«Мы сделали все, что смогли!»

В недоброе и не столь давнее время гибель «Комсомольца» была бы непременно поставлена в вину экипажу. Кажется, впервые за всю историю наших морских [88] катастроф экипаж затонувшего корабля не только не наказали, как это было принято, но и наградили, взяв во внимание все обстоятельства аварии и самоотверженность, с какой моряки боролись за жизнь подводной лодки. Правда, подобные попытки справедливости делались еще во времена хрущевской «оттепели», однако, увы, они в лучшем случае ограничивались тем, что уцелевшую часть экипажа не наказывали. Не наказали представленных поначалу к правительственным наградам моряков прискорбно знаменитого линкора «Новороссийск».

В том, что подводникам пострадавшего корабля не навесили с ходу ярлык «аварийщиков», а воздали должное их мужеству, я вижу знак добрых перемен в нашем общественном сознании.

Все же в них очень легко бросить камень. И нашлись люди, которые не отказали себе в этом злорадном удовольствии. Раз загорелись, значит, сами, мол, во всем виноваты. Это было сказано априори, исходя лишь из самого факта аварии и неопределенности конкретных причин возгорания в кормовом отсеке.

Со сталинских времен у нас повелось легко обвинять и трудно оправдываться. Ах, вы оправдываетесь, значит, виноваты, И я прекрасно понимаю, что доводы «комсомольцев» убедительны лишь для их коллег, специалистов, все остальные принимают их на веру в зависимости от желания верить или не верить. Даже если сейчас взять и опубликовать зачетные ведомости предпоходовой подготовки экипажа, испещренные «пятерками» а «четверками». Все равно раздадутся голоса: «Знаем мы, как их ставят!»

Что и говорить — плохая у вас, ребята, тактическая позиция — обороняться.

Я не в первый раз встречаюсь с моряками «Комсомольца». С некоторыми служил вместе на дизельных подводных лодках. Я люблю этих людей. Люблю за их преданность своему дьявольски рискованному делу, за их [89] неброскую отвагу, за умение найти выход из любого безвыходного тупика, за неизменный юмор, чаще всего грустный.

Когда в Москве побывала группа моряков из состава экипажа атомной подводной лодки «Комсомолец», принимавшая участие в завершающем этапе расследования правительственной комиссией причин и обстоятельств гибели атомохода, я беседовал с капитаном 1 ранга Б. Г. Колядой, бывшим на «Комсомольце» старшим на борту, командиром турбинной группы капитаном 3 ранга С. А. Дворовым и инженером гидроакустической группы капитан-лейтенантом И. В. Калининым.

Я расспрашивал их не при лампе следователя. Разговор шел при свечах... А при свечах не лгут. И верю им, когда они в один голос сказали: «Мы сделали все, что смогли!»

* * *

— В одной из газет было высказано сомнение в том, что «Комсомолец» являлся опытовым судном...

— Советская военная энциклопедия отпределяет опытовое судно как «судно (корабль), специально оборудованное и приспособленное для проведения различных испытаний нового вооружения, конструктивных узлов корпуса, экспериментальных исследований силовых установок, движителей и других технических средств в условиях плавания. Обычно для этих целей переоборудуются корабли и суда серийной постройки, в отдельных случаях опытовые суда могут строиться по особому проекту». Вот именно к такому классу кораблей относилась наша подводная лодка. «Комсомолец» был спроектирован и построен в единственном экземпляре. Первый этап опытовой эксплуатации был окончен в июне 1987 года. Вторую программу всевозможных испытаний мы начали выполнять [90] с августа 1988 года. И вот что еще важно сказать: «Комсомолец» замышлялся и строился не как научно-исследовательская субмарина, а как боевой корабль. Окончательно утвердить его в этом качестве могла только реальная боевая служба. Вот почему номинально он находился в «первой линии», как мы говорим, то есть в боевом строю.

Кстати говоря, боевая эксплуатация опытовых подводных лодок широко практикуется и в США, и во Франции, и в Англии...

Уникальность «Комсомольца» заключалась не в том, что его корпус был изготовлен из титана, а в его способности погружаться на 1000-метровую глубину и находиться там длительное время, чего ни одна наша атомная подводная лодка сделать не может.

— Борис Григорьевич, Вам ставят в упрек, что Вы, как старший на борту, не возглавили борьбу за живучесть...

— В этом не было никакой необходимости. Если бы командир растерялся или отдавал не те распоряжения, я, как старший на борту, обязан был бы взять командование на себя, фактически отстранив командира, записать свое решение в вахтенный журнал и действовать по своему разумению. Но Ванин был на своем месте, он принимал те же решения, что возникали а у меня. Поэтому кое участие в борьбе за живучесть ограничивалось лишь советами. Это, кстати, свидетельствует о высокой профессиональной подготовке командира.

— И тем не менее я открываю газету и читаю: «Можно ли вообще говорить о грамотных действиях экипажа, если первая минута пожара уничтожила один из отсеков АПЛ, седьмая минута уже два со всем живым, что было в этих отсеках...»

— Трудно поверить, что этот упрек брошен профессиональным подводником. Но это так, и, значит, рассчитано [91] это хлесткое заявление лишь на то, чтобы впечатлить непосвященного читателя.

Пожар в седьмом начался взрывообразно, поэтому кощунственно обвинять погибшего старшего матроса Н. Бухникашвили, что он не сработал так, как работал на тренажерах. Он был оглушен, убит в первые же секунды аварии. Примерно то же было и в смежном шестом отсеке. Туда прорвалось горящее масло по маслопроводу, герметизация которого на ходу лодки не предусматривалась конструктивно. Это неизбежно произошло бы не обязательно на седьмой минуте, но могло бы случиться и на третьей, и на десятой. Мы технически были бессильны помешать проникновению огня в шестой отсек. В этом также сказался опытовый характер корабля.

Но вот наш критик утверждает дальше: «В 11.03 объемный пожар в концевом отсеке «Комсомольца» стал фактом... Вводи в действие тренировку по борьбе за живучесть, вводи то, что уже отработано и что сведет на минимум пагубность шокового состояния командования и всего экипажа, и тогда в 11.04–11.05 АПЛ уже была бы в надводном положении...»

Как говорится, «спасибо за совет». Если бы это утверждал журналист, ведший беседу, мы бы это как-то поняли. Но ведь бывший капитан 1 ранга прекрасно понимает, что с глубины в 486 метров за одну-две минуты не всплывешь. И если бы экипаж действительно впал в шоковое состояние, мы бы вообще не всплыли.

Аварийная ситуация нарастала непредсказуемо и лавинообразно. Никакие заученные ранее навыки не годились. Нам приходилось принимать нестандартные решения. Не будем повторять хронику наших действий по борьбе за живучесть, она публиковалась в открытой печати вместе с выписками из вахтенного журнала, где поминутно расписаны действия личного состава и командования корабля. [92]

Как можно «ничтоже сумняшеся» утверждать такое: «...Не говоря уже о какой-то организованной борьбе за живучесть АПЛ, вскоре будут оставлены личным составом 5-й и 4-й отсеки».

Наша беда подается как наша вина. Все эти электрические возгорания в 5, 4, 3-м отсеках возникли как следствия пожара в корме, а не из-за ошибок лодочных электриков. Давайте согласимся на минуту с авторами беседы в том, что командование корабля и экипаж «впали в пагубное шоковое состояние» и потому и «речи быть не может о какой-то организованной борьбе за живучесть АПЛ». Тогда кто же заставил всплыть горящую подводную лодку с глубины почти в полкилометра? Кто загерметизировал отсеки, подал огнегаситель в горящие отсеки? Кто своевременно вывел из действия и расхолодил ядерный реактор? Вывел из задымленных отсеков людей, организовал медицинскую помощь, установил радиосвязь с берегом? Ведь все это и есть борьба за живучесть, и растерявшийся, деморализованный экипаж не смог бы сделать и десятой доли того, что успели павшие и живые члены экипажа.

— Вот еще одно сомнение в достаточном уровне подготовки экипажа: «Заместитель командира дивизии — на борту. Сам начальник политотдела — на борту. Целый ряд флагманских специалистов — тоже... Я считаю, что они пошли в поход, — утверждает А. Горбачев, — потому, что экипаж был слаб и его надо «поднимать».

— Самый опасный вид лжи — ложь пополам с правдой. Да, действительно, второй экипаж «Комсомольца» уходил в свое первое плавание. Как это всегда бывает — независимо от степени подготовки экипажа, — в такой поход идет и старший начальник, более опытный подводник, который не только помогает командиру советом. он и оценивает его всесторонне, прежде чем выпустить [93] его потом в самостоятельный поход. Это общая практика для всех флотов.

Не было особой нужды в участии в том роковом, нашем последнем походе начальника политотдела. Талант Амитжанович Буркулаков вышел в море и в самом деле для того, чтобы поддержать, но не «слабо подготовленный экипаж», а его нового замполита, который до того служил на надводных кораблях и под воду уходил впервые. Оба политработника погибли. Никакого «целого ряда флагманских специалистов» на борту у нас не было. Это явствует и из списка членов экипажа, опубликованного в открытой печати.

Нам доверяли всецело.

— Как Вообще осуществлялась предпоходовая подготовка экипажа?

— «По полной схеме», как мы говорим. Это значит, что мы несколько лет готовились к своему самостоятельному большому плаванию, отработали полный курс боевой подготовки как в базе, так и в специальном учебном центре флота, с хорошими и отличными оценками сдали курсовые задачи, выполнили на тренажерах и в море программу боевых упражнений. Разумеется, отрабатывались и варианты борьбы за живучесть корабля. К сожалению, меньше всего готовились к экстренному покиданию корабля в надводном положении. Надеялись, что спасательные плоты и ВСК (всплывающая спасательная камера. — Прим. авт.) не подведут в силу простоты устройства, да и вообще до них дело не дойдет. Главным противником считали сверхдавление на больших глубинах...

А. Горбачев представляет дело так; что в поход вышли зеленые новички. Судите сами. Тридцать три человека из нашего экипажа и ранее выходили в дальние походы, в том числе и на «Комсомольце». Кстати, [94] среди них были и старший матрос Н. Бухникашвили, и мичман В. Колотилин (6-й и 7-й отсеки). Часть экипажа участвовала в приемке корабля от промышленности и все без исключения внимательно перенимали опыт эксплуатации механизмов от первого экипажа.

Авторы весьма тенденциозной беседы, говоря о нашей «беспомощности», старательно обходят тот факт, что жертвами огня стали лишь два человека. Как правило, объемные пожары на подводных лодках дают куда более печальную статистику.

— Очень часто спрашивают: почему вы оказались в воде без индивидуальных спасательных средств?

— Во-первых, часть их оказалась повреждена пожаром, кое-что осталось в труднодоступных задымленных местах. Во-вторых, часть баллончиков тех же ИДА была израсходована в ходе борьбы за живучесть в задымленных отсеках. И, наконец, самое главное, мы вышли наверх не для того, чтобы прыгать в воду. Мы вышли, чтобы отдышаться и встретить плавбазу, которая была на подходе.

Никто не ожидал столь мощного прорыва воды в кормовые отсеки, когда судьба корабля решилась в считанные минуты. Их явно не хватило бы на то, чтобы спускаться в отсеки и поднимать наверх свыше полусотни комплектов индивидуальных средств.

Решение прибегнуть к коллективным средствам спасения, то есть к плотам, было единственно верным в той обстановке. Другое дело, что конструкция плотов оказалась столь несовершенной, что они очень трудно извлекались из термоконтейнеров и очень легко опрокидывались на волне.

— Вы говорите, никто не ожидал столь быстрой гибели корабля. Но ведь именно в этой непредусмотрительности [95] вас и обвиняют... Читайте: «...Не покидала уверенность в том, что ПЛ удастся спасти». На чем основывается такая уверенность? Так и хочется сказать: «А бог их знает...»

— Грош цена тем морякам, у которых с самого начала нет уверенности в том, что корабль можно спасти. Наша уверенность основывалась на том, что пожар в кормовых отсеках локализован и герметизирован. Температура нагрева носовой переборки 6-го отсека постепенно снижалась, и это вселяло надежду на то, что пожар затухает. Практически до 16 часов подводная лодка была на ровном киле, а это верный признак, что вода внутрь корпуса не поступает. И, наконец, самое главное: все мы знали, что ни одна атомная подлодка в мире не тонула за считанные часы после пожара. Проходили сутки, двое и более, прежде чем забортная вода проникала в отсек через выгоревшие сальники.

А. Горбачев пытается поставить нам в пример аналогичную катастрофу, происшедшую в конце 60-х годов. Мол, лодка так же, как «Комсомолец», разгерметизировалась после пожара и пошла на дно. При этом он забывает уточнить, что пожар на той лодке продолжался более двух суток да и забортных отверстий было значительно больше.

— Что же послужило причиной столь мощного и неожиданного прорыва воды в прочный корпус?

— Если б мы знали! Комиссия из крупнейших специалистов вот уже восемь месяцев пытается найти ответ на этот вопрос. Хотя А. Горбачев нашел его спустя три недели после катастрофы: «...Пожар выжег, вероятно, такое количество сальников, уплотнений в прочном корпусе»... Но любой школьник расскажет, что через эти открывшиеся отверстия вода не заполнит так быстро, как это случилось. [96]

— Ну а у вас есть своя собственная версия?

— Безусловно. И не одна. Но до окончательных выводов Государственной комиссии мы, наверное, не вправе говорить о них публично.

— Почему? Ведь вы же уже изложили их членам комиссии, так что, повторив свои предположения в печати, вы вряд ли сможете повлиять на выводы специалистов, у которых наверняка есть свои рабочие гипотезы. Или ваши версии касаются секретных обстоятельств?

— Ничего секретного в наших предположениях нет. Во-первых, металл прочного корпуса мог дать трещину из-за огромного перепада температур: внутри оболочки — тысячи градусов, снаружи — плюс три. Во-вторых, титан при высоких температурах и при большом давлении может гореть. Возможен прогар корпуса на стыке отсеков. В-третьих, мог взорваться от перегрева порох в системе аварийного продувания балластных цистерн... Можно назвать еще несколько вероятных причин, но ни на одной пока нельзя остановиться с полной уверенностью.

— Что вы можете сказать о ВСК — всплывающей спасательной камере, которую бывший коллега охарактеризовал как «камеру-убийцу»?

— Это очень эмоциональная оценка, да и сам термин позаимствован скорее из нацистского лексикона. Что она из себя представляет? Это довольно объемистая яйцеобразная капсула с герметическим входом снизу и таким же выходом сверху. По окружности ее в три яруса расположены сиденья для всех членов экипажа. Ее назначение — доставить личный состав на поверхность из затонувшей подводной лодки. Камера может держаться на плаву несколько суток, Из того, что наработала мировая конструктивная мысль, это сейчас самое надежное средство спасения с подводной лодки, затонувшей [97] на предельной глубине. В идее такой камеры нет ничего убийственного. Беда нашей ВСК состояла в том, что она очень легко крепилась к прочному корпусу, и был случай, когда она самопроизвольно всплыла. Тогда представители фирмы усилили стопора и... перестарались. Поэтому пять человек, которые оказались в ВСК в момент затопления лодки, не смогли вовремя отсоединить камеру, и она отдалась, видимо, от удара о грунт. Но и в этом случае она всплыла невредимой вместе с живыми до поры подводниками. Трое человек умерли из-за того, что не успели надеть ИДА и отравились угарным газом, который вошел в камеру вместе с дымом и стал особенно токсичным при повышенном давлении. Четвертый погиб, ударившись головой о край люка, когда его вышвырнул сжатый воздух. Если бы люк был задраен как положено, а не второпях, на одну защелку, камера осталась бы на плаву и спасся бы не один человек, а по меньшей мере двое.

Трагедия «Комсомольца» не столько в том, что на нем произошел пожар — при всей его тяжести мы справились с ним с минимальными жертвами (да и нет в мире пожаробезопасных лодок), — а в том, что спасательные службы страны оказались не готовыми к тому, чтобы (мы уж не говорим о такой сложной задаче, как вызволить людей из-под воды, с глубины) просто подобрать их с поверхности моря. Ведь на нашем месте могли оказаться моряки любого ведомства, пассажиры, яхтсмены, рыбаки, и всех их ждала бы та же участь — наблюдать, как рядом падают недоступные спасательные средства, и замерзать в ледяной воде. После не столь давней гибели парохода «Адмирал Нахимов», наверное, можно было бы понять, как худо обстоит у нас дело со спасением людей на море. Понять и сделать выводы. Мы не уверены, что и катастрофа «Комсомольца» расшевелит нерасторопные инстанции и предприятия. Неужели в этом придется убедить еще раз?! [98]

— Какова дальнейшая судьба экипажа «Комсомольца»?

— Экипаж расформирован в декабре прошлого года. К величайшему нашему сожалению, нам пришлось разъехаться по разным кораблям и гарнизонам. Переохлаждение пока сказалось только на мичмане Эдуарде Кононове. Он комиссовался из-за онемения ног.

Но куда бы судьба нас ни забросила, каждый будет знать и помнить — если вдруг придется тяжко в море житейском, есть на свете товарищи, с которыми ты держался за плотик в ледяном аду заполярного моря.

Когда утихло пламя...

За каждой морской катастрофой, сколь много бы о ней ни сказали, тянется шлейф из домыслов, мифов, пересудов — будь это гибель «Титаника», «Адмирала Нахимова» или «Новороссийска»... Не избежал этой участи и «Комсомолец».

«А правда, что вас отогревали женскими телами?» — спрашивали у выживших в ледяном аду заполярного моря подводников. Пожалуй, это было самое безобидное заблуждение. Но были и обидные. Были и обвинения — ничтоже сумняшеся... Особенно больно резануло интервью в «Комсомольской правде», взятое корреспондентом В. Юнисовым у капитана первого ранга запаса Анатолия Николаевича Горбачева. Вот фрагмент из него:

— Анатолий Николаевич, вы читали публикацию «Морскому сборнику» отвечают...»?

— Да, но, к сожалению, совсем недавно...

Контр-адмирал Л. Белышев, заместитель начальника управления кораблестроения и вооружения ВМФ, например, сказал: «Атомная подводная лодка «Комсомолец» является опытовым кораблем». Не согласен. [99]

Каждый вновь построенный корабль проходит установленные испытания на заводе и в море. Их вершина — государственные испытания. Прошел «Комсомолец» многомесячные госиспытания, подписав соответствующий акт — принимай оружие и «в бой за Родину». После этого акта лодка окончательно передается промышленностью в состав флота. Понятно, если по каким-то моментам корабль не проходит требования госиспытаний, то болит голова сдатчика, соответствующей промышленности. Устранены замечания — сдатчик повторно предъявляет корабль комиссии.

Катастрофа АПЛ произошла в дальнем походе и никакого отношения к опытной эксплуатации не имела. Не случись беды, никто бы и не подумал вспоминать об «опытовом корабле».

Экипаж находился в своем первом дальнем походе. Каждый подводник знает, что если такой экипаж еще пройдет два-три похода, он сможет выйти на приличный уровень. Что мы видим на «Комсомольце»? Заместитель командира дивизии — на борту. Сам начальник политотдела — на борту. Целый ряд флагманских специалистов — тоже. Может быть, всем этим людям захотелось пару месяцев просто покататься на новейшей АПЛ? Нет, все они «накатались» на подлодках вдоволь! Может быть, им нечего делать на берегу? Нет — я считаю, что они пошли в поход потому, что экипаж был слаб и его надо «поднимать».

— А могут ли быть грамотными действия при том уровне фактической боевой подготовки, что имел экипаж «Комсомольца»?

— Вы задали настолько ответственный вопрос, что тут же подумалось, как где-то на том свете встречусь с Женей Ваниным и надо будет держать ответ перед ним по всей «потусторонней» справедливости. Даже и не [100] знаю, как начать, чтобы не бросить тень на него и всех погибших. А сказать надо. Во имя живых! Нельзя не сказать хотя бы потому, что, промолчав, не будешь знать, как и жить-то дальше на этой земле, перед лицом всех, кто может погибнуть от молчания и завтра...

Можно ли вообще говорить о грамотных действиях экипажа, если первая минута пожара уничтожила один из семи отсеков АПЛ, седьмая минута — уже два, понятно, со всем живым, что было в этих отсеках? Пройдет еще несколько минут, и возникнут возгорания в 5-м, 4-м, 3-м отсеках, подводники начнут терять сознание от продуктов горения во всех оставшихся пяти отсеках, в том числе в 1-м, 2-м и на главном командном пункте. Из-за невозможности остаться, не говоря уже о какой-то организованной борьбе за живучесть АПЛ, вскоре будут оставлены личным составом 5-й и 4-й отсеки. Экипаж останется на маленьком «островке», покрытом смертельной концентрацией отравляющих веществ.

...В 11.03 объемный пожар в концевом отсеке «Комсомольца» стал фактом, датчики показали высокую температуру, резко упало сопротивление изоляции основной силовой сети, переборка между седьмым и шестым раскалилась, по ряду вводов в шестой пошел черный дым...

Вводи в действие тренировку по борьбе за живучесть при объемном пожаре, вводи то, что уже отработано и что сведет на минимум пагубность шокового состояния командования и всего экипажа. И тогда бы в 11.04–11.05 АПЛ уже была бы в надводном положении и начала передавать сигнал о тяжелой аварии... В это время или минутой позже из действия выводится реактор, потому что корма АПЛ уже была бы в надводном положении и начала передавать сигнал о тяжелой аварии... В это время или минутой позже из действия выводится реактор, потому что корма АПЛ в огне и силовая сеть вышла из строя, потому что теперь реактор «Комсомольцу» просто не нужен, как не нужны ему и основные электросети, [101] что они уже начинают разрушаться по неумолимым законам электричества.

Кто-то скажет: «Ну вот, будь умные тренировки, соответствующая система их отработки, и АПЛ была бы спасена». Нет, имею обоснованное убеждение, что АПЛ опять же утонула бы, но без жертв на воде, без той тяжелейшей обстановки, что создалась во всех отсеках без исключения, от чего тоже гибли люди. А помня о «встрече» с Женей Ваниным, накладывать тренировку на фактическую обстановку «Комсомольца» не стану, хоть убейте.

— В этой публикации «Морского сборника» приводится таблица расстояний до района аварии и время на переход судов к «Комсомольцу», и получается, что, например, плавбаза «А. Хлобыстов» пришла бы к АПЛ в 16.59, за 9 минут до того, как «Комсомолец» затонул. Правда ли, что плавбаза запоздала потому, что управление «Севрыба» вело торг со штабом Северного флота об оплате спасательной операции?

— Уже на следующий день мне позвонил действующий адмирал из Главного штаба ВМФ и сказал, что между Северным флотом и управлением «Севрыба» велся «торг» об уплате за спасательную операцию, и это задержало судно почти на два часа. Через несколько дней эту версию подтвердили другие офицеры. В день катастрофы «Комсомольца» они были непосредственно в штабе Северного флота.

— Можете назвать этих офицеров или адмирала?

— Хотите сказать, способен ли я на подлость?

— Я не хочу так сказать.

— В начале мая я позвонил в секретариат Главкома с просьбой доложить адмиралу флота В. Чернавину по существу задержки «А. Хлобыстова» и попросил ознакомиться с соответствующими материалами. В ознакомлении с материалами, что не содержали и малейшей секретности, [102] мне было вежливо отказано. Наверно, мой звонок был ошибочным, потому как в Государственной комиссии всплыла еще одна версия... По этой версии Северный флот и «Севрыба» договорились едва ли не за 15 минут. А остальное время ушло на подъем плавбазой какого-то устройства. Признавая, что в экстремальных условиях устройство можно было и не поднимать, действия судна оправдывались тем, что информация об аварии АПЛ еще не носила угрожающего характера.

Надо ли говорить, что ни от первой, ни от второй версии родным и близким погибших не легче? Теперь все знают, что именно. За последние 15–20 минут погибло от переохлаждения большинство моряков, что каждая потерянная минута стоила человеческих жизней. И за каждую из них должен быть истребован ответ.

— Следствие легко может доказать, потому что скрыть торг или любую другую причину задержки невозможно.

— Если такое следствие будет, а оно будет, то скрыть, согласен, невозможно ни то, ни другое.

— Вина флота при всем при этом возможна?

— А при чем тут флот, не он же вымогал плату?

— Значит, плавбаза «А. Хлобыстов» смогла бы подойти за час до катастрофы?

— Если все это подтвердится, то плавбаза была бы у борта АПЛ еще раньше. И никто даже не замочил бы ног. Но я все же предлагаю: давайте не заниматься взаимными упреками. Пусть лучше свое слово скажет для начала следствие...

Рыбаки не согласны

17 декабря 1989 года в «Комсомольски правде» под заголовком «8 месяцев спустя» была опубликована беседа [103] с капитаном 1 ранга в отставке А. Н. Горбачевым, как пишет газета, «на предмет гибели подводной лодки «Комсомолец» Краснознаменного Северного флота».

При этом не может не вызвать чувства возмущения то, с какой безапелляционностью собеседник газеты, давая оценку действиям по спасению военных моряков, выдвигает в адрес бассейнового объединения «Севрыба», экипажа плавбазы «Алексей Хлобыстов» ряд серьезных обвинений в том, что по их вине операция спасения затянулась, и плавбаза пришла к месту аварии значительно позже, чем могла бы это сделать. А именно:

1. БПО «Севрыба» затеяло торг с Северным флотом об оплате спасательных работ, что «задержало судно почти на два часа».

2. На плавбазе затянулась операция по подъему «какого-то устройства» (речь идет, вероятно, о многотонных резиновых кранцах, которые крепятся на бортах базы и обеспечивают безопасную, мягкую швартовку промысловых судов).

3. Затянулся процесс по уточнению расстояния и координат места гибели подводной лодки.

Сказанное, казалось бы. действительно дает повод для обвинения рыбаков в медлительности, нежелании сделать все возможное для спасения экипажа «Комсомольца».

Детальная же проверка обстоятельств дела, основанная на изучении судового журнала плавбазы, текстов радиограмм, других документов, дает все основания говорить о полной необоснованности и бездоказательности обвинительных заключений А. Н. Горбачева. Строго документированная хронология событий, связанных с проведением спасательной операции, выглядит так.

В 12 часов 42 минуты командным пунктом КСФ была запрошена информация о дислокации судов БПО «Севрыба». Ответ был дан в ту же минуту. [104]

12.50 — командный пункт, проанализировав полученные данные, принимает решение — направить к месту аварии плавбазу «Алексей Хлобыстов», капитан-директор Кургузов В. Г.

13.15 — капитан плавбазы получает радиограмму с этим решением. В течение 5 минут отшвартовывает от борта плавбазы промысловое судно, и в 13.20 плавбаза начинает движение в указанные командным пунктом КСФ координаты. Одновременно, уже на ходу, экипаж поднимает кранцы, что само по себе небезопасно и допускается только в экстремальных ситуациях.

13.40, то есть через 20 минут после начала движения, плавбаза уже идет форсированным ходом (в обычных условиях для набора форсированного режима, связанного с прогревом двигателя, уходит порядка трех часов).

Окончательное уточнение координат было проведено после подхода плавбазы к месту гибели подводной лодки. Оказалось, что фактическое расстояние, преодоленное плавбазой, равнялось 59 милям. То есть разница составила 20 миль. А это примерно полтора часа форсированного хода. Но поскольку плавбаза не меняла курса и шла прямо, то факт определения координат никак не мог отразиться на времени перехода.

Здесь изложены только факты. И это не говоря о том, что непосредственно на месте аварии экипаж плавбазы действовал исключительно четко.

А что касается двухчасового «торга», то, как видно, на него просто не оставалось времени. Да и сведений о таковом у нас нет.

Подводя итог, хотелось бы сказать вот о чем. Мы не знаем, чем руководствовался А. Н. Горбачев, оперируя непроверенными данными. Очевидно, однако, другое. Обнародовав их через «Комсомольскую правду», он нанес огромный моральный ущерб не только людям, принявшим [105] участие в спасательной операции, но родным и близким погибших подводников.

В. КОРЕЛЬСКИЙ, Генеральный директор объединения «Севрыба».

«Полярная правда», 5 января 1990 г.

Открытое письмо оставшихся в живых членов экипажа атомной подводной лодки «Комсомолец» капитану 1 ранга запаса А. Горбачеву и журналисту В. Юнисову

Уважаемый тов. А. Горбачев!

Отдаем должное Вашей позиции. В глазах миллионов читателей «Комсомольской правды» она прочна и благородна. Вы — страстный поборник справедливости, смелый обличитель ведомства, чей мундир Вы только что сняли. Мы же, с Вашей подачи, жалкие виновники катастрофы, чудом спасшие свои шкуры в Норвежском море. И теперь пытающиеся спасти честь мундира, который все еще носим; мы недоучки, чьи безграмотные действия погубили боевой корабль, а рыбаки, пришедшие нам на помощь, бессердечные торгаши, которые только и помышляют, как бы не упустить свою выгоду на чужой беде. Все это следует из Вашего сенсационного интервью...

И тем не менее попытаемся отстоять если уж не свою честь, то погибших наших товарищей, ибо «мертвые сраму не имут».

Итак, давайте по пунктам обвинения.

1. Вы не согласны с тем, что атомная подводная лодка «Комсомолец» является опытовым кораблем. Откройте «Советскую военную энциклопедию» (том 6, стр. 82). «Опытовое судно (корабль) — специально оборудованное и приспособленное для проведения различных испытаний нового вооружения, конструктивных узлов корпуса, экспериментальных [106] исследовании силовых установок, движителей и других технических средств в условиях плавания. Обычно для этих целей переоборудуются корабли и суда серийной постройки, в отдельных случаях опытовые суда могут строиться по особому проекту». Именно к такому классу кораблей относилась АПЛ «Комсомолец». Корабль был спроектирован и построен в единственном экземпляре. Первый этап опытовой эксплуатации был окончен в июне 1987 года. В течение 1987–1988 годов была разработана и в августе принята вторая программа специальной эксплуатации корабля, которая, наряду с решением специально поставленных задач, предусматривала выполнение целого ряда мероприятий в интересах научных исследований. Мы готовы представить соответствующие документы.

Эксплуатация опытовых подводных лодок широко практикуется во многих странах: США, Франции и др.

Уникальность ПЛ «Комсомолец» заключалась не в материале изготовления, а в способности погружаться на глубину до 1000 метров и длительно находиться там, что ни одна ПЛ ВМФ СССР сделать не может.

2. Да, действительно, мы все до последних минут были уверены в том, что лодку удастся спасти. Максимально возможная герметизация 6-го и 7-го отсеков, подача огнегасителя в эти отсеки, тенденция снижения температуры в носовой переборке 6-го отсека вселяли надежду о затухании пожара. До 16 часов 20 минут дифферент подводной лодки не менялся, признаков поступления воды внутрь прочного корпуса не было. Значительное нарастание дифферента на корму началось в 16 часов 45 минут, что привело к утрате продольной остойчивости корабля, резкому росту дифферента и, в конечном итоге, потере плавучести, гибели корабля.

Мы не хуже капитана 1 ранга запаса А. Горбачева знаем об аварии советской подводной лодки 60-х годов и не исключали возможность подобного исхода, но рассчитывали [107] все же спасти корабль, и наши расчеты основывались не на слепой уверенности. Оценка состояния корабля продолжалась почти непрерывно в течение всего хода аварии, и борьба за живучесть корабля велась до того критического момента, когда именно расчеты показали неизбежность гибели подводной лодки. По предположению А. Горбачева, пожар выжег, вероятно, большое количество сальников, уплотнений в прочном корпусе... Но это не соответствует истине и подтверждается расчетами. А заявление А. Горбачева голословно и исходит из незнания нашего корабля. Ссылка на пример гибели подводной лодки 60-х годов неправомерна, т. к. пожар на ней продолжался более 2-х суток, к тому же количество забортных отверстий было значительно больше, чем на «Комсомольце».

3. Безусловно, тщательный анализ причин аварии, хода развития событий вновь поставил целый ряд вопросов и острых проблем перед учеными, конструкторами, промышленностью и личным составом подводных лодок. Личным составом нашего соединения разработан целый ряд предложений по усовершенствованию, изменению конструкций ряда систем и механизмов, обеспечивающих живучесть подводной лодки, повышению качества техники.

4. В настоящее время оценка развития аварии, действий личного состава по борьбе за живучесть проводится на основе конечного результата, опираясь на исходные данные, временной график развития событий. И специалисты, и неспециалисты идут от обратного, при этом практически не учитывается реально сложившаяся экстремальная и чрезвычайно противоречивая обстановка в аварийных отсеках АПЛ и на корабле в целом.

Отсутствие на корабле комплексной системы оценки обстановки в аварийном отсеке на основе объективных данных, особенно при отсутствии в нем или гибели личного [108] состава, не позволили в первую минуту оценить обстановку в аварийном отсеке.

Быстротечность и объемность пожара, гибель вахтенного в 7-м отсеке, практически одновременное поступление воздуха высокого давления привели к выбросу масла в 6-м отсеке из системы смазки турбины и объемному пожару в нем, а не, как утверждает А. Горбачев, «...по ряду вводов в 6-й пошел дым». Последовавшие еще в процессе всплытия корабля в надводное положение возгорания в 3-м, 4-м, 5-м отсеках, выход из строя личного состава и снижение эффективности противопожарной системы ЛОХ в сложившейся ситуации практически до нуля — все это поставило нас в тяжелейшие условия. Усугубили положение конструктивные недостатки корабля, а именно:

— отсутствие централизованного управления системой ЛОХ;

— отсутствие штатной системы снятия избыточного давления с аварийных отсеков;

— отсутствие комплексной системы, которая помогла бы прогнозировать возможное развитие событий в экстремальных ситуациях на основе объективных данных;

— невозможность управления герметизацией отсеков из центрального поста.

Потеря же в кратчайший срок управления с центральных пультов частью систем и оборудования, средствами движения корабля и выход из строя связи с аварийными отсеками привели к осложнению обстановки на корабле. При этом не берется в расчет то, что в этой ситуации для герметизации кормовых отсеков необходимо было закрыть вручную значительное количество арматуры, зачастую расположенной в труднодоступных местах.

Времени для этого у мичмана В. Колотилина было очень мало, а старший матрос Н. Бухникашвили, вероятно, сразу погиб. Нам непонятно, по каким расчетам А. Горбачева подводная лодка через одну минуту после [109] объявления аварийной тревоги могла оказаться на поверхности с глубины 486 метров.

Безусловно, прав вице-адмирал В. Зайцев, говоря о том, что сидя в тишине квартир и кабинетов, привлекая узконаправленных специалистов в различных областях науки и техники, можно сейчас предложить в чем-то более эффективные и предусмотрительные решения и действия на нашем корабле, но специалисты ведь исходят из анализа «обратным ходом», без учета острого дефицита времени, противоречивой обстановки, сложившейся на корабле.

5. Мягко говоря, надуманны утверждения тов. А. Горбачева об уровне подготовки экипажа. Не надо отчитываться перед нашим командиром (который, кстати, высоко ценил боевую выучку своих подчиненных) в потустороннем мире, не играйте в порядочность, держите ответ перед нами, живыми. Мы отработали полный курс боевой подготовки, несколько лет готовились к своему самостоятельному «большому» плаванию, обучались в учебном центре флота, с хорошими и отличными оценками сдали курсовые задачи, выполнили боевые упражнения.

Подготовка была проведена в полном соответствии с руководящими документами. Естественно, отрабатывались вопросы борьбы за живучесть, проверялись нами и спасательные плоты, но из-за их конструктивных недостатков они не выполнили спасательные функции. Испытывалась ранее и всплывающая спасательная камера.

Экипаж внимательно изучил опыт эксплуатации механизмов первым экипажем. Тридцать три человека из нас ранее выполняли задачи в длительных походах, в том числе и на этом корабле, среди них мичман В. Колотилин, старший матрос Н. Бухникашвили (6-й и 7-й отсеки). Часть экипажа участвовала в приемке корабля у промышленности. То, что мы впервые вышли в дальний поход, еще не свидетельствует о нашей слабой подготовке. Нельзя же, сидя в Москве, не встречаясь с нами, [110] не изучив документы, по каким-то отрывочным слухам делать умозрительные заключения. Сколько можно будоражить людей, родственников в угоду своим амбициям?...

Нам хотелось, чтобы были названы флагманские специалисты, да еще и целый ряд, как утверждает А. Горбачев, которые вышли в море. Сообщаем Вам — их не было ни одного, нам доверяли.

А. Горбачеву также хорошо известно, что, независимо от выучки, в первый поход с командиром всегда идет старший, имеющий опыт дальних походов. Вот почему на корабле находился заместитель командира соединения. Выход начальника политического отдела планировался заранее.

Может быть, у А. Горбачева и часто стоял вопрос, посылать экипаж в море или не рисковать, но у нас ясность была за несколько месяцев вперед. Мы готовились по плану, и командование на этот счет сомнений не высказывало.

6. Нам трудно судить (впрочем, как и А. Горбачеву) о том, какие велись переговоры между КП флота и руководством БПО «Севрыба». Мы неоднократно встречались с командой плавбазы «Алексей Хлобыстов», но ни о каком «торге» за спасательную операцию речи не велось. В сердечной и бескорыстной помощи мы убедились воочию. Во всей истории русского и советского флота никогда еще не возникал вопрос об уплате за спасение не только своих соотечественников, но и моряков любых стран, о чем свидетельствуют многочисленные факты оказания помощи судам на море. До такого кощунства советские моряки не дошли. Как свидетельствуют очевидцы, никого и упрашивать не пришлось. В таком серьезном вопросе ссылаться на анонимные звонки, слухи, укрываться за мнимым благородством не «выдать» источник информации, на наш взгляд, безответственно и трусливо. [111]

В заключение нам хочется сказать, что до завершения работы Государственной комиссии мы не собирались высказываться в печати. Однако публикация в газете «Комсомольская правда» 17 декабря 1989 года «8 месяцев спустя» о трагедии АПЛ «Комсомолец», героической гибели (мы не боимся этого слова) наших товарищей, подготовленная некомпетентно, без глубокого знания дела, однобоко, без проявления элементарного такта, глубоко нас взволновала. Мы с горечью вынуждены констатировать, что из лексикона журналистов исчезают такие понятия, как долг, достоинство, честь, верность Родине.

Уважаемый тов. В. Юнисов!

Нам хотелось бы спросить Вас: «Кому и зачем понадобилась такая тенденциозная статья, в то время как в правительственной комиссии устанавливаются истинные причины аварии?». Жаль, что у нас в стране еще не принят Закон о печати, иначе авторов подобных пасквилей можно было бы привлечь к должной ответственности.

Пользуясь случаем, хотели бы обратиться ко всем редакциям и журналистам с настоятельным требованием: при подготовке любых материалов по катастрофе АПЛ «Комсомолец» обращаться к компетентным лицам или очевидцам.

Теперь позвольте Вас спросить, уважаемый тов. А. Горбачев, как, на Ваш взгляд, должны отнестись, скажем, медики к одному из своих коллег, который бы стал комментировать операцию другого врача, зная о ней лишь понаслышке, более того, черпая аргументы из газетных статей, авторы которых путают «скальпель» с «зажимом» (ШДА, т. е. шланговый дыхательный аппарат, с ИДА — индивидуальным дыхательным аппаратом), а пуще всего уповая на свой собственный опыт, безапелляционно выдавая предположения за факты или оперируя ими как фактами? Думаем, что медицинская [112] общественность осудила бы его за нарушение врачебной этики. Но ведь Вы именно так и поступаете: не побеседовав ни с одним из нас, не зная особенностей устройства атомохода уникального проекта, зная о трагедии «Комсомольца» по кулуарным пересудам, Вы беретесь судить и рядить о наших действиях на борту аварийной подводной лодки. Воистину, «всяк мнит себя стратегом, видя бой со стороны».

Ну, и уж коль скоро Вы усомнились в достаточном уровне нашей боевой подготовки, то, объективности ради, должны были бы повиниться перед читателями «Комсомолки» за то, что многие годы Вы столь безрезультатно проработали в том самом отделе Главного штаба ВМФ, который отвечает за уровень этой подготовки. Где же Вы были тогда со своим даром публициста-бичевателя?

Впрочем, последуем Вашему же совету: «Давайте не заниматься взаимными упреками. Пусть лучше свое слово скажет для начала следствие». Пусть скажет. Но и Вы должны держать на нем ответ за свои слова, столь же хлесткие, сколь и легковесные. Жаль, отменены дуэли...

По поручению экипажа:

капитан 1 ранга Б. КОЛЯДА,

капитан 3 ранга С. ДВОРОВ,

капитан-лейтенант И. КАЛИНИН,

мичман А. КОПЕЙКА

Совсекретный рекорд:

«5 августа 1984 года атомная подводная лодка К-278, названная впоследствии «Комсомольцем», совершила небывалое в истории отечественного мореплавания погружение: стрелки ее глубиномеров замерли на 1000-метровой отметке! Ни одна из боевых подлодок мира не могла [113] укрываться на такой глубине — ее раздавило бы всмятку. Но у этой экипаж находился под защитой сверхпрочного титанового панциря».

Капитан 3 ранга Александр Бородин, младший штурман первого экипажа «Комсомольца», рассказывал:

— Гидроакустик, который обеспечивал наше погружение с надводного корабля, качал потом головой: «Я из-за вас чуть не поседел. Такой скрип стоял, такой скрежет...» Но прочный корпус выдержал. Обжатие было таким, что мою койку выгнуло, как лук... Старший на борту контр-адмирал Чернов вышел на связь с отсеками по боевой линии и, глядя на глубиномер, сказал совсем неуставное: «Остановись, мгновенье!..» Потом он поздравил всех, и по отсекам пронесли Флаг. Всплывать не торопились. «Успех надо закрепить», — сказал Чернов, и мы погрузились еще метров на сорок.

Бородин вспоминает, и я невольно проникаюсь азартом того погружения. О нем не трубили в газетах, и только сейчас его можно внести в книгу рекордов Гиннеса. Я тихо радуюсь: ведь смогли же построить такой чудо-корабль, несмотря на все наши беды-проблемы. Ведь смогли же... Может, только в подводной да космической технике нам есть чем погордиться.

Кто мог подумать, что спустя пять лет рекордсмен глубины найдет свой вечный покой на месте своего рекорда?! Титановый труп «Комсомольца» с раскрывшимися от удара крышками торпедных аппаратов зарылся в ил на подводных склонах Лофотенской котловины — в девяноста милях юго-западнее острова Медвежий...

Итак, погиб уникальный чудо-корабль, оборваны на взлете сорок две молодые отважные жизни... Больше года Государственная комиссия пытается найти ответы на множество подвопросов, которые сливаются в одно гневно-горестное вопрошание — «кто виноват в этой трагедии?»

Первое, самое простое и самое привычное, что пришло [114] в головы многим искателям истины, — виноват экипаж.

«Как вам удалось утопить такой корабль?» — в сердцах огорошил еще не добравшихся до берега подводников командир первого экипажа Ю. Зеленский. Он бросил им этот вопрос на палубе атомного крейсера «Киров», куда пересадили спасенных с рыбацкой плавбазы.

И в Учебном центре, где отрабатывались оба экипажа, поспешили заготовить на Ванина, погибшего командира «Комсомольца», отрицательную характеристику, предугадывая обычный ход мыслей высокого начальства: преступная халатность...

«Все отказы и поломки происходят у нас только по вине личного состава». С этими словами бдительные военные цензоры на протяжении двадцати лет вычеркивали из моих рукописей любой намек на каверзы, которые таит в себе всякая, не обязательно военная, техническая система. И в утешение авторского самолюбия показывали соответствующий параграф в великом «Перечне запрещений»... А у меня и сейчас еще стоит в ушах тот жалобный мокрый визг, с которым два месяца ходила у меня над головой секция легкого корпуса, отошедшая под ударами волн, как раз над моей каютой. Ходила, ходила да и ухнула в одночасье в глубины Средиземного моря, оставив брешь площадью в полтеннисного корта, обнажив предзимним штормам баллоны воздуха высокого давления... Подводную лодку вернули с боевой службы раньше срока только потому, что пластиковую — опытовую секцию работники одного из НИИ клеили нам во дни великого пасхального разговения да еще не тем клеем... Но, «не надо обижать наш героический рабочий класс», — заметил мне журнальный редактор, вычеркивая «пасхальный» эпизод. Под сенью параграфов «Перечня запрещений» и ревнителей чести рабочего класса судостроительная монополия чувствовала себя столь же спокойно, как и за бетонными оградами [115] своих верфей. Никаких публичных упреков, ни тени сомнений. Претензии — только в бумагах под грифом «секретно». И столь же неслышные миру заверения, знакомые, увы, не только подводникам: «Примите корабль (дом, завод, аэропорт) к сроку, а уж мы доведем (наладим, благоустроим) все в лучшем виде. Только не рубите премии, не обижайте его величество рабочий класс!». И принимали, и не рубили, и не обижали — из пятилетки в пятилетку, из десятилетия в десятилетие. Как грибы растут близ военных причалов постпредства всевозможных фирм. Годами мелькают на палубах и в отсеках цивильные куртки «спецов». Годами порой идет наладка, доводка, доделка различных систем. Тут даже своеобразный кодекс ответственности выработался. Все, что ломается на корабле при стоянке в базе, за это «фирмачи» отвечают, а вот то, что в море, — экипаж. Так было, так «исторически сложилось». Вобщем, как и всюду по стране... И вдруг этот немыслимый Указ — о награждении орденами экипажа, потерявшего свой корабль. Немыслимый, потому что до сих пор моряков, переживших подобное, в лучшем случае не наказывали, но ярлык «аварийщиков» клеился им намертво.

«Господи, неужели у нас в самом деле изменилось отношение к человеку вообще и к плавсоставу в частности?!» Это радостное изумление при чтении Указа возникло, наверное, не только у меня одного, как возникло у кого-то и знакомое возмущение: «Кого награждают-то? Аварийщиков?!»

Отрыдали вдовы погибших, осела земля на свежих могилах, и вот тут и замелькали по газетам сентенции с коварным подтекстом: «Можно ли вообще говорить о грамотных действиях экипажа?..» «Грамотные действия и самоотверженные — не одно и то же. А могут ли быть грамотные действия при том уровне фактической боевой подготовки, что имел экипаж «Комсомольца»?» (В. Юнисов, «Комсомольская правда»). «Экипаж был слаб, и его [116] надо было «поднимать»...» (А. Горбачев). «Человеку, не способному в течение минуты понять, что происходит на лодке, в подводном флоте делать нечего» (Е. Селиванов). А заместитель главного редактора еженедельника «Собеседник» А. Емельяненков, не дожидаясь выводов специалистов, однозначно находит «первопричину трагедии» в вопросах «подготовки экипажа, профессиональной выучки личного состава, его умения вести борьбу за живучесть корабля».

Что в этом граде убийственных вопросов и оценок — нетерпение уязвленного скорбью сердца? Стремление побыстрее определить крайнего в очереди прямых и косвенных виновников? Попытка отвести громы-молнии общественного гнева от монополии Минсудпрома? Модная поза рубаки-обличителя?

Что бы там ни было, но мотив до боли знакомый: товарищи подводники, ответьте, как вам удалось угробить такой замечательный корабль?!

Сначала о корабле. Замечательным он был лишь в способности уходить на запредельную для всех современных подводных лодок глубину. Но уже потому, что он был первым в своем роде, «Комсомолец» изначально, как и все головные корабли, нуждался в конструкторских доработках, то есть совершенным он не был. Об этом говорят и американские эксперты.

Впрочем, загвоздка отнюдь не в неизбежных естественных конструкторских недоработках первенца, а в тех видовых технических пороках, которые унаследовал от всех предыдущих поколений атомарин титановый рекордсмен{8}. Перефразируя библейский афоризм, можно сказать: в новые меха влили старое вино. В новейший по своим чудо-свойствам титановый корпус были поставлены [117] типовые, большей частью устаревшие (но зато в силу своей серийности — дешевые) электроагрегаты. Те самые, которые вызвали горестный вопль подводников в популярном журнале: «Можно ли представить себе многомесячное подводное плавание, когда едва ли не ежесуточно то что-то вспыхивает, то прорывается?! Это уже не поход — сумасшедший дом! Вот такие нам, подводникам, строят АПЛ». Готов проиллюстрировать этот риторический возглас своим походным дневником, свидетельствами многих бывалых подводников.

Тысячу раз прав командир подводного ракетоносца Е. Селиванов, умудренный горьким опытом объемного пожара: «Надо еще на уровне проекта, на стадии постройки корабля исключить саму возможность возникновения пожара. Должна быть найдена система предупредительных мер...»

— Эх, если бы нас, командиров, — вторит ему его коллега капитан 1 ранга Э. Рыбаков, — привлекали, не говорю уж к проектированию, хотя бы к составлению проектного задания. Уж, наверное, мы могли бы что-то подсказать. Но сверхзасекречено все...

Наверное, не зря старый моряцкий тост звучит сегодня так: «За наших в море на таких кораблях!»

И уж если говорить о первопричине трагедии К-278, то она в причине взрывообразного пожара, вспыхнувшего вдруг в злополучном седьмом отсеке. Вся остальная цепь событий — лишь производное от него. В конце концов, подводники уходят в океан не для того, чтобы тушить пожары. У них свои еще более сложные тактические, боевые задачи. Высшее мерило их обученности, их мастерства — пораженная из-под воды цель. И если я приобретаю цветной телевизор, а потом меня обвиняют — я-де погубил аппарат тем, что тушил его, внезапно вспыхнувший, не по инструкции, то, согласитесь, это странная постановка вопроса. Жаль, что народный депутат А. Емельяненков игнорирует эту странность, определяя [118] первопричину трагедии в неумении второго экипажа вести борьбу за живучесть.

Кстати говоря, и старший матрос Бухникашвили, и мичман Колотилин, на чью смертную долю выпали начальные минуты аварии, «родом» из первого экипажа. Спору нет — первый экипаж был более опытным, чем второй. Это и понятно: люди Зеленского знали корабль со стапеля, испытывали его, чаще ходили в моря. Но из этого вовсе не следует, что ванинцы были недообучены, что они не умели бороться с огнем, что у них «подкорка не сработала тогда, когда поджилки трясутся и мозг не включается...» Аргументы?

Оба экипажа обучались на одних и тех же тренажерах, по одной и той же программе. Разумеется, в Учебном центре были далеко не все макеты систем уникального корабля, и тогда второй экипаж отправлялся изучать их в те институты и на те заводы, где они создавались.

Мало кто знает, что почти все среднее звено комсостава ванинского экипажа, а также старпом и помощник — выходцы из первого экипажа. Подавляющая часть «дублеров» обладала опытом дальних подводных плаваний.

Теперь, просчитав в кабинетах, задымленных разве что дымом сигарет, все варианты тушения пожара, призвав на помощь опыт свой и зарубежный, критики второго экипажа легко бросают камни в спину Ванина. «То-то сделал не так, того-то не приказал, а можно было поступить так-то и тогда бы...» Но последнее слово всегда остается за погибшим командиром. Мы не знаем и никогда не узнаем того, что знал он, принимая свои решения. Нельзя судить неуслышанного.

Наверное, как и во всякой битве, у ванинцев были свои промахи и ошибки. Но ни одну из них высокая комиссия не признала роковой, однозначно погубившей корабль. Даже ту, что мой коллега по [119] перу вменил в вину командиру, и обвинение это пошло гулять по стране двадцатидвухмиллионным тиражом: «Дальше — больше. Подан воздух высокого давления (ВВД) на продувание кормовой группы цистерн главного балласта, нагружены вопреки руководству дополнительные трубопроводы в горящем отсеке — и происходит их разрыв: раскаленные стенки не выдержали давления, ВВД пошел в пылающий отсек, что создало здесь эффект доменной печи». Тут одна маленькая деталь. Прежде, чем «разорвались раскаленные стенки трубопроводов», из них выплавились пластмассовые прокладки, которые-то и выпустили ВВД в отсек. Раньше эти прокладки делались из красной меди (куда более тугоплавкой, чем пластик). Цветной металл в благородных целях экономии народных денег заменили на полиамид, исключив из расчета ситуацию пожара. До отчаяния знакомая «экономия на спичках»!

И такие «мелочи» открываются едва ли не в каждом обвинении, выдвинутом уцелевшим подводникам.

Вот почему с таким трудом движется расследование причин катастрофы. В один тугой клубок сплелись интересы, амбиции, обиды. И ведомственные, и групповые, и личностные. Каждая версия парируется контрверсией, на каждый довод свое возражение... Увы, в этой затянувшейся игре подводники второго экипажа, их имена и судьбы, стали вроде карт — либо битых, либо козырных.

Позиции сторон обозначились весьма полярно. Минсудпром: корабль был хорош, а экипаж плохо подготовлен. ВМФ: корабль с изъяном, экипаж обучен в достаточной мере.

Истина посередине? Не тот случай. По моему разумению, ее надо искать ближе к воротам Минсудпрома.

Второй экипаж наказал себя за свои ошибки (если они были) сам. И видимо, будет еще расплачиваться за них отдаленными последствиями переохлаждения. Но за [120] ошибки проектантов будут расплачиваться другие экипажи и, похоже, еще не раз. Даже самые неистовые хулители пострадавшего экипажа, рассуждая о первопричинах катастрофы, вынуждены забивать гол в свои ворота: «Обеспечение этой АПЛ («Комсомольца». — Прим. авт.) от аварий осталось на уровне начала прошлых лет, Ничего нового по ее защите от электрической искры нет. Любая вспышка — и все тот же кромешный ад. Нет, что касается защиты от аварий, то тут уж советский конструктор не ушел далеко». И когда тот же критик упрекает командира в том, что он-де не сразу оценил всю опасность пожара, мне хочется немедленно напомнить ему его же только что приведенные слова и спросить: «А скажите-ка, уважаемый, положа руку на сердце, а сколько их было, этих замыканий», «пробоев», «возгораний», «вспышек», «пожарчиков» в отсеках, на вашем счету, а если не на вашем, то на горьком опыте ваших сотоварищей?»

Статистика на этот счет удручающа. И разве не от этого возникает психологическое привыкание к постоянной угрозе пожара, а затем, когда он все-таки происходит, — изначальная уверенность: потушим, справимся, и не такое бывало. Но раз на раз не приходится. Слова «роковое стечение обстоятельств» вызывают ныне ироническую усмешку: мол, слишком легкое оправдание. Меня же, отдавшего не один год изучению обстоятельств гибели линкоров «Императрица Мария», «Пересвет» и «Новороссийск», парохода «Адмирал Нахимов», нескольких подводных лодок, всегда поражала эта непостижимая алгебра дарованных шансов и упущенных возможностей, счастливых случайностей и убийственных неожиданностей. Трагедия «Комсомольца» выстроена на самых сложных ее неравенствах и уравнениях. О них особая речь. Сейчас же о другом: как бы часты, как бы схожи ни были «подводные пожары», нельзя не согласиться с печальным выводом авторитетнейшего английского спасателя-подводника [121] У. Шелфорда: «Возможность повторения причин и условий аварий на подводных лодках чрезвычайно мала, поэтому рекомендации любой комиссии едва ли окажутся полезными в будущем».

Таких условий, при каких протекал пожар на «Комсомольце», еще не было и, я надеюсь, не будет, если полиамидные прокладки заменят на красномедные. Но это отнюдь не исключает новых бед, ибо подводные лодки — зоны повышенного риска. Они опасны еще на стапелях, они опасны у причалов, они опасны в море, они опасны под водой. Вопрос лишь — в какой степени. Американским инженерам удалось в последние годы снизить пожаровзрывоопасность своих атомарин...

Я готов склонить голову перед нечеловеческими усилиями советских конструкторов, которые при всех наших хронических «дефицитах» и компьютерной «мощи» умудряются не только не сдавать мировых позиций в такой наукоемкой отрасли, как подводное судостроение, но даже кое в чем и опережать своих заокеанских соперников. Попробовали бы создатели «Трайдента» хотя бы день проработать в стенах какого-нибудь московского или ленинградского КБ! Я знаю наперед все, что мне скажет проектант подводного атомохода. Выслушайте его и командира-подводника, и поразитесь тому, что оба они говорят об одном и том же, о чем уже давно жалуются миру и врач, и учитель, и летчик, и шахтер: не дают... не хватает... не снабжают... не разрешают... не... В конце концов все сводится к элементарной дезорганизации труда.

Дезорганизация! Вот оно — ключевое слово! Его собираются спрятать под полой халатности, то есть, надо понимать, безалаберности, беспечности, безответственности... Да, все это так, но глубже-то, грубже — на чем она расцветает эта «халатность»? На дезорганизации самого основного, самого естественного хода производства ли, службы ли... [122]

Что общего у дирижера симфонического оркестра и командира подводной лодки? И тот и другой добивается предельной слаженности своего оркестра, своего экипажа. Но заставьте дирижера отвечать за исправность музыкальных инструментов, за внешний вид оркестрантов, за их профессиональную подготовленность, их быт, наконец, за уборку снега вокруг филармонии, и, уверяю вас, дирижер и пяти минут не найдет, чтобы перелистать партитуру. А ведь партитура морского боя сложна не менее, чем полифония иного концерта. Командиры же, как, впрочем, и механики, и штурманы, и минеры, и ракетчика, вместо того, чтобы постигать «грамматику боя, язык батарей», — ездят в далекие степи за молодым пополнением, организовывают ремонт казарм, добывают запчасти, проводят политзанятия, ведут своих моряков разгружать вагоны, убирать снег, охранять склады, встречать шефов...

Впрочем, оглянитесь, и вы увидите, что нам всем очень редко удается заниматься своим прямым делом, и, прежде чем дойдут до него руки, мы должны выполнить множество других всяких мелких подготовительных, не свойственных нам работ, которыми должны заниматься совсем другие люди, которые тоже почему-то вынуждены выполнять чужие обязанности. Не отсюда ли наш «тоталитарный полупрофессионализм»?! И не в основах ли кадровой политики, чья суть доходчиво изложена на стендах той же военно-морской академии: «Офицер — это прежде всего боец партии, человек глубокой идейной убежденности, широкого политического и культурного кругозора...» И только в конце длинного перечня подобных качеств — «...это человек, профессионально подготовленный, прекрасно знающий все тонкости и детали своего дела». А не с последних ли строчек надо начинать определение, что есть современный морской офицер?..

После недавней серии катастроф и аварий на нашем [123] подводном флоте в общественном сознании возникло нечто вроде «послецусимского синдрома». Он особенно ощутим в саркастическом тоне некоторых газет и журналов. С той же легкостью, с какой в свое время главным виновником цусимского разгрома был объявлен «бездарный царский адмирал Рожественский», авторы иных гневных публикаций, оговариваясь, что они против поиска «крайнего», а следовательно, и виновника гибели «Комсомольца», тем не менее упорно подводят читателя к мысли, что таковой злодей все же существует и он умело прячется на какой-то ступеньке флотской иерархии. Не знаю, умерило бы их «жажду крови» снятие с должности командующего флотилией контр-адмирала Ерофеева или командующего Северным флотом адмирала Громова, — популярные в не столь давнее время меры борьбы с аварийностью, — но уверен в одном: будь назначены вместо них Нахимов или Ушаков — все равно бы корабли продолжали гореть и тонуть, так как корни нынешней аварийности залегают намного глубже служебных упущений того или иного должностного лица. Они уходят в пятидесятые годы (проследить их глубже не берусь), когда на стапелях страны закладывалась великая подводная армада. Темп, ритм, сроки — все определял азарт погони за новой владычицей морей — Америкой. В штабах, в КБ, в заводских бытовках ревниво итожили — кто и на сколько недель раньше спустил на воду очередной атомный левиафан, насколько быстрее провел швартовые, ходовые, глубоководные испытания, у кого и на сколько больше ракетных шахт, разделяющихся боеголовок... Дальше, глубже, быстрее! И скорее, скорее, скорее...

Битва конструкторских идей, гонка сборочных конвейеров переносилась в океанские глубины и там обретала суровую реальность «войны без выстрелов», взаимной тайной охоты за подводными ракетоносцами. Флот сдерживал, Флот прикрывал, Флот обеспечивал возмездие, [124] Флот демонстрировал... О нем всерьез заговорили в Пентагоне и Белом Доме.

В 1976 году советская подводная армада стала воистину великой, обогнав США по числу атомарин, что оказалось более достижимым, чем догнать военного соперника «по молоку, мясу и маслу».

В той, сегодня уже тридцатилетней подводной войне, были свои неведомые миру герои и жертвы. И я горячо верю, что Книга Памяти будет создана не только для воинов, павших в Афганистане...

Ракетно-ядерный, океанский — как и все грандиозные деяния страны Советов — создавался «любой ценой». И прежде всего ценой элементарных жизненных благ тех, кто его строил и кто выводил его в мировые просторы. И сейчас еще большинство жутковатых домов, в которых ютятся семьи военных моряков, стоят на полусгнивших коммуникациях довоенных лет... Жилье, причалы комплексных заправок, дороги — все это потом, потом, потом... Перетерпят, перезимуют, не впервой! Главное: в любой точке Мирового океана — от полюса до тропиков — всплывают краснозвездные атомарины.

Но флот начинается с берега. А берег, обустроенный из рук вон плохо, встречает «усталые подлодки» щедротами нищей мачехи. Любая насущная забота — от бани до смены перископа — становится делом житейской ловкости и героических усилий всего экипажа.

Худосочная инфраструктура огромного флота — гавани, арсеналы, доки, и прежде всего судоремонтная база — из пятилетки в пятилетку определялась все тем же программным принципом: перетерпят, перебьются, пере... «Флот строится для того, чтобы воевать, а не ремонтироваться». Именно так ответил по преданию бывший главком С. Г. Горшков, создатель великой армады, на предложение построить новый судоремонтный завод.

И вот сегодня-то под крики вдов и залпы похоронных салютов выясняется, что брежневские «навархи» [125] строили флот в расчете лишь на свое царствие — лет эдак на двадцать. Примерно на столько хватило ресурса старения кораблей. И если система базирования и ремонта худо-бедно позволяла «выпихивать» корабли на боевую службу, то при нынешнем ее обветшании и при значительном старении ПЛА 1-го и 2-го поколений она никак не пригодна для военно-морских сил 80–90-х годов. Поразительно, но, не умея (не желая) создавать индустрию одноразовых шприцев, мы умудрились построить «одноразовый флот»! Впрочем, это в духе временщиков: одноразовая экология, одноразовые «хрущобы», после нас — хоть потоп, хоть Чернобыль.

Необъявленная подводная война еще не окончена, и даже речи никто всерьез не заводил о ее прекращении. Сегодня, когда война эта требует качественно нового — глубоководного — флота, мы пытаемся водрузить колосса на глиняные ноги изношенной «одноразовой» инфраструктуры. Именно в тылах таится то малярийное болото, от которого лихорадит флот.

Энтузиаст и практик теории биоритмов бывший офицер флота Владимир Плескач поделился своей гипотезой с читателями газеты «Комсомолец Заполярья»: «Расчет биоритмических многосуточных колебаний психологического состояния командира экипажа, его старшего помощника и старшего на борту показывает на 07.04.89 г. одновременное нахождение в зоне «дней риска». В эти дни по американской концепции трех биоритмов и по моим результатам многолетних исследований статистики различных проявлений человеческого фактора возрастает ошибочность оценки ситуации и действий. Вот и получается, что в трагедии виновато отсутствие у нас системы предупреждения происшествий, подобной американской».

Да, конечно, сегодня ВМФ остро необходимы и новая система комплектации экипажей, и современная методика обучения, и полная профессионализация подводников, и система психологического предупреждения происшествий, [126] но все это даже не полумеры — четвертьмеры. Безопасность подводного плавания начинается с надежности подводного корабля. Техническое совершенство (а точнее — несовершенство) наших атомных кораблей рассчитано на абсолютное моральное совершенство тех, кто сидит за их пультами. Сверхсложная машинерия требует сверхстрогой жизни своих служителей. Они не должны быть подвержены никаким человеческим слабостям, их не должно ничто волновать на берегу, эти сверхаскеты должны жить четко по распорядку и столь же четко выполнять все сто двадцать пять пунктов эксплуатационных инструкций, обладая при этом непогрешимой памятью, стопроцентными знаниями и неутомимостью биороботов. Такова жесткая конструкторская заданность к системе «человек — АПЛ». Но система, в которой ошибка одного человека не может быть устранена усилиями десятка специалистов, — ненадежная система.

Да и удивляться ли пожарам на подводных лодках в стране, вступившей в полосу кризиса, где то и дело взрываются газопроводы, шахты, сталкиваются поезда, тонут пароходы, гибнут авиалайнеры? Мы все платим долги наши, наделанные «отцами государства». Вот и второй экипаж заставили платить по старым счетам. Газетные витии винят подводников в пережитой беде: опоздали... не выполнили... не заняли... не успели. Творцы нового общественного сознания отказывают им в праве на доброе имя и честь мундира. Судьба подводников «Комсомольца» во многом схожа с судьбой уцелевших «афганцев»: бросили в пекло, наградили, забыли, оболгали. Мавр сделал свое дело...

И вот теперь они обивают пороги редакций со своими открытыми письмами... Обвинять у нас принято в мегафоны, а оправдывать — шепотом.

Впрочем, не всегда так было. Ведь нашел же в себе смелость публицист 1909 года сказать в разгар послецусимских бичеваний флота: «Пусть же наш флот... знает, [127] что русское общество и печать никогда и ни в чем его не обвиняли, да и теперь не винят, а, наоборот, верят в него и ждут, что он, получив надлежащее материальное оборудование (без деревянных заклепок, ломающихся лафетов, не стреляющих пушек, не поворачивающихся башен и т. п.) и надлежащий высший командный состав, вроде к.-адм. Р. Н. Вирена, Н. О. фон-Эссена, возьмет свое и докажет миру, что в нем не только жив, но и не умирал мощный богатырский русский дух, дух Нахимова и Лазарева... Он ждет, что ему дадут для этого не бутафорию, а действительные средства».

Впервые за послевоенные годы погибших подводников хоронили не тайком, а в открытую — всенародно. Впервые о жизни и судьбах людей в черных пилотках сказана горькая правда.

Так поклонимся же ей!

Март 1990 г.

Мурманск-150 — Москва