзайбацу контролировали 60 процентов всего акционерного капитала Японии. Получив колоссальные прибыли во время войны на Тихом океане, они еще больше укрепили свои позиции. Например, только три крупнейших дзайбацу — Мицуи, Мицубиси и Сумитомо — контролировали свыше 50 процентов добычи меди и угля, 50 процентов тоннажа торгового флота, 33 процента внешней торговли. Только Мицуи и Мицубиси контролировали свыше 50 процентов предприятий судостроения, 100 процентов предприятий бумажной промышленности, 70 процентов предприятий мукомольной промышленности, 100 процентов предприятий сахарной промышленности и большую часть предприятий химической промышленности. Концерн Мицубиси господствовал в производстве самолетов и стекла. Более того, эти крупнейшие дзайбацу разделяли с правительством господство в области производства чугуна, стали и в других отраслях металлургии. В год окончания войны четыре крупнейших дзайбацу имели 12 миллиардов иен оборотного капитала, контролировали банковские депозиты и средства на сумму до 110 миллиардов иен, непосредственно управляли 320 промышленными компаниями и, кроме того, косвенно контролировали бесчисленное количество компаний. Таким образом, дзайбацу укрепили свое [114] положение «безраздельных хозяев» всей японской экономики, выросшей в огромных масштабах в годы войны.
Доля оплаченного капитала компаний, находящихся под контролем четырех дзайбацу, по отношению к общей сумме этого капитала Японии (в %)
| 1937 | 1941 | 1946 | |
| Финансы | 22,5 | 25,2 | 49,8 |
| Тяжелая промышленность | 14,6 | 18,0 | 32,4 |
| Легкая промышленность | 7,0 | 7,5 | 10,7 |
| Прочие отрасли | 6,1 | 5,7 | 12,9 |
| Итого | 10,4 | 12,0 | 24,5 |
Путем рабской эксплуатации народа, в принудительном порядке мобилизованного в военную промышленность, благодаря системе предварительного авансирования государственных заказов, обильной финансовой поддержке — предоставлению различных субсидий и дотаций, наконец, с помощью политики инфляции, системы приписного финансирования, субсидируемого государством, и тысячами других способов государство обеспечивало монополиям колоссальные прибыли, на которые они не могли бы рассчитывать в мирное время.
Выше уже было показано, насколько баснословные прибыли получали монополии в военной промышленности только благодаря системе предварительного авансирования. Можно привести еще один пример, когда такое авансирование зашло особенно далеко, — так, компании «Канто токусю когё» министерство вооружений выплачивало в порядке авансирования от 2/3 до 8/10 стоимости заказа, и, несмотря на то, что компания почти совсем не сдавала продукции, она до самого конца войны получала новые заказы и новые авансы.
По мере приближения конца войны все значительнее становилась доля финансовых средств, поступавших в военное производство в виде военных расходов: она составляла большую часть всех расходных статей бюджета. Так, в 1932 году в общей сумме расходов, равных 1950 миллионов иен, военные расходы составляли 696 миллионов иен, в 1937 году из 4742 миллионов иен бюджетных расходов — 3278 миллионов иен, в 1941 году из 16543 миллионов иен — 12500 миллионов иен, в 1944 году из 86160 миллионов иен — 73515 миллионов иен. Эти средства шли не на капитальные вложения, не на расширение средств производства, а использовались как оборотный капитал, служили источником получения капиталистами огромных прибылей путем усиления эксплуатации рабочих.
Источником доходов, за счет которых финансировались эти расходы, были государственные займы, ограбление [115] оккупированных территорий и рост налогов. В 1937–1945 годах на войну было истрачено 120,9 миллиарда иен, 53 процента этих расходов было покрыто за счет государственных займов, 27 процентов — за счет «займов у стран Юго-Восточной Азии», иными словами, за счет непосредственного ограбления оккупированных территорий и, наконец, остальные 20 процентов — за счет увеличения налогов. Сумма государственных займов в июле 1945 года достигла 113040 миллионов иен. Предполагается, что 94,8 процента облигаций этих займов было реализовано. Такое поглощение облигаций происходило исключительно за счет принудительной подписки на займы и принудительных сбережений. Все рабочие и служащие получали свою заработную плату лишь после того, как из их дневной или месячной зарплаты в принудительном порядке вычиталась определенная сумма, предназначавшаяся для сбережений и оплаты займа. Когда же они возвращались домой, то в «соседских группах» у них вновь вымогали деньги на вклады и займы.
Банковская эмиссия осуществлялась Японским банком и обеспечивалась государственными займами. С 1,4 миллиарда иен в июне 1937 года она возросла до 5,6 миллиарда иен в конце 1941 года и 26,2 миллиарда иен — в июне 1945 года. Это привело к усилению инфляции и падению реальной заработной платы. Таким образом, и здесь капиталисты получили возможность загребать огромные прибыли.
Даже одних официальных данных достаточно для того, чтобы убедиться, насколько высоки были прибыли монополий, возглавляемых дзайбацу. Например, в черной металлургии средняя норма прибыли в 1930–1934 годах составила 3,7 процента, выплачиваемые дивиденды — 2,6 процента, в 1941–1944 годах средняя норма прибыли была равна уже 11,1 процента, а дивиденды — 7,3 процента, то есть произошло увеличение в три раза. Общая сумма прибылей и дивидендов всех компаний, согласно официальным данным, за 1937–1944 годы возросла соответственно на 340 и 180 процентов. Само собой разумеется, что львиная доля этих средств попала в руки четырех крупнейших дзайбацу. [116]
Рост прибылей и дивидендов акционерных обществ (в млрд. иен)
| 1937 | 1941 | 1943 | 1944 | |
| Сумма прибылей | 2,1 | 4,8 | 6,3 | 7,1 |
| Рост прибылей (%) | 100 | 229 | 300 | 338 |
| Сумма дивидендов | 1,2 | 1,8 | 2,1 | 2,2 |
| Рост дивидендов (%) | 100 | 150 | 175 | 183 |
2. Катастрофическое падение уровня жизни народа
Япония — военная тюрьма
В то время как монополии, прикрываясь лозунгом всеобщей мобилизации наций, наживали баснословные богатства, в то время как помещики, ничего не делая, грабили крестьян, получая свою земельную ренту, а военные и чиновники, размахивая знаменем божественного авторитета императора, набивали себе карманы, разбазаривая государственные средства, в это время мужья, сыновья, отцы — опора единой семьи японского народа — под давлением и принуждением этих сил уходили в солдаты, проливали свою кровь на полях сражений, устилали своими костями дно Южных морей. Население в тылу находилось под постоянным надзором жандармерии, полиции и связанных с ними вспомогательных организаций. Этот надзор осуществлялся везде — дома и на работе, на полях и в учебных заведениях и даже на улицах и дорогах. Население было опутано системой «соседских групп», иными словами, системой круговой поруки и взаимной слежки; ему затыкали уши и закрывали рот, гнали на принудительные работы, связали по рукам и ногам крепостнической системой земледелия. Из него выжимали соки тяжелыми налогами, инфляцией, принудительными сбережениями и займами; население с [117] трудом влачило существование, получая по карточкам тюремное питание и одежду.
Короче говоря, японский народ стонал в огромной военной тюрьме, именуемой «Великой Японской империей». Вскоре к этим страданиям присоединились бесчеловечные, варварские бомбардировки, осуществлявшиеся американской авиацией.
В Японии издавна существовала не знавшая себе равных в мире концентрация центральной власти, выражавшаяся в неограниченном господстве бюрократии и полиции. В центре и на местах она укреплялась организациями Ассоциации помощи трону и организациями Союза помощи трону «Ёкусан сонэндан». Народ ненавидел эти организации, сокращенно именовавшиеся «ёкусо», и называл их не иначе, как «инукусо» — «собачье дерьмо». В префектурах, городах, поселках и деревнях организовывались охранные отряды, куда насильно загонялась местная молодежь. Эти отряды, возглавляемые боссами, рассматривались как вспомогательные органы полиции. Через штабы полковых округов они были связаны также и с армией.
Своего рода первичной ячейкой угнетения масс, которое постоянно усиливалось и принимало самые изощренные формы, явились созданные по приказу министерства внутренних дел в сентябре 1940 года «соседские группы», опутавшие всю страну. Все население организовывалось по месту жительства в эти группы, состоявшие приблизительно из 10 семей, живущих по соседству. Один-два раза в месяц члены такой группы созывались на «регулярное собрание». В деревнях соседские группы подчинялись сельскому комитету, в городах — городскому комитету. Последние также проводили «регулярные собрания», на которых присутствовали главы соседских групп. В свою очередь эти комитеты были связаны с Ассоциацией помощи трону. Попечитель соседской группы (глава группы) и глава городских и сельских комитетов должны были назначаться по рекомендации сельских и поселковых старост и мэров городов, а главы провинциальных комитетов Ассоциации помощи трону (губернаторы префектур) — от имени президента Ассоциации [118] (премьер-министра). Фактически же главы городских и сельских комитетов с самого начала просто назначались властями, а впоследствии это делалось уже официально, и главы соседских групп, сельских (городских) комитетов были приравнены к должностным лицам, назначаемым в административном порядке. Само собой разумеется, что такими получиновниками становились городские и деревенские боссы, а также помещики.
По мысли ее создателей, система соседских групп должна была преследовать следующие цели: «1) выполнять общие для данного района задачи, руководствуясь духом всенародной помощи трону; 2) стать основной организацией морального воспитания народа и достижения его духовного единства; 3) повсеместно прививать народу дух служения национальной политике и ее гармоничного осуществления; 4) в качестве единицы территориального контроля экономической жизни народа осуществлять функции, необходимые для ведения контролируемого хозяйства и стабилизации жизни».
Таким образом, подлинная сущность соседских групп заключалась в том, что это была первичная территориальная организация, построенная по принципу круговой поруки. Эти группы осуществляли духовную, политическую и экономическую мобилизацию населения на войну и осуществляли над ним строгий контроль. То, к чему население нельзя было принудить даже с помощью законов, императорских указов и министерских распоряжений — даже такие вещи, как запрещение женщинам делать перманент (тогда вместо иностранного «перманент» заставляли говорить японское «дэмпацу»){349}, — осуществлялось по «добровольному» уговору соседских групп, в условиях взаимной слежки.
Распределение предметов первой необходимости, принудительная подписка на заем, принудительные вклады, сбор металлолома и тряпья, разверстка трудовой повинности; в деревне — поставка риса и других продуктов, помощь семьям фронтовиков в обработке земли, посещение храмов, проводы солдат, маневры противовоздушной [119] обороны и другие мероприятия, требовавшие применения власти и контроля, осуществлялись через соседские группы, и никто не мог избежать их. Если кто-либо не соглашался с «верховной идеей», доводимой через соседские группы, например с подпиской на заем или принудительными вкладами, то ему приклеивали кличку «отщепенца», называли государственным преступником. Немало людей подвергалось допросу в жандармерии, домашнему обыску или бросалось в тюрьмы, если на них поступал донос, что на регулярном собрании соседской группы они говорили, что «войну на Тихом океане начали самовольно военные вопреки воле императора», или же просто за то, что они высказывали сомнение в правдивости военных сводок. Кроме соседских групп, в 1940–1942 годах были созданы другие территориальные организации — всевозможные «общества служения отечеству», начиная от обществ служения отечеству через производство и кончая обществами служения отечеству через прессу, живопись, музыку и т. д. Не остались в стороне и женские организации: Общество патриотических женщин и Женское оборонное общество были объединены в Женское общество Великой Японии. Таким образом, население было опутано сетью самых различных организаций; вне этих организаций оно не могло даже существовать.
Жандармско-полицейский режим был исключительно жестоким и свирепым. В конце войны во время воздушного налета на Осаку жандарм задержал на вокзале одну старуху по подозрению в воровстве. Он привязал ее к столбу, на котором вывешивались объявления, и написал, что она воровка. Тот же жандарм поймал людей, которые в воскресенье стояли в очереди перед кинотеатром, и направил их на принудительные работы, после чего заставил булочника продать нормированный хлеб для кормления этих задержанных. Даже принц Такамацу жаловался, что жандармов стало слишком много и им дали слишком много власти{350}. [120]
В условиях такого режима притеснений мужчины, женщины — все работоспособное население — мобилизовывались на работу в военной промышленности, а там военные и получиновники из обществ служения отечеству через производство, используя надсмотрщиков — бригадиров, мастеров, — силой заставляли их работать. За ничтожную добавку к жалованию и за молчаливое разрешение уносить с предприятия различные материалы надсмотрщики с рвением командовали простыми рабочими, особенно мобилизованными.
Заработная плата строго контролировалась и снижалась. Средняя номинальная заработная плата заводских рабочих с 1 иены 96 сен в день в 1936 году выросла до 3 иен 90 сен в 1944 году, но цены росли еще быстрее, и поэтому реальная заработная плата снизилась на 69 процентов{351}.
Однако и эти цифры не дают полной картины: ведь из заработной платы высчитывались взносы по принудительной подписке на заем и на принудительные сбережения. То, что оставалось, трудно было даже назвать низкой заработной платой. Рабочий день продолжался как минимум 12 часов, нередки были случаи, когда рабочих заставляли работать 450 часов в месяц, то есть по 15 часов в день без выходных. Это был буквально труд заключенных в военной тюрьме.
С рабочими-китайцами и корейцами обращались еще хуже — с максимальной жестокостью, которой не знал даже древний рабовладельческий строй. Монархо-фашисты днем и ночью избивали их, пинали ногами, волочили по земле, называя это «кнутом любви и наказанием слезами». Когда же рабочий-кореец бежал, будучи не в силах больше выносить такое обращение, то его пистолетом и штыком заставляли работать на тяжелых физических работах на угольных шахтах в совершенно нечеловеческих условиях, так как «наиболее подходящей работой для рабочих с полуострова является специфический тяжелый физический труд, например работа на [121] шахтах и рудниках»{352}. О незначительной части тех бесчисленных, не поддающихся описанию актов произвола, которые совершили японские монополисты, военные, полицейские над китайскими воннопленными и проживавшими в Японии корейцами, рассказывает Лю Чжицюй — один из мучеников Ханаока, чудом избежавший смерти{353}.
В 1944–1945 годах более 900 китайских военнопленных было вывезено из Китая на рудник Ханаока (префектура Акита), где они были превращены в рабов. В это же время на руднике в нечеловеческих условиях работали рабочие-корейцы. Вновь прибывшие китайцы не получили даже ни одного одеяла, весь их дневной рацион заключался в трех пирожках с бобовой начинкой, и тем не менее их гоняли на тяжелые физические работы, непосильные для человека. От сильного голода они с жадностью ели траву. Если это замечали «воспитатели», то они нещадно избивали китайцев. Вторично провинившемуся просовывали между ног раскаленный железный прут, пока тот не умирал в страшных муках. Так сотни совершенно неповинных китайских граждан погибли ужасной смертью от рук монархо-фашистов — правителей Японии. Если кореец и китаец, проходя мимо друг друга, обменивались приветствием, то их подвергали мучительному наказанию. Японские империалисты больше всего боялись установления дружбы между угнетенными народами.
30 июня 1945 года несколько сот оставшихся в живых китайцев, несмотря на полное истощение, поднялись на борьбу. За нечеловеческие страдания погибших соотечественников они отомстили трем из восьми зверей-»воспитателей», с утра до ночи избивавших китайцев железными прутьями. Но восстание было подавлено, большое число китайцев было убито. Площадь перед зданием кинотеатра «Кёракукан» в городе Ханаока была забита трупами. Они лежали там, пока трупный запах [122] стал невыносимым. В одном Ханаока из 900 китайских военнопленных было зверски убито 416 человек{354}.
Эти зверства были направлены не только против китайцев и корейцев. Одновременно они служили средством устрашения японского народа. Всякое усиление гнета в отношении других наций вело к дальнейшему усилению угнетения и ограбления японского народа.
Подавление печати, культуры, запрещение развлечении
Давление на прессу осуществлялось таким образом, чтобы не оставить даже намека на правду; придирались даже к самым безобидным пустякам. Не будет преувеличением сказать, что из газет, журналов, радио исчезло все, за исключением лжи и демагогии. На базе законов «О газетах», «О сохранении военной тайны», «О всеобщей мобилизации нации», легших в основу системы бюрократического контроля, были приняты указ «Об ограничении газетных публикаций» (январь 1941 года) и закон «О чрезвычайных мерах по надзору над прессой, собраниями и организациями» (декабрь 1941 года). В соответствии с этими законами подвергались самому суровому наказанию лица, «в условиях военного времени смущающие человеческие сердца, вызывающие социальное беспокойство и тем более выступающие против национальной политики и препятствующие ведению войны». В мае 1941 года был создан орган контроля над прессой — Японская газетная лига, в своей деятельности опиравшаяся на названные выше законы. Этот орган должен был «постоянно приводить в соответствие с правительственным режимом мобилизации силы единой и сплоченной прессы». Внешне это была консультативная [123] организация представителей японских газет. Однако на посты советников и членов правления лиги были назначены заместитель начальника Информационного управления, начальник 2-го отдела этого управления и начальник полицейского управления министерства внутренних дел. Этот факт ясно указывает на подчиненность лиги властям.
В феврале 1942 года лига была преобразована в Японское газетное общество, которое установило еще более строгий контроль над газетами, пользуясь тем, что в его руках находился такой мощный рычаг, как право распределения газетной бумаги и других материалов, которые в условиях военной экономики становились все более дефицитными.
Но в феврале 1945 года, когда положение на фронтах стало особенно неблагоприятным, даже эта организация была распущена и контроль над прессой перешел непосредственно в ведение Информационного управления. В условиях такого контроля и многократной цензуры в газеты и журналы не пропускались даже фотографии людей с раскрытыми зонтиками или выражения наподобие «жаркий и душный день», так как это, по мысли цензоров, говорило о погоде и могло быть использовано неприятельской авиацией.
Примером лживости сводок Главной ставки может служить следующий факт: на протяжении всей войны на Тихом океане потери, нанесенные Японией американскому флоту, систематически преувеличивались. Так, в отношении
1) военно-морских судов потери были преувеличены в 5,3 раза, из них авианосцев — в 6,5 раза, линкоров — в 10,3 раза, крейсеров — в 10,3 раза, эскадренных миноносцев — в 1,5 раза, подводных лодок — в 6,6 раза.
2) вспомогательных кораблей — приблизительно в 6 раз;
3) самолетов — приблизительно в 7 раз;
4) транспортных (торговых) судов — приблизительно в 8 раз.
Потери, понесенные японским флотом, были преуменьшены в отношении [124]
1) боевых кораблей — в 5 раз, из них авианосцев — в 5,5 раза, линейных кораблей — в 2,7 раза, крейсеров — в 4,5 раза, эскадренных миноносцев — в 6,6 раза;
2) вспомогательных кораблей — в 5 раз;
3) самолетов — в 7 раз;
4) транспортных (торговых) судов — приблизительно в 16 раз{355}.
Но были случаи, когда статьи даже после проверки военными кругами в конце концов запрещались из-за соперничества между армией и флотом. Так, в феврале 1944 года в связи с сообщением о воздушном налете на остров Трук газета «Майнити» поместила статью под заголовками: «Победа или гибель», «С бамбуковыми пиками не выйдешь из положения. Нужны самолеты, морские самолеты». Инспирированная морским флотом, эта статья критиковала курс сухопутной армии на так называемую тактику «бамбуковых пик» и указывала на неотложную необходимость увеличения производства самолетов. Статья привела армию в ярость, номер газеты был изъят из продажи, автору статьи грозило тюремное заключение, вместо которого он был призван в армию.
Поскольку газеты были сплошь насыщены ложью, население невольно начало сомневаться — не скрывают ли сводки Главной ставки и газетные сообщения другую, истинную, правду. Эти сомнения дали пищу различным слухам и толкам и явились проявлением недоверия народных масс к изощрявшимся во лжи, угодничавшим перед властями журналистам. Дело в том, что даже в тех статьях и обзорах, которые писались под нажимом правительства и военных кругов, честные журналисты старались тайком, как бы невзначай, включить хотя бы одно слово правды, а тот журналист, имя которого связано с «инцидентом с бамбуковыми пиками», приложил все усилия к тому, чтобы, пользуясь раздорами между армией и флотом, раскритиковать одну из этих сторон.
Однако объективно эти попытки давали крайне незначительный эффект. Случается, что добавление к сахару [125] небольшого количества соли только увеличивает его сладость. Ни одна из крупных или мелких японских газет ни разу не подвергалась запрещению. Газеты всегда играли роль глашатаев монархо-фашизма.
В противоположность газетам журналы оказывали некоторое сопротивление, но оно было сломлено жесточайшими репрессиями властей. Статья Хосокава Кароку «Ход мировой истории и Япония», опубликованная в августовском и сентябрьском номерах журнала «Кайдзо» за 1942 год, была признана «коммунистической», а сам Хосокава был арестован. Это дало повод для фабрикации ряда инцидентов в связи с «попытками восстановления коммунистической партии»; таковыми явились инцидент в Томари (май 1943 г.), инцидент в колледже Сёва (сентябрь 1943 г.), инцидент в Ёкогаме (январь 1944 — апрель 1945 г.), было арестовано и подвергнуто изощренным пыткам более 30 талантливых журналистов, сотрудничавших в «Тюо корон», «Кайдзо» и других журналах. В июне 1944 года этим двум журналам было приказано «самоликвидироваться», так как огни мешали ведению войны и становились опорными пунктами антимилитаризма и пацифизма»{356}. После этого из толстых журналов остались лишь «Гэндай» и «Корон», издававшиеся ультранационалистами. Они вели яростную пропаганду «усиления ненависти к врагу» и «подъема производства», но народ попросту не желал читать их. Была уничтожена даже свобода молчать. Тосака Дзюн и Хани Горо, от которых до сих пор требовали молчания, теперь были брошены в тюрьму как пацифисты.
Даже так называемая «киотоская философская школа», подводившая «теоретическую» базу под агрессивную войну своей «философией тотальной войны», нашедшей выражение в «философии мировой истории» (Такаяма Ивао) и «философии войны» (Такасака Масааки), была подвергнута критике за «созерцательное» отношение к войне. Ее представителей изгнали с кафедр, так как они якобы «подрывали боевой дух народа». Место киотоской школы заняла школа «шондама» (Кихира Масами, Сато [126] Митидзи), известная «философией разгрома Англии и Америки». Тон в науке задавали такие книги, как «Борьба нации против бедности» (Такада Ясуму), излагавшая методы «рационализации» нищенской жизни народа, «Государство и экономика», «Теория усиления военного потенциала» (Нанивада Харуо), восхвалявшие военную экономику, а также историческая теория «императорского пути», которую выдвинул Хлраидзуми Киёси. С другой стороны, запрещалось печатание даже таких книг, как «Мой взгляд на человеческую жизнь» (Амано Садасукэ), «Эпоха и культура» (Абэ Ёсинари), «Древняя культура Японии» (Вацудзи Тэцуро).
Конечно, в подобных условиях не могли рождаться подлинно художественные литературные произведения. Писатели подвергались контролю со стороны Общества служения отечеству через литературу, а специфические задачи литературы как таковые оказались забытыми. Раз такие произведения, как «Снежная пыль» Танидзаки Дзюнъитиро и «Человек, который вряд ли вернется» Ивага Кунио, вызвали недовольство властей, то это говорило о полном отсутствии всякой свободы творчества, всякой свободы выражения. В это время процветали только прозаические и поэтические произведения монархической, ультранационалистической литературы, воспевавшие агрессивную войну.
В апреле 1943 года на съезде Общества служения отечеству через литературу Кикути Кан выступил с заявлением, в котором вообще отрицал художественную литературу. «Сейчас в условиях решительных сражений, — сказал Кикути Кан, — в любом виде искусства не должен ставиться вопрос о художественной ценности произведения. Главное, чтобы оно пользовалось спросом у покупателей и давало как можно больше денег стране — в этом будет выражаться его служение отчизне». Были запрещены переводы Достоевского и Толстого, не говоря уже о произведениях английской и американской литературы. Переводчики «по собственному почину» отказывались от переводов Бальзака, и лишь некоторые произведения Чехова избежали этой участи.
Кино, театр целиком были мобилизованы для подъема [127] военного духа и восхваления агрессии. В феврале 1942 года была организована Японская кинопрокатная компания, введена система регистрации режиссеров и артистов. В результате этих мероприятий кино полностью подпало под власть чиновников. Один за другим выпекались фильмы, проповедовавшие «национальную политику» и призванные насаждать «веру в победу» путем пропаганды борьбы со шпионажем, призывов к увеличению производства и раздувания ненависти к врагу. Такого рода фильмы и спектакли не могли, конечно, затронуть души народа. Однажды, например, шла пьеса театральной труппы Мидзутани Яэко. Это была нудная агитационная пьеса. Зрители, которым надоело смотреть, шумели, покидали свои места, ходили по залу. Тогда, несмотря на то, что занавес был открыт, неожиданно из микрофона раздался голос: «Господа зрители, внимание! По указанию соответствующих органов просим прекратить шум во время действия»{357}. Случалось, как мы уже отметили выше, что жандармы тащили в полицейский участок людей, стоявших в очереди перед кинотеатром. В марте 1944 года была осуществлена так называемая «ликвидация развлекательных предприятий первого разряда»: было закрыто большое количество театров и кинотеатров, в том числе токийский театр «Кабуки», и театры «Тэйгэки» и «Нитигэки». Зрелища были переведены в клубы и бомбоубежища.
После закрытия «Нитигэки» женщины из организованного при театре отряда Добровольческого корпуса занялись производством бомб. В Корейской Народно-Демократической республике в разгар неслыханных в истории зверских бомбардировок, осуществлявшихся американскими империалистами, глубоко под землей строились крупные театры и кинотеатры. Сравнив это с тем, что творилось в Японии, можно понять истинный характер империализма.
Различные виды спорта из занятия, доставляющего удовольствие, были превращены в средство военной подготовки. [128] Спорт был поставлен на службу всеобщей мобилизации, упор делался на «закалку и подготовку сражающегося солдата». Особенно поощрялись «сумо» — японская борьба, «будо» — японское фехтование и, наконец, плавание ввиду их утилитарного характера. С другой стороны, ставились всяческие препятствия для игр с мячом, тем более что для них не хватало спортивного инвентаря.
Особым гонениям подвергался бейзбол — наиболее распространенный и любимый в Японии вид спорта, которым занимались миллионы любителей. По той причине, что бейзбол является спортивной игрой «англо-американского» происхождения, в апреле 1943 года была распущена бейзбольная лига шести токийских университетов. Профессиональный бейзбол еще некоторое время влачил жалкое существование, но представлял собой исключительно странную картину — на поле выходили игроки в боевых шлемах и обмотках, им запрещалось употреблять английские спортивные термины — вместо «страйк» они должны были говорить «хорошо», вместо «бол» — «нельзя». Но и такой бейзбол в 1944 году был запрещен.
Голодающее население
У народа отняли не только свободу молчания и тем более свободу слова, но даже возможность заниматься апортом и смотреть кинофильмы. Единственным его занятием могли быть принудительный труд и противовоздушные маневры — занятия, достойные рабов{358}.
Таким образом, жизнь народа ничем не отличалась от жизни в тюрьме, причем в годы войны на Тихом океане народ жил, питался, одевался хуже, чем заключенные в [129] тюрьме в мирное время. Вот что писал один человек, побывавший в тюрьме:
«Все, что я помню о питании во время моего пребывания в тюрьме, дает мне полное право утверждать, что в настоящее время положение с питанием простого народа обстоит гораздо хуже, чем у людей, находившихся в тюрьме в мирное время. Само собой разумеется, что норма питания заключенного установлена таким образом, чтобы держать его жизнь на той опасной границе, когда малейшее сокращение этой нормы приводит к опасным последствиям для его организма. Поэтому если мы говорим, что положение с питанием простого народа обстоит еще хуже, то это означает, что народ в настоящее время находится в состоянии голода и что он не получает достаточного количества продовольствия, необходимого для роста или существования. Люди еще не умирают от голода, но есть, по-видимому, немало таких людей, здоровье которых непрерывно подрывается плохим питанием.
В сегодняшней газете мы прочли обращение министра финансов ко всему народу с призывом быть готовым к жизни в осажденном замке, но неожиданно оказывается, что народ уже находится в осажденном замке, и можно сказать, что в некоторых отношениях весь народ сидит в тюрьме.
С утра до вечера думать только о пище, говорить только о пище, постоянно страдать от недостатка сахара — все это характерно для заключенных. В последнее время я чувствую, что все, по крайней мере городские, жители уже обладают этой особенностью. Власти неустанно толкуют о необходимости быть готовым к затяжной войне, но народ не может продолжительное время находиться в состоянии голода — это уже не психологическая, а физиологическая проблема»{359}.
Система нормированного распределения риса была введена в апреле 1941 года в шести крупных городах. На одного взрослого человека выдавалось 330 граммов риса, но качество риса постоянно ухудшалось — сначала выдавался полностью очищенный рис, затем очищенный на [130] 70 процентов, наполовину и, наконец, на 20 процентов (январь 1943 г.), а кроме того, к рису стали подмешивать импортный рис, гаолян, кукурузу, ячмень и т. д. Поощрялись всевозможные заменители риса: с 1943 года начали провозглашать необходимость повышения производства обыкновенного и сладкого картофеля, а впоследствии в паек стали включать плоды различных деревьев.
В последний год войны в июле паек основных продуктов питания был сокращен до 300 граммов в пересчете на рис. Считалось, что калорийность такого пайка равняется 1061 калории, но на самом деле она была гораздо ниже, так как при расчете учитывалась даже калорийность картофельной кожуры.
Фашистские «медики» с ученым видом доказывали, что «японцам достаточно иметь неочищенный рис, мисо{360}, немного овощей, и им совершенно не придется беспокоиться о продовольствии»{361}. Но выше мы уже отметили, что даже неочищенный рис выдавался неполностью, мисо выдавали 183 моммэ (1 моммэ — 3,75 г) на один месяц (то есть 6 моммэ в день), максимальная выдача овощей составила 217,5 грамма в 1943 году и сократилась до каких-нибудь 75 граммов в 1945 году. Такими были официальные нормы снабжения, в действительности же рядовое население не получало и половины этого. Чиновники и боссы перехватывали нормированные продукты, а пункты снабжения переправляли их на черный рынок. О рыбе вообще нечего было и думать.
Согласно правительственной статистике, потребление рыбы снизилось в 1945 году до 65 процентов уровня 1939 года{362}, но большая часть этих 65 процентов потреблялась военными, чиновниками, капиталистами, мастерами на предприятиях и шахтах и т. п., простому же народу почти ничего не доставалось. В общем, если судить [131] о положении с продовольствием, одеждой, жилищем, сложившемся после 1942 года, на основании официальных статистических данных, то это значит представить жизнь народа в ложном свете. Официальная цена на фунт сливочного масла была 3 иены 80 сен, а на черном рынке 6 иен 50 сен, 1 кан (3,75 кг) сахара стоил на черном рынке 50 иен, в то время как на него была установлена цена 2 иены 20 сен. Но и тут можно прийти к ложному выводу, что стоило только заплатить 6 иен 50 сен или 50 иен, как получишь и сахар и масло. На самом деле, не имея связи со «звездочками» (армия), «якорями» (флот) или с «чинами» (чиновники, боссы, лица, имеющие отношение к экономическому контролю), простые люди не имели возможности даже видеть эти продукты.
Снабжение гражданского населения тканями (в тыс. кв. ярдов)
| 1937 | 5159778 |
| 1938 | 3694856 |
| 1939 | 3143314 |
| 1940 | 257 478 |
| 1941 | 2121802 |
| 1942 | 1216487 |
| 1943 | 611500 |
| 1944 | 387742 |
В то же время необходимость участия в труде, противовоздушных тренировках и т. д. привела к увеличению затраты энергии вдвое, а это означает, что население уже находилось где-то на грани жизни и смерти. Народ на собственном организме ощущал те выводы и наблюдения, которые сделал Каваками.
Такое же положение было и с одеждой. Данные, приведенные в помещенной здесь таблице, свидетельствуют о том, что гражданское потребление тканей составило в 1944 году всего лишь 7,4 процента от уровня 1937 года.
При таком уровне снабжения семьи не имели тканей даже для того, чтобы укрыть младенца, снабжение рабочей одеждой на предприятиях и в сельском хозяйстве было также совершенно недостаточно. Толпы исхудавших, изможденных людей одевались в лохмотья, ходили в обмотках, в рваных ботинках или дырявых тапочках. [132]
В руках они держали так называемые «противовоздушные башлыки» из материи, подшитой матрацным тряпьем. Люди ссорились из-за пустяков, сосед завидовал соседу. Они жили, подобно рабам или заключенным, в голоде, холоде, в грязи, встречая каждый день тревогой.
В городах в связи с разбуханием военного производства появился острый недостаток жилой площади. Мобилизованные рабочие ютились в землянках барачного типа на площади, достаточной лишь для того, чтобы кое-как улечься.
Все это сильно отражалось на состоянии здоровья населения, которое резко ухудшалось. В результате обследования одной начальной школы в Токио было установлено, что за 1940–1943 годы средний рост учащихся снизился с 141 сантиметра до 137,3 сантиметра, средний вес — с 33,4 килограмма до 31,5 килограмма, объем груди — с 72,2 сантиметра до 70,8 сантиметра{363}. Смертность на 1000 человек населения в городе Токио с 13 человек в 1938 году возросла до 22,6 человек в 1943 году, в Осака за тот же период — с 13,4 человек до 25,7 человек{364}. В это же время правительство и военщина обращались к населению с призывами иметь больше детей, говорили о преимуществе ранних браков, так как девушка, вышедшая замуж до 20 лет, может родить много детей. Еще вчера те же чиновники, те же угодливые «ученые» и газеты истошно кричали о том, что в Японии существует избыточное население и что поэтому надо завоевать материк. И те же люди, те же газеты через несколько лет после окончания войны стали вновь кричать о перенаселенности Японии. [133]