Инструкции, данные начальнику мангишлакского отряда генерал-адъютантом князем Святополк-Мирским и командующим войсками Дагестанской области. — Состав мангишлакского отряда. — Выступление отряда в поход. — Марш до Биш-акты.
Инструкции, данные начальнику мангишлакского отряда, за отсутствием главнокомандующего, помощником его, князем Святополк-Мирским и командующим войсками Дагестанской области генерал-адъютантом князем Меликовым, заключались в следующем. Первое и главное назначение мангишлакского отряда состоит в том, чтобы усилить отряд генерала Веревкина, прежде вступления его в хивинские пределы. Затем, если окажется возможным, он должен, в случае надобности, оказать содействие и красноводскому отряду Маркозова, с того пункта и по тому направлению, которые будут признаны удобными. Движением среди кочевок мангишлакских киргизов отряд парализует усилия хивинского хана произвести между ними волнение и вселит в них доверие в возможность для нас защитить их от незаконных требований и насилий Хивы, а при дальнейшем движении в глубь пустыни отряд отвлечет или заставит разделить силы хивинского [164] хана, если бы он решился вооруженною рукою оборонять границы своих владений. При движении по Устюрту все усилия отряда должны быть направлены к тому, чтобы сколь возможно скорее войти в связь с войсками, двигающимися из Оренбурга, чрез посредство надежных нарочных, посылаемых в направлении путей, ведущих из Оренбурга на Хиву. Как только связь эта будет восстановлена начальник мангишлакского отряда обязывается исполнять все требования и указания начальника оренбургского отряда, генерала Веревкина, от которого зависит уже и указание пункта соединения отрядов. Если бы мангишлакский отряд прибыл к пределам ханства (колодцам Табан-су, Итыбай, Айбугирский спуск) ранее оренбургских войск, не получив при этом от начальника их инструкций относительно дальнейшего образа действий, то он обязывается, смотря по обстоятельствам, или выждать там прибытия оренбургского отряда, или даже, в случае необходимости, двинуться ему на встречу. Если от Веревкина получилось бы уведомление о более скором прибытии его отряда на Ургу, чем какое предполагалось (1 мая), то смотря по тому, какой пункт будет назначен для соединения обоих отрядов, мангишлакский отряд должен был форсировать свое движение. Соединившись с оренбургскими войсками, мангишлакский отряд поступает в состав их и подчиняется во всех отношениях Веревкину{161}. Содействие красноводскому отряду, отделением небольшой колонны в направлении движения этого отряда, могло быть произведено в том лишь случае, если в отряде Ломакина будет свыше 6–8 рот и если избыток этот даст возможность сформировать колонну такой силы, которая более или менее гарантировала бы ее безопасность при следовании на соединение с Маркозовым{162}.
Такова была цель, поставленная мангишлакскому отряду. Затем подробности инструкции заключались в следующем. 1) Если бы к начальнику мангишлакского отряда, до соединения его с Веревкиным, хивинцы выслали уполномоченных для переговоров, то Ломакин обязан был направить их [165] к Кауфману, объявив, что все переговоры уполномочен вести только главный начальник русских соединенных сил, туркестанский генерал-губернатор, и что частные начальники, до получения точных от него приказаний, не в праве изменить предписанного им способа действий, вследствие позднего заявления посланных, хотя бы заявление это заключалось в полной готовности хивинского правительства в точности исполнить все наши требования. Сообразно с этим, направив к Кауфману посланцев, в ожидании могущих последовать от него распоряжений, начальник мангишлакского отряда не должен был останавливать тех действий, которые будут признаны им необходимыми для достижения той или другой указываемой обстоятельствами цели. Но если бы, по высылке уполномоченных, хивинцы не оказали никакого противодействия достижению такой цели и выказали бы напротив полную готовность исполнить все наши требования, в таком случае, без сомнения, не было бы основания и нашим войскам действовать против них враждебно. 2) Так как, согласно общего плана кампании против Хивы, составленного в военном министерстве, кавказские войска, достигнув пределов Хивинского ханства, должны были довольствоваться или местными средствами, или средствами, которые будет иметь оренбургский отряд, и так как в Оренбургском военном округе заготовлена была месячная пропорция довольствия для кавказских войск, по числу 1,500 человек и 600 лошадей, то мангишлакский отряд должен взять с собою в поход двухмесячную пропорцию всякого рода запасов. 3) Учредить складочные опорные пункты по пути следования отряда, на случай, если бы встретилась необходимость подвозить из Киндерли в передовые пункты довольствие для дальнейшей доставки его к отряду в пределы Хивинского ханства{163}.
Командующий войсками Дагестанской области преподал начальнику отряда весьма подробно практические указания относительно сбережения сил и здоровья людей, как во время движения, так и на ночлегах; о сохранении порядка и правильности в движениях эшелонов и вьючного обоза и о наблюдении за целостью последняго; о порядке выступления и прихода на ночлеги, а также о расположении на них{164}. [166]
В состав экспедиционного отряда назначены были следующие войска. Пехота: апшеронского полка 7 рот, в составе 120 человек каждая, и хор полковой музыки; самурского полка две роты, в составе 110 человек каждая, ширванского полка три роты, по 110 человек в роте; от 1-го кавказского саперного батальона — команда из 8 человек. Всего 1,438 чел. Кавалерия: 4-я сотня Кизляро-гребенского 4-я сотня Владикавказского, 1-я сотня Сунженского и 4-я сотня Ейского казачьих полков и 3-я и 4-я сотни Дагестанского конно-иррегулярного полка, каждая сотня в составе 70-ти всадников; всего 420 всадников. Из числа их 22 человека выделены были в ракетную команду, при чем на людях этой команды везлось 15 боевых ракет. Артиллерия: четыре орудия 2-й батареи 21-й артиллерийской бригады и два ¼ пудовых единорога от 1-й батареи той же бригады; всего 108 человек и 48 лошадей. В штабе состояло 20 человек и 25 лошадей; туркмен и киргиз до 150 человек, с таким же числом лошадей. Всего в отряде состояло 2,140 человек и 650 лошадей. Из прочих прибывших в Киндерли частей, одна рота Ширванского полка отправлена была в Красноводск, а другая — Апшеронского — в форт Александровский, так как оставшиеся в этих пунктах гарнизоны были весьма слабы и едва достаточны для отбывания караульной службы. Прочими четырьмя ротами и оставшимися казаками и всадниками дагестанского конно-иррегулярного полка предположено было занять опорные пункты в Киндерли, Биш-акты и Ильтедже.
В упомянутый состав рот и сотен входили все чины без исключения, т. е. офицеры, унтер-офицеры, урядники, рядовые, фельдшера и денщик. Хотя роты апшеронского и самурского полков прибыли в Киндерли в полном штатном составе, а кавалерия в составе 115–120 коней, но перевозочные средства не позволили их взять в поход в таком числе; кроме того, в походе по пустыне особенно важное значение получало качество войск: уменьшив состав рот до приведенного количества, в ряды экспедиционного отряда можно было поставить самых отборных людей, как по здоровью, так и во всех других отношениях{165}. Все шесть сотен [167] кавалерии, прибывшие в Киндерли согласно предписания князя Беликова, должны были участвовать в походе, в составе 70 отборных всадников каждая, в том случай, если перевозочных средств будет достаточно{166}. Если же недостаток перевозочных средств, в виду непременного условия иметь с собою запас довольствия на два месяца, потребовал бы уменьшения состава отряда, как при самом выступлении, так и во время его движения, от убыли верблюдов и невозможности пополнения ее, то уменьшение состава отряда должно было быть отнесено на кавалерию, включительно до 300 всадников. Такого рода уменьшение состава отряда, как меру, вызванную необходимостью, князь Меликов признавал наиболее целесообразным, в виду значительного груза, который составляет зерновой фураж, и вследствие выигрыша перевозочных средств при незначительном уменьшении боевой силы отряда, тем более, что в оренбургских войсках было вполне достаточно кавалерии, в соразмерности с пехотой обоих отрядов вместе. До соединения же мангишлакского отряда с оренбургским и 300 всадников было вполне достаточно для разных потребностей отряда{167}. Так как, по недостатку верблюдов, еще в Киндерли видно было, что шесть сотен кавалерии, хотя бы по 70 коней в каждой, взять в поход нельзя, то и сделано было различие между сотнями: одне положено было взять в поход, а другие не брать. Но желание принять участие в походе до того было сильно у каждого, что когда начальник отряда, в день Светлого Христова Воскресенья, 8 апреля, обходил лагерь, то все казаки и офицеры обратились к нему с просьбою: не наказывать их{168} и взять всех в поход. — «Мы готовы идти пешком и тащить на своих лошадях полумесячную дачу овса, лишь бы нас взяли в поход», говорили они. Перед такою просьбой Ломакин не устоял и приказал всем сотням собираться в поход, по 70 коней в каждой, но с тем чтобы на [168] строевых лошадях поднята была полумесячная пропорция овса, Так ходили на Кавказе, так думали пройти и по пустыне.
Штаб мангишлакского отряда был организован следующим образом: начальник штаба — генерального штаба подполковник Гродеков, начальник артиллерии — подполковник Буемский, начальник кавалерии — полковник Тер-Асатуров, офицер генерального штаба — подполковник Скобелев, четыре адъютанта, классный топограф и священник. Кроме того при отрядном штабе состоял, по особому разрешению из Петербурга, прусской службы поручик Штум.
Так как инструкции, данные начальнику мангишлакского отряда, указывали главным и первым делом на то, чтобы войти в связь с отрядами оренбургским и красноводским, посредством посылки нарочных, то Ломакин еще из Киндерли послал в тот и другой отряды нарочных с письмами: в первый — за неделю до выступления отряда в поход, а во второй — 16 апреля. Сообщив генералу Веревкину о составе своего отряда, о довольствии, которое будет поднято и маршруте движения, Ломакин просил его уведомить: какие меры приняты оренбургским ведомством для обеспечения довольствием мангишлакского отряда по соединении с оренбургским и доставить маршрут этого отряда, а также указать пункт и время соединения с ним{169}. Что касается красноводского отряда, то Маркозову тоже сообщен был маршрут мангишлакского отряда и состав его, а от него просилось уведомление о числительности красноводского отряда, маршруте его и указание пункта, на котором мангишлакский отряд мог бы оказать ему и какого именно рода, в случай нужды, содействие. Отправляя нарочного к Маркозову, Ломакин сомневался, чтобы он нашел красноводский отряд, так как между туркменами, находившимися при мангишлакском отряде не было таких, которые знали бы те. места, по которым следовал этот отряд. Принимая же во внимание рассказы лиц, приехавших из Красноводска, что из этого пункта выступила кавалерия без верблюдов, подняв на себе большие тяжести, вследствие чего с первого же шага в пустыне казаки стали облегчать их, оставляя на пути грузы, то нарочному [169] туркмену, отправленному в красноводский отряд, сказано было, чтобы он ехал в Красноводск, откуда уже может попасть и в отряд, по следам, оставленным конницей{170}.
По полученным из Оренбурга сведениям, отряд Веревкина, сосредоточившись на Эмбе 23 марта, должен был выступить оттуда не ранее 1 апреля и прибыть в Ургу 1 мая. Так как от этого пункта до оконечности бывшего Айбугирского залива 8–9 дней пути, то мангишлакскому отряду для своевременного присоединения к оренбургскому отряду у Айбугира или в другом пункте, назначено было выступить между 12 и 15 апреля. Но на всякий случай, как относительно времени выступления, так и самого движения отряда, князь Меликов предлагал то и другое рассчитать и сообразовать так, чтобы не заставить оренбургский отряд ожидать себя, для чего лучше иметь время в запасе{171}. Последние войска прибыли в Киндерли 12 числа; к тому же времени приведены верблюды, откуда только можно было их достать, и привезено все количество довольствия, которое предназначено в отряд; поэтому на 14 апреля назначено было выступить первому эшелону, а в следующие дни второму и третьему.
Последние дни пред выступлением отряда в поход, в лагере кипела усиленная деятельность: войска принимали из продовольственного склада довольствие и увязывали его в вьюки; ширванские роты, привезшие с собою довольствие из Чекишляра, сдавали его в магазин; выгрузка с судов шла днем и ночью; одновременно с выгрузкою устраивали пристань; рыли колодцы; починяли верблюжьи седла; шили легкую обувь; добывали из ближайшего озера соль и разрабатывали подъем на плоскую возвышенность, отстоящую от берега в пяти верстах по направлению на колодцы Он-каунды. Верблюды, пригнанные в отряд, паслись верстах в 8 от лагеря, так как в окрестностях его корму совсем не было. Верблюдов прикрывала сотня кавалерии и на ночь они не пригонялись в лагерь. Из желания доставить им возможность кормиться, т. е. поправляться от зимней бескормицы и изнурения, верблюды были раздаваемы в войска лишь в самый день [170] выступления эшелонов. Напутственное молебствие для всего отряда было назначено на 14 апреля, т. е. в день выступления первого эшелона. Рано утром, верблюды, пригнанные в лагерь, были розданы в войска этого эшелона и за тем они приступили к навьючке верблюдов. Здесь повторилось то же, что и при выступлении передового отряда Бек-Узарова для занятия Биш-акты. Верблюды, как за ними ни ухаживали в последние дни, мало поправились; было много таких, которые не только не могли поднять никакого вьюка, но даже подняться с седлом. Между тем войска получили приказание вьючить верблюдов 12-пудовыми вьюками, каковой груз определен на основании практики на Мангишлаке — «Здешние верблюды обыкновенно поднимают от 15 до 20 и даже 25 пудов, писал Ломакин командующему войсками Дагестанской области{172}: соображения же полковника Маркозова основаны на расчете тяжести, поднимаемой обыкновенно верблюдами атрекскими и юмудскими, от 8–10 пудов на верблюде; поэтому 1,000 здешних верблюдов поднимут тяжестей более, чем рассчитано было на 1,500 верблюдов». Но при тех перевозочных средствах, какие имелись в отряде, войска не смели и думать, чтобы поднять то количество довольствия, которое определено приказом по отряду, и тем более еще, что верблюды назначены в войска только по расчету количества довольствия; затем под воду не было назначено ни одного верблюда. Каждая рота получила для поднятия довольствия и тяжестей 33 верблюда. На каждую сотню назначено по 72 верблюда.
Нагрузив верблюдов прежде всего патронами, затем сухарями, на оставшихся свободными подняли воду и прочее довольствие, сколько его можно было поднять. Не взятое довольствие оставлено в магазине. Таким образом первый эшелон мангишлакского отряда, состоявший из шести рот апшеронского полка, 4-й сотни владикавказского и 4-й сотни кизляро-гребенского казачьих полков, под начальством Майора Буравцова, поднял довольствие на людей на один месяц и три недели, а фураж для лошадей на полтора месяца: на один месяц — на верблюдах и на полмесяца — на строевых [171] лошадях. С первым же эшелоном выступил повозочный транспорт и вьючные лошади апшеронского и самурского полков, с месячною пропорцией овса для 1-й сотни Сунженского полка, назначенной следовать во втором эшелоне, и восьмидневным запасом овса для самих себя. Так как при подъеме на плоскую возвышенность, отстоящую от берега моря в пяти верстах, лежат глубокие пески, то в предвидении, что в день выступления первого эшелона повозки и вьючные лошади могут по этим пескам замедлить его движение, все тяжести, которые должны были быть подняты этими перевозочными средствами, накануне вечером, т. е. 13 апреля, были свезены на эту плоскую возвышенность и там сложены под прикрытием роты, из числа предназначенных к оставлению на опорном пункте в Киндерли.
Солдаты мангишлакского отряда выступали из Киндерли в гимнастических рубахах и имели на себе, кроме вооружения, четырехдневный запас сухарей, мундир, шинель, сапоги и собственные вещи, так как для этих последних верблюдов назначено не было. Офицеры могли взять с собою несколько смен белья, мундир, пальто и запас чаю, сахару и табаку; о походных кроватях никто не помышлял: сам начальник отряда спал всегда на простом войлоке; все пехотные офицеры шли пешком; питались тем же, что и солдаты; маркитанта не было.
14 апреля жара стояла весьма сильная, около 30° R. Такие жары начались уже с 9 апреля. До этого числа дни были прохладные, а ночью холода пронизывали насквозь; дули холодные ветры и по временам шел дождь. 9 числа совершилась резкая перемена погоды: 9 и 10 апреля дни были ясные и теплые, а 11-го началась жара, до того сильная, что весь лагерь освежался по несколько раз в день в море. В такую то жару предстояло выступать в далекий поход. Всякий чувствовал, что будет тяжело, но далеко в будущее не заглядывал; надежда и уверенность не покидали те части отряда, которым выпало на долю достигнуть Хивы.
Войска, составлявшие мангишлакский отряд, были вполне надежны. Пехота принадлежала старейшим полкам нашей армии, считающим свое существование более столетия. В эту долгую службу знамена их видели и во Франции, и в Италии и в Швейцарии, и в Турции, и в Персии, и в Германии. [172] Славные имена: Париж, Лейпциг, Требия, Берлин, Ахалцих — вписаны в их историю; они покорили Кавказ; имеют все отличия, какие только даются войскам за совершенные подвиги: надписи на шапках, серебряные трубы и рожки георгиевские знамена и гренадерские бои. Кавказская война была хорошею школою, и в рядах этих полков есть много офицеров, участвовавших в этой многотрудной войне. Предания славного прошлого живо сохранились и в молодом составе солдат. Зачастую приходилось слышать от них: «Бог даст, не посрамим наш полк».
Кавалерия состояла из казаков и горцев Дагестанской области. О кавказских казаках говорить нечего: они известны в русской армии. Дагестанский же конно-иррегулярный полк представляет часть, подобной которой не встречается в нашей армии. Основан он был в самый разгар кавказской войны, из горцев, недовольных порядками, заведенными Шамилем, и с первого же раза зарекомендовал себя беззаветною храбростью и преданностью России. В рядах его и теперь еще сохранилось много участников кровавой эпохи; они уже старики, но так сжились с полком, который заменяет им все, что не могут с ним расстаться. Дагестанский полк не имеет ни вьючного обоза, ни повозок; они ему не нужны; с несколькими фунтами муки и с чесноком он пройдет несколько сот верст, и люди будут, как всегда, веселы, беззаботны, зурна не умолкнет и пляска начнется тотчас же, как остановят полк. Нужно было видеть общее одушевление и соперничество между сотнями, когда объявили, что части полка пойдут из Дагестана в Хиву: все просились перевести их в сотню, назначенную в поход.
Находившиеся при отряде два взвода артиллерии — полевой и горный — показали поучительный пример выносливости этого рода войск при форсированных маршах. 2-я батарея 21-я артиллерийской бригады имеет тоже славную боевую историю: под Баш-кадык-ляром, когда три роты кавказского саперного батальона были окружены турецкою кавалериею, она сделала заезд левым плечом перпендикулярно к фронту, картечью разоряла турок и спасла эти роты; Кюрук-дара, штурм Карса, Гуниб и прочие славные имена вписаны в ее историю. [173]
Все войска, входившие в состав мангишлакского отряда, составили себе известность не одною храбростью, но и перенесением трудов и лишений в кавказской войне, а в предстоящем походе одна храбрость, без бодрого перенесения трудов и лишений, значила весьма мало. Пред молебствием, Ломакин обратился к войскам с приказом, в котором не скрывал пред ними трудностей, предстоявших отряду, но выражал надежду, что эти трудности будут преодолены. «Братцы! говорилось в приказе: большое и весьма трудное дело предстоит нам. Много трудов и лишений придется перенести в здешней пустыне, прежде чем доберемся до Хивы. Но кавказским ли войскам, испытанным в многотрудной кавказской войне, прошедшим громадные горы и дремучие леса, остановиться пред какими либо препятствиями в этих пустынях. Уверен вполне, что с такими бравыми молодцами мы шутя пройдем эти пустыни. Помолимся Богу, чтоб он помог нам с честью вернуться на наш дорогой Кавказ». Войска приняли этот приказ, прочитанный самим начальником отряда, громкими криками «ура». По окончании богослужения, отрядный священник Андрей Варашкевич сказал слово. Напомнив войскам, что они присягали служить до последней капли крови, он выставил пред ними те трудности, которые предстоят впереди, но советовал надеяться на Бога и уповать на святую Его помощь. — «Мы идем за святое дело — выручать из неволи неверных наших братий, а Христос сказал: нет выше любви к ближнему, как положить за него душу свою».
По окончании этой речи, адъютант главнокомандующего кавказскою армиею, капитан князь Меликов, прибывший 13 апреля из Петербурга, объявил благодарность его высочества казакам 4-й сотни кизляро-гребенского полка за их молодецкое дело с киргизами в январе месяце у горы Кара-тюбе и передал 4-й сотне дагестанского конно-иррегулярного полка уверенность великого князя в том, что в предстоящем походе всадники этой сотни загладят неудачу, которую они испытали в том же месяце на полуострове Бузачи. Затем Ломакин вызвал вперед урядника Бабскова и казака кизляро-гребенской сотни Андрея Богданкина, наиболее отличившихся в деле у Кара-тюбе, и возложил на них пожало ванные главнокомандующим знаки отличия военного ордена [174] 4-й степени. В заключение, войска прошли церемониальным маршем мимо начальника отряда, и в двенадцатом часу дня первый эшелон с песнями тронулся в далекий поход. Не успели войска пройти и несколько сот шагов, как верблюды начали падать; вьюки с них, за невозможностью распределить тяжести по другим верблюдам, были относимы в лагерь и сдаваемы там в магазин, так что люди из первой колонны беспрестанно возвращались в лагерь. Только когда колонна отошла верст 6 от лагеря, относить довольствие в магазин оказалось уже невозможным, люди перестали возвращаться в лагерь и вьюки пришлось оставлять там, где приставали верблюды.
Путь от Киндерли к колодцам Он-каунды сначала идет по глубокому песку на протяжении 5 верст; затем начинается подъем на небольшую возвышенность Кыз-крылган (девичья погибель), на которой, по преданию, погибли семь девушек, застигнутых бураном. На окраине возвышенности до сих пор виднеются семь могил, в которых по хоронены эти девушки. Поднявшись на возвышенность, дорога проходит по местности довольно твердой, но во многих местах до того разрыхленной землеройными животными, что лошадь, ступившая на них, проваливается по брюхо.
Пройдя 14 числа верст 13, майор Буравцов остановился на ночлег в безводном пространстве. На этом переходе пало три верблюда и пристало пять; оставлено на пути довольствия: 25 пудов сухарей и 13 пудов круп. 15 апреля, с рассветом, колонна выступила далее. Пройдя 6 верст, эшелон остановился на привале близ высохшего озера Каунды. у колодцев Он-каунды, в 8 часов утра. Не смотря на такой малый переход, на дороге должны были бросить 16 верблюдов и все с ними вьюки, за которыми с привала пришлось от каждой части послать здоровых верблюдов, чтобы подобрать их. У колодцев Он-каунды войска в первые раз познакомились с водою пустыни. Хотя в Киндерли вода обладает дурными свойствами, но почти все офицеры и некоторые солдаты не упускали ни одного случая, чтобы достать пресной воды с судов. Каундинская вода имеет до того сильный раствор разных солей, что некоторых людей от нее тошнило; поносом же страдали все, кто только пробовал эту воду. Никакое кипячение ее, никакое сдабривание кислотами, [175] сахаром, ромом и проч. не отнимают у этой воды отвратительного горько-соленого вкуса. Однако же надо было пить и пили.
После шестичасового привала, в два часа по полудни, Буравцов отправил роту и сотню налегке в Арт-каунды, к месту предположенного ночлега, по ближайшей дороге, по дну высохшего озера Каунды, для заблаговременной расчистки колодцев; остальные войска выступили в 4 часа пополудни, по дороге вокруг озера Каунды, так как движение повозок и верблюдов по первому пути, при крутом и неразработанном подъеме к Арт-каунды, невозможно. На месте оставлено: 13 верблюдов, 18 пудов сухарей, 13 пудов круп и 13 пудов соли. Проводники уверяли, что от Он-каунды до Арт-каунды три часа ходу{173}. Но колонна шла уже более пяти часов, а колодцы не показывались. Наконец, наступившая темнота и усталость верблюдов заставили прекратить движение и остановиться верстах в 3 от Арт-каунды. С места ночлега от каждой роты послано было по взводу с повозками, при офицере, к колодцам за водою. Утром 16 числа люди нашли засорившиеся источники, которые, при небольших усилиях, расчистили; воды оказалось довольно много. Так как на месте ночлега находился хороший подножный корм для верблюдов, то начальник эшелона решился остаться там до вечера 16 числа. Верблюды были напоены, бурдюки наполнены водою, у каждого солдата в манерки или в котелке была вода. В пять часов вечера Буравцов выступил по направлению к колодцам Сенек, имея намерение наверстать ночью потерянное днем время; 1-я же стрелковая рота из Арт-каунды послана была по другому направлению, с таким расчетом, чтобы соединиться с общею колонною утром следующего дня. При выступлении с места колонна должна была оставить, за невозможностью поднять, 100 пудов круп и 20 пудов соли; кроме того, не могли двинуться с места 13 верблюдов. Так как верблюды падали неравномерно во всех частях, то Буравцов сделал [176] распоряжение о распределении всех сохранивших возможность поднимать вьюки верблюдов по ротам, пропорционально оставшемуся в них довольствию. «В настоящее время, писал он начальнику отряда, смело могу донести вашему высокоблагородию, что из числа верблюдов, выданных во вверенные мне батальоны, едва четвертая часть в состоянии поднимать от 5 до 7 пудов, и даже есть такие, которые и без тяжестей не могут двигаться с эшелоном».
Вечер был прекрасный; солдаты шли бодро, с песням; беспрестанно отпускались остроты по поводу отвратительной каундинской воды, которой каждый человек выпил чуть не ведро и которая расстроила у всех желудки; местность, слегка волнистая и по твердому грунту покрытая небольшим слоем песку, благоприятствовала движению; даже верблюды, как будто сочувствуя общему настроению, шли довольно сносно и развьючивать их приходилось редко; колонна прошла верст 10 совершенно незаметно; попадавшиеся на пути быстроногие сайгаки содействовали общему оживлению. Но едва стало темнеть, как начали довольно часто раздаваться крики «послать рабочих» — признак, что верблюды начинают ложиться под вьюками, Когда совсем смерклось, подобные крики стали чаще повторяться: присталые верблюды и брошенный провиант попадались на каждом шагу; колонна растянулась верст на пять. Буравцов признавал дальнейшее движение невозможным я решил остановить колонну на ночлег. Немедленно по разбитии лагеря, команды с наиболее сильными верблюдами посланы были назад, подобрать брошенные на пути тяжести.
Рассвет 17 апреля назначен был временем выступления эшелона. Поднявшийся удушливый ветер не предвещал ничего хорошего; однако ж до 10 1/2 часов утра пройдено было верст 20; в это время стали на привал. Пока подбирали брошенные вьюки и пригоняли в лагерь присталых верблюдов, был уже полдень и наступила жара, какой еще войска ни разу не испытывали, а между тем бывшая на руках у людей вода уже вся выпита. Чтобы освежить людей Буравцов приказал из запасов в бурдюках и бочонках отпустить на каждого человека по три чарки воды, а часа через два еще по две чарки. Пять чарок воды на каждого человека составят около семи ведер на каждую роту; между тем каждая рота, по количеству имевшихся водоподъемных [177] средств, в состоянии была поднять от Арт-каунды ведер около 18 воды. Приняв во внимание сильную течь бурдюков, а также расход воды, сделанный на привале (по 5 чарок на человека), окажется, что в запасе ее оставалось лишь самое ничтожное количество. Между тем, проводники сообщили, что в верстах 12–15 в стороне от дороги есть лужа дождевой воды, которой, вероятно, достанет человек на 200–300 и что до колодцев Сенек по той дороге, по которой следует отряд, очень далеко, до них едва ли можно будет дойти к вечеру 18 числа{174}, но что есть другая, ближайшая дорога, прямо чрез гору, которая проходима только для пеших и верховых людей. Сообразив все высказанное ему, начальник колонны решился продолжать движение к колодцам, Сенек большою круговою дорогою; но чтобы хотя сколько нибудь облегчить переход следующего дня (18 апреля), он приказал командиру роты капитану Усачеву и командиру сотни кизляро-гребенского полка Сущевскому-Ракусе взять на две повозки порожние ротные бурдюки, котелки, манерки и в четыре часа пополудни выступить к колодцам Сенек по прямой дороги чрез гору{175}, куда и прибыть к рассвету, набрать там воды и послать ее как можно поспешнее с конными казаками на встречу колонне. Через час по выступлении роты и сотни, тронулась вся колонна на Сенек. Сворачивать к лужи было бесполезно, так как там можно было добыть воды на 200–300 человек, а в колоне было 700 человек, 100 лошадей и 300 верблюдов. Но майор Буравцов послал туда двух киргиз с бурдюками за водою.
Не смотря на то, что время подходило к вечеру, жара была нестерпимая. Стали приставать не только верблюды, но и люди. Первыми ослабели музыканты, затем строевые нижние чины, сначала по одиночке, а потом целыми десятками. Офицеры облегчали присталых солдата, неся их амуницию, ружья, раздавали сохранившуюся у них воду и сахар с мятными каплями. Но все это мало помогало: число присталых увеличивалось все более и более, так что к сумеркам было по крайней мере человек 70 выбившихся из сил. [178] Когда стемнело, Буравцов остановил, колонну на ночлег. Только к полуночи собрались в лагерь все приставшие. Запас воды оказался только в двух ротах; другие же израсходовали ее всю на приставших во время движения людей. Нужно заметить при этом, что арт-каундинская вода, как и вода большей части колодцев в пустыне, только распаляет жажду. Вследствие этого, в несколько часов можно выпить огромное количество воды. Вскоре по прибытии колонны на ночлег, два киргиза, посланные за водою, возвратились с двумя бурдюками какой то белой жидкой грязи, которая, вместе с запасом, сохранившимся в двух ротах, дала возможность выдать всем людям по три чарки воды, оставив еще некоторую часть ее в запасе для больных. Розданная вода только на мгновение утолила жажду, чтобы проявиться с новою величайшею силою. В лагере никто не спал; солдаты бродили как тени, еле передвигая ноги; некоторые из них обойдя весь бивак, в надежде получить хотя глоток воды, в конце концов приходили к Буравцову и, безмолвно, по временам глубоко вздыхая, стояли пред ним, ожидая от него помощи; к довершению всего, у некоторых людей появились признаки холеры. Один из очевидцев страшной ночи с 17-го на 18-е число говорит: «все мы в душе призывали Бога и нам казалось, что только сверхъестественная помощь могла спасти нас от неминуемой гибели» Часа за два до рассвета, один из музыкантов принес к начальнику колонны медный чайник, в котором было стакана два воды, купленных им, как он говорил за два рубля у какого то киргиза или туркмена. Некоторые из солдат в то же время стали утверждать, что вода есть поблизости, но что проводники скрывают ее от русских. Стали розыскивать продавца, но музыкант в темноте не мог узнать его в лицо; указал было на двух киргиз, но, при обыске, у них ни денег, ни воды не оказалось. Призванный к начальнику колонны, проводник Кер-оглы опять повторил, что лужа воды существует, но она находится очень далеко от места ночлега и ни в каком случае не может удовлетворить потребностям всей колонны. Оставалось одно: спешить к Сенеку, воспользовавшись относительной предрассветной прохладой, всякая лишняя верста, сделанная по этому направлению, подавала более и более надежды на сотню [179] кизляро-гребенского полка. За два часа до рассвета 18 апреля колонна выступила.
Показавшееся на горизонте солнце силою первых своих лучей дало сразу себя почувствовать; наступил страшный зной. В то же время поднялся удушливый юго-восточный ветер, известный в Средней Азии под именем гармсир, нечто в вроде самума; люди вдыхали в себя как бы пламя из раскаленной печи. При выступлении с места ночлега, начальнику колонны было доложено, что не оказывается нескольких солдат которые, вероятно, отлучились для розыска воды, так как они оставили все свои вещи, кроме манерок. Буравцов, продолжая движение, послал в стороны казаков для разыскания пропавших. Пройдя версты четыре, начальник колонны издали увидел идущего солдата{176} и, подъехав к нему, убедился, что у него в манерке вода. Из расспросов выяснилось, что он достал эту воду в луже дождевой воды, до которой несколько верст. Тогда начальник колонны не медленно послал владикавказскую сотню с последнею оставшеюся в ротах посудою к луже за водой. Движение колонны вперед было крайне медленно, по причине усталости людей от бессонной ночи и невыносимой жары; люди начали сильно приставать. К 8 часам утра было пройдено 10 верст. Находившиеся в арьергарде две роты, собирая вьюки и укладывая на повозки (с которых было скинуто все довольствие) больных и усталых, сильно истомились; в двух ротах, следовавших в боковых авангардах, осталось могущих еще идти солдат не более, как по 25 в каждой роте; авангард же уменьшился почти на половину. Многие едва передвигали ноги, снявши мешки с вещами и амунициею. Офицеры, сами мучимые жаждою, выказывали полное самоотвержение: все они несли ружья и амуницию присталых; у кого были лошади, те отдали их солдатам. Положение колонны было критическое: везде валялись верблюды, вьюки и люди; со всех сторон слышались стоны; страдальцы хриплым голосом умоляли дать им воды; те из приставших солдат, которые сохранили еще хотя некоторую силу, руками вырывали из под жгучего песка влажную землю, с жадностью сосали ее [180] и обкладывали ею себе грудь, голову и горло; некоторые, вырыв ямы в виде могил и раздевшись донага, ложились в них и обсыпали себя влажною землею.
С невыразимым нетерпением ждали все прибытия посланной, по указанию солдата, владикавказской сотни с водою. Наконец, около 9 часов, сотня прибыла и привезла с собою ведер 10 какой то белой грязи, благодаря которой колонна была в состоянии сделать еще верст около пяти. Затем продолжать движение далее было невозможно жара и удушливый ветер были невыносимы; все освежающие напитки и капли, имевшиеся у офицеров и в батальонной аптеке, давно уже были розданы; начались солнечные удары. Оставалась одна надежда на воду, за которою посланы были 17 числа рота Усачева и сотня Сущевского-Ракусы; майор Буравцов еще с утра послал к ним киргиз с просьбою о скорейшей высылке воды. Посланные около 2 часов пополудни возвратились к начальнику эшелона и сообщили ему, что передовая легкая колонна ночью сбилась с дороги и долго блуждала, на пути бросила повозки и только недавно прибыла к колодцам Сенек, принеся всю взятую из рот посуду на руках, и что вслед за ними, киргизами, скачут казаки с водою. Приближался таким образом конец страданий; все стали глядеть веселее; но минуты ожидания казались целою вечностью. Наконец, на горизонте показался всадник: это был хорунжий Кособрюхов, который несся в карьер, держа в правой руке, высоко над головою, небольшой бочонок воды; вслед за ним скакали человек 20 казаков с бурдюками, бочонками и бутылками. Раздались радостные клики: колонна была спасена.... Чтобы поддержать порядок, Буравцов и офицеры лично оделяли каждого человека чаркою. При этом многие солдаты, выпив свою порцию, заходили с другой стороны офицера, раздававшего воду, становились между людьми еще не пившими, и опять просили воды. Затем подъехали другие казаки с водою, и колонна к вечеру могла следовать далее. В 7 час. вечера Буравцов, оставшись с ротою при трудно больных с фельдшерами, начал отправлять колонну по частям, по мире восстановления сил людей; при чем на дорогу каждая часть была снабжена водою, которую несли сами офицеры на расстоянии более 15 верст и раздавали ее в мере крайней необходимости. Из числа 200 человек, сильно ослабевших, [181] менее половины могли сами дойти до колодцев Сенек, без амуниции и ружей; остальные же не могли идти и были посажены на верблюдов и на повозки.
Ночное движение к колодцам было сопряжено с большими затруднениями; дорога все время шла по спускам и подъемам; в темноте верблюды падали на каждом шагу и марш колонны так замедлился, что голова второго эшелона полковника Тер-Асатурова, часов в 11 ночи, нагнала хвост первого. Только к 2 часам по полуночи собралась первая колонна у Сенека. Больных было около 150 человек, в том числе 8, которых считали безнадежными на выздоровление; умерших не было. Вторая колонна, под начальством командира дагестанского конно-иррегулярного полка, полковника Тер-Асатурова, из трех рот ширванского и одной роты самурского полков, дивизиона полевых орудий от 2-й батареи 21-й артиллерийской бригады, горного взвода из единорогов от 1-й батареи той же бригады, казачьих сотен: 1-й — Сунженского и 4-й — Ейского конных полков и 3-й и 4-й сотен дагестанского конно-иррегулярного полка, выступила из Киндерли по направленно к колодцам Сенек 15 апреля, в полден.
Каждая рота получила по 25, а каждая сотня по 72 вербл. Всего второй эшелон получил 451 верб., при чем подъемных средств под воду назначено не было. Войска не взяли в поход ни палаток, ни ротных котлов, за исключением горного взвода, у которого не было вовсе ранцевых котелков. Вторая колонна, также как и первая, прежде всего нагрузила верблюдов патронами и сухарями, а затем водою и прочим довольствием, сколько такого можно было поднять. Этой колонне достались верблюды худшего качества, чем первой: 113 этих животных не могли поднять из лагеря ни одного вьюка или пали под тяжестями, пройдя нисколько шагов. Таким образом, на 338 верблюдах, распределявшихся по родам оружия следующим образом: в артиллерии 82, в пехоте 115 в кавалерии 143, поднято было несравненно менее довольствия, чем войсками первого эшелона, в особенности, если принять во внимание, что находившиеся в колонне Тер-Асатурова ширванские роты, знакомые с условиями похода по пустыне и потому придававшие обеспечению себя водою особенное значение, взяли ее сколько можно было поднять по числу имевшихся у них водоподъемных средств.[182]
В пять часов вечера колонна остановилась на привале в восьми верстах от Киндерли. Всю дорогу войскам попадались брошенные первым эшелоном тяжести и трупы животных. Не смотря на небольшой переходу из колонны пало и брошено по слабости 32 верблюда и много вьюков с разным довольствием. После полуторачасового привала, колонна тронулась далее и верстах в семи от колодцев Он-каунды остановилась на ночлег. Было около 8 часов вечера, когда остановилась голова колонны; хвост ее подтянулся далеко за полночь: так сильно растянулись войска.
16 апреля, с рассветом, все верблюды были выгнаны на пастьбу и две команды из 20 человек каждая посланы назад по пройденному пути собирать брошенных верблюдов. Команды эти имели весьма мало успеха; оне привели в лагерь не более полдесятка верблюдов. Только в 9 1/2 часов утра, когда жара стояла уже весьма сильная, приступили к навьючиванию верблюдов и в одиннадцатом часу выступили к колодцам Он-каунды. С места не могли поднять 20 мешков сухарей и 50 мешков овса; с этими тяжестями остались и все верблюды, которые везли их. Небольшой переход в 7 верст до колодцев Он-каунды стоил кроме того колонне 10 верблюдов. Около четырех часов пополудни колонна выступила и ночевала в безводном пространстве, оставив Арт-каунды вправо от себя верстах в восьми. «Войска сильно нагружены, доносил Тер-Асатуров начальнику мангишлакского отряда: у меня{177} и в казачьем дивизионе нет ни одного конного — -все навьючены. Дивизион 2-й батареи, чтобы сделать выстрел, должен сначала снять вьюки, которыми он нагружен по крайней мере до 80 пудов; точно также и горный взвод. Мои все офицеры и подполковник Скобелев шли пешком, потому что верховые лошади их были навьючены овсом и провиантом{178}».
17 апреля, точно также как и накануне, эшелон выступил, когда солнце поднялось уже высоко. Пройдя некоторое время, колонна сбилась с следов, оставленных первым эшелоном; хотя возвышенности, за которыми предполагались колодцы Арт-каунды, виднелись вправо, но колонна забирала все [183] влево. Около полудня эшелон остановился и Тер-Асатуров послал проводников искать следы Буравцова. Пока разыскивали эти следы, начальник колонны послал команды за водою в Арт-каунды. Под вечер след был отыскан, люди набрали воды и войска тронулись далее. Пройдено было верст 12. Таким образом, 17 числа войска сделали не более 20 верст, а между тем безводное пространство между колодцами Арт-каунды и Сенек было равно 71 версте. Люди сильно устали, в особенности самурская рота. Один рядовой этой роты у колодцев Арт-Каунды пропал без вести; товарищи бросились его искать; в продолжении двух часов искали его на крутом и высоком спуске к высохшему озеру Каунды, и уже тогда сильно истомились. При движении в колонне, рота эта имела на своем попечении почти вдвое более верблюдов, чем роты ширванского полка, так как она везла довольствие и на роту, находившуюся в Биш-акты. Верблюды, как было уже часто упоминаемо, падали под вьюками. В то время, когда колонна следовала вперед, солдаты, состоявшие при обозе, должны были останавливаться, поправлять вьюк или облегчать верблюда, перекладывая с него часть тяжестей на другого. Когда это исполнялось, люди усиленным шагом догоняли товарищей или достигали хвоста колонны. Что значит отстать на походе солдату от колонны, известно каждому: обыкновенно отставший таким и остается до конца перехода, а если и удастся ему достигнуть до колонны, то только вследствие более усиленного напряжения. Прибавив к этому постоянное снимание, поднимание и поправку вьюков, получится огромный расход сил, возвратить которые нельзя в непродолжительное время привалов и ночлегов.
Однако движение 17 числа было легко сравнительно с тем, что предстояло войскам на следующий день. С самого утра 18 числа жара стояла свыше 30° R. Движение было в высшей степени тяжело; люди самурской роты, непривыкшие к походу по пустыне, изнуренные еще накануне, истратили весь запас воды и начали сильно приставать. Некоторые из них так захворали, что их нужно было привязать к верблюдам, потому что они были совершенно неспособны сидеть. Их прикрыли шинелями, дали немного воды, и пока у них были еще силы говорить, они беспрестанно повторяли: воды! воды!...
По мере движения вперед и усиления жары, раскаленный [184] воздух рисовал по сторонам пути соблазнительные картины ручейков, которые от дрожания воздуха казались быстро бегущими, и виды озер, с ветвистыми деревьями по берегам тень которых совершенно явственно отражалась в воде Так и тянуло туда. Некоторые из солдат, в первый раз ходившие по пустыне, бросились было с манерками за водой, но бывалые остановили их, говоря, что это чорт смущает. Около полудня показалась в отдалении конная неприятельская партия Колонна остановилась; построили каре; впереди сложили вьюки за ними рассыпали стрелков, в средине поместили верблюдов; артиллерия зарядила орудия гранатами. В таком порядке колонна простояла около 3/4 часа. Оказалось, что это был мираж, но все фигуры представлялись столь явственно и отчетливо, что в колонне все до одного человека были введены в заблуждение. Колонна прошла еще немного вперед и около часа пополудни остановилась на привал, так как двигаться далее, при постепенно усиливавшемся жаре, было невозможно; верблюды падали десятками; Возле брошенных вьюков и верблюдов, в тени их, лежали приставшие солдаты. Языки и губы у сохранивших силы людей чернели; начались солнечные удары; канонир горного взвода Василий Иванов помешался, бегал по лагерю и бредом своим наводил ужас{179}; пронесся слух, что люди умирают; солдаты, подобно тому, как и в первой колонне, зарывались в землю. А над всем этим стояло раскаленное солнце, которое немилосердно жгло.
До колодцев Сенек оставалось около 35 верст. Было ясно, что колонна без посторонней помощи к колодцам не дойдет, и Тер-Асатуров послал Скобелева в колонну Буравцова просить, чтобы кавалерия его эшелона вывезла на встречу воду. Во втором эшелоне тогда еще не знали, что колонна Буравцова испытывает еще большие страдания от недостатка воды. В то же время, по предложению Тер-Асатурова, все офицеры отдали свои палатки под больных; с помощью ружей, из этих палаток составили большой навес и перенесли под него людей, находившихся в бесчувственном состоянии; вся вода, какая только оставалась еще в колонне, [185] была отдана страждущим; Тер-Асатуров, взявший с собою из Киндерли 100 бутылок зельтерской воды и, по неимению перевозочных средств, роздавший их всадникам по карманам, отдал их больным. Под навес несли все, что только могло послужить к облегчению страдальцев: вино, мятные лепешки, капли.
Страшный вид представляет человек, пораженный солнечным ударом: глаза у него закатились, язык совершенно черный, заворочен кверху и закрывает глотку, полость рта беловатого цвета, губы раскрыты, а обнаженные зубы стиснуты так крепко, что необходимо усилие двух здоровых людей, чтобы разжать их. Много стоит труда привести таких людей в чувство. Разжав зубы и расправив язык, начинают лить воду в горло, мышцы которого в начали не действуют и вода льется как бы в воронку. Когда вода освежить желудок, прежде всего начинают работать мышцы глотки; тогда уже обливают голову. Вся эта операция продолжается иногда весьма долго. Кое как, при усилии всех офицеров колонны, люди были приведены в чувство часам к четырем пополудни, когда подъехал к биваку начальник отряда.
С штабом своим, под прикрытием 20 казаков, Ломакин выступил из Киндерли 17 апреля, после полудня, по прямой дороге в Арт-каунды. Одновременно с ним выступили: рота ширванского полка и одно полевое орудие от 2-й батареи 21-й артиллерийской бригады, по дороге к колодцам Он-каунды. Части эти предназначались для занятия опорного пункта в Биш-акты. В роту дан был всего один верблюд для поднятия двух бочонков воды, а под орудие 2 верблюда, для поднятия вьючных зарядных ящиков; довольствие люди несли на се6е, а фураж везли на орудии.
Начиная от самого берега моря, на котором множество валявшихся трупов животных заражали воздух, до озера Каунды, где дороги разветвляются: одна идет к колодцам Он-каунды, а другая по дну высохшего озера к Арт-каунды, везде валялись тюки с довольствием и палые верблюды; множество этих животных, не имевших сил двигаться, неподвижно лежали по сторонам дороги; только немногие верблюды паслись стоя. Эти последние, завидев людей, делали неловкий скачек в бок и бежали подальше от дороги. Отбежав, они долго поворачивали голову за проезжими, и когда совсем [186] успокаивались, медленно брели по пустыни. Не доходя высохшего озера Каунды, войска, предназначенные в гарнизон Биш-акты, потянулись прямо на север к Он-каунды, а начальник отряда с своим штабом повернул на северо-восток, к Арт-каунды.
Подходя к берегу высохшего озера Каунды, путешественнику открывается обширная синева, в роде той, какая бывает над морем; не верится глазам, пока не ступишь на дно озера, чтобы там не было воды. Спуск на дно озера довольно пологий и не представляет никаких затруднений для движения. Дно у берегов совершенно сухое; оно до того твердо что подкова не оставляет на нем никаких следов и при стуке копыт отдается металлический звон. По мере приближения к средине озера, которое в том месте, где его переходили, имеет от 3 до 4 верст ширины, дно становится мягким и сырым, а на самой средине уже появляется вязкая грязь и кое где в небольших выбоинах, произведенных когда то копытами, виднеются слои соли. Дно белое и ровное, как стол. Подъем на высокий противоположный берег по крутой тропинке весьма труден. Была уже темная ночь, когда поднимались по этой тропинке, лепившейся по краю скалистого обрыва. Чтобы не оборваться в кручу, все слезли с лошадей и вели их в поводу. Взобравшись на каменистый и совершенно бесплодный берег, остановились у небольшого родника, близ которого сложен был огромный бунт из кулей с овсом, оставленных проследовавшими войсками. На этих кулях начальник отряда с чинами штаба расположился на ночлег. На другой день рано утром глазам представилась несравненная картина. Внизу, на глубине, синева озера, со дна которого выступала огромная гора, имевшая форму совершенно правильного усеченного конуса; синева ограничена берегами самых затейливых очертаний и разнообразных красок, а там, в отдалении, за озером, небольшие холмы в виде многогранных призм сливались с горизонтом. У самого места ночлега на берегу есть нечто в роде ступени, шириною около сажени; на этой то ступени и находится родник. Вода, просачиваясь по капли сквозь свод небольшой пещеры, собирается в три небольшие ямки или запруды, сделанные из грязи. Из всех этих ямок нельзя набрать больше 3–4 ведер воды; при чем эту воду, по мелкости ямок, приходится [187] черпать чарками. Только чрез час по вычерпывании, ямки пополняются водою. Когда здесь не бывает человека, то вода из ямок, проливаясь чрез край, капает в крутую ложбину берега и оживотворяет небольшой клочок скалы. Это единственное место на всем озере Каунды и в его окрестностях, где есть кустики зеленой травы и несколько свежих кустарников; затем на всем остальном пространстве, сколько видит глаз, нет признаков жизни.
18 апреля, рано утром, начальник отряда поехал к колодцам Сенек и на пути, около 4 часов пополудни, нагнал эшелон Тер-Асатурова, стоявший на биваке. Здесь он был свидетелем печальнейшей картины: повсюду разбросанный провиант, павшие верблюды и лошади, эти стоны, эти почерневшие, покрытия пеной губы и эти выкопанные людьми для себя ямы. Обойдя войска, он приветствовал их и ободрил словом, а рядового самурского полка Василия Иванова, который ободрял своих товарищей, произвел в унтер-офицеры и подарил ему 10 рублей; той же роты унтер-офицеру Викентию Анфонусу за то же самое подарил 10 рублей.
На закате солнца колонна тронулась к колодцам Сенек. Нижние чины, которые не в состоянии были двигаться, посажены на верблюдов и лошадей казачьих и конно-иррегулярных сотен, с которых вьюки были сброшены уже при первой остановке в этот день, когда выстроено было каре для отражения мнимого неприятеля. По заходе солнца стало значительно прохладнее, подул резкий, пронизывающий ветер. Колонна шла всю ночь. Часов около одиннадцати голова ее врезалась в арьергард эшелона Буравцова и обе колонны перемешались. Истомленные артиллерийские лошади, не пивши продолжительное время, падали в упряжи. Крутые спуски в долину, где, расположены колодцы, увеличивали затруднение; лошади по временам отказывались идти; поэтому сделано было распоряжение о том, чтобы пристегивать поочередно уносы. С спуска хорошо видны были огни, зажженные Буравцовым на возвышенных местах. Голова колонны добралась до колодцев в 3 часа утра 19 числа, а арьергард в 5 часов. Арьергард составляли две роты ширванского полка, под начальством Майора Ловенецкого. Отдав всю свою воду, в полдень 18 числа, для больных, люди этих рот не пили до 2 часов утра 19, когда им из Сенека на встречу выслана [188] была с казаками вода. Несказанно были обрадованы ширванцы, не пившие более полусуток, когда появились казаки и лезгины с 50 ведрами воды, при записке Тер-Асатурова «напойте людей и пожалейте ваших лошадей», записке, по последним словам которой можно было узнать, что ее писал кавалерист.
Что касается роты ширванского полка и полевого орудия, следовавших в Биш-акты для занятия опорного пункта, то с ними происходило следующее. Эта колонна ночевала с 17 на 18 у колодцев Он-каунды, где напоила лошадей и людей и с рассветом 18 апреля двинулась вперед; шла утром до наступления сильных, жаров, во время которых имела привал; затем, продолжая движение вечером, нагнала верблюдов, принадлежавших чинам штаба, достала здесь 10 бурдюков воды, освежилась и опять следовала до полночи; поднявшись рано утром 19 числа, она прибыла в Сенек в 9 часов утра, в самом строгом порядке, и вызвала удивление и похвалу всех чинов отряда. Ротой командовал шт.-кап. Семенов; фамилия оружейного фейерверкера Питонов.
Таковы были испытания, которым подверглись первая и вторая колонны мангишлакского отряда. Солдаты прозвали переходы, совершенные 17 и 18 апреля, мертвыми станциями.
Причины, почему войска были доведены до такого состояния, заключались в следующем. 1) Недостаток водоподъемных средств. Хотя в отряде и имелось всей посуды для поднятия 1,200 ведер, и этого количества воды достало бы для экспедиционного отряда на 70-ти верстный безводный путь, но как верблюдов было недостаточно, то они и были рассчитаны собственно для поднятия довольствия, под воду же не было дано ни одного верблюда. Войскам заявлялось, на основании опыта походов, совершенным по Мангишлаку и между прочим по пути от Киндерли до Биш-акты, что по пустыне можно идти с одними манерками воды на руках. Как ни неопытны были войска, однако ж такому заявлению они не поверили: было уже объяснено, что они предпочли не взять некоторого количества довольствия, но водою налились прежде всего, хотя и не в таком размере, как бы следовало. Почти все бурдюки, купленные по распоряжению командующего войсками Дагестанской области, были оставлены в складах в Киндерли. Иначе, если бы они находились при войсках, то [189] эти последние, на первом же переходе узнав цену воды и большую потребность в ней, конечно у колодцев Он-каунды или Арт-каунды налились бы ею. Тогда, правда, пришлось бы чуть не 3/4 всего довольствия оставить. Отсюда следует, что отряд выступил в поход в слишком большом составе, несоразмерном ни с числом, ни с силою верблюдов. 2) Плохое состояние верблюжьего транспорта, отчего войска сильно изнурялись, как об этом объяснено уже. 3) Не опытность войск в походах по пустыне, которая выражалась тем, что колонны поздно выступали с ночлегов, часто останавливались для стягивания, слишком щедро расходовали воду и проч.
Из лиц, которые наиболее отличились святым исполнением долга, должны быть упомянуты следующие: 1) капитан Усачев и сотник Сущевский-Ракуса, спасшие всю первую колонну, выслав на встречу ей воду. Вверенные им части, сбившись с дороги, проблуждали всю ночь и половину дня 18 числа и сделали в это время, а также и в переход 17 числа, более 75 верст. Части эти{180} могли вынести такой переход потому, что оне шли без верблюдов и в своеобразном походе по пустыне не были новичками: рота участвовала в 1870 году при усмирении киргиз на Мангишлаке, а сотня, находясь уже третий год на полуострове, сделала по нем не одну тысячу верст. От этого каждый человек знал цену воде и расходовал ее бережно. Кроме того, в роте — Усачева каждый солдат имел большее, чем в других частях, количество ручной посуды, а у двух рядовых было по два наполненных водою сапога, которые они несли в руках; 2) самурского полка капитан Ассеев, апшеронского полка штабс-капитаны: Булатов, Ливенцов и Хмаренко, поручик Орлов и подпоручик Сливинский и ширванского полка: штабс-капитан Калиновский, поручик Селеневич и подпоручик Бычинский, которые все время несли на своих плечах по несколько ружей с присталых людей и отдали больным все имевшиеся у них прохладительные средства и воду; 3) священник Андрей Варашкевич, который отдал [190] свою лошадь под больных солдат и словом своим ободрял и утешал страдальцев; 4) врач ширванского полка Мишвелов, который неутомимым уходом за пораженными солнечными ударами людьми, при страшной жаре, сохранил жизнь не одному десятку людей; 5) апшеронского полка фельдшер Краснов и Маяцкий, которые по неимению в колонне врача деятельностью своею и уходом за больными много способствовали облегчению участи больных, из которых многие обязаны им жизнью; 6) самурского полка унтер-офицер Викентий Анфонус и рядовой Василий Иванов, ободрявшие своих товарищей, и 7) 2-й батареи 21-й артиллерийской бригады фейерверкер Питонов, который, участвуя с своим орудием в первый раз в походе по пустыне и не имея никаких водоподъемных средств, привел вверенное ему орудие замечательно исправно.
Весь день 19 числа отряд, после тяжелых испытаний, отдыхал. День был очень жаркий; дул горячий ветер, несший тучи песку; духота была сильная; она увеличивалась еще оттого, что колодцы Сенек расположены у подошвы мелового чинка, который, накаливаясь солнечными лучами, отражал их в свою очередь по направлению колодцев. Люди, лошади, верблюды и бараны весь день толпились у колодцев, напиваясь, так сказать, за прошлое время.
Когда подвели счеты потерям, то оказалось, что из 865 верблюдов, розданных в Киндерли, пало или брошено в пути за негодностью 340 штук, обозных лошадей пало 11 штук, а продовольствия и фуража оставлено в пути до 6,000 пудов. Войска второй колонны, как имевшие более слабых верблюдов, и в особенности кавалерия, везшая на своих конях присталых солдат, оставили в пути относительно большее количество довольствия, чем войска первой колонны. 1-я стрелковая рота ширванского полка, напр., почти ничего не привезла к Сенеку, так как у нее осталось всего семь верблюдов, везших патроны и бочонки. Из целого отряда только одна сотня Сущевского-Ракуса бросила часть соли, а затем все остальные продукты и фураж довезла в совершенной целости, за исключением крупы. Не надеясь на то, что верблюды благополучно довезут до Биш-акты все тяжести, Сущевский-Ракуса предполагал бросить месячную пропорцию крупы; но казаки испросили у него разрешения съесть [191] ее на походе, и месячная (?) пропорция была, к великому удивлению командира сотни, съедена в два присеста. Надо причем заметить, что ни в какой части не было таких сильных верблюдов, как в кизляро-гребенской сотне; между ними двое было таких, которые несли 5 мешков овса и человека, т. е. более 30 пудов. Во время всего дальнейшего пути эта сотня не раз выручала сунженцев, дагестанцев и артиллерию, уделяя им из своих запасов овес. У нее одной достало овса по 13 мая и сухарей по 14 июня. От этого и потеря лошадей в сотне, в сравнении с другими сотнями, была ничтожна: она потеряла за весь поход шесть лошадей; из числа которых одна сломала себе ногу и была пристрелена, другая загнана офицером в деле под Итыбаем и две пали в Киндерли уже по возвращении из Хивы, объевшись ракушки.
Идти далее в полном составе отряда было невозможно: не доставало ни верблюдов, ни довольствия, ни водоподъемных средств. Надо было сократить экспедиционный отряд, и сокращение это, естественно, должно было прежде всего пасть на кавалерию. Дальнейшее движение могли совершать только две сотни — кизляро-гребенская и сунженская; часть остальных сотен можно было взять лишь в том случае, если Навроцкий, посланный за верблюдами к заливу Кайдак, приведет их.
По сведении счетов относительно привезенного к колодцам Сенек довольствия и количества дошедших верблюдов, сделаны были следующие распоряжения: 1) к дальнейшему походу в Биш-акты назначены: пять рот апшеронского, две роты ширванского и рота самурского полков, сотни Кизляро-гребенского и сунженского конных полков и горный взвод от 1-й батареи 21-й артиллерийской бригады. Между всеми этими частями было распределено довольствие, оставшееся как у них, так и в частях, предназначенных до времени к оставлению на колодцах в Сенек. Таким образом под Сенеком оставались: по одной роте апшеронского и ширванского полков, дивизион полевых орудий 2-й батареи 21-й артиллерийской бригады и четыре сотни кавалерии: 3-я и 4-я Дагестанского конно-иррегулярного, 4-я Владикавказского и 4-я Ейского казачьих полков. Все эти войска поручены были Тер-Асатурову; 2) повозочный транспорт и вьючные лошади [192] апшеронского и самурского полков с тремя сотнями кавалерии посланы по дороги в Арт-каунды собирать брошенное довольствие; 3) три киргиза посланы в Киндерли за оставленными там бурдюками, присланными из Дагестана, по распоряжению князя Меликова; 4) сделано новое распределение верблюдов по частям войск, при чем тяжесть вьюка определена от 6 до 8 пудов, и то только для сильных верблюдов; слабые же верблюды, поднимавшие менее 6 пудов, в расчет не принимались и выдавались в роты для поднятия таких незначительных тяжестей, как шинели, солдатские сумки с вещами и проч.; 5) определено, что солдат не должен нести на се6е никаких тяжестей, кроме ружья, патронов и манерок или котелков с водою; 6) больные оставлены на Сенек, с тем чтобы они были препровождены в Киндерли при первой возможности, и 7) начали выделку бурдюков из козьих шкур.
19 апреля, в 6 часов пополудни, назначено было выступление в Биш-акты 8 ротам, двум сотням и двум, горным орудиям. Пред самым выступлением получена была от Навроцкого записка, в которой он уведомлял, что на бег его на киргизские аулы совершился удачно; но будучи обременен добычею и опасаясь преследования, он просил выслать ему на встречу одну сотню кавалерии. Ломакин не медленно послал к Чопан-ата 3-ю сотню дагестанского конно-иррегулярного полка. Известие, присланное Навроцким. произвело в отряде большую радость, в особенности восторженно приняли его войска, оставленные под Сенеком. Не благоприятное впечатление от переходов 17 и 18 апреля исчезло совершенно. Теперь возврата уже не могло быть: нужно было силиться сделать все возможное» — и все с новой энергией принялись делать это «все возможное».
Ночное движение отряда к колодцам Биш-акты, на протяжении 15 1/2 вест, по большим песчаным холмам, поросшим саксаулом, было тяжело; впрочем, войска, хорошо отдохнув в Сенеке, сделали этот переход довольно легко без особого изнурения. Только верблюды пугали всех. Не смотря на то, что вьюки, казалось, были уменьшены до крайнего предала, что верблюды отдохнули, напились и напаслись вволю, они все таки продолжали падать. На этом переходе около 20 животных было оставлено, хотя ни одного вьюка не [193] брошено, так как с приставших верблюдов тяжести перекладывались на других, более сильных животных. Отряд собрался у Биш-акты около полуночи и расположился вокруг построенного там укрепления.
Колодцы Биш-акты расположены на равнине, верстах в четырех от подошвы мелового чинка, продолжающегося от колодцев Сенек. Грунт земли глинистый, покрытый толстым слоем песку. Верстах в двух от колодцев начинаются песчаные бугры; чем дальше от колодцев, тем эти бугры становятся выше и выше. Со временем такие же бугры будут вероятно и у самых колодцев, потому что саксаул, которого здесь весьма много, по словам киргиз, постепенно подвигается к колодцам; кусты его и будут служить основанием для образования холмов. Саксаул здесь достигает больших размеров: около 12 футов высоты и ¼ фута толщины.
Колодцев Биш-акты множество; они не глубоки; вода, с небольшою примесью глауберовой соли, очень холодная. Биш-акты в переводе значить — пять стрел. Такое название они получили по следующему обстоятельству. В давнопрошедшее время, когда киргизы вели с туркменами кровавую войну, произошло здесь сражение. Враги были в равных силах и дрались одинаково храбро, так что победа не склонялась ни на чью сторону. Тогда сражавшиеся решили избрать от каждого племени но пяти бойцов, и которая сторона одолеет, то племя и будет владеть здешними местами. Пять киргизских батырей пустили пять стрел и наповал убили пятерых туркмен. Киргизы были признаны победителями и с тех пор они хозяева в этих местах.
В Биш-акты сделаны были окончательные распоряжения для дальнейшего движения сосредоточившихся там войск. Рота самурского полка, наиболее пострадавшая на переходе между Арт-каунды и Сенеком, не могла быть направлена далее в прежнем составе, а потому из наиболее здоровых людей как этой роты, так и той, которая занимала гарнизон Биш-акты, составлена была сборная рота в 110 человек; остальные люди этих рот предназначены к отправлению назад в Киндерли; верблюды и довольствие окончательно распределены между частями войск и назначен порядок выступления эшелонов к Бусага. По распределении довольствия [194] оказалось, что на 8 рот, 2 горных орудия и одну сотню казаков довольствия достанет по 21 мая, считая дачу сухарей в 1 1/2 фунта; затем других продуктов, кроме мяса в виде баранов, в отряде не было.
Между тем войска, оставленные под Сенеком, деятельно занимались сбором довольствия на пройденном отрядом пути и уже 21 апреля Тер-Асатуров отправил в Биш-акты транспорт из 42 верблюдов с довольствием на сотню на месяц и с фуражом на 70 лошадей на 17 дней, полагая в день по 3 гарнца{181}. С этим транспортом отправлена была рота апшеронского полка. Так как верблюды были большею частью без седел, то под вьюки положены были солдатские шинели. 23 апреля, рано утром, от колодцев Сенек выступили две колонны: одна, состоявшая из сборной роты Самурского полка, взвода полевой артиллерии{182} и 140 казаков из сотен Владикавказской, Ейской и Сунженской, в Киндерли, а другая, из 4-й сотни дагестанского конно-иррегулярного полка, взвода полевой артиллерии и 1-й стрелковой роты ширванского полка, в Биш-акты. Собранное довольствие везлось на повозочном транспорте и частью на казачьих лошадях, по неимению перевозочных средств{183}, Колонна благополучно прибыла в Биш-акты, куда 22 числа возвратился и майор Навроцкий из своего лихого набега.