Гонка к морю. Дюнкеркская операция. Потеря крейсеров Cressy, Hogoe и Aboukir
К середине сентября казалось, что роль флота в войне на европейском театре сводится к утомительной и однообразной сторожевой службе, не имеющей непосредственной связи с главными операциями на континенте. [188]
Центр этих операций разместился далеко от берега,и никогда еще в своей истории наша армия не была так разъединена с флотом.
Однако вскоре армия обратилась к флоту с просьбой о содействии. Преследование немцев, отступивших от Марны, окончилось на реке Эна. Здесь они окопались на северных высотах этой реки, и 16 сентября генералу Жоффру стало очевидно, что с имеющимися силами прорвать новый немецкий фронт немыслимо. В этот день он решил изменить свой план и попробовать загнуть немецкий западный фланг армией генерала Монури, той самой, которая уже загнула их фланг на Марне. Вполне возможно, что он не особенно надеялся на полный успех намеченного маневра, так как немцы, конечно, ответили бы контрманевром, потребовавшим удлинения фронта союзников к северу. Маневр французов и контрманевр немцев затем повторились бы и, по всей вероятности, повторялись бы до тех пор, пока фланги обоих противников не уперлись бы в море. В лучшем случае при этом союзники соединялись с бельгийской армией, концентрировавшейся у Антверпена; это не допустило бы неприятеля к морю и сохранило богатые промышленные районы Фландрии.
Увы, такого исхода не предвиделось. Новые германские силы уже появились у Валансьена и Камбре, принудив вскоре бельгийцев отступить за укрепления Антверпена. По-видимому, нам предстояло не лучшее, а худшее. Неприятель, дойдя до берега моря где-либо к югу от Булони и заняв порты Фландрии и Северной Франции, угрожал бы нашему владычеству в Канале и всему нашему плану господства в «тесных водах» (Narrow Seas).
Все равно какой ценой, но это требовалось предотвратить. Союзная армия должна была сделать попытку пробиться к морю хотя бы у Остенде. Не удайся маневр генерала Жоффра, положение становилось бы угрожающим, поэтому являлось очевидным, что удача главным образом зависела от помощи британского флота, которая была необходима для поддержки движения на север.
Мы не знаем точно, какими именно соображениями руководствовалось французское высшее командование, но [189] на следующий же день после того, как оно решило изменить свой фронт, генерал Жоффр послал через наше посольство просьбу о содействии; британские силы на море призывались разрешить проблему сухопутного фронта.
В длинном цикле наших прежних войн существует немало примеров, когда с моря пытались оказать помощь положению на суше, и совершенно естественно, что и теперь первым такое предложение пришло из Лондона. Неделю назад, 11 сентября, т. е. через десять дней после того, как наша морская пехота была отозвана из Остенде, соответствующий план операций был предложен Франции. К этому времени стало очевидно, что германский военный план рухнул: сражение на Марне положило конец стремительному наступлению на Париж. Перед союзниками открывались перспективы перехода в наступление, и вопрос сводился к тому, хватит ли у них для этого наличных боевых сил. Силы обоих противников казались уравновешенными настолько, что требовалось очень немногое, чтобы нарушить это равновесие в пользу союзников. Это немногое представлялось нашему правительству в виде демонстрации с моря против коммуникационных путей неприятеля. Такая мысль была предложена вниманию генерала Жоффра, но он ответил на нее лишь тогда, когда оказался перед препятствием в виде нового фронта немцев.
Теперь он находил операцию желательной вследствие «нового обходного движения немцев на севере Франции», разрушающего план его обходного движения, и просил послать все, что только возможно, в Дюнкерк и Кале «для энергичных действий на коммуникационных путях неприятеля».
Передавая сообщение генерала Жоффра, наш посол добавлял, что французское правительство обращает на него самое серьезное внимание правительства Великобритании.
Лорд Китченер сделал на телеграмме пометку «весьма срочно».
Для Адмиралтейства дело представлялось чрезвычайно важным, ибо все, касавшееся безопасности портов Дуврского пролива, очень его заботило. [190]
Первый лорд и чины Генерального штаба, участвовавшие в совещании в Лох-Эв, только что вернулись в Лондон, и задержки в немедленных мероприятиях не произошло.
Адмиралтейство предложило в качестве основной части бригаду морской пехоты при условии, что военное министерство даст необходимую конницу. Последнее выделило полк гусар и отряд саперов. Морская пехота отправилась 19 сентября днем, а гусары и саперы — вечером.
Высадка в Дюнкерке должна была закончиться 20 сентября, когда к отряду присоединялись броневые автомобили, оставшиеся там под начальством капитана Сэмсона.
Общее командование возложили на генерала Астона. Данные ему директивы предусматривали лишь действия демонстративного характера на коммуникационных путях. Главной целью было произвести на неприятеля впечатление, что отряд является только авангардом крупного британского десанта. Если отряд Астона своими действиями вызовет переброску частей с фронта, то роль его считалась бы выполненной удачно.
Конечно, германское высшее командование было осведомлено о том, насколько хорошо подвигалось в Англии дело формирования новых частей, боевая подготовка территориальных войск и пополнения частей, пострадавших на фронте, и потому можно было вполне рассчитывать, что оно не останется равнодушным к намеченной демонстрации.
Опыт прежних войн показывал, что такие небольшие демонстрации могут вызывать нечто более крупное, с чем пришлось бы считаться не только неприятелю, но и нашему флоту.
Для охраны образующейся новой транспортной линии особых распоряжений не делали — охрана возлагалась на Южные силы, хотя в последнее время они и были значительно ослаблены уходом из Хамбера линейных крейсеров Invincible и New Zealand. С обнаружением германских минных полей они перешли в Розайт и поступили в непосредственное распоряжение адмирала Джеллико. New Zealand вошел в состав 1-й эскадры; Inflexible, вернувшись с Мальты, присоединился к Invincible во 2-й эскадре. От эскадры Канала также ничего нельзя было отделить, этого [191] не позволяла обстановка, вызванная общеимперской перевозкой войск.
К концу месяца канадские войска планировалось подготовить к отправлению в Европу, и адмирал Веймисс уже получил приказание после окончания перевозки VI дивизии в Сен-Назер, т. е. 10 сентября, идти со своими четырьмя крейсерами в Сен-Лауренс для конвоирования канадских транспортов.
На место эскадры Веймисса заступала 7-я эскадра броненосцев под флагом адмирала Бетелла. Таким образом, усилить Южные силы не представлялось возможным, и состав их в то время был следующий: флагманский корабль адмирала Кристиана Euryalns и состоявший при нем легкий крейсер Amethyst, 7-я крейсерская эскадра адмирала Кэмпбелла (крейсеры Bacchante, Cressy, Aboukir и Hogue), Гарвичская флотилия (1-й и 3-й дивизионы эскадренных миноносцев) и 10 подводных лодок 8-й флотилии с легким крейсером Fearless. Arethusa еще не закончила ремонт повреждений, полученных в Гельголандском бою, и коммодор Тирвит держал свой брейд-вымпел на Lowestoft.
Боевые инструкции 28 июля 1914 года гласили:
«Крейсеры базируются на Нор с целью охраны броненосных судов, находящихся в южных подходах к Северному морю и восточном входе в Канал и для поддержки 1-й и 3-й флотилий, оперирующих в этом районе из Гарвича».
Далее в инструкциях разъяснялось, что «назначение флотилий состоит в недопущении в район южнее 54-й параллели (проходит немного южнее Доггер-банки и Гельголанда) неприятельских миноносцев и заградителей». К этому разъяснению добавлялось, что «крейсерские силы «С» должны содействовать флотилиям в исполнении возложенной на них задачи, а также вести тщательное наблюдение за появлением каких-либо неприятельских военных или транспортных судов и докладывать без малейшего промедления об их движении».
Для Гарвичской флотилии было образовано два района охраны — у Доггер-банки и у Broad Fourteens.
Обычно бóльшая часть крейсеров держалась в первом районе, но время от времени, в периоды, например, перевозки [192] экспедиционного корпуса или переброски базы в Сен-Назер, они переходили во второй.
В обычных условиях в районе Доггер-банки находились три крейсера, а в Broad Fourteens — один, но часто из-за погрузок угля на оба района оставалось только три крейсера.
Таким было положение и 16 сентября, когда адмирал Кристиан, находясь в районе Доггер-банки с Euryalus, Bacchante и Cressy, получил приказание занять оба района, оставив на севере два крейсера, а один отправить в Broad Fourteens. Получив приказание, он донес Адмиралтейству 19 сентября, что считает более полезным для дела сосредоточить все имеющиеся в его распоряжении силы к югу от Доггер-банки, откуда ему удобнее, смотря по обстоятельствам, поддержать тот или другой район.
17 сентября посвежело настолько, что обе флотилии миноносцев не могли держаться в море и возвратились в порт; вопрос об их поддержке, таким образом, отпадал. Адмирал Кристиан доложил, что район Доггер-банки охраняется только его крейсерами Euryalus, Hogue и Abaukir. Cressy ушел грузиться углем, Bacchante — в док.
С момента ухода из Хамбера линейных крейсеров общее положение района, охранявшегося Южными силами, оставляло желать много лучшего, и как раз в день получения от адмирала Кристиана телеграммы, извещавшей о сосредоточении его крейсеров у Доггер-банки, в Адмиралтействе возник вопрос о реорганизации Южных сил.
Опыт с каждым днем все очевиднее и яснее показывал, что развертывающаяся стратегическая обстановка требует более тесной и мощной поддержки флотилий миноносцев и что суда типа Bacchante в тактическом отношении не пригодны для совместных с флотилиями действий. По плану войны, суда эти находились здесь лишь за неимением других; но теперь, когда заканчивалась постройка восьми крейсеров типа Arethusa, открывалась возможность заменить их новыми быстроходными судами по мере их вступления в строй, а кораблям типа Bacchante дать другое, более соответствующее назначение.
В море продолжался шторм, миноносцы все еще не могли выйти в дозор, и адмирал Кристиан оставался со своими [193] тремя крейсерами в одиночестве. 19 сентября погода несколько улучшилась, и миноносцы сделали попытку занять свои места, но в 6 часов утра адмирал Кристиан вынужден был снова их вернуть. Днем ввиду продолжающегося равноденственного шторма он решил прекратить всякое наблюдение за районом Доггер-банки, оставив таковое только в районе Broad Fourteens.
Поэтому адмиралу Кристиану приказали оставить место, которое он считал наиболее удобным в стратегическом отношении; в приказании говорилось: «Дозор у Доггер-банки более не нужен, миноносцы из-за погоды выйти не могут. Прекратите дозор и организуйте его в районе Broad Fourteens».
Телеграмма эта была отправлена в 4.40, прежде чем донесение адмирала достигло Адмиралтейства. В это же самое время транспорты с морской пехотой должны были выходить из Дувра в Дюнкерк, но выход их не вызывал . вышеуказанных распоряжений, так как охрана их поручалась Дуврскому патрулю. Коммодор Тирвит получил на этот случай особые инструкции. Кроме того, ему поручалось установить, если погода позволит, к следующему утру дозор миноносцев в районе Broad Fourteens, куда к этому времени должны были подойти и крейсеры. В течение ночи транспорты как с морской пехотой, так и с гусарами благополучно прибыли в Дюнкерк.
В 5 часов утра 20 сентября адмирал Кристиан находился у плавучего маяка Маас, где к нему присоединился Cressy.
Час спустя адмирал отделился от эскадры, передав командование командиру Aboukir, капитану 1-го ранга Дрюмонду, так как его флагманский корабль должен был грузиться углем и, кроме того, исправить радиотелеграф, сеть которого снесло штормом. Адмирал не хотел оставлять эскадру и намеревался перенести флаг на Aboukir, но состояние моря исключало всякую возможность спуска шлюпки. Погода была такова, что в это же самое время Fearless, выходивший в дозор со своими миноносцами, вынужден был вернуться в Гарвич.
Таким образом, весь этот день, а также и 21 сентября крейсеры продолжали нести дозорную службу, не имея охраны [194] из миноносцев. Район, в котором они находились, был особенно опасен, потому что лежал между немецкими минными полями и берегом Голландии, не оставляя достаточного пространства для перемены курсов. Адмирал Кристиан считал этот район менее опасным, полагая, что так как его крейсеры еще недавно были в дозоре у самой Доггер-банки, то вряд ли неприятель будет искать их здесь. Отделяясь от эскадры, он приказал до прихода миноносцев во избежание атак подводных лодок ходить переменными курсами.
Особой тревоги угроза подводной опасности не вызывала. Тогда господствовало мнение, что при короткой волне, которая бывает в этих местах во время шторма, когда самые лучшие миноносцы не могут держаться в море, подводные лодки действовать успешно не могут.
Адмиралтейство в это время имело сведения, что внимание неприятеля обращено на север, и в тот же день послало главнокомандующему сообщение о появлении у берегов Дании германского отряда легких крейсеров, эскадренных миноносцев и подводных лодок, направляющихся на север. Суда эти якобы видели из Эсбьерга.
Адмирал Джеллико немедленно вышел со всем флотом на поиски в Северное море, дошел до линии Flamborough Head — Horn Reefs, но ничего не обнаружил.
Трем крейсерам недолго оставалось быть одинокими: погода начинала улучшаться, и коммодор Тирвит на Lowestoft с восьмью эскадренными миноносцами вышел в Broad Fourteens.
22 сентября рано утром он находился уже в пути, как вдруг радиотелеграф в Адмиралтействе принял несколько раз повторявшиеся слова: «Aboukir, Hogue тонут 52° 18' Nord 3° 41' Ost».
Немедленно были отправлены самым полным ходом еще восемь миноносцев и адмирал Кристиан на Amethist, но задолго до их прихода все было кончено.
Новая трагедия прибавила в синодику свежие жертвы.
Инструкция, данная командиру Aboukir, предписывала держаться в темные часы к югу, а с рассветом переходить к северу. Боевые наставления эскадре рассматривали как главную опасность атаки миноносцев, на новую угрозу они не [195] рассчитывали. Крейсирование днем к северу, т. е. по направлению к неприятельской базе, только увеличивало риск.
С момента улучшения погоды, по мнению Адмиралтейства, надлежало придерживаться южного района. По причинам, нам не известным, этого сделано не было, хуже того, крейсеры имели только 10 узлов ходу и, держась на траверзе друг у друга на расстоянии 2 миль, не ходили переменными курсами. Однако все же было установлено особое наблюдение за подводными лодками; с каждого борта имелось по одному орудию, готовому к действию.
Таково было положение дел, когда в 6.30 у правого борта Aboukir последовал сильнейший взрыв.
Не видя никаких следов лодки и считая, что он подорвался на минном заграждении, капитан Дрюмонд поднял сигнал «приблизиться, держаться впереди». Aboukir начал крениться на правый борт; когда крен достиг 20°, он остановился; были сделаны попытки выпрямить его затоплением противоположных отсеков, но затем крен вдруг стал так быстро увеличиваться, что не оставалось сомнений: крейсер переворачивается.
Приказание оставить корабль и спасаться на шлюпках выполнить было невозможным, так как мелкие шлюпки, кроме одного катера, оказались разбиты, а большие, спускавшиеся стрелой, не могли быть спущены за неимением пара для лебедок.
Через 25 минут после взрыва Aboukir перевернулся вверх килем.
К этому моменту капитан Никольсон (Hogue), предупредив Cressy, чтобы он следил за подводными лодками, подошел к месту гибели и остановился в 2 кабельтов. На Hogue одна вахта стояла у орудий, другая спускала шлюпки и сбрасывала за борт обеденные столы, скамейки и койки для помощи плавающим в воде товарищам. Капитан Никольсон намеревался, презирая опасность, пойти в гущу плавающих людей, дабы оказать им всю возможную помощь. Как только отвалившие шлюпки позволили дать ход, он поставил ручки машинного телеграфа на «вперед», и в этот же момент в крейсер попали две торпеды — с левой его стороны всплыла подводная лодка. Hogue немедленно открыл огонь. [196]
В первый момент казалось, что повреждения не слишком серьезны, но уже через 5 минут шканцы были в воде. Однако доблестные орудийные расчеты оставались на своих местах, не прекращая огня до момента почти полного погружения, когда последовало приказание «спасайся, кто может».
Шлюпки Нодие и Cressy начинали возвращаться со спасенными с Aboukir, Cressy стоял рядом, посылая радиосообщение, принятое Адмиралтейством. Через 10 минут после, попадания торпед, в 7.17, Нодие пошел ко дну. Cressy, продолжая посылать сигналы о помощи, оставался, однако, на месте. В этот же момент с правой стороны в 2 кабельтов в направлении на скулу был замечен перископ, и послышался шум торпеды. «Полный вперед, обе!» — скомандовал командир, но не успел крейсер набрать ход, как одна торпеда попала в борт у задней трубы, а вторая прошла под кормой. Одновременно с этим увидели на левом траверзе боевую рубку другой лодки. Немедленно открыли огонь, послышались радостные крики о попадании, как вдруг в крейсер попала еще одна торпеда (у заднего мостика). Казалось, что она была выпущена с другой лодки, прикрывавшейся Нодие, так как шла по направлению к месту его гибели.
Последняя торпеда прикончила Cressy, он перевернулся и, продержавшись 15 минут вверх килем, исчез. Гибель эта стала самой ужасной — его шлюпки были полны спасенными с двух других судов и не могли оказать никакой помощи. Кругом не было никого, кроме нескольких голландских траулеров, не торопившихся подходить из-за боязни мин. Только через час к месту катастрофы пришел голландский пароход Flora из Роттердама, который, невзирая на опасность, смело начал работы по спасению.
«Я не нахожу слов, — писал капитан Никольсон, — достойных для оценки действий капитана Flora, рискнувшего во имя человеколюбия подойти к месту катастрофы, совершенно не зная, погибли ли крейсеры от подводной лодки или взорвались на минном заграждении».
Не меньшей похвалы заслуживали также подошедшие позже пароход Titan, спасший 147 человек, и парусные траулеры Coriander и J.C.C. [197]
Коммодор Тирвит, несмотря на всю быстроту, с которой он вышел, получив известие о трагедии, прибыл к месту гибели лишь в 10.45.
Всего удалось спасти шестьдесят офицеров и семьсот семьдесят семь матросов, такое же количество офицеров и тысяча четыреста матросов погибли.
Тяжесть потери стольких драгоценных жизней усугублялась еще тем, что затонувшие крейсеры, мобилизованные в последнюю очередь, были укомплектованы резервистами, в большинстве семейными людьми. Потеря устаревших боевых единиц не была уже так ощутима для флота, но гибель такого множества сынов отечества, быстро и безропотно оставивших свои дома и семьи, чтобы прийти на призыв родины, являлась национальным горем.
Первое впечатление сложилось такое, что в атаке принимали участие пять или шесть подводных лодок, так как в продолжение часа было выпущено шесть торпед; поэтому, когда немцы объявили, что действовала только одна лодка, сообщению этому не поверили. Впоследствии, по мере выяснения различных фактов, сомнения в правильности германского сообщения исчезли. Крейсеры взорвала U -9 — довольно старая подлодка, впервые вышедшая в поход за время войны.
Как только коммодор Тирвит дошел до места гибели, 1-я флотилия эскадренных миноносцев была отправлена в Терсхеллинг, чтобы постараться отрезать возвращавшуюся лодку, но ничего обнаружено не было. 23 сентября она благополучно вернулась домой.
С начала войны ничто еще столь ярко не обнаруживало, какой произошел переворот в области морской войны, какое значение получило еще недавно сравнительно скромное боевое оружие.
В докладе, сделанном в парламенте, указывалось, что несчастья можно было бы избежать, если бы начальник отряда более точно придерживался инструкций Адмиралтейства, предусматривающих «новую» опасность, но вместе с тем запрос выяснил, что эта оплошность всецело искупалась его поведением в момент самой атаки.
Доблестный поступок капитана парохода Flora, спасшего двести восемьдесят шесть человек и доставившего их в [198] Юмиген, между прочим, привел к дипломатической переписке по вопросу международного права. Наше министерство иностранных дел потребовало возвращения на родину спасенных на основании 15-го параграфа Гаагской морской конвенции, который устанавливал интернирование лишь пленных, высаженных на берег взявшими их в плен. Нидерландское правительство согласилось с точкой зрения нашего министерства, и 26 сентября спасенные после оказанного им самого радушного гостеприимства возвратились на родину.