Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Книга вторая (4)

Увидев, что все вандалы собрались вместе, Гелимер повел свое войско на Карфаген. (2) Оказавшись поблизости от него, они разрушили водопровод, замечательное сооружение, по которому шла вода в город; простояв там некоторое время лагерем, они удалились, так как никто из неприятелей не выступил против них. (3) Бродя по тамошним местам, они стерегли дороги, полагая, что таким образом они осаждают Карфаген; при этом они не совершали грабежей и не опустошали земли, но заботились о ней, считая ее как бы своей. (4) В то же время они питали надежду на измену со стороны как самих карфагенян, так и римских солдат, исповедовавших арианскую веру{570}. (5) Они послали и к предводителям гуннов с обещанием, что они увидят со стороны вандалов много хорошего, и просили их стать им друзьями и союзниками. (6) Гунны и раньше не обнаруживали большой преданности делу римлян, так как прибыли к ним союзниками не по доброй воле (они не раз говорили, что римский стратиг Петр{571} дал им клятву и таким образом заманил в Визáнтий, впоследствии же сам ее нарушил). Поэтому они охотно внимали речам вандалов и соглашались вместе с ними обратить оружие против римского войска, когда примут участие в сражении. (7) Обо всем этом Велисарий подозревал (он получил эти сведения от перебежчиков), но, поскольку круг городских укреплений не был еще полностью завершен, он считал, что в данное время римлянам выступать против врагов преждевременно и приводил все внутри города в как можно больший порядок. (8) А одного карфагенянина по имени Лавр, уличенного в измене и разоблаченного его домашним секретарем, он посадил на кол на одном из холмов перед городом, вследствие чего другие пришли в ужас и воздержались от попытки измены. (9) Что же касается массагетов, то ежедневными подарками, угощением и всякого рода лестью он склонил их к тому, чтобы они рассказали ему об обещаниях Гелимера, если они предадут во время сражения. (10) И варвары признались, что у них нет никакой охоты принимать участие в битве; они говорили, что боятся, как бы после победы над вандалами римляне не отказались отправить их назад в их родные места, принудив их состариться здесь в Ливии и окончить тут свои дни; да и что касается добычи, у них большое сомнение, как бы римляне не отняли ее у них. (11) Тогда Велисарий дал им твердые заверения, что, если вандалы будут побеждены в войне, он тотчас же возвратит их домой со всеми пожитками и захваченной добычей. На этих условиях он получил от них клятвенное обещание, что они со всем рвением до самого конца будут помогать римлянам в войне.

(12) Когда все было приведено в полный порядок и стены завершены, Велисарий, созвав все свое войско, рек следующее: (13) «Не знаю, римляне, нужно ли обращаться со словами увещания к вам, недавно одержавшим над врагами столь блестящую победу, что благодаря вашей доблести и этот Карфаген, и вся Ливия оказались в вашей власти, ибо совершенно излишне словами побуждать вас к доблести, поскольку мысли победителей меньше всего склонны к слабости. (14) Я лишь считаю уместным напомнить вам: если теперь вы будете действовать храбро, оставаясь похожими на самих себя, то для вандалов быстро придет конец надеждам, у вас же отпадет надобность воевать. (15) Итак, вне сомнений, вы выступите в предстоящее сражение с большой решимостью. Сладко людям, когда они видят завершение своего труда. И пусть никто из вас не подсчитывает численности этой толпы вандалов. (16) Война обычно решается не числом людей, не ростом их, но душевной доблестью. Прежде всего я хотел бы, чтобы вами овладело чувство уважения к себе — этот результат совершенных подвигов. (17) Позорно человеку, имеющему разум, быть хуже, чем он есть на самом деле, и в глазах людей считаться недостойным своей природной доблести. Что же касается врагов, то я убежден, что страх и память о понесенных несчастиях заставят их быть трусливыми; страх будет пугать их тем, что было, воспоминание же отнимет надежду на то, что дело улучшится. (18) Злая судьба тотчас порабощает мысли того, кто подпал под ее .власть. А то, что теперь у нас борьба идет за нечто более важное, чем раньше, я вам сейчас докажу. (19) В предыдущей битве, если бы дела наши пошли плохо, опасность заключалась бы в том, что мы не захватили бы чужой земли; теперь же, если мы не победим в сражении, мы потеряем свою. (20) Насколько легче ничего не приобрести, чем лишиться того, что имеешь, настолько наше беспокойство теперь, в столь важный для нас момент, сильнее, чем было раньше. (21) Если прежде нам удалось выиграть битву при отсутствии пехоты, теперь, с Божьей помощью, идя на бой со всем войском, я надеюсь одержать победу над главными силами врага и овладеть его лагерем. (22) Имея уже, можно сказать, в руках исход войны, не откладывайте его из-за небрежности, чтобы вам не пришлось потом искать ускользнувший от вас благоприятный случай. (23) Отложенная на более поздний срок судьба войны не всегда предоставляет такой исход, какой соответствует условиям данного времени, особенно если война затягивается по воле тех, кому она исключительно благоволит. (24) Те, кто упускают представляющийся им благоприятный случай, обычно навлекают на себя Божье возмездие. Если же кто-нибудь думает, что враги, видя жен своих и детей и все самое для себя дорогое в наших руках, вдруг воспрянут духом и проявят в этот опасный миг отвагу выше своих сил, тот судит неверно. (25) Ибо гнев, чрезмерно возникающий в душе из-за самого дорогого, обычно подрывает ту силу, которая есть у людей, и не дает им как должно пользоваться обстоятельствами. Приняв все это во внимание, вам следует с большим презрением идти на врагов».

II. Произнеся такие слова, Велисарий в тот же день выслал вперед всех всадников, кроме пятисот, а щитоносцев и знамя, которое римляне называют «бандум»{572} он поручил Иоанну Армянину, приказав, если представится случай, вести перестрелку. (2) Сам он на следующий день последовал за ним с пешим войском и с пятьюстами всадниками. (3) Массагеты же, посоветовавшись между собою, решили делать вид, что они честно держатся своего обещания, данного как Гелимеру, так и Велисарию, но сражения на стороне римлян не начинать, и до выяснения дела не нападать на вандалов; когда же положение того или другого войска окажется плохим, тогда вместе с победителями напасть и преследовать побежденных. Вот каково было тогда решение варваров. (4) Римское войско застало вандалов ставшими лагерем у Трикамара{573}, отстоявшего от Карфагена на расстоянии ста сорока стадий. (5) Там, находясь друг от друга на большом расстоянии, войска провели ночь. Когда была уже глубокая ночь, лагерю римлян явилось следующее знамение. (6) На остриях их копий возникло яркое пламя, и им казалось, что сильным огнем охвачены сами копья. Это чудо явилось не многим, но тех, кто его видел, оно поразило страхом, поскольку они не знали, как его истолковать. (7) Такое же чудо явилось римлянам в Италии много времени спустя. Но тогда, уже наученные опытом, они были убеждены, что это знамение победы. Когда же, как сказано, это произошло впервые, они были поражены и в великом страхе провели ночь.

(8) На следующий день Гелимер, приказав вандалам оставить детей, женщин и все драгоценности в центре лагеря, за валом, где иного укрепления не было, созвал всех их и сказал следующее: (9) «Не за славу теперь, вандалы, идет у нас борьба, и дело не только в потере власти; если бы мы, добровольно став трусами и отказавшись от всего этого, могли бы спокойно жить, сидя у себя дома и пользуясь своим достоянием! (10) Но вы, воистину, сами видите, что наши дела дошли до такого часа в судьбе своей, что если мы не победим врагов, то, погибая сами, оставим их владыками наших детей и жен, всей этой страны и всех богатств, а если кто из нас останется в живых, тому суждено будет стать рабом и испытывать все последствия этого. (11) Но если мы победим в войне наших врагов, то, оставшись в живых, будем пользоваться всеми благами жизни; если же со славой уйдем из жизни, то детям своим и женам оставим все блага счастливого существования, имени же вандалов дадим возможность оставаться вечно славным, а за народом сохраним навечно власть. (12) Если кому-либо другому и приходилось сражаться из-за своего существования, то все же никто больше нас не понимает, что, идя на бой, мы несем в себе надежду на спасение всему, чем мы обладаем. (13) Не за тела наши надо бороться, и опасность теперь не в том, что можно умереть, а в том, чтобы не дать врагам победить себя: если мы не одержим победы, то лучше всего нам умереть. (14) И поскольку положение таково, пусть никто из вандалов не проявит слабости в решимости, пусть не заботится о своем теле; стыдясь несчастий после поражения, пусть предпочтет славный уход из жизни. (15) Кто стыдится позора, тот никогда не боится опасности. Не вспоминайте о прежней, неудачной для нас битве. (16) Мы были побеждены не потому, что сами были плохи, но понесли поражение из-за того, что столкнулись с противодействием судьбы. Ее течение, однако, обычно не движется в одном и том же направлении: она, как правило, любит каждый день менять свой ход. (17) К тому же мы можем с гордостью сказать, что мы выше врагов по храбрости и намного превосходим их числом. (18) Думаю, нас раз в десять больше. Я прибавлю еще то многое и великое, что теперь особенно должно побудить нас к доблести: славу наших предков и переданную нам ими власть. (19) От позора недостойных потомков первая тускнеет, а вторая нас, как не заслуживших ее, твердо решила покинуть. (20) Я уже молчу о стенаниях этих женщин, о слезах наших детей; страдая за них, как вы видите, я не могу больше продолжать речь. (21) Закончу только одним: не будет нам возврата к этим драгоценнейшим для нас существам, если мы не одолеем врагов. (22) Помня об этом, будьте же храбрыми мужами и не постыдите славы Гизериха».

(23) После этого Гелимер велел своему брату Цазону обратиться с особым увещеванием к тем вандалам, которые вместе с ним прибыли из Сардинии. (24) Собрав их недалеко от лагеря, Цазон сказал им следующее:

«Соратники по оружию! Вы только что слышали речь царя, в которой он говорил, из-за чего всем вандалам предстоит борьба; вам же надо равняться не только на остальных, но прежде всего на самих себя. (25) Недавно вам, боровшимся за владычество, на долю выпала победа, и власти вандалов вы покорили целый остров; поэтому теперь вы должны показать еще больший пример доблести. (26) Ибо у кого перед глазами опасность потери самого великого для себя, те по необходимости должны проявить и величайшую отвагу против врагов. Борющиеся за власть, в случае, если окажутся побеждены, самого необходимого не теряют. (27) Для тех же, кому предстоит борьба за то, чем они обладают, вся жизнь вообще зависит от исхода войны; ибо, если в настоящее время вы проявите храбрость, то закрепите за собой в общем мнении дело вашей доблести — уничтожение тирана Годы; оказавшись же слабыми, вы лишитесь славы и за бывшие подвиги, как не заслуженной вами. (28) Кроме того, в этой битве вы должны показать себя лучше других вандалов. (29) Потерпевших поражение испытанная ими судьба поражает страхом; те же, кто ни в чем не имел неудач, идут в бой с непоколебимой уверенностью. (30) И, думаю, правильно будет сказать, что, если мы победим, то большая часть победы будет приписана вам, и все назовут вас спасителями вандальского народа. (31) Имевшие прежде успех, сражаясь вместе с теми, кто ранее потерпел поражение, естественно, приписывают себе поворот судьбы в лучшую сторону. (32) Итак, принимая во внимание все это, вы должны, говорю я, всем этим громко рыдающим детям и женщинам велеть воспрянуть духом и молить Бога о помощи, а сами вы должны смело идти на врага и в этой битве для наших соплеменников быть передовыми бойцами»{574}.

III. Произнеся такие побуждающие к сражению речи, Гелимер и Цазон стали выводить на бой вандалов, и приблизительно во время завтрака, сверх ожидания римлян, занятых приготовлением себе пищи, они явились и выстроились вдоль берега реки с намерением вступить в сражение. (2) Река, протекающая здесь, хотя и не пересыхает, но настолько ничтожно ее течение, что она от живших там людей не получила никакого имени, но называлась просто потоком. (3) Приготовившись, как позволили обстоятельства, римляне стали переходить на другой берег этой реки и развернули свой боевой строй следующим образом: (4) левое крыло занимали Мартин, Валериан, Иоанн, Киприан, Алфия, Маркелл и все архонты федератов; на правом крыле находились Папп, Варват и Эган, а также все предводители конных отрядов. (5) В центре был поставлен Иоанн, имея при себе щитоносцев и копьеносцев Велисария, а также войсковое знамя. (6) Сюда вовремя прибыл и Велисарий с пятьюстами всадниками, покинув медленно продвигавшуюся сзади пехоту. (7) Гунны же все выстроились в другом месте, они и прежде имели обыкновение не смешиваться с римским войском, а тогда, имея намерение, о котором сказано выше, они не захотели становиться в ряд с остальными силами. Вот каков был боевой строй у римлян. (8) И то, и другое крыло войска вандалов занимали тысячники, каждый командуя своим отрядом, в центре же находился Цазон, брат Гелимера, в тылу выстроилось войско маврусиев. (9) Сам Гелимер объезжал все ряды, отдавая приказания и возбуждая смелость. Еще раньше всем вандалам был отдан приказ не пользоваться в этом бою ни копьями, ни другим метательным оружием, а полагаться только на мечи.

(10) Прошло немало времени, и поскольку никто не начинал сражения, Иоанн, с согласия Велисария, отобрав немногих из своего окружения, перешел реку и напал на центр неприятеля. Цазон, встретив их здесь встречным ударом, начал их преследовать. (11) Римляне, отступая, вернулись к своему войску, вандалы же, в своем преследовании дойдя до реки, не решились перейти ее. (12) Вновь взяв большое число щитоносцев Велисария, Иоанн вапал на отряд, окружавший Цазона, и, вновь отраженный оттуда, ушел к римскому войску. (13) И в третий раз, взяв с собой почти всех копьеносцев и щитоносцев Велисария и захватив войсковое знамя, Иоанн совершил нападение с громким криком и шумом. (14) Так как варвары мужественно сопротивлялись, пуская в ход только мечи, то завязалась жестокая битва и многие лучшие вандалы были убиты, в том числе сам Цазон, брат Гелимера. (15) Тогда все римское войско пришло в движение и, перейдя реку, напало на врагов; начиная с центра, оно великолепным образом обратило врагов в бегство, ибо каждая из войсковых частей без труда обращала в бегство стоявших против нее. (16) Видя это, массагеты, согласно бывшему у'них уговору, начали преследовать вандалов вместе с римским войском. Преследование, однако, было непродолжительным. (17) Вандалы, спешно вернувшись в свой лагерь, держались спокойно; римляне же, не считая, что они достаточно сильны, чтобы вести с ними бой на валу, ограбив трупы врагов, на которых они находили золото, удалились в свой собственный лагерь. (18) В этом сражении было убито из римлян менее пятидесяти, а из вандалов приблизительно восемьсот.

(19) Когда прибыла пехота, Велисарий поздно вечером со всей поспешностью отправился вперед, двинувшись со всем войском на лагерь вандалов. (20) Гелимер, узнав, что Велисарий со всей пехотой и остальным войском направился против него и вот-вот будет здесь, никому ничего не сказав и не сделав никаких распоряжений, вскочил на коня и обратился в бегство по дороге, ведшей к нумидийцам. (21) За ним последовали его родственники и немного слуг, перепуганные и держащие в секрете, что происходит. (22) Некоторое время вандалам оставалось неизвестно, что Гелимер бежал; когда же все узнали, что он исчез, а враги оказались уже на виду, вот тогда-то зашумели мужчины, закричали дети, подняли плач женщины. (23) Никому не было дела до находившихся здесь сокровищ, никто не заботился о плачущих любимых существах, но всякий старался бежать безо всякого порядка, кто как мог. (24) Подойдя, римляне взяли обезлюдевший лагерь со всеми его богатствами и затем целую ночь, преследуя врага, избивали попадавшихся им мужчин, а детей и женщин обращали в рабство. (25) В этом лагере римляне нашли такое количество добра, сколько никогда не случалось видеть в одном месте. (26) Ибо вандалы издавна грабили Римскую державу и свезли в Ливию огромное количество богатств{575} и, поскольку земля их здесь была очень хороша, изобилуя плодами и всем необходимым для жизни, то сюда следует еще прибавить и доходы, появлявшиеся от того, что они, получая все, что было в этой земле, не тратили денег на покупку продовольствия в какой-либо другой стране, имея его здесь же{576}. А владели они этими землями девяносто пять лет, в течение которых длилось господство вандалов в Ливии. (27) Богатства, возросшие за это время до огромных размеров, в этот день вновь попали в руки римлян. (28) Эта битва, бегство врагов и захват лагеря вандалов произошли спустя три месяца после того, как римское войско прибыло в Карфаген, приблизительно в середине последнего месяца, который римляне называют декабрем{577}.

IV. Велисарий, увидев, что римское войско разбрелось так нескладно и в полном беспорядке, был очень раздражен, всю ночь беспокоясь, как бы враги, спохватившись п совершив нападение на римлян, не нанесли бы им сокрушительного поражения. (2) В самом деле, если бы каким-либо образом произошло нечто подобное, я думаю, никто из римлян, обратившись в бегство и отягченный такой добычей, не вернулся бы назад живым и не мог бы радоваться своему богатству. (3) Воины, вообще-то являющиеся бедняками{578}, оказавшись внезапно обладателями огромных богатств и рабов, блистающих молодостью и исключительной красотой, более не могли сдержать своих стремлений и найти предел своей жадности из-за представившегося им благоприятного случая, но настолько опьянели, потонув в волнах нахлынувшего на них счастья, что каждый хотел взять себе все и вернуться в Карфаген. (4) Они бродили не отдельными отрядами, по по одному или по двое, куда только гнала их надежда на добычу, обыскивая все вокруг в покрытых лесами и скалами горных проходах, где находились пещеры или другие места, грозившие опасностью или засадой. (5) Они не испытывали ни страха перед врагами, ни стыда перед Велисарием; ими не владело никакое другое чувство, кроме жажды добычи: оно перебороло все, так что на остальное они не обращали никакого внимания. (6) Понимая все это, Велисарий не знал, как ему действовать в данный момент. (7) С наступлением дня, поднявшись на холм возле дороги, он усиленно старался водворить не существующий более порядок, много раз обращаясь со словами упрека и ко всем воинам, и к архонтам. (8) Тогда же те, кто оказался поблизости, главным образом домашние Велисария, стали отправлять доставшиеся им богатства и рабов в Карфаген с теми, кто, находясь у них в услужении, жил с ними в палатках и был их сотрапезниками, сами же, направившись к военачальнику, стали выполнять отдаваемые им приказания.

(9) Иоанну Армянину Велисарий приказал с двумястами людьми преследовать Гелимера, не прекращая погони ни днем ни ночью, пока не захватит его живым или мертвым. (10) В Карфаген он послал приказ своим близким, чтобы тем вандалам, которые, молясь в храмах, скрывались в близких от Карфагена местностях, дать обещание безопасности и, разоружив, чтобы они не задумали какого-либо переворота, ввести в город и держать их там, пока он сам не придет. (11) Разъезжая с оставшимися при нем копьеносцами в разных направлениях, он старательно собирал воинов, а попадавшимся ему навстречу вандалам обещал неприкосновенность. Из вандалов нельзя было встретить никого, кроме тех, которые находились в храмах и молились. (12) Отнимая у них оружие, он отправлял их в Карфаген под охраной солдат, не давая им возможности сплотиться против римлян. (13) Устроив все наилучшим образом, он и сам с большей частью войска как можно быстрее двинулся против Гелимера. (14) Пять дней и пять ночей преследуя Гелимера, Иоанн оказался уже недалеко от него и собирался на следующий день вступить с ним в сражение. Но так как не суждено было Иоанну захватить Гелимера, вот какое противодействие судьбы выпало ему. (15) Среди преследовавших Гелимера вместе с Иоанном находился копьеносец Велисария Улиарис. (16) Это был человек смелый, одаренный большой силой души и тела, но не очень выдержанный, весьма предававшийся вину и веселью. (17) Этот Улиарис на шестой день преследования около захода солнца, увидев какую-то птицу, сидящую на дереве, под пьяную руку быстро натянул лук и пустил в нее стрелу. (18) В птицу он не попал, но, сам того не желая, сзади поразил Иоанна стрелою в шею. (19) Получив смертельную рану, Иоанн вскоре испустил дух, оставив по себе глубокую печаль у василевса Юстиниана, военачальника Велисария, у всего римского войска и карфагенян. (20) Это был человек большой храбрости и других достоинств, милостивый ко всем, кто к нему обращался, и снисходительный более чем кто-либо другой. Так свершилась судьба Иоанна. (21) Улиарис же, придя в себя, бежал в оказавшуюся поблизости деревню и укрылся там в храме, молясь о защите. (22) Воины же не стали продолжать стремительной погони за Гелимером, но ухаживали за Иоанном, пока было можно; когда он скончался, они совершили все полагающиеся священные обряды погребения и, дав знать обо всем Велисарию, оставались на месте. (23). Как только Велисарий услышал об этом, он тотчас прибыл на могилу Иоанна и стал оплакивать его судьбу. (24) После рыданий, глубоко скорбя об этом несчастии, он оказал могиле Иоанна многие другие почести, назначив в том числе и определенную сумму для ухода за могилой. (25) Что касается Улиариса, он не поступил с ним жестоко, потому что воины под самыми страшными клятвами подтвердили, что Иоанн завещал, чтобы Улиарис не понес никакого наказания, так как он неумышленно совершил столь ужасное преступление.

(26) Вот каким образом Гелимер избег в этот день врагов. Велисарий и дальше продолжал преследовать его. Когда он прибыл в хорошо укрепленный нумидийский город по имени Гиппонерегий, расположенный на берегу моря и отстоящий от Карфагена на расстоянии десяти дней пути, он узнал, что Гелимер поднялся в горную местность Папуа{579} и уже недостижим для римлян. (27) Эти горы находятся у самой границы Нумидии. Они очень крутые и труднопроходимые (там всюду поднимаются высокие скалы); живут на них варвары маврусии, с которыми у Гелимера были дружба и взаимный союз. На самом краю гор лежал старинный город по имени Медей. (28) Здесь Гелимер со своими спутниками чувствовал себя спокойно. Сознавая невозможность одолеть горы, особенно зимой, и, кроме того, полагая, что при таком неустойчивом положении дел. ему вредно находиться вдали от Карфагена, Велисарий отобрал лучших воинов и, поставив над ними начальником Фару, поручил им осаждать гору. (29) Этот Фара был человеком предприимчивым и очень энергичным, известным своей доблестью, хотя родом он был герул. (30) Невероятно, а потому заслуживает большой похвалы то, что человек родом герул не является коварным и преданным пьянству, а отличается доблестью. (31) Такой выдержкой обладал не только Фара, но все герулы, следовавшие за ним. Этому Фаре Велисарий приказал расположиться лагерем у подножия гор и всю зиму тщательно сторожить, чтобы Гелимеру не удалось покинуть эти горы и чтобы ему не доставлялось никакого продовольствия. Фара так и действовал. (32) Тех вандалов, которые в Гиппонерегий с молитвами укрылись в храмах (их было много, и все были они знатными), Велисарий, пообещав им безопасность, удалил оттуда и под охраной отправил в Карфаген. Тут с ним произошел вот какой случай.

(33) В доме Гелимера был секретарь, ливиец Бонифаций, родом из Бизакия, весьма Гелимеру преданный. (34) Еще в начале войны этого Бонифация Гелимер посадил. на быстроходный корабль и, погрузив на него все царские сокровища, приказал ему плыть в Гиппонерегий, а если он увидит, что дела вандалов идут неважно, взять с собой сокровища и как можно скорее плыть в Испанию к правителю визиготов Февдису, где он и сам намеревался спастись, если исход войны окажется для вандалов неблагоприятным. (35) Пока положение вандалов внушало некоторую надежду, он оставался там. Но как только произошла битва при Трикамаре и приключилось все то, о чем было рассказано, Бонифаций, подняв паруса, решил плыть туда, куда его посылал Гелимер. (36) Но встречный ветер против его воли вновь занес его в гавань Гиппонерегия. Когда он услышал, что враги уже близко, он стал настойчиво просить моряков, обещая им большую награду, изо всех сил постараться отправить его на другой материк или остров. (37) Но так как обрушилась страшная буря, поднявшая, как обычно бывает в Тирренском море, очень высокие волны, они не могли этого сделать; тогда у них, как и у Бонифация, возникла мысль, что Бог, желая отдать сокровища римлянам, не позволяет кораблю выйти в открытое море. (38) Однако с трудом, поскольку они уже вышли из залива, преодолевая огромную опасность, они стали на якорь. (39) Когда Велисарий прибыл в Гиппонерегий, Бонифаций послал к нему несколько человек. Он велел им укрыться в храме и сказать, что они посланы от Бонифация, у которого находятся сокровища Гелимера, но не открывать, где он пребывает, до тех пор пока не получат от него [Велисария] твердого обещания, что, если он отдаст сокровища Гелимера, то получит право уйти, не потерпев никакого зла и сохранив то, что принадлежит ему лично. (40) Они так и сделали; Велисарий обрадовался такому радостному сообщению и не отказался дать требуемую клятву, (41), Послав некоторых из своих близких, он получил сокровища Гелимера, а Бонифация с его деньгами отпустил, хотя тот украл очень много из богатств Гелимера.

V. Когда Велисарий вернулся в Карфаген, он стал подготавливать всех вандалов к тому, чтобы с наступлением весны отправить их в Византии; войско же он посылал, чтобы вернуть римлянам все то, над чем властвовали вандалы. (2) Так, Кирилла с большим войском он отправил па Сардинию, дав ему с собой голову Цазона, так как эти островитяне вовсе не хотели подчиняться римлянам, боясь вандалов и не очень веря в справедливость того, что им рассказывали о случившемся при Трикамаре. (3) Кириллу он дал знать, чтобы часть войска он направил на Корсику и подчинил власти римлян этот остров, прежде находившийся в подчинении у вандалов: в древние времена остров назывался Кирн, расположен он недалеко от Сардинии. (4) Прибыв на Сардинию, Кирилл показал тамошним жителям голову Цазона, и оба эти острова вернул в состав Римской державы и обложил их налогом (5) В Цезарею, находящуюся в Мавретании, Велисарий послал Иоанна с пешим отрядом, тем, которым он командовал; этот город отстоит от Карфагена на расстоянии тридцати дней пути для путника налегке, идущего на запад в Гадир, расположен он у моря и издревле был большим и многолюдным. (6) Другого Иоанна, одного из близких себе щитоносцев, он послал к проливу у Гадира и к одному из Геракловых столпов, чтобы захватить там укрепление по имени Септон{580}. (7) На расположенные вблизи устья океана острова, называемые местными жителями Эбуса, Майорика и Минорика, он послал Аполлинария, который был родом из Италии, но совсем юным прибыл в Ливию. (8) Его одарил большими богатствами правивший тогда вандалами Ильдерих. Когда Ильдерих был отрешен от власти и находился под стражей, как об этом рассказано в предыдущей книге, он с другими ливийцами, стоявшими на стороне Ильдериха, прибыл к василевсу Юстиниану с мольбой о защите. (9) Отправившись с римлянами в поход против Гелимера и вандалов, он проявил себя как выдающийся муж в этой войне, особенно же в битве при Трикамаре. За это Велисарий поручил ему управлять этими островами. (10) Потом он послал войско в Триполис на помощь Пуденцию и Таттимуту против теснивших их маврусиев и таким образом укрепил в тех местах власть римлян. (11) Когда Велисарий отправил некоторых своих людей в Сицилию для того, чтобы они заняли укрепление в Лилибее, подвластное вандалам, он получил резкий отказ от готов, которые совершенно не хотели уступить римлянам какую-либо часть Сицилии и заявляли, что эти крепости отнюдь не принадлежат вандалам. (12) Когда Велисарий услышал такой ответ, он написал следующее находившимся там предводителям: «Тем, что вы отнимаете у нас Лилибей, укрепление вандалов, ныне рабов василевса, вы поступаете несправедливо и во вред самим себе, поскольку вы хотите вашего правителя своими совершенно чуждыми ему действиями втянуть против всякого его желания в войну с великим василевсом, расположением которого он пользуется, приобретя его с огромным трудом. (13) И как вы можете считать что это не противоречит образу действия порядочных людей, если еще недавно вы соглашались, чтобы Гелимер владел этим укреплением, а теперь вы решили отнять у василевса, владыки Гелимера, достояние его раба? Берегитесь, милейшие! (14) Лучше подумайте: природа дружбы такова, что многому, на что она может жаловаться, она не придает значения, вражда же не выносит малейшей обиды, всюду выискивает всякие поводы и не оставляет без внимания, если враги богатеют за счет того, что им не принадлежит. (15) А затем враг начинает войну из-за обид, нанесенных, по его словам, предкам. Если бы в этот опасный момент нападающий потерпел поражение, не потерял бы ничего из того, чем обладает; если же счастливый день даровал бы ему победу, то он заставил бы побежденных научиться быть более уступчивыми и изменять свое прежнее решение. (16) Так вот, не причиняйте нам в дальнейшем неприятностей, чтобы вы сами не подвергались им, не делайте врагом готского племени великого государя, о милости которого вы всегда молитесь. (17) Твердо знайте, что если вы будете претендовать на это укрепление, то война будет не сегодня — завтра не из-за одного Лилибея, но из-за всего, чем вам, как совсем не принадлежащим вам, не придется в дальнейшем владеть». Таково было содержание письма Велисария. (18) Готы доставили его матери Аталариха{581} и. как было им поручено этой женщиной, ответили Велисарию следующее: (19) «Славнейший Велисарий, в письме, которое ты нам написал, заключается справедливое указание, но оно подходит для других людей, но не для готов. (20) Мы ничего не взяли и ничем не владели из принадлежащего василевсу Юстиниану — да будет далеко от нас такое безумное намерение; но Сицилиго мы считаем принадлежащей себе, полностью — ибо укрепление в Лилибее является одним лишь ее мысом. (21) Если Тоодорих позволил своей сестре, бывшей замужем за царем вандалов, пользоваться каким-то торговым местом Спцилии, это не имеет существенного значения. (22) Такое законное действие с нашей стороны не влечет за собой никакого права что-либо вам требовать. И ты, стратиг, поступил бы по отношению к нам справедливо, если бы пожелал устранить возникшие между нами разногласия не как враг, а как друг. (23) Разница в том, что Друзья обычно разрешают свои разногласия третейским судом, а враги — сражением. (24) Поэтому мы собираемся этот вопрос предоставить на усмотрение василевсу Юстиниану на основании закона и справедливости. Мы хотим, чтобы и ты принял решение возможно более благоразумное, нежели слишком поспешнее, и чтобы ты узнал от своего василевса его точку зрения»{582}. Таково было содержание письма готов. (25) Велисарий, отправив всю эту переписку василевсу, держался спокойно, ожидая пока василевс поручит ему то, что ему будет угодно.

VI. Фара, которому уже надоела осада, равно как и зима, не думая, что живущие там маврусии будут в состоянии им сопротивляться, с большим рвением попытался подняться на гору Папуа. Прекрасно вооружив всех, кто должен был следовать за ним, он стал подниматься. (2) Когда на помощь сбежались маврусии, то, как это бывает, в крутом и труднопроходимом месте им было очень просто оказать сопротивление поднимавшимся вверх. (3) Так как Фара яростно штурмовал этот подъем, он потерял в этом деле сто десять человек, сам же был отбит и с оставшимися отступил. С того времени он больше не решался из-за невыполнимости этого предприятия пытаться захватить этот подъем. Вместо этого он установил как можно более строгую охрану, чтобы находящиеся на горе Папуа, страдая от голода, сами отдали себя в его руки, и не позволял им ни убежать оттуда, ни получать что-либо извне. (4) Тут Гелимеру и находившимся с ним родным и двоюродным племянникам, также как и другим благородным вандалам, пришлось испытать такие страдания, что если бы кто захотел рассказать о них, он не нашел бы слов, способных описать их положение. (5) Из всех известных нам племен вандалы были самыми изнеженными, самым же закаленным было племя маврусиев. (6) С того времени, как они завладели Ливией, все вандалы ежедневно пользовались ваннами и самым изысканным столом, всем, что только самого лучшего и вкусного производит земля и море. (7) Все они по большей части носили золотые украшения, одеваясь в мидийское платье, которое теперь называют шелковым, проводя время в театрах, на ипподромах и среди других удовольствий, особенно увлекаясь охотой. (8) Они наслаждались хорошим пением и представлениями мимов; все удовольствия, которые ласкают слух и зрение, были у них весьма распространены. Иначе говоря, все, что у людей к области музыки и зрелищ считается наиболее привлекательным, было у них в ходу. (9) Большинство из них жило в парках, богатых водой и деревьями, часто между собой устраивали они пиры и с большой страстью предавались всем радостям Венеры. (10) Маврусии же живут в душных хижинах, где тяжело дышать и летом, и зимой, и во всякое другое время года, но заставить их уйти оттуда не может ни снег, ни солнечная жара, ни какое-либо другое неизбежное зло жизни. (11) Спят они на голой земле, самые богатые из них — подостлав под себя, если попадется, овечью шкуру. (12) У них нет обычая менять одежду, сообразуясь со временем года: в любое время они одеты в толстый плащ и в грубый хитон. (13) Нет у них ни хлеба, ни вина, ни чего-либо иного хорошего, но только полба, пшено и ячмень, и то не поджаренный, не молотый или обращенный в крупу, но совершенно такой, каким едят его животные. (14) Находясь долгое время с этими маврусиями, окружение Гелимера переменило привычный образ жизни на такое убожество, и поскольку они уже давно испытывали недостаток в самом необходимом, у них больше не было сил бороться с бедственным положением и они считали смерть исходом самым приятным, а на рабство не смотрели как на нечто очень позорное{583}.

(15) Узнав обо всем этом, Фара написал Гелимеру следующее письмо: «Я сам варвар, и не привык я ни писать, ни говорить, да и вообще я в этом не искусен. (16) Но о том, что мне как человеку полагается знать, поскольку научила меня этому сама природа вещей, я пишу тебе. (17) На что теперь рассчитывая, дорогой Гелимер, ты не только себя, но весь свой род вверг в пучину бедствий? Ясно, чтобы не стать рабом! (18) Думаю, что в этом случае ты поступаешь как неразумный юноша и переоцениваешь свободу, полагая, будто она достойна того, чтобы из-за нее претерпевать всякие бедствия. (19) Разве тебе не ясно, что ныне ты являешься рабом у этих несчастных маврусиев, поскольку всю надежду на спасение, если лучшему суждено случиться, полагаешь в них? (20) Разве не было бы во всех отношениях лучше, дойдя даже до нищенства, быть рабом среди римлян, чем стать царем на Папуа и у маврусиев? (21) Неужели тебе кажется верхом обиды оказаться таким же рабом, как и Велисарий? (22) Оставь все это, любезнейший Гелимер! Разве мы, тоже происходящие из знатного рода, не гордимся, что служим теперь василевсу? А ведь говорят, что у василевса Юстиниана есть намерение вписать тебя в число сенаторов, наградить высшим саном, который называется чин патрикия, и одарить тебя большими и прекрасными землями и великими богатствами; он желает, чтобы Велисарий, дав твердые обещания, что все это будет исполнено, поручился бы тебе в этом. (23) То тяжкое, что уготовила тебе судьба, ты можешь благородно претерпеть, считая, что, поскольку ты всего лишь человек, испытать это необходимо. (24) Если бы судьба решила к твоим бедствиям присоединить что-либо хорошее, разве ты сам не счел бы себя вправе охотно принять это? И разве нам не следует одинаково относиться как к тому, что неизбежно вытекает из наших бедствий, так и к тому хорошему, что дается нам судьбой? Не вполне разумные так думать не могут. (25) Естественно, что и ты, тонущий в море бедствий, не можешь этого понять. (26) Потерявший под влиянием внезапного удара присутствие духа обычно лишается и способности правильно мыслить; если же ты сможешь вернуть себе возможность спокойно рассуждать и не будешь сетовать на превратности судьбы, то очень скоро тебе представится возможность достигнуть удачи и избавиться от гнетущих тебя бедствий».

(27) Прочитав это письмо, проливая горькие слезы, Гелимер ответил следующее: «За совет, который ты мне дал, я тебя очень благодарю, но быть рабом несправедливого врага я считаю для себя невыносимым. Если бы Бог проявил ко мне милость, я молился бы о том, чтобы отомстить тому, кто, не испытав от меня никогда ничего неприятного ни на словах, ни на деле, выдвинул предлог для войны, не имеющей никакой законной причины и поверг меня в такую несчастную судьбу, наслав на меня, не знаю откуда, Велисария. (28) И нет ничего невозможного в том, что и с ним — ибо он человек, а кроме того и василевс — случится нечто, чего бы он для себя не желал. (29) Дальше писать уже не могу: отняла у меня разум постигшая меня судьба. (30) Прощай, милый Фара, и исполни мою просьбу: пришли мне кифару, один каравай хлеба и губку»{584}. (31) Когда это письмо было доставлено и Фара его прочел, некоторое время он пребывал в недоумении из-за последней фразы письма, не понимая, что она значит, пока тот, кто доставил письмо, не объяснил ему, что Гелимер просит у него один каравай хлеба, чтобы насладиться его видом и вкусом, так как с того времени, как он укрылся на горе Папуа, он не видел печеного хлеба. (32) Губка нужна ему потому, что один глаз у него, воспалившийся от грязи, сильно распух. (33) Поскольку он был хорошим певцом и играл на кифаре, он сочинил песнь о своем несчастье, которое он хочет оплакать в жалобных звуках кифары. (34) Услышав это, Фара почувствовал огромную жалость к Гелимеру и, оплакивая человеческую судьбу, выполнил все, что было написано, и послал то, о чем просил Гелимер. Однако осады он нисколько не ослабил, но даже больше, чем прежде, охранял проходы.

VII. Уже три месяца тянулось время осады, зима между тем кончилась. Гелимер пребывал в страхе, подозревая, что осаждающие вскоре попытаются напасть на них, тела же большинства родных ему юношей в результате такого бедствия оказались полны червей. (2) Обо всем он очень болел душой, с неудовольствием примиряясь со всем, кроме смерти. Сверх ожидания, он твердо переносил свое бедственное положение, пока ему не пришлось увидеть следующее зрелище. (3) Одна женщина из племени маврусиев, кое-как собрав немного зерна, сделала из него лепешку, разумеется, маленькую и положила ее в горячую золу на очаге. Таков у маврусиев обычай печь хлеба. (4) У этого очага сидели два мальчика, жестоко страдающие от голода. Один из них был сыном той женщины, которая положила печь лепешку, а другой — племянником Гелимера. Оба они хотели схватить эту лепешку, как только им покажется, что она испеклась. (5) Из этих мальчиков вандал, опередив другого, успел раньше схватить лепешку и, еще совсем горячую, полную золы, одолев ваемый голодом, засунул в рот и стал есть. Тогда второй мальчик, схватив его за волосы, ударил по лицу и, вновь и вновь нанося удары, заставил с великим трудом выплюнуть лепешку, которая была у него уже в глотке. (6) Этого зрелища — а он видел все с самого начала — Гелимер не вынес, его решимость поколебалась, и он тотчас же написал Фаре следующее: (7) «Если кому-нибудь пришлось когда-либо, перенеся тяжкие испытания, прийти к решениям, противоположным тому, что было им задумано прежде, то считай таким и меня, дорогой Фара. (8) Твой совет глубоко запал в мою душу и я вовсе не хочу пренебрегать им. Я не собираюсь больше противиться судьбе и спорить с тем, что предназначено, но тотчас последую туда, куда ей будет угодно меня повести. Пусть только мне будет дано твердое обещание, что Велисарий ручается: василевс сделает все, что недавно ты мне предлагал. (9) Как только вы дадите мне в этом твердое заверение, я отдам вам в руки и себя, и своих родственников, и тех вандалов, которые тут находятся с нами».

(10) Вот что было написано Гелимером в этом письме. Фара, сообщив Велисарию и об этом письме, и о тех, которыми они раньше обменялись друг с другом, просил как можно скорее дать ему знать, что тому угодно. (11) Как только Велисарий, очень желавший доставить василевсу Юстиниану Гелимера живым, прочитал это письмо, он очень обрадовался и приказал архонту федератов Киприану вместе с некоторыми другими отправиться к горе Папуа, и поручил им дать клятву Гелимеру о его личной безопасности, так же как и тех, кто находился вместе с ним, и обещать, что у василевса он будет пользоваться почетом и ни в чем не будет нуждаться. (12) Прибыв к Фаре, они вместе с ним пришли в некое местечко у подножия Папуа, куда прибыл и приглашенный ими Гелимер. Получив от них твердую клятву об исполнении обещания, такую, какую он хотел, он вместе с ними отправился в Карфаген{585}. (13) Случилось так, что Велисарий жил в одном из предместий города, которое называют Акла. (14) Туда прибыл к нему Гелимер, заливаясь смехом не то чтобы дурным, но все же таким, который обращал на себя внимание. Некоторые из тех, кто видел его, в таком состоянии, подозревали, что от великих несчастий сознание его помрачилось и, сойдя с ума, он не мог удержаться от смеха. (15) Друзья, однако, хотели видеть; в нем человека мудрого: ибо он, потомок царского рода, вступивший на престол, с дней детства до самой старости обладавший великою властью и огромными богатствами, ввергнутый затем как беглец в страх, оказавшийся запертым на Папуа и прибывший теперь сюда как военнопленный, испытавший от судьбы и всякое благо, и всякое горе, — он, конечно, мог думать, что вся человеческая жизнь не стоит ничего, кроме смеха. (16) О том, как смеялся Гелимер, пусть каждый говорит, как он думает, и враг, и друг. (17) Сообщив василевсу, что Гелимер в качестве военнопленного находится в Карфагене, Велисарий просил разрешения прибыть с ним в Визáнтий{586}. Вместе с тем, и его, и всех вандалов он держал под стражей, оказывая им всякое уважение, и в то же время готовился отправить их к василевсу. (18) Во все прошлые века многое другое совершалось сверх надежд и ожиданий, да и в будущем всегда будет так происходить, пока судьбы людей будут оставаться такими же. (19) То, что на словах казалось невозможным, на деле было выполнено, и то, что до этого часто представлялось недостижимым, затем, завершившись успехом, казалось достойным удивления. (20) Однако я не могу сказать, имели ли ранее место дела, подобные теперешним, когда потомок Гизериха в четвертом поколении и его царство, цветущее богатством и военной силой, были уничтожены в столь короткое время пятью тысячами пришельцев, не знающих, куда пристать. (21) Таково было число всадников, последовавших за Велисарием, которые затем вынесли всю войну против вандалов{587}. Случилось ли это по воле судьбы или в силу какой-либо доблести, но по справедливости всякий мог бы этому удивляться. Я же возвращаюсь опять туда, где я остановился.

VIII. Так окончилась война с вандалами. Но зависть, которая любит проявляться при всяком счастье, уже злобно обрушилась на Велисария, хотя он со своей стороны не давал для этого никакого повода. (2) Некоторые из архонтов возвели на него клевету перед василевсом, выставив против него обвинение в совершенно чуждом ему желании захватить власть. (3) Этой клевете василевс не внял, не придав ей никакого значения или сочтя, что так будет для него лучше. (4) Послав Соломона, он предложил Велисарию поступить, как он хочет, прибыть с. Гелимером и вандалами в Визáнтий или самому остаться там, отослав их. (5) Так как от Велисария не укрылось, что архонты донесли на него, будто он стремится к захвату власти, он поспешил прибыть в Византии, чтобы оправдаться в возведенном обвинении и иметь возможность наказать клеветников. Каким образом он узнал об этой попытке своих обвинителей, я сейчас расскажу. (6) Когда клеветники задумали довести до сведения василевса свою клевету, то, боясь, как бы тот, кто взялся доставить письмо василевсу не погиб в море и тем не помешал задуманному плану, они, написав донос о захвате власти в двух списках, решили послать к василевсу двух людей на разных кораблях. (7) Один посланник, никем не замеченный, добрался благополучно, другой же, вызвав какое-то подозрение в Мандракии, был схвачен и, отдав схватившим его этот документ, сообщил обо всем задуманном. (8) Узнав об атом, Велисарий, как сказано выше, поспешил сам явиться на глаза к василевсу. Вот что тогда происходило в Карфагене.

(9) Жившие в Бизакии и Нумидии маврусии безо всякой причины пошли да отпадение и, нарушив договор, внезапно решила поднять оружие на римлян. Так у них обычно и делается. (10) Нет у маврусиев ни страха перед Богом, ни стыда перед людьми. Они не придают значения клятвам и не пекутся о заложниках, даже если ими окажутся дети и братья их вождей. (II) Мир с маврусиями не поддерживается ни чем иным, как страхом перед соседствующими с ними врагами. Как у Велисария с ними был заключен договор о мире и как он был нарушен, я сейчас расскажу. (12) Когда более или менее стало ясно, что войске и флот василевса прибудет в Ливню, то маврусии в страхе, как бы вследствие этого с ними не случилась беда, обратились за предсказаниями к женщинам. (13,^ У этого племени не полагается, чтобы мужчина занимался предсказанием, женщины же у них, совершив какое-то жертвоприношение, придя в состояние одержимости, предсказывают будущее ничуть не хуже, чем древние оракулы. (14) Когда маврусии обратились к ним, как сказано выше, женщины предрекли им прибытие войска с моря, разгром вандалов, гибель и поражение маврусиев, когда с римлянами придет безбородый вождь. (15) Маврусии, услышав такое предсказание и увидев приближающееся с моря войско василевса, почувствовали великий страх и решительно отказались быть союзниками с вандалами, но послав к Велисарию и закрепив, как сказано выше, мир, они держались спокойно и ждали, что покажет будущее. (16) Когда дела вандалов дошли до крайнего предела, они послали в римское войско людей высмотреть, есть ли у них безбородый начальник. (17) Когда они увидели, что все они с окладистыми бородами, они подумали, что предсказание указывает не на настоящее время, но много поколений спустя, толкуя это предсказание так, как им хотелось. .(18) У них тотчас возникло желание нарушить договор, но им мешал страх перед Велисарием. (19) Пока здесь находился Велисарии, у них не было никакой надежды одолеть римлян на войне. (20) Когда же они услышали об его удалении со всеми щитоносцами и копьеносцами и узнали, что идет посадка на корабли как его отряда, так и вандалов, они внезапно, подняв оружие, обрушили на жителей Ливии все зло, какое только можно представить. (21) Воины, бывшие в этой отдаленной пограничной области в небольшом количестве, а кроме того неподготовленные к таким событиям, не могли ни противостоять налетающим отовсюду варварам, ни помешать их частым и происходившим неожиданно набегам. (22) Мужчины позорно ими избивались, женщины с детьми обращались в рабство, богатства из всей пограничной области увозились, и вся страна была переполнена беглецами. Велисарию было дано знать об этом, когда он уже выплывал в открытое море. (23) Сам он уже никак не мог вернуться назад, но поручил Соломону{588} взять в свои руки власть над Ливией, передав ему большую часть своих щитоносцев и охраны с тем, чтобы они, следуя за Соломоном, как можно скорее и сильнее отомстили восставшим маврусиям за нанесенную римлянам обиду. (24) Василевс послал Соломону еще войско с Феодором из Каппадокии и Ильдигером, приходившимся зятем Антонине, жене Велисария. (25) Ввиду того, что среди документов невозможно уже было найти списки податей на местности в Ливии, которыми в прежние времена их обложили римляне, поскольку Гизерих с самого начала их отменил, а затем совсем уничтожил, то васалевс послал Трифона и Евстрата, чтобы они назначили налоги каждому по его силам{589}. Но ливийцам они показались неумеренными и невыносимыми{590}.

IX. Прибыв с Гелимером и вандалами в Византий, Велисарий был удостоен почестей, которые в стародавние времена оказывались римским полководцам за величайшие и важнейшие победы. (2) Прошло уже около шестисот лет, как никто не удостаивался этих почестей{591}, если не считать Тита{592}, Траяна{593} или каких-либо иных автократоров, одерживавших победу в войне с каким-нибудь варварским племенем. (3} Показывая добычу и военнопленных, он совершил торжественное шествие, которое римляне называют триумфом, в центре города, однако не по древнему обычаю, но идя пешком из своего дома вплоть до ипподрома и здесь от места, с которого начинают состязания{594}, до того места, где находился трон василевса{595}. (4) Среди добычи можно было видеть вещи, которыми обычно пользуется государь, золотые троны и повозки, на которых, как предписывал обычай, разъезжала супруга василевса, большое количество украшений из драгоценных камней, золотые кубки и все другое, что нужно для царских пиров. (5) Везли также и много десятков тысяч талантов серебра, и огромное количество царских сокровищ (так как все это, как было сказано раньше, Гизерих награбил в римском Палатии{596}. В их числе были и иудейские сокровища, которые наряду с многим другим после взятия Иерусалима привез в Рим Тит, сын Веспасиана{597}. (6) Увидев их, какой-то иудей, обратившись к одному из родственников василевса, сказал: «Мне кажется, не следует помещать эти вещи в царском дворце Византия. (7) Не полагается им находиться ни в каком-либо ином месте, кроме того, куда много веков назад их поместил иудейский царь Соломон. (8) Поэтому и Гизерих захватил царство римлян, и теперь римское войско овладело страной вандалов». (9) Об этом было доложено василевсу; услышав об этом, он устрашился и спешно отправил все эти вещи в христианские храмы в Иерусалиме. (10) Среди пленных во время триумфа шел и сам Гелимер, одетый в накинутую на плечи пурпурную одежду, были тут и все его родственники, а из вандалов те, которые были особенно высокого роста и красивы. (11) Когда Гелимер оказался на ипподроме и увидел василевса, восседавшего высоко на престоле, народ, стоявший по обе стороны{598}, он, осмотревшись вокруг, осознал, в каком несчастном положении пребывает, не заплакал, не издал стона, но непрестанно повторял слова еврейского писания: «Суета сует и всякая суета»{599}. (12) Когда он подошел к седалищу василевса, с него сняли пурпурную одежду, заставили пасть ниц и совершить поклонение василевсу Юстиниану. То же самое сделал Велисарий, как бы вместе с ним моля василевса{600}. (13) Василевс Юстиниан и василиса Феодора одарили всех детей Ильдериха и его родственников, а также всех потомков из рода василевса Валентиниана достаточными богатствами, а Гелимеру предназначили прекрасные земли в Галатии, разрешив жить там вместе с ним всем его родственникам. (14) Однако в число патрикиев Гелимер не был зачислен, так как не захотел переменить своей арианской веры{601}.

(15) Немного времени спустя Велисарию был устроен триумф по древнему обычаю. Тогда его, назначенного консулом, несли пленные, и он из своего кресла бросал народу вещи из полученной на войне с вандалами добычи. (16) В честь консульства Велисария народу удалось получить много серебра, золотых поясов и большое количество других предметов из сокровищ вандалов. В это время, казалось, вернулась память о том, что давно уже стало необычным{602}. Так прошли эти события в Византии.

X. Приняв командование войсками в Ливии, Соломон{603} пребывал в нерешительности, как ему действовать, поскольку, как сказано выше, маврусии восстали и все привели в расстройство. (2) Было получено известие, что варвары истребили всех солдат в Бизакии и Нумидии и все в этой области грабят и растаскивают. (3) Особенно же и самого Соломона, и весь Карфаген взволновало то, что произошло в Бизакии с массагетом Эганом и фракийцем Руфином. (4) Оба они пользовались особым уважением как в доме Велисария, так и в римском войске; один из них, Эган, был зачислен в копьеносцы Велисария, другой же, как наиболее мужественный, обычно держал в строю знамя полководца; таких лиц римляне называли бандофорами. (5) Оба они командовали конными отрядами в Бизакии; когда они увидели, что маврусии все разоряют у них на глазах и всех ливийцев обращают в рабство, они со своими отрядами подстерегли в ущелье везших и гнавших добычу маврусиев, самих их убили и отобрали всех пленных. (6) Когда слух об этом дошел до варварских предводителей, они уже поздно вечером направили против них со всем их войском Куцину, Есдиласу, Юрфуту и Медисиниссу, находившихся недалеко от этого ущелья. (7) Конечно, римляне, поскольку их было немного и попали они в узком месте в окружение многих десятков тысяч врагов, оказались не в состоянии защищаться от нападавших, так как всякий раз, как они поворачивались для отступления, враги неизменно поражали их с тыла дротиками в спину. (8) Тогда Руфин и Эган с немногими своими людьми взбежали на находившуюся неподалеку скалу и стали оттуда отбиваться от варваров. (9) Пока у них была возможность стрелять из лука, враги не осмеливались вступать с ними в рукопашный бой, но только метали копья. Когда же стрелы у них истощились, маврусии пошли на них врукопашную, и они по необходимости начали защищаться мечами. (10) Варвары подавляли их числом, и Эган, весь израненный, тут же пал. Руфина же, захватив в плен, стали уводить. (11 У Но тут один из предводителей маврусиев Медисинисса, испугавшись, как бы он, убежав от них, вновь не доставил им хлопот, снес ему голову и, захватив ее с собой домой. показал своим женам, ибо она представляла собой удивительное зрелище, отличаясь громадным размером и необычайно пышными волосами. (12) Так как ход моего рассказа дошел до этого места, то невольно приходится вернуться назад и рассказать, откуда племена маврусиев пришли в Ливию и как они там поселились. (13) Когда евреи удалились из Египта и были возле границ Палестины, то Моисей, тот мудрый муж, который был их вождем, умер во время этого пути, и руководство принял на себя Иисус, сын Навина{604}, который ввел в Палестину этот народ и, проявив на войне доблесть большую, чем свойственно человеческой природе, овладел этой страной. (14) Подчинив все местные племена, он легко захватил их города и прослыл совершенно непобедимым. (15) Тогда вся приморская страна от Сидона до границ Египта носила название Финикии (16) и над нею издревле, как согласно повествуют все, кто описывал древнейшую историю Финикии, стоял один царь. (17) Племена, жившие тут, были очень многолюдными: гергесии, иевусеи и другие, носившие разные имена, которыми их называют в истории евреев. (18) Когда эти народы увидели, что пришлый военачальник непобедим, они поднялись из отчих мест и удалились в Египет, расположенный на границе с ними. (19) Не найдя там места, достаточного для размещения, поскольку население Египта с древних времен было многолюдным, они направились в Ливию. (20) Они выстроили там много городов и овладели всей Ливией вплоть до Геракловых столпов. Там они и живут до сего времени, пользуясь финикийским языком. (21) В Нумидии они выстроили укрепление, где теперь находится город Тигисис, сохранивший доныне свое имя. (22) Там около большого источника были воздвигнуты две стены из белого мрамора, и на них вырезана надпись на финикийском языке, гласящая: «Мы — беглецы от разбойника Иисуса, сына Навина». (23) До них в Ливии жили и другие племена, которые из-за того, что они обосновались тут с незапамятных времен, назывались автохтонами. (24) Поэтому-то и Лптея, их царя, который в Клипее боролся с Гераклом, называли сыном земли. (25) Некоторое время спустя и те, которые с Дидоной бежали из Финикии, прибыли сюла к поселившимся в Ливии соплеменникам. Они охотно разрешили им основать Карфаген и им владеть. (26) Со временем сила карфагенян умножилась, и город стал многолюдным. (27) Когда у них возникла война с соседями, которые, как было сказано, раньше них пришли из Палестины и теперь называются маврусиями{605}, карфагеняне их победили и заставили жить вдали от Карфагена. (28) Затем римляне, оказавшись в военном отношении сильнее всех, заставили маврусиев поселиться на самом краю обитаемой в Ливии земли, а карфагенян и остальных ливийцев сделали своими подданными и обложили налогами. (29) Впоследствии, одержав много побед над вандалами, маврусии завладели как ныне называемой Мавретанией, простирающейся от Гадира до границ Цезарии, так и большей частью остальной Ливии. Вот каким образом маврусии поселились в Ливии.

XI. Узнав о том, что случилось с Руфином и Эганом, Соломон начал готовиться к войне, а тем временем архонтам маврусиев направил следующее письмо: (2) «И некоторым другим людям приходилось терять стыд и совесть и гибнуть, но у них не было перед глазами примера, во что выльется для них их безумие. (3) У вас пример под рукой — положение ваших соседей вандалов. Так что же испытав, вы решили поднять оружие на великого государя и пренебречь собственным спасением? (4) И отчего вы поступаете так, после того как письменно подтвердили самые страшные клятвы и в качестве поручителей вашего согласия дали нам собственных детей. (5) Или вы хотите показать, что у вас нет ни страха перед Богом, пи верности слову, ни любви к родным, пи заботы о собственном спасении и ничего подобного. (6) А если так вы выражаете свое благочестие, то на союз с кем вы полагаетесь. поднимаясь против василевса римлян? (7) Если вы начинаете войну, жертвуя жизнью своих детей, то что же для вас существует дорогого, из-за чего вы решились бы подвергаться опасности? (8) Но если вас охватило раскаяние в том. что вы так поспешно совершили, напишите, чтобы содеянному вами мы могли бы найти благоприятное завершение; если же вы еще не освободились от приступов вашего безумия, то на вас надвигается война с римлянами; она идет на вас с клятвами, над которыми вы надсмеялись, с той несправедливостью, которую вы проявили к вашим детям». Вот что написал Соломон. (9) Маврусии ответили ему так: «Велисарий, обманув нас щедрыми обещаниями, убедил стать подданными василевса Юстиниана, а римляне, не предоставив нам никаких выгод, потребовали, чтобы мы, страдая от голода, были их друзьями и союзниками. (10) Так что правильнее было бы вас, а не маврусиев называть не сдержавшими слова верности. (11) Нарушает договоры не тот, кто, явно подвергаясь несправедливости, в ответ на это отпадает от своих соседей, но тот, кто, требуя от других соблюдения союзных клятв, производит над ними насилие. (12) И на войне делают себе Бога враждебным не те, которые выступают против других для того, чтобы вернуть себе свое, а те, кто стремясь захватить чужое, подвергают себя опасностям войны. (13) Заботиться о детях, конечно же, следует вам, которым полагается иметь только одну жену. У нас же, с которыми, случается, живут по пятидесяти жен, никогда не бывает недостатка в рождении детей»{606}. (14) Прочитав это письмо, Соломон решил всем войском выступить на маврусиев. Уладив дела в Карфагене, он вместе с войском двинулся в Бизакий. (15) Прибыв в область Маммы{607}, где находились со своим войском те четыре предводителя маврусиев, о которых я упомянул немного раньше, он устроил укрепленный лагерь. (16) Тут были высокие горы, а у подножия этих гор — ровное пространство, где варвары, приготовившись к сражению, развернули свои силы. (17) Образовав круг из верблюдов, как это сделал Каваон (о чем я говорил в предшествующей книге{608}), они устроили глубину фронта в двенадцать животных. (18) В середину этого круга они поместили женщин и детей. Ибо у маврусиев существует обычай брать с собой в поход и в сражение немного женщин и детей, которые строят для них укрепления и шалаши, умело ухаживают за лошадьми и заботятся о корме для верблюдов. (19) Они оттачивают железные наконечники оружия, освобождая воинов от многих трудов во время похода. Сами же мужчины, спешившись, стали между ног верблюдов со щитами, мечами и дротиками, метать которые они были очень привычны. Некоторые же из них верхом на конях спокойно пребывали на горах. (20) Той половиной круга маврусиев, который пришелся против горы, Соломон пренебрег, никого против него не поставив. (21) Он опасался, как бы находившиеся на горе враги не спустились и вместе со стоящими по кругу не напали со всех сторон на поставленных им там для сражения людей. (22) Все свое войско он расположил против другой половины круга маврусиев. Видя, что многие его воины исполнены страха и пали духом из-за случившегося с Эганом и Руфином несчастья, он, стремясь вдохновить их и напомнить об их собственной храбрости, сказал следующее: (23) «Воины, соратники Велисария! Пусть никто из вас не испытывает страха перед этими людьми, и если маврусии, числом пятьдесят тысяч, победили пятьсот римлян, пусть это не служит для вас примером или предзнаменованием вашей судьбы. (24) Вспомните о своей доблести, подумайте о том, что вандалы властвовали над маврусиями, вы же на войне без особого труда стали господами вандалов, а одолев более сильных, не пристало бояться более слабых. (25) Кроме того, из всех людей мавретанский народ считается наименее способным к войне. (26) Большинство их голы, а те из них, которые имеют щиты, держат их перед собой, короткие и плохо сделанные, которые не могут отвратить стрел и копий. (27) Носят они два копья, и если им ничего не удастся сделать, они, бросив их, тотчас обращаются в бегство. (28) Так что, если вам удастся выдержать первый натиск врагов, можно будет считать всю опасность этой войны преодоленной без всякого труда. (29) Конечно, вы сами видите, какая огромная разница между вашим вооружением и оружием врагов. (30) Более того, у вас есть сила духа, крепость тела, опытность в военном деле, смелость и решимость ибо вы победили всех врагов; маврусии же лишены всего этого; они полагаются только на многочисленность своей толпы. (31) Однако немногочисленные, но хорошо снаряженные, чаще побеждают толпу людей, мало опытных в военном деле, чем терпят от нее поражение. (32) У хорошего воина храбрость заключена в нем самом, для труса же огромная масса его соратников, на которую он полагается, оборачивается по большей части опасной теснотой. (33) Вы должны смеяться над этими верблюдами, которые, конечно, не смогут защитить наших врагов, а если окажутся ранены, что вполне возможно, станут причиной большого волнения и беспорядка в их рядах. (34) Да и та самая безрассудная храбрость, которая возникла у врагов благодаря их прежнему успеху, послужит нам на пользу и будет нашим союзником. (35) Смелость, соразмерная с силами, пожалуй, может принести пользу тем, которые ею обладают, но превосходящая силы, она приводит к опасности. (36) Помня все это и считая врагов ниже себя, сохраняйте молчание и порядок; позаботившись об этом, мы тем легче и с тем меньшим трудом победим беспорядочную толпу варваров». Так сказал Соломон{609}.

(37) В свою очередь, вожди маврусиев, видя, что их воины поражены дисциплиной и порядком римских войск, желая вновь пробудить смелость в своем войске, ободряли их такими речами: (38) «Что у римлян обыкновенное тело и что они уступают ударам оружия, это мы, соратники, знаем, ибо совсем недавно часть лучших из них мы, засыпав своими копьями, убили, остальных же, захватив, сделали своими военнопленными. (39) Кроме того, мы можем с гордостью сказать, что и теперь, Как вы видите, своей численностью мы намного превосходим их. (40) Более того, борьба ныне идет за самое важное: быть ли нам владыками всей Ливии или стать рабами у этих наглецов. (41) Так что нам необходимо сейчас проявить все свое мужество. Тем, перед глазами которых опасность потерять все, позорно не проявить высочайшего воодушевления. (42) Вы должны с презрением отнестись к вооружению врагов: если они пойдут на нас пешим строем, нелегко им будет двигаться, и они будут побеждены мавретанской быстротой, конницу же их поразит ужасом вид наших верблюдов, и их рев, заглушая весь остальной шум войны, естественно, приведет ее в беспорядок. (43) Тот, кто, принимая во внимание их победу над вандалами, считает их непобедимыми, глубоко ошибается. (44) Счастье и несчастье на войне обычно зависит от доблести вождя: Велисария, который является главнейшей причиной победы над вандалами, доброе к нам божество заставило уйти далеко от пас. (45) Да и сами мы не раз побеждали вандалов и вследствие этого, уменьшив их силы, тем самым дали римлянам возможность одержать в войне с ними столь легкую и как бы готовую победу. (46) Теперь же мы надеемся победить и этого врага, если в бою проявим свою храбрость»{610}. (47) Ободрив такими словами войско, вожди маврусиев начали наступление. В первое мгновение в римском войске произошло большое замешательство. (48) Лошади у них, не вынося рева и вида верблюдов, стали беситься и большинство их, сбросив с себя всадников, в беспорядке разбежалось. (49) Между тем маврусии, делая вылазки и метая бывшие у них в руках дротики произвели смятение в войске римлян и поражали их, в то время как те не могли ни защищаться, ни сохранять своих рядов. (50) Тогда, видя, что происходит, Соломон первый соскочил с коня, побудив других сделать то же самое. (51) Когда они спешились, он приказал всем сохранять спокойствие, выставить перед собой щиты и оставаться в рядах, принимая посылаемые врагами стрелы и копья, сам же, отобрав не менее пятисот воинов, стремительно обрушился на часть круга врагов. (52) Он приказал солдатам обнажить мечи и избивать находившихся тут верблюдов. (53) Тогда маврусии, занимавшие эту часть фронта, устремились в бегство. Те, кто был с Соломоном, убили около двухсот верблюдов, и как только эти верблюды пали, круг был римлянами прорван. (54) Они бегом устремились в середину круга, где находились жены маврусиев. Варвары же, пораженные страхом, укрылись на ближайшей горе. Они бежали туда в полном беспорядке, а римляне преследовали и избивали их. (55) Говорят, что в этом тяжелом для них бою у маврусиев погибло около десяти тысяч человек. Все их жены с детьми попали в рабство. (56) Тех верблюдов, которые остались целы, солдаты взяли в качестве добычи. Таким образом римляне со всеми трофеями возвратились в Карфаген с намерением отпраздновать победу.

XII. Пылая гневом, варвары вновь всем народом, не принимая во внимание ни пола, ни возраста, пошли войной против римлян и начали совершать набеги на населенные места в Бизакии, не щадя никого из встречных. (2) Только Соломон прибыл в Карфаген, как пришло известие, что варвары в большом количестве появились в Бизакии и разоряют все, что находится в этой области. Спешно подняв войско, он двинулся против них. (3) Достигнув Бургаона, где враги стояли лагерем, он несколько дней находился там, намереваясь вступить в сражение{611}, как только маврусии спустятся на равнину. (4) Так как они неизменно оставались на горе, он отдал приказ и привел в боевую готовность все войско, но маврусии отнюдь не хотели вступать в битву с римлянами на равнине (ими уже владел неодолимый страх), они надеялись, что, находясь на горе, они легче пересилят их в сражении. (5) Гора Бургаон в основном отвесная и с восточной стороны совершенно неприступная. С западной же ее части есть удобный проход, идущий совсем отлого. (6) Там поднимались два очень высоких утеса, а между ними было совсем узкое ущелье, трудно даже сказать какой глубины. (7) Вершину горы варвары оставили пустой, не предполагая, что оттуда им что-то может грозить. Равным образом и у подножия горы они оставили незащищенным то место, где Бургаон более всего доступен. (8) Сами же они стали лагерем посредине с тем, чтобы, если враги, поднимаясь, начнут сражение, они, находясь выше их, могли бы поражать их сверху. (9) На горе у них было много лошадей, приготовленных либо для бегства, либо, если удастся победить, для преследования.

(10) Видя, что маврусии явно не желают сражаться на равнине, и вместе с тем заметив, что римское войско, сторожа их в этой пустынной области, уже проявляет неудовольствие, Соломон стал спешить вступить с врагами в открытый бой на самой горе Бургаон. (11) Понимая, что его воины поражены тем, что численность врагов в сравнении с предшествующим сражением во много раз увеличилась, он, созвав войско, сказал следующее: (12) «Страх, который враги испытывают перед вами, не требует никакого иного обличителя, он сам изобличает себя, добровольно приводя доказательства. (13) Вы видите, что враги, собрав столько десятков тысяч человек, не осмеливаются спуститься на равнину и вступить с нами в бой; они уже не полагаются на себя, но затаились, защищаясь труднодоступностью этой местности. (14) Поэтому говорить вам что-то теперь, чтобы ободрить вас, я считаю излишним. Тех, кому и их подвиги, и слабость врага придают смелость, думаю, нет никакой нужды побуждать словами. (15) Следует только напомнить, что если для нас счастливо окончится и это столкновение, то после того, как побеждены вандалы, а сами маврусии будут вынуждены испытать ту же судьбу, нам предстоит, оставив всякие помыслы о войне, наслаждаться всеми благами Ливии. (16) А чтобы враги не поразили нас сверху и чтобы мы не понесли какого-либо ущерба из-за особенностей местности, я приму свои меры». (17) Сделав такое увещание, Соломон приказал Феодору, командовавшему отрядом экскувитов (так римляне называют стражников), взять тысячу человек и несколько знамен и поздно вечером тайно подняться по восточному склону Бургаона, где подъем на гору особенно труден и путь почти непроходим. При этом он приказал, чтобы они, когда почти достигнут вершины горы, тихо провели там оставшуюся часть ночи, с восходом же солнца сверху показались врагам, и, подняв знамена, ударили на них. (18) Он [Феодор] так и поступил. Уже глубокой ночью он прибыл к назначенному месту, пройдя по крутизнам ближайшей скалы незамеченным не только маврусиями, но даже и всеми римлянами. (19) На словах же их послали как передовой сторожевой отряд, чтобы никто извне не смог подойти к лагерю и причинить ему вред. А ранним утром Соломон со всем войском стал подниматься по подножию Бургаона против врагов. (20) Когда начало светать и враги были видны совсем близко, солдаты, обнаружив, что вершина горы не пуста, как была прежде, но полна людей с римскими знаменами, остановились в недоумении. (21) Когда же те, кто находился на вершине, вступили с маврусиями в рукопашный бой, римляне признали в них свое родное войско, а варвары поняли, что оказались между двумя отрядами, которые поражали их с обеих сторон. Так как у них не было возможности защищаться от врагов, они уже не думали об обороне, но тотчас все обратились в бегство. (22) Они не могли ни бежать на вершину Бургаона, поскольку та была занята врагами, ни дойти вдоль подъема горы до ровного места, так как оттуда на них наседал неприятель, и бегом бросились к ущелью и к противоположной скале, кто на конях, кто пешком. (23) Так как они бежали огромной толпой, пребывая в великом страхе и смятении, то они сами убивали друг друга, падали п глубокое ущелье, и те, что бежали первыми, погибали, а те, что следовали за ними, даже не замечали их гибели. (24) Когда же, наконец, ущелье, наполнилось трупами лошадей и людей, что позволило перейти с Бургаона на вторую скалу, туда спаслись оставшиеся в живых, прокладывая себе путь по телам погибших. (25) В этом сражении у маврусиев погибло до пятидесяти тысяч человек, как утверждали оставшиеся в живых. У римлян же не погиб ни один человек, даже и раны никто не получил ни от врагов, ни как-то случайно, но все, целые и невредимые, они радовались, одержав эту победу. (26) Бежали и все вожди варваров, кроме одного — Есдиласы. Получив от римлян обещание сохранить ему жизнь, он сдался им. (27) Женщин и детей римляне взяли в плен такое количество, что желающие купить ребенка из маврусиев отдавали его по цене овцы. (28) Тогда-то уцелевшие из маврусиев вспомнили предсказание своих женщин о том, что род их погибнет от безбородого вождя. (29) Римское войско со всей добычей и с Есдиласой двинулось в Карфаген; те же варвары, которым не суждено было погибнуть, решили, что им нельзя больше оставаться в Бизакии. Оказавшись в небольшом числе, они боялись подвергнуться насилию со стороны своих соседей-ливийцев. Поэтому вместе со своими вождями они отправились в Нумидию и обратились с мольбой к Иауде, который правил маврусиями в Аврасии{612}. (30) В Бизакии остались только маврусии под началом Анталы{613}, сохранившего в то время верность римлянам. Не испытывая никаких бед, он остался здесь со своими подданными.

XIII. В то время как в Бизакии происходили эти события, Иауда, правивший маврусиями в Аврасии, собрав более тридцати тысяч воинственных мужчин, стал грабить расположенные поблизости от Нумидии местности и обращать в рабство многих ливийцев. (2) Случилось так, что начальником гарнизона, несшего охрану крепостей в Центурии, был Алфия{614}. Горя желанием отнять у неприятелей некоторых пленных, он вышел из укрепления не более чем с семьюдесятью гуннами, составлявшими его охрану. (3) Понимая, что невозможно с семьюдесятью воинами вступить в бой с таким количеством маврусиев, он решил захватить какое-нибудь ущелье, чтобы, когда враги пойдут этой дорогой, отнять у них несколько пленных. (4) Поскольку здесь не было ни одной торной дороги и вся местность представляла плоскую равнину, он придумал следующее. (5) Есть тут недалеко город но имени Тигисис: тогда он не был окружен стенами, а в очень узком проходе около него бил прекрасный источник. (6) Этот источник Алфия и решил захватить, сообразив, что, страдая от жажды, враги обязательно сюда придут, поскольку другой воды где-нибудь поблизости не было. (7) Всем, кто принимал во внимание несоответствие численности обоих отрядов, его решение показалось безумием. (8) Собравшись сюда, маврусшт, утомленные и задыхающиеся от летней жары, а потому, естественно, страдающие от сильной жажды, бегом бросились к источнику, не задумываясь о том, что там кто-то может быть. (9) Увидев, что вода находится во власти врагов, все они остановились в недоумении, не зная, что им делать, тем более, что из-за жажды силы их почти истощились. (10) Тогда Иауда начал переговоры с Алфией, соглашаясь отдать ему треть добычи с тем только, чтобы все маврусии могли напиться. (11) Алфия но пожелал принять это предложение, но потребовал, чтобы Иауда вступил с ним в единоборство. (12) Иауда принял вызов и они договорились, что в случае, если Алфия будет побежден, все маврусии утолят жажду. (13) Войско маврусиев охватила радость: они были преисполнены надежд, так как Алфия был худощав и невысок ростом, Иауда же отличался среди маврусиев исключительной красотой и опытностью в военном деле. (14) Оба они были верхом. Первым метнул дротик Иауда, но Алфия, сверх ожидания, сумел схватить его правой рукой на лету, приведя в изумление Иауду и все неприятельское войско. (15) Сам же он тотчас натянул лук левой рукой, так как он одинаково владел обеими руками и, поразив стрелой коня Иауды, убил его. (16) Когда конь его пал, маврусии подвели своему вождю другого коня, вскочив на которого Иауда тотчас обратился в бегство, а за ним в беспорядке последовало нее войско маврусиев. (17) Алфия, отняв у них всех пленных и всю добычу, заслужил за это дело великую славу по всей Ливии{615}. Таковы были тогда там дела.

(18) Пробыв немного времени в Карфагене, Соломон повел свое войско против Иауды{616}, находившегося в горной области Аврасий{617}, обвинив его в том, что, в то время как римское войско было занято в Бизакии, он совершал многочисленные грабежи в области Нумидии. Это и на самом деле было так. (19) Подбивали же Соломона против Иауды главным образом другие вожди маврусиев, Массона и Ортайя, по причине личной вражды к нему: Массона потому, что Иауда коварно убил его отца Мефанию, хотя он приходился ему зятем, а второй, т. е. Ортайя, потому, что вместе с Мастиной, который правил варварами в Мавретании, задумал изгнать Иауду и его маврусиев из той страны, где они издревле жили. (20) И вот войско римлян во главе с Соломоном, а также маврусии, которые были их союзниками, стали лагерем у реки Абига, которая, протекая по Аврасию, орошает эти местности. (21) Иауда счел невыгодным спуститься на равнину и стать боевым строем против врагов, но решил приготовиться к войне в самом Аврасии, что, как ему казалось, создает трудности для наступающих. (22) Эта гора отстоит от Карфагена приблизительно на расстоянии тринадцати дней пути и является из всех известных нам наиболее высокой. (23) В окружности она такова, что путник налегке может обойти ее за три дня. Пути проникновения туда очень трудные и местность там крайне дикая; а если уж кто поднялся и достиг ровного места, она предстает перед ним открытым полем с большим количеством потоков, обращающихся в реки. И просто удивительно, сколько там садов. (24) Хлеб, который там растет, и всякие фрукты выглядят вдвое больше тех, которые родятся в остальной Ливии. (25) Имеются тут и укрепления, но они в полном запустении, поскольку тем, кто здесь живет, они кажутся совершенно ненужными. (26) С того времени, как маврусии отняли у вандалов Аврасий{618}, ни один враг более не приходил сюда и не заставлял варваров испытывать страх. Даже город Тамугади, расположенный на восточной стороне горы у самого начала равнины и прежде бывший очень многолюдным, маврусии, превратив в безлюдный, разрушили до основания, чтобы у неприятелей не было никакой возможности не только становиться тут лагерем, но даже близко подходить к горной возвышенности под предлогом того, что здесь есть город. (27) Тамошние маврусии владели обширной плодородной страной к западу от Аврасия. (28) Далее за ними жили другие племена маврусиев, которыми правил тот самый Ортайя, который, как сказано выше, являлся союзником Соломона и римлян. (29) От него я слышал, что за той страной, которой он правил, уже никто не живет, лишь пустыня тянется на широком пространстве{619}. А дальше за ней живут люди, не такие темнокожие, как маврусии, но очень светлые и белокурые. Но довольно об этом. (30) Одарив союзных маврусиев великими дарами и многократно уговаривая и поощряя их, Соломон всем войском стал подниматься на возвышенность Аврасия, ведя солдат боевым строем. Он намеревался в тот же день вступить в бой с неприятелями и померяться с ними силой, как будет угодно судьбе. (31) Из-за этого солдаты ни себе, ни лошадям не заготовили пропитания, имея его лишь на несколько дней. (32) Пройдя по очень трудной дороге около пятидесяти стадий, они остановились на отдых. (33) Проделывая каждый день такой путь, они на седьмые сутки прибыли к месту, где находилось древнее укрепление и вечнотекущая река. Латиняне на своем языке называют это место Гора Щит{620}. (34) Им дали знать, что враги расположились здесь лагерем, но когда они прибыли сюда, то никого не встретили. Разбив лагерь и приготовившись к бою, они остановились здесь и так провели три дня. (35) Так как враги совершенно им не встречались и к тому же стал чувствоваться недостаток продовольствия, и у Соломона, и у всего войска зародилось подозрение, нет ли тут против них коварного замысла со стороны союзных маврусиев. (36) Хотя они проявляли большое усердие при проходе по Аврасию, но, что вполне допустимо, зная планы врагов, ежедневно, как о том доходили слухи, тайком с ними встречались, а когда римляне посылали их в разведку, они не считали нужным давать им какие-то полезные советы, опасаясь, как бы предупрежденные ими римляне не поднялись на гору Аврасии с большим количеством продовольствия или предприняли бы иные меры, которые могли бы привести поход к благополучному исходу. (37) Итак, почувствовав, что со стороны союзников им готовится коварная ловушка, римляне начали испытывать страх, зная, что по самой своей природе маврусии вероломны, особенно когда они в союзе с римлянами или с кем-нибудь другим идут войной на маврусиев же. (38) Учитывая все это и к тому же страдая от голода, римляне как можно скорее ушли оттуда, ничего не добившись, а прибыв на равнину, соорудили здесь укрепление.

(39) После этого Соломон, оставив часть войска для охраны в Нумидии, с остальным (поскольку уже была зима) отправился в Карфаген. (40) Там он все устроил и привел в порядок, чтобы с началом весны с большими силами и, если удастся, без союзных маврусиев вновь двинуться походом на Аврасий. (41) Вместе с тем оп приготовил полководцев и еще одно войско, а также флот против тех маврусиев, которые осели на острове Сардиния. (42) Остров этот большой и в общем плодородный; он составляет две трети Сицилии, а окружность его по суше равна двадцатидневному пути для пешехода налегке. Будучи расположенным посередине между Римом и Карфагеном, он страдал от обитавших на нем маврусиев. (43) В древние времена вандалы в гневе на этих варваров отправили некоторых из них вместе с женами на Сардинию и там держали их под стражей. (44) С течением времени эти маврусии захватили горы, находившиеся поблизости от Караналии, и вначале они исподтишка делали разбойничьи набеги на окружающее население. Когда же их стало не менее трех тысяч, то они начали совершать эти набеги открыто и, совершенно не считая необходимым скрываться, грабили и опустошали все эти места. Местные жители называли их барбарикинами{621}. (45) Именно против этих маврусиев Соломон и готовил в течение зимы флот для похода. Вот что случилось тогда в Ливии.

XIV. А в Италии в то же самое время произошло следующее. Василевс Юстиниан послал Велисария против Теодата и племени готов. Приплыв в Сицилию, он безо всякого труда овладел этим островом. (2) Как это произошло, я расскажу в следующих книгах, когда мое изложение дойдет до рассказа об италийских делах. (3) Теперь же мне кажется своевременным описать все то, что произошло в Ливии, и только затем перейти к рассказу о событиях в Италии и о готах. (4) Итак, эту зиму Велисарий провел в Сиракузах, а Соломон в Карфагене. (5) И в этом году произошло величайшее чудо: весь год солнце испускало свет как луна, без лучей, как будто оно теряло свою силу, перестав, как прежде, чисто и ярко спять. (6) С того времени, как это началось, не прекращались среди людей ни война, ни моровая язва, ни какое-либо иное бедствие, несущее смерть. Тогда шел десятый год правления Юстиниана{622}.

(7) С наступлением весны{623}, когда христиане справляли праздник, который они называют Пасхалией, в Ливии произошло восстание солдат. К рассказу о том. как оно началось и какой имело конец, я теперь и перехожу. (8) Когда вандалы, как мной рассказано раньше, были побеждены в сражении, римские воины взяли себе в жены их дочерей и жен. (9) И вот каждая из них стала побуждать своего мужа требовать себе в собственность те земли, которыми каждая из них прежде владела. говоря, что это против всяких божеских законов, что, будучи замужем за вандалами, они пользовались ими, а став женами их победителей, они тем самым лишаются того, что прежде было их собственностью. (10) Приняв это во внимание, воины решили, что им не следует уступать Соломону, который хотел приписать эти земли или казне, или дому василевса. Он говорил им, что рабы и все остальные богатства, как обычно, являются добычей солдат, земля же должна принадлежать василевсу и римскому государству, которое вскормило их и дало возможность стать и называться воинами не с тем, чтобы они сами себе приобретали земли, отнятые у варваров, незаконно поселившихся в Римской державе, но с тем, чтобы эти земли стали государственным достоянием, из которого и им самим, и всем другим обеспечивается пропитание. (11) Такова была одна из причин этого восстания. Вместе с тем имелась и другая, ничуть не менее, если не более, серьезная причина, по которой были приведены в беспорядок все дела в Ливии. (12) Дело в том, что в войске римлян было не менее тысячи солдат арианского вероисповедания. Большинство из них являлось варварами, причем часть из них была из племени герулов. (13) Их вандальские священники особенно подстрекали к восстанию, поскольку им нельзя было больше молиться богу так, как они привыкли, но им было запрещено исполнение таинств и священных обрядов{624}. (14) Василеве Юстиниан воспретил христианам, не принявшим православия, исполнять обряд крещения или приобщаться других таинств. (15) Особенно их взволновал праздник Пасхалий, в течение которого они не могли крестить своих детей в святой купели или делать что-либо другое, совершаемое в этот праздник. (16) Как будто бы демону{625}, спешившему погубить дело римлян в Ливии, этого показалось мало — для тех, кто стремился к восстанию, возник еще один предлог. (17) Тех вандалов, которых Велисарий привез с собой в Византии, Василеве зачислил в списки пяти конных отрядов с тем, чтобы они постоянно находились в восточных городах. Назвав их юстиниановскими вандалами, он приказал им на кораблях отправляться на Восток. (18) Большинство этих вандальских воинов отправилось на Восток, и, пополнив отряды, в которые они были назначены, до сих пор сражается с персами. Другие же, числом около четырехсот, в то время как находились у Лесбоса и ветер надул их паруса, совершив насилие над моряками, пристали к Пелопоннесу. (19) Отплыв оттуда, они прибыли к Ливии в пустынном месте и, оставив там корабли, со всем снаряжением ушли на горы Аврасия и в Мавретанию. (20) Подстрекаемые ими солдаты, стремившиеся к восстанию, еще более сплотились. (21) Ив лагере много было разговоров об этом и много взаимных клятв. Когда стали готовиться к празднику, ариане, раздраженные запретом совершать священные обряды, особенно проявляли настойчивость.

(22) Главарями этого заговора было задумано убить Соломона в храме в первый день праздника, который называют великим{626}. (23) Поскольку об этом замысле никто не проговаривался, он оставался сокрытым. Хотя людей, задумавших это страшное дело, было много, но преступные речи не доходили до слуха никого из тех, кто был непричастен к заговору. Таким образом они сохранили в тайне и в полной силе свой замысел, несмотря на то, что многие телохранители и щитоносцы Соломона и даже многие из его домашних, горя желанием получить земли, приняли участие в заговоре. (24) Когда наступил торжественный день праздника, Соломон занял свое место в храме, будучи далеким от мысли об угрожающей ему гибели. (25) Те, кому было предназначено убить этого мужа, войдя, знаками побуждали друг друга, хватались за мечи, однако, ничего не сделали, то ли не решаясь совершить столь позорное дело в храме, то ли стыдясь столь прославленного вождя, то ли потому, что им помешала Божья воля. (26) Когда торжественная служба в этот день была окончена и все вернулись домой, заговорщики начали укорять друг друга за ненужную робость и отложили выполнение своего замысла до следующего дня. (27) Но и на следующий день, оказавшись неспособными что-то предпринять, они, выйдя из храма и собравшись на площади, открыто и громко поносили друг друга, и каждый обзывал соседа размазней и предателем товарищеского соглашения, не пренебрегая и упреками в почтении к Соломону. (28) Поэтому они решили, что дальнейшее их пребывание в Карфагене будет небезопасным, ибо слухи об их заговоре распространились по всему городу. (29) Итак, многие поспешно ушли из города и стали грабить [близлежащие] земли, а с теми ливийцами, которые им попадались, обращались как с врагами. Другие же, оставшись в города, не подавали вида, к какому замыслу они были причастны, притворяясь, что ничего не знают о заговоре.

(30) Услышав о том, что делается солдатами в окрестностях, Соломон пришел в сильное волнение и не переставал убеждать и призывать оставшихся в городе, чтобы они проявили свою любовь к василевсу. (31) И сначала казалось, что они принимают его слова и соглашаются с ними, но на пятый день, когда им стало известно, что ушедшие из города безнаказанно совершают насилия, они, собравшись на ипподроме, без всякого стеснения начали поносить Соломона и других архонтов. (32) Тут Феодор из Каппадокии{627}, посланный к ним Соломоном, пытался вступить с ними в переговоры и успокоить их, но они не внимали его словам. (33) Этот Феодор испытывал какую-то враждебность по отношению к Соломону и его подозревали в участии в заговоре. (34) Поэтому мятежники громким криком тотчас же избрали его своим военачальником и вместе с ним стремительно и с большим шумом отправились с оружием к Палатию. (35) Там они убили другого Феодора, являвшегося начальником охраны, человека, обладавшего всеми высокими достоинствами и исключительно одаренного в военном деле. (36) И так отведав убийства и крови, они стали убивать всякого, кто попался им на пути, будь то ливиец или римлянин, если только он был сторонником Соломона, либо если у него при себе были деньги. Затем они начали грабить город, входя в дома, и там, где не встречали отпора со стороны солдат, забирали все самое ценное, пока их не успокоили наступившая ночь и сменившее их возбуждение пьянство. (37) Соломон бежал в большой храм в Палатии и скрылся там. Поздно ночью к нему туда пришел Мартин. (38) Когда все мятежники заснули, они, выйдя из храма, пришли в дом Феодора Каппадокийца, который, хотя они того не желали, заставил их отобедать, отправил в гавань и посадил в лодку какого-то корабля, который там в то время находился, будучи приготовлен для Мартина. (39) За ними последовали Прокопий, который описал эти события, и домашние Соломона, около пяти человек. (40) Проплыв стадий триста, они пристали к Мисуе, приморскому карфагенскому городку. Оказавшись в безопасности, Соломон тотчас же приказал Мартину отправиться в Нумидию к Валериану и тем, кто разделял с ним командование, и попробовать, насколько это возможно для каждого из них, с помощью денег или каким-либо иным способом привлечь вновь на сторону василевса тех или других известных ему солдат. (41) Послал он и письмо к Феодору, поручая ему заботу о Карфагене и водворение порядка, как он сочтет возможным это сделать; сам же вместе с Прокопием отправился в Сиракузы к Велисарию. (42) Сообщив ему обо всем, что неожиданно произошло в Ливии, он просил его как можно скорее отправиться в Карфаген и отомстить за василевса, претерпевшего от солдат столь нечестивые поступки. Вот что сделал Соломон.

XV. Разграбив все в Карфагене, мятежники собрались на равнине Буллы и там избрали тираном одного из копьеносцев Мартина — Стоцу, человека смелого и предприимчивого. Их целью было, изгнав поставленных василевсом архонтов, завладеть всей Ливией. (2) Вооружив все свое войско (а к нему собралось около восьми тысяч человек), он двинулся к Карфагену, рассчитывая сразу и без особого труда заставить город сдаться ему. (3) Он послал и к вандалам: как к тем, которые с кораблями бежали из Византия, так и к тем, которые с самого начала не последовали за Велисарием, либо скрывшись, либо потому, что те, кто отправлял тогда вандалов, признали их ни на что не годными. (4) Их было не менее тысячи, и они очень скоро в полной готовности прибыли в лагерь Стоцы. Пришла к нему и большая толпа рабов. (5) Оказавшись недалеко от Карфагена, Стоца направил туда [посланников] с приказом немедленно сдать город с тем, чтобы им но пришлось испытать никакого бедствия. (6) Но находившиеся в Карфагене, в том числе и Феодор. ответили на это решительным отказом: они намеревались сохранить Карфаген для василевса. (7) Они послали к нему Иосифия, секретаря царской стражи, человека, славного родом и бывшего одним из домочадцев Велисария; по какому-то делу он недавно был прислан в Карфаген. Через него они просили Стоцу больше не производить над ними насилий. (8) Услышав это, Стоца тотчас же велел убить Иосифия и приступил к осаде. Находившиеся в городе в крайнем ужасе от этой опасности уже подумывали о сдаче себя и Карфагена Стоце на основе договора. Так шли военные действия в Ливии. (9) Велисарий, отобрав сто человек из своих копьеносцев и щитоносцев, в сопровождении Соломона на одном корабле в начале ночи приплыл в Карфаген, когда осаждавшие город уже с нетерпением ожидали, что на другой день он будет им сдан. В такой надежде они проводили эту ночь. (10) С наступлением дня они узнали, что прибыл Велисарий. Со всей поспешностью сняв осаду, они позорно, в беспорядке устремились в бегство. (11) Собрав войско в количестве около двух тысяч человек, побудив его словесно быть преданным василевсу и подкрепив свои речи большими денежными подарками, он устремился в погоню за убегавшими. (12) Он настиг их около города Мембресы, отстоявшего от Карфагена на расстоянии трехсот пятидесяти стадий. (13) Став там лагерем и те и другие принялись готовиться к бою. Войско Велисария стояло вдоль реки Баграды, а противники выстроили укрепление на высоком и труднодоступном месте. (14) Входить в город не хотели ни те, ни другие, поскольку он не имел стен. (15) На следующий день выстроились для сражения: мятежники полагались на численное превосходство, между тем как солдаты Велисария относились с презрением к врагам, как к людям, не имеющим ни разума, ни вождей. (16) Желая укрепить эти мысли у своих солдат, Велисарий, собрав их всех, сказал следующее: «Соратники! Обстоятельства сложились для василевса и для римлян хуже, чем мы надеялись и о чем молились. (17) Ныне идем мы па такое сражение, после которого даже в случае победы будем не в состоянии удержаться от слез: ибо воевать нам приходится против родных нам люден, вскормленных вместе с нами. (18) В этом несчастии мы имеем одно утешение: не мы являемся зачинщиками, но мы идем на этот риск, защищаясь. (19) Совершивший злой умысел против самых близких и разорвавший узы родства тем, что он сделал погибая, умрет не от руки друзей, но, заслужив участь врага, понесет наказание за своп несправедливые деяния. (20) То, что наши противники суть враги и варвары и их можно даже назвать более крепкими словами, свидетельствует не только ограбленная их руками Ливия, не только недостойно убитые ими жители ее. но и большое количество римских воинов, которых эти бешеные дерзнули убить, возведя на них только одно обвинение, что они были преданы своему государству. (21) Мы и идем теперь на них, чтобы отомстить за убитых, справедливо возненавидев тех, которые издавна были нашими ближайшими друзьями. (22) Ибо никогда люди не становятся близкими и враждебными в силу самой своей природы, но при единомыслии наши поступки связывают нас твердым союзом, а при расхождении мнении, если такое случится, даже друзья доходят до вражды и становятся друг другу врагами. (23) То, что мы идем войной против безбожников и врагов, вам уже достаточно ясно; а то, что они заслуживают презрения с нашей стороны, я вам сейчас докажу. (24) Толпа людей, соединенных не чувством закона, но собравшихся для беззакония, менее всего способна проявить высокие качества; доблесть никак не может быть у закононарушителя, она всегда чуждается нечестивых. (25) Они и порядка сохранить не смогут и не будут слушать приказаний Стоцы. (26) Ибо недавно захваченная власть, не имевшая еще возможности проявить смелой уверенности, неизбежно презирается подданными. (27) Она не может пользоваться уважением уже потому, что всякая тирания по своей природе вызывает ненависть; к тому же она не способна управлять подданными из-за страха, поскольку, охваченная им, она лишена возможности говорить свободно и смело. (28) Враги, лишенные доблести и порядка, — легкая добыча для победы над ними. Поэтому, как я сказал, мы должны с полным презрением идти на врагов. (29) Сила бойцов всегда измеряется не числом сражающихся, но порядком и храбростью».

(30) Так сказал Велисарий, а Стоца побуждал своих следующим образом: «Мужи! Вы, которые, уйдя вместе со мной, избавились от римского рабства, не сочтите себя недостойными умереть за свободу, которую вы приобрели своей храбростью и другими доблестными поступками. (31) Ибо не так страшно, смирившись со своими несчастьями, окончить жизнь, как, получив освобождение от бед, вновь окунуться в них. (32) Время, позволившее вкусить свободу, естественно, делает возврат к прежним бедам более тягостным. (33) Вы постоянно должны помнить, что, победив вандалов и маврусиев, вы на войне насладились только трудами, в то время как другие оказались господами всего остального, всей доставшейся вам добычи. (34) Учтите и то, что, поскольку вы солдаты, вам неизбежно придется вести жизнь среди опасностей войны либо в интересах василевса, если вы опять попадете в то же рабство, либо в ваших личных интересах, если вы сохраните свободу. (35) Что из этого предпочтительнее, выбирать вам, либо оказаться малодушными в этот миг, либо решиться проявить мужество. (36) Не забудьте, однако, о том, что если вы, поднявшие оружие против римлян, попадете под их власть, то получите себе не справедливых и сочувствующих господ, но испытаете невыносимые мучения, и, более того, ваша гибель не окажется незаслуженной. Ибо, смерть, если она кому-либо из вас суждена в этом бою, конечно же будет славной. (37) А жизнь, если победите своих врагов, будет независимой и во всех отношениях счастливой; если же потерпите поражение, то мне не остается сказать ничего более горького, как то, что все ваши надежды окажутся в зависимости от сострадания победителей. (38) Наше столкновение с врагами будет не при равном соотношении сил. (39) По численности враги далеко уступают нам и идут против нас отнюдь не с воодушевлением. Думаю, что они сами мечтают стать сопричастными нашей свободе»{628}.

(40) Когда войска хотели приступить к сражению, поднялся сильный и очень неприятный ветер, который дул в лицо мятежникам Стоцы. (41) Поэтому они решили, что им невыгодно начинать сражение в таком положении, поскольку боялись, что слишком сильный ветер будет направлять стрелы врагов прямо на них, а натиск их стрел будет очень ослаблен. (42) Поэтому, покинув свои позиции, они стали двигаться наискось, рассчитывая, что, если враги, как того следовало ожидать, тоже будут поворачиваться, чтобы не попасть под удары неприятеля с тыла, то ветер будет дуть в лицо им. (43) Велисарий, увидев, что они, покинув боевые ряды, двигаются безо всякого порядка, тотчас приказал вступить в рукопашный бой. (44) Тогда солдаты Стоцы, приведенные в смятение таким неожиданным нападением, в полном беспорядке, кто как мог, обратились в бегство. По прибытии в Нумидию они вновь собрались вместе. (45) В этом сражении у них были убиты немногие, главным образом — вандалы. (46) Велисарий совсем не стал их преследовать, поскольку, располагая крайне малочисленным войском, он счел вполне достаточным, чтобы враги, ныне побежденные, обратились в бегство. (47) Солдатам он предоставил на разграбление укрепленный лагерь врагов, в котором при захвате пе оказалось ни одного мужчины. Там они нашли много женщин, из-за которых и была начата эта война. Выполнив это, Велисарий отправился в Карфаген. (48) Тут кто-то, прибыв из Сицилии, сообщил ему, что в войске разразился мятеж, грозящий привести в беспорядок все дела, если он сам спешно не прибудет туда и не воспрепятствует этому. (49) Устроив по возможности дела в Ливии и передав управление Карфагеном Ильдигеру и Феодору, Велисарий отправился в Сицилию.

(50) Когда находившиеся в Нумидии римские военачальники узнали, что войско Стоцы прибыло сюда и собирается здесь, они стали готовиться к военным действиям. Командующими федератами были Маркелл и Кирилл, всадников возглавлял Варват, пехоту — Терентий и Сарапис. (51) Все они, однако, подчинялись Маркеллу, поскольку он был правителем Нумидии. (52) Когда он услышал, что Стоца с небольшим числом своих людей находится в местечке Газофилы приблизительно в двух днях пути от Константины{629}, он, стремясь, пока не соберутся все мятежники, опередить их, спешно повел войско против них. (53) Когда войска оказались близко друг от друга и вот-вот были готовы вступить в рукопашный бой, Стоца, выйдя один к противникам, изрек следующее: (54) «Соратники! Несправедливо вы поступаете, идя войной на ваших соплеменников и на людей, выросших вместе с вами; вы поднимаете оружие против тех, кто, негодуя на принесенное вам зло и несправедливость, решил начать войну с василевсом и римлянами. (55) Разве вы не помните, что вы давно лишены причитающегося вам жалованья, что у вас была отнята взятая вами у врагов добыча, которая по закону войны полагается вам как награда за опасность в бою? (56) Другие считают себя вправе все время наслаждаться благами победы, вы же подвергаетесь участи рабов. (57) Если вы недовольны мною, то вы можете проявить свой гнев по отношению к моему телу, избегая осквернить себя преступлением по отношению к другим; если же вам не в чем меня упрекнуть, то самое время вам взяться за оружие в ваших собственных интересах». (58) Так сказал Стоца. Солдаты встретили его слова с полным сочувствием и, оказывая ему полное расположение, приветствовали его. (59) Военачальники римлян, видя происходящее, молча удалились и бежали в храм, который находился в Газофилах. Соединив оба войска воедино, Стоца выступил против них. Захватив их в храме и дав им обещание личной неприкосновенности, он затем всех их убил.

XVI. Когда об этом узнал василевс, он послал в Ливию своего двоюродного брата патрикия Германа с небольшим числом людей. (2) С ним отправились Симмах и Домник, оба сенаторы, один — в качестве эпарха и распорядителя расходов, Домник же — в качестве командующего пехотой, поскольку Иоанн, на которого была возложена эта должность, захворав, умер. (3) По прибытии в Карфаген Герман произвел перепись находившихся там солдат и, пересмотрев у секретарей списки с внесенными именами всех солдат, обнаружил, что лишь треть войска находится в Карфагене и в других городах, в то время как остальные объединились с тираном против римлян. (4) Поэтому он не начал военных действий, но все внимание уделил организации войска. Полагая, что оставшиеся в Карфагене не являются родственниками и сотоварищами врагов, он со своей стороны постоянно говорил им много приятного, особо подчеркивая, что послан василевсом в Ливию для тою, чтобы защитить обиженных здесь солдат и наказать тех, кто первым причинил им несправедливость. (5) Узнав об этом, мятежники мало-помалу начали приходить к нему. Герман милостиво принимал их в городе, и, гарантировав им безопасность, держал в почете, и заплатил им жалованье даже за то время, в течение которого они воевали против римлян. (6) Когда слух об этом, переходя от одного к другому, достиг всех, они принялись уходить от тирана большими толпами и направляться в Карфаген. (7) И тогда Герман возымел надежду, что проведет войну с врагами при равенстве сил, и начал готовить все необходимое для сражения.

(8) Тем временем, чувствуя приближение беды и опасаясь, как бы из-за дальнейшего дезертирства солдат войско у него еще больше не ослабло, Стоца стал торопиться немедленно испытать счастье в бою и решительнее хватался за возможность вступить в сражение. (9) У него была какая-то надежда на то, что солдаты в Карфагене станут перебежчиками. Ему каэалось, что если он будет поближе к ним, то без особого труда с его стороны они примкнут к нему. Эту надежду он вселил во всех своих людей, тем самым подняв их расположение духа, и спешно всем войском пошел к Карфагену. (10) Оказавшись от него приблизительно в тридцати пяти стадиях, он стал лагерем недалеко от моря. В свою очередь, и Герман, вооружив все свое войско и построив его в боевом порядке, принялся выводить его как бы уже на сражение. (11) Будучи уже вне стен города, он узнал о надеждах, которые питал Стоца. Поэтому, созвав всех, он сказал следующее: (12) «Соратники! Я думаю, никто из вас не может мне возразить, что по всей справедливости нельзя ни в чем упрекнуть василевса или жаловаться на него за то, что им сделано для вас. (13) Вас, пришедших из деревень с сумой и в одном рваном плаще{630}, он собрал в Византии и сделал такими, что все счастье Римского государства находится в ваших руках. (14) А то, что ему пришлось не только услышать от вас самые грубые оскорбления, но и испытать все, что есть самого ужасного, то об этом вы, конечно, знаете сами. (15) Желая, чтобы у вас навсегда сохранилась память об этом, он простил вам нанесенные обиды, требуя от вас только того, чтобы вы заплатили ему свой долг стыдом за содеянное вами. (16) Естественно, направляемые им таким образом, вы научитесь лучше хранить верность и исправить прежнее неразумие. (17) Ибо проявленное вовремя раскаяние тех, кто совершил проступок, обычно смягчает обиженных, а оказанная вовремя услуга всегда достигает того, что тех, кого называли неблагодарными, начинают называть иначе, (18) Вам следует хорошо помнить и то, что, если сейчас вы окажетесь всецело преданными василевсу, всякая память о том, что было совершено ранее, исчезнет, (19) ибо всегда любой проступок получает у людей название в зависимости от конечного итога. Содеянный проступок во все времена не может считаться несодеянным, тем не менее исправленный превосходными делами тех, кто его совершил, окружается почетным молчанием и, как по большей части бывает, предается забвению. (20) Однако если ныне в действиях против этой толпы проклятых вы проявите некоторую нерадивость, а потом, ведя много войн на стороне римлян, вы не раз покажете против врагов свою победоносную силу, не думайте, что этим вы в равной степени окажете услугу василевсу. (21) Ибо только заслужив добрую славу в том деле, в каком погрешили, всегда находят для себя прекраснейшее оправдание. Так каждый из вас должен мыслить по отношению к василевсу. (22) Что касается меня, не сделавшего вам никакой несправедливости, но, напротив, проявившего, насколько возможно, полное расположение к вам, я перед лицом опасности решил всех вас просить об одном: пусть никто из вас не идет вместе с нами на врагов вопреки своему желанию. (23) Но если кто-то из вас предпочитает сейчас быть в их рядах, то пусть немедля ступает со всем своим оружием в лагерь врагов, доставив нам хотя бы то удовольствие, что он рискнул поступить с нами несправедливо не тайно, а явно. (24) Ради того я и веду речь с вами не в стенах Карфагена, но здесь, между двумя войсками, чтобы не быть помехой никому, кто захотел бы быть перебежчиком к врагам, и предоставляя каждому возможность безо всякой опаски проявить свое отношение к нашему государству». (25) Вот что сказал Герман. В римском войске поднялся большой шум, так как каждый хотел первым засвидетельствовать перед стратигом свою преданность василевсу и принести в этом самые страшные клятвы.

XVII. Некоторое время оба войска медлили, находясь одно против другого. Когда же мятежники увидели, что ничего из того, о чем им раньше говорил Стоца, не происходит, они испугались, так как сверх ожидания они обманулись в своих чаяниях. Нарушив боевой строй, они отступили и ушли в Нумидию, где у них были жены и награбленные богатства. (2) Тогда на небольшом расстоянии от них пошел за ними со всем войском и Герман, все как можно лучше приготовив, в том числе взяв много повозок для войска. (3) Нагнав врагов в местечке, которое римляне называют Скале Ветерес{631}, он выстроил их в боевом порядке следующим образом. (4) Поставив все повозки в одну линию, он вдоль них разместил пехоту, которой командовал Домник, для того чтобы, имея тыл в безопасности, смелее вести бой. (5) Сам он с лучшими всадниками, а также теми, что прибыли с ним из Визáнтия, стоял на левом крыле пехоты, всех же остальных он разместил на правом крыле, поставив их не всех вместе, но разделив на три отряда. (6) Одним из них командовал Ильдигер, вторым — Феодор из Каппадокии, а последним, который был больше других, — Иоанн, брат Паппа, вместе с тремя другими военачальниками. Так были построены римляне. (7) Мятежники находились против них, но не стояли строем, а были разбросаны на варварский манер. (8) За ними следовали, немного поодаль, десятки тысяч маврусиев, которыми в числе многих других командовали Иауда и Ортайя. (9) Однако не все они были верны Стоце и его товарищам, но многие еще раньше, посылая к Герману, соглашались, когда дело дойдет до боя, вместе с войском василевса двинуться на врагов. (10) Тем не менее Герман не мог им вполне доверять, так как по своей природе племя маврусиев из всех людей самое неверное. (11) Поэтому они и не находились в одних рядах с мятежниками, но, оставаясь позади, поджидали, как обернутся дела, чтобы вместе с победителями начать преследовать побежденных. (12) С таким намерением маврусии, не смешиваясь с мятежниками, следовали сзади. (13) Оказавшись вблизи от неприятелей и увидев знамя Германа, Стоца приободрил своих людей и собрался обрушиться на врага. (14) Но герулы, те, что, став мятежниками, окружили Стоцу, не последовали за ним и всеми силами удерживали его самого, говоря, что неясно, каковы силы Германа, но доподлинно известно, что те из врагов, которые стоят на правом крыле, ни в коем случае не выдержат их натиска. (15) Поэтому если они двинутся против них, то те не окажут им сопротивления, обратятся в бегство и, естественно, приведут в смятение остальное войско; если же Герман, отразив их нападение, вынудит их к бегству, то вместе с ними тотчас погибнет и все их дело. (16) Убежденный этими словами, Стоца предоставил другим сражаться с теми, кто окружал Германа, сам же с лучшими воинами двинулся против Иоанна и находившихся под его командованием. (17) Те без сопротивления в беспорядке бросились бежать. Мятежники тотчас захватили все их знамена и изо всех сил преследовали бегущих, а некоторые из них стали наседать ва пехоту; и пехотинцы уже начали покидать свои ряды. (18) В этот момент Герман, сам обнажив меч и побудив к тому же все находившееся тут войско, с огромным трудом обратил в бегство стоявших против него мятежников и быстро устремился на Стоцу. (19) Когда к нему в этом бою присоединились бывшие под началом Ильдигера и Феодора, оба войска настолько смешались друг с другом, что мятежники, преследовавшие одних из своих врагов, перехваченные другими, сами погибали. (20) В то время как ряды их все больше и больше смешивались, люди Германа, оказавшись у них в тылу, наступали на них все сильнее. Тут мятежников охватил сильный страх, и они уже не думали о сопротивлении. (21) Ни для тех, ни для других не было ясно, где свои, где чужие; они не узнавали друг друга: одна и та же была у них речь, одним и тем же оружием они пользовались, они не отличались ни по внешнему виду, ни по одежде, ни по иному признаку. (22) Поэтому по предложению Германа солдаты василевса у любого, кого они захватывали, спрашивали, кто он такой, и затем, еслп он говорил, что он из войска Германа, приказывали ему назвать пароль Германа, а кто сказать не мог, того убивали. (23) В этой битве один из неприятелей, оказавшись незамеченным, убил лошадь Германа, и сам Герман упал на землю и попал бы в опасное положение, если бы его копьеносцы быстро не пришли ему па помощь, и, окружив его, не посадили на другого коня.

(24) Стоце во время этого смятения удалось бежать с небольшим числом своих людей. Подбадривая своих, Герман прямо устремился к лагерю врагов. (25) Там поставленные для охраны укрепления мятежники решили оказать ему сопротивление. (26) Разгорелась ожесточенная схватка у самых ворот лагеря, и мятежники почти оттеснили своих противников. Тогда Герман послал отряд из следовавших за ним на другую сторону укрепления, приказав им попытаться проникнуть в лагерь оттуда. (27) Так как там никто укрепления не защищал, то они без большого труда прорвались в его центр. (28) Увидев это, мятежники обратились в бегство, а Герман с остальным войском устремился в лагерь врагов. (29) Тут солдаты беспрепятственно принялись грабить имущество, они уже ни во что не ставили неприятеля и больше не слушали приказаний стратига, ибо в их руках оказались богатства. (30) Поэтому Герман, опасаясь, как бы враги, опомнившись, не напали на них, сам с немногими людьми стал у входа в лагерь и, горько сетуя, призывал к порядку солдат, однако никто его не слушал. (31) Когда события приняли такой оборот, то многие маврусии начали преследовать мятежников и, присоединившись к войску василевса, принялись грабить лагерь побежденных. (32) Стоца, первоначально возлагавший большие надежды на войско маврусиев, поскакал к ним, чтобы побудить их к сражению. (33) Но, заметив, что они делают, он с большим трудом, имея едва сотню людей, сумел спастись бегством. (34) Когда вокруг него вновь собралось много воинов, они попытались вступить в открытое сражение с врагами, но, потерпев не меньшее, если не большее поражение, все они сдались Герману. (35) Один только Стоца с немногими вандалами удалился в Мавретанию и, взяв замуж дочь одного из местных предводителей, остался там. Так окончился этот мятеж.

XVIII. В числе копьеносцев Феодора из Каппадокии был некто по имени Максимин, весьма дурной человек. (2) Этот Максимин сумел привлечь на свою сторону очень многих солдат для совершения заговора и стал подумывать о том, чтобы учинить тиранию. (3) Стремясь втянуть в число заговорщиков еще больше солдат, он среди прочих сообщил свой план Асклепиаду, выходцу из Палестины, человеку благородного происхождения и первому из приближенных Феодора. (4) Этот Асклепиад, переговорив с Феодором, раскрыл все это Герману. (5) Поскольку дела в Ливии находились еще в шатком положении, то, не желая еще одного мятежа, Герман предпочел привлечь Максимина на свою сторону лестью и связать его присягой верности государству, нежели подвергать его наказанию. (6) У всех римлян с древних времен было в обычае не брать никого в число копьеносцев полководцев, пока он не принесет самых страшных клятв и тем не даст обещания сохранять преданность своему вождю и римскому василевсу. Поэтому, послав за Максимином, Герман стал хвалить его за отвагу и предложил ему в дальнейшем стать его копьеносцем. (7) Обрадованный такой исключительной честью и думая, что таким образом он легче выполнит намеченный им план, тот принес присягу, а затем, зачисленный в копьеносцы Германа, тотчас же решил пренебречь тем, в чем клялся, и еще упорнее стремиться к захвату власти. (8) И вот, когда в городе всенародно справлялся некий праздник, многие из мятежников Максимина, по существовавшему у них договору, должны были примерно во время завтрака явиться во дворец, где Герман угощал своих близких. Вместе с другими копьеносцами при исполнении своих обязанностей находился на пиру и Максимин. (9) Пир затянулся, и кто-то, войдя, сообщил Герману, что многие солдаты в беспорядке стоят перед воротами дворца и жалуются, что казначейство задолжало им жалование за долгий срок. (10) Тогда Герман приказал самым надежным своим копьеносцам тайно наблюдать за Максимином, ни в коем случае не позволяя ему заметить за собой слежку. (11) Тем временем мятежники с угрозами и шумом бегом устремились на ипподром. Заговорщики, спешно вызванные из своих домов, стали стекаться туда же. (12) Если бы случилось так, что все они собрались сюда, то, я думаю, едва ли кто-нибудь смог легко подавить их силу. (13) Но Герман ^их опередил; пока большинство из их сборища не подоспело, он послал против них преданных ему и василевсу людей. (14) Они напали на ничего не ожидавших мятежников. Поскольку с ними не было Максимина, который, как они думали, в этот опасный час станет их предводителем; поскольку их не собралось столько, сколько они рассчитывали, а также поскольку они увидели, что, сверх их ожидания, свои же товарищи-солдаты с оружием идут против них, они, потеряв всякую решимость, легко оказались побеждены в схватке и обратились в смятении в бегство. (15) Их противники многих из них убили, а многих живыми привели к Герману. (16) А те, которые не успели прийти на ипподром, ничем не обнаружили своего былого расположения к Максимину. (17) Герман не счел нужным подвергать их Допросу, только спросил, продолжал ли Максимин, после того как принес присягу, готовиться к заговору. (18) Когда тот был уличен в том, что, зачисленный в ряды его копьеносцев, он еще деятельнее продолжал осуществлять свое намерение, Герман приказал посадить его на кол вблизи стен Карфагена{632} и таким образом сумел полностью пресечь мятеж. Так завершился преступный замысел Максимина. XIX. Отозвав Германа с Симмахом и Домником, василевс вновь поручил Соломону ведать всеми делами в Ливии. Это был тринадцатый год единодержавного правления Юстиниана{633}. Он дал ему и другое войско, и других военачальников: Руфина и Леонтия, сыновей Зауны, сына Фаресмана{634}, и Иоанна, сына Сисиниола. (2) Дело в том, что Мартин и Валериан, еще раньше вызванные в Визáнтий, отправились туда. (3) Прибыв в Карфаген и будучи избавленным от мятежников Стоцы, Соломон проявил большую умеренность и, охраняя Ливию, обеспечил ей полную безопасность, привел в порядок войско, а если кто-либо казался ему подозрптельным, того отправлял в Византии или к Велисарию, вербуя на их место новых солдат; оставшихся в Ливии вандалов, особенно их жен, он всех выселил из этой страны. Все города он окружил стенами и строго придерживался законов, и таким образом полностью восстановил управление. (4) Ливия при нем стала страной с большими доходами и во всех отношениях счастливой.

(5) Когда он привел все в наилучшее состояние, он вновь выступил против Иауды и живших на Аврасии маврусиев. (6) Вначале он послал с войском одного из своих копьеносцев — Гонтариса, человека, испытанного в боях. (7) Прибыв к реке Абига, тот стал там лагерем возле безлюдного города Багаис. (8) В рукопашном бою с врагами он оказался побежден и отступил в укрепленный лагерь, который уже начали осаждать маврусии. (9) Тем временем подоспел со всем войском и Соломон и разбил свой лагерь в шестидесяти стадиях от того лагеря, где командовал Гонтарис. Услышав обо всем, что случилось с отрядом Гонтариса, он послал им часть своего войска, велев смелее напасть на врагов. (10) Маврусии, одержав верх в первом столкновении, как было сказано выше, сделали следующее. (11) Река Абига течет с горы Аврасии и, спустившись на равнину, орошает землю так, как этого и желают живущие здесь люди. (12) Местные жители отводят течение этой реки туда, где, по их мнению, оно в данное время может принести им пользу. Поэтому на этой равнине много водоотводных каналов, Абига расходится по всем ним и уходит под землю, а затем, соединив свои потоки, она вновь вырывается из-под земли. (13) Поскольку так сделано на большей части равнины, то у жителей ее есть возможность запрудить протоки реки или вновь открыть их чтобы пользоваться как им угодно водами этой реки{635}. (14) И вот маврусии, перекрыв все проточные каналы этой реки, направили ее течение вокруг лагеря римлян. (15) Из-за этого образовалась сильная грязь, и путь стал непроходим. Это римлян привело в величайший страх и поставило в затруднительное положение. (16) Услышав об этом, Соломон со всей поспешностью направился в ту сторону. Варвары, испугавшись, ушли к подножию Аврасия, расположившись лагерем в месте, которое называется Бабос, и стали его там ожидать. Соломин, поднявшись со всем войском, двинулся туда. (17) Вступив с врагами в рукопашный бой, он одержал над ними решительную победу и обратил их в бегство. (18) С этого времени маврусии решили, что им нельзя вступать с римлянами в бой в открытом месте. Они уже не надеялись, что одолеют их в сражении. Однако они возлагали надежды на трудности похода по Аврасию; они считали, что римляне, попав в бедственное положение, быстро уйдут отсюда, как и в первый раз. (19) Поэтому многие из них ушли в Мавретанию и к варварам, живущим на юг от Аврасия; Иауда же с двадцатью тысячами маврусиев остался здесь. За это время он выстроил в Аврасии укрепление по имени Зербула. Войдя туда со всеми маврусиями, он вел себя спокойно. (20) Соломон совсем не хотел терять время на осаду. Узнав, что возле города Тамугади есть равнины, полные созревшего хлеба, он повел туда свое войско и, остановившись там, опустошал землю. Затем, предав все огню, он вновь направился к укреплению Зербуле. (21) В то время, как римляне опустошали землю, Иауда, оставив небольшой отряд маврусиев, которых он считал наиболее способными нести охрану укрепления, с остальным войском поднялся на самую вершину Аврасия: он опасался, как бы в случае, если римляне начнут осаду укрепления, у него не. случился бы недостаток продовольствия. (22) Найдя место, отовсюду защищенное крутым подъемом и прикрытое отвесными скалами, по названию Тумар, он спокойно стал ожидать там римлян. (23) А римляне три дня осаждали укрепление Зербулу. Пользуясь луками, поскольку стены укрепления были невысокие, они убили многих варваров, поднимавшихся к зубцам стен. (24) И по воле какого-то случая оказалось так, что этими стрелами были убиты все предводители маврусиев, бывшие в крепости. (25) После трех дней осады, когда наступила ночь, римляне, ничего не зная о гибели у маврусиев их предводителей, решили снять осаду. (26) Соломон подумал, что лучше идти против Иауды и главного войска маврусиев; он считал, что, если ему удастся, окружив, захватить их, то тем легче и с меньшим для римлян трудом сдадутся им находящиеся в Зербуле варвары. (27) Между тем варвары, полагая, что они уже не могут далее противиться осаде, так как все их предводители погибли, решили как можно скорее бежать и покинуть укрепление. (28) Тотчас все они, в полном молчании, не позволяя врагам что-либо заметить, обратились в бегство, в то время как римляне с наступлением дня, в свою очередь начали готовиться к отходу и собирать имущество. (29) Но поскольку никто из врагов не показывался на стенах, хотя осаждавшие собирались удалиться, они дивились этому и все время спрашивали друг друга, что бы это значило. (30) Пребывая в таком недоумении, они стали обходить укрепление и нашли открытыми маленькие ворота, через которые бежали маврусии. (31) Войдя в укрепление, они все подвергли разграблению, оставив всякую мысль о преследовании врагов: ибо те были легковооруженными и хорошо знали здешние места. (32) Захватив всю добычу, они оставили тех, кто сторожил бы это укрепление, и все пешим строем двинулись дальше.

XX. Прибыв к местности Тумар, где запершись и ничего не предпринимая, находились враги, римляне разбили свой лагерь недалеко от них в крайне неудобном. месте, где нельзя было добыть ни воды (разве что очень мало), ни чего-либо другого из необходимого в достаточном количестве. (2) Когда они потратили уже довольно много времени, а варвары не делали ни малейшей попытки выйти против них, то римляне, страдая из-за этой осады ничуть не меньше, если не больше их [осажденных], стали выражать неудовольствие. (3) Более всего их мучил недостаток воды, за выдачей которой следил сам Соломон, отпуская на каждого человека в день только по одной кружке. (4) Видя, что они уже явно начали выражать неудовольствие и больше не в состоянии переносить тяжесть положения, он решил попытаться взять это место приступом, хотя подход к нему был очень труден. Созвав всех, он обратился к ним с такими побуждающими словами: (5) «Если бог дал римлянам возможность осадить в Аврасии маврусиев, — дело, которое раньше казалось невероятным, да и теперь тем, кто не видит происходящего, представляется совершенно невозможным, — следует и нам присоединить свой труд к помощи неба и не пренебрегать этой милостью, но со рвением преодолеть эту опасность, воспользовавшись счастливыми обстоятельствами, которые являются следствием славных подвигов. (6) Главное в человеческих делах — умение в нужное время проявить всю свою силу. Тот, кто по собственной трусости упустит представившийся ему благоприятный случай, по справедливости не может возлагать вину на него, но должен винить себя самого. (7) Вы, конечно, видите слабость маврусиев, видите место, где, запершись, лишенные всего необходимого, они стараются таким образом себя защитить. (8) Вы должны выбрать одно из двух: или безропотно перенося все неудобства осады, ждать сдачи неприятеля, или, если это вам не по душе, устремляться через опасность к победе. (9) Скажу больше: биться с этими варварами нам не представит особого труда: они, я думаю, уже сраженные голодом, не дойдут до рукопашного боя. Если теперь вы все это себе хорошо представляете, вам остается только с воодушевлением выполнять приказания».

(10) Ободрив своих солдат такими словами, Соломон стал искать, откуда можно было бы лучше всего штурмовать это укрепление. Долгое время он явно был в недоумении. (11) Чересчур недоступным для нападения казалось ему это неудобное место. В то время как Соломон размышлял об этом, судьба предоставила следующий выход из положения. (12) В составе пехоты был некто Гезон, записанный в войско оптионом{636}: так римляне называют того, кто выплачивает жалованье. (13) Этот Гезон то ли в шутку, то ли потому, что его толкнуло на это какое-либо божественное наитие, делая вид, что идет на врагов, стал подниматься один; на небольшом от него расстоянии шли некоторые его товарищи, крайне удивляясь тому, что происходит. (14) Три маврусия, которые были поставлены сторожить этот подъем, решив, что этот человек идет против них, бегом бросились ему навстречу. (15) Поскольку место было узкое, они шли держась вместе, но поодиночке, один за другим. (16) Ударив первого, с которым он встретился, Гезон поразил его, так же он расправился и с каждым из остальных. (17) Увидев это, шедшие позади Гезона с большим шумом, толкая друг друга, бросились на врагов. (18) Когда остальное римское войско услышало и увидело, что происходит, солдаты, не дожидаясь, чтобы стратиг, став во главе, повел их или чтобы звук труб, как это было в обычае, дал им знак к наступлению, и, уж конечно, не сохраняя боевых рядов, с большим шумом подбадривая друг друга, бегом устремились на лагерь врагов. (19) Тогда Руфин и Леонтий, сыновья Зауны, сына Фаресмана, совершили против врагов много достойных их доблести подвигов. (20) Маврусии, от всего этого пораженные страхом, узнав, кроме того, что их стража перебита, тотчас, кто как мог, бросились бежать, и многие из них, захваченные на непроходимых дорогах, погибли. (21) Пораженный дротиком в бедро Иауда все же спасся бегством и удалился в Мавретанию. (22) Римляне разграбила лагерь врагов и решили больше уже не покидать Аврасия, но охранять гарнизоном то укрепление, которое тут выстроил Соломон, чтобы эта горная местность вновь не стала доступной для маврусиев.

(23) Есть на Аврасии отвесная, поднимающаяся среди крутых утесов гора. Местные жители называли ее скалой Геминиана. В древности люди построили на ней очень маленькую башню, крепкое и неодолимое убежище, поскольку сама природа помогала им в этом. (24) За несколько дней до сражения Иауда поместил сюда все свои сокровища и своих жен, а одного старого маврусия поставил охранять все эти богатства. (25) Он даже не мог представить себе, что враги придут сюда и что когда-нибудь эту башню можно будет взять силой. (26) Но римляне, исследуя все труднопроходимые дороги и ущелья Аврасия, добрались сюда, и один из римских солдат попытался смеха ради подняться на эту башню. Женщины, смеясь, издевались над ним, считая, что он хочет сделать невозможное. (27) То же самое делал и старик, высунувшись из отверстия башни, когда же римский солдат, упираясь руками и ногами, был уже близко от вершины, он [римлянин] незаметно извлек меч со всей быстротой, на какую только оказался способен, вскочил наверх и ударил мечом старика по шее с такой силой, что целиком отрубил ее. (28) Его голова упала вниз на землю, а солдаты, воспрянув духом в поддерживая друг друга, стали карабкаться на башню. Там они захватили как женщин, так и сокровища, оказавшиеся весьма значительными. (29) На эти деньги Соломон окружил стенами многие города Ливии.

(30) Когда маврусии после поражения, как мной сказано, ушли из Нумидии, Соломон подчинил власти римлян также область Забу, расположенную по ту сторону горы Аврасий и называемую первой Мавританией, главным городом которой является Ситифис{637}, и обложил ее податями. .(31) Во второй Мавретании первым городом считается Цезарея. Здесь жил Мастига со своими маврусиями. Все здешние места были у него в подчинении и платили ему даль, кроме города Цезарей{638}. (32) Эту страну Велисарий еще раньше вериул под власть римлян, как мною изложено в прежних книгах{639}. Сюда римляне всегда приплывали на кораблях, по сухому же пути приходить сюда было невозможно, поскольку в этой области жили маврусии. (33) С этого времени все ливийцы — подданные римлян — наслаждались миром в спокойствием при разумной и весьма умеренной власти Соломона, и в дальнейшем они даже не помышляли о какой-либо войне. Таким образом, они, казалось, были самыми счастливыми из людей.

XXI. Однако четыре года спустя{640} счастье их пошло прахом. Шел уже семнадцатый год единодержавного правления Юстиниана, когда Кир в Сергий, сыновья Вакха, брата Соломона, получили от василевса назначение управлять городами Ливии{641}. Кир как старший был поставлен в Пентаполвсе, а Сергий — в Триполисе. (2) Тогда маврусии, которых называют левафами, большим войском заявились к нему в город Лептис Магну, болтая повсюду, что прибыли они для того, чтобы Сергий, дав им дары и полагающиеся им знаки отличия, подкрепил мирный договор с ними. (3) По совету Пуденция, жителя Триполиса (о нем я упоминал в своем рассказе раньше как о человеке, который в начале войны с вандалами верно служил василевсу Юстиниану){642}, восемьдесят наиболее видных из этих варваров Сергий принял в город, обещая исполнить все, о чем они просят, а остальным велел ожидать в предместье. (4) Дав этим восьмидесяти твердые заверения относительно мира, он пригласил их на пир. Говорят, что эти варвары явились в город с предательской мыслью — устроив покушение, убить Сергия. (5) Когда у них начались с ним переговоры, они выставили против римлян много обвинений, сказав между прочим и то, что не следует опустошать их засеянные поля; (6) Сергий не придал этому никакого значения, поднялся с кресла, на котором сидел, и хотел удалиться. (7) Тут один из варваров, желая ему в этом помешать, схватил его за плечо. (8) Остальные варвары, подняв шум, начали собираться вокруг него. (9) Тогда один из копьеносцев Сергия, обнажив меч, убил этого маврусия. (10) В итоге, как и следовало ожидать, в зале произошло большое смятение, и копьеносцы Сергия перебили всех варваров. (11) Один из них, увидев гибель остальных, выскочил никем не замеченный из помещения, где это происходило, и, добравшись до своих, поведал, что с ними случилось. (12) Услышав об этом, они бегом устремились в свой лагерь и вместе со всеми остальными, вооружившись, двинулись на римлян. (13) Их у города Лептис Магна, Сергий и Пуденций встретили со всем своим войском. (14) В происшедшей здесь рукопашной стычке сначала верх взяли римляне, убив многих из врагов; разграбив их лагерь, они овладели сокровищами, многих их женщин и детей захватили в рабство. (15) Но затем проявивший неразумную храбрость Пуденций был убит. Сергий же со всем римским войском, когда уже совсем стемнело, вернулся в Лептис Магну.

(16) Спустя некоторое время варвары с большими силами двинулись против римлян. Тогда Сергий отправился к своему дяде Соломону с тем, чтобы и он с большим войском выступил на врагов; там он застал и своего брата Кира. (17) Варвары, явившись в Бизакий, разграбили много тамошних местечек, совершая на них набеги; Антала же (он, как я упоминал раньше в своих книгах, оставался верным римлянам и потому являлся единственным правителем маврусиев в Бизакий) находился в это время во враждебных отношениях с Соломоном, так как последний отнял у него хлебные выдачи, которыми почтил его василевс, и казнил его брата, возложив на него вину за происшедшие среди жителей Бизакия волнения. (18) Поэтому он был рад видеть прибывших сюда варваров и, заключив с ними военный союз, обратился вместе с ними против Соломона и Карфагена. (19) Услышав об этом, Соломон, поднявшись всем войском, пошел против них и, застав их около города Тебесты, отстоящего от Карфагена на расстоянии шести дней пути, стал лагерем вместе с сыновьями своего брата Вакха Киром, Сергием и Соломоном-младшим. (20) Испугавшись большого числа варваров, он послал к предводителям левафов, упрекая их в том, что, несмотря на заключенный с римлянами мирный договор, они теперь с оружием в руках идут против них, и, требуя закрепления мира, обещал поклясться самыми страшными клятвами, что простит и забудет все совершенное ими. (21) Издеваясь над его словами, варвары сказали, что, по всей видимости, он будет клясться на христианском писании, которое обычно называют Евангелием. (22) Так вот, поскольку Сергий, поклявшись им, затем перебил поверивших ему, им хочется самим вступить в сражение и испытать, какую силу имеет это писание против клятвопреступников, чтобы, твердо уверовав в него, таким уже образом заключить договор. Услышав такой ответ, Соломон стал все готовить к бою.

(23) На следующий день он, столкнувшись с каким-то отрядом неприятеля, имевшим при себе очень большую добычу, и победив его в сражении, забрал всю добычу себе и сам охранял ее. (24) Солдатам, которые оказались крайне недовольны и подняли большой шум из-за того, что он не отдал им этой добычи, он сказал, что надо подождать до конца войны, чтобы тогда разделить добычу в зависимости от того, сколько кому придется по его заслугам. (25) Когда же варвары вновь всем войском устремились в бой, одни из римлян отказывались сражаться, а другие шли в бой без воодушевления. (26) Вначале сражение шло примерно с равным успехом, но потом, из-за того, что маврусии сильно превосходили их своей численностью, многие из римлян обратились в бегство; Соломон же и немногие вместе с ним некоторое время выдерживали натиск неприятеля, но потом, ввиду чрезмерной силы одолевавших их врагов, поспешно обратились в бегство и попали в протекающий здесь бурный поток. (27) В это время у коня Соломона подкосились ноги, он упал, и сам Соломон тоже свалился на землю. Его копьеносцы быстро подхватили его на руки и посадили на коня. (28) Но так как Соломон от боли из-за всего случившегося не мог держать поводья, то варвары, догнав, напали на него и убили; вместе с ним погибло много его копьеносцев{643}. Таков был конец жизни Соломона.

XXII. После смерти Соломона Сергий, его племянник, как об этом было сказано выше, по воле василевса получил управление Ливией. (2) Он оказался главным виновником огромных бед, поразивших племя ливийцев. Все были недовольны его правлением; подчиненные ему архонты потому, что он, будучи крайне неразумным и молодым как по характеру, так и по возрасту, всех превосходил хвастовством, оскорблял их безо всякого основания и относился к ним с презрением, постоянно злоупотребляя при этом силой своего богатства и властью высокого положения; солдаты не любили его за то, что он был труслив и крайне малодушен; ливийцы — за то же самое, а также за то» что он был большим любителем чужих жен и чужой собственности. (3) Больше всех могуществом Сергия был недоволен Иоанн, сын Сисиниола. Выдающийся знаток военного делай исключительно прославленный своими подвигами, он встречал оскорбительное обращение со стороны этого человека. (4) Поэтому ни он и никто другой из всех прочих не проявлял желания поднять оружие против врагов. (5) Между тем за Анталой шли почти все маврусии, к нему прибыл и вызванный из Мавретании Стоца. (6) Так как никто из противников не выступал против них, они грабили и растаскивали все безо всякого страха и препятствий. В это время Антала написал василевсу Юстиниану письмо. Оно гласило следующее: (7) «Никогда не стану я отрицать, что являюсь слугой твоей царственности, да и маврусии, во время мира испытавшие со стороны Соломона безбожное отношение, подняли оружие, можно сказать, принуждаемые к этому, против своей воли, н подняли его не против тебя, но защищаясь от врага, и особенно верно это по отношению ко мне. (8) Он не только решил отнять у меня выдачу хлеба, которую задолго до этого назначил мне Велисарий в ты сам пожаловал ее мне, но он казнил моего брата, не имея никакого обвинения, которое бы мог на него возвести. (9) Теперь мы отмщены: наш обидчик получил наказание, Если тебе угодно, чтобы маврусии служили твоей царственности, выполняли все, как они привыкли делать в прежнее время, то удали отсюда Сергия, племянника Соломона, вели ему вернуться к тебе и пошли в Ливию другого военачальника. (10) У тебя нет недостатка в людях разумных и во всех отношениях более достойных, чем Сергий. Пока он командует твоим войском, не будет мира между римлянами и маврусиями». Вот что написал Антала. (11) Прочитав это письмо и узнав об общей ненависти к Сергию, василевс не пожелал отрешить его от должности{644}, выражая этим почтение как ко всем достоинствам Соломона, так и к трагическому концу его жизни. Так обстояли тогда дела.

(12) Думали, что брат Сергия Соломон погиб вместе со своим дядей Соломоном, поэтому никто не знал, что он остался жив. (13) Случилось так, что маврусии ввиду его юного возраста взяли его в плен живым и принялись спрашивать, кто он такой. (14) Он сказал, что он родом из вандалов, раб Соломона; что один из врачей в городе Ларибе{645}, находившемся неподалеку, по имени Пегасий, его приятель, купит его, заплатив за него выкуп. (15) Маврусии, подойдя близко к укреплениям города, вызвали Пегасия, показали ему Соломона и спросили, хочет ли он купить его. (16) Когда тот сказал, что он купит его, они отдали ему Соломона за пятьдесят золотых. (17) Оказавшись в стенах города, Соломон стал насмехаться над маврусиями, что он, столь юный, обманул их. Он сказал, что он Соломон, сын Вакха и племянник Соломона{646}. (18) Маврусии сильно огорчились из-за случившегося п досадовали на то, что, имея по отношению к Сергию и римлянам такой важный залог, так неразумно его упустили. Они явились к городу Ларибу и осадили его, чтобы взять Соломона вместе с этим городом. (19) Осажденные, страшась варварской осады из-за того, что в то время у них не оказалось запаса продовольствия, вступили в переговоры с маврусиями с тем, чтобы они, получив большую сумму денег, тотчас же сняли осаду. (20) Считая, что им не взять города сплои, так как они не привыкли брать стены приступом, п совсем не зная, что осажденные испытывают недостаток в продовольствии, маврусии приняли их предложение, и получив три тысячи золотых, сняли осаду. После этого все левафы вернулись домой.

XXIII. Антала же и войско маврусиев вновь собрались в Бизакии, и к ним присоединился Стоца, имея в своем распоряжении немного римских солдат и вандалов. (2) Учитывая усиленные просьбы ливийцев, Иоанн, сын Сисиниола, собрав войско, выступил против них. (8) В это время начальником всех войск в Бизакии был Гимерий из Фракии{647}. Ему Иоанн приказал собрать все размещенные в этой области отряды вместе с теми, кто командовал ими, и следовать в местечко Менефессу, находившееся в Бизакии, где и соединиться с ним. (4) Позднее, узнав, что там стали лагерем враги, он написал Гимерию, сообщив о случившемся и дав ему указание соединиться с ним в другом месте, чтобы сражаться с врагами не в одиночку, а всем вместе. (5) Но по воле какого-то случая несшие это письмо пошли другой дорогой и нигде не могли найти Гимерия; он со своим войском, наткнувшись на лагерь неприятеля, попал в его руки. (6) Был 9 этом войске римлян юноша Севериан, сын Азиатика, финикиец, родом из Эмесы, начальник конного отряда. (7) Он один с находившимися при нем воинами, числом пятьдесят, вступил с врагами в рукопашный бой. (8) Некоторое время они выдерживали натиск врагов, но затем, подавленные их численностью, бежали на бывший поблизости холм, где имелось укрепление, не очень надежное. (9) Поэтому они сдались по договору врагам, напавшим на них и здесь. (10) Маврусии не убили ни его, ни кого-либо из его воинов, но, взяв их всех живыми в плен, Гимерия держали под стражей, его же солдат передали Стоце, так как все они дружно заявили им, что с большой охотой будут сражаться против римлян. Они грозили убить Гимерия, если он не выполнит их приказ. (11) Приказание же их состояло в том, чтобы он каким бы то ни было способом дал им возможность захватить приморский город Гадрумет и, когда он заверил их, что согласен сделать это, они вместе с ним пошли и Гадрумету. (12) Оказавшись поблизости города, они выслали немного вперед Гимерия с несколькими солдатами Стоцы; для вида они вели с собой связанных маврусиев. Остальные следовали позади. (13) Они велели ему сказать страже городских ворот, что будто бы войско василевса одержало решительную победу, что Иоанн вот-вот придет с неисчислимым количеством взятых в плен маврусиев, а когда таким образом им откроют ворота, он вместе с теми, которые его сопровождали, должен войти внутрь укреплений. (14) Гимерий так и сделал. Обманутые таким образом жители Гадрумета — ибо они не могли не поверить архонту всех войск в Бизакии — открыли ворота и приняли врагов. (15) Тогда проникшие в город вместе с Гимерием, обнажив мечи, не дали поставленным тут стражникам закрыть ворота, но тотчас же приняли в город все войско маврусиев. (16) Разграбив его и оставив там небольшой отряд для охраны, варвары удалились оттуда. (17) Несколько римлян из тех, кто был взят в плен, бежали и пришли в Карфаген; в числе их были Севериан и Гимерий. Желавшим бежать от маврусиев это было сделать нетрудно, но многие из них вполне добровольно остались со Стоцей.

(18) Немного времени спустя один из священников, по имени Павел, который стоял во главе богадельни, войдя в сговор с несколькими видными гражданами, сказал им: «Я отправлюсь в Карфаген и надеюсь скоро вернуться сюда с войском, вы же позаботьтесь, чтобы город принял войско василевса». (19) И вот ночью они на веревках спустили его со стены. Очутившись на берегу моря, он увидел там рыбачью лодку. Убедив за большие, деньги хозяев лодки отвезти его, он таким образом прибыл в Карфаген. (20) Очутившись там и явившись к Сергию, он передал ему обо всем случившемся и просил его, дать ему достаточное войско, чтобы спасти Гадрумет. (21) Это предложение совершенно не понравилось Сергию, поскольку у него самого в Карфагене было небольшое войско. Но Павел просил дать ему хотя бы немного солдат, и, получив их в числе не более восьмидесяти, он придумал следующее. (22) Собрав огромное число кораблей и транспортных судов, он посадил на них множество моряков и других ливийцев, надев на них платье, которое обыкновенно носят римские солдаты. (23) Поднявшись всем этим флотом, он как можно быстрее поплыл прямо в Гадрумету. Когда они оказались совсем близко от города, он, тайно послав несколько человек к именитым гражданам, дал им знать, что племянник василевса Герман, недавно прибывший в Карфаген, направил весьма значительное войско на помощь жителям Гадрумета. (24) Придав им таким образом мужества, он велел им той же ночью открыть для них одни маленькие ворога. Они свершили то, что он им передал. (25) Так Павел с сопровождавшими его воинами оказался внутри стен; они перебили всех врагов и возвратили город под власть василевса. Молва же о Германе, зародившись здесь, распространилась до самого Карфагена. (26) Услышав об этом, маврусии и Стоца с теми, кто следовал за ним, сначала очень устрашились и бежали к дальним границам Ливии, но затем, узнав правду, страшно негодовали, что, пощадив всех жителей Гадрумета, претерпели от них такую несправедливость. (27) Поэтому, обрушившись повсюду на страну, они творили над ливийцами безбожные дела, не щадя никого независимо от возраста. Тогда большая часть местности обезлюдела. (28) Из уцелевших ливийцев одни скрылись в города, другие в Сицилию и на иные острова. (29) Но из именитых почти все отправились в Визáнтий; в числе их был и Павел, спасший василевсу Гадрумет. (30) Маврусии, так как никто против них не выступал, еще более безбоязненно грабили и тащили все; с ними был и Стоца, уже достигший власти. (31) Дело в том, что за ним следовало много римских солдат; одни из них пришли как перебежчики, другие с самого начала были им взяты в плен и по доброй воле остались у него. (32) Между тем Иоанн, который пользовался еще некоторым уважением у маврусиев, находясь с Сергием в крайне враждебных отношениях, не предпринимал ничего.

XXIV При таких обстоятельствах василевс направил в Ливию другого полководца, Ареовинда{648}, с немногими воинами. Ареовинд был из числа сенаторов и знатен родом, но в военном деле был совсем неопытен. (2) С ним он послал в качестве эпарха Афанасия, только что прибывшего из Италии{649}, а также небольшой отряд армян под началом Артавана{650} и Иоанна, сыновей Иоанна{651}, родом они были Аршакиды; недавно покинув персидское войско, они вместе с другими армянами добровольно перешли к римлянам. (3) Вместе с Ареовиндом прибыли его сестра и жена Прейекта, дочь Вигилянции, сестры василевса Юстиниана. (4) Тем не менее василевс не отозвал Сергия, но велел ему и Ареовинду быть военачальниками Ливии, поделив между собой страну и отряды солдат. (5) При этом он добавил, чтобы Сергий вел войну против варваров в Нумидии, а Ареовинд — с маврусиями в Бизакии до окончательной победы. (6) Когда этот флот с войском прибыл в Карфаген, Сергий с местным войском двинулся на нумидийцев; Ареовинд же, узнав, что Антала со Стоцей стоят лагерем возле города Сикка Венерия{652}, на расстоянии трех дней пути от Карфагена, велел выступить против них Иоанну, сыну Сисиниола, выбрав из войска все, что есть лучшего. (7) В то же время он написал Сергию, чтобы тот присоединился к войску Иоанна с тем, чтобы все они имеете одновременно вышли против врагов. (8) Сергий п эти письма, и это дело решил оставить без внимания, ц Иоанн с незначительным войском вынужден был вступить в битву со всей неисчислимой массой врагов. (9) У него со Стоцей была вечная исключительная ненависть друг к другу, и каждый из них молился о том, чтобы закончить дни своей жизни лишь после того, как один убьет другого. (10) И вот, когда сражение вот-вот должно было перейти в рукопашный бой, оба они, выехав из рядов войска, устремились друг на друга. (11) В то время как Стоца еще подъезжал к нему на .чошади, Иоанн, натянув лук, поразил его стрелой в правую сторону паха, и Стоца, получив смертельную рапу, тут же рухнул; но он еще не умер и ему было суждено прожить еще некоторое время после этого ранения. (12) Тотчас же к нему бросились все те, кто следовал за ним, а также войско маврусиев; они положили Стоцу, еще живого, под дерево, а сами с большим воодушевлением обрушились на Иоанна и римлян, и так как численностью они намного превосходили тех, то без особого труда обратили их в бегство. (13) Говорят, что Иоанн сказал тогда, что ему приятно будет теперь умереть, так как желание его относительно Стоцы исполнилось. Было там место, которое шло уступами; здесь его конь, оступившись, сбросил его. (14) Когда он вновь пытался вскочить на коня, враги захватили и убили его, человека великой славы и доблести. Узнав об этом, Стоца испустил дух, сказав, что теперь он умирает с чувством полного удовлетворения. (15) В этой битве погиб и Иоанн из Армении, брат Артавана, совершивший в борьбе с врагами подвиги, достойные его доблести{653}. (16) Услышав об этом, василевс был очень огорчен смертью отважного Иоанна, и, сочтя крайне вредным, чтобы два полководца стояли во главе управления, тотчас, отозвав Сергия, отправил его с войском в Италию{654}, а Ареовинду передал всю власть над Ливией.

XXV. Два месяца спустя после того, как Сергий уехал отсюда, Гонтарис учинил тиранию следующим образом. Дело в том, что, возглавляя военные отряды в Нумидии и поэтому живя там, он тайно стал подстрекать, чтобы маврусии двинулись на Карфаген. (2) По этой причине войска врагов из Нумидии и Бизакия, объединившись с большой поспешностью, двинулись на Карфаген. Во главе нумидийпев стояли Купина и Иауда, а бизакцами командовал Антала. (3) К ним присоединился и тиран Иоанн со следовавшими за ним римскими солдатами, которого после смерти Стоцы мятежники поставили над собой предводителем. (4) Узнав об их походе, Ареовинд послал за другими военачальниками и их войсками, вызывая их в Карфаген, в том числе и за Гонтарисом. Прибыл к нему со своими армянами и Артаван. (5) Ареовинд приказал Гонтарису вести все войска против врагов. (6) Тот, пообещав преданно служить ему в этой войне, делал вот что. Одному из своих домашних слуг, родом маврусию, а по ремеслу повару, он велел пойти в лагерь врагов, создав у других впечатление, что он туда ушел, убежав от своего господина; Антале же он велел тайно передать, что Гонтарис хочет сделать его своим соправителем Ливии. (7) Повар сделал так, как ему было сказано. Антала с удовольствием выслушал эти речи, ответив, однако, что достойные дела у людей совершаются не при помощи повара. (8) Услышав такой ответ, Гонтарис тотчас послал Антале одного из своих копьеносцев, которого он считал себе наиболее преданным, по имени Улитей, чтобы тот предложил ему подойти как можно ближе к Карфагену. (9) Только в этом случае, сообщал он, ему удастся убрать Ареовинда. (10) Улитей тайно от других варваров договорился с Анталой о том, что Антала будет править Бизакием, получив половину богатств Ареовинда и взяв с собой тысячу пятьсот римских солдат; Гонтарис же обретет царский сан и будет властвовать над Карфагеном и остальной Ливией. (11) Договорившись обо всем этом, он вернулся в лагерь римлян, который они разбили перед стенами [Карфагена], разделив между собой охрану каждых ворот. (12) Вскоре варвары с большой поспешностью двинулись на Карфаген и стали лагерем в местечке по имени Децим. На следующий день, снявшись оттуда, они выступили дальше. (13) Некоторые из римского войска, стоявшие против них, неожиданно ввязались с ними в рукопашную схватку и поразили многих маврусиев. (14) Гонтарис спешно отозвал их назад, упрекая в том, что они так неразумно проявили свою храбрость и по доброй воле подвергли дело римлян большой опасности. (15) Между тем Ареовинд, послав к Куцине, стал тайно склонять его к измене. И Куцина дал согласие, что, когда начнется сражение, он обратится против Анталы и маврусиев из Базакия. (16) Ибо маврусии не хранят верности ни по отношению к другим людям, ни друг к другу. Ареовинд сообщил об этом Гонтарису. (17) Тот, желая обмануть его и отсрочить эти переговоры, стал убеждать Ареовинда ни в коем случае не верить Купине, если он не получит от него заложниками его сыновей. (18) Ареовинд же и Куцина, тайно посылая друг к другу доверенных лиц, продолжали проводить время в переговорах о кознях против Анталы. (19) Тогда Гонтарис, вновь послав Улитея, дал знать Антале о том, что происходит. (20) Антала решил не делать никаких упреков Куцине, ничем не обнаружил перед ним, что ему известно о заговоре, и тем более не сообщил ему ничего о своем соглашении с Гонтарисом. (21) В душе полные вражды и коварства друг к другу, они, несмотря на свою злобу, держались вместе и, соединив свои войска, шли каждый против своего собственного друга. (22) Исполненные таких намерении, Куцина и антала повели войско маврусиев против Карфагена. Гонтарис же намеревался убить Ареовинда, однако, чтобы не создалось впечатление, что он стремится учинить тиранию, он хотел это сделать тайком во время сражения так, чтобы казалось, что умысел совершен другими людьми, и чтобы римское войско принудило его взять власть над Ливией. (23) Таким образом, обманув с помощью хитрости Ареовинда, он убедил его выйти вместе против врагов, уже подошедших близко к Карфагену. (24) Действительно, он решил на следующий день с восходом солнца выступить на противника со всем войском. (25) Однако Ареовинд, будучи совершенно неопытным в этом деле и вообще нерешительным, без всякой причины медлил. (26) В заботах о том, во что снарядиться и как вооружиться для похода, он провел большую часть дня{655}. (27) Поэтому, отложив сражение до следующего дня, он пребывал в спокойствии. (28) Гонтарис же, подозревая, что он медлил, нарочно, поскольку ему стало известно, что происходит, решил открыто убить стратига и учинить тиранию.

XXVI. На другой день он сделал следующее. Открыв ворота в том месте, где он сам нес охрану, он положил под них огромные камни, чтобы никто не смог их легко закрыть. Разместив много вооруженных стрелами людей в панцирях у зубцов стен, сам в панцире стал в середине ворот. (2) Он сделал это не ради того, чтобы принять в город маврусиев (ибо, будучи сами ненадежными, маврусии с подозрением относятся к другим людям. (3) И тут нет ничего неестественного. Ибо, если кто-либо по своей натуре неверен своим близким, он не может питать доверия к кому-нибудь другому, но невольно относится подозрительно ко всем, меряя поведение своего ближнего по своему образу мыслей. (4) Поэтому Гонтарис и не надеялся, что маврусии, поверив ему, войдут внутрь укреплений города). Сделал он так для того, чтобы Ареовинд, впав в великий страх, поскорее решился бы на бегство и, со всей поспешностью покинув Карфаген, отправился бы в Визáнтий. (5) И возможно, его план оправдался бы, если бы этому не помешала разразившаяся буря{656}. (6) Между тем, узнав о том, что замышляется против него, Ареовинд вызвал к себе Афанасия и некоторых видных лиц. (7) Из лагеря явился к нему и Артаван с двумя другими [мужами] и убеждал Ареовинда не падать духом и не уступать наглости Гонтариса, но тотчас же со всеми, кто ему верен, идти войной, прежде чем зло зайдет дальше. (8) Тогда Ареовинд прежде всего послал к Гонтарису одного из своих близких по имени Фреда и велел ему узнать о намерениях Гонтариса. (9) Когда Фреда, вернувшись, сообщил, что Гонтарис вовсе не оставляет своего замысла относительно тирании, Ареовинд решил идти на него войной.

(10) В это время Гонтарис распространил среди солдат клевету на Ареовинда. Он, дескать, трус, и, охваченный страхом перед врагами, с одной стороны, а с другой — менее всего желая платить солдатам жалованье, он задумал вместе с Афанасием улизнуть, и они якобы тотчас намерены отплыть из Мандракия, чтобы солдаты, сражаясь с маврусиями, погибли от голода. Он вопрошал, не хотят ли они схватить их обоих и держать под. стражей. (11) Он надеялся, что в этом случае Ареовинд, заметив волнение, решится бежать или же, захваченный солдатами, без лишних слов будет ими убит. (12) Что касается денег, он соглашался заплатить им их из личных средств столько, сколько задолжало казначейство. (13) Солдаты с удовольствием слушали его речи и хвалили его, а против Ареовинда у них вскипал страшный гнев. Между тем сюда явились Ареовинд и Артаван со своими людьми. (14) Произошла схватка на стенах и внизу вокруг ворот, где стоял Гонтарис. Ни та, ни другая сторона не уступала друг другу. (15) Собравшиеся из лагеря солдаты, которые еще были преданы василевсу, намеревались силою подавить мятежников. Ибо еще не всех обманул Гонтарис, но большинство солдат оставались чисты в своих мыслях. (16) Ареовинд, впервые увидев тогда убитых (а он был непривычен к таким сценам), испугался, струсил и, не вынеся такого зрелища, бежал. (17) Есть в Карфагене внутри его стен храм у самого берега моря, где пребывают люди, которые со всем тщанием исполняют служение Богу; мы обычно называем этих людей монахами. Этот храм незадолго до того построил Соломон и, обнеся его стенами, превратил в очень сильное укрепление{657}. (18) Сюда устремился и скрылся Ареовинд, и сюда же он успел прислать жену и сестру. (19) Тогда же ушел и Артаван, и все остальные поднялись оттуда [Карфагена], кто как мог. (20) Одержав полную победу, Гонтарис с мятежниками занял Палатий, непрерывно и тщательно сторожа ворота п гавань. (21) Прежде всего он послал за Афанасием, который и явился к нему без промедления. (22) С помощью многих льстивых слов он внушил Гонтарису, будто и он вполне одобрял его образ действий. (23) Затем, послав к Ареовинду священника города, он [Гонтарис] велел, чтобы тот, получив обещания своей неприкосновенности, явился в Палатий, грозя в случае неповиновения осадить его и заверив, что тогда уже он пе даст ему никаких обещаний в неприкосновенности, но примет все меры, чтобы его убить. (24) Этот священник Репарат заверил Ареовинда, что, согласно с решением Гонтариса, он поклянется ему, что ничего дурного с ним не случится, передав ему и то, чем грозил Гонтарис в случае неповиновения. (25) Ареовинд испугался и согласился тотчас же последовать за священником, если тот, совершив, как подобает, обряд святого крещения, затем поклянется им в его неприкосновенности. (26) Священнослужитель так и сделал. Ареовинд без промедления последовал за ним, надев платье не военачальника или какого-либо другого военного чина, но вполне подходящее для раба или частного человека; римляне называют его на латинском языке «касула»{658}. (27) Когда они оказались близко от Палатия, Ареовинд, взяв из рук священника Священное писание, в таком виде явился на глаза Гонтарису. (28) Упав перед ним на землю, он долго лежал перед ним, протягивая к нему знаки своего моления, — Священное писание и ребенка, который был только что удостоен божественного крещения и над которым священник, как мной сказано раньше, клятвенно дал ему обещание неприкосновенности. (29) Когда Гонтарис с трудом заставил его встать, Ареовинд, заклиная его всеми святынями, спросил, может ли он считать прочной свою безопасность{659}. (30) Гонтарис велел ему быть совершенно уверенным, что он не испытает ничего дурного и что завтра он с женой и своими богатствами уедет из Карфагена. (31) Затем, отпустив священнослужителя Репарата, он пригласил Ареовинда и Афанасия на обед во дворец. (32) Во время обеда он оказывал Ареовинду почести: он посадил его на первое место за столом. После обеда он не отпустил, его, но заставил его заночевать одного в спальне. Туда он послал Улитея и некоторых других убить его. (33) Хотя он [Ареовинд] рыдал и стенал, многократно взывая к их жалости и милосердию, они убили его{660}. Афанасия же они пощадили, думаю, с презрением отнесясь к его старческому возрасту.

XXVII. На следующий день Гонтарис отослал Антале голову Ареовинда, но денег и солдат решил ему не давать. (2) Антала был страшно возмущен, что он не получил ничего, о чем было условлено, а узнав о данных Ареовинду клятвах и о том, как Гонтарис с ним поступил, он пришел в негодование. (3) Ему казалось, что тот, кто нарушил такие клятвы, не будет добросовестным ни по отношению к нему, ни по отношению к кому-либо другому. (4) Хорошенько поразмыслив об этом деле, он предпочел взять сторону василевса Юстиниана; поэтому он отступил от Карфагена. (5) Узнав, что командующий войсками Бизакия Маркентий бежал па один из близлежащих островов, он отправил к нему рассказать обо всем, что произошло, и, обещав ему неприкосновенность, убедил прийти к себе. (6) Маркентий находился с Анталой в его войске, солдаты же, которые были расквартированы в Бизакии и оставались преданными василевсу, охраняли город Гадрумет. (7) Между тем солдаты Стоцы, числом не менее тысячи, узнав о происходящем, вместе со своим предводителем Иоанном перебежали на сторону Гонтариса. (8) Тот охотно принял их в город. Среди них было пятьсот римлян, около восьмидесяти гуннов, а все остальные были вандалами. (9) И Артаван, получив клятву в неприкосновенности, явился во дворец со своими армянами и обещал, что будет повиноваться приказаниям тирана. (10) Втайне, однако, он решил убить Гонтариса и сообщил о задуманном своему племяннику Григорию и копьеносцу Арташиру. (11) Подбадривая его на это дело, Григорий сказал ему: «Тебе одному, Артаван, представляется возможность достигнуть славы Велисария и, более того, ее превзойти. (12) Ибо он прибыл сюда с весьма значительным войском, получив от василевса много денег, имея при себе и много полководцев, следовавших за ним, и много советников, с таким флотом, о каком мы никогда и не слышали, с многочисленной конницей и оружием, — одним словом все было для него приготовлено так, как достойно Римского государства. (13) При всем этом он с большим трудом вернул Ливию римлянам. (14) Теперь это все настолько погублено, что можно было бы считать, что никогда и не было в нашей власти, исключая то, что победа Велисария принесла римлянам большой ущерб и в людях, и в средствах, а в довершении всего сделала их неспособными охранять собственное добро. (15) Возвращение всего этого теперь василевсу зависит только от твоей решимости, твоих помыслов, твоей ловкости. (16) Вспомни, что ты искони принадлежишь к роду Аршакидов; подумай, что людям благородного происхождения всегда и всюду подобает проявлять доблесть. (17) Ты уже совершил много удивительных подвигов во имя свободы. Будучи еще юным, ты убил правителя армян Акакия и римского полководца Ситу, за что стал известен царю Хосрову и вместе с ним ходил на римлян. (18) Столь великий, ты не должен оставить без внимания, что власть у римлян находится у пьяной собаки; покажи же и теперь, дорогой, что и прежде свои подвиги ты совершил в силу своего благородного происхождения и доблести души. Я же и этот вот Арташир тебе поможем, насколько будет в наших силах, во всем, в чем ты пожелаешь»{661}. (19) Так сказал Григорий, еще больше побудив Артавана к убийству тирана.

(20) Гонтарис, выведя жену и сестру Ареовинда иэ укрепления, заставил их жить в некоем доме, не нанося им никакой обиды ни словом, ни делом; они получали от него продовольствия не меньше, чем им требовалось; он не принуждал их что-либо говорить или делать, кроме того, что заставил Прейекту написать своему дяде, что Гонтарис оказывает им большой почет и что он совершенно неповинен в убийстве ее мужа, что это преступление совершено Улитеем и что Гонтарис вовсе не одобряет его. (21) Поступил он так по совету Пасифила, первого человека среди мятежников в Бизакии, оказавшего ему огромную помощь в захвате власти. (22) Пасифил уверял, что, если он это сделает, василевс выдаст за него молодую женщину и благодаря родству даст большую сумму денег в качестве приданого. (23) Артавану Гонтарис приказал стать во главе войска против Анталы и маврусиев, находившихся в Бизакии. (24) Так как Купина поссорился с Аиталой, он открыто отпал от пего и перешел на сторону Гонтариса; ему он в качестве заложников дал своего сына и свою мать. (25) Войско под начальством Артавана быстро двинулось на Анталу. Вместе с ним были и Иоанн, предводитель мятежников, бывших у Стоцы, и копьеносец Улитей. Шли с ними и маврусии, которыми командовал Куцина. (26) Пройдя мимо города Гадрумета, они захватили оказавшихся поблизости врагов, и, став лагерем недалеко от неприятеля, заночевали. (27) На следующий день Иоанн и Улитей с некоторою частью войска остались в лагере, а Артаван и Купина повели войско на врага. (28) Маврусии, бывшие с Анталой, не приняв с ним боя, обратились в бегство. (29) А Артаван сознательно не развивал успеха и неожиданно, повернув знамена, отступил назад. (30) Поэтому, когда он явился в лагерь, Улитей хотел его убить. (31) Артаван говорил в оправдание, что он побоялся, как бы Маркентий, двинувшись на помощь неприятелям из города Гадрумета — я Маркентий находился там, — не нанес бы им непоправимый урон. (32) Он сказал, также, что Гонтарису следует двинуться на врага всем войском. (33) Сначала он хотел пойти в Гадрумет со всем своим войском и соединиться с верными василевсу силами. (34) Но после долгих дум ему показалось, что будет лучше, если он устранит Гонтариса и таким образом избавит Ливию и василевса от такого затруднения. (35) Вернувшись в Карфаген, он сообщил тирану, что против врагов ему необходимы более многочисленные силы. (36) Посоветовавшись с Пасифилом, Гонтарис решил вооружить всех своих людей и, оставив охрану в Карфагене, самому стать во главе войска, двигающегося против неприятеля. (37) Между тем ежедневно он казнил многих, па кого у пего падало хоть малейшее подозрение, даже не имеющее никакого основания. (38) Пасифилу, которого он намеревался поставить во главе охраны Карфагена, он поручил без всякого разбора перебить всех греков.

XXVIII. Уладив все, как он считал нужным, он решил устроить пир для своих близких ибо на следующий день он собирался в поход. (2) Этот пир он затеял в помещении, где издавна были приготовлены три ряда лож. (3) Сам он, конечно, возлежал на первом ложе, где находились также Афанасий и Артаван, некоторые друзья Гонтариса, в том числе Петр, родом фракиец, являвшийся прежде копьеносцем Соломона. (4) На остальных ложах разместились самые важные и знатные вандалы. (5) Иоанна, который командовал мятежниками Стоцы, Пасифил угощал отдельно; из других близких друзей Гонтариса каждый занял то место, какое кому хотелось. (6) Когда Артаван получил приглашение на этот пир, он, считая, что для него это удобный случай для убийства тирана, принялся обдумывать, как ему исполнить свой замысел. (7) Поделившись своим планом с Григорием и Арташиром, он сообщил о нем и трояк своим копьеносцам, которым велел войти внутрь помещения, имея при себе мечи (когда пируют военачальники, то по закону позади них стоят их копьеносцы), а когда они будут внутри, внезапно произвести нападение в наиболее подходящий момент, и чтобы первым начал это Арташир. (8) Григорию он поручил выбрать из армян наиболее отважных, привести их ко дворцу, имея в руках только мечи (полагалось, чтобы сопровождавший военачальника в городе был вооружен лишь этим оружием), и оставить их внутри в портике с копьеносцами, никому из них не сообщив о замысле, но сказав только, что есть подозрение, будто Гонтарис пригласил Артавана на пир с коварными намерениями. (9) Поэтому он пожелал, чтобы они стали рядом с копьеносцами Гонтариса, которые тоже находились тут на страже, и как бы в шутку, забавляясь, брали бы у них щиты, которые те держали, размахивая или всячески двигая их вверх и вниз, и все время вертели бы у себя в руках; когда же внутри помещения поднимется шум или крик, схватив эти самые щиты, бегом бежали бы на помощь. (10) Таково было приказание Артавана, и Григорий выполнял то, что ему было поручено, а Арташир придумал следующее: разломав пополам несколько стрел, он положил их на левую руку от запястья до локтя. Крепко привязав их ремнями, сверху он прикрыл их спускающейся здесь частью одежды. (11) Сделал он так для того, чтобы в случае, если кто-нибудь, направив на него меч, захотел бы его ударить, то не причинил бы ему вреда в то время, когда он, защищаясь, захочет подставить левую руку, ибо железо, вонзившись в дерево, сломается и не сможет коснуться его тела. (12) Артавану он сказал так: «Я надеюсь выполнить это предприятие без малейшего колебания и вот этим мечом поразить тело Гонтариса. Но далее я не могу сказать, будет ли воля Бога, гневающегося на этого тирана, помочь мне в этом смелом поступке, или же, наказывая меня за какие-то прегрешения, воспрепятствовать мне совершить это дело. (13) Если ты увидишь, что, поразив этого тирана, я не нанес ему смертельной раны, ты немедля убей меня этим моим мечом, чтобы, подвергнутый им (Гонтарисом) пытке и сказав, что на это дело я отважился по твоему указанию, я и сам не погиб бы позорной смертью и против своей воли заставил бы погибнуть и тебя». (14) Вот что сказал Арташир, и вместе с Григорием и одним из копьеносцев он вошел в помещение и стал позади Артавана. Остальные остались возле охраны и выполняли то, что было им поручено.

(15) В начале пира Арташир, думая приступить к выполнению своего намерения, взялся было за рукоятку своего кинжала. (16) Однако Григорий помещал ему в этом, сказав по-армянски, что Гонтарис еще вполне в себе, так как вина выпито немного. (17) Арташир, вздохнув, сказал ему: «О человек! Как хорошо я был настроен, и ты не вовремя мне помешал». (18) Когда пир зашел далеко и Гонтарис сильно подвыпил, он, желая проявить щедрость, дал и копьеносцам часть кушаний. (19) Они, взяв их и выйдя из комнаты, собирались приступить к еде. При Гонтарисе остались только три копьеносца одним из которых был Улитей. (20) Вышел и Арташир, как бы для того, чтобы с остальными насладиться этими блюдами. (21) Тут ему пришла мысль, как бы, когда он захочет извлечь кинжал, что-либо ему не помешало. (22) Оказавшись за пределами зала, он незаметно бросил ножны меча и, взяв его под мышку обнаженным, прикрытым только верхней частью руки, быстро подошел к Гонтарису, как будто собираясь сказать ему что-то тайком от других. (23) Когда это увидел Артаван, он пришел в сильное волнение и, поскольку опасность была велика, его охватило глубокое беспокойство; он начал вертеть головой и меняться в лице и, казалось, ввиду исключительности предприятия, он совершенно был не себя. (24) Увидав это, Петр понял, что происходит, однако, никому об этом не сказал, так как, будучи очень расположен к василевсу, вполне сочувствовал тому, что совершается. (25) Когда Арташир подошел совсем близко к тирану, кто-то из слуг его толкнул и, когда он немного отступил, служитель заметил обнаженный меч и закричал: «Это что такое, милейший!». (26) Гонтарис, приложив руку к правому уху, повернувшись к нему лицом, смотрел на него. (27) В этот момент Арташир ударил его мечом и отсек ему часть лба с пальцами. (28) Тут Петр громким голосом начал побуждать Арташира убить самого безбожного из всех людей. (29) Увидев, что Гонтарис вскочил, Артаван (ибо он возлежал рядом) выхватил большой обоюдоострый нож, висевший у него на бедре, всадил его целиком до самой рукоятки в левый бок тирана и так его и оставил в ране. (30) Тем не менее Гонтарис попытался подняться, но так как рана была смертельна, он тут же упал. (31) Тогда Улитей направил свой меч против Арташира, чтобы ударить его по голове. Но Арташир, прикрыв голову левой рукой, смог удачно воспользоваться своей выдумкой в столь критический момент. (32) Так как острие Улитея ударилось о находившиеся в рукаве Арташира куски стрел, сам Арташир остался цел и невредим и без труда убил Улитея. (33) Петр же и Артаван, схватив один — меч Гонтариса, другой — меч павшего

Улитея, убили оставшихся его копьеносцев. (34) Тут, как обычно бывает, поднялся сильный крик и великое смятение. Заметив это, те из армян, которые стояли рядом со стражей тирана, быстро схватив, как им было заранее указано, щиты этой стражи, бегом бросились к ложам и убили всех вандалов и верных приверженцев Гонтариса, ибо никто им не сопротивлялся. (35) Тогда Артаван настоятельно предложил Афанасию позаботиться о деньгах, находящихся во дворце, так как все, что осталось после Ареовинда, находится, говорил он, здесь. (36) Когда стража узнала о кончине Гонтариса, многие в» ее состава стала в одни ряды с армянами, поскольку большинство их было из дома Ареовинда, и единодушно провозгласили Юстиниана победоносцем. (37) Этот крик, раздавшийся из массы людей и потому неожиданный в сильный, смог донестись до большей части города. (38) Тогда те, кто остался преданным василевсу, напав на дома мятежников, часть их быстро перебили; одни из них уже спали, другие ели, а иные были охвачены страхом и находились в крайнем смятении. (39) В числе их был и Пасифил. Иоанн же с некоторыми вандалами бежал в храм. (40) Лртаван, дав им обещание неприкосновенности, заставил их выйти оттуда и отправил в Визáнтий, а сам охранял город, который он спас василевсу. (41) Убийство этого тирана произошло на тридцать шестой день после захвата им власти и на девятнадцатом году единодержавного правления василевса Юстиниана{662}.

(42) За это дело Артаван получил великую славу среди всех людей. (43) Жена Ареовинда Прейекта тотчас одарила его великими дарами, а василевс назначил главнокомандующим войск в Ливии. (44) Немного времени спустя Артаван стал просить василевса отозвать его в Византии, и василевс полностью исполнил его желание. (45) Отозвав Артавана, он назначил единственным стратигом Ливии Иоанна, брата Паппа. (46) Как только этот Иоанн явился в Ливню, он тотчас начал войну с Анталой и маврусиями, жившими в Биэакии, победил их в сражении, многих врагов убил и отнял у этих варваров все знамена Соломона, которые они захватили в качестве трофея, когда Соломон погиб; их он отослал к василевсу. Остальных варваров он отогнал как можно дальше от пределов Римской державы. (47) Вскоре левафы из окрестностей Триполиса вновь большим войском явились в Бизакий и соединились здесь с маврусиями Анталы. (48) Иоанн, двинувшись против них, потерпел в битве поражение и, потеряв многих своих людей, бежал в Лариб. (49) Тогда враги стали совершать набеги на все тамошние места, вплоть до самого Карфагена, причиняя попадавшимся им ливийцам страшные беды. (50) Немного времени спустя, собрав оставшихся невредимыми солдат и склонив к союзу с собой маврусиев, в том числе тех, которых возглавлял Купина, Иоанн вступил в сражение с врагами и, против всяких ожиданий, обратил их в бегство. (51) Большую часть их, отступавших в полном беспорядке, римляне убили, а остальные бежали до самых крайних пределов Ливии{663}. (52) Таким образом, для ливийцев, еще оставшихся в живых, немногих и крайне обнищавших{664}, хотя и поздно и с большим трудом, наступило некоторое успокоение.

Дальше