Завязка империалистической войны, на Дальнем Востоке
Общая обстановка
Обстановка, которая сложилась на Дальнем Востоке к лету 1914 г., может быть охарактеризована как относительно спокойная, так как к этому времени непосредственно конфликтных ситуаций на месте не было. Фокус мировых событий начинал фиксироваться в Европе, а на Дальний Восток доходили только их отголоски; однако, к этим отголоскам внимательно прислушивались биржа, правительство и военное руководство как Японии, так и колониальных филиалов европейских стран.
В соответствии с этим вооруженные силы, дислоцированные на берегах и морях Дальнего Востока, независимо от флага, занимались своим обычным делом сухопутные части нормально были выведены в лагери, корабли продолжали учебное плавание и никаких подготовительных мероприятий к мобилизации не проводили, по крайней мере до второй половины июля.
Несмотря на это, совершенно неверно утверждение многих источников, что война на Дальнем Востоке разразилась, как «гром среди ясного дня»{29}.
Органическая связь колониальных сил с метрополиями подняла их на уровень готовности к мировой войне, так же как и вооруженные силы в Европе, и заставила включиться в первые столкновения быстрее, чем это принято думать. [31]
Если хронологию мировой войны начать с 23 июля 1914 г., т. е. с момента предъявления Сербии австрийского ультиматума, и заглянуть в документы, то оказывается, что уже 27 июля британским Адмиралтейством
«всем судам заграничных станций была послана телеграмма, в которой они извещались, что политическое положение в Европе не исключает возможности войны, и им предписывалось приготовиться и, по мере возможности скрытно, установить неотступное наблюдение за судами центральных держав»{30}.
Это значит, что еще за сутки до объявления Австрией войны Сербии (28 июля), когда не только общественное мнение большинства стран, но и канцлер Бетман-Гольвег гадали, выступит ли Англия в составе Антанты или нет, и за восемь суток до формального вступления в войну Британии (4 августа) английским кораблям было приказано приготовиться и начать наблюдение за кораблями противника. Для флота такой приказ равносилен оперативному приказу о развертывании, так как нельзя выполнить эту задачу, предварительно не приведя в боевую готовность и не передислоцировав все силы в соответствии с указанным направлением.
Начальник Китайской станции адм. Джеррам, получив эту телеграмму 28 июля в Вэйхайвэе, так, конечно, ее и понял и тотчас начал приводить в готовность ремонтирующиеся и недокомплектованные корабли, а готовые силы выслал в море для контроля подходов к Циндао.
30 июля, т. е. два дня спустя после объявления войны Австрией, адм. Джеррам получил от Адмиралтейства так называемую «предупредительную» телеграмму, которая по английской системе 1914 г., в соответствии с «War List»{31}, по сути дела являлась оповещением о мобилизации. Но это была запоздавшая дань мобилизационной схеме, так как Джеррам был уже готов и в тот [32] же день вышел в море сам для выполнения приказа по первой телеграмме.
В последующий период Адмиралтейство было занято не столько самим Циндао, сколько всей проблемой защиты британских морских путей в водах Тихого и Индийского океанов. При этом было проявлено много энергии и нервозности, особенно при сколачивании сил для нейтрализации крейсерской эскадры адм. фон Шпее.
Губернатор Кяочао, кап. 1-го ранга Мейер-Вальдек, связанный через пекинское посольство с Берлином, объявил мобилизацию германских подданных, находящихся на Дальнем Востоке, 1 августа, т. е. в день объявления Германией войны России, и с того же дня развил самую энергичную деятельность по подготовке к войне всех вверенных ему сил. В это время корабли эскадры адм. фон Шпее были на Каролинских островах{32}, а в Циндао стоял только старый австрийский крейсер Кайзерин Элизабет и канонерские лодки. Накануне ночью вышел в свой первый рейд — на охоту за русскими и французскими пароходами — крейсер Эмден.
Вряд ли в этот момент Мейер-Вальдека очень интересовали два старых русских крейсера, базировавшихся на Владивосток (Аскольд и Жемчуг ) и французский крейсер Дюплекс, находившийся в китайских водах.
Англия и Япония — вот те два противника, которые могли решительно повлиять на судьбу германских владений на Востоке. К 1 августа, хотя британские корабли уже вышли в море и концентрировались к Циндао, с Англией все еще было неясно. Только 4 августа телеграф принес известие о вступлении в войну Англии, и осталась одна относительно неизвестная величина — Япония, о военном союзе которой с Англией было известно, но пока, помимо доходивших из Пекина сведений и слухов о том, чего «можно ожидать», и т. п., ничего достоверного сказать было нельзя. В ожидании окончательного прояснения обстановки Мейер-Вальдек осуществлял [33] развертывание, исходя из худшего варианта, и закончил его 21 августа, упредив своих противников.
К этому времени (6 августа) Эмден уже возвратился с первой добычей, приведя в бухту Кяочао пароход Рязань русского Добровольного флота. Дальнейшие его операции и действия других вспомогательных крейсеров были уже направлены, главным образом, против английских морских путей.
8 августа китайское правительство объявило о своем нейтралитете. На запрос президента Юан Ши-кая о позиции Японии последняя не ответила.
По французским источникам (Монкондюи{33}) уже 8 августа из Японии вышли две флотилии миноносцев для скрытого наблюдения за передвижением германских кораблей, но японская дипломатия и пресса, руководимая правительством, всеми силами конспирировали подготовку к решительному шагу.
Германский морской атташе в Токио капитан 2-го ранга фон Кнорр еще в начале июня доносил, что
«в случае европейской войны Япония определенно присоединится к Антанте и нападет на Циндао».
7 августа он телеграфировал Мейер-Вальдеку:
«Консул в Мукдене только что узнал из верного источника Япония предполагает атаковать Циндао».
Наряду с этим телеграммы китайского посла до 9 августа «звучали успокоительно».
«Противоречия во мнениях, царившие в посольстве, были необъяснимы, губернатору было исключительно трудно составить себе представление о положении в Токио»{34}.
Это обстоятельство весьма характерно, так как оно напоминает аналогичные случаи со многими иностранными представительствами в Японии. Причины этого кроются не только в недальновидности, но и в искусстве [34] японских политиков дезинформировать в нужный момент общественное мнение и иностранцев.
Наконец, 15 августа японское правительство предъявило Германии ультиматум со следующими двумя требованиями:
1) немедленно отозвать из японских и китайских вод все военные корабли и вооруженные суда, разоружив те из них, которые не могли быть отозваны, и
2) передать японским властям не позже 15 сентября 1914 г. всю арендуемую территорию Кяочао без всяких условий и компенсаций.
В последнем абзаце этого исторического документа указывалось, что если к полудню 23 августа на него не будет получен ответ «с безоговорочным принятием преподанных советов»{35}, японское правительство вынуждено будет «принять меры, соответствующие создавшемуся положению».
Цитируемая ниже мотивировка этой акции была настолько грубой и циничной и в то же время наивной, что она имеет очень мало прецедентов в истории дипломатии буржуазных правительств. Об этой мотивировке здесь целесообразно упомянуть по двум причинам. С одной стороны, она характерна для методов и приемов японской дипломатии, которая не очень ломает голову над проблемами логики или здравого смысла в тех случаях, когда надо навязать войну соседу и в то же время сохранить позу блюстителя справедливости и мира. С другой стороны, как содержание, так и форма этого документа, и в частности мотивировочная его часть, совершенно очевидно должны были обеспечить получение отрицательного ответа и, тем самым развязав войну, формально возложить моральную ответственность на одну Германию, что могло иметь успех только у неискушенного общественного мнения Японии и Китая 1914 г.
Вот некоторые выдержки из этого документа:
«...Считая чрезвычайно важным и совершенно необходимым... принять меры к устранению всех причин, могущих повлечь за собой нарушение [35] мира на Дальнем Востоке{36}, и поддержанию главнейших интересов, предусмотренных соглашением о союзе между Японией и Великобританией, в порядке обеспечения непоколебимого и длительного мира в Восточной Азии, установление которого является целью указанного соглашения, имперское правительство Японии искренне считает своим долгом дать совет{37} имперскому правительству Германии выполнить следующие два предложения...»
Наиболее лицемерным надо считать упоминание о том, что передача Японии территории Кяочао должна быть сделана, «имея в виду возможное (eventual) в будущем возвращение ее Китаю»{38}.
Позже мы увидим, что только в атмосфере согласованного давления других империалистических держав, и особенно США, на Вашингтонской конференции 1922 г., т. е. восемь лет спустя, Япония вынуждена была выполнить этот пункт своей декларации.
Вряд ли кто-нибудь из авторов этого ультиматума серьезно ожидал на него ответа. Вес ход событий подтверждает то, что его не ждали и к этому вполне были готовы. И действительно, ответа от германского правительства не последовало{39}.
Вместо этого стало известно о некоторых военных приготовлениях германского командования в Циндао и на территории Кяочао, что немедленно было использовано японцами для пропаганды.
16 августа в Японии был издан приказ о мобилизации 18-й пехотной дивизии, и с этого момента началась общая подготовка к операции против Циндао.
18 августа Мейер-Вальдек телеграфировал кайзеру, что крепость будет держаться до последней возможности, [36] и одновременно отдал приказ об эвакуации за пределы крепости женщин, детей и некомбатантов, не могущих принять участие в обороне крепости.
С момента опубликования ультиматума японское население Циндао начало незаметно таять, и к 22 августа исчезли все японцы.
22 августа германское правительство отозвало своего посланника из Японии.
В тот же день прогремели первые выстрелы и пролилась первая кровь под Циндао, когда германский миноносец и береговые батареи дали урок осторожности английским блокирующим кораблям.
Вечером губернатор Кяочао получил телеграмму кайзера:
«Бог защитит вас в предстоящей тяжелой борьбе. Мысленно с вами. Вильгельм».
23 августа, т. е в срок, обусловленный ультиматумом, в Токио было собрано экстренное заседание совета министров, и уже в 17 час. 50 мин. того же вечера был обнародован манифест об объявлении войны Германии, подписанный японским императором.
Когда вслед за опубликованием манифеста министр иностранных дел барон Като сделал в парламенте первый доклад о происшедших событиях, завеса дипломатической подготовки войны на Дальнем Востоке немного приоткрылась. «В начале августа, — заявил Като, — британское правительство просило имперское правительство о помощи согласно договору об англо-японском союзе... »{40}. Ясно, что даже выжидание момента, пока Англия первая напомнит о договоре и попросит помощи, было нарочитым со стороны Японии, с тем чтобы политически лучше обставить выполнение агрессивного плана, тем более что стратегическая обстановка допускала для нее такое замедление.
С другой стороны, по свидетельству Корбетта, адм. Джеррам 12 августа, возвращаясь из операции по [37] разрушению германской океанской радиостанции на о. Яп,
«Получил телеграмму Адмиралтейства с сообщением, что Япония предполагает в этот самый день объявить войну Германии, и потому, как только это объявление последует, ему надлежит войти в связь с японским главнокомандующим, предоставив охрану морских путей к северу от Гонконга новым союзникам, а самому сосредоточить все внимание на совместных действиях с австрийским{41} флотом против адм. Шпее»{42}.
Эта историческая справка дает основание заключить, что уже к 12 августа закончились все переговоры между союзниками и что ультиматум, предъявленный 15-го числа, рассматривался ими как фактическое объявление войны.
Что касается манифеста микадо, то как по стилю, так и по содержанию он является развитием положений ультиматума, но еще более лицемерным, рассчитанным, главным образом, «для внутреннего употребления» и адресованным «ко всем нашим верным и храбрым подданным».
«Сим мы объявляем войну Германии и повелеваем нашим армии и флоту открыть военные действия против сей Империи, со всей мощью…», -
так гласил манифест после традиционного упоминания о богах и предках.
«С возникновением настоящей войны в Европе, на бедственные последствия которой мы взираем с великим прискорбием, мы, со своей стороны, питали надежду сохранить мир на Дальнем Востоке, соблюдая строгий нейтралитет. Но Германия принимает в Кяочао спешные военные приготовления, а ее вооруженные корабли, крейсерующие в водах Восточной Азии, угрожают нашей торговле и торговле вашей союзницы (Великобритании){43}. [38] И вот с глубокой скорбью мы, невзирая на всю нашу преданность делу мира, были вынуждены объявить войну.. Мы глубоко желаем, чтобы благодаря преданности долгу и отваге наших верных подданных мир был в скором времени восстановлен и воссияла слава империи»{44}.
Итак, с момента опубликования этого документа, т. е. с 23 августа 1914 г., когда в Европе армии двух коалиций уже были втянуты в первое большое сражение (так называемое пограничное), оба главных партнера Дальнего Востока официально вступили в войну.
25 августа австрийское правительство объявило войну Японии и тем самым дало возможность старому крейсеру Кайзерин Элизабет принять участие в обороне Циндао.
Теперь обстановка на Дальнем Востоке определилась до конца.
Политические и военные цели сторон
Из сопоставления и критического анализа имеющихся материалов, с учетом современной общеполитической обстановки, можно сделать следующие заключения.
Прежде всего ни в политическом, ни в стратегическом плане нельзя рассматривать положение на Дальнем Востоке вне общей ситуации на европейском театре как главном театре империалистической войны.
Япония выступила тогда, когда окончательно определились политические группировки в Европе{45}, и война развязалась настолько, что уже никакие усилия или случайности не могли бы задержать ее катастрофического развертывания.
Ультиматум, фактически включавший Японию в число участников войны, был предъявлен в тот момент, когда [39] через Бельгию развивалось наступление германских армий правого фланга, в период развития большого пограничного сражения.
Такая обстановка была для японского империализма наиболее благоприятной и толкала его на скорейшее осуществление следующего шага для внедрения на азиатский материк. Этот шаг японский империализм стремился сделать, не ожидая исхода решающих столкновений начального периода войны, а наоборот — используя их напряжение и грандиозность как фактор, который лучше всего отвлекал внимание всего мира от «маленьких дел» на Дальнем Востоке.
Направить свою экспансию в сторону Кяочао в данных условиях было выгодно Японии по следующим соображениям:
1. Обстановка позволяла под благовидным предлогом произвести интервенцию в Китай и прочно осесть в Шаньдуне, с тем чтобы, последовательно расширяя свою базу, внедриться на азиатский материк за счет Китая.
2. Экономическое освоение Шаньдуна облегчалось захватом германских концессионных предприятий, и, особенно, наличием железнодорожной магистрали на Цзинань и прекрасно оборудованного торгового порта в самом Циндао.
3. Наконец, естественным следствием этого политического шага должно было быть укрепление престижа имперской власти как в колониях (Корея, Формоза), так и внутри страны, так как никаких сомнений в победоносном окончании этой операции быть не могло. Иначе говоря, нужно было воспользоваться случаем, чтобы «воссияла слава империи», как гласили последние слова манифеста микадо.
Помогая Антанте в борьбе с германскими рейдерами и их базами в Океании, японцы получали возможность путем захвата германских островов обеспечить себя базами и (в будущем) контролем над морскими путями в западной части Тихого океана. [40]
Но, помимо всего этого, одновременно решались более широкие задачи:
1. Ограничение участия Японии в войне весьма важными для нее, но относительно незначительными по масштабу целями позволяло ограничиться частичной мобилизацией сил и средств и переключить всю экономику страны на питание мировой войны. Положение поставщика на войну давало колоссальные экономические выгоды, одновременно расширяя военную промышленность и ее базу.
2. Факт выполнения англо-японского договорного обязательства (от 13 июля 1911 г.) в условиях, исключительно выгодных для Японии (защита морских путей Англии, в которых была заинтересована японская экономика, питавшая войну в Европе), давал повод к еще большему укреплению союза с Англией, необходимого Японии в предвидении угрозы политического или военного столкновения с США.
В соответствии с этими политическими целями ближайшие военные цели японского командования в 1914 г. могут быть сформулированы так:
1) захват германской морской базы Циндао;
2) попутный с первой операцией и как бы «в силу необходимости» захват возможно большей территории и важнейших объектов в Шаньдуне;
3) совместная с английским флотом защита морских торговых путей Антанты в водах Дальнего Востока и Тихого океана и самостоятельный захват германских островов.
Конечной же военной целью Японии было оборудование в Циндао военно-морской базы для японского флота как стратегического пункта, наиболее выгодного для операционной базы, обеспечивающей господство на Желтом море. Эта база приобретала особое значение на случай вероятного японо-американского столкновения.
Это обстоятельство необходимо всегда помнить при анализе японских устремлений на континент. Дело, в том, что для обеспечения морской коммуникации метрополии с западными берегами Кореи, Ляодунским полуостровом [41] (а через него со всей Манчжурией и Монголией){46} и северными провинциями Китая недостаточно наличных военно-морских баз, расположенных на японском архипелаге и по берегам Цусимского пролива.
Порт-Артур слишком втянут в глубину и господствует только над Чжилийским заливом, т. е. решает только часть проблемы. В этом отношении Циндао является наиболее выгодным пунктом для операционной базы, контролирующей все морские пути, прикрывающие Формозское и Цусимское направления этого театра{47}.
Для определения политических и военных целей Германии на Дальнем Востоке в 1914 г. необходимо прежде всего ответить на вопрос: на что могло рассчитывать имперское правительство, вверяя свой флаг небольшому гарнизону, оторванному от метрополии на 15 000 км и окруженному со всех сторон мощными противниками?
Знало ли германское руководство о существовании договора, заключенного 13 июля 1911 г. между Японией и Англией? На этот счет не может быть никаких сомнений, хотя у Бетман-Гольвега и была надежда (необоснованная, конечно) исключить выступление Англии, а следовательно, и Японии.
Нельзя все же допустить, что план строительства и развития Циндао осуществлялся в предвидении только такого оптимального варианта.
Совершенно очевидно, что кайзер и военное руководство, ответственное за развитие и укрепление Циндао как морской крепости и базы, должны были исходить из худшего варианта и совершенно реально допускать то, чего так не хотел и не мог устранить Бетман-Гольвег, т. е. угрозы столкновения с Англией.
Вот как характеризует один из германских авторов оценку обстановки и возможностей, которую делали в гарнизоне Циндао после 1 августа 1914 г. [42]
«..Англичане придут с юга и с моря, а русские- по северному пути; и те и другие уйдут домой с окровавленными головами. Офицеры были уверены, что только одна держава (Япония) могла с перспективой на успех предпринять наступление на наш азиатский укрепленный пункт»{48}.
Следовательно, причину ограниченности гарнизона Циндао и его средств надо искать в другом. Решение этой проблемы кроется в генеральном плане войны Шлиффена — Мольтке, по которому война на главном направлении должна была закончиться решающей операцией в первые 2-3 месяца. Совершенно естественно, что решительный успех Германии на западном театре автоматически определил бы судьбу не только Циндао, но и всех германских колоний, независимо от нависавшей над ними угрозы.
Ограниченность средств, выделяемых на Циндао, использование для его обороны призового имущества и вооружения времен боксерского восстания, крайняя экономия в кораблях и людях, все это — последовательное выражение той же линии: дать все силы и средства на главное направление; на нем искать решения войны, хотя бы за счет временного ослабления одних участков (Циндао) или временной потери других (Новая Гвинея, острова Тихого океана).
Только в этом надо искать решения вопроса о плане обороны Циндао, иначе все затраты на него, оказанное сопротивление и понесенные жертвы представляются ничем не оправдываемой ошибкой.
Политические цели германского империализма в отношении Циндао могут быть сформулированы так: сохранить германский флаг на Дальнем Востоке, на своем оборудованном форпосте, с тем чтобы в результате победоносной войны иметь базу для расширения экспансии за счет колоний побежденных стран, в также за счет собственно Китая, когда побежденные страны не смогут уже оказать серьезного сопротивления или конкуренции. [43]
В соответствии с этим и всей линией поведения немцев в процессе войны на Дальнем Востоке военные цели их могут быть представлены в следующем виде:
1. Используя все наличные на Дальнем Востоке средства и силы и отражая все посягательства противников, продержаться в Циндао 2-3 месяца до момента разгрома Антанты на главном театре войны.
2. Обеспечить развертывание эскадры адм. фон Шпее для крейсерства в Тихом океане и вооружение максимального числа вспомогательных крейсеров для расстройства морских сообщений враждебной коалиции и тем самым помочь борьбе на главном театре.
Губернатор Кяочао и комендант Циндао, Мейер-Вальдек, в своих воспоминаниях о 1914 г., написанных много лет спустя, так характеризует задачи германского населения Шаньдуна после объявления мобилизации:
«Весь район... был теперь охвачен одной только мыслью-насколько возможно дольше удержать Циндао против натиска японцев ...»{49}.
Если обратиться к воспоминаниям другой значительной фигуры обороны Циндао, начальника и главного инженера судостроительной верфи X. Хартманна, то мы узнаем, что
«28 сентября 1914 г., в день захвата неприятелем позиций, расположенных перед крепостью, началось взрывание своих боевых кораблей»{50}.
Старые взорванные корабли не нужны были для обороны, так как их вооружение уже пошло на берег или на вспомогательные крейсера, но важно то, что этим было положено начало тем подрывным работам, которые превратили крепость в руины к моменту ее сдачи. С другой стороны, захват передовых позиций еще не определял катастрофы, так как основная линия обороны была глубже, [44] и после 28 сентября крепость продержалась еще почти полтора месяца.
Правильное объяснение всему можно найти, обратившись к хронологии операций на западном фронте европейского театра.
С 6 по 9 сентября в сражении на Марне определилось крушение первоначального стратегического плана Германии, рассчитанного на быструю победу над противником.
14 сентября было объявлено об увольнении Мольтке-младшего, символизировавшем этот крах.
В это время экспедиционные силы японцев находились в 150 км от Циндао, и из потенциальной его мощи на сухопутном фронте не было израсходовано ничего — ни одного бойца или патрона.
К 21 сентября зарывается в землю весь французский правый фланг, а на левом фланге начинается пресловутый «бег к морю». О первоначальной решительной операции, завершающей войну, уже нет упоминаний. Начинаются поиски нового решения, в то время как один участок фронта за другим замедляют темп маневра и постепенно переходят к позиционной войне.
Вот почему в германском лагере на Востоке 1 августа столько бодрости и желания держаться «насколько возможно дольше» и почему к 28 сентября, когда фактически еще не начиналась тесная осада, было приступлено к реализации плана разрушения и уничтожения всех ценных объектов. [45]