Антверпен и борьба за обладание побережьем
Гибель Abaukir, Hogue и Cressy произвела на флот сильнейшее впечатление и привела к принятию ряда мер, на которых следует остановиться подробно. Первым последствием катастрофы стал приказ, которой обязывал флагманов и капитанов неуклонно соблюдать наставление, запрещающее подходить для оказания помощи к кораблям, взорванным подводными лодками или подорвавшимся на заграждении. Все корабли, находящиеся вместе с потерпевшими, должны немедленно выйти из опасного района и вызвать на помощь мелкие вспомогательные суда. Приказ заканчивался словами: «Это наставление является развитием принципа, отныне являющегося статьей боевого устава, по которому поврежденные в эскадренном бою корабли предоставляются собственной участи».
Приказ этот в корне менял одну из основных статей прежних боевых наставлений XVII века, составленных в 1653 году, по которым всякому кораблю, поднявшему в бою сигнал о бедствии, ближайшими к нему должна быть оказана посильная помощь, если только самому спасающему не грозит опасность попасть в плен или быть потопленным.
Весь XVIII век эта статья, несколько изменяя свою редакцию, оставалась незыблемой. Она сохранилась в боевых [199] наставлениях 1797–1816 годов и в последней своей редакции гласила: «Если корабль поврежден настолько, что ему грозит опасность быть уничтоженным или взятым в плен, ближайший к нему наименее занятый противником корабль должен оказать немедленную посильную помощь и содействие».
Никогда еще в нашем флоте не действовало столь жестокое правило, как объявленное новым приказом. Оно показывало, в какие безжалостные условия попадали моряки в современной войне, условия, несравнимые с теми, в которых моряки вели борьбу в былое время.
Вторым результатом гибели крейсеров стал приказ, запрещающий броненосным судам останавливаться для досмотра коммерческих судов. Последнее подвергало суда слишком большой опасности от подводных атак, и поэтому в состав крейсерских эскадр для этой цели включили подходящие малые вооруженные суда.
Кроме двух названных мер, была изменена и дислокация флота. План войны предусматривал в экстренном случае передвижение эскадры Канала в Северное море, и за день до гибели трех крейсеров типа Cressy намеревались перевести в Ширнесс 5-ю линейную эскадру адмирала Бернея на случай серьезных попыток неприятеля атаки новой транспортной линии, но после получения известия о трагедии намерение это не было исполнено. Увеличивающаяся активность неприятельских подводных лодок и заградителей заставила образовать новый район дозора у восточного берега Шотландии.
Раньше для этой цели сюда часто посылались из Хамбера старые броненосцы, но теперь было запрещено нести дозорную службу броненосными судами.
В довершение появилось подозрение, что неприятель пользуется траулерами для постановки мин в открытом море. Теперь мы знаем об ошибочности этого подозрения, но в то время оно было настолько сильно, что Адмиралтейство вопреки своим взглядам пришло к решению хотя бы частично выполнить меру, предложенную адмиралом Джеллико. Поэтому было объявлено, что с 1 октября все порты восточного побережья закрываются для нейтральных рыбачьих [200] судов и, кроме того, объявляется запретная военная зона — к северу от широты Висбю (54° 30' Nord) до долготы 1° Ost и к югу от Висбю до долготы 2» 30' Ost. Все нейтральные рыбачьи суда, замеченные в этих границах, подозреваются в постановке мин. В объявлении разъяснялось, что суда, которые по первому предупреждению уйдут, не будут преследоваться, но пренебрегающие запрещением будут арестованы, и с ними поступят, как с нарушителями нейтралитета.
Возвращением к архаическому понятию mare clausum (закрытое море) мы были обязаны гнусному попранию немцами морских обычаев, освященных веками.
Как бы ни противоречили нашему морскому мировоззрению подобные меры, приходилось признать, что дальнейшая поддержка незыблемости морского закона, освященного благородными традициями, делалась невозможной. Никогда еще со времени появления самодвижущейся мины она не имела такого потрясающего успеха, как 22 сентября. Продолжать закрывать глаза на факты, доказывающие непригодность старых методов, становилось немыслимым.
Главнокомандующий считал, что Германия, находясь в положении воюющего, применяет вполне рациональные для нее методы войны, направленные на ослабление боевой мощи нашего флота для решительного морского боя. Наши действия должны исключать всякий риск для больших судов и сводиться к самой беспощадной борьбе всевозможными средствами с подводными лодками неприятеля и его торговлей. Если Германия пользуется рыбачьими судами для военных целей, то и мы можем делать то же самое. «Мы должны, — заявил он, — широко пользоваться траулерами», и тут же набросал краткую схему действий.
Эти действия возлагали на Адмиралтейство новую большую работу как раз в то время, когда военное положение Франции в свою очередь предъявляло к нему особенно серьезные требования.
Гонка к берегу моря приближалась к критическому моменту. Энергичными фланговыми движениями фронты как союзников, так и неприятеля вытянулись к северу до Арраса, и между левым флангом союзников и морем, у Дюнкерка, [201] оставался промежуток длиной в 50 миль, очень слабо защищенный. По предложению французского командования, большая часть нашей морской пехоты перешла в глубь страны, в Кассель, а один батальон был продвинут в Лилль; далее к востоку находились французы, занимавшие Турне.
Силы эти были слишком ничтожны, чтобы воспрепятствовать предпринятому немцами наступлению на севере.
Бельгийская армия никакой помощи оказать не могла; начатая ею из Антверпена наступательная операция для удара по коммуникационным путям неприятеля потерпела неудачу. Подошедшие из Германии подкрепления вынудили ее 28 сентября отступить за линию антверпенских фортов, которые уже обстреливались.
Одновременно на главном театре происходили большие события.
В этот же день потерпела окончательную неудачу попытка немцев прорвать центр союзников у Реймса. Только желанием не отступать от первоначально намеченного плана войны можно объяснить их малое старание пробиться до этого времени к портам Канала; только теперь, поняв свое заблуждение, они начали обходное движение на север.
Генерал Френч, учитывая момент, увидел, что наступило время передвинуть британский экспедиционный корпус на его естественное место, т. е. на морской фланг. Сделанное им в этом смысле предложение было тотчас же принято генералом Жоффром. Вся надежда на успех этой попытки обойти правый фланг немцев зиждилась на успешности совместной франко-британо-бельгийской операции во Фландрии. В этот момент безопасность Антверпена и полевой армии, в нем находящейся, имела особо важное значение не только с морской точки зрении, но и с сухопутной.
Обстановка требовала обеспечения положения, позволявшего высадить войска с моря в избранном пункте. Наши VII пехотная и III кавалерийская дивизии были готовы выступить в поле; флот, принимая на себя ответственность за перевозку этих частей, мог перебросить их в Дюнкерк или Остенде, но без совместных действий с бельгийцами английские силы были недостаточны. [202]
Кроме этих соображений о возможности операций непосредственно с Фламандского побережья, были еще и другие.
В начале сентября бельгийское правительство, убедившись на судьбе пограничных крепостей в невозможности для Антверпена устоять против генерального наступления немцев, просило союзников гарантировать ему двадцать пять тысяч человек для обеспечения отступления бельгийской полевой армии на Гент, Брюгге и Остенде.
Подобное развитие событий кампании ставило перед Адмиралтейством сложнейшую задачу.
С передвижением всей британской армии к северу Сен-Назер не мог более служить базой. Кроме распоряжений, связанных с обратной переброской базы в Гавр, приходилось еще заботиться об охране транспортных линий в Остенде и Дюнкерке. В это напряженное время произошел случай, который удвоил затруднения и до крайности усложнил весь план.
27 сентября, в день, когда бельгийское наступление потерпело неудачу, легкий крейсер Attentive (капитан 1-го ранга Джонсон, начальник 6-й флотилии Дуврского патруля) был атакован близ Дуврского пролива двумя подводными лодками. Обе выпущенные торпеды не попали в крейсер, лодки погрузились и скрылись. Капитан Джонсон немедленно организовал своими четырьмя дивизионами поиски неприятеля, но безуспешно. Коммодор Тирвит со своей стороны отправил один дивизион к North Hinder с целью отрезать лодки при отступлении, но также безрезультатно. Предполагалось, что лодки вошли в Канал.
Движение транспортов, кроме шедших из западных портов в Сен-Назер, было приостановлено, и впредь до распоряжения прекращалось всякое движение судов днем.
Принимая во внимание критический момент нашего положения на сухопутном фронте, неожиданно обнаружившаяся ненадежность транспортных линий через Канал являлась недопустимой и катастрофической. Между тем 29 сентября поступили сведения о новых подкреплениях на немецком правом фланге. [203]
Для спасения положения требовалось предпринять решительные шаги, дабы обеспечить армии необходимые ей коммуникации.
Существовавшая система не удовлетворяла требованиям момента, и чувствовалась необходимость в более активных мерах. Самой подходящей мерой представлялась система «дальних» минных заграждений; идея таких заграждений все более и более привлекала внимание Адмиралтейства, но она пока считалась мерой недостойной и стесняющей действия Гранд-Флита, а потому запросили мнение адмирала Джеллико.
Подробно изложив положение, Адмиралтейство просило главнокомандующего флотом высказать свое мнение, руководствуясь соображениями исключительно только морского характера: не видит ли он препятствий против постановки «дальних» заграждений, и если это так, то где он считает их полезнее поставить — в Гельголандской бухте или в «тесных водах» на юге? Адмирал Джеллико не изменил своего мнения — он сам предложил заграждения еще три недели назад, он поддерживал свое предложение и теперь, но считал нежелательным заграждать Гельголандскую бухту и входы в германские порты, так как, поставив заграждение в этих районах, мы подвергали себя риску и мало выигрывали, не имея возможности их охранять. Он считал, что целесообразнее заградить южный район.
С получением его ответа 2 октября были сделаны соответствующие распоряжения, но, не считая допустимым следовать примеру немцев и ставить такие заграждения секретно, несмотря на все преимущества, об этом объявили. Действия немцев явно нарушали 3-й параграф Гаагской конвенции о минах, гласивший, что «при постановке якорных автоматических контактных мин должны быть приняты все меры, обеспечивающие безопасность мирного мореплавания». Поэтому наше Адмиралтейство объявило о постановке заграждений, указав границы опасной зоны и приняв все меры для широкого предупреждения мореплавателей.
В соответствии с мнением адмирала Джеллико было решено ставить заграждение исключительно в «тесных водах». Опасной зоной объявлялся параллелограмм, южной [204] границей которого являлась линия, проходящая через середину Goodwins к северу от Остенде, северная же линия проходила к востоку от Kentish Knock. Постановка заграждений поручалась заградителям Iphigenia и Andromache. Еще до начала операции стало очевидно, что им предстоит очень трудная задача. Утром 2 октября наша подлодка В-3 была неудачно атакована неприятельской подлодкой у южной оконечности Goodwins. Вследствие этого работа заградителей могла производиться только ночью и под охраной миноносцев.
Задержка была весьма некстати, ибо в это время положение в Бельгии становилось критическим.
1 октября в юго-восточном секторе внешнего кольца антверпенских укреплений пали форты Велхем и Ручей Св. Катерины, и немцы ворвались в образовавшийся прорыв.
Бельгийское правительство не видело другого выхода для спасения города, кроме противодействия левому флангу атакующей армии, и просило прийти ему на помощь.
Считалось, что наступающая немецкая армия своей численностью не превосходит двух армейских корпусов, а в Брюсселе немцы не имеют более одной второочередной бригады. Бельгийцы имели в крепости семьдесят тысяч человек гарнизона и восьмидесятитысячную полевую армию; из шести дивизий, ее составляющих, четыре занимали два южных сектора обороны, одна находилась в Термонде и одна — в резерве, имея кавалерию на флангах.
Две дивизии вероятно, а кавалерию наверняка можно было отделить для операции, о которой просило бельгийское правительство. Французы обещали дивизию территориальных войск.
Нами были еще ранее доставлены несколько тяжелых морских орудий, а теперь в Антверпен отправлялся контрадмирал Оливер (начальник морской разведки) для детального ознакомления с положением дел и доклада Адмиралтейству.
Военное министерство было готово отправить две наши дивизии (VII пехотную и III кавалерийскую), если бы и французы выделили регулярные войска, но оно, задумывая отправку, знало по многочисленным примерам, к каким результатам [205] приводят такие поспешные и трудные операции при совместных действиях с войсками второй линии.
Вопрос этот все еще находился в стадии обсуждения обоими правительствами, как вдруг 2 октября вечером пришло ошеломляющее известие, что бельгийское правительство неожиданно решило вывести полевую армию из Антверпена, отступать на Остенде, а в крепости оставить только гарнизон, который должен был стараться удерживать ее до последней возможности.
Создавалось совершенно недопустимое положение, особенно с точки зрения морских интересов; необходимо было предупредить нарушение всего нашего плана, тем более что, по нашим сведениям, бельгийское правительство пришло к своему последнему решению не столько под влиянием действительной военной необходимости, сколько под впечатлением, что Бельгия брошена своими союзниками.
Французы теперь предлагали не одну, а две территориальные дивизии, указывая, что в данное время эти войска не представляют уже собой тот «сырой материал», который при первом же ударе оставил в свое время наш экспедиционный корпус «висеть в воздухе». Операцию утвердили, и ее начало было вопросом времени. Никто в этот момент не мог сказать, когда именно войска соберутся. Главной задачей было подбодрить бельгийцев и заставить их продержаться еще несколько дней.
Ввиду этого было решено командировать в Антверпен с поручением правительства первого лорда Адмиралтейства, чтобы он на месте выяснил обстановку, а одновременно с этим отправить на помощь гарнизону для начала бригаду морской пехоты, дабы немедленно на деле показать бельгийцам серьезность нашего намерения. Генерал Парис, находившийся в Дюнкерке и заменивший заболевшего генерала Астона, вывел свой выдвинутый в Лилль батальон в Кассель, так как французы под влиянием угрозы на немецком правом фланге отступили от Турне.
Таким образом, генерал Парис мог выступить без задержки.
Результат этих предварительных мер сказался немедленно. [206]
Как только об этом узнали бельгийцы, они согласились ждать до прибытия Черчилля. Выехав ночью, утром 3 октября первый лорд прибыл в Антверпен и сразу убедился, что бельгийцы, как и раньше, готовы мужественно продолжать свое дело, пока у них оставалась хоть тень надежды.
Уже днем было выработано временное соглашение, дающее существенный выигрыш времени для выполнения плана генерала Жоффра без особого риска для полевой бельгийской армии.
Оно состояло в том, что бельгийское правительство немедленно принимает самые энергичные меры, для того чтобы продержаться еще дней десять, нам же предстояло в течение трех дней окончательно решить, можем ли мы (и где именно) высадить группу войск, достаточную для серьезной помощи. Если через три дня мы не сможем дать твердой гарантии такой помощи, Бельгии предоставлялось право оставить Антверпен и вывести полевую армию. В последнем случае мы обязывались прикрывать отступление, послав свои войска в Гент или в какой-либо другой пункт на линии отхода.
Кроме того, мы обязывались, не откладывая, прийти на помощь обороне города — послать орудия, отряды морской пехоты и матросов.
Последнее обязательство являлось «отчаянным» средством против отчаянного положения. Надо было немедленно предпринимать что-либо, чтобы выиграть время.
Помимо бригады морской пехоты (Royal Marine Brigade), находившейся уже в пути, в Англии формировались две морские бригады (Royal Naval Brigade), которые должны были вместе с бригадой морской пехоты образовать полную морскую дивизию. Морские бригады находились в стадии формирования и пока еще совершенно не годились для боевой службы.
Идея формирования сухопутной части из матросов первоначально преследовала лишь цель иметь наготове небольшие десантные отряды на случай занятия какой-либо передовой морской базы, и только 17 августа 1914 года было решено довести состав этих отрядов до двух бригад. [207]
Даже бригада морской пехоты, сформированная уже давно, только 18 августа начала обучение в поле.
Морские бригады были составлены из излишков матросов общего морского резерва (Fleet Reserve, Royal Naval Reserve, Royal Naval Volunteers) с небольшим числом солдат действительной службы.
Офицеров для прохождения курса пехотного обучения предоставило военное ведомство.
Бригады имели четырехбатальонный состав, каждый батальон назывался именем знаменитого адмирала{49}.
Только в конце августа новые формирования попали в лагеря в Уолмер и Бетешанге близ Сендвич. Винтовками их снабжал флот; лишь к концу сентября винтовки были получены полностью. Обучение длилось пока меньше месяца, и курс стрельб еще не начался. Бригады даже не вполне были обмундированы и не имели шанцевого инструмента. Большинство офицеров и рядовых представляли собой все еще сырой материал, и многие из них, призванные из запаса, никогда раньше на действительной военной службе не состояли.
Однако эти бригады находились близко от Дувра, их можно было быстро погрузить на транспорт, да других частей и не было вовсе. Конечно, их отправка являлась малонадежным предприятием, но они отправлялись только для гарнизонной службы. Войска, на помощь которым они шли, были все-таки еще хуже их. Последние соображения и отчаянное положение в Антверпене вместе с критическим моментом борьбы за побережье оправдывали эту меру хотя бы по причинам морального и дипломатического характера.
Телеграфируя основные пункты соглашения, Черчилль просил, если их примет правительство, немедленно сажать морские бригады на транспорты для отправки в Дюнкерк. [208] Правительство согласилось, и распоряжения были сделаны.
Сколь ни плохи были в боевом отношении морские бригады, не следует упускать из виду главную цель их отправки на континент — укрепить и поддержать дух гарнизона в течение трех-четырех дней; по истечении этого критического срока можно было почти с уверенностью ожидать сосредоточения в Остенде объединенного франко-британского отряда, годного для совместных действий с бельгийской полевой армией против левого фланга осаждающих неприятельских сил.
Французы посылали взамен одной территориальной дивизии морскую бригаду, которую они ставили в боевом отношении выше территориальных войск, в составе двух великолепных полков морских стрелков (из матросов) и одного полка зуавов с 16 морскими пулеметами. Эта бригада общей численностью в восемь тысяч человек должна была прибыть из Парижа по железной дороге в то время, как из Гавра морем отправилась 87-я территориальная дивизия в составе двенадцати батальонов, двух эскадронов второочередной кавалерии и двух бригад 90-миллиметровой артиллерии.
Наше Адмиралтейство пошло на риск перевозки. Англия давала VII пехотную и III кавалерийскую дивизии, которые должны были прибыть не позже 6 и 7 октября.
При таких условиях в Остенде собиралось сорок две тысячи человек при 68 английских орудиях, не считая французской артиллерии, и восемь тысяч человек морской дивизии генерала Париса с тяжелыми орудиями.
Такая сила, неожиданно брошенная против левого фланга осаждающей немецкой армии в момент, когда развертывалась обходная операция генералов Жоффра и Френча против правого фланга главных сил немцев, не могла быть оставлена неприятелем без внимания.
В ожидании обещанной помощи бельгийцы приступили к выполнению принятых на себя обязательств, начав укрепляться на линии рек Большая и Малая Нет, линии, занятой ими после падения внешних фортов Антверпена.
Здесь к ним присоединилась наша морская пехота. Прибыв в Антверпен вместе с саперами, она на следующее [209] утро получила приказание занять Лир — местечко, расположенное на островке, образованном течениями рек Большая и Малая Нет. Местечко это представляло предмостное укрепление и ключ всей позиции на реке. Три наших батальона заняли боевой участок к северу от Лира на Малой Нет, имея в резерве 4-й батальон, а на флангах — бельгийские войска. Весь участок вместе с бельгийскими войсками поступил под начальство генерала Париса. Район уже находился под артиллерийским огнем тяжелых орудий неприятеля: укрепления его оказались совершенно неудовлетворительны — окопы недостаточно глубокие и без блиндажей.
Наши саперы немедленно приступили к работе, и к вечеру многое было сделано.
Продолжавшая всю ночь усиленная энергичная бомбардировка принудила бельгийцев, занимавших восточный берег Малой Нет, отступить за реку.
В то же самое время в 25 милях к юго-западу неприятель перешел реку Дандр, протекающую на север и впадающую в Шельду у Термонде, составляющую продолжение главной линии обороны Фландрии на французской границе.
Это движение давало неприятелю возможность осуществить попытку переправы через Шельду и угрожать линии отступления из Антверпена.
Положение ухудшилось: на следующий день, 5 сентября, в полдень немецкая пехота заняла Лир, и хотя и не имела возможности дебушировать оттуда, все-таки переправилась через Большую Нет и принудила к отступлению полк бельгийцев, расположенный на правом фланге. Контратака другого бельгийского полка при содействии наших морских воздушных сил оказалась успешной, и к 16.30 первоначальное положение восстановилось, но неприятель удержался на западном берегу реки. На юге положение не исправилось. На слабую бельгийскую дивизию, защищавшую на Шельде линию отступления, неприятель нажимал очень сильно, и оттуда приходили донесения самого неутешительного свойства. В Бордо срочно послали просьбу, чтобы морские стрелки не задерживались в Остенде, а немедленно отправлялись в Антверпен. [210]
Невзирая на неутешительную обстановку, на совещании под председательством бельгийского короля и при участии первого лорда Адмиралтейства было решено продолжать сопротивление, но почти одновременно с этим решением пришло известие о форсировании немцами реки Малой Нет к северу от Лира.
Требовалось совершить какую-нибудь отчаянную попытку, чтобы спасти линию реки.
Около 13.15 6 сентября последовало приказание Бельгийской Главной Квартиры произвести общую атаку с целью отбросить неприятеля за реку.
Распоряжение об этой атаке, назначенной на 14 часов, весьма запоздало и заставило генерала Париса, сильно сомневавшегося в ее пользе, сообщить, что он не может принять в ней участие. Затем два бельгийских полка стремительно пошли в атаку, заставили неприятеля отступить и к 16.30 восстановили положение.
До утра восстановленные позиции удерживались, но с рассветом немцы снова атаковали свежими силами правый фланг бельгийцев на линии к юго-западу от Лира и проникли в Бумлер и Хулс.
Были сделаны доблестные попытки выбить немцев при содействии наших морских аэропланов, бросавших бомбы. Атаки имели некоторый успех, потерянные территории частично возвратили, но все же продолжать удерживать плохо оборудованные окопы против артиллерийского огня становилось невозможным.
В 11 часов генерал Парис дал приказ своим бельгийским частям отступить на позицию между рекой и внутренними фортами.
Это отступление обнажило правый фланг бригады морской пехоты, уже находившейся под артиллерийским огнем, и ее передвинули в деревню Ремде в 2 милях впереди форта № 3 внутреннего кольца антверпенских укреплений.
В это время прибыли I и II бригады морской дивизии: задержавшись в Дувре из-за несвоевременного прихода транспорта, они прибыли в Дюнкерк в ночь с 4 на 5 сентября. В 14.30 6 сентября их подвезли в Антверпен по железным дорогам через Гент и Сент-Никлас, т. е. через линию, [211] по которой шло немецкое наступление от Термонде, и расквартировали близ форта № 6.
Бельгийская Главная Квартира, считаясь с невозможностью дальнейшего удержания линии реки Нет, намеревалась занять линию окопов, проходящих по дороге Лир — Антверпен от Арсенала до железной дороги, но они требовались генералу Парису для поддержки его правого фланга в помощь бельгийцам, которые не могли больше держаться под напором немцев, перешедших Нет и укрепившихся к юго-западу от Лира.
При этом наши союзники были так измучены предыдущей ночной атакой, что приходилось сомневаться, успеет ли поддержка вовремя, и потому в 10.30 морские бригады получили приказание занять окопы в промежутках между внутренними фортами для прикрытия возможного дальнейшего отступления.
К 11.30 работа по улучшению окопов закипела.Для работы использовался лишь тот шанцевый инструмент, который могли достать.
Через час, когда стало очевидно, что нажим неприятеля не усиливается, генерал Парис приказал I бригаде выдвинуться на лирскую дорогу и бросить один батальон на поддержку морской пехоты, а другой — к замку Вейнинг, а также удлинить линию морской пехоты до железной дороги.
Обстановка здесь представлялась не столь безнадежной, но на Шельде у бельгийцев, прикрывавших пути отступления, положение дел было скверное. Попытки неприятеля форсировать переходы на реке не прекращались. Все они были отбиты, но дорогой ценой. Пришлось снять еще целую дивизию с главной линии обороны и отправить ее для поддержки через Шельду в Тамиз.
В довершение затруднений пришло сообщение, что правое крыло немецкой армии, отступившее на Марне и достигшее окрестностей Лилля, выделило сводный отряд пехоты и кавалерии численностью в пять тысяч человек, который направлен на автомобилях к Остенде. Таким образом, для бельгийской армии появилась угроза вовсе оказаться отрезанной от союзников. [212]
Отступление ее еще несколько ранее намечалось в другом направлении, и для спасения положения требовалось занять Гент, расположенный вверх по Шельде. Были надежды, что в Гент вошла VII британская пехотная дивизия. «С 4 сентября, — писала бельгийская газета L'Action de l'Armée Belge, — Генеральный штаб решил, что Гент должен быть во что бы то ни стало занят. Не имея для этого нужной силы, он обратился со срочным представлением о необходимости занятия этого; города в Англию, так как Англия проявила намерение оказать помощь, продолжив оборону Антверпена».
Была обещана помощь VII британской пехотной дивизии, планировавшей высадку на побережье, и, кроме того, некоторых французских частей.
Увы, этой помощи не было видно. Ни о французских морских стрелках, ни об их территориальной дивизии, равно как и о нашей VII, ничего не было слышно.
Дивизия отсутствовала вследствие затруднений, возникших при ее отправке. Согласно отданным распоряжениям, отправка должна была состояться из Саутгемптона в ночь на 4 сентября, т. е. когда морская бригада вышла из Дувра. К этому времени заканчивалась постановка минного заграждения, но все-таки ненадежность пути через Канал заставляла принимать и другие меры для обеспечения безопасности перехода транспортов.
Французов просили предоставить все свободные миноносцы для сформирования противолодочного дозора от Selsea Bill до Дувра; адмиралу, командующему всеми дозорными отрядами, было предписано организовать такой же отряд в Дуврском проливе, а коммодору Тирвиту — послать из Гарвича достаточное число миноносцев для недопущения прохода немецких лодок между нашими и немецкими заграждениями.
Французы не только немедленно исполнили просьбу, но даже сделали больше, чем предусматривалось английским планом. Отправляя на помощь бельгийцам территориальную дивизию из Гавра в Дюнкерк морем, они, придерживаясь своей старой школы, непременно желали конвоировать ее крейсерами. Все еще не признавая нашей системы охраны и дозора, они неожиданно потребовали [213] для этой цели свои четыре броненосных крейсера, находившихся в составе Западной эскадры адмирала Бетелла. Адмирал с уходом крейсеров лишался возможности исполнять возложенную на него задачу по охране устья Английского канала, и Адмиралтейство, не теряя времени, настойчиво просило французов не брать крейсеры, но последние все-таки предпочли свою систему, хотя, конечно, крейсеры совершенно не годились для противолодочной охраны транспортов.
Уход французских крейсеров нарушил всю охрану на западе, но на этом затруднения не закончились. Местом высадки VII пехотной и III кавалерийской дивизий первоначально были назначены Дюнкерк и Булонь, но, когда днем 4 сентября стало известно, что французская дивизия также направляется в Дюнкерк, их маршрут изменили на Кале и Булонь, так как для высадки двадцати тысяч человек и 68 орудий, не считая лошадей и повозок, требовался незагруженный порт.
Не успело Адмиралтейство отдать соответствующие распоряжения, как военное министерство ввиду быстро развертывающихся во Фландрии событий потребовало доставки войск в Зебрюгге.
Терпение и выдержка флота заслуживают огромной похвалы: на это требование не последовало быстрого и определенного отказа.
Против своей воли уступая тяжелым обстоятельствам на фронте, флот уже однажды согласился на постановку минного заграждения, защищающего пути транспортов в Дюнкерк, связанную с большим риском для него в будущем. Теперь от него требовали вести транспорты через это заграждение, которое закрывало подход к Зебрюгге и требовало протраливания Канала для прохода транспортов.
Ночью стало известно об отступлении бельгийцев за реку Нет. В течение 5 октября было приказано: штабам войск, прибывающих на транспортах, поспешить переездом из Дюнкерка и Нанта в Зебрюгге; двум южным группам тральщиков, работавших между Kentish Knock и North Foreland, протралить Канал; никаким судам конвоя без особого приказа не проходить ниже Дувра. [214]
Погода была такая, что два тральщика на пути к месту работ пропали без вести.
Неприятельские подводные лодки по-прежнему не давали покоя. Рано утром одно из судов охранной флотилии Nore обнаружило лодку у North Foreland, которая после неудачного преследования погрузилась. Становилась очевидной необходимость конвоирования каждого транспорта одним или двумя миноносцами. Кроме того, не исключалась опасность) нападения с моря на Зебрюгге, когда немцы узнают, что мы им пользуемся.
Лучшие гарвичские подводные лодки получили приказание следовать на охрану новой базы, но лодки эмского дозора оказались там еще раньше, и одна из них, E-9 (капитан-лейтенант Хортон), 6 октября потопила неприятельский миноносец S-116.
Проход транспортов узким, стесняющим всякое уклонение от курса каналом до вечера 6 октября происходил без инцидентов.
Пароходы шли «пачками», и в каждой «пачке» один от другого на 10-минутном расстоянии. Лодки, несомненно, поблизости были, так как один из конвойных миноносцев Mohawk был, хотя и безуспешно, атакован.
Через место атаки в течение полутора часов прошло семь транспортов; они подвергались немалому риску.
Утром 7 октября вся VII дивизия благополучно переправилась через Канал.
Только безупречная организация всего дела перевозки, бдительность конвоя и та быстрота, с которой флот приспособился к требованиям момента, обеспечили удачное осуществление этой срочной перевозки.
Конвоирование транспортов с кавалерией усложнилось: выяснилась непригодность Зебрюгге в качестве места для высадки и базирования конницы, и ее потребовалось отправить в Остенде, а в довершение осложнений французы просили миноносцы для охраны их базы в Дюнкерке. Для выполнения этой новой задачи и одновременного конвоирования транспортов с кавалерией миноносцев не хватало. Пришлось поставить транспорты в Данс, пока не будет найден способ выйти из положения. [215]
В конце концов, выделив восемь миноносцев из Гарвича, отправили транспорты по новому пути (через охраняемый Дюнкеркский район, а оттуда вдоль берега), причем вся эта трудная и опасная операция прошла благополучно. Затруднения с перевозкой морем закончились, но начались проблемы с переброской войск в нужные пункты.
Местное военное начальство в Остенде настаивало, чтобы начальник VII дивизии генерал-майор Каппер немедленно отправлялся со своей дивизией в Антверпен, но, поскольку имелись сведения, что неприятель пытается перейти Шельду ниже Рента, он не мог на это согласиться. Считаясь с предостережением лорда Китченера и начальника штаба, дабы не оказаться запертым в крепости, он решил расквартировать свою дивизию в окрестностях Брюгге и ждать выяснения обстановки.
Генерал-лейтенант сэр Генри Раулинсон, прибывший на автомобиле с реки Эн для принятия общего командования, одобрил решение начальника VII дивизии и расквартировал свой штаб там же. К этому времени первоначально намеченный план операции, имевший целью заставить немцев снять осаду Антверпена, был, собственно говоря, уже оставлен.
Ввиду сложившейся в Бельгии обстановки генералы Жоффр и Френч на совместном совещании пришли к решению, что лучшим средством спасти Антверпен является крупная, по возможности немедленная, обходная операция на правом немецком фланге в районе Лилля, и сконцентрировали свои главные усилия на выполнении этой операции. Во исполнение принятого решения Жоффр приказал направить бригаду морских стрелков для совместных действий с нашей морской бригадой, предполагая, что Антверпен сможет продержаться нужное время. Территориальную дивизию он отправил в Поперинге (к западу от Ипра) и сделал распоряжение о высылке из Парижа в Шербур второй территориальной дивизии для погрузки ее там на транспорты и доставки в Дюнкерк.
К несчастью, эти распоряжения из-за случайной ошибки не были сообщены ни генералу Френчу, ни нашему военному министерству. Генерал Раулинсон, оставаясь в неведении о нарушении плана, на котором основывалась порученная [216] ему операция, не знал, что ему делать. Ясно было только одно — провести операцию так, как она намечалась, теперь невозможно.
Все силы генерала Раулинсона составляла VII дивизия — кавалерия не прибыла, наша морская дивизия, по-видимому, была заперта в Антверпене, ни о французских морских стрелках, ни о территориальной дивизии ничего не было слышно.
Положение в Антверпене оставалось туманным, но имелись вполне определенные сведения, что значительные силы неприятельской кавалерии сосредоточиваются у Лилля якобы с целью обойти левый фланг французов. Вечером 6 октября сообщение Лилля с Дюнкерком было прервано.
Тем временем в Антверпене после потери линии реки Нет и вследствие усиливающейся угрозы путям отступления полевой бельгийской армии решили, что наступило время ее выводить, дабы не лишить ее возможности действовать совместно со стягиваемыми на помощь силами. Генерал Раулинсон поехал в Антверпен для переговоров с бельгийским Генеральным штабом, и днем 6 октября состоялось совещание, на котором присутствовал также первый лорд Черчилль. На этом совещании было решено немедленно отвести войска за линию внутренних фортов, так как неприятель с занятого им пространства уже мог обстреливать город. Кроме того, войска и физически, и морально были слишком измучены.
Генерал Парис со своей бригадой и переданными ему бельгийскими частями должен был удерживать интервалы между фортами по мере возможности, пока город мог еще противостоять бомбардировке. Вся остальная полевая армия отступила на другой берег Шельды, где, окопавшись, стала лагерем в поле. Оттуда ей было бы удобнее принять участие в совместной операции с прибывающими на помощь с запада силами. Возможность такой помощи еще не исключалась: генерал Раулинсон должен был организовать ее в Генте и Брюгге. Бельгийское правительство переезжало в Остенде.
Три из оставшихся четырех дивизий полевой армии должны были ночью перейти реку под прикрытием сил генерала Париса, который немедленно приказал своим частям [217] отойти и занять окопы в интервалах между фортами. На фортах оставался бельгийский гарнизон. I морская бригада заняла позицию на левом фланге в таком порядке: батальон Drake — между фортами № 4 и 5, батальон Collingwood — между фортами № 4 и 3, батальон Hawke — между фортами № 3 и 2 (крайним слева) и батальон Benbow — в резерве. II бригада продолжала линию от форта № 5 до форта № 7. Один батальон бригады морской пехоты занял интервал между № 7 и 8, а остальные батальоны морских пехотинцев стояли в резерве у замка Вейсдонк.
Здесь также окопы оказались неудовлетворительными, и весь день и ночь продолжались сложные работы по их оборудованию при помощи наших саперов и небольшого числа бельгийских войск. I бригада настолько успела улучшить свои окопы, что была вполне способна обороняться.
В течение 7 октября, пока продолжались работы, все было сравнительно тихо, но ночью начался интенсивный обстрел города.
Тем не менее особенного беспокойства он не вызывал: как губернатор, так и большинство гражданского населения уже оставили город. Утром 8 октября немцы открыли сильнейший артиллерийский огонь по окопам морской дивизии и одновременно начали мощную атаку на форты № 1 и 2.
Генерал Парис, еще ранее пришедший к заключению о невозможности для его измученных и плохо обученных частей держаться, телефонировал в 7.05 в Брюгге генералу Раулинсону и сообщил, что он в течение дня вынужден будет отступить.
Атаки явно угрожали левому флангу морской дивизии, что крайне беспокоило генерала Париса и вызвало соответствующие с его стороны распоряжения. К сожалению, прошло немало долгих часов, пока его приказания достигли назначения. Спешность организации всего дела не дала возможности наладить должным образом штабную службу — поддерживать связь было крайне трудно.
В 14.30 бельгийцы оставили форт № 4. Не получив никаких новых приказаний, I морская бригада выбила немцев из форта № 4 при поддержке роты резерва. Другая рота резерва, поддержав бельгийцев на фортах № 3 и 2, помогла [218] удержать эти форты. I бригада и не помышляла об отступлении. Около 16 часов к ней на поддержку подошел целый батальон морской пехоты. Однако действия бригады не соответствовали обстановке.
Еще рано утром вследствие ошибочного сообщения о падении северных фортов штаб (расположенный в Антверпене) решил переправить весь британский отряд и остающиеся бельгийские части ночью через Шельду для присоединения к полевой армии. Это решение начинали приводить в исполнение. Отступая, войска должны были пройти через город, переправиться через реку по двум понтонным мостам и следовать в Сент-Никлас для посадки в поезда. Соответствующее приказание штаба поступило около 17 часов, и через час II морская бригада и бригада морской пехоты уже проходили город, направляясь к переправе. Батальон Drake, стоявший на правом фланге II бригады, последовал за ними. Остальных батальонов I бригады приказание штаба не достигло, и они оставались на своих позициях до 19 часов, когда к ним прибыл офицер из штаба с приказом отступать. Согласно этому запоздалому приказанию, I бригада должна была отойти за город к железнодорожному депо под прикрытием следующей за ней II бригады.
Отступление назначили на 21 час, но даже в 22 часа (только к этому времени стало известно об уходе большей части дивизии) оно не могло начаться. Батальон Hawke, стоявший севернее всех, должен был двигаться в обход, так как ближайшая на его пути деревня обстреливалась; всем трем батальонам было опасно следовать по военной дороге, имея обнаженным правый фланг.
Общее отступление I бригады началось лишь после 22 часов через лес. Приходилось идти узкой колонной, не зная пути, руководствуясь указаниями трех офицеров, успевших днем произвести рекогносцировку. Части двигались очень медленно, люди падали от изнеможения.
Только в 1.30 ночи штаб бригады добрался до назначенного пункта у железнодорожного депо и начал на пароходе переправляться в Бурж.
К этому моменту общее положение стало совершенно критическим. [219]
К утру 8 октября, когда пришло телефонное сообщение генерала Париса о невозможности долго обороняться, генерал Раулинсон вернулся в Брюгге, но об организации выручки Антверпена не приходилось и мечтать. Он уже знал, что бельгийская армия оставила свой лагерь и отступала дальше на запад, и сомневался, может ли он в своем положении способствовать обеспечению этого отступления. Имелись сведения о значительных силах неприятеля, двигающихся на север с целью прижать бельгийскую армию к границе Голландии; естественно, приходилось думать о спасении армии, а с нею вместе и нашей морской дивизии.
В Генте находились полторы тысячи бельгийских солдат. Генерал Раулинсон знал, что какое-то число французских морских стрелков прибыло в Дюнкерк им на помощь, но о пропавшей французской территориальной дивизии он не имел никаких сведений. Нашу VII дивизию можно было доставить в Гент к вечеру следующего дня, как и кавалерийскую, в то время высаживавшуюся в Зебрюгте, поэтому Раулинсон пришел к решению сделать отчаянную попытку сохранить пути отступления бельгийцев, если только он не получит определенного противоречащего приказа. В Англии в то время сильно сомневались в возможности успеха такой операции.
Под влиянием усиленного сосредоточения германских сил у Лилля требовалось предпринимать что-либо для защиты Дюнкерка, куда начали прибывать эшелоны французской территориальной дивизии.
Отряд королевской морской артиллерии (Royal Marine Artillery{50}) в составе девятисот человек с 16 полевыми орудиями только что высадился, имея распоряжение немедленно следовать в Антверпен. Это распоряжение отменили, приказав отправить в Антверпен половину отряда, а остальным оставаться для местной обороны. Оксфордским гусарам приказали оставаться на месте в полной боевой готовности. [220]
Остенде вызывало не меньшие опасения. После получения из Антверпена сообщения генерала Париса кавалерии, высадившейся в Зебрюгге, приказали следовать туда для расквартирования; тяжелые орудия было решено оставить в Зебрюгге. Для прикрытия этого движения генерал Раулинсон решил передвинуть VII дивизию в пункт, расположенный в 4 милях от Остенде, но привести свое решение в исполнение не смог. Неприятель неожиданно развернул такие угрожающие силы, что положение всего нашего десанта становилось ненадежным; приходилось считаться с возможностью общего отступления.
В 10.45 8 октября пришло сообщение о распоряжении нашего правительства не выгружать автотранспорт и всем пароходам, доставившим десант, оставаться в портах прибытия.
В 14.30 штаб генерала Раулинсона отправился в Остенде, и через 5 минут все были извещены об этом решении правительства.
Высадка в Зебрюгге продолжалась, но транспорты не уходили, оставаясь в готовности принять войска обратно.
В конце концов Кабинет решил оставить наши войска с целью попытаться обеспечить отступление от Антверпена.
7 октября утром вся бельгийская армия, за исключением арьергарда, переправилась на западный берег Шельды, хотя неприятель форсировал реку у Шунаерде, откуда мог оперировать непосредственно на путях отступления. У Берлир наступающую колонну удалось задержать, и дальше этого пункта в течение дня она продвинуться не смогла.
Были получены донесения о появлении немцев в окрестностях Рента, но находившаяся там бельгийская бригада могла спокойно удерживать этот пункт до прихода подкреплений союзников.
Определенное приказание оставаться для защиты отхода бельгийской армии и нашей морской дивизии достигло генерала Раулинсона 8 октября в 17.45.
К этому времени стало известно об отправке по железной дороге в Гент французской морской бригады на помощь бельгийской бригаде; последний батальон французов только что отправился. [221]
Генерал решил их поддержать, отправив две бригады VII дивизии с частью артиллерии для совместного с ними выполнения намеченного бельгийцами плана. Третья бригада нашей дивизии оставалась в резерве в Брюгге, а кавалерийскую отправили в Экло, где 9 октября расположилась бельгийская Главная Квартира.
Из-за неопытности в деле железнодорожных перевозок потребовалось много времени для исполнения этих распоряжений. 9 октября, когда перевозки были еще в полном ходу, в 9 часов поступило сообщение о прибытии морской дивизии в Селзате (позади канала Ferneuzen) и о дальнейшем ее благополучном следовании.
Пока все шло удовлетворительно: главные силы бельгийской армии подходили на линию Селзате — Гент, вдоль голландской границы, имея одну дивизию в резерве в Остенде. На этой позиции они надеялись удержаться против германского вторжения, наладив связь с протянувшимся к северу левым флангом франко-британской армии. Арьергардные части были оставлены в Локерене, Вачтебеке и Морбеке для прикрытия движения нашей морской и бельгийской дивизий. На Локерен немцы вели настойчивые атаки.
Сообщение о «благополучном» следовании морской дивизии не вполне соответствовало действительности.
II бригада, морская пехота и батальон Drake в хорошем порядке прошли по узким улицам Антверпена до юго-западного угла города, откуда им пришлось выйти на берег реки, чтобы дойти до моста у Бурж. По обеим сторонам всего дальнейшего пути тянулась сплошная линия огня от пожаров нефтехранилищ, подожженных бельгийцами.
Невзирая на почти невыносимый жар, они благополучно добрались до моста, не разрушенного артиллерийским огнем немцев исключительно благодаря густому дыму от пожаров.
От Бурж отступление продолжалось до Беверн Вейз — пункта, лежащего на железной дороге в Брюгге, идущей через Сент-Никлас и Локерен. В Беверн Вейз произошла задержка, так как было получено донесение, что немцы выбили бельгийцев из Локерена и продвигаются к Сент-Никлас. [222]
Спешно изменили дальнейший маршрут, решив отправить наших людей по железной дороге, идущей вдоль голландской границы. Такое решение нарушало доставку в намеченный пункт Сент-Гилс, где их должны были ожидать поезда для отправления в Остенде.
Отклонение от первоначального маршрута привело к тому, что наши эшелоны пересекли главную линию отступления бельгийской дивизии и столкнулись с ней у моста Св. Анны.
Массы скопившихся тут беженцев застопорили движение, а отсутствие соответствующих чинов штаба, ведающих делом перевозки войск, привело к полной путанице. Кое-как наши части добрались до Сент-Гилс, где смогли погрузиться в вагоны для следовании в Остенде.
На самом деле попытка немцев прорваться через Локерен не удалась, хотя временами положение становилось опасным. Как только наша кавалерийская бригада прибыла в Экло, бельгийский штаб попросил бросить ее на помощь находящемуся под угрозой пункту, но не успела бригада тронуться, как Главная Квартира бельгийцев сообщила, что опасность в этом направлении миновала, но появилась более серьезная угроза в направлении Алоста.
Намеченную операцию остановили, что привело к серьезным последствиям.
В то время как происходили вышеописанные события, батальоны I бригады морской дивизии дошли до Zwyndrecht, на главной дороге к западу от Антверпена.
Здесь они рассчитывали найти штаб своей дивизии или по крайней мере получить какие-нибудь приказания, но вместо этого встретили лишь толпы беженцев. О том, где находится II бригада, они узнали нескоро.
Единственное, что оставалось делать, — это пробираться дальше. Солдаты, не евшие уже сутки, с трудом передвигали ноги, но все-таки продолжали тащиться дальше, смешавшись с толпой беспомощных беженцев. Делая приблизительно по миле в час, около полутора тысяч человек I бригады днем добрались до Сент-Гилс, где узнали, что остальная часть дивизии за восемь часов до их прихода отбыла по железной дороге дальше. [223]
В 4.15 они начали грузиться в вагоны, но не успела еще закончится посадка, как пришло известие, что немцы перерезали путь к северу от Локерена и наступают на Сент-Гилс. Неприятельский отряд с артиллерией атаковал поезд, в котором находился 10-й батальон морской пехоты под командой полковника Луарда. Попытки батальона оказать сопротивление парализовались панической толпой беженцев, облепивших поезд. Полковнику Луарду со ста пятьюдесятью пехотинцами удалось пробиться и уйти, все остальные попали в плен.
Сведения о случившемся привез поезд, шедший позади и повернувший обратно.
Последняя возможность пробиться на запад казалась потерянной. Остатки бригады, вконец измученные двумя длительными переходами прошлой ночью и в продолжение дня, не имели ни продовольствия, ни воды, ни патронов и потеряли свой обоз. При таких условиях командир бригады не видел другого выхода, кроме перехода на территорию Голландии, для чего надо было пройти еще несколько миль по линии железной дороги. В 5 часов остатки I бригады вместе с саперами перешли границу и были интернированы. Лишь одному офицеру и сорока нижним чинам удалось благополучно пробраться вдоль границы и избегнуть интернирования.
К утру 10 октября отступление из Антверпена благополучно закончилось.
Вскоре выяснилось, что печального случая с тремя батальонами I бригады могло вовсе не быть.
Железнодорожная линия была свободна. Поезд, атакованный, а затем брошенный немцами, привел бельгийский офицер, умевший управлять паровозом. Кроме этого поезда пришел еще один с двумястами нашими людьми, а позднее по полотну добрался пешком лейтенант Грант с остатками роты, выбившей немцев из форта № 9 в ночь с 7 на 8 октября. Приказ об отступлении до него не дошел. Прийдя к реке и найдя мост взорванным, он со своими людьми переправился на другой берег на пароходе и там присоединился к партии, идущей в Голландию, но, узнав ее намерения, бросил ее и пошел на запад. [224]
Удалось благополучно уйти еще одному офицеру — морскому летчику лейтенанту Мариксу. 8 октября он совершил удачный налет на Дюссельдорф, где уничтожил стоявший в ангаре цеппелин.
Отступление закончилось, но скоро появились новые причины для беспокойства. Левый фланг французов отстоял далеко — у Арраса. Английская армия, стоявшая на реке Эна, которая должна была заполнить бреши в линии фронта, только еще начала передвижение своих головных частей, занимавших Абервиль.
Попытка немцев врезаться между бельгийской армией и союзниками, обозначившаяся у Гента и Алоста, принимала серьезный характер.
Антверпен капитулировал в течение одного дня, и стало ясно, что через несколько дней освободившаяся осадная армия сможет выступить в поле. Кроме того, появились сведения о вступлении в Бельгию трех или четырех неприятельских резервных корпусов, по-видимому, вновь сформированных, существование которых явилось совершенной неожиданностью.
При такой обстановке становилась очевидной невозможность удерживать не только линию канала Тернезен, но также и более западную линию канала Шипдонк.
Для дальнейшего отступления бельгийской армии следовало избрать позицию, не только удобную для продолжения обороны, но и такую, которая давала бы возможность надежного соединения с франко-британскими силами. Такой была река Изер, куда и было приказано отступать под прикрытием союзных войск, собиравшихся у Гента.
Отступление на Изер ставило в весьма опасное положение наши базы в Остенде и Зебрюгге, и становилось очевидным, что эти порты придется очистить.
Морскую дивизию, сделавшую свое дело и, собственно говоря, даже больше, чем от нее в то время требовалось, отправили обратно в Англию. Садиться на транспорты она должна была в Остенде.
Времени было еще достаточно, но Адмиралтейство из предосторожности, опасаясь возможного прорыва немцев в [225] окрестностях Гента, послало в Остенде три монитора для прикрытия посадки морской дивизии и эвакуации порта.
Положение, создавшееся в связи с новой обстановкой, ставило транспортный департамент Адмиралтейства и морские силы Дуврского пролива в весьма трудное положение.
Морскую дивизию численностью около шести тысяч человек надо было в ту же ночь посадить на транспорты для доставки в лагерь в Дил. Двенадцать с половиной тысяч бельгийских новобранцев требовалось перевести из Остенде в Шербур. Зебрюгге надо было эвакуировать, отправив оттуда все транспорты. В довершение всей этой работы требовалось вывезти все бельгийские грузы и около десяти тысяч раненых, скопившихся в Остенде, а особым распоряжением предписывалось иметь в 48-часовой готовности транспорты в количестве, достаточном для посадки VII пехотной и III кавалерийской дивизий.
Эвакуация этих дивизий представлялась маловероятной, но меры предосторожности не были излишними, и генерал Раулинсон, находясь в непосредственной связи с Адмиралтейством, имел возможность в критический момент требовать транспорты. Три монитора стояли в его распоряжении; все укомплектованные моряками броне-, поезда, бронеавтомобили и морские воздушные средства также были переданы ему. Такой момент, однако, не наступил.
Высадившиеся с моря войска генерала Раулинсона, хотя запоздали и оказались недостаточно сильны, чтобы спасти Антверпен, тем не менее помогли не позволить неприятелю отрезать всю бельгийскую армию.
Они остались во Фландрии, маневрируя совместно с французами, до присоединения ко всей британской армии в бою на Ипре.
Наша кавалерия уже вошла в соприкосновение с неприятелем у канала Аир-Бетуне. Бой начался. В то время, когда морская дивизия садилась на транспорты, в борьбе за овладение побережьем наступил решающий момент.
План освобождения Антверпена полностью не осуществился, но потери, понесенные морской дивизией, не были напрасными. [226]
Принося благодарность всем чинам дивизии за доблестное исполнение долга в минуту тяжелых испытаний, особенно трудных для такой малоподготовленной части, Адмиралтейство в приказе писало: «Морская дивизия была послана в Антверпен не для самостоятельной операции; отправка являлась лишь одним из мероприятий широкого плана по освобождению города, силою обстоятельств не осуществившегося.
Внутренние форты Антверпена могли бы еще держаться; дивизию вынудили отступить не атаки противника, а требования общего стратегического положения. Приход дивизии отсрочил день капитуляции города и этим самым дал время для принятия многих нужных и важных мер. Капитуляция была отложена на 4–5 дней, в течение которых шестидесятитысячная армия немцев оказалась прикована к Антверпену, и хотя рано еще судить, какое это имело влияние на судьбу сражения на юге, но не подлежит сомнению, что оно было велико».
Результаты действий дивизии принесли плоды и получили справедливую оценку в приказе Адмиралтейства. Ее прибытие в Антверпен продлило сопротивление города и спасло бельгийскую армию, дав ей возможность впоследствии принять участие в операциях по борьбе за побережье Английского канала.
В критический момент немецкая армия на севере была задержана у Антверпена.
Без помощи дивизии Антверпен капитулировал бы не 10-го, а 3 октября, и освободившаяся на неделю раньше осадная армия позволила бы неприятелю удлинить правый фланг своего фронта на главном театре. Эта неделя дала союзникам возможность перебросить две наши дивизии и французских морских стрелков в район между Ипром и морем, а французской территориальной дивизии — высадиться в Дюнкерке и, наконец, самое главное, позволить нашему экспедиционному корпусу провести фланговый марш для занятия позиции к югу от Ипра.
Рассматривая целиком все Антверпенское дело и связанные с ним отдельные эпизоды, не следует упускать из виду, что ответ на призыв Бельгии о помощи был, помимо [227] всего, и вопросом чести. Под таким углом зрения он и остался в умах бельгийского правительства.
«Имею честь уведомить ваше превосходительство. — писал бельгийский министр иностранных дел сэру Эдуарду Грею, — что если британским силам и не суждено было помочь нам спасти Антверпен, этим самым не умаляется благодарность королевскому правительству Великобритании за его отзывчивость».