Кировоградский гвардейский
Сбитый с Днепра, отброшенный со своих оборонительных позиций на Ингульце, противник решил закрепиться в Кировограде — этой природной крепости — и на его окраинах и держаться тут любой ценой, зазимовать.
Так, на подступах к городу и в самом центре была создана прочная оборона: организована плотная система флангового и перекрестного огня, установлены многочисленные проволочные заграждения и минные поля. [94]
Еще в первые декабрьские дни 1943 года, когда гитлеровцы волнами контратаковали передовые части, выдвинувшиеся у Знаменки, Новой Праги, на дальние подступы к Кировограду, воздушная разведка доносила, что вокруг города широким фронтом идут окопные работы. Противник рассчитывал в короткий срок возвести оборонительную линию по реке Аджамке и ее притоку Серебрянке, прикрыть подступы к крупнейшему опорному пункту на правобережье в излучине Днепра. С этой целью фашисты выгоняли на земляные работы все местное население многих районов области, обрекая его на каторжный труд. Вскоре ряд крупных населенных пунктов — Субботцы, Аджамка, Клинцы превратились в мощные узлы сопротивления, опоясанные противотанковыми и противопехотными препятствиями — рогатками, «ежами», спиралями Бруно, создан своеобразный огневой щит, прикрывавший Кировоград с востока.
26 декабря 1943 года Ставка Верховного Главнокомандования поставила 2-му Украинскому фронту следующую задачу:
«...Прочно удерживая занимаемый рубеж на своем левом фланге, не позднее 5 января 1944 года возобновить наступление, нанося главный удар на Кировоград силами не менее четырех армий, из которых одна танковая. Ближайшая задача — разбить кировоградскую группировку противника и занять Кировоград, охватывая его с севера и юга. В дальнейшем овладеть районом Новоукраинка, Помошкая и наступать на Первомайск с целью выхода на Южный Буг, где и закрепиться. Одновременно нанести вспомогательный удар силами двух армий в общем направлении Шпола, ст. Христиновка» {16} .
В последние декабрьские дни потеплело. Пошли дожди, чередуясь с мокрыми снежными зарядами. На рассвете вставал густой холодный туман, в сумерки подмораживало, и на земле застывала ледяная кора.
На аэродромах особо доставалось техническому составу: авиаспециалисты то и дело скалывали лед с обшивки самолетов, постоянно держали их в боеготовности.
Несмотря на дождь, туманы, мороз, боевая работа не прекращалась. Перед операцией особо активизировалась воздушная разведка. [95] Крылатые следопыты не только изучали поле боя и тактическую глубину вражеской обороны, но и во избежание внезапных контрударов часто заглядывали в оперативную глубину.
Несомненно, полеты в таких условиях были сопряжены с большим риском. Но вышестоящее командование требовало все новых и новых сведений о противнике.
Так было и в тот день, о котором я поведу рассказ.
Когда утром у штабной землянки командира 800-го полка майора Павла Михайловича Шишкина, заменившего убывшего на лечение подполковника Митрофанова, остановился «виллис» генерала 5-й гвардейской армии А. С. Жадова, никто не удивился. Понимали: срочно нужны пехоте разведданные. Противник копил силы для контрудара. Особую тревогу вызывала ситуация, сложившаяся южнее населенного пункта Канеж.
Учитывая плохие погодные условия, решено было послать на задание опытного летчика младшего лейтенанта Бегельдинова.
Когда он вошел, генерал недоверчиво осмотрел его невысокую, щуплую фигуру, потом махнул рукой.
— Давайте хоть такого, — и развернул карту. — Вот смотрите: в десяти километрах за линией фронта тянется довольно глубокий овраг. Радом проходят две дороги, гравийные. По проселкам не проехать, а вот по этим дорогам гитлеровцы раскатывают. Взяли несколько «языков», но картины ясной нет. Задача понятна?
— Все ясно, товарищ генерал, хотя в тумане за два шага ничего не видно, — ответил Бегельдинов и ушел готовиться к полету.
Через несколько минут его «ил» вылетел.
«Да, это был полетик, — рассказывал мне Талгат, — Летел словно с завязанными глазами. У немцев, наверное, и в мыслях не было, что кто-то посмеет в такую погоду пожаловать к ним в «гости».
Бегельдинов решил пересечь линию фронта, углубиться во вражеский тыл километров на пятьдесят, а потом обратным курсом пройти в интересуемый квадрат,
Через десять минут полета самолет вышел из облачности, начал снижаться. Внизу отчетливо обозначилась дорога, на ней — машины, повозки... А вот и квадрат, указанный генералом. У оврага пусто. Но опытного разведчика на мякине не проведешь! Включив фотокамеры над оврагом, он набрал высоту и ринулся вдоль его оси. Полетели бомбы, сорвались с направляющих эрэсы. [96] Внизу вздрогнула земля, машину качнуло от мощных взрывов. Зашевелились немцы, бросились вверх по крутому склону балки. Хотел угостить их пулеметным огнем, но... поздно. Облачность поднялась метров на двести. Отчетливо обозначились движущиеся по дороге танки, мотопехота.
Руки Талгата легли на гашетки, и огненные струи потянулись к колонне. Пехота бросилась к обочинам, два танка запылали, вспыхнуло несколько машин. Вошел в облака, еще раз с включенными фотокамерами прочесал расползшуюся колонну, набрал высоту и взял курс на Александрию.
Пробивать облачность начал заранее — до линии фронта оставалось километра три. Неожиданно взгляд зацепился за копны сена. Аккуратные, выстроенные, как по шнурочку. Подвела немцев педантичность! Спикировал на одну из копешек, ударил по ней из пушек — она и взорвалась. Атаковал вторую, из-под нее, очертя голову, бросились несколько человек, похоже, танкистов. Тут и остальные «копны» не выдержали, стали расползаться. Сфотографировав эту картину, младший лейтенант повернул домой. При возвращении через линию фронта прошелся с огоньком по немецким траншеям.
Облачность опять стала густеть, прижимать к земле. Сел. Друзья чуть не вырвали Талгата из кабины, сзади бежал генерал в распахнутой шинели. Специалисты аэрофотослужбы забрали пленку, понесли проявлять. А Бегельдинов уже докладывал, давая генералу объяснения по каждой кажущейся мелочи.
По имеющимся у генерала Жадова предварительным данным, в балке у немцев находился склад с боеприпасами.
— Молодец, что накрыл его! — похвалил пилота генерал. — Колонну атаковал хорошо, а вот кто разрешил будоражить гитлеровцев в траншеях? Тут уж пахнет наказанием. Никакой дисциплины! — сурово сказал генерал, но веселые огоньки в его глазах свидетельствовали о другом. — Придется, товарищ Шишкин, наказать Бегельдинова. Как вы считаете? — обратился он к командиру полка.
Принесли плёнку. Алексей Семенович долго ее рассматривал, затем осторожно свернул и положил в планшет.
— Поздравляю вас, лейтенант...[97]
— Я младший, — поправил Талгат генерала.
— Не поправляйте старших, лейтенант. И к ордену Славы вас представим. Командир, передайте генералу Рязанову, что хлопцы у него — настоящие орлы. И уехал. Но слово свое генерал сдержал... Всем памятен случай, когда младший лейтенант Алексей Рогожин из 673-го полка обнаружил при разведке скопление эшелонов на станции Верховцево. Были там и товарные вагоны, и классные, и цистерны, и открытые платформы с какими-то мешками, ящиками, прочей кладью. Прорваться к объекту не удалось, не дали зенитки, а это первый признак, что там — важные грузы. Младший лейтенант поспешил домой. Его доклад пошел по инстанциям, и вскоре из штаба дивизии последовала команда — послать на доразведку в паре с Рогожиным кого-то из комэсков. Выбор пал на старшего лейтенанта Павла Алексеева.
По пути к самолетам Рогожин рассказал, как лучше подобраться к станции. Взлетели под прикрытием четырех «яков».
Вначале попробовали подойти к станции с ходу, но их сразу отогнали вражеские зенитчики ураганным огнем.
Увидев готовые к отправке эшелоны, «илы» отвернули в сторону и с тыла прорвались к объекту. Снаряды легли точно по цистернам, фотоаппараты зафиксировали момент их взрыва и вспыхнувший пожар. Горели вагоны, грузы.
При выходе из атаки в самолет Рогожина попало несколько зенитных снарядов, мотор затарахтел, тяга уменьшилась, из правых патрубков повалил дым. Машина начала терять высоту. Штурмовик каким-то чудом держался в воздухе, но упрямо шел вперед. Рогожин с ходу сел на аэродром и, как только машина прекратила бег, сразу же оказался в объятиях однополчан...
Как показали последующие вылеты, станция надолго вышла из строя. За проявленное мужество и воинскую доблесть Алексей Рогожин был награжден орденом Александра Невского, Павел Алексеев — орденом Красного Знамени.
Впоследствии оба летчика стали Героями Советского Союза.
В подобную ситуацию попал и однополчанин Рогожина старший лейтенант Г. Кришталенко. [98] Возвращаясь с разведки, он также получил повреждение и с трудом дотянул на подбитом самолете до расположения своих войск, сел на «брюхо» у опушки леса. К месту посадки срочно выехала группа авиаспециалистов.
Они подняли самолет на колеса и приступили к ремонту. За ночь штурмовик был восстановлен, заправлен всем необходимым. Но вот вопрос: как взлететь? Площадка небольшая и вся изрытая. Пришлось засыпать воронки, трамбовать землю.
— Буду взлетать, — сказал Кришталенко. — Полк готовится к напряженным боям, каждая машина на учете.
Посоветовавшись с товарищами — старшим техником звена В. Гнитием и механиком А. Денисовым, решил рискнуть — взлететь на форсаже. У колодок стали Гнитий и Денисов с ломами. Когда летчик дал газ, «ил» затрепетал, как живой, мотор взял высокую ноту. Но вот Кришталенко включил форсаж, и его помощники ломами одновременно выбили колодки из-под самолета. Тот рванулся с места и, пробежав десятки метров, оторвался от земли.
Это был случай, когда невозможное становится возможным. Возможным благодаря высокому мастерству таких асов, как коммунист Георгий Захарович Кришталенко, кавалер трех орденов Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды и двух орденов Отечественной войны...
Под стать ему был и ведущий разведгруппы лейтенант Ю. Балабин. Как свидетельствуют документы, командующий 7-й гвардейской армией генерал М. С. Шумилов своим приказом за образцовое выполнение сложных заданий наградил его наручными золотыми часами, отметив также высокое мастерство при ведении воздушной разведки летчиков-штурмовиков С. Володина, Н. Пушкина, В. Лыкова, А. Фаткулина.
...Когда синеватый зимний рассвет озарили красные ракеты — сигнал о наступлении — и оглушительный гром артиллерийской и авиационной подготовки потряс обледенелую землю, противник был ошеломлен: он не смог определить направление главного удара и сконцентрировать свои силы. Два острых наступательных клина вонзились в оборону врага, и к концу вторых суток фронт прорыва расширился до семидесяти километров, углубился на тридцать, как бы клещами охватив Кировоград. [99]
Условия для наступления наземных войск были довольно благоприятными. Сухая погода, слабый мороз, отсутствие снежных заносов — все это способствовало маневру и подвозу боеприпасов, горючего, продовольствия. Густая облачность и туманы, помогая пехоте, сдерживали действия авиации.
В марте наконец распогодилось. Небо очистилось, и целые полки нашей штурмовой и истребительной авиации принялись громить железнодорожные станции и аэродромы, оказывая поддержку наземным войскам. Напряжение было на пределе человеческих возможностей. Летчики и стрелки с утра до ночи не покидали кабины своих машин.
...Командованию 735-го полка было приказано нанести удар по станции Долинская, где, по предварительным данным разведки, гитлеровцы сосредоточили эшелоны с военной техникой и цистерны с горючим. Ведущий — командир полка С. Володин сформировал группу из шестнадцати экипажей. Прикрывали штурмовиков восемь «яков» во главе с капитаном В. Шевчуком.
В тот день в группе летел и Владимир Ермолаев. Отчаянный парень! Пересел он на штурмовик с истребителя, и потому имел свой особый почерк. Увидев двух «фоккеров», Ермолаев доложил ведущим штурмовиков и истребителей. Те приняли сообщение. Все шло хорошо. Над целью самолеты зашли на боевой курс, выпустили эрэсы, сбросили бомбы.
На земле забушевал огонь...
Штурмовики продолжали атаковать объект. Натужно ревели моторы, длинные языки пламени плясали на стволах пушек и пулеметов. О «фоккерах» Ермолаев забыл в пылу боя. Вспомнил при выходе из пикирования, когда услышал какой-то треск и машина задрожала. Мельком увидел, как из-под крыла метнулся вражеский истребитель. Выходит, «яки» прозевали атаку гитлеровцев? Воздушный стрелок молчал. С трудом Ермолаев взял курс на свой аэродром. На душе стало светлее, когда увидел два своих истребителя. В кабине одного узнал Евгения Меншутина, с которым служил в запасном полку. Тот что-то кричал, жестикулировал, но Ермолаев его не понял.
Так и тянул на свой аэродром. С ходу зашел на посадку, подрулил к месту стоянки: Хотел открыть фонарь, но тот — ни с места. [100] Механики суетятся, помогают, ничего сделать не могут. Наконец ломом открыли кабину. Ермолаев выскочил из нее и бросился к стрелку сержанту В. Корчагину. Раненый морщился от боли, постанывал. Меховый комбинезон стрелка сзади весь был иссечен осколками. Подошла машина и увезла Корчагина в санчасть.
Когда Ермолаев обошел свой «ильюшин», то ахнул — в сквозную пробоину беспрепятственно залез мастер по вооружению. Выходит, и на этот раз судьба была благосклонной.
Сколько их, таких вылетов, было у Владимира Ивановича Ермолаева, Героя Советского Союза?! Думается, немало.
Успех сопутствовал и группе, которую повел капитан А. Девятьяров. Обнаружив железнодорожный состав под парами, следовавший, по всему, в сторону Николаева, штурмовики пустили под откос все его 70 вагонов.
Гитлеровцы, стараясь сдержать натиск советских войск, активизировали действия своей авиации. С кировоградского аэродрома поднимались в воздух сотни «юнкерсов», обычно в сопровождении «мессершмиттов».
Любой ценой нужно было парализовать эти точки, не дать возможности подниматься в воздух крестатой саранче.
Командир корпуса В. Г. Рязанов, находясь на армейском КП генерала И. М. Манагарова, приказал майору Д. Рымшину полком нанести удар по близлежащему активнодействующему аэродрому. Предварительно летчики изучили характер местности, подходы к объекту, по фотоснимкам — размещение самолетов, зенитных средств, ангаров.
На рассвете «илы» поднялись в воздух. К цели шли двумя группами на предельно малой высоте. Младший лейтенант В. Андрианов летел во второй группе. Несмотря на зенитный огонь, полк благополучно вышел на контрольный ориентир вблизи цели и, набрав высоту метров четыреста, выполнил команду «Все вдруг». Перед штурмовиками открылось широкое летное поле. Два «Фокке-Вульф-190» выруливали на взлетную полосу. По сигналу майора Д. Рымшина две пары обрушились на истребителей и зенитную батарею. Остальные с ходу сбросили бомбы на стоянки, взлетную полосу и аэродромные постройки. Раздались взрывы, поплыли черные клубы дыма. [101] Выполнив еще два захода на цель, штурмовики легли на обратный курс. Внизу, на земле, горели 12 бомбардировщиков.
Понятно, что не обошлось без воздушного боя. Истребители прикрытия сбили еще три вражеских самолета.
...Еще в боях на Калининском фронте сержант Бегельдинов видел варварское изобретение фашистов — специальный плуг, который выводил из строя железнодорожное полотно: ломал пополам шпалы, а рельсы, упираясь в покатые «щеки» агрегата, изгибались и лопались. За какой-то час он мог вывести из строя двенадцать-пятнадцать километров пути. Именно такой «плуг» и орудовал между Малой Виской и Первомайском.
Вот что рассказал мне Т. Я. Бегельдинов. Его вызвал на КП командир полка майор П. Шишкин и приказал любой ценой уничтожить разрушительное устройство.
Приведу его рассказ дословно.
«Пролетая не раз над этими местами, я видел стальные нити рельсов. И вдруг — их нет. Не было и паровоза с «плугом». Получив приказ комполка, не раз пытался обнаружить злодеев, но тщетно. И тут нам на помощь пришла наземная разведка.
С воздушным стрелком сержантом Алексеем Грачевым мы находились на КП аэродрома в боевой готовности, когда поступили сведения о том, что «наш» паровоз орудует у Малой Виски. Лечу туда, вижу: варварская работа налицо, а самого путеразрушителя и след простыл.
И так день за днем. Начинаю нервничать — командование не дает покоя, требует немедленного уничтожения вредителей. Ведь за эти дни они причинили столько вреда, что потом потребуются недели для восстановления путей, а кроме того, понадобятся материалы, затраты труда сотен солдат и офицеров инженерных войск. Мало того, разрушения повлекут задержку в доставке грузов наступающим войскам.
Помню, о путеразрушителе не было никаких сведений, я вновь вылетел на разведку. Собрал данные о позициях немцев, сфотографировал расположение артиллерийских батарей, врытые в землю танки. Лечу на свой аэродром.
Неожиданно замечаю внизу странную тень. Именно тень. В лучах заходящего солнца движется что-то непонятно большое, уродливое. [102] Резко снижаюсь и тут только понимаю, почему бесплодной была моя «охота». Сверху на паровозе смонтирована площадка-макет, на ней — снег, комья земли, кусты.
Я даже вскрикнул от радости. Ну, теперь ты от меня не уйдешь! Захожу сбоку, беру макет в прицел, атакую. Машинист резко дает ход — и снаряды идут мимо цели. Атакую вновь. Видно, снаряд попал в котел, потому что облако пара вдруг поднялось метров на двадцать...»
Подобная встреча с паровозом-»плугом», режущим шпалы, произошла и в районе Подвысокое, где разведку вели летчики лейтенант Е. Алехнович и младший лейтенант И. Драченко. Тот самый, который попал под Мерефой в зону сильного зенитного огня и был подбит.
В бессознательном состоянии он оказался в плену, вскоре с группой товарищей бежал из полтавского лагеря. После излечения в Москве возвратился в полк с глазным протезом, но добился разрешения летать.
Так вот, на полотне дороги штурмовики заметили паровоз с двумя платформами, на которых стояли зенитные пушки. Присмотревшись, поняли, что это путеразрушитель. Атака «ильюшиных» — и огненные струи эрэсов уперлись в локомотив, пушечные снаряды накрыли зенитчиков на платформе. Паровоз-вредитель попятился назад и сошел с рельсов, так как полотно с хвоста было разрушено...
На войне счастье побед редко бывает безоблачным. На этот раз беда подстерегла комэска старшего лейтенанта А. Карпова. Он вел свою группу штурмовиков в район села Совшевка, здесь немцы сконцентрировали большое количество техники. Сюда же, по сведению разведки, прибыло и несколько частей моторизованной пехоты.
Группа Карпова была сравнительно небольшая. Стояла прескверная погода: над землей плыли плотные космы тумана, при этом все внизу кажется расплывчатым, смазанным.
При подходе к намеченному квадрату штурмовики натолкнулись на массированный зенитный огонь Небо буквально рвали зеленые и желтые трассы тяжелых установок и «эрликонов». Несмотря на это, группа подожгла несколько танков, разогнала по укрытиям пехоту противника. Но гитлеровские зенитчики не унимались: то справа, то слева вспыхивали шапки разрывов сотни снарядов буравили небо. [103] Один из них таки попал в машину ведущего. «Ил», по сути дела, стал неуправляемым. Он шел какими-то зигзагами, терял высоту. С каждым метром падения все отчетливей приближалась земля: черно-серая, покрытая оспинами воронок, очагами пожаров.
Когда самолет ударился фюзеляжем об землю, первым пришел в сознание воздушный стрелок сержант Б. Бурлак. Он с трудом освободился от лямок парашюта, вылез из кабины. Выбрался на плоскость и Карпов, но сразу с нее упал. Стрелок бросился к командиру, приподнял его голову; из рваной раны на шее хлестала кровь. Помочь раненому Карпову так и не смог — на него навалились немцы, куда-то поволокли.
Позже узнал, что подбитая машина упала вблизи станции Куцевка, недалеко от Кировограда, где еще хозяйничали оккупанты. По-видимому, Карпов погиб после пыток в полевой жандармерии...
В одном из сараев Бурлака раздели. Потом конвоиры увезли его в полевую жандармерию. Здесь Бурлак встретил раненого лейтенанта В. Бушуева из своего полка. Еле узнал: из ран сочилась кровь, лицо и руки в волдырях от ожогов, — видно, выбросился из горящей машины.
В жандармерии их продержали недолго. На следующий день отправили в уманский лагерь.
Впоследствии сержант Бурлак рассказывал, как гитлеровцы и их прихвостни старались растоптать в узниках все человеческое, переманивали на свою сторону всяческими посулами. Но те, кто находился за решетками и колючей проволокой, боролись до конца, использовали любую возможность, чтобы вырваться на волю.
Бурлаку удалось достать немецкую шинель, и однажды ночью он бежал. После нескольких дней скитаний попал к партизанам.
Воевал, но сердце все-таки рвалось в небо. С разрешения партизанского командования вернулся в освобожденную от фашистов Умань. Здесь встретил бежавшего из плена лейтенанта Бушуева. В Умани «наземники» связались с авиаторами, и через несколько дней на Ли-2 Бурлак и Бушуев прибыли в родной полк. Здесь они узнали, что однополчане посчитали их погибшими и из штаба родным были отправлены похоронки.
Но судьба распорядилась иначе. И снова они в боевой семье. [104] Сержант Владимир Бурлак был назначен в свою прежнюю 3-ю эскадрилью, которой командовал Георгий Васильевич Клёцкин. С ним Бурлак совершил более 140 боевых вылетов и воевал до самой победы. Но возвратимся к кировоградским событиям. В ходе наступления советских войск гитлеровцы оставили Плавни, Червоный Яр, Аджамку. К исходу третьего дня борьбы фронт прорыва расширился до ста километров. На оперативных картах острые клинья нашего наступления, будто выброшенные вперед, охватили Кировоград с северо — и юго-запада.
Ощутимый урон противнику нанесли штурмовики корпуса у разъезда Лелековка, где замыкалось кольцо окружения и разместились складские помещения. Все запасы на складах, а также эшелон с военной техникой — танками и арторудиями — были уничтожены.
Здесь же эскадрильи штурмовиков под командованием капитана Г. Красоты и старшего лейтенанта Г. Александрова буквально разметали танковую и автомобильную колонны противника.
Прибывший после занятия нашими войсками этого района начальник штаба 5-й гвардейской армии генерал-майор Н. И. Лямин в очередном донесении командующему фронтом сообщил: штурмовики сожгли 52 танка, 400 автомашин, 5 самоходных пушек {17} .
Гитлеровцы уже бежали из Кировограда, Но и напоследок они творили гнусные злодеяния. Возвращаясь с заданий, летчики радировали командованию, что видят колонны машин. «На площадях города согнаны огромные толпы населения, людей погружают в машины и увозят на запад». Авиаторы срочно обратились к танкистам и пехотинцам, чтобы те воспрепятствовали этому черному делу. Лишь разрозненным группам гитлеровцев удалось выскользнуть из кольца окружения...
Собираясь вместе, ветераны вспоминают о том, сколько различных встреч случалось на их фронтовых дорогах. Приведу один из таких рассказов. Как-то, когда летчики 800-го полка Ю. Гусев и Г. Фроленко вылетели на штурмовку вражеской колонны, к штурману полка капитану М. Степанову дежурный подвел пожилого пехотинца с автоматом и нехитрым походным скарбом за плечами. [105]
— Кого ищешь, батя? — спросил солдата капитан.
— Сынок Юрий у меня в авиации служит. Может, слышали фамилию — Гусев?
— Да, есть, есть такой летчик! Геройский парень, три ордена получил. Только сейчас он на задании, расчищает дорогу пехоте.
Пожилой боец от этих слов будто окаменел, не мог сдвинуться с места. Потом сокрушенно махнул рукой, прошептал сдавленно:
— Какая досада! Сын рядом, а увидеть его не смогу. Времени нет, своих надо догонять...
Степанов знал, каким счастьем было встретить родного человека на неоглядных дорогах войны.
Он не мог задержать отца Гусева, но когда Юрий посадил самолет, поспешил к летчику, рассказал все и дал машину.
— Догоняй отца. Да надень боевые ордена. Пусть порадуется.
Помчалась полуторка по проселочной дороге. В соседней деревне отец и сын встретились...
Счастье встречи с близким человеком — матерью — выпало и младшему лейтенанту М. Белану. С начала войны он не имел весточки — цел ли их дом в Кировограде, жива ли мать...
К вечеру жизнь на аэродроме стала понемногу затихать, экипажи возвратились с боевых вылетов. Михаил подошел к командиру эскадрильи с просьбой разрешить ему навестить родных. Тот разрешил отлучиться до семи утра и наказал, чтобы был летчик внимательным и осторожным. Город освобожден недавно, весь в развалинах — все может быть...
Кировоград показался Белану вымершим: темень, руины, на улицах ни души. Дорога была неблизкой. Около полуночи, наконец, добрался. Вот его дом! Целый! Кто же там теперь? Вошел. За столом сидела его мать — седая, постаревшая вдруг женщина. Она повернулась к нему, и у нее затряслись руки. Попыталась встать, но не смогла. Истомилось, изболелось материнское сердце в безвестности, но верило, что жив, кровинушка.
Миша бросился к матери: «Родная моя! Ты жива!» А мать зашептала, обнимая его: «Сынок, сынок...»
Недолгой была их радость. К утру Михаил вернулся на аэродром, а через два месяца летчик Белан пал смертью храбрых, выполняя боевое задание...[106]
Нечеловеческое напряжение в период наступления сменил кратковременный отдых. Авиаторы обживали свои аэродромы, получали новую матчасть и ремонтировали старую, пополняли боезапасы, горючее, продовольствие. Здесь и застала их радостная весть, которая сразу же облетела весь личный состав — 1-й штурмовой корпус был отмечен в приказе Верховного Главнокомандующего и с 8 января 1944 года получил почетное наименование «Кировоградский».
По традиции в полках корпуса прошли митинги, чествование тех, кто внес наибольший вклад в освобождение еще одного украинского города от немецко-фашистских захватчиков.
Форсировав Днепр и сокрушив пресловутый Восточный вал, войска 1-го и 2-го Украинских фронтов к середине января продвинулись далеко на запад, но между флангами, в районе Канева, все еще оставалась крупная вражеская группировка.
Гитлеровское командование решило любой ценой удержать корсунь-шевченковский выступ и не дать возможности двум фронтам сомкнуть свои смежные фланги, воспрепятствовать продвижению советских войск к Южному Бугу. Поэтому Ставкой Верховного Главнокомандования было принято решение: окружить и уничтожить группировку врага в звенигородско-мироновском выступе путем смыкания левофланговых частей двух фронтов в районе Шполы, чем создать возможность для развития наступления и выхода советских войск на Южный Буг.
Зима 1943/44 года выдалась снежной, но теплой. Вьюги то и дело сменялись дождями. Грунтовые дороги то размокали, то покрывались льдом. Аэродромы часто выходили из строя, и только со старых довоенных летных полей, имевших бетонное покрытие, можно было подняться в воздух.
К концу января погода стала улучшаться. Боевая работа началась с воздушной разведки.
Попытка противника перегруппировать части для контрудара не прошла незамеченной: разведчики корпуса капитан Д. Нестеренко и старший лейтенант Б. Лопатин уже в первые вылеты засекли сосредоточение крупных сил танков и пехоты у Новомиргорода, Лебедина, Толмача и Вязовки. Контрудары гитлеровцев — а это было не трудно определить — нацеливались под основание левого и правого флангов, наступавших на Шполу войск 2-го Украинского фронта. [107] Требовалось принять срочные меры, чтобы остановить противника, сорвать его коварные замыслы.
Тогда для нанесения удара по врагу поднялись в воздух экипажи штурмовиков капитана Д. Нестеренко и старшего лейтенанта Б. Лопатина. После двадцатиминутной штурмовки их сменили над полем бон группы старших лейтенантов Г. Александрова и М. Одинцова, тех, в свою очередь, — летчики ведущих групп младшего лейтенанта И. Джинчарадзе и лейтенанта Т. Бегельдинова. Так продолжалось в течение всего дня...
Войска фронтов, в частности их танковые силы, почти одновременно вышли к Звенигородке — и сомкнулось бронированное кольцо. Так было положено начало окружению корсунь-шевченковской группировки противника. Спустя много лет я обратился к военным архивам. Перебирал пожелтевшие листки документов, и передо мной вставали такие зримые картины.
Группа разведчиков держит курс на Шполу. Впереди на головной машине капитан Г. Красота со своим воздушным стрелком сержантом И. Иконниковым.
Я будто видел однообразие серой, изжеванной траками земли, пепелища мертвых сел, тусклый блеск воды в морщинах балок, утомляющий зрение. Но нужно быть начеку!
Гитлеровцы подтягивали резервы, создавали танковые клинья. А вот и то, что нужно, — танковая колонна ползет к Шполе. Стремительная атака, сброс «фугасок», ПТАБов, пушечные очереди — и «викинги» попадают в кольцо огня. В свой следующий вылет капитан Красота вместе с лейтенантом Михайличенко обнаружили новую колонну — 70 вражеских танков, выдвигавшихся на Шполу с юга. Мастерский удар приходится по голове бронированной армады — и ее движение стопорится...
Погода то и дело капризничает: то сеет мелкий дождь, и тогда все вязнет в жирном черноземе, то проносятся снежные заряды. Тут уж командиру приходится поломать голову, кого же послать на задание. Красоту? Он уже с ног валится... Можно Минина, Ярлыкова, Блинова, Гулькина, Петрова...
На построении майор Рымшин, объяснив обстановку, вызвал добровольцев. Все экипажи сделали два шага вперед.
Командир полка подумал и объявил: [108]
— Ведущим пойдет лейтенант Иван Михайличенко. Ведомого он выберет сам...
В напарники Иван выбрал молодого, но надежного летчика — Отара Чечелашвили, с которым не раз летал на «свободную охоту». Понимали они друг друга с полуслова.
А партизанский разведчик время от времени радировал в штаб фронта: «На станции Смела скопление эшелонов с боевой техникой... Нужны штурмовики... Срочно нужны...»
Подготовка к вылету началась с прокладки маршрута. Если раньше на Смелу ходили через Черкассы, то теперь Михайличенко предложил лететь в обход, при этом большая часть трассы пройдет над лесом.
— Здесь нет зениток, — согласился Чечелашвили, — и можно будет подойти к цели скрытно.
Взлетели около полудня. До линии боевого соприкосновения шли на бреющем: плотные облака мешали подняться выше. К счастью, дождь со снегом прекратился, видимость значительно улучшилась.
На подходе к городу и станции, километра за три, заметили паровозные дымы. Сбросили бомбы, сделали несколько залпов эрэсами. Клубы белого дыма, змейки огня, бегущие по крышам вагонов, свидетельствовали о точном попадании.
«Илы» вошли в облака. Поразительно, но гитлеровские зенитчики почему-то молчали. Они, очевидно, не могли предположить, что в такую погоду кто-то решится их потревожить.
Второй вылет командир назначил после обеда. Маршрут решили не менять. И за это жестоко поплатились. Именно в лесу с земли потянулись трассы «эрликонов», и ведущий увидел вокруг своей машины зловещие шапки разрывов. И тут же почувствовал удар спереди и снизу. Взглянул на приборы — резко упало давление масла в моторе. Он стал глохнуть, а при подходе к Днепру и совсем остановился.
Перед Михайличенко прямо по курсу лежала вытянутая поляна. Это была старая вырубка, сплошь покрытая пнями. Выбора в такой ситуации не было — нужно садиться.
Раздался треск, штурмовик несколько раз подбросило, привязные ремни у летчика лопнули...[109]
Сколько длилось забытье, Иван не помнил. Когда пришел в себя, как сквозь кисею увидел ползущих по полю людей в маскхалатах.
Потянулся к пистолету, но тут же услышал: «Мы свои, братки! Быстрее вылазьте из кабин, а то немец сейчас ударит из минометов. Он эту поляну хорошо пристрелял».
Едва летчик и воздушный стрелок выпрыгнули из самолета, как рядом шлепнулась первая мина, потом посыпались одна за другой. «Ильюшин» вспыхнул...
Нелегкое испытание выпало в эти дни и экипажу лейтенанта И. Кузнецова. Туманным январским вечером его звено возвращалось из разведывательного полета. Густая, непроницаемая облачность не давала самолетам возможности подняться на достойную высоту, и они шли на бреющем. Кузнецов почувствовал толчок, «ил» сильно тряхнуло, и мотор изменил свой «тембр».
— Прыгай! Иду на вынужденную! — крикнул он воздушному стрелку сержанту В. Мужинскому, но тот дал понять, что командира не бросит.
Штурмовик резко пошел на снижение. Внизу промелькнуло какое-то село. Приближался перелесок. Через мгновение машина, снеся снежный сугроб, замерла, окутанная белой тучей. Летчик и стрелок выскочили из кабин, хотели кинуться к лесочку, но, словно из-под земли, перед ними выросли немецкие автоматчики.
— Рус, плен! — заплясали гитлеровцы, как дикари, вокруг связанных по рукам и ногам летчиков. Содрав с пленных одежду, обувь, они погнали их в деревушку и заперли в сарай.
Какое-то время часовой ходил взад-вперед, вдоль сарая, подпрыгивая от холода. Затем исчез в хате, из которой доносились звуки губной гармошки и пьяные голоса оккупантов.
Позже Кузнецов рассказал боевым побратимам, как он забрался на чердак, полазил в темноте, нашарил какое-то тряпье, куски старой брезентовой попоны, обрывки бечевки... Находка помогла им «одеться», обернуть ноги брезентом. Выждав, когда солдаты угомонятся, пленники железным шкворнем приподняли перекладину, запиравшую сарай, и выскользнули наружу.
Сутки пробирались лейтенант Кузнецов и сержант Мужинский к своим. Обмороженные, голодные, выбившиеся из сил прибыли они в часть. [110]
Через несколько дней командир полка майор Володин слетал на розыски пропавшей машины. Нашел. Отступая, фашисты облили поврежденный самолет бензином и подожгли. Нашел Володин и подворье, сарай, где томились пленные. Хозяйка, пожилая колхозница, рассказала следующее. Услыхав от немцев, что в сарае заперты два советских летчика, она выставила на стол все свои запасы, выпросила у соседей самогонки и до бесчувствия напоила немецких вояк. Утром, обнаружив, что сарай пуст, а пленных и след простыл, гитлеровцы избили часового, который, благодаря сообразительности хозяйки, тоже оказался мертвецки пьян...
Выбывшего из строя лейтенанта И. Михайличенко заменил капитан Г. Красота. Его эскадрилья и девятка «ильюшиных» майора Г. Чернецова часа два держали гитлеровцев под штурмовым огнем у балки со странным названием Злодейка. Когда после боя этот район посетил с несколькими штабными работниками генерал П. А. Ротмистров, они насчитали пятьдесят сгоревших бронемашин, большинство из которых были «фердинанды». Потери в живой силе составили убитыми свыше четырехсот гитлеровских солдат и офицеров.
4 февраля обострилась обстановка в районе Крымки, на участке войск 53-й армии. В архивах в Подольске я разыскал тревожную радиограмму, адресованную генералу В. Г. Рязанову начальником штаба этой армии:
«Бейте танки и бронетранспортеры в районе Соболенка, Толмач — это войска противника. Артиллерию не трогать — она наша» {18} .
Процитирую вторую радиограмму из штаба 53-й армии:
«Радостно бьется сердце, наблюдая отличную работу нашей авиации. Меткими массированными ударами штурмовиков вместе с артиллерией наступление противника остановлено» {19} [111]
...Февраль, как и его предшественник январь, не скупился ни на снегопады и метели, ни на мглистые туманы и холодные дожди.
Несмотря на капризы природы, авиаторы все время были в работе: где не могли вылететь большие группы самолетов, там поднимались пары, четверки, вели разведку, ходили на «свободную охоту».
Когда по данным разведки стало известно, что в юго-западном направлении на Новомиргород идет танковая колонна с пехотой на автомашинах, в воздух с аэродрома Николаевка поднялись шесть «илов» 667-го авиаполка.
Погода стояла довольно сложная: десятибалльная облачность, ограниченная видимость по горизонту. Под крылом в серой мгле с трудом просматривалась покалеченная, опустошенная, разграбленная земля. Кое-где полыхало зарево горящих деревень. А между ними маячили у брошенных окопов и траншей, на буграх и в канавах разбитые немецкие танки и пушки, автомашины и повозки, штабеля снарядов...
Не успела штурмовая группа отойти от аэродрома километров на десять, как ведущий заметил на поле шесть «тигров». Они вели пушечный огонь по пехотинцам и упрямо ползли в направлении Николаевки, где размещался штаб дивизии генерала Ф. А. Агальцова и авиаполк истребителей.
Точечные цели при плохой видимости, да еще в движении, бить весьма трудно, но подчиненные штурмана капитана А. Компанийца умели разить противника по-снайперски.
Первая же атака принесла удачу; задымил один танк, остановился с перебитой гусеницей второй, заплясал огонь на броне еще двух «тигров». Два уцелевших танка развернулись назад, начали петлять по полю. Штурмовики их обстреляли из пушек...
Как и на Курской дуге, здесь, под Корсунем-Шевченковским, крепли крылья молодых пилотов.
Ушли на первое задание летчики 800-го полка М. Махотин, М. Смирнов, А. Карпенко, М. Коптев... [112] Все они были молодыми и малоопытными, но какой отвагой горели их сердца!
Шестерку «илов» ведет штурман эскадрильи П. Горбачев. Справа, в звене лейтенанта А. Веселова, — самолет лейтенанта М. Коптева. Объект штурмовки — станция Долинская, затем курс на Шевченково — крупный железнодорожный узел, который гитлеровцы держали под особым контролем.
Зенитки ударили внезапно, кучно. Небо покрылось грязными кляксами снарядных разрывов. От прямого попадания машина командира звена А. Веселова буквально развалилась в воздухе. Один из разрывов повредил хвостовую часть штурмовика Коптева. Самолет, как норовистый конь, начал задирать нос, но Михаил сумел справиться с управлением и сделал еще два захода. Станция выглядела так, словно на нее вылили огненную лаву.
При отходе от цели Михаил отстал от группы, и зенитчики весь огонь перенесли на поврежденную машину. С третьего захода, с трудом, но штурмовик все же сел, и Коптев зарулил его на стоянку.
К израненному самолету поспешил штурман полка капитан М. Степанов. Осмотрев побитые, деформированные рули глубины и поворотов, сокрушенно покачал головой:
— Кто же тебя, Миша, заставлял на такой машине идти в повторные атаки?
— Командир звена.
— Но он же...
— Да, Веселов погиб, — ответил тогда Коптев, — но мы, живые, теперь должны воевать и за него...
В следующем вылете лейтенанту М. Коптеву и его ведомому младшему лейтенанту Г. Журавлеву пришлось познакомиться с истребителями противника. «Мессершмитт» подкрался сзади и умело зашел снизу в хвост ведущему.
Воздушный стрелок сержант Н. Слепов растерялся: вражеский самолет оказался в мертвой зоне. И тогда командир группы отдал приказ бить через стабилизатор.
Фашист отвалил, оставив за собой дымный след...
Начало февраля 1944 года запомнилось воздушным бойцам корпуса не только тяжелыми, кровопролитными боями. [113] Радость и ликование всего личного состава вызвал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении большой группе летчиков-штурмовиков и истребителей звания Героя Советского Союза. Высокой награды Родины удостоились авиаторы Г. П. Александров, М. П. Одинцов, Г. Т. Красота, Д. А. Нестеренко, Я. К. Минин, И. Т. Гулькин, И. К. Джинчарадзе, Н. В. Буряк, С. А. Карнач, Н. К. Шутт, П. А. Матиенко, Л. С. Бутко.
В течение первой недели противник настойчиво вел танковые атаки с внешнего фронта, но на его пути неизменно вставал барьер мощного артиллерийского и танкового огня, штурмовая и истребительная авиация долбила гитлеровцев с воздуха.
И все же немецко-фашистское командование не оставляло попыток по выручке окруженной группировки.
Приведу телеграмму Гитлера генералу Штеммерману в эти дни:
«Можете положиться на меня, как на каменную стену. Вы будете освобождены из котла, а пока держитесь до последнего патрона». {20}
По приказу ставки вермахта снабжение окруженных войск боеприпасами, продовольствием, горючим, медикаментами осуществлялось через «воздушный мост». Однако и советская авиация и зенитчики почти полностью сорвали этот план.
Так, группа из восьми штурмовиков, ведомая капитаном Г. Красотой, с двух заходов сожгла на посадочной площадке у Городища 7 транспортных самолетов и до 60 автомашин с грузами. Экипажи, возглавляемые старшим лейтенантом В. Веревкиным, на посадочной площадке у отметки 174,5 подстерегли разгружавшиеся пять Ю-52 и на месте их уничтожили. Эскадрилья «ильюшиных» под командованием капитана Б. Лопатина на взлетной полосе у Корсуня-Шевченковского с первой же атаки вывела из строя четыре транспортника. Вражеские машины были превращены в металлолом, но за этими цифрами следовало видеть и то, сколько тонн грузов, а главное, боеприпасов, не получили окруженцы. [114]
В эти дни увидеть, найти генерала В. Г. Рязанова было весьма трудно. И не потому, что плохо работала связь. Василий Георгиевич находился то в танковой дивизии, то срочно переезжал к пехотинцам, управляя боевыми действиями штурмовиков. Здесь, на передовых позициях, и застала его радостная весть: 1-й штурмовой авиакорпус 5 февраля 1944 года был преобразован в гвардейский.
Генерал С. К. Горюнов сердечно поздравил командира корпуса с этим событием, высказал теплые пожелания Василию Георгиевичу Рязанову и всему личному составу. К этим пожеланиям присоединились и командующие других родов войск. Приведу текст одного из таких приветствий.
«Товарищам Горюнову С. К. и Рязанову В. Г.От всей души поздравляю Вас и Ваших славных соколов с преобразованием штурмового корпуса в гвардейский. В наступательных боях 1943–1944 гг. под Белгородом, Харьковом, Пятихатками, Кировоградом сложилось боевое взаимодействие и фронтовая дружба гордых соколов нашей Родины и танкистов. Благодарю за большую помощь, оказанную Вашими частями танкистам в выполнении боевых приказов. Желаю боевых успехов во славу советской гвардии!
П.А Ротмистров» {21} .
Продолжавшиеся бои носили ожесточенный характер, противник отбивался яростно и упорно, но ему не удавалось разжать роковое кольцо. Выхода из западни не было. Блокированная группировка была обречена.
Советское командование, стремясь избежать ненужного кровопролития, сделало гуманный шаг и предъявило окруженным ультиматум, но фашистское командование его отклонило. [115]
Не радовала и погода: все вокруг буквально тонуло в ледяной грязи, над полями носились массы мокрого снега вперемешку с дождем. Взлетать с грунтовых аэродромов приходилось, как тогда говорили авиаторы, «с плеч» технического состава. Авиаспециалисты брались за плоскости, приподнимали и раскачивали самолет, а пилот давал полный газ и начинал разбег.
Поистине титаническую работу выполняли техники, механики, мотористы, оружейники Е. Агалаков, И. Ефимов, В. Самсонов, А. Трусов, Н. Цигикало, Г. Цыбуля, В. Климов, А. Ксенофонтов, И. Лузгин, Н. Кульшан, Н. Качур, Д. Беседин, В. Миронов, А. Горбатов...
Часто, приближаясь к, внешнему обводу окруженных войск противника, летчики видели группы идущих людей. Цепочки их тянулись через залитые водой тропинки, напрямик через пашню, холмы. У каждого за плечами котомки (в них были патроны). И так — километр за километром, до самых огневых позиций!
Целыми селами выходили местные жители вытаскивать увязшие в липкую грязь по самые оси машины, засыпали битыми камнями, золой, песком глубокие колдобины, устилали хворостом и ветками колеи дорог. Особенно потрудились для армии жители сел Крымки, Искреннее, Водяное, Скрипчинцы, Комаровка, по землям которых и проходил передний край, клокочущий огнем и свинцом.
Генерал Штеммерман, спешно создав ударную группировку, с отчаянием обреченного, не считаясь с потерями, бросился в бой, пытаясь прорваться в направлении Шендеровка, Комаровка. Двенадцать километров разделяли окруженных гитлеровцев и войска генералов Хубе и Крейзенга, наступающих на внешнем фронте.
Срочные меры, предпринятые нашим командованием, сорвали замысел противника. Его по-прежнему дробили в котле, отбивали и многочисленные атаки на внешнем фронте.
По решению командарма С. К. Горюнова на борьбу с вражескими танками и пехотой были брошены восемьдесят групп штурмовиков корпуса. Совместно с танкистами генерала П. А. Ротмистрова и артиллеристами генерала Н. С. Фомина за три дня боевых действий немцы потеряли в этом районе 113 «тигров», из которых 52 были сожжены летчиками-штурмовиками. [116] Кроме того, они уничтожили 900 автомашин с грузами и живой силой. {22}
Загнанные в ограниченный район Шендеровки находившиеся в котле вражеские войска все еще не сдавались и, по данным воздушной разведки, готовились сделать последний рывок из кольца.
Генерал Штеммерман выстроил войска в три огромные колонны, чтобы пробиться к Лысянке. Ими предусматривалось смять наши заслоны, пробить в кольце брешь.
Разыгравшаяся пурга, казалось, способствовала успеху. Но он не был достигнут!
«Поход отчаяния», как называли пленные гитлеровцы это шествие, окончился полнейшим крахом. Шквальный огонь с фронта и флангов буквально косил гитлеровцев, как траву, несмотря на отчаянное их сопротивление. Около часа гремела артиллерия, в воздухе носились штурмовики. В условиях разбушевавшейся непогоды их появление казалось совершенно невозможным. И тем не менее они наносили удар за ударом...
Корсуиь-Шевченковская операция закончилась полным разгромом и пленением врага.
Когда по трассе Киев — Корсунь-Шевченковский вы подъезжаете к городу, вряд ли не заметите обелиск, на котором начертано золотыми буквами: «Корсунь-Шевченкоеская битва, 1944. 5-й воздушной армии 2-го Украинского фронта». Это — достойная память героям, павшим и живым.
Герои... Мы часто говорим об их мужестве, храбрости, отваге. А ведь они — обыкновенные люди, и ничто человеческое им не чуждо. Как и все, доблестно сражаясь, они радовались победам, оплакивали погибших, Думали о доме, тревожились о своих семьях...
Работая бок о бок с генералом Рязановым, я видел, что он все время проводит на передовой, личные вопросы, казалось, были отброшены им на самый задний план. Но так только казалось.
Мало кому известно, что Василий Георгиевич каждую свободную минуту отдавал своему сыну Георгию — Горику, как ласково называл он его, — писал ему письма, в которых заключен большой педагогический смысл.
Вот только одно из них. [117]
«24 февраля услышал по радио, а вчера прочитал в газетах о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Получилось на коротком отрезке времени столько радостно-неожиданного, что все это трудно сразу освоить — и гвардейское звание, и звание Героя.
Придется еще больше напрячь свои силы и умение, чтобы оправдать ту честь и славу, которую мне оказали...»
Одна за другой следовали операции, оригинальные по замыслу и грандиозные по мастерству исполнения. Память ветеранов и поныне хранит невиданное в истории войн наступление, начатое весной, пришедшей на Правобережную Украину гораздо раньше, чем обычно.
...Небо было затянуто темными, словно отлитыми из свинца облаками. Шли частые и нудные дожди, гуляли порывистые ветры, метавшие колючую поземку. По утрам стояли густые туманы. Потом вдруг резко теплело, окутывалась паром земля — и снова морось, дымка, туман...
Полагаясь на неблагоприятную погоду, гитлеровское командование вряд ли предполагало, что советские войска стремительно пойдут вперед.
Чтобы не позволить противнику отсиживаться в опорных пунктах, совершенствовать оборону, накапливать резервы, надо было лишить его надежды на спасительную передышку и начать внезапное наступление. Из этих соображений командующий фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев отдал приказ о начале Уманско-Ботошанской операции не утром 6 марта, как было запланировано, а на сутки раньше.
Первой свое веское слово сказала артиллерия. За огневым валом ринулись стрелковые части и танки непосредственной поддержки пехоты. За три дня операции глубина продвижения наступавших войск составила более пятидесяти километров.
Из-за густого тумана групповые вылеты авиации исключались, но разведчики были в постоянной готовности. И как только погода улучшилась, первым ушел в район Умани майор Т. Чернецов, вслед за ним генерал Рязанов выпустил еще пятнадцать «илов» и несколько истребителей.
Обнаруженные разведчиками танки, продвигающиеся, из района Умани к железнодорожной станции Поташ, были атакованы штурмовиками, которые тесно взаимодействовали с наземными частями. [118]
Тогда же, в районе этой станции, гитлеровцы потеряли значительное количество своих бронеединиц. Десятки «тигров», «фердинандов», «пантер» оказались вполне исправными, но без топлива. По сведениям местных жителей, их экипажи удрали со станции... на лошадях.
Вскоре у противника был отбит большой грунтовой аэродром на подступах к Умани. Здесь также оказались самолеты без горючего. На этот аэродром и перебазировались полки штурмового корпуса.
Тесноватым оказался аэродром, но с него было сподручно поддерживать наступающие войска при форсировании Южного Буга.
Правда, условия для работы на нем были сложные. У стоянок самолетов — непролазная хлябь. Утром летчики выходили на поле, каблуками сапог определяли плотность раскисшего чернозема, злым, недобрым словом костили погоду, а заодно и Гитлера.
С большим трудом экипажам удавалось преодолевать «земное» притяжение.
Оторвавшись от вязкого грунта, взлетели две группы штурмовиков старшего лейтенанта М. Одинцова и младшего лейтенанта И. Гулькина. Они огнем из пушек и авиабомбами уничтожили до семидесяти машин с грузами и солдатами противника, которые двигались по дороге от Винницы на Немиров.
Мастерский удар по аэродрому вблизи Первомайска нанесла и группа лейтенанта Н. Столярова. Немецкие самолеты — «юнкерсы» и «хейнкели» — тоже сидели по уши в грязи. Налет был настолько внезапный, что гитлеровские асы ничего не смогли предпринять для спасения своей техники. Ведомый командира И. Антипин буквально срезал «илом» гитлеровского техника, который взобрался на раскапоченный мотор...
В эти мартовские дни во всех авиаполках корпуса прошли митинги, посвященные знаменательному событию — выходу войск 2-го Украинского фронта к государственной границе севернее Ясс. Несомненно, что в достижении этого успеха немалая роль принадлежала и гвардейцам генерала Рязанова. Тогда не было популярнее призыва, чем разносившийся из конца в конец обширного Фронта клич: «Вперед, к границе!»
На митингах крылатые гвардейцы чествовали славных героев боев за Украину, с горечью вспоминали геройски павших товарищей. [119] Перечислю их имена: П. Гогурин, В. Борисенко, В. Ветров, Н. Чура, И. Махрин, Ю. Гусев, В. Гришин, К. Юсупов, П. Горбачев, А. Веселов, Н. Долженко, В. Михайленко, Н. Левченко, М. Полещук, А. Павленко, М. Айзенберг, В. Гладунин, Г. Грищечкин, И. Овсянников, И. Захарченко.
Командный состав корпуса между тем прокладывал новые маршруты на своих картах. Наземные части, успешно форсировав Южный Буг, шли к Днестру, в Молдавию.