Глава вторая.

Япония в условиях экономического кризиса

1. Финансовый кризис и отправка японских войск в Шаньдун

Влияние китайской революции

Японский капитализм исторически был тесно связан с Китаем. Для Японии Китай являлся прежде всего важнейшим источником сырья: железной руды, угля и других полезных ископаемых, которыми бедна Япония. Кроме того, соседний Китай был главным рынком сбыта для японской промышленности, ибо внутренний рынок Японии был весьма узок. 35 процентов всего японского экспорта направлялось в китайские порты. Китай имел большое значение и как сфера приложения японских капиталов. Японские инвестиции в Китае (главные капиталовложения Японии направлялись в текстильную промышленность Китая и Южно-Маньчжурскую железную дорогу) имели для Японии жизненно важное значение. К 1927 году японские инвестиции только в одной Маньчжурии достигли 2500 миллионов иен. В этой связи развитие китайской революции создало громадные трудности на пути стабилизации японского капитализма. Японские капиталисты видели в китайской революции смертельную угрозу и были полны решимости во что бы то ни стало подавить революционные силы рабоче-крестьянского движения в Китае, ибо считали их самым опасным врагом.

Забастовка, вспыхнувшая в феврале 1925 года на японской прядильно-ткацкой фабрике в Шанхае, переросла в восстание. В июне стачка охватила все шанхайские текстильные предприятия; китайские торговцы в Шанхае прекратили торговлю; в городе было объявлено [93] военное положение. На подавление стачки в Шанхае Япония бросила свои сухопутные войска, дойдя до такой бессмысленной жестокости, как расстрел артиллерийским огнем бастующих. Эти действия Японии привели к тому, что стачечное движение вскоре перекинулось на Гонконг, Ханькоу, Циндао, Тяньцзинь и другие города. Движение против японского империализма охватило всю страну. Эти события тесно переплелись со сложными противоречиями между империалистическими державами, вспыхнувшими вокруг конференции по таможенным пошлинам. Все это еще более затрудняло стабилизацию японского капитализма. Представители высших финансовых кругов Японии уже давно настаивали на отмене эмбарго на вывоз золота, считая, что это явится первым шагом к стабилизации японского капитализма. Однако только подъем антиимпериалистического движения в Китае, наиболее ярко проявившийся в майских событиях, заставил министра финансов Хамагути заявить в марте 1926 года об отказе от золотого стандарта и декларировать, что в скором времени будет отменено эмбарго на золото.

Во второй половине 1926 года китайская революция поставила своей основной целью изгнание империалистических сил из Южного Китая. Это наносило серьезный удар английскому капитализму, имевшему в этом районе Китая свои концессии. Вместе с тем создавалось впечатление, что с точки зрения международных отношений такое развитие революции способствует укреплению японских позиций в Китае. В действительности же эти события, наоборот, привели к полному краху деловых операций Тайваньского банка, тесно связанного с японскими предприятиями в Южном Китае, что послужило важнейшей причиной финансового кризиса.

В результате первой мировой войны европейские державы и Соединенные Штаты вынуждены были временно уйти с китайского рынка. «Использовав этот исключительный случай», Тайваньский банк «поставил своей задачей осуществление гибкой экономической политики в отношении Китая, сыграв большую роль в спасении китайских финансов от крайнего истощения, осуществив в ответ на потребность в промышленном капитале экономическое [94] продвижение в Китай»{21}. В 1919 году общая сумма займов этого банка Китаю составила 25 760 тысяч иен. Однако невиданный размах китайской революции затруднял дальнейшее вмешательство банка в китайскую экономику, поставив под угрозу все его инвестиции в Китае и вынудив примириться с необходимостью их изъятия. Развитие революции привело к тому, что в конце 1923 года был закрыт филиал Тайваньского банка в Цзюцзяне, игравший роль его форпоста в Центральном Китае. В июне 1925 года был наполовину ликвидирован филиал банка в Сватоу. Это значительно ухудшило положение Тайваньского банка, и в 1925 году он сократил свои капиталы на одну четверть. Однако дела банка по-прежнему продолжали ухудшаться, и к 1927 году, году его краха, сумма инвестиций банка в Китае составляла всего 17 процентов вложений 1919 года.

С 1927 года волна китайской революции начала продвигаться на север. В марте — апреле 1927 года Национально-революционная армия заняла Шанхай. Китайская революция вступила в новую фазу. Примерно в этот же период в Японии разразился финансовый кризис, явившийся причиной дальнейшего обострения кризиса японского капитализма.

Финансовый кризис 1927 года

Землетрясение в районе Канто{22} в сентябре 1923 года, огромное стихийное бедствие, нанесло сильнейший удар японскому капитализму, находившемуся в тисках послевоенного кризиса. Не зря говорят: «Беда не приходит одна». Стихийное бедствие стало причиной кризиса, который обычно называют кризисом, вызванным землетрясением. Работы по восстановлению столицы вызвали необходимость прибегнуть к пассивному внешнеторговому балансу; на строительные работы были израсходованы все денежные накопления четырех военных лет. [95]

Положение, создавшееся в стране после кризиса, вызванного землетрясением, заставило правительство выпустить государственный заем (так называемый заем ликвидации последствий землетрясения) на сумму свыше 1 миллиарда иен и опубликовать закон о компенсации убытков по учету векселей, связанных с землетрясением. Подобными мероприятиями правительство стремилось спасти разорившиеся банки и часть привилегированных торговых домов, то есть оказать помощь финансовому капиталу, которому был нанесен чувствительный удар. Векселя, связанные с землетрясением, представляли собой различные долговые документы: документы, оплата по которым должна была производиться в районе, где произошло землетрясение, документы, выданные лицами, имевшими предприятия в районе землетрясения, и документы, учтенные банками за день до этого события, то есть все векселя, расчеты по которым в результате землетрясения стали невозможны. Чтобы указанные векселя стали действительными, банки ставили на них специальный штамп; векселя эти учитывались Японским банком. С целью оградить банк от убытков, которые он мог понести в результате операций по учету векселей, правительство решило выплатить ему компенсацию на сумму не свыше 100 миллионов иен. Был установлен срок вторичного учета векселей, связанных с землетрясением, — до конца сентября 1925 года. Однако в намеченный срок учет векселей не был окончен, и его снова пришлось продлить. Срок завершения учета векселей был намечен на конец сентября 1927 года, но еще до этого стало ясно, что правительственная компенсация в 100 миллионов иен, выданная банку, явно недостаточна.

В связи с этим в финансовых кругах зародилось беспокойство. Для компенсации ущерба, понесенного Японским банком, кабинет Вакацуки Рэйдзиро предоставил ему заем в размере 100 миллионов иен. Стремясь урегулировать вопрос с оплатой векселей в банках, финансируемых Японским банком, правительство подготовило законопроект о мероприятиях по учету векселей, связанных с землетрясением, и законопроект о займе, [96] компенсирующем ущерб от учета этих векселей. Указанные законопроекты ставили своей целью предоставить банкам заем сроком на десять лет (вместе с предыдущим последний заем должен был составить 270 миллионов иен).

Однако оппозиционные партии превратили этот чисто финансовый вопрос в вопрос политический. Во время обсуждения в парламенте упомянутого законопроекта выяснилось, что недоверие к векселям, связанным с землетрясением, усилило тревогу в отношении банков, имеющих эти векселя. Дело кончилось тем, что 15 марта 1927 года, на другой день после выступления министра финансов Катаока Наохару, чья неудачная фраза вызвала панику, прекратили операции токийский банк «Ватанабэ гинко», а также депозитный банк «Акадзи тётику гинко». Таким образом, в Японии еще за два года до мирового экономического кризиса 1929 года разразился финансовый кризис.

19 марта прекратил операции банк «Накаи гинко». Обеспокоенные вкладчики немедленно стали осаждать все токийские банки, требуя выдачи вкладов. В тот же день началось массовое изъятие вкладов и из банка «Накано гинко». Стремясь прекратить панику, Японский банк и банк «Юрёку гинко» договорились о выпуске займа, о смягчении условий ссуды и других мероприятиях. Сообщалось, что в то время чрезвычайные выплаты Японского банка превысили 100 миллионов иен.

22 марта были вынуждены объявить о прекращении операций токийские банки «Мацуи гинко», «Накадзава гинко», «Хатидзюён гинко» и ёкогамский банк «Сода гинко». Предотвратить развитие финансового кризиса было уже невозможно. Министр финансов Катаока и управляющий Японским банком Итики Отохико опубликовали совместное заявление о стабилизации финансового положения и преодолении паники, однако положение не улучшилось. Более того, паника распространилась и на провинцию. 22 марта произошло массовое изъятие вкладов из банков «Хисаки гинко», «Урава сёгё гинко» (префектура Сайтама), «Кувабунэ гинко» (Киото), «Кавасаки гинко» (префектура Канагава), «Асанума гинко» [97] (префектура Гифу) и других, а 23 марта из банка «Токусима гинко» (префектура Токусима) и других банков. Некоторые из указанных банков полностью прекратили операции. В конце концов правительство и специальный комитет пришли к соглашению относительно законопроекта по учету векселей, связанных с землетрясением, и последний был принят верхней палатой парламента. Хотя после этих мероприятий и создалось впечатление, что кризис несколько смягчился, а народные волнения пошли на убыль, все эти события можно было рассматривать лишь как начало подготовки к грядущим потрясениям. Причиной нового взрыва послужил вопрос о торговом доме Судзуки и Тайваньском банке, положение которых выяснилось 13 марта благодаря выступлению в верхней палате министра финансов Катаока. 2 апреля торговый дом Судзуки поручил Тайваньскому банку ликвидировать дела фирмы, а ее директор Канэко Наоёси ушел в отставку. Дело в том, что в течение длительного времени торговый дом Судзуки, осуществлявший на Тайване торговые операции с сахаром и камфарой, находился в особых отношениях с Тайваньским банком. Воспользовавшись чрезвычайно благоприятной конъюнктурой периода первой мировой войны, дом Судзуки расширил поле своей деятельности, занявшись морскими перевозками, производством стали и искусственного шелка, эксплуатацией предприятий мукомольной промышленности и т. д. В его подчинении находилось свыше шестидесяти компаний, однако после войны из-за начавшейся депрессии большинство из них оказалось в тяжелом положении. Циркулировали даже слухи, что закон о векселях, связанных с землетрясением, был принят с целью спасения торгового дома Судзуки. В результате застоя производства на Тайване, в Южном Китае и странах Южных морей, то есть в районах, являвшихся сферой деятельности Тайваньского банка, последний предоставил огромную ссуду дому Судзуки. Это привело к тому, что отношения между фирмой Судзуки и банком стали чрезвычайно тесными: банкротство фирмы неизбежно должно было привести к банкротству самого Тайваньского банка. В силу этого банк предоставлял фирме все новые и новые [98] ссуды — «чем больше дают в долг, тем больше берут в долг». Наконец общая сумма не возвращенной фирмой ссуды достигла 350 миллионов иен. Это, как мы уже отмечали, способствовало провалу операций Тайваньского банка в Китае и поставило его в чрезвычайно затруднительное положение.

Проект оказания финансовой помощи Тайваньскому банку и падение кабинета Вакацуки

Для оказания финансовой помощи Тайваньскому банку правительство Вакацуки 14 апреля подготовило проект чрезвычайного императорского указа об оказании банку финансовой помощи в размере 200 миллионов иен, представив проект Тайному совету. 17 апреля Тайный совет отклонил этот проект, в результате чего кабинет Вакацуки вынужден был подать в отставку. Как раз в этот период на чрезвычайном съезде партии Сэйюкай, открывшемся 15 апреля, был пересмотрен устав партии, и ее новым президентом стал бывший министр генерал Танака.

Отставка правительства Вакацуки сделала весьма шаткими перспективы того, что Тайваньскому банку будет оказана финансовая помощь, и 18 апреля главную контору банка осадила огромная толпа вкладчиков, требовавших выдачи вкладов. Все отделения банка как внутри страны, так и за границей вынуждены были прекратить операции. Общая сумма задолженности составила 890 миллионов иен, причем 28 миллионов требовалось для покрытия неотложных долгов. Но надежды на получение этих 28 миллионов иен не было, что и послужило причиной прекращения операций. Крах Тайваньского банка повлек за собой прекращение операций осакского банка «Оми гинко».

И вот в этой напряженной обстановке, когда неустойчивое положение в финансовых кругах заставляло предполагать, что впереди еще более сильная паника, 19 апреля император поручил формирование нового правительства генералу Танака.

Формально Тайный совет отклонил представленный [99] кабинетом Вакацуки проект императорского указа потому, что якобы было еще время для созыва чрезвычайной сессии парламента и что принятие такого проекта «является нарушением статьи 78 конституции». В действительности же дело было не в простых конституционных формальностях. Дело в том, что хотя Тайный совет и отдавал себе отчет в том, что игнорирование угрозы кризиса внутри страны повлечет за собой колоссальные жертвы, однако в создавшейся обстановке он считал самым необходимым изменение политики в отношении Китая. Именно этим он и руководствовался, отклоняя проект кабинета Вакацуки, о чем свидетельствует заявление Ито Миёдзи — председателя комиссии по рассмотрению законопроекта и одного из самых ярых его противников. Доказав несостоятельность мероприятий, проводимых правительством Вакацуки, Ито заявил:

«Несостоятельны не только правительственные мероприятия, предпринятые в связи с настоящим проектом, но и мероприятия по вопросу о Китае. Правительство утратило правильную ориентацию, оно приведет нас к потере национального престижа, и японский народ ни в коем случае не может молчать. В результате провала внешней политики правительства в Китае несколько тысяч наших соотечественников, живущих в этой стране, поставлены в настоящее время в чрезвычайно тяжелое положение. Их жизнь и имущество находятся в опасности. Если же есть лишние средства, которые позволяют выделить одному банку громадную сумму в 200 миллионов иен, то не лучше ли правительству использовать их для оказания финансовой помощи японцам, проживающим в Китае? Я уверен, что с этим совершенно неприемлемым законопроектом согласны лишь сам премьер-министр Вакацуки и его подчиненные; что же касается семидесятимиллионного японского народа, то он решительно отвергает его. Судя по словам и делам премьер-министра Вакацуки, не создается впечатления, что он — в парламенте и Тайном совете — стремился избежать ответственности, но мы не можем сказать и того, что он ясно продемонстрировал свою ответственность. Теперь наступил момент, когда нужно на деле выяснить эту ответственность. [100] Мне хотелось бы, чтобы сегодня премьер-министр Вакацуки обратил на этот вопрос самое серьезное внимание».

Выступление Ито было рассчитано на то, чтобы заставить правительство уйти в отставку. Это не было критикой кабинета Вакацуки за отсутствие основного курса в области экономики, направленного на предотвращение кризиса. Как видно из заявления Ито, правительство подверглось сокрушительной критике за свою беспомощную внешнюю политику, особенно в отношении Китая, за потерю Японией национального престижа. Поэтому естественно предположить, что за спиной Тайного совета началось поддерживавшее Ито движение за свержение кабинета, организованное партией Сэйюкай, связанной с концерном Мицуи. Лидер партии Сэйюкай Судзуки Кисабуро еще со времени своего пребывания в министерстве юстиции был верным сторонником вице-председателя Тайного совета Хиранума Киитиро. Поэтому он развил бешеную закулисную деятельность в поддержку Хиранума и Ито, руководивших Тайным советом. Генеральный секретарь партии Сэйюкай Мори Каку был тесно связан с военными кругами и вынашивал планы активной политики в отношении Китая. Как раз в тот период, когда Тайный совет рассматривал представленный кабинетом законопроект, Мори Каку вместе с Ямамото Дзёторо, занявшим пост президента компании Южно-Маньчжурской железной дороги, предпринял поездку по Китаю. Однако вскоре он возвратился обратно и вызвал телеграммой Ямамото. Обобщив все эти факты, можно прийти к выводу, что кабинет Вакацуки был свергнут совместными усилиями военщины, Тайного совета и партии Сэйюкай (Мицуи), стремившимися «пересмотреть политику в отношении Китая».

Финансовая паника, вспыхнувшая в Японии, разрасталась. 19 апреля, в день, когда указом императора была принята отставка кабинета Вакацуки, прекратили операции банк «Гамо гинко» (префектура Сига), хиросимский банк «Асисина гинко» и осакский банк «Идзуё гинко». 20 апреля, когда был сформирован новый кабинет, прекратили операции хиросимский банк «Хиросима [101] сангё гинко» и банк «Модзи гинко» в городе Модзи; обанкротился токийский депозитный банк «Кёэй тётику гинко». 21 апреля прекратили операции токийские банки «Дайдзюго гинко», «Ясуаки гинко», дисконтный банк «Такэда варибики гинко» и торговый банк «Акаси сёко гинко» в городе Акаси. Было решено прекратить 22–23 апреля операции всех банков, посреднических контор и других финансовых учреждений страны. Таким образом, катастрофа достигла своей наивысшей точки. Вкладчики врывались в самые солидные банки даже через окна.

Помощь кабинета Танака финансовым кругам

Правительство Танака считало своим долгом оказывать помощь финансовым кругам и «пересмотреть политику в отношении Китая». Танака сумел оставить за собой портфель министра иностранных дел и посадить на пост министра финансов популярного в финансовых кругах Такахаси Корэкиё.

Мероприятия Такахаси по ликвидации финансовой паники были в общем успешными. Так, 22 апреля им был опубликован и немедленно проведен в жизнь трехнедельный мораторий, предусматривавший отсрочку платежей по денежным обязательствам на основании частного права, а также продление срока векселей и других гарантируемых законом документов. В тот день Японский банк выплатил в качестве чрезвычайных ссуд 2190 миллионов иен. Рекордной цифры в 2318 миллионов иен достиг выпуск кредитных билетов. 25 апреля возобновили работу все банки страны; финансовый мир начал постепенно успокаиваться. (Несколько позже, 10 мая, председатель правления Японского банка Итики Отохико был смещен и вместо него назначен Иноуэ Дзюносукэ.) На 53-й чрезвычайной сессии парламента, созванной 3 мая, были приняты законы о единовременном кредитовании Японского банка в размере 500 миллионов иен, о возмещении убытков, а также закон об оказании финансовой помощи Тайваньскому банку (на сумму 200 миллионов иен). Задним числом был санкционирован [102] приказ министра финансов об отсрочке платежей. Для реализации этих мероприятий правительство ассигновало суммы, значительно превышавшие сумму в 200 миллионов иен, предусмотренную предыдущим кабинетом для финансирования Тайваньского банка. Необходимые для этого огромные денежные средства оно получало за счет колоссальных налогов, взимавшихся с народа. Перед Такахаси стояла задача оказать финансовую помощь дзайбацу за счет народа. И когда эта задача была им выполнена, он ушел в отставку (2 июня), уступив пост министра финансов Мицути Тюдзо.

В разгар финансового кризиса, а также после его ликвидации происходил быстрый процесс объединения и слияния слабых столичных и провинциальных банков с крупными банками страны. Суммы, полученные в виде чрезвычайных субсидий от Японского банка слабыми банками, переходили от них в руки крупнейших банков Японии. Так было установлено господство пяти ведущих банков: Мицуи, Мицубиси, Сумитомо, Ясуда и Дайити.

Банкротство банков нанесло сокрушительный удар промышленным компаниям. Как мы видели на примере отношений между Тайваньским банком и торговым домом Судзуки, связь банков с промышленностью была чрезвычайно тесной, в результате чего финансовый кризис оказал огромное влияние на промышленность. Например, на верфях Кавасаки крах удалось предотвратить с громадным трудом, и то лишь благодаря помощи военно-морского флота. Одно за другим разорялись мелкие и средние предприятия, особенно в текстильной промышленности, неудержимо росла безработица, еще больше усилились общественные волнения. С другой стороны, дзайбацу, группировавшиеся вокруг пяти ведущих банков, наложили лапу на все отрасли промышленности, прибирая к рукам средние и мелкие предприятия.

Не подлежит сомнению, что в условиях финансового кризиса монополистический капитал не продержался бы без помощи государства. Но огромные капиталы, необходимые для оказания этой помощи, были получены государством за счет мелких вкладов народных масс и за счет налогов, взимаемых с населения. Это обостряло [103] непримиримые классовые противоречия, в результате чего еще больше углублялся кризис капитализма. Кабинет Танака видел выход из этого кризиса в авантюре — отправке войск в Шаньдун. Так сокращение вывоза товаров в Китай в 1926 году и финансовый кризис в марте — апреле 1927 года были, использованы агрессивными милитаристскими группировками Японии для укрепления своего могущества.

Отправка войск в Шаньдун и Восточная конференция

20 марта 1927 года, после того как китайская Национально-революционная армия заняла Шанхай, в Китае были высажены войска иностранных государств. В этот период в Японии уже начался финансовый кризис. 27 марта на шанхайском рейде стала сосредоточиваться 1-я японская эскадра. «Дипломатия Сидэхара», которую называли «соглашательской» и «слабой» дипломатией, пересмотрела свой «принцип невмешательства». Видя, что Национально-революционная армия, осуществлявшая Северный поход, достигла Северного Китая и Маньчжурии, правительство Танака 28 мая, когда финансовый кризис удалось, наконец, преодолеть, перешло к активным действиям с целью сковать силы этой армии. Под тем предлогом, что «для предотвращения могущих вновь вспыхнуть неблагоприятных инцидентов возникла необходимость защитить с помощью армии жизнь и имущество японских резидентов»{23}, в Шаньдун были посланы войска, в задачу которых входило преградить путь Национально-революционной армии, наступавшей с юга. (Это была первая отправка войск в Шаньдун.)

Активная политика правительства Танака в отношении Китая была конкретизирована на Восточной конференции, состоявшейся во второй половине июня, и на Второй Восточной конференции, которая открылась 30 августа в Дайрене. [104]

На Восточной конференции, на которой присутствовали японские дипломаты, аккредитованные в Китае, и в работе которой принимали участие руководители военного министерства, Квантунской армии и Генерального штаба, была разработана «Программа действий в Китае». Одним из участников конференции был генеральный консул в Мукдене Ёсида Сигэру. Даже в опубликованных решениях, принятых на конференции, говорилось, что Монголия и особенно Маньчжурия «являются не только предметом особой заботы нашей страны (то есть Японии). Более того, японская империя, являясь их соседом, считает себя ответственной за сохранение мира в этих районах, обеспечение развития их экономики и превращение этих районов в территории, где бы могли мирно жить и местное население и иностранцы. В случае возникновения угрозы распространения беспорядков на Маньчжурию и Монголию, в результате чего будет нарушено спокойствие, а нашей позиции и нашим интересам в этих районах будет нанесен ущерб, империя должна быть готова не упустить благоприятной возможности и принять необходимые меры с целью предотвратить угрозу, от кого бы она ни исходила, и сохранить тем самым эти районы для процветания местного населения и иностранцев». Чтобы сохранить там особое положение и обеспечить за собой Маньчжурию и Монголию, которые имели для Японии «жизненно важное значение», Япония взяла на себя сохранение в этих районах общественного спокойствия и предприняла «решительные меры по самозащите».

После того как произошел «маньчжурский инцидент»{24}, заместитель министра иностранных дел Японии по политическим вопросам Мори Каку, являвшийся подлинным организатором Восточной конференции, заявил: «Думаю, что теперь можно рассказать и о решениях конференции». Из его слов явствовало, что Япония, стремившаяся не допустить, чтобы Китай стал «красным», намеревалась в соответствии с решениями конференции [105] «отторгнуть от Китая Маньчжурию и Монголию и превратить их в сферу своего влияния. Суверенитет этих районов переходил в руки Японии. Она же брала на себя задачу поддержания общественного спокойствия. Но так как прямо заявить об этом было неудобно, все это было преподнесено общественному мнению в облатке Восточной конференции»{25}. На отторгнутой от Китая территории предполагалось создать марионеточные государства. Какие бы силы ни мешали осуществлению японских планов, говорил Мори Каку, на них должна «обрушиться вся государственная мощь».

Благодаря Китаю стал достоянием гласности доклад премьер-министра Танака императору, основывающийся на решениях Восточной конференции{26}. Этот доклад, известный под названием «меморандума Танака», начинается так:

«Для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны, Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права... Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и наконец Европы. Но захват контроля над Маньчжурией и Монголией явится лишь первым шагом, если нация Ямато желает играть ведущую роль на азиатском континенте».

В «меморандуме Танака» говорилось о конкретном плане ограбления Маньчжурии и Монголии{27}. Обычно этот документ преподносился мировой общественности как доказательство агрессивного характера японского империализма, однако некоторые его детали содержат [106] фактические ошибки и доверять им нельзя. Но вместе с вышеизложенным заявлением Мори Каку этот документ может быть использован для того, чтобы уяснить характер решений, принятых Восточной конференцией. «Возникшее вслед за этим положение в Восточной Азии и сопутствующие ему действия Японии развивались в точном соответствии с «меморандумом Танака», поэтому рассеять подозрения относительно существования этого документа стало весьма трудно»{28}.

Поддержка Чан Кай-ши Соединенными Штатами

Отправка правительством Танака войск в Шаньдун явилась прелюдией к активизации агрессии империалистических держав в Китае. Усиление контрреволюционных сил, группировавшихся вокруг нанкинского правительства, а также отступление революционного движения предоставили им для этого прекрасную возможность.

Хотя США, а также Англия, Франция и другие западноевропейские государства, имевшие концессии в Центральном и Южном Китае, вели между собой упорную борьбу за захват китайского рынка, все же они достигли соглашения по вопросу о подавлении революции, защиты и расширения своих прав и интересов в Китае. Эти государства, использовав в качестве предлога события в Нанкине, заставили новое правительство «наказать всех, кто был причастен к руководству войсками, ответственными за эти события», и «гарантировать, что жизни и имуществу иностранцев не будет нанесен ущерб ни в какой форме». К тому же в самом китайском правительстве, добившемся ранее некоторого единства, начали обостряться противоречия между различными группировками Гоминьдана. Члены этих группировок, связанные с местными армиями, раздавали должности в учреждениях контролируемого района и посты в самой армии своим друзьям и родственникам и таким образом превращались в новых милитаристов. Между ними началась [107] грызня: каждая из этих группировок стремилась установить свое господство над всем Китаем или поставить под свой контроль возможно большую часть страны.

Нанкинская группировка, возглавлявшаяся Чан Кайши, в это время еще не имела достаточно сил, чтобы объединить и повести за собой различные фракции Гоминьдана. После переворота 12 апреля Чан Кай-ши сделал разъяснение по вопросу о своей внешней политике, подчеркнув, что свержение империализма будет осуществлено не насильственным путем и что связанные с этим мероприятия не будут носить антииностранного характера. Выждав некоторое время, он объявил о новой, по сути дела, соглашательской внешней политике в вопросе об аннулировании неравноправных договоров. Таким путам Чан Кай-ши стремился заручиться поддержкой иностранных держав в подавлении революции.

Но чтобы сдержать выступавшие против Чан Кай-ши группировки милитаристов, которые, возможно, могли связаться с какой-либо мощной иностранной державой, необходимо было, используя противоречия между империалистическими державами, установить связь с теми иностранными государствами, которые предложат наиболее выгодные условия, и заручиться их поддержкой. То же самое было необходимо и для объединения страны. Такими государствами Чан Кай-ши считал США и Японию. Дело в том, что, вытеснив после первой мировой войны из Китая Англию, Соединенные Штаты стали быстро укрепляться на китайском рынке, установив тесную связь с шанхайской буржуазией. Более того, поскольку США вместо ничем не прикрытой политики раздела Китая, которой издавна следовали Англия и Япония, выдвинули принцип «открытых дверей», китайский народ не испытывал по отношению к ним особой ненависти. Поэтому Чан Кай-ши полагал, что сближение с Америкой не грозит ему обвинением в «измене родине» со стороны китайского народа, быстро прозревшего под влиянием национальной революции. В период подготовки переворота 12 апреля и после него Чан Кай-ши через чжэцзянскую финансовую клику усилил связи с Соединенными [108] Штатами и назначил министром иностранных дел нанкинского правительства У Чжао-шу, примыкавшего к проамериканской группировке. Но, с другой стороны, он не мог игнорировать того факта, что на Китай могла оказать исключительно сильное влияние Япония, поскольку Китай расположен в непосредственной близости от японских островов. В связи с этим Чан-Кай-ши направил в Японию своего идейного отца Дай Цзи-тао и продолжал добиваться соглашения с японцами. Однако США не понравилась двойная игра Чан Кай-ши. Неожиданный отход Чан Кай-ши от активного участия в политической жизни в сентябре 1927 года (формальным поводом для этого послужило обострение внутренних противоречий в Гоминьдане) явился следствием происков Соединенных Штатов и свидетельством бессилия чанкайшистской клики, потерявшей активную поддержку иностранного государства.

Оставив официальный пост, Чан Кай-ши прибыл с дружеским визитом в Японию, где встретился с рядом влиятельных лиц; Что делал Чан Кай-ши в период своего пребывания в Японии, как отнеслись к нему японские господствующие классы, неизвестно, но, судя по обстановке, сложившейся в то время, а также учитывая события, последовавшие за возвращением Чан Кай-ши в Китай, не подлежит сомнению, что этот визит преследовал цель добиться от Японии помощи и что обсуждению подверглись условия оказания этой помощи. Лидер правых японских группировок Тояма Мицуру после встречи с Чан Кай-ши заявил: «Господин Чан — человек, который при любых обстоятельствах будет искренне сотрудничать с Японией», намекнув тем самым, что Чан Кай-ши полностью согласился с планами продвижения Японии на материк. Но, судя по сделанному несколько позже заявлению Чан Кай-ши, в котором он отметил, что «во время пребывания в Японии я намеревался посетить и Америку, но не осуществил этого из-за предостережений японских друзей», а также по тому, что немедленно после возвращения в Китай Чан Кай-ши стал ориентироваться исключительно на США, можно предположить, что японским господствующим классам не удалось превратить [109] его в свою марионетку. Согласно другой версии, американское правительство во время пребывания Чан Кай-ши в Японии заключило с ним через американского посла в Токио соглашение, в котором говорилось:

«Соединенные Штаты будут способствовать тому, чтобы Чан Кай-ши вновь взял в свои руки политическую власть; они считают необходимым, чтобы он получил аудиенцию у японского императора, а также признал особые права и интересы Японии в Маньчжурии и заем Нисихара. Япония компенсирует это тем, что не будет препятствовать его возвращению к власти»{29}.

Установить достоверность содержания этого соглашения не представляется возможным, но совершенно ясно одно: кабинет Танака, приступивший к проведению «твердого» внешнеполитического курса и под этим флагом оказывавший помощь Чжан Цзо-линю, утратил гибкость и не смог привлечь Чан Кай-ши на свою сторону.

В ноябре 1927 года Чан Кай-ши вновь занял пост президента. Немедленно после этого он заявил об изменении внешнеполитического курса, перестал признавать советские консульства во всех районах Китая под тем предлогом, что они якобы «руководили заговором, направленным на свержение китайского правительства», произвел обыски в зданиях советских консульств, арестовал советских подданных — коммунистов и открыто примкнул к антисоветскому политическому курсу, проводившемуся Соединенными Штатами. В марте следующего года, обращаясь к Америке, он заявил: «Я полон решимости открыть новую эру в китайско-американских дипломатических отношениях». Тогда еще не был решен вопрос о событиях в Нанкине. Идя навстречу требованиям американского правительства, Чан Кай-ши выдал ордер на арест Линь Бо-Цюя (в то время — командующий армией, занявшей Нанкин), на которого правительство США указало как на главного виновника событий в Нанкине. Обещав иностранцам полностью возместить [110] нанесенный им ущерб, он выразил «глубокое сожаление» по поводу случившегося.

Проамерикански настроенная группировка Чан Кайши заняла все руководящие посты в правительстве. Так, Чан Кай-ши назначил брата своей жены Сун Мэй-лин — Сун Цзы-вэня министром финансов. Сам Чан Кай-ши, сконцентрировав в своих руках огромную политическую и военную власть, усилил свою диктатуру. В такой обстановке в 1928 году Соединенные Штаты официально признали нанкинское правительство, отказались от таможенных привилегий и заключили новое китайско-американское соглашение по таможенным тарифам. Благодаря такого рода мероприятиям Соединенным Штатам удалось расширить свое влияние среди китайской буржуазии и укрепить свои позиции в Китае. Вскоре после этого большое число американских военных и представителей могущественной финансовой олигархии было назначено советниками китайского правительства по политическим, военным, финансовым, транспортным и другим вопросам. Через этих советников США получили в Китае огромные привилегии. Их политика в отношении Китая, базировавшаяся ранее на принципе «открытых дверей», теперь была направлена на достижение единства Китая. Таким путем США вместе с правительством, руководимым центральной нанкинской группировкой, стремились объединить всех новых и старых милитаристов, пользовавшихся поддержкой Японии и Англии, и воспрепятствовать проникновению в Китай этих двух государств.

Инцидент в Цзинани

Противодействуя США, Япония начала форсировать открытую военную агрессию в Северном Китае. Однако нанкинское правительство выразило протест по поводу отправки первой партии японских войск в Шаньдун и потребовало их вывода. Текст протеста гласил: «Национальной армии был отдан твердый приказ охранять жизнь и имущество иностранцев. Это способствовало укреплению дружеских отношений с правительствами [111] иностранных государств. Несмотря на это, Япония односторонне нарушила международное право». Тем не менее Япония пропустила мимо ушей требование китайского правительства и в начале 1928 года послала в Китай 5 тысяч солдат. Район Циндао — Цзяочжоу оказался оккупированным японской армией. В марте две роты японских войск, расположенных в Северном Китае, заняли Цзинань. Этим Япония продемонстрировала гоминьдановской армии, сражавшейся с Чжан Цзо-линем, свою твердую решимость оккупировать Северный Китай.

Агрессивные действия японцев вызвали растущее возмущение китайского народа; по всему Северному Китаю разлилась волна антияпонского движения. Отвергнув посягательства японских войск на суверенитет Китая в этом районе, гоминьдановская армия продолжала наступление на север и 1 мая вступила в Цзинань, где обе армии расположились одна против другой. Стремясь помешать гоминьдановский армии продвинуться на север для борьбы с Чжан Цзо-линем, японские войска воздвигли укрепления. Однако командующий Национально-революционной армией отдал своим войскам приказ избегать сближения и столкновения с японской армией. Одновременно он пригласил к себе в штаб японского консула и потребовал от него невмешательства в гражданскую войну в Китае, а также уничтожения оборонительных сооружений. Японский консул согласился с требованиями китайского командующего.

Но Япония, отправившая свои войска в Шаньдун только преодолев сопротивление внутри страны и израсходовав на это большую часть военных ассигнований, должна была оправдать свои действия. Она решила спровоцировать китайскую армию на столкновение, а затем заявить о необходимости «охраны японских резидентов». После отхода японских частей от линии укреплений японские войска произвольно расширили контролируемый ими район. 3 мая был убит солдат гоминьдановской армии, перешедший границу этого района. Воспользовавшись нерешительностью китайской армии, японские войска перешли в общее наступление и заставили ее отступить. После этого Япония поставила перед [112] Китаем следующие условия, потребовав, чтобы ответ на них был дан в течение двенадцати часов:

1. Китайская армия отходит от линии Цзинань — Цзяочжоу на двадцать китайских ли.

2. На территории, занятой китайскими войсками, запрещается антияпонская пропаганда и антияпонское движение.

3. Высшие должностные лица, причастные к мятежам и насилиям, подлежат наказанию.

4. Войска, которые вели бои с японской армией, должны быть разоружены.

В довершение ко всему японскими войсками был убит китайский представитель, направлявшийся на переговоры. Начальник отдела внешних сношений Хуан Го, посетивший как представитель китайского правительства штаб японской армии, подвергся оскорбительному обращению: ему не давали есть и держали чуть ли не под стражей. Увеличив численность своих войск в Китае еще на одну дивизию (третья отправка войск), Япония усилила свои угрозы по адресу Национально-революционной армии. В связи с этим по всей стране резко обострилось антияпонское движение. Но Чан Кай-ши дал следующее указание своим подчиненным: «Охрана японских резидентов осуществляется в интересах всего государства, и отдельные личности должны набраться терпения, что бы ни произошло...» Чан Кай-ши договорился до того, что даже заявил: «Для спасения одного японца можно убить хоть десять китайцев». Таким путем он стремился подавить антияпонское движение и достичь соглашения с Японией. Идя навстречу всем требованиям японцев, он стремился хотя бы временно спасти свое положение. В этот период проамериканская, антисоветская политика Чан Кай-ши сопровождалась политикой умиротворения Японии.

Убийство Чжан Цзо-линя

Инцидент в Цзинани знаменовал собой переломный момент: после него острие антиимпериалистического движения в Китае было направлено в основном против Японии. Ссылаясь на «меморандум Танака», министр иностранных [113] дел гоминьдановского правительства Ван Чжэн-тин апеллировал к Лиге Наций, обвиняя Японию в вынашивании агрессивных планов в отношении Китая. Между тем «решительный бой Нанкина с Пекином» — Чан Кай-ши и Чжан Цзо-линя — достиг кульминационной точки. Над армией Чжан Цзо-линя нависла угроза разгрома.

18 мая правительство Танака опубликовало заявление, в котором говорилось, что в то время как Маньчжурия объята пожаром войны, императорское правительство предпринимает надлежащие и эффективные меры для поддержания там общественного спокойствия; одновременно оно перебросило штаб Квантунской армии из Порт-Артура в Мукден. В это же время японскому посланнику в Пекине Ёсидзава Кэнкити было дано указание рекомендовать Чжан Цзо-линю в интересах укрепления позиций в Маньчжурии отвести свои войска за Великую Китайскую стену. Но Чжан Цзо-линь не хотел уходить из Пекина. Когда произошел цзинаньский инцидент, Чжан Цзо-линь выступил с заявлением, отметив в нем, что Нанкин и Пекин должны объединенными усилиями противостоять внешнему врагу. Таким путем он пытался достигнуть соглашения с гоминьдановский правительством и сохранить за собой политическую власть. К тому же уйти в Маньчжурию означало для него полностью превратиться в марионетку японской армии, а в условиях подъема народного движения подобная перспектива была не из блестящих.

Между Чжан Цзо-линем и Японией велись бесконечные переговоры. Чжан Цзо-линь считал, что если он не последует рекомендациям Японии, то при отходе его войск в Маньчжурию в случае поражения при столкновении с гоминьдановской армией японские войска, возможно, преградят им путь у Шаньхайгуаня. Перед лицом такой угрозы Чжан Цзо-линь в конце концов решил оставить в Пекине Янь Си-шаня и выехать в Мукден. В час ночи 3 июня он сел в Пекине в специальный поезд, направлявшийся в Мукден. В телеграмме из Пекина, помещенной в газете «Асахи», об этом событии сказано следующее: [114] «На глазах господина Чжана, бросившего последний взгляд на наньханьские рощи, блеснули слезы».

20 мая в Токио открылась Восточная конференция, в работе которой приняли участие лица, связанные с министерством иностранных дел и министерством финансов, а также с армией и флотом. На ней обсуждались ответ на носивший характер предупреждения запрос Соединенных Штатов, выразивших опасение по поводу подлинных планов Японии в отношении Маньчжурии и указания, направленные Квантунской армии, которая находилась в полной боевой готовности и выжидала лишь удобного случая. Конкретно не известно, какую цель преследовали заместитель министра иностранных дел по политическим вопросам Мори Каку, фактически выполнявший функции министра иностранных дел, и связанная с ним военщина, когда они толкнули колебавшегося премьер-министра Танака (в данном случае были пущены в ход даже угрозы вроде следующего заявления: «Если Танака сам не согласится, его вынудят уйти в отставку») организовать после отправки войск в Шаньдун инцидент в Цзинани. Не подлежит, однако, сомнению, что они ставили перед собой задачу путем использования военной силы добиться независимости Маньчжурии. Но на кабинет министров оказывали давление Соединенные Штаты. «Император (Чжен Тин) прежде всего обратился за помощью к Соединенным Штатам и просил их сделать соответствующее предупреждение Японии. В этом предупреждении США содержались резкие нападки на премьер-министра Танака и высших чиновников из его окружения. Эти нападки послужили главной причиной задержки осуществления планов на материке — заветной мечты Мори»{30}.

25 мая ночью Танака принял решение «приостановить все действия». Квантунская армия, перебазировавшаяся в Мукден, столкнулась с необходимостью срочного возвращения в район прежней дислокации.

4 июня в 5.30 утра специальный поезд, в котором ехал Чжан Цзо-линь, находился примерно в одном километре от Мукдена. Внезапно раздался оглушительный [115] взрыв, и поезд взлетел на воздух. На маршальской форме Чжан Цзо-линя показалась кровь: он был мертв. По поводу случившегося военное министерство Японии заявило, что «это, несомненно, дело рук партизан, поддерживающих нанкинское правительство». Однако гэнро принц Сайондзи, получив уведомление об инциденте, начал сомневаться: «Это весьма странное событие. Никому этого не говорят, но не виновата ли в этом японская армия?» Истину скрыть было невозможно, и Танака вынужден был доложить императору следующее: «Что касается инцидента, связанного со взрывом поезда Чжан Цзо-линя, то я подозреваю, что в императорской армии имелось некоторое число подстрекателей. В связи с этим я сегодня отдал военному министру распоряжение произвести расследование»{31}. Однако японское правительство и армия решили похоронить это дело и бесконечно откладывали расследование.

Между тем развернувшееся в Китае движение за бойкот японских товаров создало реальную угрозу осакским финансовым кругам, игравшим главную роль в торговле с Китаем (например, если в мае 1928 года из Китая было вывезено 190 тысяч тан{32} хлопчатобумажных тканей, то в августе того же года вывоз их сократился до 17 тысяч тан). В связи с этим усилилась критика кабинета Танака. Воспользовавшись создавшейся обстановкой, бывший министр иностранных дел Сидэхара и президент партии Минсэйто Хамагути выступили в Осака с публичными заявлениями, осуждавшими внешнюю политику Танака.

«Чрезвычайный инцидент в Маньчжурии» и падение кабинета Танака

Перед 56-й сессией парламента японское правительство издало распоряжение, запрещающее публикацию в прессе сообщений об инциденте с Чжан Цзо-линем, и [116] вместе с тем попросило партию Минсэйто не выносить этот вопрос на обсуждение парламента. Однако Хамагути, поставивший перед собой цель добиться смены правительства, отклонил эту просьбу. Как только открылась сессия парламента, Нагаи Рютаро и Накано Масатакэ по указанию Хамагути обратились к правительству с запросом, требуя обрисовать истинное положение дел в связи с инцидентом. Таким путем Хамагути хотел вынудить правительство уйти в отставку. Отвечая на запрос, Танака всего лишь повторил, что вопрос «находится в стадии расследования». Это еще более усилило подозрения. С трудом удержавшись у власти во время сессии парламента, правительство сразу же после ее окончания в полном составе подало в отставку.

Народ ясно сознавал, что причиной отставки кабинета Танака был «чрезвычайный инцидент в Маньчжурии». (Так стали называть инцидент, связанный с убийством Чжан Цзо-линя.) Но в то время массы еще не знали, почему политические круги превратили этот инцидент в столь жгучую проблему, почему правительство, которое держалось у власти в период парламентской сессии, после сессии вынуждено было уйти в отставку. В результате Токийского процесса, происходившего после второй мировой войны, выяснилось, что убийство Чжан Цзо-линя было осуществлено по плану офицера штаба Квантунской армии полковника Кавамото Дайсаку.

В «Дневнике Харада» следующим образом описывается закулисная сторона истории падения кабинета Танака. И правительству и командованию армии в результате расследования стало ясно, что преступником является армейский офицер. Несмотря на это, Танака, пытаясь замять дело, представил императору доклад, в котором говорилось, что преступник неизвестен, а на лицо, виновное в плохой организации охраны, что привело к возникновению инцидента, наложено административное взыскание; командующий Квантунской армией Мураока Тётаро переведен в резерв, а штаб-офицер Кавамото уволен в отставку. «Это расходится с тем, что вы говорили мне раньше», — заявил премьеру император. А Судзуки Кантаро он сказал: «Я не верю ни одному слову премьера [117] Танака. Мне противно его слушать». Узнав об этом от Судзуки, Танака «испугался» и принял решение подать в отставку{33}.

Так перестарались в выполнении планов верхушки японской армии и правительства военные, стоявшие на первой линии агрессии, вызвав серьезнейший инцидент, потрясший основы внешней политики Японии. Но ни армия, ни правительство не могли наказать ни одного виновного. В армейских кругах раздавались даже голоса, доказывавшие, что виновник инцидента стремился прославить родину и поэтому заслуживает всяческой похвалы. То обстоятельство, что инцидент в конце концов был замят, позволило армии и в дальнейшем безнаказанно проводить авантюристическую политику. Не могли раскусить сути инцидента и лидеры партии Минсэйто, выступавшие с разоблачительными речами в адрес правительства, считая, что они таким путем в интересах родины рассеют подозрения народа. Они критиковали правительство за недостаточную организацию охранной службы Квантунской армии, за неумение обеспечить защиту интересов Японии в Маньчжурии и Монголии. Их нападки были специально направлены на то, чтобы оградить от критики право императора осуществлять верховное командование.

Слова императора, которые мы цитировали выше и которые явились непосредственной причиной смены правительства, были беспрецедентными с точки зрения выраженного в них политического смысла. Как писал Такамия Тахэй, долгое время занимавший пост секретаря министерства двора, позднее император сожалел о случившемся и в дальнейшем стал осмотрительнее в своих высказываниях{34}.

Инцидент в Маньчжурии явился исходным пунктом, определившим политическую историю последующего периода, еще и потому, что действия дворцовых кругов, стремившихся скрыть от народа истинное положение дел, были активно поддержаны, правительством и политическими [118] партиями. Этот инцидент был отнюдь не случайным действием одного лица — полковника Кавамото. Отставка кабинета Танака также произошла не из-за слов, произнесенных императором. Направление политики в отношении Маньчжурии, препятствием для осуществления которой был Чжан Цзо-линь, с неизбежной необходимостью вытекало из решений Восточной конференции, а недовольство так называемой активной политикой Танака и сознание необходимости изменения политического курса были характерны для всех господствующих классов Японии.

Раскол пролетарских партий

Причиной падения кабинета Танака явилось также обострение борьбы рабочих и крестьян и подъем антивоенного движения. Эту борьбу возглавляли коммунисты.

К тому времени в рабочем движении Японии явно обозначились две исключающие одна другую позиции: реформистская позиция социал-демократов, захвативших руководство профсоюзами, и боевая позиция революционных масс. Это нашло свое выражение в первом расколе Японской федерации труда (Содомэй), происшедшем в марте 1925 года, и в создании в мае того же года Японского совета профсоюзов (Нихон родокумиай хёгикай).

Деятельность совета, представлявшего собой объединение левых профсоюзов, явилась той главной силой, которая руководила наступлением рабочих в 1925–1927 годах. Используя творческую тактику движения за создание фабрично-заводских комитетов, движения за созыв конференций представителей заводов и т. д., совет профсоюзов, создателем которого был Ватанабэ Масаносукэ, вел организационную работу среди рабочих и руководил забастовками. Благодаря участию в конференции представителей рабочих стран Дальнего Востока и вступлению в Профинтерн совет укрепил свои международные связи; быстро росло и его влияние. Однако опорой совета были главным образом рабочие мелких и средних предприятий; что же касается крупных предприятий, то [119] там решающее влияние имели реформистские профсоюзы.

Такое положение, сложившееся в рабочем движении Японии, привело к расколу пролетарских партий.

В 1925 году был принят закон о всеобщем избирательном праве. Примерно в это же время начал функционировать Подготовительный комитет по организации партии пролетариата, в работе которого приняли участие представители рабочих организаций. Но предложение создать единую всеяпонскую партию пролетариата, на чем настаивало левое крыло комитета, встретило сопротивление правого крыла, представленного руководством Японской федерации труда. И только после того, как представители федерации вышли из комитета, удалось, наконец, достичь единства по вопросу об организации Крестьянско-рабочей партии (Номинродото). Однако сразу же после организации партии было издано распоряжение о ее запрещении.

В марте 1926 года, на этот раз без участия Японского совета профсоюзов, по инициативе левых сил была создана Рабоче-крестьянская партия (Родономинто). В связи с усилением требования масс уничтожить все препятствия, мешающие созданию единого рабоче-крестьянского фронта, в конце того же года профсоюзы, находившиеся под влиянием правых лидеров, вышли из Рабоче-крестьянской партии и образовали свою Социалистическую массовую партию. Одновременно центристские группировки создали Японскую рабоче-крестьянскую партию (Нихон роното). Это привело к раздорам и спорам между тремя партиями: Рабоче-крестьянской (Роното){35}, которой руководил Ояма Икуо, Японской рабоче-крестьянской партией (Нихон роното){36}, лидером которой был Мива Дзюсо, и Социалистической массовой партией{37}, [120] которую возглавлял Абэ Иеоо. В тот период часто раздавались голоса, требовавшие создания единого фронта, но провести это требование в жизнь не удалось.

Фукумотоизм

В тот период Коммунистическая партия Японии была распущена по настоянию Акамацу Кацумаро и Ямакава Хитоои, испугавшихся репрессий, предпринятых правительством весной 1924 года. Но те, кто выступал против этой пораженческой политики, с января 1924 года приступили к восстановлению партии. Ватанабэ Масаносукэ, Токуда Кюити и их соратники организовали бюро по восстановлению партии. Сакаи Тосихико, а также Ямакава, Акамацу и другие из рядов партии были исключены. В декабре 1926 года состоялся съезд, на котором Коммунистическая партия Японии была восстановлена.

Восстановление партии стало возможно потому, что в связи с обострением борьбы рабочих все чаще стали раздаваться голоса, требовавшие коммунистического руководства этой борьбой. Это проявилось во время крупных стачек и забастовок 1926 года, например во время забастовки типографских рабочих компании «Кёдо инсацу кайся» и рабочих компании по производству музыкальных инструментов «Хамамацу гакки кайся». Нужно также учитывать, что борьба китайских рабочих и крестьян, получившая особый размах после событий 30 мая, оказала огромное влияние и на японских рабочих.

В то время в компартии вместо ямакавизма стал распространяться фукумотоизм. Теория Фукумото Кадзуо в противоположность ямакавизму, представлявшему собой теорию правого оппортунизма, была левооппортунистической. Можно сказать, что она явилась выражением оторванных от жизни взглядов мелкобуржуазной интеллигенции на революцию. Фукумото и его сторонники подвергли [121] критике прежнюю тактику социального движения, преследовавшего цель ведения экономической борьбы и на основе этой борьбы отстаивавшего «принцип политической борьбы профсоюзов». Они настаивали на том, чтобы подобное социальное движение основывалось на «принципе политической борьбы всего класса пролетариев», и проповедовали, что для этого, прежде чем объединиться, следует размежеваться и что необходима теоретическая борьба. Таким путем они стремились установить «субъект» революции. Осуществление их программы привело бы к превращению партии в объединение интеллигентов, к изоляции ее от масс и породило бы смешение роли партии как авангарда и как массовой организации. Силой, которая дала возможность преодолеть фукумотоизм, явилось рабочее движение 1927 года, развивавшееся по двум линиям: в вопросах внутренних — по линии борьбы с бедствиями кризиса, в вопросах международных — по линии борьбы против агрессии в Китае.

По призыву газеты «Мусанся симбун», легального печатного органа Коммунистической партии Японии, было развернуто «движение за подачу петиции о роспуске парламента». Руководила этим движением Рабоче-крестьянская партия. Это движение, преодолев бешеные репрессии властей, распространилось по всей стране. Оно развивалось под лозунгами, требовавшими отмены реакционного законодательства, установления права пользования землей для тех, кто ее обрабатывает, легализации движения безработных, невмешательства в дела Китая. Переплетаясь с движением за создание фабрично-заводских комитетов и созыв конференций представителей фабрик и заводов (это движение было провозглашено Японским советом профсоюзов), оно подняло на борьбу широкие массы рабочих и крестьян. В него включились также трудящиеся, находившиеся под влиянием Социалистической массовой партии и Японской рабоче-крестьянской партии. Эта общая борьба японских трудящихся не только повысила их организованность, но и доказала массам необходимость добиваться политических свобод. [122]

Союз по невмешательству в дела Китая

Трудящиеся массы Японии вели также мужественную борьбу против агрессии в Китае, развязанной кабинетами Вакацуки и Танака. В ответ на предложение отделения Гоминьдана в Японии на конференциях дружбы между Японией и Китаем, состоявшихся 26 февраля и 13 апреля, было принято решение создать организацию, которая руководила бы движением за невмешательство в дела Китая.

26 февраля газета «Мусанся симбун» после отправки кабинетом Вакацуки в Китай военных кораблей и сухопутных войск поместила статью, содержавшую призывы: «Требуйте немедленного отзыва войск!», «Организуйте Союз по невмешательству в дела Китая!» Статья призывала также бороться за установление солидарности китайского и японского народов. 2 и 9 апреля газета выступила с новыми лозунгами: «Развернем всенародное движение за невмешательство в дела Китая!», «Китайская революция и японский пролетариат, быстрее организуйте Союз по невмешательству в дела Китая!» 5 апреля было опубликовано воззвание отделения Гоминьдана в Японии, озаглавленное: «Обращение к японскому пролетариату». В ответ на это воззвание 14 апреля открылась конференция дружбы между Японией и Китаем, а 26 апреля был создан подготовительный комитет по организации Союза по невмешательству в дела Китая.

В тот же день был создан единый фронт Рабоче-крестьянской и Японской рабоче-крестьянской партий. Участники первомайской демонстрации в Токио несли лозунги, призывавшие к невмешательству в дела Китая. 6 мая состоялся объединенный митинг этих двух партий, посвященный невмешательству в дела Китая, но он был разогнан. Японская рабоче-крестьянская партия отступила ввиду репрессий и отказалась от совместной борьбы с Рабоче-крестьянской партией. Но несмотря на это, 31 мая, после отправки войск в Шаньдун (28 мая). При поддержке местных союзов Осака, Кёто, Нагоя, Кобэ, Аомори, Иватэ, Нагано, Сидзуока, Нара, Миэ, Окаяма, [123] Фукуока и других городов был организован Всеяпонский союз по невмешательству в дела Китая, выдвинувший лозунги: «Выступайте против отправки войск в Китай!», «Требуйте отзыва экспедиционных войск из Китая!» Но к союзу не присоединились ни Японская рабоче-крестьянская партия, ни Социалистическая массовая партия. Последняя дошла до того, что, стремясь установить связь с Чан Кай-ши, подкупленным империалистами, послала в Нанкин своих представителей Миядзаки Росукэ и Мацуока Комакити и даже стала на путь сотрудничества с японским Генеральным штабом. Японская рабоче-крестьянская партия, на словах поддерживавшая принцип невмешательства в дела Китая, активной борьбы за его претворение в жизнь не вела и не намеревалась установить контакт с китайским пролетариатом.

Но сознательные рабочие горячо поддерживали Союз по невмешательству в дела Китая. Под давлением масс к этому союзу присоединились такие находившиеся под влиянием Японской рабоче-крестьянской партии организации, как Объединенный союз района Кансай, Общество рабочих и инженерно-технических работников района Токио — Вкогама и профсоюзное объединение Сорэнго. В ответ на выступление Объединенного союза района Кансай руководство Японской рабоче-крестьянской партии начало массовые исключения членов партии, но это не сломило организацию и она по-прежнему продолжала борьбу.

Союз по невмешательству в дела Китая дважды проводил «неделю борьбы против отправки войск», организовывал движение за отправку в Китай наблюдателей. Представители союза, направлявшиеся в Китай, выехали из Токио 26 августа, а 28 августа прибыли в Фукуока. По пути, несмотря на репрессии правительства, члены союза устраивали митинги в Нара, Осака, Окаяма, Явата и других городах. Но представители союза в конце концов были задержаны и отправлены обратно. Они так и не смогли добраться до Китая, однако благодаря их деятельности движение за невмешательство в дела этой страны получило поддержку рабочих и крестьян Западной Японии. [124]

Тезисы Коминтерна 1927 года и события 15 марта

В такой обстановке были получены тезисы Коминтерна 1927 года. 15 июля в Москве открылся пленум Исполкома Коминтерна, на котором были приняты «Тезисы о Японии». В качестве представителей от японской компартии в работе пленума приняли участие Ватанабэ и Фукумото. В тезисах были подвергнуты сокрушительной критике два уклона в японской компартии — ямакавизм и фукумотоизм. В них содержалась рекомендация реорганизовать партию таким образом, чтобы она, опираясь на фабрично-заводские ячейки, сконцентрировала свое внимание на практическом революционном движении. В тезисах научно и конкретно указывалась стратегическая цель и тактические лозунги партии и содержался объективный анализ внутреннего положения Японии: в них предельно ясно говорилось о том, что в стране происходит подъем капитализма, но развитие его ограничено и что этот подъем чреват острыми внутренними противоречиями, которые начинают приобретать угрожающую для капитализма форму; что в государственной власти, представляющей особый реакционный блок капиталистов и помещиков, руководящее положение переходит от старых помещичьих сил к буржуазии и, следовательно, грядущая революция будет носить характер буржуазно-демократической революции, которая быстрыми темпами перерастет в социалистическую; что, хотя в Японии вполне созрели объективные условия для революции, народные массы к ней еще не подготовлены, в связи с чем особенно важно добиться роста и укрепления компартии, повысить ее руководящую роль, взять в свои руки политическое руководство массами. Вскоре был создан новый Центральный комитет компартии Японии и начал выходить орган партии — газета «Сэкки» («Красное знамя»). С конца 1927 года Центральный комитет развернул активную деятельность.

В феврале 1928 года в Японии впервые были проведены выборы на основе всеобщего избирательного права. Эти выборы дали возможность компартии, которая находилась на нелегальном положении, опираясь на фабрично-заводские [125] ячейки, в полный голос заявить массам о своем существовании, открыто обнародовать свою политическую программу. Коммунистическая партия выдвинула из числа своих членов кандидатов в парламент по списку Рабоче-крестьянской партии и обратилась к массам с лозунгами: «Долой монархию!», «Создадим рабоче-крестьянское правительство!» В ответ на это министр внутренних дел в правительстве Танака Судзуки Кисабуро обрушил на Рабоче-крестьянскую и остальные пролетарские партии жестокие репрессии, грубо вмешиваясь в их деятельность. Но это не дало никаких результатов. Рабоче-крестьянская партия получила на выборах 193028 голосов и провела в парламент двух своих кандидатов: Ямамото Сэндэи и Мидзутаки Тёсабуро; за Социалистическую массовую партию было подано 128756 голосов, и она получила 4 мандата в парламенте; остальные пролетарские партии получили 2 места. Всего, таким образом, пролетарские партии получили в парламенте 8 мандатов{38}.

Правительство было напугано появлением на политической арене Коммунистической партии, силой и организованностью рабочего класса, продемонстрированными им во время выборов. Именно поэтому японское правительство, готовясь к осуществлению давно вынашивавшихся планов военного захвата Маньчжурии и Монголии, на рассвете 15 марта 1928 года провело по всей стране массовые аресты, бросив в тюрьмы более 1600 коммунистов и сочувствующих им. Это были так называемые события 15 марта. 10 апреля правительство распустило три организации, находившиеся под влиянием компартии: Рабоче-крестьянскую партию, Японский совет профсоюзов и Всеяпонский союз пролетарской молодежи. Число обвиняемых, представших перед судом после репрессий 15 марта, достигло 400 человек.

Несмотря на это, дело восстановления японской компартии успешно продвигалось вперед. Работой по восстановлению компартии руководили Ватанабэ Масаносукэ, [126] Итакава Сёити и другие избежавшие ареста коммунисты. К апрелю уже была возобновлена связь между партийными ячейкам» в масштабе всей страны. Вместо трех распущенных пролетарских организаций создавались новые. Так, Рабоче-крестьянская партия в декабре 1928 года была реорганизована в Рабоче-крестьянский союз завоевания политических свобод (Сэйдзитэки дзию какутоку ронодомэй). В том же месяце было создано революционное профсоюзное объединение — Национальный конгресс японских профсоюзов (Нихои родокумий дзэнкоку кёгикай). В знак протеста против второй и третьей отправки войск в Шаньдун был создан Национальный антивоенный союз (Дзэнкоку хансэндомэй), который обратился к народу и отправляемым войскам с призывами: «Защитим китайскую революцию!», «Руки прочь от Китая!»

В это же время была созвана объединенная конференция представителей коммунистических партий Японии и Китая, опубликовавшая совместный протест против агрессии японского империализма в Китае.

Для подавления этой борьбы рабочих и крестьян в июне 1928 года правительство, невзирая на то, что шла сессия парламента, чрезвычайным указом объявило о пересмотре закона о сохранении общественного спокойствия. (В качестве высшей меры наказания за нарушение этого закона была введена смертная казнь.) В июле была учреждена особая тайная полиция с бюджетом в 2 миллиона иен. Репрессии властей усугублялись террористическими актами. В октябре 1928 года в порту Килун на Тайване полицейскими был зверски убит Ватанабэ Масаносукэ. В марте следующего года из лагеря революции дезертировал напуганный террором Мидзутани Тёсабуро. 5 марта во время 56-й сессии парламента из-за угла был убит террористами депутат парламента от Рабоче-крестьянской партии Ямамото Сэндзи. Последние слова его были: «Ямамото Сэндзи защищается сейчас в одиночку. Но я не падаю духом, так как за моей спиной стоят миллионные массы рабочих». Вскоре после этого, 16 апреля, по всей стране вторично были проведены массовые аресты коммунистов. [127]

Период «одноиеновой» книги. Пролетарская литература. Театр

В области идеологии в этот период усилилось знакомство с марксизмом и его распространение. Это стало возможно лишь на базе развития классовой борьбы, о которой мы говорили выше. С 1927 года в издательстве «Кайдзося» начало выходить 32-томное собрание сочинений Маркса и Энгельса. Выпущенные в 1928 году «Лекции по марксизму», предназначенные для конкретного обоснования тезисов 1927 года, а также распространение таких работ, как «История развития капитализма в Японии» Норо Эйтаро, «История реставрации Мэйдзи» Хаттори Сисо и других, способствовало тому, что был заложен фундамент для конкретного применения марксистской теории к условиям Японии. «Политический справочник пролетария», выпущенный Институтом изучения труда в промышленности, обеспечил общественное движение практически необходимыми марксистскими знаниями. Именно с этого периода на страницах общественно-политических и литературно-художественных журналов в большом количестве стали появляться дискуссионные статьи марксистов. Издание библиотеки «Иванами бунко», выпущенной с целью «лишить привилегированные классы монополии в науке и искусстве», также отражало дух времени.

Наиболее ярким проявлением движения, проходившего под лозунгом «Сделать культуру достоянием масс», явились получившие в то время распространение книги из серии «Собрание одноиеновой книги». Издание этой серии началось в 1926 году, когда приступили к широкой продаже за 1–1,5 иены (в зависимости от качества книги) книг серии «Собрание произведений современной японской литературы». Издание серии было предпринято по инициативе директора издательства «Кайдзося» Ямамото Санэхико. Начали выходить «Собрание массовой литературы», «Собрание мировой литературы» и десятки других серийных изданий. Стали выпускаться даже такие серии, как «Собрание юмористических рассказов», «Собрание занимательной литературы» и т. д. [128]

Однако движение за приобщение масс к литературе породило одновременно тенденцию использовать капитал, вложенный в издательское дело, в реакционных целях. Типичной в этом отношении была издательская политика директора издательства «Дайнихон юбэнкай коданся» Нома Сэйдзи, выпускавшего массовый занимательный журнал «Кинг», который имел чрезвычайно широкое распространение. Снабжая массы низкопробными псевдонаучными произведениями литературы и искусства, издатели типа Нома Сэйдзи тем самым укрепляли старые моральные устои семьи, являвшиеся опорой консервативных сил; пропагандируя националистические учения, они стремились продемонстрировать «патриотизм в издательской деятельности».

В области художественной литературы в это время ясно обозначилась борьба двух течений. Движение за развитие пролетарской литературы, родоначальником которой явился основанный в 1921 году журнал «Танэ маку хито» («Сеятель»), укрепило связи с рабочим движением и расширило свою основу как движение за создание марксистской литературы. В 1924 году начал выходить журнал «Бунгэй сэнсэн» («Литературный фронт») и была создана Японская ассоциация пролетарской литературы (Нихон пурорэтария бунгэй рэммэй). На сцену вышли такие писатели, как Хаяма Ёсики, автор рассказа «Падшая женщина», Куросима Дэндзи (в то время получили известность его рассказы «Монета в два сена» и «Стадо свиней»), Хаяси Фусао, Сатомура Киндзи и Хисаита Эйдзиро. В следующем году это движение, помимо литературы, охватило театр, изобразительное искусство, музыку. Порвав с антимарксистскими элементами, Ассоциация пролетарской литературы переросла в Японскую ассоциацию пролетарского искусства. Механическое перенесение в область литературы и искусства фукумотоизма привело к тому, что стали весьма оживленными теоретические споры по вопросам литературы; выдвигалось требование, чтобы в политической борьбе пролетариата искусство было «горном, зовущим организованные массы вперед».

Подобный радикализм ускорил раскол Японской ассоциации [129] пролетарского искусства, происшедший в 1927 году. Большинством сторонников журнала «Бунгэй сэнсэн» в июне была создана Ассоциация рабоче-крестьянского искусства. В это время особенно острая дискуссия развернулась по вопросу «о соотношении политики и литературы», начались споры о политической гегемонии в литературе и о роли интеллигенции в литературе. Журнал «Бунгэй сэнсэн» продолжал выходить уже как орган Ассоциации рабочего-крестьянского искусства, а Японская ассоциация пролетарского искусства начала выпускать журнал «Пурорэтария гэйдзюцу» («Пролетарское искусство»). Наконец, в ноябре того же года Ассоциация рабоче-крестьянского искусства в свою очередь раскололась в связи с разногласиями по вопросу об опубликовании статьи Ямакава Хитоси. От нее откололась Лига деятелей искусства авангарда, которая с января 1928 года начала издавать журнал «Дзэнъэй» («Авангард»). Таким образом, единая Ассоциация пролетарского искусства распалась на три организации.

В соответствии с рекомендациями, содержавшимися в тезисах Коминтерна от 1927 года по вопросу о расколе единого фронта пролетарского искусства, в марте 1928 года путем слияния Японской ассоциации пролетарского искусства и Лиги деятелей искусства авангарда была создана Ассоциация левых деятелей литературы и искусства Японии. Выпускавшаяся ею в разгар подготовки ко второй отправке войск в Шаньдун серия книг под названием «Собрание произведений, направленных против империалистической войны» с мая этого года начала выходить под заглавием «Война войне».

После реорганизации, проведенной в связи с репрессиями 15 марта, эта ассоциация, которая называлась теперь Всеяпонской ассоциацией пролетарского искусства (НАПП), была превращена в организацию единого фронта деятелей искусства, стоящих на позициях марксизма. С мая она начала издавать свой печатный орган — журнал «Сэнки» («Боевое знамя»). В ходе борьбы с Лигой деятелей рабоче-крестьянского искусства, тесно связанной с теоретиками Рабоче-крестьянской партии — Ямакава Хитоси, Иномата Цунао, Арахата Кансон и другими [130] дезертировавшими из Коммунистической партии политическими лидерами, НАПП и с точки зрения теории и с точки зрения практической деятельности способствовала подлинному расцвету пролетарской литературы. Преемственность НАПП видна из того, что вслед за Хаяма Ёсики, написавшим повесть «Люди, живущие на море» (1926 год), Хирабаяси Тайко и Куросима Дэндзи, принадлежавшими к группе журнала «Бунгэй сэнсэи», из среды писателей, группировавшихся вокруг журнала «Сэнки», вышли Кобаяси Такидзи и Токунага Сунао, авторы таких выдающихся для того времени произведений, написанных на основе метода пролетарского реализма, как «15 марта 1928 года» (1928 год), «Краболов» (1929 год) и «Улица без солнца» (1929 год). Затем появились повести «С конфетной фабрики» Кубокава Инэко, «Предвесенний ветер» и «Рассказ железа» Накано Сигэхару.

Однако, несмотря на такой подъем пролетарской литературы, в литературном мире господствующее положение продолжала занимать буржуазная литература. Землетрясение в районе Канто в 1923 году лишило Токио последних черт, присущих древней столице Эдо{39}. «Возрождение» столицы шло по линии подражания западной культуре. Слово «модерн» стало в то время самым модным. Эпоха, в которой господствовал «модернизм», породила писателей, именовавших себя группой «синкангакуха». К ним принадлежали: Кавабата Ясунари, Катаока Тэппэй, Екомицу Риити и другие. Большинство их воспитывалось на идеях журнала Кикути Кана{40} «Бунгэй сюндзю». Эта литературная группа, выступая против «политического характера» пролетарской литературы, стояла на позициях «искусства для искусства». Основное место они отводили сенсуализму, основывающемуся на материализации так называемой машинной культуры и эпикурействе. Они восприняли новые методы, господствовавшие [131] в послевоенной европейской литературе (психологизм и т. д.).

Но в период наивысшего расцвета модернизма невозможно было игнорировать настроения беспокойства и безнадежности, которыми была проникнута мелкая городская буржуазия, испытывавшая на себе всю тяжесть углублявшегося кризиса капитализма. Самоубийство Акутагава Рюносукэ{41} в июле 1927 года оставило глубокий след в сердцах современников как символ «смутной тревоги», о которой он писал в своем завещании. Однако это не способствовало появлению в произведениях писателей группы «синкангакуха», выступивших против натурализма и реализма в японской литературе периода Мэйдзи, тем, посвященных разрешению вопросов, поставленных тревожной действительностью и направленных на возрождение гуманизма. Больше того, произошло обратное. Роман Ёкомицу «Шанхай», в котором описываются события 30 мая, и некоторые другие произведения свидетельствовали о распаде и расслоении группы «синкангакуха».

В 1928 году отошли от этой группы и «полевели» такие писатели, как Катаока Тэппэй, Такада Тамоцу, а также писатели нового поколения: Фудзисава Такэо, Такэда Ринтаро и Таками Дзюн. Именно в этот период поэт Цубои Сигэдзи, а также Хосода Гэнкити и Хосода Тамики (автор произведений «Весна правды», «Жизненная линия ABC») обратились в своем творчестве к социальным темам. Именно в 1928 году начал печататься роман писательницы Ногами Яэко «Матико» и был опубликован роман писательницы Миямото Юрико «Нобуко». Было совершенно ясно, что тенденция, проявившаяся в творчестве этих писателей, стала господствующим направлением в литературе того периода. Не случайно поэтому, что произведения Кобаяси Такидзи и Токунага Сунао стали печататься в таких журналах, как «Кайдзо» и «Тюокорон». [132]

Но расслоение группы «синкангакуха» на этом не прекратилось. С ней порвали такие писатели-модернисты, как Рётан Дзию. Она же дала писателей, пришедших в лагерь массовой литературы, например Сасаки Мицудзо. С другой стороны, писатели этой группы прочно связали себя с господствовавшей в то время литературой «эротизма, шутки, бессмыслицы». В этих условиях Хироцу Кадзуо и Ямамото Аримицу начали писать произведения, характерные для литературы «попутчиков». В то же время произведения «ватакуси сёсэцу»{42}, которые занимали доминирующее положение в литературе периода Мэйдзи и Тайсё, почти совершенно исчезли. Абсолютно изолированными оказались Ёсимура Исота и другие авторы повестей «ватакуси сёсэцу». (Эти писатели перебросили мост в другой период японской литературы.)

В 1927–1928 годах огромные события произошли и в мире драматургии. В ноябре 1927 года в Россию на празднование десятой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции был приглашен Осанаи Каору{43}. В 1928 году Итикава Хасаэмон поехал в Европу, а труппа Итикава Садандзи{44} отправилась в Россию. Все это были факты, которые раньше невозможно было себе представить. В конце 1928 года Осанаи скоропостижно скончался. Его смерть нанесла огромный удар движению за создание театра «гэндайгэки», центром которого после землетрясения 1923 года был театр «Цукидзи». Этот театр, представлявший собой «творческую лабораторию», стремился развивать в Японии движение за создание современного реалистического театра.

В результате развития пролетарской литературы в то время появилось много людей, критически относившихся [133] к академическим тенденциям, наблюдавшимся в творчестве Осанаи и его последователей. В связи с этим произошло укрепление пролетарского театрального искусства — был создан театр «Дзэнъэйдза», руководимый Сэнда Корэя, Мураяма Томоёси и другими. Успешно развивался переименованный в «Пуроретария гэкидзё» («Пролетарский театр») передвижной театр «Торанку гэкидзё», труппа которого принимала непосредственное участие в забастовке членов профсоюза печатников в январе 1926 года. Объединившись, эти два театра создали в 1928 году театр «Токио саёку гэкидзё» («Токийский левый театр»).

Внезапная смерть Осанаи послужила причиной того, что в марте 1929 года, после 84-го спектакля, театр «Цукидзи» распался на два коллектива: «Гэкидан Цукидзи когэкидзё» («Труппа театра Цукидзи») и «Син Цукидзи гэкидан» («Новая труппа Цукидзи»). Душой первого коллектива были Китамура Кихати и Аояма Сугисаку, которые осуществили постановки: «С утра и до поздней ночи», «Такусигэ Саэмон», «Опиумные войны», «Рычи, Китай!», «На Западном фронте без перемен» и другие. Второй коллектив объединил тех, кто стремился сблизиться с пролетарским театром. В эту труппу входили Кубо Хисаси, Сусукида Кэндзи, Маруяма Садао, Ямамото Ясуфуса и другие. Труппой руководил Хидзиката Ёси. Между этими двумя театральными коллективами началась ожесточенная конкуренция. (Следует отметить, что создание театра «Токио саёку гэкидзё» явилось результатом его непосредственной связи с пролетарской литературной организацией НАПП, которая оказала значительное влияние и на обе труппы Цукидзи.)

В ходе развития пролетарского движения родились такие театры, как «Сэнкидза» в Осака, ночной рабочий театр «Родося ития гэкидан» в Кобэ, театр «Аофуку гэкидзё» в Мацумо, «Дэмодза» в Токио и другие. Объединившись вокруг театра «Токио саёку гэкидзё», они создали Союз пролетарских театров Японии (ПРОТТ). Впоследствии к союзу присоединилась и труппа «Син Цукидзи гэкидан». Пролетарские театры ставили свои спектакли и в Токио и в провинции, причем эти спектакли часто прерывались из-за вмешательства полиции. [134]

2. Финансовая политика Иноуэ и дипломатия Сидэхара

Характер кабинета Хамагути

После падения кабинета Танака был сформирован кабинет Хамагути Юко (2 июля 1929 года). Новое правительство начало свою деятельность с опубликования политической программы, которая предусматривала пересмотр финансовой политики, сокращение государственного долга, отмену эмбарго на вывоз золота и установление международного сотрудничества. Безответственная авантюристическая внутренняя и внешняя политика кабинета Танака вызвала тревогу не только у народа. Даже господствующие классы осознали настоятельную необходимость более осторожных действий, считая, что для завтрашнего «продвижения на два шага вперед» сегодня нужно «сделать шаг назад». Прикрываясь новым щитом «дипломатии Сидэхара» и «финансовой политики Иноуэ», кабинет Хамагути вместо неприкрытого использования военной силы для достижения своих целей встал на путь более «осторожной», более «гибкой» внешней экспансии.

Дело в том, что и партия Сэйюкай и партия Минсэйто с момента своего образования были тесно связаны с монополистическим капиталом. Они были непосредственными и к тому же открытыми проводниками интересов двух крупнейших японских дзайбацу — Мицуи и Мицубиси. Однако партия Сэйюкай более тесно, чем Минсэйто, была связана с помещичьими и дворцовыми кругами, а также с военщиной, игравшими огромную роль в государственном управлении. Характер партии Сэйюкай ясно виден хотя бы из следующего примера: стремясь в самый разгар финансового кризиса с помощью военной силы проводить свою политику в Китае, дворцовые круги вместе с военщиной оказали на правительство давление, в результате чего вместо кабинета Вакацуки, большинство в котором принадлежало партии Кэнсэйкай, к власти пришло правительство партии Сэйюкай, возглавляемое генералом Танака. [135]

В противовес партии Сэйюкай Минсэйто (после падения правительства Вакацуки партия Кэнсэйкай объединилась с партией Сэйюхонто, которую возглавлял Токонами Таэдзиро; так была создана партия Риккэн минсэйто; председателем ее стал Хамагути) не была столь тесно связана с дворцовыми кругами и военщиной. Она появилась на сцене как выразитель интересов монополистического капитала и ставила своей целью усилить с помощью государственной власти капиталистическую эксплуатацию. Это, конечно, не означало, что партия Минсэйто проводила более «мирную» политику, чем Сэйюкай. Она лишь стремилась более осторожно готовиться к внешней экспансии. Что касается борьбы с революционным движением в Японии и ее колониях, то между обеими партиями, по существу, никакой разницы не было.

Но как бы там ни было, отставка сэйюкайского правительства Танака и образование кабинета партии Минсэйто во главе с Хамагути произошло, как мы говорили выше, в результате провала непосредственной вооруженной интервенции против Китая. Другой причиной смены правительства явился чрезвычайный рост влияния монополистического капитала в системе государственной власти, что явилось результатом финансового кризиса, в связи с чем при формировании правительства и была сделана ставка на партию Минсэйто, являвшуюся защитником интересов монополий.

Отмена эмбарго на вывоз золота и режим экономии

Партия Минсэйто еще с того времени, когда она именовалась Кэнсэйкай, в течение многих лет выдвигала в качестве одного из важнейших пунктов своей политической программы требование отмены эмбарго на вывоз золота. Объяснялось это следующим. Поскольку непосредственная военная интервенция в Китае успеха не имела, японскому капитализму необходимо было всемерно усилить экономическое проникновение на внешние рынки, а для этого требовалось прежде всего поднять свою конкурентоспособность путем максимального снижения цен на [136] японские товары. Одновременно нужно было путем усиленного накопления капитала увеличить японские инвестиции в колониях, что позволило бы японскому монополистическому капиталу занять прочные позиции в борьбе с капиталистами Европы и Америки за захват колоний.

В результате введения в Японии после первой мировой войны эмбарго на вывоз золота было невозможно снизить цены на японские товары до уровня мировых цен. Мало того, в связи с политикой усиления инфляции, которую проводили послевоенные правительства, цены на японские товары возросли еще больше, а это привело к тому, что они намного превысили цены на товары иностранных государств. Экспорт был сопряжен с серьезными трудностями. В то же время значительно увеличился импорт. Наблюдавшееся несколько лет превышение импорта над экспортом составило огромную сумму, что препятствовало накоплению капитала. Поэтому-то в среде монополистов и начали раздаваться голоса о необходимости отменить эмбарго на вывоз золота, осуществить политику дефляции и снизить цены на японские товары. На этом же настаивала и партия Кэнсэйкай, тесно связанная с монополистическим капиталом. Но в условиях неустойчивого экономического положения, создавшегося после первой мировой войны, немедленная реализация этого плана могла вызвать быстрое падение товарных цен и хаос в экономике в связи с крахом промышленных предприятий. Проведение в жизнь этого плана подорвало бы самую основу монополистического капитала. Поэтому господствующие классы вынуждены были временно отложить его выполнение.

Но в конце концов крупные капиталисты, укрепившие в период финансового кризиса за счет народных масс свои позиции, руками кабинета Хамагути сумели осуществить свою давнишнюю мечту — отменить эмбарго на вывоз золота.

Декларировав необходимость «финансовой экономии», министр финансов Иноуэ Дзюносукэ начал решительно проводить сокращение бюджета 1929 года. Путем сокращения бюджета 1930 года на 160 миллионов иен и отмены уже запланированного займа на сумму 85 миллионов [137] иен ему удалось составить небывалый в истории японских финансов «бюджет без долга» и перейти к политике дефляции. Одновременно Иноуэ заявил, что с января 1930 года будет отменено эмбарго на вьшоз золота.

Кроме указанных выше целей, правительство Хамагути рассчитывало путем отмены эмбарго на вывоз золота установить более тесные связи с американским капиталом и получить от него финансовую помощь. Это был традиционный метод «загребать жар чужими руками», широко практиковавшийся японским капитализмом. Пресмыкаясь перед Америкой и Англией, японский капитализм еще со времени реставрации Мэйдзи стремился привлечь в страну иностранный капитал, чтобы иметь возможность осуществлять агрессию в колониальных странах. Это была ловкая политика, направленная на то, чтобы за счет иностранного капитала восполнить недостаток собственного капитала и усилить таким образом свое экономическое господство в колониях. Предусматривавшая «сотрудничество» с Америкой и Англией «дипломатия Сидэхара», о которой речь пойдет ниже, была лишь ширмой для осуществления этой политики. Отмена эмбарго на вывоз золота началась с получения в ноябре 1929 года кредита на общую сумму 100 миллионов иен, в первую очередь на американском и английском рынках.

«Приближается время, когда будет укреплено могущество государства», — широковещательно объявили газеты, пропагандируя отмену эмбарго на вывоз золота. 15 января 1930 года с самого утра Японский банк осадили толпы людей, пришедших сюда для обмена валюты. Вновь, как и тринадцать лет назад, в обращение поступили пяти — и десятииеновые золотые монеты. Глядя на эти монеты, людям казалось, что опять наступило золотое время бума. «Ты воздерживаешься от соли, твоя любовница — от чая, разве не так? Но вот отменено эмбарго на вывоз золота и всякому воздержанию конец...» — кричала на каждом перекрестке патефонная пластинка с записью песенки «Куплеты об отмене эмбарго на вывоз золота». По всем улицам были расклеены плакаты с призывом соблюдать режим экономии.

Но что означали эти призывы? [138]

Отмена эмбарго на вывоз золота и политика режима экономии сразу же отразились на жизни народа. Вот что рассказал о жизни своих земляков один из представителей уезда Китаадати префектуры Сайтама, прибывших в Токио для передачи петиции о бедственном положении деревни:

«Для нас настали тяжелые времена. Мы стоим на перепутье, не зная, останемся живы или умрем, помогут нам или убьют нас. Из пятидесяти кочанов капусты, выращенной нами в поте лица, стране нужен лишь один. Из сотни пучков репы можно продать лишь один. 3 кана{45} коконов или три мешка ячменя стоят всего 10 иен. Вычтите еще из нашего бюджета стоимость удобрений. Что же нам остается после всего этого?»{46}

Но на перепутье между жизнью и смертью стояли не только крестьяне. В связи с упорядочением административного аппарата, проводившимся в целях сокращения финансовых расходов, на улицу было выброшено большое число чиновников, особенно мелких. В результате начавшейся депрессии одно за другим закрывались промышленные предприятия. Росло число людей, потерявших работу. Толпы безработных, не имевших денег даже на билет, чтобы добраться до своих деревень, пешком возвращались на родину, «вызвав оживление на Токайдоской дороге»{47}.

Безработица создала огромные трудности в устройстве на работу. «Господа ученые», которых называли «женихами», вынуждены были соглашаться на работу агентами страховых компаний или преподавателями начальной школы. Полосы ежедневных газет заполнили тревожные, мрачные сообщения о самоубийствах, убийствах, грабежах, самоубийствах влюбленных. Предполагалось, что утечка звонкой монеты в связи с отменой эмбарго на золото составит 100–150 миллионов иен. Однако в действительности к июню 1930 года эта сумма достигла почти [139] 230 миллионов иен, причем она продолжала постепенно расти. В результате стали резко падать цены на товары, которые начали снижаться еще в период подготовки к отмене эмбарго. К июню 1930 года цены снизились по сравнению с июнем 1929 года на 22 процента. Подобное падение товарных цен привело к экономической депрессии, которую еще более обострило наступление мирового экономического кризиса.

Рационализация производства

Влияние мирового промышленного кризиса на Японию выразилось в резком сокращении экспорта шелка-сырца, вывоз которого всецело зависел от потребностей Соединенных Штатов. Одновременно в связи с резким падением цен на серебро, что также явилось результатом кризиса, полностью прекратился вывоз товаров в Китай. Таким образом разлетелись в прах планы монополистов, рассчитывавших путем отмены эмбарго на вывоз золота стабилизировать цены и увеличить экспорт. Одновременно все более понижалась покупательная способность внутри страны, что вело к дальнейшему углублению депрессии.

В конце концов депрессия вылилась в жестокий промышленный кризис. Падение товарных цен за период с марта 1929 по сентябрь 1930 года можно проиллюстрировать на примере снижения цен на восемь важнейших видов товаров. В среднем цены на эти товары снизились на 37 процентов. Менее всего, на 13 процентов, упали цены на бумагу. Наибольшее снижение претерпела цена на цемент — на 56 процентов, шелк-сырец — на 52 процента и хлопчатобумажную пряжу — на 43 процента. В результате произошло снижение уровня производства. Если принять уровень промышленного производства этих товаров в октябре 1929 года за 100, то в период максимального падения он составил по шелку-сырцу 60 процентов, по хлопчатобумажной пряже 26 процентов и по каменному углю 30 процентов.

В обстановке все обострявшегося экономического кризиса монополистический капитал прилагал все силы, чтобы переложить тяжесть кризиса на плечи рабочих и [140] ликвидировать таким образом нависшую над монополистами угрозу. Так, например, прядильно-ткацкая компания «Канэгафути» снизила в 1930 году заработную плату своим рабочим на 30 процентов, обеспечив за счет этого своим акционерам высокие, 28-процентные, дивиденды. Это удалось осуществить потому, что монополистический капитал путем снижения заработной платы и повышения интенсификации труда стремился переложить основное бремя кризиса на плечи рабочих. Одновременно он всячески пытался сохранить монопольные цены путем систематического свертывания производства. Со своей стороны государство также оказывало поддержку монополистическому капиталу, проводя политику «рационализации производства».

Еще в период отмены эмбарго на вывоз золота монополистический капитал проявил особое беспокойство по поводу того, что утечка золота вызовет резкое падение товарных цен, а это, с одной стороны, приведет к временной экономической депрессии внутри самой Японии, а с другой стороны, обострит конкурентную борьбу с иностранными государствами. Все это вызовет сужение как внутреннего, так и внешнего рынка, следствием чего явится еще больший разрыв между возможностями производства и сбыта товаров. Поэтому монополисты сочли необходимым одновременно осуществить снижение издержек производства и провести ограничение его размеров. Именно в связи с этим в ноябре 1929 года правительство Хамагути учредило комитет по изучению вопроса о рационализации производства, а в июне 1930 года создало специальное управление по рационализации производства. В данном случае правительство преследовало цель в интересах монополистического капитала снизить издержки производства и ограничить его размеры при помощи государственной власти.

Переплетение кризиса в промышленности с кризисом в сельском хозяйстве вызвало дальнейшее углубление общего экономического кризиса. Цены на продукты сельскохозяйственного производства, и без того снизившиеся в результате кризиса, еще более упали в результате депрессии в Соединенных Штатах. Прежде всего [141] упала цена на коконы. Цена на шелк-сырец, составлявшая в мае 1930 года 1100 иен, меньше чем за месяц снизилась на 36,8 процента, или до 795 иен. Падение цен на коконы происходило в самый разгар сбора коконов и было даже более катастрофическим, чем падение цен на шелк-сырец. Так, в сентябре 1930 года по сравнению с сентябрем 1929 года цена на коконы упала на 65 процентов. Это означало, что основной ущерб от падения цен на щелк-сырец понесли крестьяне-шелководы, положение которых в связи с этим еще более ухудшилось. Следует при этом учесть, что они составляли 40 процентов всех японских крестьян. В таком районе шелководства, как префектура Нагано, крестьяне совершенно не имели наличных денег. Дело дошло до того, что они при оплате услуг за похороны расплачивались клочками бумаги, на которых было написано 5 или 10 сэн, и только позже, когда случались денежные поступления, вносили деньги.

В этих условиях в октябре 1930 года были опубликованы данные об ожидаемом урожае риса, причем предполагалось собрать рекордное количество зерна. Это повлекло за собой резкое падение цен на рис и вызвало так называемый «голод в урожайный год». Если в январе 1930 года 1 коку риса стоил 27 иен, то к январю 1931 года его цена упала до 16 иен, что привело к полному развалу крестьянских хозяйств. В то же время 1931 год был неурожайным для района Тохоку и острова Хоккайдо. В этих районах положение было настолько бедственным, что «крестьяне, гонимые голодом, еще до наступления снегопадов отправлялись в горы и на поля, где выкапывали корни папоротника и, смешав с картофелем и неочищенным рисом, ели это месиво, с трудом поддерживая свою жизнь». Страдать от голода и в урожайные и в неурожайные годы — таков был удел японских крестьян.

В промышленности же в результате свертывания производства монопольные цены продолжали оставаться на сравнительно высоком уровне. В связи с этим разрыв между ценами на промышленные товары и сильно снизившимися ценами на сельскохозяйственные продукты стал еще значительнее. Это также вело к дальнейшему [142] обнищанию крестьян. Более того, вследствие депрессии в промышленности резко сократились доходы от побочных промыслов, составлявшие около 20 процентов доходов крестьянских хозяйств. В связи со свертыванием производства, снижением заработной платы и увольнениями оказался под угрозой такой серьезный источник побочных доходов крестьянских хозяйств, как заработки ткачих, швей, шелкомотальщиц. Кроме того, крестьяне должны были принять на свои плечи огромную армию безработных, которые, не имея в городе средств к существованию, возвратились к своим родственникам в деревню. Таким образом, кризис в промышленности, усугублявшийся в результате обострения кризиса в сельском хозяйстве, еще более ускорил обнищание крестьянства.

Так капиталисты перекладывали на плечи рабочих и крестьян всю тяжесть экономического кризиса. Одновременно крупные капиталисты, стремившиеся выйти из кризиса, в широких масштабах свертывали производство и проводили картелирование промышленности. В самый разгар кризиса примерно в пятидесяти отраслях промышленности были созданы картели. Особенно большое количество картелей появилось в различных отраслях тяжелой промышленности. Через картели осуществлялось сокращение производства, распределение промышленных мощностей, заключались соглашения относительно цен и реализации продукции, устанавливался объем продукции на предприятиях.

Проводившемуся в то время картелированию, целью которого было установление контроля над промышленным производством и реализацией продукции, способствовала «политика рационализации промышленности», осуществлявшаяся правительством Хамагути. Эта политика находила свое выражение в законодательстве, направленном на усиление контроля над производством: в области тяжелой промышленности действовал закон «О контроле в важнейших отраслях производства», в отношении средних и мелких предприятий — закон «О промышленных объединениях», в области экспорта — закон «Об экспортных объединениях» и т. д. Главнейшим из этих законов был закон «О контроле в важнейших отраслях производства». [143]

Цель всех этих законов состояла в том, чтобы с помощью государственной власти через картели установить строгий контроль над производством в интересах монополистического капитала. Благодаря этому картели заняли господствующее положение почти во всех отраслях японской промышленности.

В то время, когда осуществлялось картелирование различных отраслей промышленности, монополистический капитал дзайбацу — Мицуи, Мицубиси, Сумитомо и другие — занял господствующее положение в картелях, подчинив таким образом себе всю японскую экономику. Так, в угольной промышленности был создан картель «Сэкитан когё рэнгокай». Он самостоятельно осуществлял контроль над всей угольной промышленностью страны. При этом 31 процент добычи угля контролировал Мицуи, 18 процентов — Мицубиси, 5 процентов — Сумитомо, а вместе с другими, более мелкими монополистическими объединениями дзайбацу контролировали 83 процента добычи угля в Японии. Такое положение, с незначительными отклонениями, наблюдалось и в других отраслях промышленности. Но несмотря на объединение монополистического капитала в картели, противоречия и конкурентная борьба между дзайбацу (между крупными дзайбацу, с одной стороны, и мелкими и средними — с другой) не только не прекратились, но еще более усилились.

Следует подчеркнуть, что картелирование промышленности проводилось под руководством крупнейших банков. Это привело к усилению господства банковского капитала в промышленности, к тому, что воротилы финансовой олигархии дзайбацу обеспечили себе господствующее положение во всей японской экономике. Например, соглашение о снабжении электроэнергией, достигнутое в 1931 году между такими крупными компаниями, как «Дайдо дэнрёку», «Нихон дэнрёку», «Токио дэнто» и другими, было осуществлено по указанию руководителя концерна Мицуи — Икэда Сэйхин. Банк Мицуи «Мицуи гинко», вмешавшись в дела компании «Токио дэнто», целиком прибрал ее к рукам.

Так планы кабинета Хамагути, направленные на создание путем отмены эмбарго на вывоз золота условий [144] для «экономического оживления на долгие годы», ввергли в нищету рабочих и крестьян. В то же время монополистический капитал и особенно крупные дзайбацу, используя в своих интересах государственную власть, добились от правительства проведения политики «рационализации производства», что давало им возможность даже в условиях экономического кризиса получать максимальные прибыли. Кризис привел к тому, что крупные дзайбацу все более подчиняли себе государственную власть.

Лондонская конференция по сокращению вооружений

Сидэхара Кидзюро занимал пост министра иностранных дел с 1924 по 1931 год. Его внешнеполитический курс «международного сотрудничества», основой которого были так называемые «четыре принципа политики в отношении Китая», явился той базой, на которой развивалась в то время внешняя политика Японии. Эти принципы предусматривали: 1) невмешательство в гражданскую войну в Китае; 2) сосуществование и совместное процветание на основе экономических соглашений; 3) терпимость и сочувствие по отношению к современному положению в Китае; 4) рациональная защита национальных интересов.

Однако изменение международной и внутренней обстановки привело к тому, что стало затруднительным следовать букве этой широковещательной политики. «Дипломатия Сидэхара», которая проводилась в жизнь правительством Хамагути, пришедшим на смену правительству Танака, не могла в конце концов не обнаружить своей агрессивной сущности. Во всяком случае, она утратила способность сдерживать деятельность милитаристов, направленную на развязывание войны. Последним актом «дипломатии Сидэхара», тем камнем, споткнувшись о который она пришла к краху, была Лондонская конференция по сокращению вооружений.

Вообще говоря, конференции по сокращению вооружений, с одной стороны, отражали требование народов обеспечить мир, поскольку именно народ нес на себе всю [145] тяжесть войн. Кроме того, они вызывались необходимостью — ее особенно испытывали правительства великих держав — путем сокращения военных расходов осуществить экономию финансов. Но, с другой стороны, путем созыва таких конференций великие державы пытались взаимно сдержать друг друга и захватить господствующее положение в мире.

На Вашингтонской конференции 1921–1922 годов между пятью великими морскими державами было заключено соглашение об общем тоннаже линейных судов. После этой конференции началось соперничество в области строительства вспомогательных судов. В 1927 году в Женеве открылась вторая конференция по сокращению морских вооружений, но в связи со столкновением точек зрения Англии и США прийти на ней к какому-либо соглашению не удалось. В январе 1930 года между вновь избранным на пост президента Соединенных Штатов Гувером и премьер-министром вновь созданного английского лейбористского правительства Макдональдом было достигнуто соглашение, результатом которого явилась Лондонская конференция по сокращению морских вооружений.

Полномочными представителями Японии на конференции были назначены лидер партии Минсэйто бывший премьер-министр Вакацуии Рэйдзиро, морской министр Сайбэ Такэси, японский посол в Англии Мацухара Цунэо и японский посол в Бельгии Нагаи Мацудзо. Японские морские круги настаивали на предоставлении Японии права иметь такое количество тяжелых крейсеров и вспомогательных судов, тоннаж которых составил бы 70 процентов тоннажа судов таких же типов в Соединенных Штатах. Кроме того, они требовали установить тоннаж японского подводного флота в 78 тысяч тонн. Однако японское правительство, умолчав о том, что оно намерено отстаивать право Японии иметь флот, равный по своему тоннажу 70 процентам флота США, предложило провести такое «сокращение флота, которое устраняло бы угрозу», то есть чтобы флоты по своей мощи «были недостаточны для нападения, но достаточны для обороны». Таким путем японское правительство пыталось осуществить [146] принцип «международного сотрудничества». Но провозглашенное правительством Японии «сокращение, которое устраняло бы угрозу», не носило мирного характера. Дело в том, что Япония преследовала цель сохранить на Дальнем Востоке свое военное превосходство над Англией и Соединенными Штатами и добиться того, чтобы ей не препятствовали в продвижении в Китай и страны Южных морей. Однако при осуществлении этих планов она столкнулась с огромной нехваткой финансов. В частности, доля военных расходов в ее годовом бюджете почти в два раза превышала ту же статью в английском и американском бюджетах. Поэтому позиция, занятая Японией на конференции, давала ей единственное реальное средство избежать соперничества с Англией и США в области строительства военных кораблей. Но выдвигая якобы в интересах обороны требование о предоставлении Японии права иметь флот, равный 70 процентам флота Соединенных Штатов, Сидэхара намекал на возможность некоторых уступок, заявив:

«Мы будем добиваться 70 процентов, но наши партнеры также имеют определенные требования и чувство собственного достоинства. Поэтому они не будут слепо следовать настояниям Японии».

Поскольку на конференции между Англией и Соединенными Штатами все спорные вопросы были разрешены, основные противоречия по вопросу о тоннаже флотов вспыхнули между Японией и США. После соответствующих переговоров, не раз оказывавшихся под угрозой срыва, было достигнуто предварительное соглашение, в соответствии с которым Японии разрешалось иметь по сравнению с США 60 процентов тяжелых крейсеров, 70 процентов легких крейсеров и эсминцев и одинаковое с США количество подводных лодок общим водоизмещением 52 700 тонн.

Когда японские полномочные представители сообщили об этом соглашении в Токио, военно-морские круги резко выступили против проекта. Но кабинет министров единодушно одобрил его, о чем 1 апреля было сообщено японским представителям в Лондон. Однако на следующий день начальник Главного морского штаба Като [147] Кандзи представил императору доклад, в котором выразил свое несогласие с решением кабинета министров. Одновременно он опубликовал заявление, что в случае осуществления этого соглашения обеспечение национальной обороны будет сопряжено с еще большими трудностями. Действия правительства, выразившиеся в отправке инструкции японским представителям на конференции без согласия Главного морского штаба, подверглись резкой критике со стороны морских кругов, усмотревших в этом «нарушение прав верховного главнокомандующего», поскольку решение о количестве вооруженных сил являлось прерогативой последнего.

Так возник вопрос о правах верховного главнокомандующего. Согласно конституции Мэйдзи, император «осуществляет высшее командование сухопутной армией и военно-морским флотом (статья 11) и «определяет организацию и численность регулярного состава сухопутной армии и военно-морского флота» (статья 12). Эти положения конституции отражали требование абсолютистского правительства, стремившегося избежать вмешательства парламента в военные дела. При толковании статьи 11 конституции широко признавался принцип независимости верховного командования. Так, тактическое управление сухопутными и военно-морскими силами осуществлялось под руководством императора органами высшего командования — Генеральным штабом и Главным морским штабом, а в военное время — императорской ставкой, даже министры не принимали в этом никакого участия.

Что же касается статьи 12 конституции, то, поскольку организация и численность регулярного состава сухопутной армии и военно-морского флота, с одной стороны, находились в тесной связи с тактической стороной военного руководства, а с другой — оказывали огромное влияние на политику, дипломатию и финансы, возник вопрос, должен ли император в соответствии со своим правом на общее руководство вооруженными силами решать эти вопросы самостоятельно или нет. Вопрос о количестве вооружений, затронутый Лондонским соглашением, как раз и касался статьи 12 конституции Мэйдзи. Профессор Минобэ Тацукити, выдвинувший доктрину, согласно [148] которой суверенитет принадлежит государству, а император является высшим органом государства (за эту доктрину Минобэ подвергался постоянным преследованиям), поддерживал позицию правительства, подчеркивая, что в вопросе о заключении соглашения относительно сокращения вооружений точка зрения Главного морского штаба не может играть решающей роли.

Как раз в это время открылась 58-я сессия парламента. Правительство Хамагути придерживалось следующей точки зрения: поскольку Лондонское соглашение касается вопроса о количестве морских вооружений, а его решение входит в компетенцию правительства, то посылка инструкции японским представителям, несмотря на некоторые возражения со стороны Главного морского штаба, не является нарушением права императора осуществлять высшее командование. Однако правительство опасалось, что если оно заявит, что, согласно статье 12 конституции, определяющей право верховного командования в области организации вооруженных сил, это право входит в компетенцию министров и высшего командования, то подобное заявление вызовет единодушный протест армии и флота. Таким образом, в этом вопросе правительство заняло двусмысленную позицию, что позволило оппозиционной партии Сэйюкай подвергнуть действия правительства резким нападкам в верхней палате парламента.

Во время этих дебатов покончил жизнь самоубийством посланный в качестве эксперта на Лондонскую конференцию офицер Главного морского штаба капитан 3-го ранга Кусакари, оставивший следующее письмо: «Пусть смерть будет моим покаянием перед народом за Лондонское соглашение». В связи с этим молодое офицерство армии и флота, а также правые организации подняли вопль: «Не забывайте о смерти капитана Кусакари, погибшего из-за либералов». Усилились нападки на «соглашательскую, слабую дипломатию».

В этой обстановке 22 апреля было подписано Лондонское соглашение о сокращении морских вооружений. 4 июля оно было передано на рассмотрение Тайного совета. В течение трех месяцев между правительством и Тайным [149] советом шла ожесточенная дискуссия по вопросу о прерогативах высшего военного командования и о состоянии государственной обороны. Часть членов Тайного совета считала необходимым отвергнуть соглашение, однако правительство решительно выступило в его защиту, и 1 октября оно было ратифицировано. Тем не менее нападки на правительство со стороны военщины и правых организаций не уменьшились. Утром 14 ноября реакционно настроенный юноша выстрелил из пистолета и тяжело ранил премьер-министра Хамагути, который собирался ехать в район Кансай и находился в этот момент на платформе Токийского вокзала. Покушавшийся Саго Ядао оказался членом организации «Патриот» («Айкокуся»), руководимой Ивата Айносукэ.

Возникший в связи с Лондонским соглашением вопрос о прерогативах высшего военного командования был использован для объединения правых с военщиной. В этот период на политическую арену вышли всевозможные ультранационалистические движения. Определенную роль в развитии этих движений сыграло также беспокойство, охватившее общество в связи с экономическим кризисом. Однако правительство не собиралось принимать никаких мер для преодоления кризиса, ограничившись лишь заявлением в парламенте, что «причиной депрессии в Японии является депрессия во всем мире». Воспользовавшись такой позицией кабинета министров, правые группировки выступили с призывом свергнуть правительство и дзайбацу. Тем не менее правительство с несколько необычной в таких условиях настойчивостью осуществляло сокращение вооружений. Это объяснялось тем, что на выборах, состоявшихся в феврале 1930 года, как раз в период работы Лондонской конференции, правительственная партия получила подавляющее большинство голосов и была уверена в своих силах. Кроме того, сыграла свою роль и поддержка, которую оказывали правительству дзайбацу, а также политика правительства в области рационализации производства. Наконец действия правительства непосредственно поощрялись гэнро — принцем Сайондзи. Нельзя также сбрасывать со счета и то обстоятельство, что правительство в той или иной степени [150] пользовалось поддержкой общественного мнения, которое было подвержено сильному влиянию идей либерализма и надеялось на сохранение мира путем сокращения вооружений.

«Дипломатия Сидэхара»

В таких условиях было ратифицировано Лондонское соглашение. Но при составлении бюджета на следующий, 1931 год правительство было вынуждено согласиться с программой замены вооружений, представленной командованием флота. Для осуществления этой программы требовалось до 394 миллионов иен (причем ассигнования в начале года должны были составить 95,4 миллиона иен).

Согласие правительства было вызвано необходимостью смягчить недовольство военно-морских кругов в связи с заключением Лондонского соглашения. Дело в том, что правительство Хамагути, обещавшее во время Лондонской конференции отклонить требования наиболее экстремистски настроенных группировок из среды военно-морских кругов, не могло отважиться на такой риск, как отклонение программы замены вооружений, ибо тем самым оно восстановило бы против себя даже сторонников компромисса и потеряло бы в военно-морских кругах всякую популярность. Все это могло поколебать самые основы существования кабинета. Партийные кабинеты Японии, даже в период своего расцвета, всегда стояли перед подобной угрозой.

Но следует иметь в виду, что по своей сущности провозглашенная Сидэхара «дипломатия сотрудничества» ни в коем случае не противоречила курсу на войну. Даже после сформирования кабинета Хамагути удельный вес непосредственных военных расходов в государственном бюджете, по существу, не изменился. В 1929 году было объявлено, что общая сумма бюджета на 1929 год в соответствии с «режимом экономии» будет сокращена на 6,89 процента. Но в действительности бюджет военного и морского министерств был уменьшен лишь на 4,39 процента. Таким образом, по сравнению с тем периодом, [151] когда у власти стояло реакционное правительство военщины, возглавляемое Танака, удельный вес военных расходов в бюджете не только не уменьшился, но даже несколько увеличился. Правда, в бюджете 1930 года сумма ассигнований на военное и морское министерства по сравнению с предыдущим годом сократилась, однако ее удельный вес по отношению ко всему бюджету возрос до 28,5 процента.

Более того, в этот период значительно увеличилась доля стратегических товаров в общем объеме японского импорта. В 1927 году, во время пребывания у власти правительства Танака, стратегические товары составляли 35 процентов, а в 1928 году — 39 процентов всего импорта, в то время как в 1929–1930 годах, когда к власти пришел кабинет Хамагути, этот процент возрос до 41. Сопоставление военных расходов в бюджете Японии с военными расходами в бюджете других стран дает следующую картину: в Англии они составляли 14 процентов бюджета, в США — 21, во Франции — 22, в Италии — 24, а в Японии — 29 процентов. Таким образом, по доле военных расходов в общем бюджете Япония занимала первое место в мире, намного обогнав в этом отношении Англию.

Все эти факты свидетельствуют о том, что, несмотря на «принцип сотрудничества» и «мирную политику», которые декларировались дипломатией Хамагути — Сидэхара, подготовка к войне шла неослабевающими темпами. И лишь опасаясь обострения противоречий с великими державами, японское правительство избегало проводить открыто авантюристическую политику. Оно поставило своей целью путем «режима экономии» и «рационализации производства» усилить монополистический капитал, с его помощью развить военное производство и закончить создание системы, которая позволяла бы быстро осуществлять мобилизацию промышленности. Например, учрежденное правительством Танака и находившееся в непосредственном подчинении кабинета Управление ресурсов, которое являлось главным штабом, осуществлявшим «промышленную подготовку к войне», приступило к практической деятельности именно при правительстве Хамагути. [152]

Управление выпускало специальный журнал — «Сигэнно тосэйунъё то сигэнкёку» («Контроль и использование ресурсов и роль Управления ресурсов»). В 1930 году в майском номере этого журнала о целях организации данного управления говорилось следующее:

«Последняя война была войной огромных вооруженных сил, которые вели битву в течение длительного времени, войной вооружений, войной стратегических материалов... Мы на собственном опыте убедились, насколько важно поставить нашу послевоенную экономику в зависимость от подготовки к обороне страны в мирное время. Точка зрения, согласно которой при создании государственной обороны основное значение придавалось вооруженным силам, претерпела существенное изменение. Сейчас стало совершенно ясно, что оборона государства не является монополией армии, а есть поистине великое дело всего государства, что война будет не борьбой между вооруженными силами, а борьбой между государственной мощью воюющих сторон».

В данном случае отчетливо проводится идея войны с использованием всех сил государства, идея всеобщей мобилизации, и именно поэтому выдвигается задача контроля над использованием ресурсов. Начали детально разрабатываться планы мобилизации промышленности, был налажен учет; дело дошло до того, что на случай необходимости в план мобилизации были включены даже легковые автомобили и повозки, находившиеся в самых глухих уголках страны. С 1 декабря 1929 года по всей территории Японии вступил в силу закон об учете ресурсов и связанные с ним приказы и распоряжения. В 1929 году в Кёто, Осака и Кобэ в качестве подготовки ко всеобщей мобилизации нации были осуществлены учения по обеспечению бесперебойной работы промышленности, снабжению ее материалами и транспортными средствами.

Политика рационализации предусматривала расширение тяжелой и химической промышленности, имевшей непосредственное отношение к производству военных материалов. Эта политика имела военное значение, ибо ставила своей задачей приспособить экономическую структуру к требованиям современной войны. Несмотря на [153] кризис, продолжали развиваться химическая промышленность, перешедшая на производство динамита и отравляющих веществ, промышленность по производству искусственных удобрений и красок (99 процентов крупных и средних заводов этих отраслей промышленности в течение двадцати четырех часов после начала войны могли быть превращены в предприятия, выпускающие военные материалы). Большое развитие получила и чисто военная промышленность. Непосредственно перед агрессией в Маньчжурии, в сентябре 1931 года, авиационные заводы Мицуи первыми в стране начали выпуск тяжелых бомбардировщиков. В это же время в Японии было налажено производство танков, бронеавтомобилей, зенитной артиллерии и других современных видов оружия. К участию в крупных маневрах сухопутной армии были привлечены резервисты, члены молодежных организаций, молодежь призывного возраста, пожарные команды и т. д. В Кёто, Осака, Кобэ, в районе Токио — Ёкогама, а также в районах морских портов Ёкосука, Курэ, Сасэбо и других начали проводиться учебные воздушные тревоги и учения по светомаскировке. Все это происходило при правительстве Хамагути.

Волна забастовок

Как только правительство Хамагути начало осуществлять политику режима экономии, оно немедленно опубликовало проект закона о десятипроцентном снижении заработной платы государственным служащим. Однако против этого закона выступили все служащие во главе с чиновниками министерства юстиции. В результате правительство вынуждено было снять законопроект. Это был беспрецедентный случай, отражавший обострившиеся внутренние противоречия. Наиболее лояльно настроенные по отношению к императору государственные служащие, в том числе и чиновники министерства юстиции, среди которых был особенно силен дух бюрократизма, выступили против правительственного закона.

Но основной силой, которая разбила политику режима экономии и рационализации производства, направленную [154] на то, чтобы переложить всю тяжесть экономического кризиса на плечи трудящихся, явилась, безусловно, борьба рабочих и крестьян. Данные, приводимые Институтом по изучению условий труда в промышленности, показывают, что в 1930 году число безработных и полубезработных достигло 3 миллионов человек. Нищета трудящихся масс привела к резкому росту в 1929–1930 годы количества рабочих конфликтов и числа их участников. Одновременно участились и арендные конфликты.

Годы	Количество конфликтов	Число их участников
Рабочие конфликты
1928	1021	102000
1929	1420	172 144
1930	2289	191 805
1931	2456	154 528
Арендные конфликты
1928	1866	75136
1929	2434	56830
1930	2478	39799
1931	2689	60365

Поднялись на борьбу за улучшение условий жизни мелкие и средние предприниматели, мелкая городская буржуазия, над которыми нависла угроза разорения. По всей стране усиливались движение за снижение платы за электроэнергию и газ, движения квартиросъемщиков, потребительских обществ и т. д. В городах и деревнях, на заводах и на улицах — повсюду клокотала волна возмущения и протеста.

1930 год начался борьбой рабочих, вспыхнувшей еще в предыдущем году: в районе Канто бастовали рабочие компании «Токио дэнки», в районе Кансай — рабочие осакского завода «Дженерал моторс». В результате активной деятельности членов профсоюзов, группировавшихся [155] вокруг революционного ядра Национального конгресса японских профсоюзов, 5 декабря в Токио объявили забастовку все водители автобусов и рабочие семи трамвайных маршрутов. Однако из-за предательства четырех лидеров Профсоюза работников токийского транспорта — эти лидеры примыкали к Национальной массовой партии — рабочие были вынуждены временно отступить.

Конфликт на заводе «Дженерал моторс» возник в связи с увольнением 280 рабочих. На заводе произошла мощная демонстрация 1300 рабочих, вылившаяся 26 декабря в забастовку. Несмотря на Новый год, толпы демонстрантов окружили здание правления компании. Борьба продолжалась до 1 февраля. Однако действия лидеров Осакского объединенного комитета Новой рабоче-крестьянской партии (Синроното), стремившихся обезопасить себя и использовать забастовку для укрепления своих позиций, привели к поражению рабочих. Осакские события разоблачили подлинное лицо Новой рабоче-крестьянской партии и явились непосредственной причиной возникновения движения за ликвидацию этой партии.

Повсюду шла борьба против безработицы и увольнений. 3 тысячи работников связи в Токио и Осака предъявили администрации требование улучшить обращение с рабочими и прекратить увольнения. На токийской текстильной фабрике «Тоё мосурин» вспыхнула забастовка против локаута. 35 тысяч рабочих заводов прядильно-ткацкой компании «Канэгафути босэки кайся», на которой с момента основания не было ни одного конфликта и администрация которой гордилась «отеческой заботой о рабочих», начали в апреле борьбу против намечавшегося сорокапроцентного снижения заработной платы. Созданный для руководства этой борьбой Объединенный комитет пролетарских партий предложил объявить 21 апреля днем борьбы против компании «Канэгафути босэки кайся», собрать в этот день митинг и принять на нем решение о проведении всеобщей забастовки на всех текстильных предприятиях. Так развернулась стачечная борьба на всех фабриках «Канэгафути».

Вторично после событий, происходивших весной 1929 года, поднялись на борьбу рабочие и служащие компании [156] токийского городского трамвая «Токио сидэн», 20 апреля одновременно забастовали все работники трамвая. Сообщение об этом оказало огромное влияние на транспортных рабочих всей страны. О солидарности с токийскими трамвайщиками заявили рабочие и служащие токийской автобусной компании «Токио эйбасу», компании «Токио когай дэнся», а также трамвайщики Кобэ, Осака и Ёкогама. Выдвинув аналогичные требования, они включились в борьбу. Всю страну захлестнула мощная волна забастовок и стачек. Это был знаменательный период борьбы трудящихся в истории рабочего движения Японии.

Капиталисты и власти ответили на стачки и забастовки массовыми увольнениями и репрессиями. Рабочие мужественно сопротивлялись, но по мере того как борьба затягивалась, среди профсоюзных лидеров начали появляться соглашатели и предатели. На третий день забастовки трамвайщиков компании «Токио сидэн» четыре лидера местного профсоюза (эти лидеры еще весной 1929 года предали бастовавших рабочих), стремясь расколоть рабочее движение, заставили находившихся под их влиянием 750 рабочих завода Сибаура прекратить забастовку. В результате на следующий день, 23 апреля, прекратили забастовку еще 1700 рабочих, входивших в бывшее правое объединение — Союз борьбы за реализацию прав самоуправляющихся организаций. Но 10 500 рабочих и служащих компании еще два дня продолжали забастовку и лишь во второй половине дня 25 апреля вынуждены были прекратить ее. Из-за репрессий со стороны компании, а также в результате подкупа членов стачечного комитета прекратилась борьба и на предприятиях Канэбо.

Волна забастовок поднималась трижды. На предприятиях компании «Токио сидэн», где большим влиянием пользовалась революционная группа, борьба продолжалась даже после того, как было объявлено о прекращении забастовки. Рабочие требовали возвращения на работу уволенных и выплаты заработной платы за период забастовки. 1 мая часть рабочих покинула цехи; рабочие продолжали борьбу, прибегая к таким средствам, как объявление Дня безопасности, Дня предъявления требований, [157] Дня неповиновения и т. д. 25 мая, не обращая внимания на полицейский кордон, рабочие прорвались к зданию правления электроэнергетической компании, чтобы вручить свои требования. Полиция встретила бастующих бомбами со слезоточивым газом. Большое число рабочих было ранено, демонстрация разогнана. Но, несмотря на подобные репрессии, борьба продолжалась. В конце концов виновники конфликта — мэр города Токио Хорикири и начальник управления Какэхи — вынуждены были отступить.

В конфликте, вспыхнувшем в июне на текстильной фабрике Камэда компании «Тоё мосурин», участвовало 2600 женщин-работниц. Руководимые профсоюзом, работницы в течение двух месяцев вели упорную борьбу. Между членами штрейкбрехерской организации Общество справедливости Великой Японии, услугами которой воспользовалась компания, и забастовщиками произошла рукопашная схватка; такие же схватки завязывались между забастовщиками и полицейскими. Это была жестокая борьба. Она получила название «уличных боев».

Арендные конфликты

Особенно глубоким был экономический кризис в деревне. Газеты и журналы пестрели статьями о «нищете деревни». В связи со стремлением помещиков переложить тяжесть экономического кризиса на плечи арендаторов чрезвычайно возросло количество арендных конфликтов. Если до 1930 года ежегодно в стране происходило в среднем 2 тысячи арендных конфликтов, то с 1930 года кривая конфликтов резко пошла вверх. Если раньше борьба велась главным образом за снижение арендной платы, против повышения цен, то теперь причиной большей части конфликтов была борьба за продление арендных договоров, в защиту права на обработку земли, права на аренду и долгосрочную аренду и т. д. Движение крестьян стремительно разрасталось.

Пытаясь подавить это движение, помещики прибегали к таким репрессиям, как запрещение доступа на земельные участки, наложение секвестра на землю и т. д. Дело [158] дошло до того, что для этого использовались государственные власти. (28 февраля 1931 года Верховный суд издал постановление «О случаях вынесения несправедливых приговоров лицам, осужденным по уголовным статьям к наложению секвестра на имущество за проникновение на участки, доступ на которые был запрещен, и обработку этих участков».) В ответ на произвол помещиков крестьяне-арендаторы совместно обрабатывали землю и совместно убирали урожай. Дело доходило до кровопролития. Во время конфликта в Окунода (префектура Яманаси) помещики, предводительствуя бандой хулиганов, пытались силой отнять у крестьян землю. Восемнадцать арендаторов, вооружившись мотыгами и серпами, вступили с ними в борьбу и вернули землю. Полиция арестовала всех арендаторов. После этого префектуральное отделение Всеяпонского крестьянского союза обратилось ко всем крестьянам префектуры с призывом подняться на защиту арестованных. Более 700 крестьян выступило на помощь арендаторам, в результате чего по всей префектуре было арестовано свыше двухсот человек. Однако борьба не прекращалась, и в конце концов победу одержал Крестьянский союз. Во время конфликта в Обахара (префектура Ниигата) бедняки охраняли свою землю, прибегнув к силе, В этой борьбе участвовали и дети арендаторов, которые несли красные флаги и осыпали нападавших градом камней. Это были члены Рабоче-крестьянской молодежной организации. Вот что писали дети в своих школьных сочинениях:

«Эх вы, глупые помещики! Мы все вместе поем песни о дураке-помещике. Как только запоем ее, начинает петь и нянька помещика. Услышав эту песню, помещики сразу протянули ноги»{48}.

В сочинении, озаглавленном «Наш союз», говорилось:

«Мы должны объединиться в союз, заставить подлецов-помещиков снизить налог и дать нам возможность жить. Если с нас возьмут налог в такой тяжелый год, как этот, мы все умрем от голода. Овощи дешевы, из-за засухи продуктов никаких нет. Разве после всего этого [159] поешь риса? Вот что волнует нас более всего. Потому-то и нужно укреплять и расширять наш союз» {49}.

Господствующие классы бросили все силы для подавления революционного движения. В этом отношении правительство Хамагути, слывшее «либеральным», ничем не отличалось от реакционного правительства Танака. С каждым годом росло число арестованных и привлеченных к суду за нарушение закона о поддержании общественного спокойствия. Так, в 1929 году за нарушение этого закона было арестовано 4924 человека (из них суду было предано 339), в 1930–6124 (предстало перед судом 307), в 1932–13938 (предано суду 646), в 1933–14064 человека (предано суду 1285 человек).

Вот как широко разлилась в те годы волна рабоче-крестьянского движения. Однако революционным политическим силам, которые должны были руководить этим движением, в связи с репрессиями 15 марта и 16 апреля был нанесен серьезный урон, и они уже не могли действовать с должной активностью. В результате руководство созданной в 1929 году Новой рабоче-крестьянской партии не только не установило организационной связи с компартией, но, наоборот, проявило тенденцию противопоставить себя ей. Это привело к тому, что внутри Новой рабоче-крестьянской партии зародилось движение за «боевую ликвидацию партии», во главе которого встали Каваками Хадзимэ, Уэмура Сусуму и другие. Таким образом партия оказалась под угрозой саморазвала. Организации, находившиеся под руководством компартии, в том числе восстановленный в конце 1928 года Национальный совет японских профсоюзов, который пошел по стопам Японского совета профсоюзов, заняли крайне левую позицию, выдвинув лозунг «Превратим всякие выступления во всеобщую политическую забастовку!». Это привело к образованию реформистского профсоюза «Союз реформ», в который вошли те, кто был недоволен такой политической линией.

Выше было показано, как в результате раскола левых сил стала возможна предательская деятельность правых [160] социал-демократов и как возникли препятствия на пути развития рабоче-крестьянского движения. Однако со второй половины 1930 года началось оздоровление революционного движения. Компартия вновь приступила к укреплению и расширению связей с массами; был восстановлен Коммунистический союз молодежи. Воссоединившись с профсоюзным объединением «Союз реформ», Национальный конгресс японских профсоюзов организовал движение за создание единого фронта снизу. Он настолько расширил свое влияние и укрепил позиции, что добился руководящего положения в профсоюзе рабочих и служащих токийского городского транспорта. Отражением этих изменений в рабочем движении явилось то, что среди легальных пролетарских партий, извлекших урок из жестокого поражения на вторых всеобщих выборах в 1930 году, наметилась тенденция к объединению. В июле 1931 года по инициативе так называемой посреднической группы, в которую вошли часть членов Национальной массовой партии, Рабоче-крестьянской партии и Социалистической массовой партии, была создана Национальная рабоче-крестьянская массовая партия. Однако было уже поздно. Через два месяца после организации этой партии бурные события в Маньчжурии вызвали неизбежное отступление рабоче-крестьянского движения. В то время в Японии насчитывалось 300 тысяч организованных рабочих, что составляло 7 процентов к общему числу рабочих. Эти организованные рабочие были вовлечены в водоворот борьбы между левыми, центристскими и правыми политическими силами, что разобщало рабочее движение и подрывало единство рабочего класса. Все это, естественно, привело к тому, что рабочее движение не было достаточно мощным, чтобы предотвратить войну. [161]