Бомбардировки нефтепромыслов и других целей в июне

Тот факт, что многим экипажам 2-го и 40-го полков накануне удалось с честью выйти из сложных ситуаций, укрепил уверенность летного состава в своих силах. Политработники пропагандировали храбрость и мужество, находчивость и хорошую выучку авиаторов. Фотоснимки подтвердили высокие результаты первых налетов. Поэтому понятно решение командования продолжить налеты на объекты противника. Однако противодействие неприятеля заметно возросло, что оказалось неожиданным неприятным сюрпризом.

«Времени на его разработку и подготовку не было, — отмечалось в исторической хронике. — Фактически был повторен ночной удар (имеется в виду вылет в ночь на 23 июня, да и в ходе дневных рейдов наши бомбардировщики пользовались уже отработанными маршрутами. — Прим. авт.), а это привело к потере такого важного фактора, как внезапность. На подходе к цели ударную группу встретили вражеские истребители. Налет оказался неудачным, бомбардировщики понесли большие потери» {318}.

К сказанному можно добавить, что советские бомбардировщики продолжали действовать на высотах 1800–4000 м эскадрильями и даже отдельными звеньями. Хотя уже по опыту советско-финской войны был сделан вполне обоснованный вывод о том, что на самолетах ДБ-3 и ДБ-3ф необходим при дневных вылетах четвертый член экипажа — воздушный стрелок, однако 23 и 24 июня подразделения 2-го мтап вылетали на задания без него.

Еще одна причина высоких советских потерь — и весьма важная — состояла в том, что немцы оперативно перебросили в окрестности Констанцы полностью укомплектованную авиагруппу III/JG52, которую накануне [312] первой в люфтваффе вооружили новейшими машинами Bf109F-4. Эта часть, подчинявшаяся непосредственно командующему авиацией немецкой военной миссии в Румынии генералу В. Шпайделю, получила приказ перебазироваться с аэродромов Бухарест-Пипера и Мизил (в 100 км северо-восточнее столицы Румынии) в Мамайю (в 50 км севернее Констанцы). В то же утро майор А. Блумензаат (A. Blumensaat), ранее занимавшийся подготовкой пополнения летчиков-истребителей, возглавил группу. Он сменил олимпийского чемпиона по лыжам майора Г. Хандрика (G. Handrick), который получил повышение и принял командование эскадрой JG77.

По данным противника, утром 24 июня они перехватили группу, по крайней мере, из 20 бомбардировщиков с красными звездами на подходе к Констанце и Мамайе, добились многочисленных побед. Их счет открыл обер-ефрейтор Ф. Ваховяк (F. Wachowiak) — сбитый им в 7 ч 15 мин по среднеевропейскому времени бомбардировщик упал на окраине Констанцы. Немцы утверждают: истребители III/JG52 сбили в ходе вылета 12 ДБ-3, еще 4 победы одержали румынские истребители, а дивизионы из 254-го и 905-го зенитных полков добились прямых попаданий в СБ и ДБ-3 над Констанцей.

Реальность была не столь однозначной. Советская сторона задействовала 18 СБ и 16 ДБ-3, сбросивших 32,5 т фугасных бомб, включая 12 тяжелых ФАБ-500, и признала потерю 7 и 3 машин соответственно. Несмотря на еще более усилившееся противодействие, большинство экипажей летчиков-черноморцев прорвались к целям, сохранив плотный строй. Отмечались прямые попадания в ангары и портовые сооружения, а несколько бомб вновь взорвались на территории нефтегородка. Одно из подразделений ДБ-3 метко сбросило смертоносный груз на летное поле Мамайи — три новейших «мессершмитта» сгорели. [313] На земле от близкого разрыва осколков получил ранение фельдфебель О. Райнхальдт (О. Reinhaldt), а другой фельдфебель — Б. Браун (В. Braun), только что приземлившийся после одержанной победы (третьей с начала войны), погиб рядом с истребителем. Наши экипажи доложили об уничтожении в воздушных боях 11 (!) «мессершмиттов», которые «с дымом уходили в сторону моря». А по немецким данным, в воздушном бою сосредоточенным огнем стрелков 2-го мтап ст. сержантом И. П. Кузнецовым, сержантами И. Д. Мельниковым и Н. П. Смирновым был сбит лишь один Bf109F.

Объятая пламенем немецкая машина рухнула в море восточнее порта Констанцы, а летчик обер-фельдфебель А. Вальтер (A. Walter) воспользовался парашютом. Поскольку еще при приближении к румынским берегам советских самолетов в небо поднялись несколько летающих лодок и поплавковых самолетов, предназначенных для спасения сбитых членов экипажей, они сразу приступили к поискам. Одна из румынских лодок SM.62 (бортовой № 16) обнаружила и подняла на борт сбитого немецкого [314] летчика. Это был первый конкретный результат той работы, которой союзники интенсивно занимались несколько месяцев, предшествующих началу войны с Советским Союзом. Естественно, пропагандистскими органами обеих стран были сделаны многочисленные фотографии, призванные продемонстрировать «нерушимое братство по оружию на погибель большевиков». Радость от этого события испортило серьезное ранение, полученное в результате авианалета советских бомбардировщиков капитаном Маджетиком (Majetic), возглавлявшим один из румынских морских спасательных отрядов.

В этот день восточнее Констанцы действовало гораздо меньше румынских спасательных самолетов, чем предполагалось накануне. Дело в том, что одна из машин германского отряда метеоразведки Wekusta 76, собиравшая сведения о погоде в Крыму, а попутно уточнявшая нашу аэродромную сеть на полуострове, неожиданно передала тревожное сообщение об отказе материальной части и необходимости совершить вынужденную посадку в Азовском море недалеко от берега, в 55 км южнее Мелитополя. Пять членов экипажа, включая командира экипажа обер-фельдфебеля В. Гелинга (W. Gehling) и участника Первой мировой войны метеоролога майора Г. Эулера (H. Euler), попытались вызвать помощь из штаба 4-го авиакорпуса, но наутро были обнаружены рыбаками колхоза «Сыны моря», обезоружены и пленены. Не зная об этом, немцы в течение двух следующих ночей высылали в этот район колесные и поплавковые самолеты, которые там долго кружили {319}.

Ввиду понесенных накануне тяжелых потерь, командующий ВВС ЧФ генерал В. А. Русаков предоставил 40-му бап день на отдых личного состава и восстановление материальной части. 25 июня действовал по дальним целям только 2-й мтап. Одиночные экипажи вели дальнюю разведку, [315] а пары и звенья вновь атаковали Констанцу — всего 11 ДБ-3 в вечерние часы бомбили уже хорошо изученные цели. При этом 5 машин не вернулись с боевых заданий. Наше командование делало ставку на внезапность появления самолетов, но «мессершмитты» встретили первые же подразделения в 30–35 км от береговой черты. Многие советские бомбардировщики сразу получили тяжелые повреждения. Так, на благополучно вернувшейся машине лейтенанта В. Н. Беликова механики насчитали до 700 осколочных и пулевых пробоин.

По крайней мере, в одном случае причина гибели «ильюшина» не была связана с противодействием противника: при подходе на большой высоте к Констанце самолет неожиданно перешел в пикирование и почти под прямым углом врезался в воду; каких-либо попыток покинуть машину с парашютом предпринято не было. Наблюдавшие за этим трагическим случаем другие экипажи полагали, что летчик лейтенант С. В. Фунтиков потерял сознание из-за кислородного голодания.

Вполне возможно, нечто подобное случилось в тот же день с румынским летчиком адъютантом Н. Ионитой (N. Ionita), хотя не исключено, что причиной происшедшего стали неполадки с материальной частью, возникшие вдали от берега. Так или иначе, одна из вылетевших утром летающих лодок S.62, на борту которой, кроме пилота, был наблюдатель капитан румынского королевского флота М. Бондаренко (М. Bondarenco), а также механик и стрелок, пропала без вести. Ее усиленно искали другие экипажи румыно-немецкой спасательной службы (в частности, несколько вылетов совершили Не59 из 8-го германского спасательного отряда), но безрезультатно.

В этот день наши черноморцы задействовали у румынских берегов свою службу спасения. Наши летающие лодки МБР-2 пытались обнаружить выпрыгнувших с парашютами [316] авиаторов. Однако разглядеть стандартную спасательную резиновую лодку ЛАС-3, которыми оснащались самолеты 63-й авиабригады ВВС ЧФ, было трудно даже при слабом волнении моря. К тому же летающие лодки могли в любую минуту подвергнуться нападению со стороны неприятельской авиации.

Гораздо легче было решить задачу поиска сбитых экипажей нашим противникам, которые могли наблюдать за их спуском на парашютах, а затем подбирать из воды в определенном районе с помощью летающих лодок и катеров. Поэтому большинство спасенных морских летчиков оказалось в румынском плену. И все-таки отдельным счастливцам сопутствовала удача, и они попадали к своим: летающая лодка МБР-2 спасла экипаж лейтенанта В. Юра из 2-го мтап, по одним данным — на третьи, по другим — на пятые сутки плавания в открытом море.

Еще более невероятным представляется полное опасностей шестидневное путешествие у неприятельских берегов четырех их однополчан, которыми командовал ст. лейтенант М. Г. Абасов. Вылет 25 июня сопровождался серьезными неприятностями почти с самого начала: один из моторов их самолета стал работать с перебоями еще на подходе к Констанце. Неожиданно появившийся неприятельский истребитель добил отставший бомбардировщик; нашим летчикам пришлось срочно освобождаться от бомб и приводняться. Они успели накачать спасательную лодку, подобрать имевшиеся небольшие запасы, после чего с сожалением констатировали: практически вся пресная вода, кроме двух бутылок с нарзаном, пропала.

На вторые сутки одиссеи наши авиаторы наблюдали за артиллерийской дуэлью советских кораблей с береговыми батареями Констанцы, а на следующий день обнаружили плавающий дощатый щит, который постарались использовать себе во благо. Сохранились воспоминания [317] о тех днях штурмана экипажа Алексея Петровича Зимницкого:

«В обычной обстановке щит вряд ли привлек бы наше внимание. А тогда находка вызвала бурную радость. И неудивительно. Мы были уверены, что деревянный щит нам очень пригодится и приблизит час спасения. Мы отодрали от него две большие доски, смастерили из них весла и рею. Ножа не оказалось, использовали опасную бритву. Ориентируясь по солнцу, пошли на веслах в сторону Крыма. К счастью, скоро подул попутный ветер. В носовой части шлюпки установили что-то наподобие мачты, натянули на нее парашют и пошли под парусом. Управлять парусом умели только двое: я и стрелок-радист. Нам и пришлось нести вахту попеременно, пока не научились остальные...

На рассвете четвертого дня наш слух уловил гул авиационных моторов. Мы стали искать самолеты высоко в небе, но ничего не обнаружили. А звуки нарастали. Тут кто-то из летчиков крикнул: «Вот они на горизонте». Действительно, прямо на нас очень низко летели два гидроплана. Мы решили, что это наши морские разведчики. [318]

Быстро убрали парус и мачту, стали энергично размахивать руками. Но когда самолеты оказались совсем рядом, радость наша исчезла: то были немецкие летающие лодки «дорнье» с опознавательными знаками ВВС королевской Румынии.

Пролетев над нами, самолеты сделали разворот и вновь устремились к нам. Сомнений нет: экипажи определили, кто находится в шлюпке, и сейчас откроют огонь. Что делать? Но то ли вражеские летчики сомневались в том, что в шлюпке действительно чужие, то ли по какой другой причине, а только стрелять они не стали и взяли курс на восток.

На следующий день над нами появился немецкий разведчик «хеншель» на поплавках. Он летел высоко и, видимо, не смог обнаружить нашу утлую посудину...» {320}.

Авиаторы героически переносили трудности и лишения, не теряли надежду на спасение. Лишь днем 1 июля стрелок сержант А. П. Кузнецов, выполнявший обязанности «впередсмотрящего», ослабевшим, но радостным голосом крикнул: «Вижу корабль». Это оказался морской охотник черноморского отряда пограничных судов, который осуществлял дежурство недалеко от мыса Тарханкут — западной оконечности Крыма. Вскоре ст. лейтенантам М. Г. Абасову и А. П. Зимницкому, сержантам В. А. Щекину и А. П. Кузнецову оказали первую медицинскую помощь, накормили, а затем доставили в Одессу.

Вернемся на несколько дней назад. Двух суток напряженных боев над Констанцей и бухтой оказалось вполне достаточно для германских летчиков-истребителей, чтобы изучить особенности действий советских бомбардировщиков, отработать взаимодействие со службой наблюдения и зенитчиками. О боевых действиях 26 июня вспоминал лейтенант А. Дикфельд (A. Dickfeld) (в конце войны один из наиболее результативных асов, одержавший [319] 136 побед и удостоенный «Дубовых листьев» к «Рыцарскому Кресту», а в то время один из молодых летчиков группы III/JG52):

«Ночь принесла покой всем, кроме летчиков. Еще затемно мы вновь запрыгнули в кабины своих машин. Нас ожидала магическая сцена восхода. На горизонте неожиданно появился огромный диск солнца и ярко осветил местность. Когда поступила команда стартовать и вступить в бой, большинство находилось под впечатлением грандиозного зрелища. Никаких заминок не было, и самолеты стремительно покидали пыльное поле аэродрома Мамайя.

«Русские бомбардировщики приближаются к Констанце», — сообщил по рации командир отряда капитан Э. Баксилла (Е. Bacsilla).

Он летел впереди и несколько выше остальных. Вскоре мы набрали 4000 м и догнали ведущего. Я впервые близко увидел русские самолеты. Несколько эскадрилий двухмоторных бомбардировщиков быстро приближались к нам со стороны утреннего солнца. Они были выкрашены в зеленый цвет и имели огромные красные звезды на крыльях и стабилизаторах. Противник шел плотным строем, готовясь атаковать порт Констанцу.

«Приготовиться к атаке», — прозвучал в эфире приказ.

Отряд занял выгодную позицию для того, чтобы открыть огонь. Я проверил работу прицела, снял оружие с предохранителя и первым приблизился к замыкающему строй бомбардировщику. Последовал короткий залп из всех бортовых точек по этой машине — она... вспыхнула и покинула место в строю. Прямоугольные купола парашютов немедленно открылись, и экипаж понесся к воде. Я выполнил вторую атаку, после чего вспыхнул еще один бомбардировщик.

Кругом творился настоящий хаос. «Мессершмитты» [320] носились вокруг русских бомбардировщиков. Последние один за другим стремительно падали в море. Воздух был насыщен падающими бомбами и раскрывающимися парашютами. Только теперь я заметил, что русские боевые корабли также атакуют крепость Констанцы. Они, ничего не подозревая, шли прямым ходом на румынское минное поле, и вскоре один из них попал прямо в ад. Когда сильный толчок потряс мой самолет, я подумал, что это было эхо взрыва на борту крупного корабля. Тем временем наши летчики сбили почти все вражеские бомбардировщики без собственных потерь. Один из немецких пилотов совершил посадку на «брюхо». Как потом стало известно, шасси его самолета не вышло, несмотря на все усилия пилота выпустить его» {321}.

Как следовало из германских документов, истребители из III/JG52 вылетели около 4 ч по среднеевропейскому времени, и уже в 4 ч 18 мин фельдфебель Б. Викерт (В. Wickert) сбил первый ДБ-3. Через 3 мин лейтенант [321] А. Дикфельд наблюдал за взрывом на борту советского корабля, а еще через 9 мин он открыл счет личных побед, поразив ДБ-3. Вопреки красноречивому описанию германского аса, всего были сбиты три бомбардировщика (два ДБ-3 и один СБ). Атаковать много самолетов немцам не удалось, поскольку советские авиаторы действовали в то утро мелкими подразделениями — парами или звеньями. В результате повреждения мотора вынужденную посадку произвел в Мамайе штабс-фельдфебель И. Кляйн (J. Klein) из 9-го отряда. Более результативно сражались «мессершмитты» при втором вылете, примерно через 40 мин после первого, по немецким данным, 6 СБ и 9 ДБ-3 упали в море. Тогда А. Дикфельд одержал вторую победу, а вечером сослуживцы поздравляли обер-фельдфебеля И. Фернзебнера (J. Fernsebner), на счету которого стало пять сбитых неприятельских самолетов {322}.

Здесь необходимо сделать еще одно пояснение. «Русские боевые корабли», атаку которыми 26 июня Констанцы наблюдали германские летчики, — это ударная группа Отряда легких сил (ОЛС) Черноморского флота. Ранним утром накануне командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский утвердил план набеговой операции кораблей ОЛС, доложив о нем наркому ВМФ. Сущность плана состояла в нанесении в 5 ч утра 26 июня совместного удара кораблей флота и авиации по Констанце, чтобы уничтожить нефтебаки и боем разведать систему обороны этой базы с моря.

Артиллерийский обстрел предполагалось вести из орудий лидера «Харьков» и двух эсминцев, а обеспечивать их действия должна была группа прикрытия, состоящая из крейсера «Ворошилов» и лидера «Москва». Ближе к вечеру 25-го числа адмирал Н. Г. Кузнецов внес в план изменения: включил в ударную группу два лидера (под [322] общим командованием капитана 2 ранга М. Ф. Романова), а в группу прикрытия — крейсер и три эсминца. Общее руководство операцией было возложено на командира ОЛС контр-адмирала Т. А. Новикова. По уточненному плану перед авиацией флота поставили задачу бомбить Констанцу накануне ночью и после завершения обстрела кораблями произвести фотографирование результатов атаки.

Вечером корабли (сначала ударная группа, затем группа прикрытия) вышли из Севастополя, демонстрируя движение на Одессу, и только с наступлением полной темноты изменили курс. Переход удалось провести скрытно, с соблюдением полного радиомолчания. Несомненно, наши корабли появились неожиданно для противника. В 4 ч 42 мин с дистанции 140 кабельтовых им прямо по курсу открылся берег. И тут «Харьков», шедший головным, потерял правый параван, а еще через несколько минут — левый.

Корабли поменялись местами, начав из 130-мм орудий обстрел объектов противника. Несмотря на противодействие береговых батарей противника, они продолжили выполнять задачу, выпустив за 10 мин около 350 снарядов из орудий главного калибра. После того как ответный залп накрыл лидер «Москва», командир ударной группы приказал начать отход, распорядившись приступить к постановке дымовой завесы. Оба лидера увеличили скорость хода и начали маневрировать, стремясь сбить пристрелку вражеских артиллеристов. В 5 ч 21 мин на головном корабле раздался мощный взрыв.

Штурман лидера «Харьков» капитан-лейтенант НА. Телятников после возвращения в Севастополь рассказывал: «"Москва» переломилась близ среза полубака, носовая часть развернулась форштевнем к корме. Затем корма поднялась, обнажив работающие винты. А с кормы по появившемуся [323] вражескому самолету било зенитное орудие, валил белый дым из дымовой аппаратуры. «Харьков» обошел гибнувший корабль и остановился метрах в двухстах. Комдив хотел снять с «Москвы» экипаж. Но у борта упали тяжелые снаряды, корпус содрогнулся от мощного гидродинамического удара, и в котлах сел пар. На спасение времени не было, гибель угрожала и «Харькову». Командир дивизиона М. Ф. Романов приказал немедленно отходить. Спасти экипаж «Москвы» не удалось. Лидер затонул...» {323}.

Флагманский штурман ОЛС капитан-лейтенант Б. Ф. Петров (впоследствии вице-адмирал), разбирая прошедшую набеговую операцию, самокритично отмечал: «многое мы сделали не так, начиная с замысла операции». По его мнению, лучше было не маневрировать при обстреле береговых объектов, а скрытно подойти к Констанце на 110 кабельтовых и вести стрельбу на курсе отхода. Между прочим, румыны еще до войны объявили, что у Констанцы ими выставлены [324] мины в 170 кабельтовых от берега. Но штаб ЧФ считал эти данные преувеличенными и вполне допускал подход кораблей к берегу на 110–120 кабельтовых. Не было принято и предложение контр-адмирала Л. А. Владимирского нанести по Констанце артиллерийский удар с дистанции 170 кабельтовых из 180-мм орудий крейсера «Красный Кавказ», что исключало минную опасность. Не знала наша разведка о двухорудийной береговой батарее «Тирпиц» с 280-мм орудиями, которую немцы перед войной смонтировали у входа в гавань {324}.

Несомненно, также оказались ошибочными решения увеличить ход лидеров до значений скорости, когда параваны оказались бесполезными, и тем более маневрировать на минном поле. Наше командование видело главную угрозу в бомбардировочной и торпедоносной авиации неприятеля, недооценив минную угрозу. В этом смысле характерна телеграмма, принятая командиром ОЛС в 5 ч 50 мин с борта «Харькова»: «Самолеты бомбят лидер «Москва», по возможности нуждаюсь в помощи», хотя в действительности было телеграфировано: «Лидер «Москва» взорвался, нуждаюсь в помощи» {325}. [325]

Неоднократно наши моряки принимали за торпедоносцы румынские и немецкие летающие лодки, интенсивно действующие над заливом. По данным противника, над водой было сбито 14 бомбардировщиков, и поиск выпрыгнувших с парашютами экипажей продолжался 26 июня до наступления темноты. Только «хейнкели» 8-го спасательного отряда совершили 10 вылетов, подняв на борт 37 матросов с «Москвы» и четырех членов экипажей сбитых самолетов. Среди последних был лейтенант А. Клобанов. Узнав, что штурман неплохо говорит по-румынски, ему бросили реплику: «Объясните своим, как им повезло: для вас война закончилась, едва успев начаться!»

Дважды в тот день восточнее Мамайи при патрулировании практически у береговой черты румынские летающие лодки обнаруживали советские МБР-2. В спасательных работах также участвовали два румынских торпедных катера. А один краснофлотец и один стрелок-радист самостоятельно добрались до берега. Всего в те сутки было спасено и попали в плен 69 летчиков и моряков, включая командира лидера «Москва» капитан-лейтенанта А. Б. Тухова. Однако он не смирился со своей участью: вместе с несколькими другими военнослужащими смог бежать из концлагеря, сражался в партизанском отряде и погиб в бою недалеко от Одессы в марте 1944 г.

Тем временем на основе опроса пленных (по ранее заключенному соглашению, их передавали румынской стороне) румыно-немецкое командование сделало вывод: к атаке Констанцы советское командование подключило дополнительные силы. Действительно, если в первые дни войны бомбили цели в Румынии только части 63-й авиабригады ВВС ЧФ, то теперь приняла участие авиация Главного командования. Как известно, с первых дней войны соединения ГК, наряду с основной работой — борьбой с наступающими мотомеханизированными частями [326] неприятеля, отдельными экипажами стали бомбить Кенигсберг, Варшаву, Пиллау, Данциг, Люблин... Первоначально 4-й авиакорпус ДД полковника В. А. Судца (штаб в Запорожье) находился в резерве, а начиная с 25 июня он приступил к боевой работе. В следующие сутки 22-я и 50-я авиадивизии этого корпуса выполнили днем 60 самолето-вылетов по танкам и автомашинам в районе Луцка и еще 17 вылетов (действовал только 21-й дбап 22-й ад) по дальним целям в Румынии.

К сожалению, действия советской авиации 26 июня нельзя признать успешными. Только пять «ильюшиных», ведомых капитаном Кошельцом, достигли Констанцы, три из которых обратно не вернулись. Несколько меньшие потери были при бомбардировках Плоешти (его атаковало звено капитана Кругликова) и Бухареста, который бомбила пятерка ст. лейтенанта Цейгина. В столице зазвучали сигналы воздушной тревоги, на центр города с высоты 7000 м упали 9 ФАБ-250 и 12 ЗАБ-50, наша сторона [327] добилась определенного психологического эффекта воздействия на население. При отходе от Бухареста был сбит экипаж лейтенанта Мухартых — вероятно, первая потеря части с начала войны. Всего 4-й авиакорпус в дальних рейдах недосчитался семи машин, а две пришли на одном моторе. Не вернулись с задания два комэска из 21-го дбап. Еще 4 СБ из 40-го бап ВВС ЧФ были сбиты у берегов Румынии. К сказанному следует добавить, что большинство сброшенных бомб упали севернее нефтегородка, и практически все вылетавшие до восхода солнца ДБ-3 из 2-го мтап вынуждены были вернуться из-за различных неисправностей материальной части.

Некоторые другие детали авианалетов видны из сообщения 26 июня командующего германской авиационной миссией генерала В. Шпайделя в Генеральный штаб люфтваффе, где уточняются некоторые итоги прошедших дней: «Более 50 налетов предприняла советская авиация на Румынию за «отчетный период». Русские сконцентрировали главные усилия на Констанце, которая после нескольких бомбардировок в предыдущие дни была четырежды атакована 25 июня и еще один раз на рассвете следующего дня. Тогда (вероятно, имелся в виду последний налет. — Прим. авт.) городу были причинены незначительные повреждения. Одна из групп в 20–30 бомбардировщиков, которая направлялась к Плоешти, по ошибке вышла к Констанце, где и подверглась сокрушительной атаке немецких истребителей, сбивших 17 самолетов. Другая группа бомбардировщиков с высоты 7000 м сбросила 17 фугасных бомб на Бухарест, повредив несколько зданий и нанеся потери гражданскому населению» {326}.

Понятно, что донесение в значительной степени носило пропагандистский характер. Война на этом фронте активно развернулась с первых дней вторжения неприятеля на советскую землю. Впервые о бомбардировках германского [328] союзника Совинформбюро сообщило 24 июня: «В ответ на двукратный налет на Севастополь немецких бомбардировщиков с территории Румынии советские бомбардировщики трижды бомбили Констанцу и Сулину. Констанца горит... Румыния полностью предоставила свою территорию в распоряжение германских войск» {327}.

А через день в другой сводке добавлялось: «Наша авиация в течение дня бомбардировала Бухарест, Плоешти и Констанцу. Нефтеперегонные заводы в районе Плоешти горят... Военным объектам г. Яссы (Румыния) воздушной бомбардировкой, произведенной нашими самолетами, причинены большие разрушения» {328}.

В какой-то степени советским донесениям вторил начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер, который 25 июня записал в своем дневнике: «Налеты авиации противника на Констанцу усиливаются. Германские истребительные эскадрильи стянуты на защиту нефтепромыслов. Русская авиация совершила налеты также на Брэилу и Галац» {329}.

Могло возникнуть ощущение, будто удары по румынским объектам с воздуха множатся. Продолжения налетов ждал и наш противник — с раннего утра 27 июня истребители находились в готовности к вылету, а летающие лодки и поплавковые самолеты с опознавательными знаками ВВС Румынии и Германии приступили к патрулированию над водами восточнее Констанцы. Но дальнейших атак не последовало. Как отмечалось в документах штаба флота, вечером 26 июня нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов временно запретил дальнейшие рейды в сторону Румынии.

Обе стороны приступили к подведению промежуточных итогов прошедших событий. Вероятно, наиболее сильные разрушения нанес неприятелю обстрел орудиями лидеров «Москва» и «Харьков». По данным нашей [329] разведки, крупный пожар возник на нефтехранилище, был подожжен состав с боеприпасами, разрушен вокзал, прервано сообщение Констанцы с Бухарестом, возникли затруднения с поставкой горючего фронту. Историк флота полковник М. Э. Морозов, на основе изучения фотоснимков разрушений важного румынского порта, отмечал: результаты обстрела производили сильное впечатление.

Многие советские и российские историки признавали, что в донесениях экипажей, участвовавших в рейдах на Констанцу, результаты налетов переоценивались. «Сообщалось об уничтожении огромного количества нефти, больших разрушениях в порту, — отмечал профессор Г. И. Ванеев. — Позднее стало известно, что они не были столь результативными, так как немецкое командование значительно усилило противовоздушную оборону базы, перебросив в Румынию дополнительно истребительную авиацию и зенитную артиллерию. При сильном противодействии противника и отсутствии истребительного прикрытия бомбометание производилось с больших высот по площади и не было достаточно эффективным. В порту возникли очаги пожаров и имелись частичные разрушения» {330}.

Немцы подчеркивают, что их истребители вынуждены [330] были действовать с полным напряжением. Одно из доказательств — половина машин III/JG52 на пятый — шестой день войны с Советским Союзом вышла из строя. Отчасти это было вызвано боевыми повреждениями, отчасти — постоянной запыленностью полевого аэродрома Мамайя, что сильно сокращало ресурсы двигателей DB601Е. Только к 28 июня механикам и мотористам группы удалось обеспечить боеготовность 24 Bf109F-4, а еще 17 машин нуждались в ремонте. Накануне часть перешла из непосредственного подчинения германской авиационной миссии в подчинение командира эскадры JG52 майора Г. Трюбенбаха (H. Truebenbach), чей штабной отряд перебазировался из Вены в Бухарест и также принял участие в обороне Румынии.

К этому времени части авиационной миссии в Румынии отразили 38 налетов с участием 285 советских бомбардировщиков {331}. Эти цифры воспринимались командованием люфтваффе не только с удовлетворением, но и с серьезным беспокойством; счет пострадавших от бомбардировок превысил полтысячи, более 400 различных строений были разрушены или серьезно повреждены. Известно, например, что 4 июля на имя командира III/JG52 майора А. Блумензаата (А. Blumensaat) поступила телеграмма, подписанная рейхсмаршалом Г. Герингом: «Ваша часть за прошедший период «отличилась» отсутствием на счету сбитых самолетов противника. Как долго еще русские будут у вас свободно летать?!» {332}.

Комментируя этот документ, германский историк Г. Новарра подчеркивал, что под впечатлением огромных счетов побед авиагрупп Восточного фронта в первые дни проведения операции «Барбаросса» «толстяк Герман» потерял чувство реальности и уверовал, будто не сбивают русских только неспособные. Якобы, 35 самолетов, уничтоженных [331] к этому времени подчиненными Блумензаата, являлись, по мнению Геринга, совершенно незначительным вкладом в ликвидацию большевистских ВВС. Но дело обстояло далеко не столь однозначно и благополучно для германо-румынской стороны, как хотел показать г-н Новарра.