Славная неудача
В Италии союзники готовились вырваться с плацдарма Анцио, а немцы собирались остановить их. Поезда перебрасывали по 15000 тонн грузов в день. Они проходили по виадуку Антеор, и в третий раз 617-й эскадрилье приказали его уничтожить.
Кохрейн думал, что взрыв 12000-фн «блокбастера» в 10 ярдах от виадука может обрушить пролет, однако он предупредил Чешира, что не следует пытаться подобраться к цели «ползком», если только это не будет крайне необходимо. Вокруг виадука установлены 12 тяжелых орудий и множество мелких, плюс несколько прожекторов.
Для бомбардировщика с тяжелой бомбой расстояние от Вудхолл Спа было опасно большим, поэтому они заправлялись в Форде на юге. Чешир повел самолет МакКарти «Q Куини», так как его собственная машина ремонтировалась, а МакКарти был в отпуске.
Они нашли бухту в полночь, однако стояла такая темнота, что с высоты более 3000 футов различить виадук оказалось невозможно. Как только Чешир и Мартин снизились, зенитки открыли яростный огонь. По этим 2 самолетам стреляли почти 20 орудий. Чешир сделал заход, чтобы сбросить маркеры, но прожектора поймали его задолго до выхода к точке сброса, и снаряды начали рваться рядом с самолетом. Поэтому Чешир отвернул. Мартин сделал пробный заход, но произошло то же самое. Чешир [190] начал новый заход, рядом с ним летел Мартин. Он держался чуть выше в миле от Чешира, чтобы отвлечь зенитки на себя. Отчасти это удалось, но не полностью. Самолет Чешира вздрагивал от близких разрывов, осколки снарядов рвали крылья и фюзеляж. Чешир скользнул в сторону моря и развернулся, чтобы попытаться еще раз. Но тут спокойный голос Мартина прозвучал в наушниках:
— Подожди минутку, лидер. Я думаю, что вышел в исходную позицию для захода на цель. Я все вижу.
Он спикировал над холмами прочь от моря, прижимаясь к хребтам. Зенитки не могли различить его на темном фоне. Он развернулся вдоль длинного ущелья, через которое был переброшен виадук. Когда они изучали карты на предполетном инструктаже, то решили, что самолет не сможет там пролететь. Однако Мартин, который мог посадить «Ланкастер» буквально на пятачок, направил нос самолета в ущелье и смог различить виадук прямо впереди. Он вырисовывался на фоне фосфоресцирующего прибоя.
Чешир ответил:
— О'кей, Мик. Действуй.
— Попытайся отвлекать на себя зенитки как можно дольше, — передал Мартин.
Он был уже глубоко в ущелье. Виадук находился в миле впереди и примерно на 1500 футов ниже. Мартин двинул сектора газа назад, чтобы приглушить звук моторов и не привлекать внимание зениток. На скорости 230 миль/час он открыл створки бомболюка. Мартин знал, что выполняет свой лучший заход на бомбежку. Орудия у подножия виадука открыли огонь, но их целью был Чешир, который подходил с другой стороны на высоте 4000 футов.
В носовой кабине «Р Попей» Боб Хэй сказал по интеркому:
— Маркеры цели на боевом взводе.
— Отлично, — сказал Мартин. — Я выровняюсь в последний момент.
— Хорошо.
Бомбовым прицелом нельзя было пользоваться во время пикирования, но Хэй полностью полагался на Мартина. [191]
Хребты ущелья высились с обеих сторон, а виадук стремительно приближался. Он был огромен. Однако орудие на востоке внезапно выплюнуло струю светящихся снарядов прямо в них. Хэй спросил:
— Сейчас?
— Рано! Рано! — закричал Мартин.
Он задрал нос самолета вверх. Секунды казались вечностью. И пилот крикнул:
— Сейчас!
Как раз в это мгновение снаряд попал в носовую часть самолета и взорвался под носовой башней среди пулеметных лент. Самолет зазвенел. Осколки снаряда и пули от взорванных патронов полетели по фюзеляжу к хвосту. Они калечили людей, секли шланги пневмо- и гидросистем, рвали электрические провода и тросы управления, взрывали боеприпасы.
Хэй должен был нажать кнопку сброса бомб. Они перескочили буквально в паре футов над виадуком и свалились к воде. Тут же на самолет обрушился еще десяток орудий. Фоксли был еще жив. Впервые за несколько месяцев он находился в средней башне, а не в носовой. Сейчас он с руганью открыл ответный огонь, как и Симпсон из хвостовой. Мартин задрал нос самолета вверх, а Уиттекер дал газ. Но моторы не отреагировали.
«Р Попей» купался в предательском свете прожекторов, однако Симпсон и Фоксли сумели длинными очередями разбить 3 прожектора. Они теперь практически ползли по воде, и в свете последнего прожектора Симпсон видел искрящие брызги, которые вздымала воздушная волна от пропеллеров. Потом он увидел и дым от горящего мотора. Самолет вышел из-под обстрела, и Мартин поднял «Р Попей» на несколько футов над водой, благодаря Бога, что они еще сохранили полетную скорость.
Уиттекер повертел головой и сообщил:
— У левого внутреннего и правого внешнего отказала регулировка газа, у двух остальных моторов не регулируется шаг винта.
Это означало, что 2 мотора останутся на малом газу, как было в момент спуска в ущелье, а 2 других с установленным [192] предельным шагом будут надрываться, чтобы удержать самолет в воздухе.
Мартин услышал встревоженный голос Чешира:
— С вами все в порядке, «Р Попей»? Все в порядке? Вы слышите меня?
Почти в миле выше он увидел «Ланкастер» над виадуком, освещенный прожектором. Все орудия палили по нему.
Мартин ответил:
— Еще летим, лидер. Я думаю, мы тяжело повреждены. Два мотора готовы, пострадал экипаж.
Он почувствовал укол в левую ногу, когда в носу самолета взорвался снаряд, и понял, что ранен. Уиттекеру тоже попало по ногам.
Снова послышался голос Чешира:
— Ты можешь долететь до дома, Мик?
— Никакой надежды, сэр. Мы попытаемся добраться до ближайшего своего берега.
— Отлично, парни. Удачи.
Мартин опросил по интеркому экипаж. Маленький стойкий Фоксли был в порядке. Боб Хэй не ответил. Уиттекер ответил кривой гримасой и выругался, указав на свои ноги. Остальные были в порядке. Мартин вызвал Хэя еще 2 раза, но ответом было молчание. Тогда он сказал:
— Тоби, посмотри, как там Боб. Мне кажется, у него отказал интерком.
Фоксли выбрался из своей башни и пополз вперед к носу. Затем он крикнул Мартину:
— Он лежит на полу и не двигается.
Над виадуком Чешир попытался сбросить маркеры, но опять был встречен прожекторами и получил попадания от огня зениток. Поэтому он был вынужден положить «Ланкастер» на крыло и уйти в сторону моря в безопасный мрак. Это означало еще несколько миль при новом заходе. Чешир набрал высоту 3000 футов, но снова был встречен ' огнем зениток и отвернул. Он поднялся на 5000 футов, но зенитки достали его и там, поэтому теперь перед ним встала иная проблема. В море эскадрилья кружила уже 30 минут, ожидая сообщения, что маркеры сброшены. Чешир знал, что у них кончается бензин. Метеорологи сообщили, что в [193] Англии стоит туман, и только 2 аэродрома открыты для посадки. Им понадобится много бензина для поисков и посадки в тумане... Возникла опасность потерять всю эскадрилью.
На шестом заходе он прорвался сквозь огонь зениток и сбросил осветительные ракеты, которые обозначили виадук. Чешир повернул на новый заход, и теперь прожектора не поймали его. Орудия поставили огневую завесу, сквозь которую он проскочил, и вскоре его маркеры загорелись. В свете ракет Чешир увидел, что маркеры легли на берегу в 100 ярдах от виадука.
Он повернул в очередной раз, чтобы сбросить последние 2 маркера, но за 4 секунды до сброса 2 снаряда попали в «Q Куини». Самолет едва не перевернуло при взрыве. Эстбери просто отшвырнуло от прицела, но Чешир восстановил управление. С удивлением он обнаружил, что все-таки летит, и по нему не стреляют.
Подошла эскадрилья. С высоты 10000 футов они не видели виадука в свете ракет, но попытались учесть ошибку маркеров. Оценить поправку в темноте было предельно трудно. Одна 12000-фн бомба взорвалась в 15 ярдах от виадука, но это было на 5 ярдов дальше, чем следовало. Виадук встряхнуло, однако он был лишь поцарапан осколками. Еще 6 бомб взорвались чуть дальше, слегка покачнув массивные пилоны. Это была меткая бомбежка, но недостаточно меткая. Много позже, чем они собирались, самолеты повернули домой.
Уиттекер бинтом перетянул себе бедро, как турникетом. В его ногах сидело около дюжины осколков снаряда, однако теперь боль утихла. Он схватился за один из лонжеронов над головой, подтянулся и обнаружил, что может стоять. Фоксли просунул голову в пилотскую кабину и сообщил:
— Боб без сознания. Дайте мне аптечку.
Уиттекер вытащил маленькую парусиновую сумку и сам протиснулся в носовую башню. Хэй лежал на боку.
— Дай мне морфий! — крикнул Фоксли.
Уиттекер достал из сумки шприц с морфием. Уиттекер расстегнул меховую куртку Хэя и засучил рукав комбинезона. [194] Рука стрелка была вялой и бледной. Однако пульс еще чувствовался, и Уиттекер вколол полный шприц морфия.
— Переверни его и посмотри, где рана, — крикнул он.
Вместе они кое-как сумели перевернуть Хэя в тесной кабинке на спину, Уиттекер осторожно повернул ему голову. Он увидел большую рану на виске, и на мгновение почувствовал себя дурно. У него вырвалось:
— Боже мой!
У него затряслись руки, и он посмотрел на Фоксли. Но Фоксли смотрел вниз. Он отнял руку от груди Хэя, и пальцы его были в крови.
— Он ранен в грудь, — сказал Фоксли.
Уиттекер добавил:
— Да, бедняга получил свое.
Он вполз обратно в кабину на свое кресло рядом с Мартином, вздохнул и сказал:
— Боб мертв.
Мартин на мгновение глянул на него, потом снова повернул голову и только чуть кивнул.
Уиттекер заметил Кении Стотта, нового штурмана, возле кресла Мартина.
— Куда мы летим? — спросил Уиттекер.
Мартин кисло усмехнулся.
— Куда-то к своим. Во всяком случае я надеюсь, — ответил он. — Только что говорили об этом с Кении. Есть предложения?
— Куда-нибудь поближе. Как насчет Скалы? Или Сицилии? Или Северной Африки?
Стотт спросил:
— А Сардиния или Корсика? Они ведь ближе.
— Разве Корсика наша? — спросил Мартин.
Уиттекер ответил, не чувствуя невольного юмора своих слов:
— Да. Я видел в прошлое воскресенье во «Всемирных новостях», что мы захватили Корсику.
— О'кей. Достаточно. Кенни, давай курс на северную Корсику.
Стотт отправился обратно к своим картам, а Уиттекер сказал, что попытается уточнить повреждения. Мартин [195] обнаружил, что «Попей» в состоянии набрать еще немного высоты, хотя и очень медленно. Он немного задрал нос самолета, и «Ланкастер», еле удерживаясь от срыва, пополз вверх. В темноте он грохотал и дребезжал. Два уцелевших мотора жалобно визжали, разрывая барабанные перепонки, так как потеряли синхронизацию.
Он почувствовал, что правая нога в летном башмаке промокла, и вспомнил, что получил рану в икру. Мартин сообразил, что не следует пытаться осматривать ногу, так как штанина и высокий ботинок почти остановили кровотечение. Существовала опасность лишиться сознания, если он потеряет слишком много крови. Тогда все они погибнут, потому что никто не сможет пилотировать «Попей», особенно в таком состоянии. Одной рукой он вытащил бинт и обмотал его вокруг икры, там, где ее разворотила шрапнель. Он туго затянул повязку, чтобы прижать штанину к ране.
Вернулся Уиттекер.
— Не слишком хорошо, — сказал он. — Весь пол залит маслом. Течет гидравлика. И давление воздуха тоже падает.
— Я знаю, — ответил Мартин. — Я не мог открыть створки бомболюка.
— Зато баллоны с углекислым газом в порядке, — сообщил Уиттекер. — Похоже, ты сможешь выпустить шасси и закрылки, но тормоза не сработают.
— Иисусе!
— Самое приятное я приберег напоследок, — нервно добавил Уиттекер. — Держатели бомб отказали, и мы тащим их с собой.
— Я так и думал. Именно поэтому мы летим, как сраный кирпич.
Стотт пришел и дал курс на северную Корсику. Мартин повернул. Они летели на высоте 2000 футов.
— Мы должны что-то сделать с бомбами, — сказал Стотт. — Цепь постановки на боевой взвод тоже разорвана, и они вполне могут быть готовы к взрыву. Мы не можем разрядить их. Если ты сможешь набрать нужную высоту, я, может быть, сумею шкворнем сквозь пол разжать зажимы и сбросить бомбы. [196]
Мартин попытался набрать еще немного высоты на разбитом самолете. Он тащил 1 бомбу в 4000 фн и несколько 1000-фн бомб внутри фюзеляжа. Минимальная высота сброса 4000-фунтовки была 4000 футов.
Кэртисс передал «Мэйдей» (сигнал бедствия) и взволнованно сообщил, что связался с Аяччо на северной Корсике. Передовое подразделение истребителей уже прибыло туда, аэродром и посадочные огни были в нормальном состоянии.
Пришел Фоксли и немного озадаченно сказал:
— Боб все еще теплый. Его тело теплое. Я думаю, он может выжить.
Уиттекер отправился проверить и вернулся, немного возбужденный.
— Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО теплый. Он может остаться в живых.
Мартин приказал Кэртиссу предупредить Аяччо, чтобы их встречали медики. Кэртисс связался с аэродромом по радио и вернулся в кабину.
— Они говорят, что у них нет ни доктора, ни госпиталя, чтобы вылечить тяжелую рану в голову. Они говорят, что, если мы сумеем, то нам лучше лететь в Кальяри. Это южная Сардиния. Там находится база американских бомбардировщиков Элмас Филд. У них есть все, но это еще 150 миль.
Мартин сказал с чувством:
{0} — Боже, ну и полет! Давай новый курс, Кенни.
Самолет грохотал по-прежнему. Сквозь пробоину в носу бил воздушный поток, два мотора визжали на высоких нотах. Уиттекер с тревогой следил за своими приборами, ожидая, что моторы от напряжения откажут.
Они летели на высоте 2700 футов, когда показались звезды. Самолет попал в сильный ливень, после этого налетел шторм. Вода хлестала в пробоины, а потом вокруг них сомкнулась темнота, когда самолет попал в тучу. Это была ледяная туча. Мартин видел, как капли переохлажденной воды налипают на передних кромках крыльев, образуя опасную корочку льда. Это меняло аэродинамическую форму крыла, и оно теряло подъемную силу. У [197] него не было запаса скорости, чтобы подняться выше. Пропеллер одного из двух работающих моторов развернул лопасти на флюгирование. Обороты упали до 1800. Мотор работал, но пропеллер не действовал. Мартин почувствовал, как потяжелела ручка управления. Он парировал болтанку резкими рывками ручки, пытался удержать машину лаской, потому что Стотт просунул шкворень сквозь пол и пытался разжать держатели бомб в бомбовом отсеке. Он сбросил 1000-фн бомбу, и потом самолет начал терять скорость. Мартин не мог удержать самолет. Нос опустился, правое крыло пошло вниз, и самолет начал падать, вращаясь. Мартин дал руля влево, самолет откликнулся и прекратил вращение. Теперь он пикировал, набирая скорость. Мартин сумел выровнять бомбардировщик, но теперь высота полета была 1800 футов. Здесь не было туч, ледяная корка отвалилась, и самолет снова начал подниматься. Им все еще требовались 4000 футов, чтобы сбросить тяжелую бомбу.
Это заняло много времени. На высоте 2500 футов они снова попали в ледяное облако. Но Стотт сумел сбросить еще две 1000-фн бомбы, прежде чем лед заставил «Попей» потяжелеть. На этот раз Мартин удержал самолет под облаком, не дав сорваться в штопор. Он снова начал набирать высоту и обнаружил, что самые плотные тучи остались позади. Здесь они были выше и тоньше. Только тоненькая корочка теперь сверкала на кромке крыла «Попей», Самолет медленно наскребал высоту. Он уже миновал 3000 футов, но это происходило ужасно медленно. Когда они достигли 3200 футов, самолет наотрез отказался подниматься выше.
— Он только раскачивается, — сообщил Мартин. — Не могу набрать безопасную высоту, Кенни. Есть у нас шансы, если мы сбросим ее здесь?
— Больше, чем при приземлении с ней на борту, — ответил Стотт. — Давай попробуем.
Он пошел к люкам лебедки и что-то сделал. Мартин ощутил, как самолет вздрогнул, как раз в тот момент, когда Стотт крикнул:
— Она пошла! [198]
Мартин попытался отвернуть, но знал, что не сможет уйти слишком далеко. Бомбе требовалось 14 секунд, чтобы упасть, однако они растянулись на 14 минут. В море под самолетом распустился малиновый цветок, и почти в то же мгновение ударная волна встряхнула машину. Самолет подпрыгнул, как пришпоренная лошадь, крылья затряслись, но Мартин сумел удержать ручку, и все обошлось.
Через пару минут появился Кэртисс.
— Элмас Филд передает, что лучше лететь через горы в центре острова.
— Какая у них высота? — спросил Мартин.
Стотт сказал, что около 8000 футов, и Мартин только сардонически ухмыльнулся.
Они увидели Сардинию примерно в 15.30 и повернули вдоль береговой черты, чтобы выйти к южной оконечности острова. Наконец Мартин пробил жидкое облачко и с высоты 1000 футов увидел огни посадочной полосы.
— Благодарю Бога за это, — еле выдохнул он.
Но через минуту ему пришлось изменить свое мнение. Элмас был узким мысом. Он имел только одну полосу, слишком короткую для аварийных посадок. Мартин прошелся над ним и невольно вздрогнул. Какому-то умнику пришла в голову блестящая идея построить полосы ПОПЕРЕК мыса. Поэтому она начиналась прямо на берегу и кончалась вблизи от воды. Мартин хотел определить, насколько он может промазать при посадке, а выяснил, что это нельзя в принципе.
На борту еще оставались две бомбы по 1000 фн, до которых Стотт не мог дотянуться. Почти наверняка они стояли на боевом взводе, поэтому не следовало и думать о посадке на брюхо. С помощью аварийного баллона с углекислым газом можно было выпустить шасси. Однако стойки могли и не выйти. Шины могли уцелеть, а могли быть разодраны в клочья. Поэтому при посадке они могли перевернуться. Могли подломиться стойки, и самолет хлопнулся бы прямо на снаряженные бомбы. Если первый заход не будет абсолютно точным, самолет без тормозов наверняка слетит с обрыва на другом конце полосы. А на второй заход его просто не вытянуть — не хватит [199] мощности. Уиттекер потянул вниз рукоять баллона с углекислым газом, шасси вышли и встали на замки. Однако летчики не смогли рассмотреть шины. Сохранившееся давление позволило им выпустить часть закрылков. Мартин начал длинный пологий заход. Экипаж пристегнулся аварийными ремнями. Мартин зашел на полосу опасно низко, в последний момент он выключил все моторы и отвернул нос от дюн. Скорость упала до 85 миль/час, самолет коснулся полосы в 30 ярдах от ее начала, даже не подпрыгнув. Шасси выдержали. Самолет загрохотал по полосе, и Мартин начал работать хвостовыми рулями. Дальний обрыв помчался навстречу, он резко дал влево. «Попей» развернулся, пропахав траву, и сильно замедлил бег. Самолет начал поворачивать и остановился всего в 50 ярдах от обрыва.
Фоксли сказал:
— Отлично, старые ублюдки. Я больше никогда не буду беспокоиться о ваших посадках.
Примчались пожарная машина и скорая помощь. Молодой доктор прыгнул в фюзеляж, и летчики направили его в нос. Через минуту он вышел и сказал:
— Мне очень жаль, но ваш приятель мертв. Он был мертв, как только это случилось.
Он склонился над Уиттекером, лежащим на траве, и отрезал штанины брюк. Его ноги представляли собой кровавую мешанину обрывков кожи. Там, где крови не было, кожа имела отчетливый синюшный оттенок. Доктор проработал с ним четверть часа, очищая раны и перевязывая их. Мартин, морщась, сам снял брюки, чтобы осмотреть собственные раны. Доктор кончил перевязывать Уиттекера, погрузил его в скорую помощь и сказал:
— Очень вовремя, парни. Он едва не потерял ногу. — Затем он повернулся к Мартину. — А теперь посмотрим вас. Но Мартин сказал как можно уверенней:
— Не беспокойтесь обо мне, доктор. Со мной все в порядке.
Когда он обнажил ногу, то увидел крохотную капельку крови и крохотную ранку, куда попал крохотный осколочек зенитного снаряда. Попал буквально на излете, едва сумев [200] пробить кожу. Просто он ужалил очень вовремя, а остальное доделало воображение. Сырость, которую Мартин чувствовал в башмаке, была не кровью. Это была испарина!
Примерно в это же время остальная часть эскадрильи садилась в Форде в густом тумане. Томми Ллойд, разведывательный офицер из Вудхолла, прилетел в Форд, чтобы опросить летчиков. Погода ухудшилась, и было похоже, что можно прождать долго. Саггитт подумал, что в Вудхолл Спа будет лучше, и предложил Ллойду сесть к нему в самолет. Ллойд был заслуженным ветераном Первой Мировой войны. Он принял предложение, но решил перед взлетом побриться. Чуть позднее, благоухая одеколоном и сверкая моноклем, он поднялся на борт «J Джага». А через 5 минут самолет врезался в холм. Погибли все, кто находился на борту, кроме Саггитта, который сумел протянуть 2 дня, но тоже умер. Остальные вернулись позднее. Техники Чешира насчитали 150 пробоин в «Q Куини». Левое крыло пришлось снять. МакКарти, вернувшийся из отпуска, пришел в бешенство, увидев раздраконенным свой любимый самолет. Он громко и многозначительно произнес (Чешир стоял рядом):
— Это не просто совпадение. Командир эскадрильи летал 3 месяца на своем самолете и не получил ни царапины. А тут отправил меня в отпуск, взял мой самолет и вывалил на него все, что накопил.
Мартин и его экипаж похоронили Боба Хэя на Сардинии. Уиттекер остался в госпитале, а остальные кое-как подлатали самолет и перелетели в Блиду. Там техники провели капитальный ремонт. Летчики натолкали в самолет ликера, вина, фруктов и яиц и улетели в Вудхолл Спа. Чешир встретил их неприятной новостью — Кохрейн запретил им дальнейшие полеты.
— Не стоит спорить, Мик, — сказал Чешир. — Он решил твердо. Он сказал, что вы просто угробите себя, если он позволит вам летать дальше.
Мартин все-таки заспорил, но Кохрейн отправил его в штаб 100-й группы, где он немедленно записался в эскадрилью ночных истребителей «Москито», чтобы вылетать на охоту в Германию. [201]
У меня сохранилось письмо, которое Чешир написал своему другу через 4 года, вспоминая былые дни. Он говорит: «Становым хребтом эскадрильи были Мартин, Манро, МакКарти и Шэннон. Но самым великим из них был Мартин. Он не был человеком, который беспокоится об административной стороне дела (хотя я думаю, что сейчас он переменился), но как пилота я ставлю его выше Гибсона. Он был лучшим в наших воздушных силах. Я видел, как он делает вещи, о которых я не смел и мечтать.
Это совсем неплохой отзыв от человека, которого самого считают одним из лучших пилотов-бомбардировщиков мира. У меня сохранились воспоминания Чешира: «Все, что я знал о полетах на малой высоте, я узнал от Мика. Он показал мне, что можно делать на малых высотах, и я не помню у него ни единой ошибки».
Сам Чешир был несомненно одним из наиболее выдающихся пилотов 617-й эскадрильи. Хотя если кто-то сказал бы это, он с мягкой и извиняющейся улыбкой постарался бы откреститься. Он всегда стремился держаться в тени, что было совсем необычно для столь решительного и отважного человека. Трудно найти кого-либо, кто превосходил бы его по отваге. Он излучал странное обаяние лидера, умного, решительного человека, человека идеи и идеала (временами странного, но всегда независимого). Все это он понимал и уравновешивал критичным самоанализом. Он никогда не освободился от мысли, что потерял самообладание над Антеором. Чешир полагал, что должен был лететь так же низко, как и Мартин, и не находил себе оправдания. Хотя он сам и его экипаж почти наверняка погибли бы, даже не успев сбросить маркеры, что означало полный провал всей операции.
Так или иначе, но успех остался всего в 5 ярдах от них. Это было очень болезненно для 617-й эскадрильи. Антеор стал для них заколдованным местом. [202]