7. Затупленный меч (весна 1940 г.)

Ранней весной 1940 года адмиралу Деницу было приказано явиться с докладом к в Берлин. Прибыв на Тирпицуфер, где находилось адмиралтейство, он был встречен старшим оперативным офицером штаба капитаном 1 ранга Вагнером. От него Дениц узнал, что в начале октября 1939 года Союзники пытались оккупировать Норвегию в качестве части их стратегии по окружению Германии и перерезанию канала поставок железной руды из Скандинавии. Сообщения из разведывательного ведомства адмирала Канариса и от германского военно-морского атташе в Осло, говорил Вагнер, показывали, что военные представители Союзников в Норвегии в течение нескольких последних месяцев весьма активны. Известно также, что норвежские судовладельцы предоставили около миллиона тонн танкерных емкостей в распоряжение Союзников.

5 апреля, в день, когда Союзники начали ставить мины в норвежских территориальных водах, граф де ла Уорр заявил в Лондоне: ни Германии, ни какой-либо нейтральной стране не следует ожидать, что Англия поставит себя в неравноправное положение путем неизменного соблюдения буквы международного права. Позже был перехвачен британский оперативный приказ, датированный 6 апреля, который касался «приготовлений к оккупации железорудных районов Северной Швеции через Нарвик».

Это был период «странной войны» на суше. Германская армия сидела в своих бетонных укрытиях, и, за исключением дозоров, мелких вылазок и эпизодических артиллерийских дуэлей, боевых столкновений не было. Однако в первые дни апреля 1940 года в портах Северного и Балтийского морей начали собираться немецкие военные корабли и морские транспорты. В одну из ночей под покровом темноты на них были погружены оружие, боеприпасы, провиант и прочие всевозможные запасы. С рассветом следующего дня пирсы опустели: операция «Везерюбунг» началась. Норвегия и Дания были оккупированы германскими войсками, они опередили англо-франко-польские экспедиционные силы только на несколько часов — из-за того, что начало операции последних было перенесено с 5 на 8 апреля.

Чтобы прикрыть эту операцию с моря, было направлено несколько подводных лодок с запечатанными приказами, который следовало открыть только у норвежских берегов. В течение нескольких дней подводные лодки произвели ряд атак на плавсредства противника, но почти все командиры лодок сообщили, что их атаки необъяснимо срывались. Выпускали торпеды по линкорам, крейсерам, транспортам и эсминцам, но ни одному из них не был причинен ущерб. Даже Прин, герой Скапа-Флоу, оказался ничуть не удачливее своих коллег.

15 апреля из штаба передали: «Мы должны считаться с возможностью высадки противника в Гратангене и Лавангене. «U-47» произвести разведку и доложить». Прин на заре занял новую позицию. В перископ он увидел два каботажных пароходика и маленькую группу рыболовных судов, стоявших на месте. Как щука стоит на мелководье, еле заметно шевеля плавниками, затаилась и «U-47», не замеченная ни эсминцами, набегами патрулировавшими во фьордах, ни сновавшими туда-сюда тральщиками. Понимая, что такая активность что-то да означает, Прин терпеливо ждал. К концу дня, когда он уже думал о том, где бы ему всплыть и подзарядить батареи, на лодке услышали странные металлические звуки. С предельной осторожностью его вахтенный офицер Ботманн подвсплыл так, чтобы перископ едва вышел из воды. Когда Прин взглянул в перископ, то ахнул: прямо перед ним стояли три огромных транспорта, французский крейсер, еще крейсер и еще три торговых судна!

— Честное слово, — произнес он срывающимся от волнения голосом, — тут целый флот над нами. А шумы, которые мы слышали, — это якорные цепи, они становились на якоря. Ну, друзья, тут побольше, чем в Скапа-Флоу!

Он продолжал внимательно наблюдать, и вскоре его предположения оправдались: вот где будут высаживаться войска! Рыбацкие шхуны сновали между транспортами и берегом. Отсюда они уходили груженые — людьми, оружием и боеприпасами, а с берега возвращались пустыми.

Прин стал готовиться к атаке, команда работала как часы. Четыре торпеды вышли из торпедных аппаратов, люди в лодке ясно слышали работу их винтов. Прин приник к окуляру. Если он сможет потопить эти суда, то британские и французские войска из экспедиционного корпуса окажутся на скалистом берегу без пищи и снаряжения. Трудно переоценить, какой это удар будет для операции Союзников. Торпеды должны попасть, думал он, они должны! Это была детская задача — попасть в огромные суда, стоящие на якоре. Люди смотрели и ждали. Рулевой вслух считал секунды. Вот... вот... пора... Прин не мог стоять на месте от нетерпения. Но ничего не случилось. Как это возможно? Вместе с Эндрассом они пересчитали свои расчеты, потом опросили торпедистов. Торпедисты, выяснилось, всё сделали аккуратнейшим образом, сделали всё, что было возможно в человеческих силах. Это было таким ударом! Ведь представлялся случай, прямо на тарелочке, когда одним ударом можно было сорвать вражеское вторжение. Чтобы разом четыре торпеды не сработали?!

Прин знал, что на его людей можно полностью положиться. Он заставил себя хладнокровно обдумать произошедшее, пока лодка шла к уединенному месту для подзарядки батарей и зарядки торпедных аппаратов запасными торпедами. Рассветало, когда он подвсплыл для новой атаки. Он снова выстрелил залпом из четырех торпедных аппаратов. Одна, приводимая в движение сжатым воздухом, шла прямо на крейсер, другие три, электрические, шли невидимыми. Вдруг первая торпеда пошла вправо, отклонившись от курса на десять градусов. А другие? Снова промах всеми четырьмя! На какой-то момент им овладело отчаяние, но затем он взял себя в руки и скомандовал:

— Курс... градусов.

Рулевой спокойно выполнил приказание, и лодка стала ложиться на заданный курс. И тут раздался скрежещущий звук: сели на мель.! «Это конец! — подумал Прин. — Вот он я, как на ладони. Совсем светло, прекрасная видимость. И где-то рядом орудия крейсеров». А тут как назло еще одна из промахнувшихся торпед ударилась о скалистый берег и с грохотом взорвалась, подняв в воздух столб воды. Сейчас на шум примчит крейсер, увидит лодку и разнесет ее в клочья. Только молниеносное решение может спасти их.

— Стоп оба! Оба полный назад! Все, кто может, на верхнюю палубу! — гремели по лодке приказания Прина.

Молодой офицер рядом с ним готовился уничтожить секретные документы, два матроса закладывали взрывчатку — чтобы лодка не досталась врагу. На палубе раздавал команды Эндрасс:

— На левый борт — марш! Кругом! На правый — марш!

И опять на левый, и опять на правый. Внизу Ботманн манипулировал двигателями: одним полный назад, другим малый вперед и так далее. Одновременно он осушил торпедозаместительную и дифферентные систерны,{28} чтобы облегчить лодку, и попеременно то заполнял, то продувал систерны главного балласта.

Смешивались звуки разных команд, топота ног, шипения сжатого воздуха, выхлопов и рокота дизелей, кипения воды за кормой.

Внезапно появилась и стала подавать им сигналы прожектором рыбацкая шхуна.

— Ответить им что-нибудь, чтобы сбить их с толку? — предложил сообразительный сигнальщик.

— Ради Бога, ответьте. Они, видно, принимают нас за англичан или за маяк.

Прин не думал, что это сработает, но он прошел через столько переделок, что теперь ему ничто не казалось невозможным.

Лодка сантиметр за сантиметром сдвигалась с мели, винты всё глубже и глубже забирались в воду. Рывок — и лодка освободилась из плена. В этот момент раздался гром в правом дизеле — не выдержал.

— Правый мотор средний назад, левая машина средний назад, всем вниз, кроме верхней вахты!

Лодка шла легко, словно ничего и не случилось. Верхняя палуба очистилась от людей. Прин резко развернулся к глубокой воде, погрузился, вышел из фьорда и не всплывал, пока не оказался на безопасном расстоянии от противника. Он отошел подальше, прежде чем занялись ремонтом правого дизеля. На следующий день Прин получил приказ возвращаться на базу, и начался долгий и нервный поход домой, часто прерываемый погружениями из-за появлявшихся вражеских самолетов.

* * *

После долгих исследований эксперты Деница наконец обнаружили причину неприятностей. Так называемая бесконтактная вертушка,{29} которой были оснащены торпеды, должна была вызывать взрыв именно в тот момент, когда торпеда проходила под килем неприятельского судна. В этом случае торпеда наносила бы максимальный ущерб. Итак, если торпеда шла на заданной глубине, то под килем, где было максимальное магнитное поле, на которое была рассчитана вертушка, она срабатывала. Но стоило торпеде пройти на метр-другой глубже, вертушка не срабатывала.

А все дело оказалось в том, что во время норвежской кампании лодки по много часов проводили под водой, отчего часто повышалось давление внутри лодки свыше атмосферного уровня, так как всегда имела место небольшая утечка из систем воздуха среднего и высокого давления. И избыточное давление нарушало работу гидростатического отделения торпеды, из-за чего та уходила глубже, чем следовало. Вдобавок британцы размагнитили многие военные корабли и грузовые суда. Но во время операции в Норвегии эти факты не были известны германскому военно-морскому командованию.

8. Охота и охота на охотников (май — июнь 1940 г.)

В мае-июне 1940 года германская армия перешла «линию Зигфрида»{30} и быстро прошла через Голландию и Бельгию во Францию. Германские ВМС в этой кампании не участвовали и были по-прежнему прикованы к району Норвегии, но скоро стало ясно, что падение Нидерландов внесет большие изменения в операции подводных лодок, поскольку это означало, что противник перестал преобладать в южной части Северного моря.

Окончание норвежской кампании также принесло облегчение подводникам. Операция, которую Уинстон Черчилль назвал одной из самых превосходных глав в истории морских войн, была доведена до успешного конца с меньшими потерями, чем ожидалось. Более того, владение норвежскими портами теперь означало, что подводным лодкам был открыт более короткий и безопасный путь в Атлантический океан и противник уже не мог запереть германский флот за огромными минными полями, как в Первую мировую войну.

Через некоторое время лодки океанской серии переключились на Атлантику, где про войну с торговыми судами забыли из-за операций в районе Норвегии. Только «каноэ» оставили патрулировать на морских путях между Англией и голландскими и бельгийскими портами. Это была заря «первого золотого века» подводных лодок в Атлантике. По большей части они действовали независимо друг от друга в назначенном каждой районе. Еще не пришло время для совместных действий против конвоев. Большинство лодок действовали так близко к берегу, что командование не успевало собрать группу для совместной атаки. В обороне противника было много слабых мест. Британские эсминцы и корабли противолодочной обороны либо стояли в доках, устраняя повреждения, полученные в Норвегии, либо располагались вдоль южных берегов Британии, которая после катастрофической эвакуации Союзников из Франции стояла перед угрозой вторжения.

Вахтенный журнал одной из больших подлодок — «U-37» — типично отражает обстановку того времени. На лодку пришел новый командир. Его предшественника после награждения Рыцарским Крестом перевели на берег. Команда по-прежнему со смехом вспоминала слова первого командира: «Что они там — рехнулись? Меня — и на штабную работу? Приговорили к смерти через удушение бумагами». Перед отъездом он устроил отходную — и еще какую: обратно на борт команда приползла.

Рано утром, во время первого патрульного плавания нового командира, с лодки увидели первое судно — теплоход водоизмещением около 5 000 тонн. Капитану судна приказали подойти к борту лодки на спасательной шлюпке с документами. Судно под названием «Эрик Фризель» оказалось шведским, водоизмещением 5 066 тонн, по документом оно везло груз пшеницы в Ирландию с предписанием действовать «в соответствии с последующими указаниями». Командиру лодки было вполне очевидно, что «Ирландия» внесена для отвода глаз, а зерно на самом деле предназначалось для Британии. Поэтому его линия действий была очевидной: швед оказался в запрещенной зоне и вез контрабанду. Шведской команде было приказано пересесть в спасательные шлюпки, а судно потопили огнем из пушки.

Следующая запись касалась того, как в течение четырех дней лодка преследовала неуловимое и таинственное судно — «Данстер грейндж» — которое в конце концов ускользнуло. На лодке так и не узнали, то ли это было военное судно-приманка, то ли на нем был находчивый капитан. Двумя днями позже они торпедировали торговое судно, которое затонуло сразу, после того как взорвались котлы, название судна так и не смогли узнать. На плававших спасательных жилетах названия не было, а двое спасшихся на плоту отказались назвать судно. Через двое суток командир внес запись о потоплении французского судна «Брацца» водоизмещением 10 337 тонн, которое эскортировал торпедный катер. После «Брацца» был маленький каботажный танкер, его обстреляли из пушки, после чего тот загорелся, а завершили дело торпедой. Следующая запись, однако, показывает, что, когда командир атаковал торговое судно — оказавшееся вооруженным, — противник ответил таким точным огнем, что «U-37» сочла за благо погрузиться и уйти.

После того как командир выпустил последнюю торпеду и вернулся домой, он подвел итоги: 37 000 тонн за один патруль.

* * *

Одна из «каноэ» — «U-9» под командованием лейтенанта Люта — потерпела неудачу у побережья графства Норфолк. Это произошло 25 мая 1940 года. В тихую погоду Лют увидел то ли маленький крейсер, то ли однотрубный эсминец, который он решил атаковать с надводного положения. Он дал обычные приказания заполнить водой торпедные аппараты и открыть передние крышки торпедных аппаратов. Расстояние стремительно сокращалось, но передние крышки заело. Люту пришлось скомандовать срочное погружение, чтобы спасти лодку. Из охотника он превратился в добычу. Пять глубинных бомб взорвались возле стремительно уходящей в глубину лодки. Лодка задрожала, прочный корпус, казалось, сжался. Погас свет, вода пошла через разбитые приборы. Люта беспокоило, достаточно ли глубины у него под килем, чтобы уйти от преследования. На всякий случай Лют приказал команде приготовить индивидуальные спасательные аппараты.

Один моряк не совладал с нервами и бросился к трапу, ведущему в боевую рубку. Лют схватил его за шкирку и как следует ударил:

— Держи себя в руках, парень!

Это возымело действие. Парень удивленно огляделся, потом утих. Остальные подводники тем временем спешно готовили спасательные аппараты.

Еще пять бомб прогремели рядом. Лют приказал прекратить всякие шумы, и лодка пошла на предельно тихом ходу.

— Эсминцы снова приближаются!

Еще шесть взрывов, совсем близко. Лодка потеряла плавучесть и скребнула по грунту. Было 4.30. Это значило, что наверху занимается день. Всплывать до темноты слишком опасно. К 6 часам команда собралась в дизельном отсеке, чтобы уравновесить дифферент на нос. Оба электромотора были слишком шумны, а левый издавал пронзительный свист.

— Нельзя ли пустить помпы, чтобы облегчить лодку, шеф? — спросил Лют, обращаясь к механику.

Командир электромеханической боевой части мотнул головой:

— И до бомбежки дифферентная и балластная помпы слишком шумели. Если они наверху что-то слышат, то это наверняка услышат.

Механик осмотрел сцену разрушения вокруг себя и попытался оценить всю ситуацию. За исключением главных моторов, вся электрическая часть не функционировала. Носовые горизонтальные рули слушались плохо, вертикальный руль било, зеркала перископа пришли в негодность, во всех отсеках валялось разбитое оборудование. Гирокомпас, машинный телеграф, радио — всё вышло из строя. Фактически это уже был не военный корабль, а металлолом, еще способный, правда, держаться на плаву и слушаться некоторых команд.

Шли часы, они пытались уйти от преследования, резко меняя курс, но противник не отставал. Наконец лодка легла на грунт, словно устав от борьбы. Лют собрал команду.

— Нам надо притвориться мертвыми в надежде обмануть противника. Наша единственная надежда — на темноту. Надо додержаться до темноты. И прежде всего нужно сохранить воздух. Всем нужно лечь на боевых постах и поспать, потому что во сне потребляется меньше кислорода.

Всем выдали кислородные маски и фильтры углекислого газа. Время от времени взрывы поблизости продолжали раздаваться.

Гидрофоны не работали, да в них и не было необходимости, потому что шумы винтов эсминца были слышны каждому «невооруженным» ухом. Лют и его офицеры по очереди несли вахту в центральном посту. В 12 часов всем выдали по пачке шоколада. Наверху ходили эсминцы и прослушивали глубину. Вдруг впереди раздался лязг. В центральном посту люди вскочили на ноги и вопросительно посмотрели на командира. Лют по-прежнему сохранял невозмутимость. Он снял маску на минуту и сказал:

— Они, видимо, думают, что мы уничтожены, и ставят буи, Метят, где мы. Они потом могут попытаться поднять нас.

Скрежет раздался в носу лодки, словно по корпусу проволокли металлический груз.

День шел к вечеру, напряжение росло с каждой минутой. Время от времени раздавался взрыв одиночной глубинной бомбы или раздавался шум винтов медленно проходящего эсминца. Иногда механик выпускал в лодку кислород, чтобы улучшить состав воздуха. Наконец настала полночь. На лодке знали, что уж луны-то сегодня не будет. Штурман заранее приготовился определить местоположение лодки по звездам, чтобы бросить быстрый взгляд на небо. Вот прошел еще один эсминец, послушал, бросил бомбу, потом ушел. Всё, пора всплыть, вот их шанс!

— Всплываем! Продуть среднюю и носовую!

Опасаясь использовать шумную механику, которая обслуживала перископ, Лют выбросил лодку на поверхность, как поплавок, потом открыл люк на мостик и быстро огляделся, глотнув первый глоток свежего воздуха. В трех сотнях метров за кормой чернела неподвижная тень противолодочного корабля. Ночь выдалась темной и облачной, но вода, стекавшая с лодки, отливала серебром.

— Оба мотора малый вперед, вахтенный офицер и рулевой на мостик. Пузыри воздуха по бортам лодки исчезли, и лодка медленно поползла вперед. Пока Лют внимательно осматривался, из люка вырвался свет. Командир с руганью захлопнул люк ногой. Сзади прожектор эсминца шарил по воде. В просвете облаков появилась Полярная звезда — этого хватило, чтобы сверить компасы. Метр за метром лодка увеличивала дистанцию, отделявшую ее от противника, держась к нему строго кормой. Прошло еще десять минут, прежде чем Лют осмелился перейти на дизеля. Через час лодка шла по району, который британцы объявили минным полем. А через три дня они были дома. Адмирал Дениц встречал их на пирсе.

— Откуда вы взялись? — спросил он. — Я уж думал, что вас нет в живых. Британцы говорят, что потопили вас.

— Значит, британцы немножко поторопились, — сухо ответил Лют. — Они даже обставили нас буями, но теперь они нас там не найдут.{31}

Три года спустя Лют, по-прежнему действующий командир, получит высочайшую награду — Рыцарский Крест с бриллиантом. Пережив все опасности войны, он погибнет от шальной пули немецкого часового в мрачные дни капитуляции.

9. Операция в Атлантике (июль-август 1940 г.)

Над штаб-квартирой подводного флота в Зенгвардене сияло жаркое солнце, через раскрытые окна оперативного отдела тянуло сеном. Из ближайшего помещения доносились звуки военного марша, но вдруг они прекратились. Командующий стоял у большой карты. Он знал ее наизусть. Лодки на ее бескрайних просторах были обозначены булавочными головками. Даже когда он посылал их близко к неприятельским берегам, они отнюдь не находились на расстоянии визуального контакта, между ними были бреши, который он не мог закрыть. Если свести их поближе друг к другу, неприятельские суда будут обходить их с флангов, если растянуть пошире — проходить сквозь цепь.

Капитан 1 ранга Годт, начальник штаба Деница, заметил, что обладание портами Бискайского залива значительно сократит транзитные пути лодок, которые резко сокращали их радиус действия. Адмирал кивнул в знак согласия.

— Капитуляция Франции — это словно подарок небес, и нет предела нашей благодарности за это. Британские морские пути проходят, можно сказать, у нашего порога, и это означает, что наши лодки могут посвятить все свое время боевым действиям. Это увеличит наши шансы на успех и в некотором роде скомпенсирует катастрофическую нехватку лодок. Сто лодок, Годт! Если бы только... — Но Дениц не стал договаривать. — Когда первые лодки приходят в Лорьян?

— Они смогут приступить к использованию бискайских портов для ремонта и снабжения, после того как возвратятся с операций в июле, — ответил Годт. — Мы переправляем рабочую силу с верфей «Германия», а первые группы командного состава уже в пути.{32}

— Хорошо, — сказал Дениц, рассеянно взглянув в окно, где на ровной зеленой лужайке коровы в тени ощипывали листву. — Вы знаете, что объявление нам войны Британией было шоком для меня, — продолжал он, — потому что в то время мы были недостаточно сильны для сражений и у нас было мало контролируемой территории, чтобы выдержать полную блокаду с ее стороны. Теперь, однако, мы контролируем всё это. — Его рука обвела Польшу, Норвегию, Данию, Голландию, Бельгию и Северную Францию. — И теперь я впервые верю, что победа находится в наших руках, потому что нам не грозит ущерб от блокады. Учитывая, что мы контролируем все эти территории, крепость Европа может выдержать долгую войну. Но, чтобы обезопасить себя, мы должны помешать врагу проникнуть в эти районы, и мы должны обеспечить контроль с воздуха над ними.

Наблюдатели на мостике{33} возвращающейся из дозора подводной лодки «U-34» увидели синюю полоску на горизонте — это был французский берег. Они внимательно смотрели по сторонам, в то время как лодка проходила между рыбацких суденышек с яркими разноцветными парусами. Впереди показался германский тральщик и просигналил: «Добро пожаловать во Францию». Как это странно звучало! Подойдя ближе к порту Лорьян, с лодки увидели людей в немецкой форме, приветствовавших возвращающихся подводников.

Авангард штаба флотилии разместился в бывшей французской морской префектуре Лорьяна. Там оказалось полно трофеев — обмундирование, обувь. На некоторых изделиях были ярлыки британских и американских фирм, причем датированные даже 1918 годом. Здесь были горы тропического обмундирования, оружие, боеприпасы, провизия и вообще сотни наименований изделий, которые противник не успел уничтожить.

В самом городе не было видно никаких разрушений. Это был типичный неприглядный бретонский городишко с неухоженными домами, просившими ремонта, с грязными узкими улочками. Но на Плас-д'Арм и за высокими стенами хороших домов росли пальмы.

Пленные всех видов вооруженных сил, белые и цветные, передвигались по улицам, охраняемые людьми в серой форме. На подводников они смотрели вполне приветливо. Пленные выглядели сытыми. Еще бы, они находились в богатой стране. Достаточно было взглянуть на витрины их магазинов или зайти в их рестораны или кафе, где всего было больше чем в изобилии, чтобы понять это. А теперь здесь еще разместилась база флотилии с транспортом, горючим, деньгами. Лишь санитарные нормы оставляли желать лучшего, но это было делом поправимым.

Адмирал Дениц прилетел из Зенгвардена самолетом с инспекцией. Как всегда не знающий покоя, он составил себе детальный план проверки, увидел всё, поговорил с моряками, проверил верфи и арсенал, послушал, порасспрашивал людей, надавал советов, сделал для себя заметки.

— Фурманн, запишите это... Отметьте это, Фурманн, — говорил он своему адъютанту, и тот всё записывал в записную книжку. Потом они сели в автомобиль и поехали в Банн, где их ждал «юнкерс». — Осенью, Фурманн, мы переедем сюда, — сказал Дениц, когда автомобиль проезжал по мосту. — Я должен быть ближе к своим людям, быть с ними в контакте, знать их проблемы — от этого зависит всё.

Дни шли, лодки приходили и уходили. Они приходили с пустыми топливными систернами и торпедными аппаратами, они ремонтировались, отдыхали, загружались всем необходимым и снова уходили в море.

Послужной список подводников рос. Кое-что об общей картине того времени дает радиожурнал подводной лодки «U-34». Направляясь на позицию, она перехватывала радиограммы других лодок и заносила, в соответствии с заведенной практикой, в свой журнал.

Одна лодка сообщала: «Все торпеды израсходованы, потоплено 35 000 тонн, возвращаюсь на базу», — другая: «Преследую быстроходный транспорт для перевозки войск», — третья: «Вижу боевую эскадру», — четвертая: «Потоплено 26 000 тонн, одна торпеда дефективная».

На следующее утро на «U-34» поймали сигнал с большой лодки действовавшей в южной части Бискайского залива лодки: «Потопил три судна. В этом районе ничего не осталось. Прошу разрешения перейти на другую позицию». В это же время другая лодка сообщала о потоплении 11-тысячника, 32-тысячника и «возможно, в 6 000 тонн», третья передавала, что находится к северу от Шетландских островов. Четвертая радировала, что конвой противника движется в Бискайском заливе на север, и затем через короткие интервалы сообщала местоположение конвоя.

Одна лодка сообщала метеоусловия. Затем в журнал внесены приказы командования. В контакт с конвоем вошла еще одна лодка. «Вижу конвой», — передавал ее командир. Затем зафиксирован сигнал с еще одной лодки: «Потопил два судна на 16 000 тонн и одно 7 000 тонн; два дня назад торпедировал корабль класса «Орион», но не видел, затонуло ли».

Далее следует радиограмма с лодки, возвращающейся домой: «Потоплено девять судов на 51 086 тонн». И снова сообщение от лодки, атакующей конвой: «По меньшей мере двадцать судов. Курс юго-запад, Эскорт слабый. Одно судно потоплено». Еще одно сообщение: «Перископ не работает, Возвращаюсь. Потопил три судна на 15 000 тонн. Торпедировал танкер «Ателлер», но не видел, как он тонул».

Капитан-лейтенант Рольманн, из радиожурнала которого взяты эти выдержки, сам потопил судов на 22 000 тонн, эсминец «Уерлвайнд» («Вихрь») и военный танкер, другой командир потопил судов на 30 000 тонн, а большая лодка — на 23 000 тонн. И так далее — погони и атаки. «Первый золотой век» подводных лодок был в самом расцвете. Как и предсказывал Дениц, более короткие пути приносили дивиденды.

Поход одной лодки, длившийся только одиннадцать дней и который адмирал назвал «примерным и исключительно успешным», был типичным для тех дней. Пусть эта лодка останется анонимной.

Ветреным дождливым утром команда лодки выстроилась в своей оливково-зеленой морской форме напротив «префектуры» в Лорьяне. Крики французских детей, игравших вокруг бывшей оркестровой сцены, почти заглушали напутственную речь адмирала, который оказался в Лорьяне во время одного из своих молниеносных визитов. Он хорошо знал этих людей и уже как-то провожал их. У них за плечами было шесть походов. Некоторые из старшин, стоявших перед ним навытяжку, зелеными юнцами служили с ним в довоенные годы на «каноэ».

Точно в 9 часов лодка отошла от пирса и исчезла за дождевой завесой, следуя за лоцманским судном. На лодке было сорок один человек команды, одиннадцать торпед, восемь артиллерийских снарядов, пищи на семь недель и полный запас топлива и смазки. Мерно гудели дизеля. Командир, опершись на перископное гнездо, говорил:

— Глядеть во все глаза, парни. Погуляли — и хватит. Теперь за работу. Всем вниз, кроме верхней вахты.

Вечером на мостике появился механик.

— Эта французская смазка, которую мы взяли, жидковата, командир. Температура воды в системе охлаждения немного выше нормальной. Мы добавили немного старого немецкого масла, но это не помогает, потребление пока гораздо выше нормы.

— Отлично, — сказал командир. — Ну и что теперь?

— Это означает чувствительное снижение максимальной скорости хода на больших отрезках.

— И сколько же нам можно?

— По моим оценкам, не больше тринадцати, командир, — ответил механик.

— Проклятье! Я думаю, ты что-нибудь придумаешь.

— Боюсь, что нет, командир. Мы уж всё перепробовали, что в голову пришло. За этим я и пришел доложить.

Командир выругался и тут же спохватился:

— Этим горю не поможешь. Надо сообщить на базу.

Ночь прошла без приключений. Едва появился намек на рассвет, вахтенный офицер крикнул с мостика вниз, в центральный пост:

— Скажите командиру, что светает. Будем делать пробное погружение?{34}

И тут же впередсмотрящий по северо-восточному сектору доложил о дыме на горизонте:

— Доложите командиру: дым справа восемьдесят!

Новость пробежала по лодке со скоростью степного пожара, и люди, которые только что лежали в полудреме, повскакивали с коек. Командир взлетел на мостик. Лодка изменила курс и прибавила скорости. Над горизонтом постепенно стали вырисовываться силуэты двух судов, идущих в западном направлении. Лодка легла на параллельный курс, против ветра и волн. Брызги летели на мостик. Наступал серый и холодный день. Садились роса, видимость была весьма умеренной. На горизонте внезапно появились ленточки дыма, который, постепенно увеличиваясь, составили облако.

Лодка подошла поближе и держала дистанцию, с которой вырисовывались мачты и трубы. Постепенно картина прояснилась: это был большой конвой с расчлененным строем. Каждые четыре-пять минут конвой менял курс «все вдруг», и лодка это делала вслед за конвоем.

— Надо иметь терпение, — сказал командир. — Если вы хотите выкрасть ребенка из коляски, то должны вначале уяснить себе, где его мамаша.

Теперь он увидел два длинных и низких быстроходных корабля и пару тральщиков с высокими тонкими трубами. Они расположились по периметру конвоя, словно собаки вокруг отары овец.

Вскоре после полудня лодка заняла позицию впереди конвоя. Командир прокомментировал обстановку для тех, кто был в центральном посту и в трюме:

— Все суда вооружены... Среднее водоизмещение семь-восемь тысяч... Среди них крупный лайнер, несколько танкеров и больших сухогрузов... Большинство загружены под завязку... У торговых судов параваны{35} на носу...

Люди внизу слушали спокойный голос командира и невольно заражались его спокойствием и силой.

— Атакую лайнер, — сообщил командир. — Он во главе внешней колонны. Это современное судно, трехцветной окраски. Вооружено... Всего вооружения не вижу... Одна труба, две мачты. Полагаю, вспомогательный крейсер. Если бы это было пассажирское судно, оно находилось бы внутри конвоя...

К голосу командира примешался звук выдвигаемого перископа. Сейчас уже безо всяких наушников слышны были винты кораблей конвоя. Голос командира продолжал:

— Прошел между двумя ведущими эскорта... Приближаюсь к ведущему третьей колонны... Сейчас я между второй и третьей колоннами... Торпедные аппараты товсь!.. Залп первым, вторым и третьим аппаратами — пли!

Побежали секунды.

— Слышу все торпеды, — доложил гидроакустик.

Сколько ж они будут идти, вечно что ли? Наконец раздался звук взрыва, эхом пробежавший по лодке. Командир стал описывать сцену:

— Торпеда попала точно в середину... Теперь левая рыбка угодила в судно за лайнером. Отлично! Второе судно поражено в корму. Дистанция около двух тысяч метров.

Послышался еще один глухой взрыв. — Третья, командир?

— Нет, — ответил командир, — это опять первое судно. Очевидно, котлы взорвались. У него сильный крен на правый борт. По центру сильные разрушения. Спасательные шлюпки не удается спустить. Погружается кормой. Длиной метров сто семьдесят. Примерно восемнадцать тысяч тонн. Второе судно, я бы сказал, — около семнадцати тысяч тонн. Корма в воде выше ватерлинии.

Больше времени для репортажа не оставалось, надо было сосредоточиться на следующей атаке. Сейчас лодка была в середине конвоя. Суда обменивались сигналами, валил дым из труб. На дистанции выстрела оказался танкер, и командир выстрелил, но цель отвернула, и торпеда прошла мимо. На оплакивание промаха времени не оставалось, потому что приближались два больших танкера из следующей колонны.

Опустить перископы и погрузиться на двадцать метров! Рокот винтов раздался над самой головой, затем начал стихать. Снова подвсплыть на перископную глубину. Какая жалость: остались лишь самые арьергардные суда. Но был еще шанс избежать обнаружения гидроакустическими средствами противника, пристроившись в кильватер к отставшим! Командир скомандовал:

— Полный вперед!

Шум моторов вырос до максимума.

— Зарядить торпедные аппараты!

Осторожно, лишь краткими мгновениями используя перископ, командир увидел, что эскорт собирается вокруг того места, где он выпустил первые торпеды. Они замедляли скорость, прослушивали глубину, потом подняли красный сигнальный флаг «Z» и начали бомбометание. Командир видел, как под грохот взрывов суда конвоя увеличивали скорость, а их команды надевали спасательные жилеты и занимали места у орудий. Два поврежденных судна держались на воде, но все больше и больше кренились. Через час после атаки гигантский лайнер задрал нос, накренился и ушел на дно. Через несколько минут за ним последовало и второе судно.

В носовом отсеке шла кипучая работа по заряжанию торпедных аппаратов. Койки были убраны, торпеды цепляли к лебедке, и мускулистые руки направляли торпеды в аппараты. Густо пахло смазкой. Сопровождаемые всяческими пожеланиями, торпеды скрывались в аппаратах. К вечеру, вновь всплыв на поверхность, лодка опять подошла ближе к конвою, а потом, словно на крыльях, стала описывать широкие круги вокруг него. Но, хотя командир ждал до темноты, в час ночи было всё-таки слишком светло, чтобы атаковать с надводного положения, а с другой стороны, было слишком темно, чтобы атаковать с подводного положения. Надо подождать луны.

При свете вышедшей луны командир погрузился для новой атаки. В перископ он мало что видел, потому что неправильное техобслуживание на базе сделало перископ негодным для ночной работы, но крупные, хоть и неверные, силуэты и шум винтов всё-таки были существенными наводчиками.

— Намерен атаковать ведущее судно третьей колонны, — произнес командир, думая вслух, чтобы команда знала о его намерениях. — Большой сухогруз, быть может восемь-десять тысяч.

Во тьме судно казалось движущейся горой, занимая две трети поля зрения. Торпеда уже шла к цели.

— ...Двадцать два, двадцать три, — вслух отсчитывал секунды в центральном посту боцман.

— Торпеда попала позади мостика, — сказал командир, и в этот момент грохот нового взрыва отдался в лодке.

Большое судно вздрогнуло, потеряло скорость и стало оседать на корму. В эфире зазвучали точки-тире, палубное освещение погасло, команда бросилась к шлюпкам. Из-за тонущего судна показались еще два — танкер и сухогруз.

— Первый торпедный аппарат — товсь! Пли!

Ничего не вышло, на сей раз промахнулись. И следующая торпеда прошла мимо. Но через восемь минут старпом писал под диктовку командира: «Пятая атака произведена по большому танкеру, у которого на мостике был замечен свет... Его скорость хода — шесть-восемь узлов. Поражен в носовую часть... Примерно девять тысяч тонн». И новая запись: «Через 22 минуты после первой атаки конвой рассеялся на большое расстояние. Эскорт старается собрать его, передавая команды сигнальными прожекторами».

Игра завершилась, пора было возвращаться в Киль. Команда ликовала.

— Сорок две тысячи потоплено, и это за восемь дней! — говорили в лодке. — Не стыдно будет показаться в Киле. Да еще одна торпеда осталась. По дороге домой и ей найдется дело.

И действительно нашлась. Через шесть дней после того, как они взяли курс на базу, в вахтенном журнале появилась запись:

«18.17. Увидел маленькую полоску на горизонте вроде мачты или перископа. В 18.19 погрузился и идентифицировал цель как подводную лодку, идущую прямо на нас курсом северо-запад. Похожа на британскую класса «Стерлет» («Стерлядь»)... 19.04. Сократил дистанцию на большом ходу и выпустил торпеду, попала в носовую часть. Очень сильный взрыв, цель затонула за несколько секунд. 19.06. Всплыл и осмотрел район, но смог обнаружить только одного спасшегося, которого взяли на борт в 19.10. В 19.08 большой пузырь показался на поверхности, практически никакого масла, но много деревянных обломков. Название подводной лодки — «Меч-рыба» («Spearfish»).{36} Спасшийся — матрос Пестер, Уильям Виктор».

В тот вечер все были тихи и задумчивы. С ними сидел матрос Пестер, единственный спасшийся из команды британской субмарины, такой же, как они, только военнопленный. А остальные погибли. Кто-то пытался сказать пару слов на английском — «good fellow, sorry» — «парень, прости». Высушили его одежду, накормили своей едой и шоколадом, даже разрешили пойти в боевую рубку покурить. Они уважали его молчание. Бедняга, думали они, это может случиться в любой момент. Кто знает, не их ли очередь следующая?