Конец халифы
Халифа по-прежнему оставался в Кордофане. После того, как он бежал с поля боя при Омдурмане, Абдулла поспешил по направлению к Эль-Обейду. В начале ноября он перебрался дальше на запад, к Айгаилле. Здесь к нему присоединился эмир Эль Хатем с эль-обейдским гарнизоном. Этот вождь и его люди еще не разу не вступали в сражение с «турками», поэтому они были свежи и воинственно настроены. Их прибытие сильно воодушевило тех воинов, которых собрал вокруг себя халифа. В Айгаилле был образован большой дем, и, поскольку в декабре вода имелась здесь в изобилии, Абдулла спокойно пережидал, посылая отряды рейдеров для сбора зерна и других припасов.
Как только сирдар, который вернулся из Англии, узнал об этом, он решил сделать попытку захватить халифу. 29 декабря он послал за полковником Китчинером, которому он решил поручить это почетное задание. Полковник получил приказ двинуться с небольшим смешанным отрядом в Кордофан и произвести рекогносцировку вражеских позиций. Если представится такая возможность, он должен был атаковать и захватить Абдуллу, [329] число сторонников которого, как считалось, не должно превышать 1000 плохо вооруженных людей.
Основной трудностью этой операции была нехватка воды. Позиция халифы находилась почти в 125 милях от реки. Местность по пути туда во влажное время года усеяна мелкими озерами, но к январю они пересыхают и превращаются в лужи грязи, и лишь изредка можно встретить пруд. Таким образом необходимо везти на себе всю воду, которая потребуется людям, лошадям и мулам, составляющим колонну. Верблюды могут обходиться без воды, им достаточно будет тех редких прудов, которые можно встретить по пути. Способность верблюд а. переносить жажду, конечно, исключительна, но и она имеет свои пределы. Предполагалось, что отчасти за счет воды, которую можно нести на себе, отчасти за счет случайных водоемов, а также благодаря выносливости верблюдов, можно перебросить соединение численностью в 1200 человек через пустыню на расстояние в 125 миль, чтобы за три дня они выполнили там свое задание и вернулись обратно к Нилу. Провизии, которой снабдили эти силы, должно было хватить до 9 февраля, таким образом радиус их действия, если не считать ограничений из-за воды, был равен девятнадцати дням. Он мог быть еще увеличен за счет конвоя с провизией, который должен быть выслан 30 января им навстречу, чтобы встретить их на обратном пути.
Колонна, включавшая 1604 солдат и офицеров и 1624 верблюда и других вьючных животных, вышла из Кохи в три часа пополудни 23 января. Местность, через которую проходил их путь, имела вид неприглядной пустыни. В десяти милях от реки исчезли все признаки животной жизни. Земля была покрыта колючим кустарником, совершенно не пригодным в пищу ни одному живому существу, но создающим лишь препятствие на его пути.
По этой местности, медленно извиваясь, продвигалась колонна, днем следовавшая за красным египетским флагом, а ночью — за поднятым на шесте фонарем. Авангард прорубал дорогу топорами и помечал путь привязанными к кустам полосками ткани. 25 января, после трех длинных переходов, они прибыли в Гедид.
26 января поход возобновился. Деревья стали больше, кустарник превратился в лес. Песчаная почва приобрела темно-коричневый оттенок, но в остальном пейзаж оставался прежним. [330]
Колонна сделала привал у Абу Рокбы. Несколько голодных обитателей, живших здесь в хижинах, показали могилу отца халифы и маленький соломенный домик, в котором Абдулла молился, когда навещал могилу.
В конце следующего перехода, который совершали днем, проводники нашли большой пруд с чистой водой. Все очень обрадовались и напились вволю. Рядом с этим драгоценным прудом была построена небольшая но прочная зериба, где были оставлены в качестве гарнизона несколько больных под началом египетского офицера и запас провизии. Колонна продолжила путь. 29 января они дошли до Айгаиллы, и здесь с изумлением, не меньшим, чем то, которое испытал Робинзон Крузо при виде отпечатка босой ноги, они обнаружили брошенный лагерь халифы. Это была широкая площадка, расчищенная от кустарника, за которой стоял сам лагерь — бесчисленные хижины, сплетенные из желтой соломы, идеально чистые, аккуратно расположенные вдоль улиц и площадей, и тянувшиеся на несколько миль. Вид этого странного покинутого города, поднимавшегося, подобно безмолвному кладбищу среди ужасных кустов, завораживал всех, кто там побывал. Его размеры не могли не внушить тревогу командованию: по самым минимальным подсчетам там должно было поместиться не менее 20 тысяч человек. Многие ли из них могли быть воинами? Конечно же никак не меньше 8000 или 9000. Но ведь экспедиция посылалась с расчетом, что у халифы их не более 1000!
Соблюдая все необходимые на войне предосторожности, колонна стала пробираться вперед, и кавалерия и верблюжий корпус, которые прикрывали ее продвижение, вскоре наткнулись на вражеских разведчиков. Они обменялись выстрелами, и арабы отступили. Колонна сделала привал в трех милях от этой позиции, построила прочную зерибу и провела ночь в ожидании атаки. Ничего, однако, не произошло, и на рассвете Митфорд с несколькими конными «союзниками» был послан на разведку. К десяти часам он вернулся, и его доклад был настораживающим. Он на-считал не менее 2000 арабских стрелков на передовой линии.
Маленькое войско находилось в 125 милях от своей базы. За ними лежала почти безводная страна, а впереди был сильный враг. Приказ сирдара определенно исключал какие либо задержки: [331] при встрече с врагом войска должны были либо немедленно атаковать, либо отступить. Полковник Китчинер решил отступить. Дорога домой была не менее длинной и утомительной, чем наступление, и ни надежда отличиться, ни возникающее перед боем возбуждение не вдохновляли усталых солдат.
К концу пути верблюды, страшно изнуренные недостатком воды, стали умирать; было ясно, что у соединения не осталось времени ни на какие действия. 5 февраля колонна дошла до Кохи, и Кордофанская действующая армия, преодолевшая столько трудностей и перенесшая столько невзгод, была расформирована.
В течение года никакие дальнейшие операции против халифы не предпринимались, и он правил в Кордофане всю весну и лето 1899 г., собирая сторонников и совершая грабительские набеги, что грозило спровоцировать серьезные беспорядки. Пустынный и почти безводный район, в котором он укрылся, создавал большие препятствия для любой военной экспедиции; и хотя в Хартуме по-прежнему стояли значительные силы, засушливый сезон и отсутствие сведений о точном местопребывании противника мешали что либо предпринять. Однако в конце августа отдел разведки получил достоверную информацию, что халифа с его армией стоит лагерем у Джебель Гедир, той самой горы в Южном Кордофане, куда двадцать лет назад он и Махди бежали с острова Абба. Здесь его присутствие пробудило прежние воспоминания, и это место мгновенно превратилось в центр религиозного фанатизма. Ночь за ночью он проводил на камне Махди, и день ото дня рассказы о его снах разносились его тайными агентами не только по Западному Судану, но и в Гезире и даже в Хартуме. Теперь, когда его местоположение было определено, а его действия стали крайне опасными, решено было вновь двинуться против него.
Первоначально все верили, что халифа намеревался удалиться на почти что недосягаемое расстояние — куда-нибудь к Эль-Обейду или в Южный Дарфур. Но вскоре по базарам Омдурмана стали расползаться странные слухи о спрятанном оружии, люди перешептывались о грядущем восстании. В течение нескольких дней в туземном городе царило смутное недовольство, а затем, 12 ноября, были получены точные и неожиданные известия. Халифа вовсе не отступал на юг или на запад, он шел на север, и [332] целью его был не Эль-Обейд, а Омдурман. Он решил поставить все, что у него оставалось, на эту последнюю отчаянную попытку вернуть себе свою прежнюю столицу. 12 ноября его авангард под командованием эмира Ахмада Федила вышел к Нилу напротив острова Абба.
Имя острова Абба, возможно, напомнит читателю самое начало этой истории. Здесь восемнадцать лет назад Махди жил и молился после своей ссоры с заносчивым шейхом. Здесь к нему присоединился Абдулла. Здесь было поднято знамя восстания, и здесь впервые было нанесено поражение египетским войскам. Это любопытный пример той случайной исторической симметрии, что окончательному уничтожению последних остатков махдистского движения суждено было произойти так близко от места его возникновения!
Известия, которые дошли до Хартума, привели весь механизм в движение. Китчинер поспешил на юг из Каира и прибыл в Хартум 18 ноября. Была немедленно сформирована действующая армия численностью около 2300 — одно кавалерийское подразделение, вторая полевая батарея, первая батарея пулеметов Максима, верблюжий корпус, IX-й Суданский полк, XIII-й Суданский полк и одна рота 2-го Египетского полка. Командование этими силами было поручено сэру Реджинальду Вингейту. Кроме этого имелись еще 900 арабских стрелков и несколько иррегулярных конных разведчиков. 20 ноября эти силы были сконцентрированы у Фаши Шоя, откуда полковник Льюис заставил отступить Ахмада Федила. В 3:30 пополудни экспедиция выступила в юго-западном направлении, двигаясь по следам противника.
Войска сделали привал примерно в десяти милях от Фаши Шоя, а затем ночью, при ярком лунном свете двинулись на Не-фису, встретив по пути только патруль дервишей человек в десять. В Нефисе они нашли брошенный лагерь Ахмада Федила, где оставалось некоторое количество зерна, которое он собрал в прилегающих к реке районах, и, что было еще важнее, больного но благоразумного дервиша, который утверждал, что эмир только что перешел в Абу Аадель, в пяти милях оттуда.
Кавалерия, верблюжий корпус, пулеметы Максима и иррегулярные войска двинулись туда как можно скорее. В 9:15 за ними последовала пехота, которая освежилась водой из цистерн и [333] наскоро перекусила. По мере их продвижения кустарник становился все гуще, местность была пересеченная и труднопроходимая. Около десяти часов треск пулеметов Максима и ружейная стрельба возвестили пехоте, что кавалерия под командованием полковника Махона сблизилась с противником. Стрельба вскоре усилилась, и когда пехота подошла поближе, стало ясно, что конные войска вступили в жаркую схватку. Они заняли позицию на низком гребне относительно свободном от зарослей кустарника. Отсюда, на расстоянии в 800 ярдов можно было видеть лагерь дервишей, скучившийся вокруг нескольких прудов. И пехота, и полевая батарея прибыли как раз вовремя. Дервиши, которые до этого ограничивались тем, что вели неровный бессвязный огонь, скрываясь среди кустарника, вышли на открытую местность и предприняли очень смелую и решительную атаку против артиллерийской батареи. Их разделяли всего 200 ярдов, и в какой-то момент показалось, что их атака достигнет цели. Но в этот момент IX-й и XIII-й Суданские полки, которые преодолели последние две мили форсированным маршем, вышли на линию огня, заполнив промежуток между пушками Махона, спешившимся верблюжьим корпусом и иррегулярными стрелками, и на противника обрушился сходящийся огонь всех наших войск. Враг был полностью разбит и деморализован. На поле боя осталось триста двадцать трупов, примерно такое же количество, вероятно, было ранено. Ахмад Федил и один из его главных эмиров бежали на юг и направились к халифе.
От пленных узнали, что халифа примерно с 5000 воинов движется на север к колодцам Гедида, о которых мы уже слышали во время рекогносцировки Ширкелы. Они находились где-то в двадцати пяти милях от места сражения. Войска уже были утомлены после стольких усилий. Пруд был такой грязный, что даже верблюды отказывались пить из него, к тому же в баках оставалось очень мало воды. Поэтому добраться до колодцев Гедида было жизненно необходимо. Но представим себе, что будет, когда уставшие войска, измученные жаждой, дойдут до колодцев, где их встретят немалые силы дервишей, которые их уже захватили! Сэр Реджинальд Вингейт решил, однако, рискнуть, и за несколько минут до полуночи колонна опять тронулась в путь. Местность была неровная, ночь душная, часы текли, и страдания пехоты [334] делались невыносимыми. Многие падали на землю от усталости. Утром 24 ноября, в девять часов, солдаты с огромным облегчением встретили известие о том, что кавалерия заняла колодцы, не встретив там никакого сопротивления. Вся вода, остававшаяся в баках, была немедленно распределена. Пехота освежилась и побрела дальше, и к полудню расположилась у пруда с относительно чистой водой.
В Гедиде, как и в Нефисе, был захвачен один дервиш. От него узнали, что армия халифы стоит лагерем в семи милях к юго-востоку. Со стратегической точки зрения его позиция была весьма неблагоприятной. Путь на север ему был прегражден. Отступать на юг ему пришлось бы через безводную местность, густо поросшую лесом. И поскольку захват запасов зерна, сделанных фуражирами Федила, затруднял как отход, так и наступление войск халифы, было весьма вероятно, что он не станет уклоняться от боя. Поэтому Вингейт решил атаковать его на рассвете.
Оставив обоз у воды и дав интендантам инструкцию выступить в четыре часа, войска снялись с места в полночь. В три часа, когда до позиции противника оставалось около трех миль, армия развернулась в боевой порядок. Иррегулярные стрелки прикрывали фронт, за ними шли XIII-й и IX-й Суданские полки, позади следовала артиллерия и пулеметы Максима. Осторожно, без лишнего шума, войска вновь двинулись вперед, и тут вдали тишину разорвал барабанный бой и длинный протяжный рев боевой трубы. Врага не удалось застать врасплох. Около четырех часов войска дошли еще до одного низкого гребня, относительно свободного от зарослей, и заняли эту позицию. Кавалерию отвели с фронта, вперед выдвинули несколько пикетов пехоты, а остальные войска залегли в высокой траве на гребне и стали дожидаться рассвета.
Примерно через час нёбо на востоке стало бледнеть, приближалось утро, было видно, как в сумеречном свете медленно пробираются назад пикеты, а позади них, у ряда деревьев, стали собираться едва заметные расплывчатые белые фигуры. Сэр Реджинальд Вингейт, опасаясь, что дервиши неожиданно бросятся на него, приказал всем встать и открыть огонь. Началась громкая и частая стрельба. На нее немедленно ответили. Огонь противника мерцал широким полукругом; особенно энергичному [335] обстрелу подверглись египтяне на левом фланге, и им пришлось срочно прислать подкрепление. Когда совсем рассвело, стали видны большие группы дервишей, с криками бросившиеся в атаку. Но огонь с нашей стороны был слишком сильный, и их эмиры не могли вывести их дальше опушки леса. Как только это было замечено, Вингейт скомандовал общее наступление, и все войска, двинувшись быстрым шагом вниз по пологому склону, погнали противника через лес к лагерю, стоявшему в полутора милях оттуда. Здесь, скучившись под соломенными крышами, собрались 6000 женщин и детей. Все они, вместе со многими даже не ранеными воинами, знаками выражали свою готовность сдаться и просили пощады. В половине седьмого прозвучал сигнал «прекратить огонь». Только тогда стало ясно, какие жестокие потери понесли дервиши. На одном участке, не более чем в двадцать ярдов, лежали все самые знаменитые эмиры некогда широко раскинувшейся империи дервишей. Халифа Абдулла, пронзенный несколькими пулями, мертвый распростерся на овечьей шкуре. Справа от него лежал Али Вад-Хелу, а слева — Ахмад Федил. Перед ними в ряд лежали неподвижные телохранители, за ними — менее знатные вожди, а позади — куча убитых и раненых коней. Такая зловещая сцена предстала взору британских офицеров с первыми утренними лучами, и для многих из них она означала завершение тяжелой и опасной задачи, растянувшейся на многие годы. И пока они с изумлением, смешанным с благоговейным страхом, созерцали все это, из под кучи тел выбрался совершенно невредимый маленький эмир Донголы Юнее, который добавил несколько недостающих звеньев к цепи этого повествования. При Омдурмане Абдулла оставался в тылу — он сидел верхом за холмом Сургэм, но в этой последней битве он находился в передних рядах. Чуть ли ни при первом залпе его сын, Осман Шейх-эд-Дин, был ранен, и, когда его уносили, он убеждал халифу спастись бегством. Но последний, с тем драматическим достоинством, которого порой не хватает более цивилизованным воинам, отказался. Он спешился и приказал своим эмирам сделать то же самое. Затем он сел на овечью шкуру и приготовился встретить свою судьбу. По странной случайности при этой последней сцене борьбы с махдизмом не присутствовали всякие сомнительные личности, и только Осман Дигна, бежавший с поля [336] боя, на короткое время обрел постыдную свободу, за которой последовало долгое и еще более постыдное рабство. 29 эмиров, 3000 воинов и 6000 женщин и детей сдались в плен. Египтяне потеряли троих убитыми и двадцать три человека ранеными.
Эта длинная история подошла к концу. Речная война была окончена. Она с переменным успехом продолжалась в течение четырнадцати лет, унесла, вероятно, около 300 000 жизней и явила множество крайностей и контрастов. Но цель, наконец, была достигнута: теперь флаги Англии и Египта вновь развеваются над долиной Нила, и никто не смеет бросить им вызов.