Часть первая.

За кулисами французской разведки

Из истории шпионажа

С тех пор как существует слово шпионаж, а, может быть, и раньше, во Франции, как и во всех других странах, имеются люди, занимающиеся этим делом.

Шпионские организации ещё ждут своего историка.

Летописи шпионажа составили бы толстые тома, но гораздо поучительнее будет привести несколько отдельных наиболее характерных фактов.

Ришелье, сделавший из шпионажа одно из сильнейших орудий управления, предпочитал работу женщин. Сотрудницами кардинала были не только мадам Виньо, к его услугам были также знаменитая Марион Делорм, фаворитка букингэмского дворца, мадемуазель Клемеро и ряд других соблазнительных осведомительниц. Именно Ришелье основал первое во Франции центральное бюро разведки.

Великий кардинал является, таким образом, духовным отцом нашего так называемого «Второго бюро».

Неожиданные обстоятельства дали возможность принцу Конде найти человека, который больше всего годился в начальники Бюро тайной разведки. Это было в 1626 году.

Принц Конде, главнокомандующий армией Людовика XIII, уже в течение нескольких месяцев был занят осадой Реальмона, находившегося тогда во власти гугенотов. Королевская армия, деморализованная многочисленными безуспешными попытками овладеть городом, собиралась уже снять осаду, когда благодаря исключительно счастливой случайности в руки одного из командиров попало найденное у пленного шифрованное письмо, написанное осаждёнными. Письмо было непонятным, и самые смышленые из генералов напрасно ломали над ним голову. Думали было уже совсем отказаться от мысли прочитать его, когда неожиданно один из писарей, по имени Антуан Россиньоль, предложил свои услуга для расшифровки письма. Конде отнёсся к предложению довольно скептически, но всё же принял его. [4]

Спустя несколько часов послание было расшифровано.

Запертые в городе гугеноты сообщали в нём своим сторонникам, находившимся в Монтобане, что, если им не будет немедленно доставлен порох, они вынуждены будут сдаться на милость победителя. Принц Конде был человек неглупый. Он снова запечатал письмо и возвратил его осаждённым. В тот же вечер Реальмон капитулировал. Французский король одержал победу благодаря Антуану Россиньолю.

Узнав об этой неожиданной помощи, кардинал Ришелье вызвал скромного писаря ко двору и осыпал его почестями. Спустя некоторое время он назначил его начальником секретной части.

В те времена большую известность снискала себе и мадемуазель Мюсси, состоявшая на службе у графа д'Альбера, герцога Люйне, одного из продолжателей дела Россиньоля. Англичане одерживали тогда победу за победой.

Их войска только что завладели городом Бриуэга в новой Кастилии, а французские подкрепления были ещё далеко.

Тогда граф д'Альбер решил подослать к своему противнику — графу Стэнхоупу — мадемуазель Мюсси.

На почтовых лошадях Мюсси добралась до Бриуэги. Она ещё не успела устроиться на новом месте, как граф Стэнхоуп познакомился с ней и влюбился в неё. Для нее было нетрудным делом добиться интимного доверия и выведать у графа планы генерального штаба. Об этих планах мадемуазель Мюсси немедленно довела до сведения герцога Вандомского.

В один прекрасный вечер мадемуазель Мюсси сама подала условный сигнал французским отрядам. Совершенно незаметно им удалось проникнуть в город. Они застали англичан врасплох и без всякого труда оттеснили их к морю. Герцог Вандомский отпраздновал победу, а Филипп V, протеже короля Людовика XIV, получил испанский трон.

Нельзя не упомянуть, и знаменитую Луизу де Керуаль, двойного агента необыкновенной ловкости, которая за оказанные ею услуги была награждена Людовиком XIV званием герцогини д'Обильи. Английский кабинет, чтобы не отстать от французского, в свою очередь возвёл ее в звание герцогини Портсмутской. Действительно, требовался незаурядный талант, чтобы одновременно удовлетворить обе стороны и их взаимно сталкивавшиеся интересы.

При Людовике XV, а затем при Людовике XVI Бюро тайной разведки агонизировало. Его деятельность всё [5] больше свёртывалась и с началом революции окончательно замерла.

В последовавшие за революцией годы достойно упоминания только имя мадам Шовель, урожденной Марии дю Паскве, которой удалось стать любовницей Фуллартона, советника британского посольства в Париже.

Во времена консульства Бюро тайной разведки получило название «Секретного кабинета». Своими головокружительными успехами Наполеон был обязан в большой мере тщательной организации своей разведки. Его шпионам было поручено изучать на месте возможные поля сражения и намечать наиболее благоприятные.

Опираясь на точные данные, Наполеон часто отказывался от навязывавшейся неприятелем битвы, стараясь загнать врага на такую позицию, которая давала преимущества наполеоновской армии. Он часто любил говорить: «Искусство войны сводится вот к чему: нужно точно знать, что происходит в любой момент на противоположном склоне холма».

Шпион наполеона

Среди тайных агентов Наполеона первое место принадлежит, конечно, Шульмайстеру, прозванному «рыжим Карлом».

Сын пастора Карл Шульмайстер родился в Новом Фрайштедте, близ Страсбурга, 5 августа 1770 года. Он был булочником. В 1795 году он поступил на службу в полицию.

В 1803 году Шульмайстер всё ещё был низшим полицейским агентом. Но он уже тогда знал себе цену. Когда в Страсбург приехал Наполеон, в то время первый консул республики, Шульмайстер набрался храбрости и попросил разрешения поговорить с генералом Бонапартом. Шульмайстера ввели в кабинет генерала. Бонапарт сидел за своим письменным столом, склонившись над картами, испещрёнными карандашными пометками, и диктовал приказы: Со своей обычной резкостью он обратился к вошедшему рыжему верзиле:

— Чего хочешь?

— Я служу в тайной полиции, генерал. Мое имя Шульмайстер, и я пришел просить...

— Я тебя не знаю, и я против протекций. Кроме того, мне очень некогда. Ступай!

Просителя тотчас же вывели. Через несколько минут из соседней комнаты стал доноситься какой-то шум и [6] громкий разговор; Бонапарт выглянул из своего кабинета.

В передней сгорбленный старик-крестьянин яростно отбивался от двух солдат, которые крепко держали его и насильно старались увести.

— Что здесь за шум? Сейчас же отпустите этого старика. А тебя, старик, я только из уважения к твоим сединам не отправляю в тюрьму. Кто ты такой?

— Да я всё тот же Шульмайстер, ваш покорный слуга, но под другой маской.

Бонапарт улыбнулся.

— Прекрасно сыграно, паренёк. В этом гриме тебя никак не узнать. Зайди теперь и расскажи, в чём дело.

Только благодаря этой уловке «рыжему Карлу» удалось обратить на себя внимание первого консула. Очень скоро он стал главным агентом будущего властелина Европы.

1805 год. Наполеон воевал с императором австрийским. В несколько переходов его авангард пришёл в Гюнцбург. Маршал Мак, главнокомандующий неприятельской армией, укрепился в Ульме. Наполеон не знал, осадить ли ему город. Ему хотелось, чтобы неприятель сам оставил свои позиции и принял бой в открытом поле. Тогда Наполеон без труда занял бы город. Надо было торопиться: судьба Мака должна была решиться до прихода его союзников, русских. Чтобы быть в курсе всего, что делается у австрийцев, Наполеон разрешил Шульмайстеру поступить на службу к начальнику австрийской разведки, майору Вендту.

Самые известные в истории разведывательные операции были осуществлены агентами-двойниками.

Шульмайстер явился к врагу с ворохом новостей. Австрийцы были в восторге. Вместе с правильной информацией, которую нетрудно было тут же проверить, Шульмайстер принёс много заведомо тенденциозных сообщений такого рода: «Народные восстания в Париже, угрожающие существованию правительства... В Булони высадились англичане... Наполеон спешно отступает к Рейну».

Мак сияет. Ни на секунду ему не приходит в голову, что тут западня. Уверенный в своей звезде и в предстоящем успехе, Мак отдаёт приказ о немедленном наступления на неприятеля, который симулирует спешное бегство. Неистовые австрийские кирасиры, венгерские гусары в меховых киверах, чешские егеря в своих ярких плащах, знаменитые прусские синие драгуны, ничего не подозревая, рассыпаются галопом по полю. [7]

И тут-то всю эту нарядную и пеструю кавалерию французы встречают артиллерийским огнём.

Только нескольким полкам удалось бежать. После этого Наполеону уже нетрудно было охватить Ульм тесным кольцом осады. 19 октября 1805 года Мак капитулировал. Его победил Шульмайстер!

— Карл, ты один стоишь целой армии, — сказал ему император.

Переодетый ярмарочным торговцем, Шульмайстер шаг за шагом следовал за отступавшей австрийской армией. Его неоднократно арестовывали, но он всегда удачно убегал из-под ареста и, наконец, достиг французских линий.

Следуя своей тактике, которую он так удачно применил в Ульме, Наполеон остановился под Веной, в нескольких километрах от столицы. Он разбил свой лагерь и стал выжидать благоприятного случая для захвата города. Подготовить этот удачный случай взялся Шульмайстер.

Нельзя было долго ждать. Необходимо было окончательно ликвидировать остатки австрийской армии, не дав им перестроиться, а главное, необходимо было помешать их соединению с армией эрцгерцога Карла, подходившей с юга.

Для осуществления планов Наполеона надо было во что бы то ни стало сохранить мосты на Дунае. Между тем, австрийский фельдмаршал отдал приказ взорвать мосты, как только Наполеон попытается перейти в атаку.

Охрана Таборийского моста была поручена венгерскому гусарскому полку. Утром 13 ноября 1805 года гусары с изумлением увидели какой-то странный экипаж, который при первом же требовании остановился. Из экипажа вышел очень комично одетый субъект с белым шарфом на груди, заявивший, что он прислан в качестве парламентёра.

Препровождённый в генеральный штаб, Шульмайстер (это был, конечно, он) объявил полковнику барону фон Герингеру, что, согласно приказу императора, Мюрат испрашивает немедленного свидания для взаимного обсуждения условий перемирия.

Герингер немедленно отправил эстафету в Вену. В этот момент группа французских офицеров, сообщников «Рыжего», появилась у въезда на мост. Представившись почётной свитой парламентёра, они стали восторгаться по поводу окончания войны и настойчиво просили, чтобы им разрешили перейти мост. Но полковник отказал им в этом, пригрозив, что отдаст приказ стрелять, если они не отойдут [8] от моста. Тогда Шульмайстер притворился оскорблённым и заявил, что такой враждебный, компрометирующий мирные переговоры шаг повлечёт за собой непоправимые бедствия.

Растерявшийся Герингер решается, наконец, пропустить всадников, и предшествуемые трубачом, под звуки увлекательного марша, они въезжают на мост. Происходит «радостная встреча». Французы обнимают австрийцев... Пользуясь всеобщим замешательством, передовые отряды Мюрата, скрывавшиеся в ближайшей ложбине, начинают рысью приближаться к мосту. Между тем Шульмайстер и его приспешники совершенно парализовали охрану моста, и она не была в состоянии оказать французам никакого сопротивления.

Не прошло и часа, как французские гренадеры уже дефилировали по Пратеру, под окнами австрийского фельдмаршала.

— Но это невозможно, — повторял тот своему адъютанту, — скажите мне, что это кошмар!

Наконец, покорившись очевидности, он в страшном возмущении воскликнул:

— Как меня одурачили! Это гнусная ловушка, нарушающая законы войны!

Увы! Война испокон веков признаёт только один закон: победить противника какими угодно средствами. А среди этих средств военные хитрости занимают одно из важных мест.

15 ноября 1805 года Наполеон назначил Шульмайстера генеральным комиссаром полиции.

По окончании австрийской кампании Шульмайстер вернулся в Страсбург к домашнему очагу. Он получил в дар замок Илькирх, где устроился с княжеской роскошью.

В его спальне стоял письменный стол с множеством потайных отделений, над изготовлением которого работали лучшие столяры. Из дому Карл всегда выходил в сопровождении собаки, покрытой попонкой, служившей прекрасным тайничком для самых секретных документов.

В сентябре 1806 года «Рыжий» получил от Наполеона приказ отправиться в Берлин.

Он немедленно принял активное участие в операциях против русских и прусских войск. Визиты в неприятельский лагерь были для него обычным делом. Однажды, возвращаясь с разведки, Шульмайстер в сопровождении отряда кавалеристов проезжал через город Веймар, не осведомившись предварительно о численности занимавших его частей. [9]

Офицеры армии Блюхера, увидев неприятельский разъезд, немедленно приказали трубить сбор. Пруссаки намеревались защищаться до последней капли крови и образумить зарвавшегося неприятеля.

Тогда Шульмайстер пошел на хитрость; он закричал:

— Ваше сопротивление тщетно, господа! Ваш генерал только что капитулировал!

Этого было достаточно, чтобы неприятель дал разоружить себя. Таким образом, с помощью двухсот человек «Рыжему» удалось взять в плен два полка с полным военным снаряжением и несколькими пушками. Более того, он получил значительную контрибуцию, десятая часть которой — около двух тысяч рейхсталеров — досталась ему.

1808 год. Наполеон был в апогее своей славы. Он пригласил в Эрфурт царя Александра I, королей Саксонского, Вюртембергского, Баварского, Вестфальского, князей Прусского, Гессен-Дармштадтского, Веймарского, Мекленбургского, Саксен-Готского, Ангальтского, словом, всех верховных властителей Европы.

Организацию приёма этих высокопоставленных гостей Наполеон поручил Шульмайстеру. Необходимо было всё устроить так, чтобы ни одна нестройная нота не нарушила гармонии этого собрания монархов, чтобы ни один инцидент не омрачил этого единственного в своём роде зрелища.

Шульмайстер взял ответственность за успех на себя. Он назначил пятьсот агентов, одетых в парадные мундиры, для охраны всех гостиниц в Эрфурте. По его просьбе местные власти развесили приветственные плакаты. Его же заботами вся Германия украсилась тысячами знамён и стягов. А когда Наполеон въезжал в город, его встречали восторженные возгласы: «Да здравствует император!» Это агенты Шульмайстера, рассыпавшись в толпе, создавали иллюзию бившей через край народной радости...

Несколько месяцев спустя Наполеон совершил свой торжественный въезд в Аденсберг. На 48 часов раньше его в город приехал молодой человек, по имени Людвиг Вольф, член тайного общества «Братьев добродетели», поставившего себе целью убить Наполеона. Под видом местного судьи Вольф занял очень удобную позицию на пути следования Наполеона... Он уже прицелился в корсиканца, когда сам пал, сражённый ударом одного из агентов Шульмайстера, предусмотрительно расставленных по всей дороге. [10]

В утро Ваграмского боя Шульмайстер, сидя в каком-то крестьянском доме, наблюдал за действиями австрийцев.

Его большая рыжая голова, часто высовывавшаяся в слуховое окошко, обратила на себя внимание австрийского патруля, который окружил ферму. Тогда Шульмайстер быстро намыливает себе лицо, обвязывает голову платком и начинает бриться. В дом врываются рассвирепевшие солдаты.

— Вы ищете, вероятно, того рыжего, который был здесь? — спрашивает Шульмайстер с самым невинным видом, держа в руке кисточку для бритья. — Он только что выбежал с чёрного хода. Бегите вон туда, вы его наверно догоните...

Начальник второго бюро Адальберт-Анри Фуко

Наш главный разведывательный центр, носивший во времена монархии название «Бюро тайной разведки», а во времена Первой империи именовавшийся «Секретным кабинетом», получил после войны 1870 года прозаическое название «Второе бюро».

Во избежание повторения прежних ошибок, явившихся источниками различных бедствий, декретом от 8 июня 1871 года было предписано: направлять всякого рода военную информацию, распылявшуюся до того по разным учреждениям, в одно единственное место — Второе бюро. По самой своей природе это секретное отделение генерального штаба армии обречено оставаться в тени. Само собой разумеется, что работу секретную, не терпящую никакой болтовни, никакой огласки, нельзя вести на виду у всех.

Но Второе бюро не сразу плотно закрыло свои окна и двери. В течение долгого времени все его тайны становились достоянием других разведок и широкой гласности.

И друзья и недруги единодушно признавали, что с 1874 по 1885 год, в течение 11 лет, Второе бюро никакой практической пользы стране не приносило.

Когда в январе 1886 года генерал Буланже получил портфель военного министра, первой его заботой была реорганизация службы разведывательных органов. Он заложил фундамент сильной организации, которая должна была пользоваться полной независимостью, собственным кодом и политическим иммунитетом. Буланже в особенности [11] настаивал на том, чтобы разведка не находилась в зависимости от изменчивой судьбы министерских кабинетов.

Для того чтобы сколотить работоспособный персонал, нужен был человек, набивший руку на разведывательной работе. К удивлению официальных кругов Буланже назначил на это место Фуко де Мондиона, которого никто не знал ни в военных, ни в чиновничьих кругах.

Сын преподавателя математики в школе иезуитов и в училище Станислава, молодой Адальберт-Анри Фуко де Мондион, окончив лицей, поступил в банк. Впоследствии он был директором одного финансового учреждения, а затем покинул родину и устроился в Бельгии при дворе короля Леопольда II; он был также воспитателем сына министра иностранных дел Бельгии.

Там он случайно стал обладателем политической тайны, которая имела для Франции неоценимое значение. И, рискуя потерять хорошее место, он решил действовать.

Фуко связался с полковником Винсентом, шефом Второго бюро, и сообщил ему, что между Бельгией и Германией только что заключен союз, существование которого обе страны держат в величайшей тайне. Полковник Винсент потребовал от своего случайного информатора документальных доказательств этого столь сенсационного заявления.

Спустя несколько недель Фуко де Мондион прибыл в Париж и доставил требуемые документы: он предъявил военному министру текст тайного договора, парафированного Бисмарком и герцогом Уртелем, представителем Бельгии.

В ту пору один из промышленных округов Бельгии был в течение нескольких месяцев охвачен стачками, которые сопровождались жестокими кровопролитиями, напоминавшими времена Жакерии {1}. Местные власти не были в состоянии подавить их даже с помощью войск. По договору, раздобытому Фуко де Мондионом, брюссельское правительство, отказываясь от своих важнейших суверенных прав, разрешало германской армии вступить на территорию Бельгии и, в случае дальнейшего обострения положения в угольных районах, навести там порядок.

Полковнику Винсенту сразу стало ясно огромное значение этого документа и все вытекавшие из него последствия. Он тотчас же поставил в известность министра, генерала Буланже, и немедленно был выработан план действий. [12]

В то время Бисмарк энергично наседал на Александра III с целью склонить его к заключению военного союза с Германией. Уже были подписаны предварительные условия, и Франция фактически была обречена на изоляцию. Железный канцлер предусмотрел всё, кроме возможности появления на сцене документа, случайно добытого Фуко де Мондионом в доме бельгийского министра иностранных дел.

Буланже через верного агента переслал договор русскому императору. Прочитав этот документ, Александр III пришел в ярость: пруссаки тайком от него подготовляли вступление своих войск в Бельгию! Стало ясно, что Бисмарк просто дурачил его. Александр III оборвал переговоры. Так Фуко де Мондион сыграл решающую роль во франко-русском сближении.

В начале 1887 года Фуко вернулся во Францию в качестве начальника Второго бюро. При вступлении в должность он поставил условием полную свободу действий.

Договариваясь с генералом Буланже относительно своей будущей работы, он ознакомил его с намеченными им планами:

— Я считаю необходимым собирать не только информацию, интересующую национальную оборону, но и секретные дипломатические материалы... Мы не должны забывать, что именно дипломатия подготовляет войны, и поэтому дипломатические тайны мы должны узнавать из первоисточников.

Второе бюро развернуло активную работу, открыло в Вене и Риме свои отделения. Во французской армии завелись новые порядки. Примером может служить такая деталь: французским офицерам было категорически запрещено держать у себя дома иностранок в качестве бонн или гувернанток.

Фуко де Мондион не довольствовался ролью руководителя. Он, не задумываясь, лично действовал там, где было возможно.

В декабре того же 1887 года ему удалось посредством ловкого манёвра проникнуть в здание прусского посольства. В посольстве был приём. В залах толпились приглашённые. Под видом метрдотеля Фуко с помощью соучастников пробрался в кабинет первого секретаря посольства.

Там он достал список прусских агентов во Франции, быстро снял с него копию и тщательно уложил документ на место. [13]

Два года спустя Буланже вынужден был уйти в отставку и предстал перед верховным судом. Вместе с ним пострадал и активно поддерживавший его Фуко, которого изгнали из Второго бюро.

Фуко услали далеко от Парижа. Он стал избегать людей и засел писать мемуары: «Искусство разведки — из записной книжки тайного агента», в которых Фуко намеревался разоблачить своих противников. В правительственных сферах начали волноваться по поводу подготовлявшейся книги.

По мере того как Фуко приближался к завершению своих мемуаров, волнение усиливалось. Было решено воспрепятствовать появлению книги, чего бы это ни стоило. Но Фуко, мастер шпионажа, был начеку и умел охранять своё сокровище.

Он не предусмотрел только, что те его политические враги, которые больше всего боялись разоблачений, не остановятся перед убийством автора, лишь бы не дать книге выйти в свет. 14 июня 1893 года Фуко умер от яда, который подсыпала ему в кушанье кухарка, подкупленная его врагами.

Второе бюро, то самое, которое Фуко преобразовал, позаботилось о том, чтобы делу не было дано огласки. Несмотря на явные признаки отравления, тело Фуко, вопреки настойчивым требованиям его близких, даже не было подвергнуто вскрытию.

От ареста Дрейфуса до побега капитана Люкса

Дело Дрейфуса нанесло Второму бюро новый удар.

Именно в этом особом департаменте военного министерства было состряпано обвинение против капитана Дрейфуса. Капитан артиллерии Альфред Дрейфус, откомандированный из армии в генеральный штаб, был заподозрен в составлении «бордеро» (письма-меморандума), сфотографированного секретным отделом почты{2}. В своём письме Дрейфус будто бы извещал немецкого агента об отправленных им четырёх секретных записках, содержавших новые инструкция военного министерства по полевой стрельбе. [14]

Арестованного 19 декабря 1894 года Дрейфуса судили при закрытых дверях. Военный совет единогласно признал его виновным и приговорил к разжалованию и пожизненной каторге. Дрейфус был сослан на Чертов остров {3}.

Дело Дрейфуса — волнующее, потрясающее дело. В последние годы прошлого века оно разделило всё французское общество на два враждебных лагеря, восстановило родителей против детей, братьев против сестёр.

В 1898 году на защиту осуждённого (не перестававшего всё время категорически настаивать на своей невинности) смело выступил Эмиль Золя, заявивший, что знаменитое инкриминировавшееся Дрейфусу «бордеро» было составлено майором Эстергази по поручению начальника Второго бюро, полковника Пикара. Золя уже был под угрозой годичного заключения в тюрьму по обвинению в клевете, когда дело приняло неожиданный оборот: один из главных свидетелей обвинения, подполковник Анри, принёс повинную. Ко всеобщему изумлению, этот офицер генерального штаба публично сознался в том, что это он изготовил ряд документов с целью доказать виновность Дрейфуса.

Будучи арестован и заключён в одиночку в тюрьме Мон-Валериен, Анри покончил с собой при чрезвычайно таинственных обстоятельствах. Так и не удалось узнать, кто передал оружие узнику в его одиночную камеру и кто отдал несчастному приказ или совет исчезнуть с лица земли.

Только Второе бюро могло быть заинтересовано в том, чтобы в самом начале замять новый процесс.

1 марта 1899 года кассационный департамент вынес постановление о пересмотре дела Дрейфуса. 7 августа в Ренне военный суд вторично, большинством пяти голосов против трёх, признал Дрейфуса виновным, но при смягчающих вину обстоятельствах. Однако и этот приговор был впоследствии пересмотрен, и капитан Дрейфус был оправдан и снова допущен в армию на должность батальонного командира.

Когда миновала эта буря, Второе бюро ещё больше замкнулось.

Все последующие военные министры не решались отрицать существования внутри генерального штаба тайной лаборатории, изготовлявшей различные фальшивки, за которые одни платились жизнью, другие — честью. И вот волна общественного недоверия и презрения, которая должна [15] была бы, собственно, обратиться не против учреждения, а против отдельных его сотрудников, начинает захлёстывать разведывательную службу генерального штаба. Общественность сурово критикует деятельность генерального штаба, ограничиваются его кредиты, сокращаются штаты, и, таким образом, всё больше падает его авторитет.

Это были худшие времена в истории нашей разведки. Под бременем единодушного общественного осуждения Второе бюро влачило жалкое существование, пока не произошёл агадирский инцидент{4}. Тут мы спохватились, что для намечавшейся войны нам будет нужна сильная разведка.

Тогда на скорую руку приступили к реорганизации Второго бюро. Оно проснулось от своей летаргии, начало отряхивать пыль со старых папок с делами и, наконец, отправило агентов на Восток. Наиболее талантливый из них вынужден был прервать свою работу в самом начале в результате злополучной поездки в Германию.

Капитан Люкс выехал с секретным заданием в Швейцарию. В Ролландсторне, на Констанцском озере, он остановился и занял комнату в отеле «Бодан», под фамилией Ланг, коммерческого служащего из Нанта. На следующий день Люкс-Ланг предпринял на туристском пароходе прогулку по озеру. Он намеревался побывать на другом берегу в Фридрихсхафене, где находились немецкие эллинги для цеппелинов.

В Фридрихсхафене таможенные чиновники проверили паспорта. Паспорт Ланга ни у кого не возбудил сомнений, и он вместе с толпой туристов сошёл на берег. Фланируя с беспечным видом по улицам, разглядывая витрины и часто оглядываясь (не следит ли кто-нибудь за ним), он вышел, наконец, на главную улицу городка. На пароходе его очень заинтересовал один пассажир в зелёной шляпе, который несколько раз в упор рассматривал его. И теперь, когда Люкс шёл по глазной улице, он заметил, что этот субъект следует позади него и не один, а в сопровождении полицейского.

Люкс замедлил шаги. Люди, следовавшие по его пятам, поравнялись с ним и тоном, не допускавшим возражений, потребовали у него документы. Паспорт Люкса вторично [16] подвергся тщательному осмотру. Люкс с деланно развязным видом согласился на предложение следовать к начальнику полиции, как на еще одну «формальность».

В комиссариате его подвергли строгому допросу.

— Для чего вы, собственно, приехали сюда, в Фридрихсхафен, господин Ланг? Каких коммерсантов вы собирались здесь навестить? Ведь вы не привезли с собой даже вашего чемодана с образцами!

Ответы Люкса, по-видимому, не удовлетворили комиссара.

Он нашёл нужным запросить Страсбург, а до поры до времени оставил Люкса под арестом и переслал его в Штутгарт.

Арестованный думал только о том, как ему связаться со своим начальством. Для этого были нужны симпатические чернила. На помощь пришёл случай: бифштекс, принесённый из ресторана, был гарнирован несколькими ломтиками лимона. Воспользовавшись разрешением писать брату, Люкс написал на внутренней стороне конвертов лимонным соком с помощью зубочистки обо всех обстоятельствах ареста.

Несмотря на самую тщательную цензуру, которой подвергались его письма, немцы всё же не обнаружили потайной надписи, и нужный конверт в целости попал во Второе бюро, где сообщение Люкса и было расшифровано.

Министерство иностранных дел поручило французскому консулу начать действовать и запросить немецкие власти в Фридрихсхафене относительно причин задержания Люкса.

Консул получил официальный ответ: Люкс задержан на месте преступления, когда он занимался шпионажем на территории Германии. Германский канцлер лично подтвердил это нашему послу, господину Камбону.

Чтобы заставить Люкса проговориться, немцы прибегли к классическому приёму: подсадили к нему своего агента.

Под предлогом безотлагательного ремонта камеры Люкса перевели в соседнюю камеру. Через несколько минут после этого Люкс услышал какое-то мычанье. Приложив ухо к тонкой перегородке, отделявшей его камеру от соседней, Люкс разобрал:

— Капитан, меня тоже только что арестовали. Я много слышал о вас во Франции. Какая жалость, что вы дали себя арестовать. Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен после моего освобождения? Располагайте мной.

Заинтересованный Люкс подошел к «глазку»: никакой стражи. Между тем дверь была полуоткрыта. Ему сразу стало ясно, что тут подвох, правда, довольно неуклюжий. [17]

Он предпочёл поэтому воздержаться от всяких разговоров с иностранцем.

Во время следствия нашлись свидетели, давшие показания. Некий Эрнст Креб, почтовый чиновник в Танне, заявил, что ему известна миссия капитана. Обвиняемый настаивал на очной ставке с Эрнстом Креб, но напрасно.

Второе бюро со своей стороны тоже вело следствие и установило, что немцы предлагали швейцарскому агенту, некоему Снесу 6 тысяч марок, чтобы побудить его дать показания против Люкса. Швейцарец дал даже понять, что если Франция предложит ему больше, он не прочь будет дать показания в её пользу.

19 мая 1911 года арестованному предъявили обвинительный акт. 29 июня состоялся суд. В зале суда по обе стороны имперского прокурора заняли места три военных эксперта из Нахрихтенбюро (немецкая разведка).

Прокурор потребовал суда при закрытых дверях и получил согласие председателя. После непродолжительного судебного разбирательства был объявлен приговор: 6 лет заключения в крепости без зачёта семи месяцев предварительного заключения.

За Люксом закрылись ворота крепости в Глаце.

Прошли недели...

Узник проявлял полную покорность тюремной дисциплине, и это снискало капитану Люксу симпатии немецких офицеров, которые стали часто заходить к нему побеседовать.

Камера Люкса была на третьем этаже. Её два маленьких с решётками окна выходили во внутренний двор. В коридоре, куда выходила дверь камеры, заключённый заметил небольшую дверь, запертую висячим замком. Люкс не переставал думать о побеге. Ему удалось обзавестись всем необходимым. Брат прислал ему тонкие стальные пилки, ловко запрятанные в переплеты книг. Для изготовления отмычки ему прислали клубок проволоки, заделанной в гимнастические гири. В присланном ему календаре он нашёл вклеенную между двумя листами картона карту местности.

В прейскуранте магазина «Бонмарше» был скрыт паспорт, изготовленный Вторым бюро. Между листами различных реклам лежали бумажные деньги.

Люкс нашёл средство открыть висячий замок. Ночью и днём он усердно, работал, обтачивая найденный на прогулке заржавевший ключик. Он предусмотрел всё. Он приготовил даже перец, чтобы рассыпать его по дороге во время побега. [18] Это спасло бы его на тот случай, если бы в погоню за ним были пущены собаки-ищейки.

23 декабря — назначенный для побега день. Всё готово. Сказавшись больным, он попросил не будить его до 11 часов утра, чтобы побег был обнаружен как можно позже.

Десять часов вечера. Он соорудил из белья нечто вроде манекена и уложил его в постель. С помощью отмычки Люкс открыл дверь камеры, вышел в коридор и там ключом открыл заветный висячий замок. Ощупью он попал на деревянную лестницу, ведшую во второй этаж. Затем он стал своей пилочкой распиливать решётку окна. Железо не поддавалось. Часы шли.

Наконец, один за другим, железные прутья решетки были распилены. Образовавшееся отверстие было так узко, что Люксу пришлось, чтобы пролезть в него, совершенно раздеться и сжать плечи. Затем он привязал канат, выбросил в окно одежду, спустился по канату вниз и упал на покрытую снегом землю при 18° мороза.

Но он ещё не был на воле. Надо было ещё перелезть через ограду, вдоль которой шагал часовой. Воспользовавшись моментом смены караула, он бросился на улицу Франкенштейна. Пробежав сто шагов, он остановился, при свете газового рожка остриг усы и обвязал щеку, как это делают при флюсе. На вокзале, притворясь горбатым, он купил билет 3-го класса. Десять невыносимо долгих минут ему пришлось ждать ближайшего поезда. Наконец, поезд пришёл.

Люкс уселся в пустое купе и тут только вздохнул свободно.

В Диттерсбахе он пересел в другой поезд, шедший в Наход. В 8 часов 15 минут поезд пришел на австрийскую границу, где предстоял таможенный осмотр. И тут беглец с тревогой заметил какого-то человека, который его внимательно рассматривал.

В безумном страхе он покинул вокзальное помещение. Незнакомец последовал за ним. На повороте дороги Люксу удалось ускользнуть от преследователя, но он уже не решился вернуться на вокзал, а пошёл пешком до ближайшей австрийской станции, находившейся в шести километрах.

Там он сел, наконец, в венский экспресс, отправив сперва в Париж условную телеграмму: «Счастливого пути, привет, Карл Ноэль».

Германские газеты могли теперь сколько угодно сообщать о бегстве Люкса, помещать его приметы — капитан Люкс находился уже на пути во Францию. [19]

Ошибки высшего командования

В 1904 году один немецкий офицер, подписывавшийся обычно на своих тайных сообщениях «генерал Шлиффен» или выразительным псевдонимом «Мститель», предложил нашему Второму бюро за сотню тысяч франков чрезвычайно секретный мобилизационный план, незадолго до того утверждённый Берлином. Второе бюро отнеслось к, предложению «Мстителя» очень скептически и потребовало доказательств подлинности документа. Немец назначил свидание в Ницце, в отеле «Променад».

Принимая у себя французского офицера, немец предварительно забинтовал всё лицо ватой и бинтами, надел на глаза чёрные очки для того, чтобы, как пояснил он, никто не мог его узнать.

— Вы просите у меня доказательств — вот они...

И германский агент протянул книжку, содержавшую мобилизационный план и секретные инструкции, предназначенные исключительно для сотрудников генерального штаба в Берлине.

— Я заинтересован в том, чтобы сохранить моё инкогнито, — заявил незнакомец, — и я предупреждаю вас, что если вы будете делать какие-нибудь попытки раскрыть его, если вы вздумаете выследить меня, если вы сделаете попытку каким бы то ни было образом скомпрометировать меня, — я исчезну. Тогда вы окончательно лишитесь источника для получения неоценимых сведений.

— Да, я изменяю Германии, — добавил он в заключение, — но со мной поступили гнусно, и у меня осталось только одно желание: отомстить за себя!

После того как торг был заключён, человек с забинтованной головой назвал мобилизационные зоны, установленные последними постановлениями генерального штаба, а затем опытной рукой начертил на карте объекты, которые в первую очередь должны были быть заняты немцами немедленно после объявления войны: Льеж, Шарлеруа, Мобеж.

— Оттуда, — добавил он, — мы двинемся на Париж. Запомните же это!

Второе бюро немедленно стало проверять эти поразительные сообщения «Мстителя». Оказалось, что все работы, необходимые для осуществления головокружительного немецкого плана (пристани, параллельные пути и т. п.), были уже закончены или близки к завершению... [20]

Наш генеральный штаб, узнав о результатах переговоров в Ницце и ознакомившись с ошеломляющими результатами проверки, воспринял дело так, будто разведка одержима коллективным помешательством. Надо иметь в виду, что Второе бюро не успело ещё морально оправиться после дела Дрейфуса. Всё, что исходило из Второго Бюро, считалось не заслуживавшим доверия.

Десять лет спустя после сообщений, сделанных «Мстителем», немцы приступили к реализации своего плана. Теперь мы знаем, чего нам стоило игнорирование полученного нами предупреждения!

Наш генеральный штаб, скептически отнесшийся к полученным сообщениям, недооценил силы неприятеля. Генеральный штаб рассчитывал на то, что ему придется иметь дело с 24 корпусами; между тем уже с первого момента войны немцы бросили на фронт 50 корпусов.

Наши учёные стратега знали только одну доктрину: наступление до победного конца! Наступление какой бы то ни было ценой, если бы даже пришлось идти со штыками против пушек!

В июле 1914 года командование распорядилось раздать высшим офицерам чрезвычайно секретные инструкции, из которых многие поражают своей удручающей наивностью.

Приведу вкратце содержание некоторых из них.

«На войне характер играет большую роль, чем знания. Твёрдое решение и настойчивое желание осуществить его служат самой прочной гарантией победы. Успехи, достигнутые современной военной техникой, делают старые способы ведения боя (так же как и принципы великих полководцев прежних времен) неприменимыми. Принципы стратегии представляют собой не что иное, как принципы здравого смысла. Следует иметь точное представление о положении, которое беспрерывно меняется, и действовать логично, как можно проще и как можно естественнее, благоразумнее и тверже. Война — искусство, а не наука.

Первейшая задача военных операций заключается в истреблении неприятельских войск. Победа может дать полный результат лишь тогда, когда она сопровождается преследованием врага.

Никаких застывших законов и лишь общие принципы. Необходимо предоставить каждому чину широкую инициативу в пределах его компетенции. [21]

Цель войны — это реализация политических стремлений.

Миссия, стоящая перед каждой армией, — это уничтожение неприятельских сил. Средством для этого является сражение. Всё остальное является лишь дополнением, способствующим сражению.

Встреча армий, численность которых превзойдёт всё известное до сих пор в истории войн, состоится сразу же после завершения стратегического развёртывания. Результат этой встречи предрешит весь исход кампании.

Сколько бы мы ни бросали войск на фронт, их никогда не будет слишком много. В бой необходимо бросить все силы, какими располагаешь».

Можно было бы процитировать много других документов, ещё более поучительных для будущего историка, если бы большая часть секретных архивов 1914 года и предшествовавших лет не была предана огню. Таким путем генеральный штаб рассчитывал избежать ответственности за свои ошибки, вследствие которых мы очутились на краю пропасти.

Запас снарядов составлял у нас всего 13 тысяч (по два в день на орудие); 150 тысяч винтовок устаревшей системы, извлеченные из военных складов, оказались абсолютно непригодными. Смешные и бросавшиеся в глаза красные брюки давно были всюду осуждены, и только у нас генеральный штаб защищал их под разными нелепыми предлогами.

Генеральным штабом ничего не было предусмотрено относительно мобилизации промышленности. Все, что наметил в этой области генерал Буланже, было безнадёжно скомпрометировано после того, как генеральный штаб присвоил себе отпущенные кредиты. Уже в самом начале военных действий правительство оказалось не в состоянии доставлять войскам необходимые боевые припасы и снаряжение, а также обеспечить продовольственное снабжение войск.

Дошло до того, что необходимый для производства мелинита фенол французское военное министерство получало из... Германии! Это звучит как анекдот! И так как мы не сумели противопоставить неприятелю железобетонные укрепления и артиллерийский огонь, нам пришлось выставить против врага горы пушечного мяса.

Август 1914 года.

В столице полная растерянность. В действиях властей нет согласованности. [22]

Невзирая на многократные предостережений и вопреки логике вещей, генерал Жоффр упрямо отказывался изменять свои нелепые планы. Он упорно концентрировал наши войска на подступах к Эльзасу. Когда по улицам Брюсселя уже двигались немецкие войска, он отдал приказ о злополучном походе на Восток.

Наши министерства стали осаждаться аферистами, которые патетически выражали твёрдую решимость работать на защиту страны. Да все они жаждали «делать что-нибудь», но только за самую выгодную плату! И бессильное правительство сняло с себя ответственность за снабжение армии и возложило её всецело на этих авантюристов.

Уже в первые дни военных событий можно было догадаться о том, что скрывается под блаженным оптимизмом официальных кругов, и чего стоят их опрометчивые обещания. У нас поняли, но слишком поздно, что организовать оборону страны можно лишь при помощи разведки.

Неудачная миссия генерала Плантея

Шарлеруа. Немецкая армия оттеснила французов, которые в беспорядке отступали с холмов Иль-де-Франс. За поражением следовало беспорядочное отступление. Казалось, ничто не могло остановить этот стремительный поток, с непреодолимой силой приближавшийся к столице, затопляя всё на своём пути.

Но неприятель, очевидно, сам был смущён грандиозностью своей победы и необъятными возможностями, которые она перед ним открывала. Армии Клука повернули в сторону от своей прямой цели и заняли равнину Мо.

Завоеватель двигался форсированным маршем и шёл столь быстрым темпом, что не позаботился даже о прикрытии своих флангов и о безопасности своего колоссального обоза, равного которому не было в истории. А мы не догадались привести дороги в негодное состояние, давая возможность врагу держать железнодорожную связь с Э-ла-Шапель. Мы не прибегли к фланговому манёвру, чтобы отрезать немецкую армию от её базы. К этому манёвру, который мог бы принести нам избавление, мы прибегли слишком поздно и слишком робко, при условиях, до сих пор недостаточно ясных.

Быстрое, почти безрассудное продвижение завоевателя по неприятельской стране пугало его самого. Неопровержимым [23] доказательством этого служит телеграмма немецкого генерала фон Марвица, посланная им в конце августа Макензену и перехваченная одним французом. В этой телеграмме фон Марвиц сравнивает немецкий фронт, охвативший к тому времени Брюссель, Денен, Камбре, с резиной, которую слишком растянули и которая может разорваться при малейшем напоре со стороны противника.

Этот тревожный сигнал французский радист перехватил, зарегистрировал и перевёл. Мы могли бы извлечь из такой неожиданной информации громадные выгоды. Но сколько размышлений, дискуссий и колебаний понадобилось нашему генеральному штабу, прежде чем он приступил к делу!

Одной из самых напряжённых точек «слишком растянутой резины» был мост Пруви-Тиан близ Валансьенна, через который немцы переправляли главный поток своих военных припасов. Этот мост нужно было взорвать, чего бы это ни стоило. И вот 15 сентября, спустя шестнадцать дней после получения телеграммы фон Марвица, был, наконец, отдан приказ о взрыве моста.

Это дело было поручено капитану инженерных войск Мари. Забрав с собой три автомобиля с динамитом, он отправился ночью к месту назначения. До Пруви он доехал, не встретив никаких препятствий. Но в Пруви он наткнулся на немецкий разъезд, охранявший железную дорогу.

Началась схватка, и уже через несколько минут выяснилось, что она окончится не в пользу французов. Мари, которого не снабдили даже пулемётом, пал духом и счёл себя разбитым. Он побоялся оказаться окружённым и, не сумев проявить инициативу, предпочёл сейчас же отступить, не достигнув цели.

Там, где опытный диверсант, употребив хитрость, мог бы легко добиться успеха, капитан Мари, действовавший силой, провалился. При этом он поднял тревогу, усугубившую его ошибку. Этот офицер абсолютно не был подготовлен для той миссии, которую второпях на него возложили.

После этого провала в высших сферах решились на новую попытку. На этот раз для проведения диверсии решили послать не одного офицера, а несколько тысяч пехотинцев при поддержке кавалерии и артиллерии.

Была сформирована подвижная колонна, равносильная корпусу. Командование было поручено генералу Плантею. [24]

Ему сказали: «Возьмите людей для этой секретной миссии и отправляйтесь», — но при этом забыли обозначить части, которые должны были участвовать в операции. «В вашем распоряжении все полки», — гласила телеграмма главной ставки.

Плантею пришлось вызвать охотников. Он кое-как сформировал свою колонну из самых разнообразных элементов; получилось что-то вроде коктейля из солдат. Утром 22 сентября была сделана перекличка 5 тысяч солдат, составивших колонку генерала Плантея.

На протяжении всего пути шесть поездов, перегруженных людьми, лошадьми и припасами, служили предметом самых восторженных оваций населения. Но для секретной миссии это всё же было слишком помпезно.

Плантей встретил на своём пути столь малое сопротивление, что очень легко мог бы снова занять Лилль и Дуэ. Но немцы придумали западню. Они быстро отозвали с фронта две части, которые должны были встретиться лицом к лицу с колонной Плантея.

Уже под Орши генерал Плантей встретился с неприятельскими войсками. После ожесточённой битвы, продолжавшейся 23 и 24 сентября, немцы снова заняли Орши и на следующий день сожгли его дотла.

Когда путь к Пруви-Тиан был отрезан, генерал Плантей затребовал новых инструкций и 26 сентября получил следующий приказ: «Бельгийская армия стягивается к Вильброку. Старайтесь установить контакт с цветными войсками и бельгийской кавалерией».

27 сентября силы подвижной колонны Плантея, расчленённые на эшелоны, двигались от предместий Дуэ к Турне.

Немцы начали их обстреливать, а затем перешли в наступление. 30 сентября положение Плантея стало критическим: неприятель охватывал его кольцом. 1 октября Плантей спешно отступил к Дюнкерку, потеряв половину людей.

Вот чем окончилась эта экспедиция. Плохо подготовленная и неумело выполненная, она не смогла выполнить поставленную перед ней задачу.

Teм временем немцы узнали от своих дюнкеркских и лилльских агентов о том, что затевается. Нерешительность, с какой эта «затея» реализовалась, дала противнику возможность легко защитить «слишком растянутую резину» и избегнуть, таким образом, катастрофы. [25]

Сотрудничество союзных разведок

Наконец, в Париже взялись с лихорадочной поспешностью за организацию военной разведки.

Начальник разведки полковник Губэ никогда не готовился к этой роли; он недооценивал эту роль, считая её, несомненно, ниже своего достоинства. Поэтому он вскоре снял с себя все заботы и переложил их на плечи капитана Ляду, человека немного резкого, но энергичного, сознававшего всю важность возложенной на него миссии и готового нести всю ответственность за свои шаги.

Что же нашёл Ляду в архивах знаменитого Второго бюро? Несколько полицейских карточек, не представлявших собой ничего существенного, и книжку со списком подозрительных лиц... Что касается донесений наших агентов за границей и на неприятельских территориях, то их почти не было.

Всё приходилось создавать заново в лихорадочной обстановке. Генералиссимусу Жоффру по-прежнему приходилось безнадёжно ждать информации, без которой он не мог вести военные действия. Жоффр вскоре решил организовать при главной ставке собственное Второе бюро, которое работало бы под его личным контролем и подчинялось бы только ему. В принятии этого решения сыграли значительную роль постоянные трения и раздоры между, военным министерством и главнокомандующим.

Конкуренция между фронтовым и тыловым разведывательными бюро была гибельной. Начальником Второго бюро при главной ставке был назначен полковник Цопф. Второе бюро на фронте вскоре так разрослось, что затмило собой Второе бюро в Париже. Стало развиваться соперничество двух разведывательных служб. По одному и тому же вопросу обе службы стали посылать своих агентов, не знавших друг друга и мешавших один другому.

Вскоре главная ставка организовала в английском порту Фолькстоне постоянный центр связи между разведывательными службами союзников. Агенты Интеллидженс сервис передавали там нашим агентам свои досье. Там же намечались и общие планы работы.

Именно там, в Фолькстоне, французский полковник Вальне совместно с командирам Бельяром и бельгийским майором Мажелем организовали похищение германского дипломатического кода {5}[26].

Обладание этим неоценимым документом дало впоследствии возможность расшифровать знаменитые телеграммы Циммермана, министра иностранных дел в Берлине, адресованные германскому послу в Вашингтоне Бернсдорфу. Содержание этих телеграмм было доведено до сведения американского правительства. Своевременное оглашение их ускорило вступление Соединенных Штатов в войну на стороне союзников.

Смешанная комиссия в Фолькстоне учредила в Бельгии и оккупированных областях очень сложную сеть тайных «почтовых ящиков», чтобы дать жителям этих областей возможность свободно сноситься с союзниками. Через Голландию письма проникали повсюду. Их переносили под юбками — крестьянки, в ранцах — школьники и под рясами — священники.

Вследствие доноса, автор которого до сих пор неизвестен, неприятелю удалось напасть на след этой широкой почтовой организации. На хитрость союзников он ответил хитростью{6}.

После того как удалось поймать с поличным главнейших сотрудников фолькстонской разведки в Бельгии, неприятель отпустил их на свободу. Их не только не преследовали, но, наоборот, рекомендовали продолжать свою секретную работу, как ни в чем не бывало. Им были поставлены только два условия: никому не рассказывать об оказанной им милости и каждый раз перед отправкой заносить письма для просмотра в немецкую разведку.

Благодаря такому приёму разведка центральных держав могла знакомиться с корреспонденцией, шедшей в Фолькстон и из Фолькстона. Это был очень солидный источник информации, тем более что письма, получавшиеся таким путем из Англии, обычно ускользали от цензуры союзников. Многие из них содержали интереснейшие сведения о [27] настроениях в союзнических армиях и среди населения, о результатах налётов цеппелинов, о положении военнопленных.

Переброска шпионов по воздуху

В неотложных случаях воюющие стороны переправляли своих агентов за неприятельскую линию на самолётах. Самолёты затем прилетали вновь, чтобы забрать этих агентов. Таким образом, появилось нечто новое в истории войны.

Самая опасная разведка та, которая связана с необходимостью для агента жить в продолжение нескольких дней на неприятельской территории. Храбрецы, решающиеся на это, рискуют жизнью.

Чаще всего разведчиков, перебрасываемых самолётами, заставляют спускаться на землю на парашютах, чтобы избавить пилота от связанного с большим риском спуска.

Очень часто самолёты спускали на парашютах в оккупированных областях голубей. В корзинке с голубями находилось письмо, обращённое к местным жителям. Оно предписывало французам или бельгийцам, в руки которых попадала корзинка, заполнить анкету, вложенную трубочкой в алюминиевое кольцо на ножке голубя, а затем отпустить его на волю.

Давид Блох, уроженец Гюебвиллера в Верхнем Эльзасе, вступивший добровольцем в 152-й пехотный полк, был одним из самых выдающихся французских агентов-парашютистов.

Его испытанная храбрость была выше всякой похвалы.

— Через час вы должны прыгнуть, с тем, чтобы до рассвета быть там, на месте. Приготовьтесь, — приказал ему его начальник в ночь на 22 июня 1916 года. — Возьмите с собой этот документ на имя Карла Шпрелера, представителя торговой фирмы в Мюлузе. Вы спуститесь на парашюте километрах в двадцати от Гюебвиллера. Если не ошибаюсь, — это ваш родной город. Даю вам два очень важных совета: во-первых, ни в коем случае не показываться в Гюебвиллере, во-вторых, вы должны, в целях собственной безопасности, спуститься в военном обмундировании. Переоденетесь вы позже. Если вас арестуют при спуске в мундире, вы будете военнопленным. Будьте молодцом! [28] Желаю вам успеха! За вами прилетят ровно через семь дней, в 3 часа утра, в место возле Маркенгейма, обозначенное здесь на карте крестом.

Блох тут же направился на аэродром. Через короткое время он спустился на парашюте в указанной местности и, быстро сняв мундир, закопал его вместе с парашютом в землю.

После нескольких дней очень успешной работы Блох, отправив своего последнего голубя с самой свежей информацией, почувствовал непреодолимое желание посмотреть Гюебвиллер, свой родной городок. Несмотря на строгий приказ начальства, он решил пойти туда, надеясь, что под гримом никто его не узнает. Он незаметно пробрался в город и, избегая людных улиц, окольными переулками приблизился к своему дому, заглянул в окно и пошёл, дальше с низко опущенной головой. Когда он оставил город и уже свернул на шоссе, его окликнул жандарм:

— Ваши документы?

Блох предъявил своё удостоверение личности:

— Идите за мной. В комендатуре разберутся.

Мэрия была занята военными писарями. Комендант посмотрел на Блоха тяжёлым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Ах, так это вы! Прежде всего, зачем вы здесь, в этом городе?

— Я коммивояжер и шёл через Гюебвиллер в...

— Но вы в призывном возрасте... Почему вы не в армии?

— Я уволен за непригодностью к службе.

— Всё это ложь! Вы, конечно, совсем не знаете этой местности?

— Я здесь в первый раз.

— И у вас здесь нет близких?

— Я решительно никого здесь не знаю...

Затем он повторил то, чему его учили:

— Моя семья всегда жила в Мюлузе. Мы эльзасцы, настоящие эльзасцы. Мы любим немцев за их организаторские таланты...

Комендант сухо прерывает эти излияния:

— Хорошо. Я сейчас проверю.

Затем он звонит. Входит вестовой.

— Пришёл тот человек? Пусть зайдет.

Открывается дверь. Блох едва не падает в обморок: ему на шею бросается старик-отец.

— Дитя мое! Мой мальчик!.. [29]

— Господин, — заметил комендант с усмешкой, обращаясь к старику, — вы только что вынесли смертный приговор вашему сыну...

Блох был расстрелян 1 августа 1916 года. Как выяснилось позже, он был опознан своим бывшим школьным товарищем, который и донёс на него.

Приключения Марты Рише

Чтобы разоблачить действовавших в Испании немецких шпионов и вывести на чистую воду их опасную деятельность, Второе бюро военного министерства отправило через Пиренеи очень талантливого агента — мадам Марту Рише. В 1933 году, в благодарность за оказанные услуги французское правительство наградило эту неустрашимую женщину орденом Почетного легиона.

Вдова Анри Рише, павшего на фронте 25 мая 1916 года, Марта зарегистрировалась в нашей разведке 15 июня того же года.

Мадам Рише, урожденная Марта Бетенфельд, родилась в Бламоне, в департаменте Мерт и Мозель. Увлёкшись еще в ранней молодости авиацией, она достигла в качестве пилота исключительной ловкости. Эта женщина, страстная спортсменка, знавшая несколько языков, одарённая живым умом, обещала со временем стать неоценимой сотрудницей Второго бюро.

Марта получила приказание отправиться в Сан-Себастьян в Испании.

— Комната для вас заказана в гостинице «Континенталь», — сказал ей на прощанье капитан Ляду. — Такая элегантная женщина, как вы, должна посещать казино, игорные залы, все места, где веселится публика, и постараться проникнуть в общество немцев. Наблюдайте, слушайте и присылайте нам сведения обо всем, что вам покажется интересным.

С первого же дня её приезда в Испанию неприятельская разведка отметила эту молодую красивую парижанку.

Один из её соседей по столу, немец, морской офицер Стефан, не спускал с неё глаз. Однажды вечером, встретившись с нею в зале гостиницы, он представился ей и самым галантным образом пригласил её выпить рюмочку ликера в его обществе.

В кафе «Рейн» после обмена обычными любезностями разговор сосредоточился на войне: [30]

— О, эти французы заслуживают быть побитыми! — воскликнула убежденно Марта Рише. — Да, я от всей души желаю им поражения. Меня все принимают за парижанку, но на самом деле я родилась в Швейцарии. Моя фамилия Бетенфельд, — вероятно, немецкого происхождения. Я была замужем за французом, который по глупости дал себя убить, и теперь я ношу траур по нём. Я приехала в Сан-Себастьян отдохнуть, но проиграла все свои сбережения в баккара, сижу теперь без гроша и скоро вынуждена буду, к большому моему сожалению, вернуться в Нанси.

На Стефана эти излияния прелестной иностранки произвели, по-видимому, большое впечатление. Он внимательно оглядел её, затем нерешительно предложил:

— Раз вы, дорогая, испытываете такую ненависть к Фракции, почему бы вам не попробовать поработать для Германии? Германия щедро умеет ценить услуги своих друзей. Вы раз навсегда покончили бы с вашими денежными затруднениями.

Через несколько дней после этой беседы Марта Рише получила записку: «Завтра, во вторник, в шесть часов утра будьте у подножия фуникулёра. Там к вам подойдет один человек. Следуйте за ним, он проводит вас туда, куда вы хотите попасть».

В условленном месте действительно появился человек. Он сказал Марте: «Следуйте за мной». Невдалеке их ждал великолепный «Мерседес». Незнакомец — - человек лет пятидесяти с наружностью римского патриция — пригласил Марту сесть рядом, и машина помчалась.

— Я имею обыкновение принимать своих агентов в автомобиле. Итак, мадам, вы хотели со мной познакомиться? Теперь мы знакомы! Относительно денег вы не беспокойтесь. Моя казна достаточно богата, и если вы, как я надеюсь, захотите быть мне полезной, вы будете довольны. Какое значение могут иметь миллионы, когда речь идет о том, чтобы сберечь драгоценную жизнь наших солдат? Германия сумеет победить своих противников и введёт всюду немецкие порядки.

Он стал осматривать свою спутницу, как бы оценивая её.

Вечерам Марта получила целую охапку чудесных красных роз и в них визитную карточку на тонком бристольском картоне: [31]

Ганс фон Крон

Капитан Германского императорского морского генерального штаба

Атташе Германского посольства в Испании

На этот раз в нашу сеть попался не какой-нибудь мелкий неприятельский агент, а один из шефов могучего разведывательного аппарата, барон Ганс фон Крон, племянник генерала фон Людендорфа, начальника штаба германской армии.

Барон очень скоро по уши влюбился в своего прелестного агента. Он не в силах был расстаться с ней даже на несколько дней; он её всюду возил с собой, мотивируя это необходимостью ввести её в курс предстоящей работы.

Но шпионы, хотя бы и высокопоставленные, должны подчиняться дисциплине. Однажды фон Крон явился к своей прелестной любовнице расстроенный и принес ей приказ о командировке.

— Я страшно огорчен, моя дорогая, но я получил приказ от высшего начальства отправить тебя с поручением. Нужно оправдать жалованье, которое ты получаешь, не правда ли? Ты должна вернуться отсюда во Францию. Ведь это совсем близко. Ты поедешь в Гавр, чтобы привезти мне отчёт о работе заводов фирмы «Шнейдер» в этом порту и о новом типе подводной лодки, которая, по-видимому, там строится.

Затем он добавил:

— Вот что, я едва не забыл, дорогая! Так как ты едешь в Париж, моя жена хочет дать тебе маленькое поручение: купить для нее кое-что из белья и платья. Приходи к нам завтра вечером обедать, и я тебя познакомлю с баронессой.

На следующий день в доме барона состоялся званый обед. Грациозная мадам фон Крон — ей было всего 22 года — усердно занимала своих гостей.

— Мой милый друг, — сказал ей муж при появлении Марты, — вот моя новая сотрудница.

— Я очень рада видеть вас у себя, мадам. Барон часто рассказывает мне об услугах, которые вы ему оказываете. От себя лично и от имени моей родины благодарю вас от всей души, — так приветствовала баронесса Крон свою гостью. [32]

Но у баронессы появились подозрения. Когда пришло время идти в столовую, она по секрету шепнула мужу:

— Эта швейцарка очень мало говорит моему уму и сердцу. Уверены ли вы в ней? А что, если она за нами шпионит? По-моему, она понимает по-немецки.

— Что вы! Могу вам поручиться, что она не понимает ни слова.

— Хорошо! Мы сейчас это проверим.

Когда садились за стол, мадам фон Крон сказала Марте по-французски:

— Как жаль, мадам, что вы не владеете прекрасным языком Гёте! — Затем, обращаясь к метрдотелю, она тут же добавила, на этот раз по-немецки.

— Будьте внимательны и не ошибитесь. Вон ту тарелку, на маленьком столике, вы подадите француженке. Только не смешайте её супа с нашим, а то произойдет несчастье.

Услышав эти угрожающие слова, Марта подумала:

— Чем я рискую? Пруссачка вряд ли намерена отравить меня. Самое большее, что могли сделать, это примешать к супу какое-нибудь наркотическое средство. Что ж! Усну немного раньше. Таково ремесло!

Она с самым невозмутимым видом съела свой суп.

Когда встали из-за стола, барон с довольным видом обратился к своей жене:

— Я говорил вам, моя дорогая, а теперь вы сами в этом убедились: она ни звука не понимает по-немецки!

На следующее утро Марта Рише выехала в Париж.

Перед отъездом фон Крон давал ей последние наставления:

— Спокойно пользуйся французской почтой. Ни одна цензура в мире не в состоянии читать наших писем, написанных симпатическими чернилами новейшего изобретения.

Видишь, это свидетельствует о том, что мы лучшие химики в мире. Обыкновенный порошок колларгола, который в случае чего можно выпить без всякого вреда для здоровья.

А купить ты его сможешь в любой аптеке. Поезжай спокойно.

В Париже, убедившись, что за ней никто не следит, Марта Рише отправилась в одно из отделений Второго бюро.

К отчёту Марты о достигнутых ею необычайных успехах господа из Второго бюро отнеслись очень скептически: [33]

— Вы — любовница фон Крона? Но это абсолютно невозможно. Вероятно, кто-нибудь из его сотрудников выдал себя за него. Наконец, у нас тут имеются фотографии. Мы вам покажем их.

И Марте показали кипу фотографии офицеров в прусских мундирах, среди которых был и барон в парадном мундире командира корвета (капитана третьего ранга) императорского флота.

— Вот этот, — сказала Марта, вынимая из кипы карточек фотографию барона Ганса фон Крона.

Поездка в Гавр обошлась без особых инцидентов, и вскоре Марта, нагруженная большим количеством информационного материала, сфабрикованного во Втором бюро, выехала обратно в Испанию.

Ганс фон Крон остался весьма доволен результатами этой первой поездки:

— Ты, как я вижу, первоклассный агент, моя дорогая!

Я немедленно дам телеграмму в главную ставку относительно твоего сообщения о предстоящей воздушной бомбардировке Эссенского района.

Несколько месяцев спустя фон Крон, явившись к Марте, вручил ей билет на пароход «Королева Виктория», шедший в Аргентину.

— Ты должна сейчас же выехать в Буэнос-Айрес. Я даю тебе в высшей степени конфиденциальное поручение. Ты должна передать по адресу, который я тебе вручу, эти два термоса и коробку почтовой бумаги. Вот эти белые листы кажутся нетронутыми, но на самом деле они покрыты знаками: это инструкции нашим южно-американским агентам. В случае если бы «Королева Виктория» подверглась обыску со стороны неприятеля, тебе бояться нечего. Что касается термосов, которые ты везешь с собой, — говори, что это лекарство, приготовленное для тебя по рецепту врача. Содержимого их вполне достаточно, чтобы уничтожить склады зерна, закупленного союзниками в Аргентине.

Марта Рише немедленно сообщила в Париж о своем отъезде в Аргентину, и Второе бюро назначило ей в качестве провожатого лейтенанта Мари.

Содержимое термосов обезопасили, а коробку с почтовой бумагой осторожно погрузили в морскую воду, чтобы уничтожить тайнопись.

Когда по возвращении из Аргентины «Королева Виктория» причалила к испанскому берегу в Кадиксе, барон фон Крон был одним из первых, которые явились на пристань для встречи парохода. [34]

— Поездка была для меня очень приятной, — сообщила Марта, — благодаря присутствию господина Мари, которого я вам рекомендую. Господин Мари, французский офицер, был отравлен газами, а теперь уволен за непригодностью. Он много выстрадал и возненавидел эту проклятую войну, Господин Мари прекрасно сознаёт, что Франция зря дерётся для защиты английского господства на море. Он желает мира, какой бы то ни было ценой. Я объяснила ему, чего мы ждём от него, и мне кажется, что он может быть нам очень полезен.

Барон пришел в восторг и тут же вручил чек на 3 тысячи пезет... агенту Второго бюро.

В эти дни в Кадиксе находилась интернированная немецкая подводная лодка. Барон рассказал об этом Марте, которая решила воспользоваться случаем.

— Возьмите меня с собой, барон! Мне так хочется хоть раз посмотреть подводную лодку.

— Но это совершенно невозможно. Там самая строгая дисциплина. Присутствие иностранки на борту нашего военного судна, хотя бы и интернированного, совершенно невозможно. Если об этом узнают в Берлине, то при всём моём высоком положении меня разжалуют.

— Дорогой барон! Я вас умоляю...

Марта была так настойчива, что через несколько дней, вопреки всем правилам, очутилась на борту подводной лодки. Она заметила, что на борт доставляли слишком много съестных припасов для интернированной подводной лодки. На борту шла лихорадочная работа. Из нескольких отрывочных фраз командира, донёсшихся до неё, Марта поняла всё.

Подводная лодка собиралась выйти в море украдкой, пользуясь недостаточно внимательным наблюдением со стороны испанской береговой охраны. Ускользнув из-под наблюдения, лодка должна была взять курс в открытое море, чтобы там выполнить специальное задание.

В тот же вечер Марта послала сообщение Второму бюро, настаивая на том, чтобы союзные суда, несшие охрану в Средиземном море, загнали в ловушку немецкую подводную лодку.

Получив это сообщение, Второе бюро было обязано немедленно поставить о нём в известность французское и британское адмиралтейства. Но канцелярская переписка во Втором бюро происходила с такой «быстротой», что 8 дней [35] спустя, когда подводная лодка отошла от берегов Андалузии, в распоряжении высшего командования не оказалось ни одного союзного военного корабля, который мог бы погнаться за ней! О ближайшей морской базе в Гибралтаре никто почему-то не подумал...

Жизнь Марты потекла по-прежнему, от одной лжи к другой.

Невзирая на наши усиленные дозоры на границе, немецкая разведка под руководством барона фон Крона умудрялась беспрерывно тайным образом переправлять во Францию взрывчатые вещества, оружие, почту. Никак не удавалось найти пути, которыми ловкие контрабандисты переправляли всё это через французскую границу.

Париж потребовал, чтобы Марта нашла ключ к этой тайне.

Марта разыграла тогда комедию. Она сделала вид, что её преследуют агенты союзников, что за ней гонятся по пятам, что ей угрожает опасность, что ей нельзя думать о возвращении во Францию. Вслед за этим Рише симулировала беременность и, наотрез отказавшись прибегнуть к помощи предложенного ей бароном врача, стала настаивать на поездке к матери.

— Но если я поеду поездом, — - говорила Марта, — меня, несомненно, арестуют: я уверена, что полиция ходит за мной по пятам.

Горе её было безутешно!..

Упрямство Марты вынудило фон Крона отправить её во Францию через тайный перевал.

На следующее утро он поручил Марту погонщикам мулов, которые взялись доставить её во Францию.

— Смотрите хорошенько за барышней, чтобы с ней ничего не случилось, — наставлял Крон контрабандистов.

Маленькая экспедиция тронулась в путь. Избегая проторенных дорог, контрабандисты взбирались на верхушки гор, опускались в глубокие ущелья. Мулы часто проваливались в снег по самое брюхо. Так они шли почти целые сутки. И лишь на рассвете погонщики остановились, сняли чемодан Марты, затем, указав чуть заметную вдали горную тропинку, сказали ей.

— Вот вы и приехали. Идите прямо, а там свернёте влево. Да хранит вас бог.

Марта прошла пешком несколько сот метров и, наконец, добралась до постоялого двора на французской территории. [36]

Таким образом, французы узнали об одном из тайных горных проходов, которыми пользовались немцы. Несколько дней спустя французские жандармы, засев в скалах, подстерегли контрабандистов, вёзших очень важную почту{7}.

Жертва тайной дипломатии

Посылая армии на взаимное истребление, правительства враждовавших стран всё время поддерживали связь между собой через тайных эмиссаров.

Это было весной 1917 года. Германия готовилась одним гигантским усилием прорвать наш западный, фронт. Во французской армии начиналось брожение: приближалось четвёртое кровавое лето.

Председатель французского совета министров Пенлеве испытывал большой соблазн возобновить начатые в свое время, а затем брошенные переговоры с Австро-Венгрией, которая приобрела тогда роль решающего фактора: её выход из войны мог нанести Германии сильнейший удар.

Ведение тайных переговоров Пенлеве поручил графу Арману, сыну бывшего французского посла при Ватикане и влиятельному члену административного совета могущественного концерна «Шнейдер — Крезо».

После довольно долгого пребывания на фронте, где он был награждён орденом, майор Арман был прикомандирован ко Второму бюро военного министерства. Будучи одним из самых крупных капиталистов Фракции и обладая состоянием в 100 миллионов франков, он имел одно заветное желание: стать посланником подобно своему отцу. Арман находился в самых тесных дружеских отношениях с одним из наиболее влиятельных советников австрийского правительства, графом Николаем Ревертера. Условились, что Арман, чтобы позондировать почву, пригласит графа Ревертера погостить в своей усадьбе в Фрейбурге, в Швейцарии.

И вот, 7 августа 1917 года в графской вилле, на берегу очаровательного озера, начались переговоры о мире. Каждый твёрдо отстаивал свои позиции. [37]

Несколько дней спустя Арман выехал в Париж, по-видимому, для того, чтобы дать отчёт о своих первых шагах, а также, чтобы получить дальнейшие инструкции. Но там он неожиданно встретил очень холодный и обидный приём.

Его упрекали в необдуманном поведении: он оставил в руках Ревертера собственноручную записку, в которой перечислял предъявлявшиеся Францией условия мира.

Несмотря на это, господин Пенлеве предписал своему эмиссару вернуться во Фрейбург и продолжать переговоры, которые одобрил также и британский премьер Ллойд Джордж.

Во время своего краткого пребывания в Париже Арман получил аудиенцию у генерала Фоша.

— Бесполезно притворяться: сопротивление наших итальянских друзей по ту сторону Альп угрожающе падает, — сообщил генерал.

Французская армия таяла изо дня в день. Попытка заставить Австрию отказаться от дальнейшего участия в войне при помощи тайных дипломатических переговоров была очень ненадёжной.

22 августа Арман вернулся во Фрейбург и возобновил переговоры. Но секретные совещания затянулись, так как Ревертера в это время был отозван в Вену, а австрийцы продолжали упорствовать в вопросе об итальянских требованиях.

Среди самих союзников увеличились расхождения во взглядах на мир.

После нескольких недель бесплодных усилий Арман был вынужден вернуться во Францию. Вопрос о мире по-прежнему оставался открытым.

В Париже только что пало правительство. У руля появился новый человек, Клемансо — упрямый человек с несокрушимой энергией.

Прежде всего, Клемансо потребовал точной и подробной информации о ходе секретных переговоров графа Армана.

Клемансо призвал Армана и приказал ему вернуться в Швейцарию и атаковать своего друга Ревертера. В случае успеха Арману было твёрдо обещано место посла в любом государстве по его собственному выбору.

2 февраля 1918 года паломник сепаратного мира выехал во Фрейбург.

Клемансо повсюду утверждал, что он намерен вести войну до победного конца, но что он был бы рад успеху мирных переговоров, которые поручено вести Арману. [38]

Переговоры затянулись. Все же была надежда, что главные затруднения будут преодолены до пасхи.

Но тут произошло совершенно неожиданное событие, сорвавшее переговоры. Внезапно, очевидно опасаясь репрессий со стороны Берлина, австрийский премьер граф Чернин решил «сжечь все мосты». В своём заявлении, оглашённом на заседании венского муниципального совета, Чернин объявил, что в то время как глава французского правительства заявляет во всеуслышание о своём намерении воевать до победного конца, он, Чернин, ведёт секретные переговоры с официальным парламентером, майором Арманом, получившим поручение подготовить сепаратный мир.

Приведу отрывок из речи Чернина:

«Незадолго до начала наступления на западном фронте г. Клемансо поручил запросить меня, согласен ли я принципиально и на каких именно условиях приступить к мирным переговорам...

По моему приказу советник нашего посольства Николай Ревертера имел в Швейцарии несколько свиданий с майором Арманом, атташе французского военного министерства, доверенным лицом г. Клемансо. Во время своего свидания в Фрейбурге, в Швейцарии, состоявшегося 2 февраля текущего года, г. Ревертера и г. Арман обсуждали вопрос о том, возможно ли и на каких условиях ведение переговоров между министрами иностранных дел Австро-Венгрии и Франции или их уполномоченными с целью заключения общего мира.

Граф Ревертера, согласно моим инструкциям и моему приказу, заявил майору Арману, что министр иностранных дел Австро-Венгрии готов вступить в переговоры с Францией, и что он надеется на успешный исход этих переговоров при условии, если Франция откажется от своих притязаний на Эльзас-Лотарингию.

От имени г. Клемансо граф Ревертера получил ответ, что он, г. Клемансо, считает невозможным отказаться от аннексии Эльзас-Лотарингии, составляющей неотъемлемую часть Франции, и поэтому не находит целесообразной дальнейшую встречу делегатов Франции и Австро-Венгрии для ведения переговоров по этому вопросу».

В апреле 1918 года первые телеграммы с отчётом о сенсационном заявлении графа Чернина прибыли в Париж в отдел цензуры и немедленно были переданы Клемансо.

Французский премьер пришёл в ярость и возмущенно заявил:

— Граф Чернин лжёт! [39]

Это короткое, но категорическое восклицание на следующий же день появилось во всех французских газетах.

Что можно было подумать, кому поверить? Руководители двух правительств выступали с противоречивыми, одно другое исключавшими заявлениями.

Чернин поступил, конечно, опрометчиво. Но его заявление — теперь об этом можно говорить открыто — во всех отношениях соответствовало фактам. Клемансо действительно послал Армана для переговоров с Ревертера. Чернин, следовательно, не лгал. Австрийский премьер ошибался лишь когда думал, что сможет сгладить пропасть, лежащую между официальной и тайной дипломатией.

Пытаясь уличить Чернина во лжи, Клемансо рассчитывал на французскую цензуру и на её заботы о том, чтобы правда осталась нераскрытой. Но он совершенно упустил из виду, что граф Арман одним своим существованием мог служить живым опровержением его заявлений.

После возвращения из Фрейбурга Арман почувствовал, что высшие сферы Второго бюро для него закрыты. Вскоре он получил назначение в Орлеан, в штаб расположенного там армейского корпуса.

Однажды утром, вернувшись с прогулки верхом, Арман был ошеломлен представившейся ему картиной: его квартира была наводнена агентами Второго бюро, которые с лихорадочной торопливостью рылись в его вещах, тщательно обыскивали мебель.

Когда Арман возмущенно запротестовал, ему ответили довольно резко, стали угрожать. Затем его насильно заставили раздеться, чтобы подвергнуть обыску. Искали документы, свидетельствующие об его измене.

Арман был возмущён до глубины души нелепостью этого обвинения. Правда, он отлично знал, что со времени своих свиданий с австрийцами он стал предметом крайне неблагоприятных отзывов французской разведки в Швейцарии. Никто не был посвящён в суть конфиденциального поручения, данного Арману, и менее всего французские шпионы в Швейцарии. Они, конечно, не могли не удивляться тому, что высокопоставленный офицер, прикомандированный ко Второму бюро, смел во время войны сноситься с неприятелем.

Через несколько часов после нашествия полиции Арман выхлопотал у своего начальника немедленный отпуск для поездки в Париж. Там он собирался смыть с себя позорное обвинение и потребовать удовлетворения от военного [40] министерства. Уже на следующее утро Арман просил доложить о себе начальнику Второго бюро...

Смерть графа Армана — неожиданная и таинственная — унесла с собой разгадку этой трагедии.

В траурном объявлении его семья извещала о его скоропостижной смерти вследствие тяжелой формы гриппа...

Дело Армана пережило и войну, и Версальский мир.

Французское правосудие отличается темпами, медлительность которых может привести в отчаяние. Лишь в 1922 году, 3 марта, XI палатой парижского суда был вынесен приговор по делу Армана. Г-н Газье, государственный прокурор, страстно поддерживал обвинение. Суд с неумолимой строгостью постановил: граф Арман ввиду его смерти не может, отвечать за свои проступки в отношении родины, но его наследники должны внести в государственную казну 6 миллионов франков в качестве возмещения причиненных Арманом французскому правительству убытков.

Семья Армана, само собою разумеется, апеллировала против этого необычайно строгого приговора и фантастического обвинения. Апелляционная палата изменила приговор суда.

Но если судебные приговоры могут быть пересмотрены, то покойникам, невинным жертвам произвола, мы уже не можем дать удовлетворения.

Будни Второго бюро

Скандал с подложными документами аэропочты, происшедший в 1933 Году, ещё раз обратил внимание общественности на Второе бюро и заставил его начальника, полковника Лорана, дать гласные показания перед судом присяжных. На суде фигурировали подложные контракты, подозрительные переговоры, дутые комиссионные и т. п.

Разбираясь в такой грязи, суд был немало удивлён, когда выяснилось, что в этом скандальном деле замешаны два секретных агента военного министерства. Один из них, граф Люберзак, приходился близким родственником видному сенатору. Другой, Люко, более известный суду под именем Люсьена Коллена, обладал замечательным талантом изготовлять фальшивки, что делало его очень ценным человеком для шпионажа. Оба эти информатора были завербованы господином Фо-Па-Бидэ, очень крупным чиновником полиции, посвящавшим значительную долю своего времени выполнению самых разнообразных поручений Второго бюро. [41]

Благодаря судебному процессу была приоткрыта завеса над секретной деятельностью разведывательных органов.

Перечислим официальные центры французской разведки:

1) второе бюро военного министерства;

2) второе бюро морского министерства;

3) второе бюро министерства авиации;

4) особый департамент министерства иностранных дел;

5) особый департамент при Сюртэ женераль. (Управление общественной безопасности);

6) особый департамент министерства колоний.

Начнём по порядку. Прежде всего, я хочу рассказать о секретном учреждении, приютившемся в особняке военного министерства на углу бульвара Сен-Жермен и Университетской улицы. У дверей этого особняка всегда стоит часовой.

Как только посетитель входит в двери, он должен назвать своё имя и цель посещения. После того как он заполнит анкету, дежурный офицер справляется, может ли данное лицо получить пропуск. В случае утвердительного ответа посетитель получает провожатого, который не покидает его, пока не закроет за ним все двери. Это правило соблюдается очень строго. Из «его не делают никаких исключений. Проникнуть в «святая святых» могут лишь немногие. Можно считать особой милостью разрешение проходить по этим комнатам, установленным огромными железными шкафами. Дверцы этих шкафов поддаются лишь соединенному действию двух ключей, из которых один находится у офицера — хранителя данного шкафа, другой — у начальника отделения.

Когда во Второе бюро приходят новые агенты с предложением своих услуг, им приходится ждать внизу, в маленькой комнате, уставленной зеркалами. Это позволяет спокойно, не торопясь, осмотреть нового человека со всех сторон. Благодаря находящемуся тут же микрофону ни одно слово, произнесенное предлагающим свои услуги агентом, не пропадает даром. Обычно офицер выслушивает предложение и затем отпускает посетителя с напутствием: «Мы вам напишем». Если собранные сведения приводят к удовлетворительному результату, разведка решает использовать нового кандидата; ему назначают свидание в каком-нибудь общественном месте (в кафе, на выставке, в читальном зале какой-нибудь гостиницы и т. п.).

В административном отношении главный орган французского шпионажа, разделяемый на собственно Второе бюро [42] и на разведывательную службу, возглавляется начальником в чине полковника.

Во Втором бюро регистрируется всё, что печатается где-либо в мире по военным вопросам. Тут разбираются и методически классифицируются все журналы, обозрения, брошюры, карты, планы и т. д., включая и каталоги фабрик, изготовляющих всякого рода оружие. Тут же собирается, сличается с другими источниками, классифицируется вся получаемая из-за границы информация по мобилизационным вопросам.

Особый персонал, состоящий из специалистов, изучает военные силы союзных и неприятельских стран, тактику, принятую их главными штабами, их важнейшие стратегические пункты, железные дороги, шоссе, мосты и пр. Эта группа сотрудников повседневно следит за жизнью иностранных армий, оценивает материальные и моральные качества войск, качество оборонительных сооружений, вопросы военного снабжения, типы вооружения, снаряды, взрывчатые вещества, газы и т. п.

Для столь разнообразной работы Второе бюро нуждается в различных категориях сотрудников. Этих категорий четыре:

1. Официальные агенты — военные атташе, присылающие еженедельно, а иногда и ежедневно, отчёты о положении армии в той стране, в которой они аккредитованы, а также секретную информацию. Военный атташе призван играть двойную роль: официальную и секретную. Само собой разумеется, что между той и другой ролью нет большого различия.

2. Добровольные агенты — должностные лица различных миссий, преподаватели, журналисты и т. д.

3. Штатные агенты, получающие либо ежемесячную ставку, либо премии пропорционально представленной ими информации.

4. Случайные агенты, которые работают «сдельно». Это большей частью люди, у которых имеются счёты с полицией; лица, попавшие в лапы кредиторов, проститутки — в общем, человеческие отбросы...

Агентам недостаточно раздобыть интересную информацию — её еще нужно довести до сведения разведки, и тут возникает вопрос о технической связи и о надежности её методов и приёмов.

Чтобы сообщаться со своими агентами, Второе бюро, как и все другие органы разведки, пользуется специальными [43] симпатическими чернилами. Чернила называют секретными, или симпатическими, если написанное ими можно читать лишь после того, как оно подверглось специальной химической или термической обработке. После такой обработки содержание письма выступает на бумаге.

Разведывательные органы, в которых лабораториям отводится всё более и более почётное место, непрерывно работают над изобретением новых рецептов чернил для тайнописи. Одно из последних творений лабораторий по шпионажу — это исключительно сложный рецепт чернил, обладающих редким свойством так глубоко впитываться в бумагу, что они становятся как бы частью ее. Если бумагу, исписанную этими чернилами, подвергнуть действию какого-либо химического реактива, не предназначенного специально для этих чернил, то бумага, славно желая защитить вверенную ей тайну от нескромных глаз, разрыхляется и сама собой рассыпается в порошок.

Бели же возникает необходимость передавать приказы или сообщения по телеграфу, то приходится пользоваться условным языком — шифром.

Шифры

Во Втором бюро имеются шифровальные кабинеты. В распоряжении бюро имеются следующие шифры:

1) «специальный шифр» для переписки между министром и членами высшего военного совета, корпусными командирами, военными атташе и начальниками укрепленных районов;

2) «большой шифр» для переписки с дивизионными и бригадными командирами;

3) «малый шифр» для текущего обмена писем с полками.

Что же такое шифр? — Верный и секретный способ, которым послы, военные и морские атташе, руководители шпионских организаций и т. п. свободно и безопасно сносятся со своим правительством.

Шифр, как известно, является результатом определенных комбинаций, которые основываются на условных словарях. Составляются особые таблицы, изобретаются своеобразные транскрипции и соотношения знаков. В результате сложного процесса зашифровки вместо оригинального текста получается ряд цифр или букв, совершенно непонятных для непосвященного.

Справедливо будет отметить, что в шифровальной науке, а это действительно наука, французы добились совершенства. [44] После японцев, виртуозов в этой области, французы считаются лучшими в мире шифровальщиками.

Составление шифра — задача трудная и весьма недешевая. Шифр стоит сотни тысяч, а иногда и миллионы франков. Для того чтобы выработать шифр, необходимо изготовить настоящий словарь, в котором обычные слова и фразы будут обозначены в форме непонятных непосвящённому цифр и букв. Так, например, фраза «Напал на хороший след» может передаваться цифрами: 204, 725, либо буквами LMVGE, либо иным сочетанием четырёх, пяти или шести цифр или букв...

Составление шифровального словаря требует тщательной работы специалистов. Печатание его также встречает затруднения. Чтобы избежать огласки сведений о шифре, его никогда не дают печатать в обычном порядке даже в государственную типографию, вроде Национальной типографии Франции. Это дело поручается агентам разведки, отобранным из среды старых офицеров или полицейских чиновников, в преданности которых можно не сомневаться. Им поручают типографский набор и вёрстку словаря.

Такие случайные работники нуждаются в предварительной подготовке в типографском деле, в котором они совершенно не сведущи. Это первое затруднение. Чтобы избежать вручения большого количества материала в одни и те же руки, приходится привлекать возможно больше таких людей. Осторожность требует, чтобы одному человеку одновременно поручалось набирать не более двух-трёх разрозненных листков. Для составления набора нормального ключа к шифру размером в тысячу страниц необходимо привлечь не менее 20 человек.

Таков первый этап работы. Когда он заканчивается, другая группа сотрудников читает корректуру и верстает материал. После этого третья группа надёжных людей приступает к печатанию словаря.

Исключительных предосторожностей требует брошюровка. В переплёт вкладываются тяжелые листы свинца, чтобы сделать такую книгу неудобной для переноски. В случае же морской аварии книга с таким переплётом камнем пойдёт ко дну и не попадёт в чужие руки. Обязанность всякого командира военного корабля, потерявшего надежду спасти свой корабль, — открыть сейф, вытащить оттуда все шифры и бросить их в море.

Шифр издаётся в количестве от трёх-четырёх специальных экземпляров до нескольких сотен — в зависимости от [45] степени его секретности. Ясно, что чем меньше экземпляров будет напечатано, тем в большей сохранности окажется шифр.

Но шифр можно иногда раскрыть по сходству некоторых элементов, по повторению определённых групп цифр или букв, означающих какое-нибудь особенно часто употребляемое слово. Поэтому шифром никогда не пользуются в «обнажённом» виде. Его всегда «одевают»; для этой цели служат шифровальные сетки, предназначенные для охраны текста от тщательного изучения. Весьма часто при этом пользуются шифровальными сетками, посредством которых буквы или цифры накладываются одна на другую или на которые наносятся деформированные определенным образом знаки. Производство всех этих операций соперничает по своей запутанности с игрой кроссворд.

Шифр может просуществовать несколько лет. Но жизнь шифровальной сетки гораздо более кратковременна и редко длится даже несколько недель. Шифровальное дело требует постоянного изобретения новых сочетаний и комбинаций.

Выдающиеся математики считают честью дать своей стране новые математические шифры, для того чтобы гарантировать полную неприкосновенность тайн дипломатической переписки.

Когда принимается для употребления новый шифр, необходимо, прежде всего, переслать его заинтересованным лицам. Это тоже весьма нелёгкая задача. Поскольку дипломатическая почта периодически подвергается всяким «несчастным случаям» (кражи, перемена наклеек на чемоданах, инсценированные бандитские нападения на поезда, даже инсценировка крушений), шпионские органы предпочитают пересылать свои секретные словари более безопасными способами.

В случае потери шифровальной сетки или ключа к шифру остающиеся экземпляры сразу исключаются из употребления.

Все правительства получают через свои министерства почт и телеграфов написанные условным языком телеграммы иностранных посольств, консульств и дипломатических миссий. Если правительственным экспертам — криптографам — не удаётся их расшифровать, телеграммы бережно сохраняются, пока в руки криптографов не попадет ключ к шифру.

Интересная деталь: во время последней войны воюющим державам пришлось за один год выбросить из употребления [46] более пятидесяти шифров — столь ожесточённым был темп работы разведок.

Идя в ногу с современной наукой, Второе бюро организовало ещё один отдел, состоящий из криптографических аппаратов. Эти аппараты, напоминающие своим видом маленький рояль, обладают буквенной и числовой клавиатурой.

Клавиатура управляется посредством особого приспособления, столь сложного, что различные комбинации банковских несгораемых шкафов кажутся в сравнении с ним детской игрушкой. Достаточно выстукать на клавиатуре ясный текст, чтобы он тотчас же автоматически был воспроизведен на условном языке. Такую же операцию можно проделать и в обратном порядке, так как машина может производить расшифровку.

Криптографические аппараты представляют следующие преимущества:

1) огромную экономию в персонале;

2) почти полное упразднение ошибок при передачах;

3) возможность использовать для этой работы таких сотрудников, которые имеют лишь самое поверхностное знакомство с шифром;

4) крайнюю быстроту в передаче и расшифровке криптограмм.

Но все эти преимущества в очень значительной степени обесцениваются следующими специфическими недостатками аппаратов:

1) громоздкие и дорогостоящие машины неудобны для передвижения;

2) они требуют чрезвычайно осторожного обращения, часто останавливаются и надолго выходят из употребления;

3) достаточно малейшей ошибки в регулировке аппарата, чтобы всё сообщение стало непонятным, и тогда бывает совершенно невозможно восстановить его, так как все знаки оказываются передвинутыми или изменёнными согласно взятому аппаратом новому ритму;

4) имеющиеся в настоящее время в продаже шифровальные машины — все иностранного происхождения, преимущественно скандинавского, немецкого или американского.

Французские фабрики ещё не приступили к освоению производства криптографических аппаратов. Если бы Второе бюро ввело у себя повсюду систему автоматической шифровки, которая уже функционирует между Парижем и двумя важнейшими армейскими корпусами и которую некоторые наши деятели желали бы ввести во всех сухопутных [47] и морских частях, то мы рисковали бы в случае войны создать в нашей системе связи такие пертурбации, последствия которых даже трудно учесть. Вся французская служба связи в один прекрасный день могла бы очутиться в положении абсолютной зависимости от инженеров и монтеров какой-нибудь стокгольмской фирмы.

Кроме того, как бы совершенна ни была техника этих машин, они все же не могут конкурировать с гибкостью человеческого ума. Разгадчикам шифров гораздо легче угадать секрет шарниров и шатунов, нежели секрет бесчисленных извилин человеческого мозга.

С тех пор как благодаря радиотелеграфу всякое государство имеет возможность перехватывать сообщения всех других, первейшей задачей для каждого правительства становится охрана государственной тайны. В этих условиях карандаш в привычных ловких руках стоит несравненно выше самой усовершенствованной машины.

Расшифровка сообщений, к которым не имеешь ключа, — исключительно трудная работа, требующая глубокого знания иностранных языков, долголетнего опыта, очень большой выдержки, терпения, наблюдательности, остроумия и изобретательности, чутья и интуиции. Если расшифровка — наука, то она в такой же степени представляет собой искусство.

Выяснив, на каком языке написано сообщение, надо приступить к определению шифра, которым при этом пользовались. Затем, когда тщательно отмечены повторяющиеся знаки, составляют таблицу повторяемости знаков. На каждом языке, как доказано, существует своеобразный закон повторяемости одних и тех же букв и особый коэффициент относительной повторяемости одних букв в сравнении с другими. Но с помощью «сеток» и условных словарей составитель шифровки может нарочно, чтобы сбить с толку неприятельскую разведку, переставить в своём сообщении буквы. Тогда при расшифровке приходится, чтобы найти первоначальный текст, проделать в обратном порядке все эти операции.

Из практики морской разведки

Второе бюро морского министерства помещается на улице Руайяль в здании министерства. Оно организовано по образцу Второго бюро военного министерства. Его задача — собирание всевозможных сведений об иностранных флотах [48] (число, тоннаж и вооружение действующих и строящихся кораблей, личный состав, базы, береговые укрепления, арсеналы, морские сооружения и т. п.).

Второе морское бюро подразделяется на секции по объектам изучения. Недостаточность штатов Второго морского бюро — один капитан и десяток офицеров — очень ограничивает его работоспособность.

Не обладая в большинстве случаев специальными знаниями, каждый новый начальник Второго бюро приобретает элементарные навыки своей новой профессии весьма медленно. Но обычно после пары лет усиленной работы он получает приказ сдать бумаги, шифры и ключи какому-нибудь новичку, а сам получает звание вице-адмирала и связанное с этим назначение командиром корабля.

В таких условиях наше Второе морское бюро не может конкурировать со знаменитым морским Интеллидженс департамент в Англии.

История французской морской разведки знает немало неудач.

В 1893 году лейтенанты флота Дежуи и Дельге вместе с мичманом Малава снарядили на собственные средства яхту, чтобы посетить побережье Германии и заснять планы Гельголанда, Куксхафена и Бремерхафена. Но маленькая экспедиция была недостаточно конспиративно организована.

Немецкие агенты в Париже немедленно осведомили о ней своё морское министерство, и три французских офицера были задержаны в Боркуме. Уличённые в шпионаже, они были приговорены к пяти годам крепости каждый...

В задачи Второго морского бюро входит охрана от нескромных глаз наших арсеналов, верфей, на которых строятся морские суда, баз для подводных лодок и гидроавиации и т. п.

В том же 1893 году немецкий шпион Людвиг Виндель, зарегистрированный под номером Н 17, устроился камердинером у генерала Огюста Мерсье, тогдашнего военного министра. В течение двух лет немецкая разведка знала о малейшем движении французского военного министра. Людвиг Виндель каждую ночь беспрепятственно хозяйничал в кабинете министра. Для передачи информационного материала Людвиг Виндель пользовался услугами агента, обладавшего неприкосновенным хранилищем: он имел искусственный стеклянный глаз, под которым прятал листочек тончайшей бумаги, покрытой каббалистическими знаками. [49]

Когда немецкое адмиралтейство заподозрило Францию в том, что она достала аппарат Мюллера для автоматического управления минами, Людвигу Вииделю было поручено выяснить правильность этих подозрений.

Людвиг Виндель прибыл в Тулон и сделал несколько попыток проникнуть в арсенал, но бесполезно. Стража бодрствовала.

Тогда Н 17 взял на лодочной пристани гребную лодку и направился на ней в запрещённую зону порта. Он был уже приблизительно в ста метрах от арсенала, когда его заметил часовой, подавший гребцу знак немедленно повернуть обратно. Людвиг Виндель невозмутимо продолжал грести.

Когда же часовой взял его на мушку, шпион нарочно накренил лодку и упал в воду. Мнимый утопающий, громко взывая о помощи, добрался вплавь до арсенальной набережной. Доплыв, он сделал вид, что не в силах вылезть на берег.

Часовой растерялся. Человеколюбие взяло в нём верх над долгом, и он вытащил «тонувшего» на берег.

Очутившись на твёрдой почве, Виндель продолжал играть свою роль: он симулировал обморок. Волей-неволей часовому пришлось отправить ловкача на носилках в лазарет.

Но пока часовой бегал звать на помощь, шпион имел достаточно времени, чтобы присмотреться к лежавшим тут же минам. К своему удовлетворению он убедился, что на них не было приспособления Мюллера. Таким образом, Людвиг Виндель перехитрил французскую морскую разведку...

Несколько лет спустя, в 1896 году полковник Боруп, американский военный атташе в Париже, был задержан на месте преступления в момент, когда он пытался подкупить тайного агента французской морской разведки, некоего Грейнера. Американский офицер предлагал Грейнеру раздобыть французский морской код.

Аналогичная история произошла в 1901 году с Дугласом А. Хомблом, британским морским атташе в Париже. В продолжение нескольких недель за ним следили, когда он, одетый в штатское, отправлялся по вечерам в одно подозрительное кафе в районе Бастилии. Что влекло сюда английского офицера? Неужели только разврат? Так он утверждал, но на самом деле он ходил туда, чтобы встречаться со своими агентами-осведомителями. Когда один из [50] них был арестован, при нём нашли планы строившейся подводной лодки.

Опрошенный по этому делу Дуглас А. Хомбл не пытался даже отрицать факта, а чрезвычайно надменно процедил:

— Французы, научитесь лучше сохранять свои секреты.

Сюртэ женераль

Необходимость проникать в тайны других государств становится с каждым днём всё более настоятельной. Отсюда же вполне естественно вытекает другая необходимость — обеспечивать всеми мерами охрану своих государственных тайн. Этим занимается контрразведка.

Во Франции эту службу несёт специальный отдел Сюртэ женераль (Управление общественной безопасности). Оно одно официально несёт обязанность преследовать неприятельских шпионов на нашей земле и пресекать всякую попытку разглашения наших планов национальной обороны.

Французская контрразведка, состоящая из комиссаров и инспекторов полиции, помещается в одном из зданий министерства внутренних дел, по улице Соссе, 11. Лучше было бы сказать не «помещается», а «ютится». Отвратительное помещение, тощие кредиты, скудный персонал, постоянный недостаток внешней информации — всё это чрезвычайно затрудняет правильное функционирование этого важного органа.

Главными его сотрудниками являются специальные пограничные комиссары, проверяющие личность каждого путешественника при его проходе через таможню. Но проверка паспортов — дело ненадёжное, так как шпионы располагают весьма совершенными подложными документами, которые невозможно отличить от настоящих.

Чтобы быстрее раскрывать во Франции неприятельских агентов, Сюртэ женераль должно было бы получать сведения об их выезде, следовательно, содержать за границей организацию, подобную сети Второго бюро военного министерства. Но поскольку прерогативы Сюртэ не простираются за пределы страны, неудивительно, что шпионы легко и безнаказанно работают на нашей территории.

Вследствие конкуренции между различными органами разведки Сюртэ женераль лишено необходимых сведений.

Это было причиной многих наших поражений.

Сюртэ женераль подчинена «Официальная служба», нечто вроде «черного кабинета», где вскрываются и фотографируются [51] подозрительные письма перед отсылкой адресатам. Вот два факта, относящиеся к прошлому и иллюстрирующие работу этой службы.

4 января 1888 года один неизвестный опустил в почтовый ящик на улице Монж пакет, адресованный господину Кауфману, коммерции советнику в Берлине. Послание было прочтено, сфотографировано и снова тщательно запечатано «Официальной службой». Это была важная добыча: подозрительный конверт содержал план одного из фортов французской крепости Лонгви. Отправитель предлагал своему берлинскому корреспонденту полный план крепости за сумму в 2 тысячи франков, которые просил выслать до востребования в 195-е почтовое отделение на бульваре Сен-Жермен. Сюртэ женераль установило строгий надзор за окошечком почты, и получатель 2 тысяч франков был арестован.

Это оказался военнослужащий, сержант Андре Блондо, решивший таким способом добыть средства для выплаты карточного долга. В одном ресторане рядом с вокзалам Сен-Лазар он незадолго перед тем познакомился с очень приличным на вид человеком, который представился ему как друг некоего Кауфмана, носящего пышный титул коммерции советника. В ходе разговора были небрежно брошены следующие слова.

— Молодой человек, если вам понадобится когда-нибудь денежная помощь, вам стоит только обратиться к моему другу Кауфману, доброму маньяку. Для своей работы по баллистике он нуждается в сведениях об укреплениях во всех странах. Этот Кауфман может явиться для вас настоящим провидением. Не протестуйте. Вы молоды, я сам молод, а женщины и игра стоят дорого...

14 января того же 1888 года «Официальная служба» перехватила письмо, опущенное в ящик на Восточном вокзале и адресованное г-ну Жюлю Бертиньи в Мюлуз. Послание гласило: «Не пишите мне больше, но если у вас есть сведения, которые трудно передать, адресуйте их г-же Мандлер на имя её мужа Жозефа. Служба, на которую я поступил, наблюдает за немецкими агентами. Предупредите их. Рассчитываю на ваше полное молчание...»

Сюртэ женераль почуяло хорошую добычу. Оно не ошиблось: через несколько недель розысков специальный отдел убедился в том, что подозрительное письмо было подписано офицером 4-го кирасирского полка Кюном. Арестованный при выходе из казармы Кюн не стал отпираться; он [52] поторопился сделать признания, дополнив их довольно неожиданным заявлением:

— Вы угадали: Жюль Бертиньи — вымышленное имя, за которым скрывается крупная фигура немецкого шпионажа. Я прибегнул к уловке, в которой вы меня обвиняете, чтобы иметь возможность давать побольше сведений Второму бюро французского военного министерства, для которого я работаю.

Полицейские чины, обеспокоенные тем, что к делу припуталось Второе бюро, поторопились передать его в прокуратуру Сены.

В заявлении, сделанном на процессе, Второе бюро признало, что Кюн несколько месяцев находился у него на службе. Выяснилось, что обвиняемый был двойным агентом. Кроме того, он работал одновременно на одного из специальных комиссаров Сюртэ. Два французских государственных учреждения пользовались для одинаковой работы одним и тем же человеком, который, к тому же, находился на службе у Германии!..

Дипломатическая разведка

Специальный отдел министерства иностранных дел располагает довольно значительными фондами и имеет агентов во всех слоях общества.

Этот отдел, ответвления которого тщательно засекречены, подведомствен начальнику политического департамента. Он делится на несколько секций, соответствующих департаментам самого министерства: 1) секретные дела Европы; 2) секретные дела Азии и Океании; 3) секретные дела Африки: 4) секретные дела Америки.

Помимо этого, специальный отдел имеет четыре отделения: по переводам иностранных радиопередач; по переводам иностранных газет; шифровальное отделение; бюро расшифровки (по образцу военного), где специалисты стараются разобрать непонятные коды.

По нескольку раз в день специальный отдел на Кэ д'Орсэ получает пакеты с шифрованными сообщениями от телеграфных и радиотелеграфных агентству — это иностранные правительства сообщают своим представителям во Франции и других странах на условном языке сведения, могущие иметь первостепенное значение.

Приведём забавный анекдот. Однажды агент одной дружественной державы внезапно явился в специальный отдел [53] министерства иностранных дел. Он получил в то утро шифрованную телеграмму, которой не мог разобрать, потеряв ключ к шифру. Он нервничал и беспокоился.

Наши специалисты потратили несколько часов на расшифровку и прочитали следующие слова: «Не доверяйте портье вашей гостиницы».

Иностранец пришел в необычайное возбуждение и бросился бежать вниз по лестнице, восклицая в отчаянии:

— А я-то оставил бумаги в чемодане! Я погиб...

Специальный отдел министерства иностранных дел не всегда бывает столь удачлив. Приведём один случай, который не заставит покраснеть Республику, так как относится к последним годам Второй империи.

Министерство иностранных дел пользовалось тогда услугами г. Фонсека, доктора прав и адвоката, гамбургского суда. Это был крупный шпион. Он был одновременно агентом четырех держав: Австрии, Пруссии. Англии и Франции.

Однажды Фонсек получил от одного из своих начальников категорический приказ переменить профессию. Он повиновался и... купил гамбургский театр.

Театр, да ещё в большом портовом городе, представляет для шпиона гораздо более широкое поле деятельности, чем суд, — это целый рассадник новостей. Здесь можно поддерживать постоянные связи с людьми со всего света: с моряками, с актрисами и их поклонниками. Господин директор Большого театра в Гамбурге, насторожив уши, собирал сведения и продавал их затем четырём государствам, у которых состоял на службе.

Фонсек создал настоящее агентство шпионажа.

В конце 1863 года он отказался от управления театром, продал своё имущество и уехал в Париж. Через несколько недель после этого, 20 января 1864 года, ему удалось поступить на службу в телеграфное агентство Гавас.

Фонсек не мог найти себе более подходящего места. Теперь у него был ещё лучший наблюдательный пункт, чем в Гамбурге, тем более что по иронии судьбы его пригласили дипломатическим осведомителем во французское министерство иностранных дел, которое и ранее прибегало к его услугам.

Официозное французское телеграфное агентство никогда не имело сотрудника более усердного и менее требовательного в отношении оплаты. Этого превосходного работника ставили всем в пример. Правительство, несомненно, пожаловало бы его орденом, если бы он незаметно не исчез с [54] парижского горизонта за несколько дней до громового удара — до объявления франко-прусской войны.

* * *

Чтобы обеспечить безопасность своих заморских владений, Франция сочла целесообразным образовать и при министерстве колоний своего рода Второе бюро, разделённое на следующие отделения: 1) Африка, 2) карты и шифры, 3) Мадагаскар и Сомали, 4) Америка и Океания, 5) Азия.

Этот специальный отдел, сотрудники которого, по странной административной фантазии, разбросаны по всем этажам министерства колоний на улице Удино, получил задание отыскивать и собирать всякие сведения политического, военного и морского характера, могущие с какой-либо стороны интересовать министерство колоний. Под политическими сведениями надо подразумевать информацию о движениях национального или коммунистического характера, которые могут привести к восстаниям в том или ином нашем владении. Что касается сведений морских и военных, то они, несомненно, необходимы департаменту, располагающему собственной армией и береговой охраной.

Однако распыление разведки приводит к её ослаблению и причиняет подчас серьёзные неприятности.

Выводы

Если Франция хочет избежать жестоких разочарований, ей пора возможно скорее реорганизовать все свои секретные службы, слив их в одну — в современный аппарат, отвечающий своему назначению, менее дорогой, чем сейчас, но гораздо более эффективный. Пусть возможно скорее заменят враждующие между собой отделы одним учреждением, в которое будут стекаться все сведения, откуда бы они ни поступали.

Для собирания сведений центральный аппарат должен прибегать к помощи и добровольных агентов, и агентов, называемых «шпионами поневоле».

В число добровольных агентов входят:

1) постоянные агенты, для которых шпионаж является более или менее прибыльным ремеслом;

2) временные или случайные агенты, ставшие осведомителями из патриотизма;

3) «мстители», движимые ненавистью к стране, которая, по их мнению, была к ним несправедлива. [55]

4) «шпионы поневоле» — это те, кто, желая искупить вину или избавиться от наказания, предлагают свои услуги для выполнения опасных поручений.

Было бы большой ошибкой доверить какое-нибудь колесо этого важного механизма первому попавшемуся чиновнику, гражданскому или военному. Не менее крупная ошибка — частая смена персонала.

Посвящение в разведывательную работу — дело долгое и трудное. Следовательно, представляется необходимым создание крепких и самостоятельных кадров служащих специалистов.

С точки зрения финансовой, отчётность такого секретного аппарата ничем не может напоминать отчетность коммерческой фирмы. Никаким тарифом нельзя определить цену информации!

Против этих столь необходимых и столь неотложных реформ мне только однажды было сделано единственное возражение. Я случайно получил исключительно интересные сведения о способах действий одной иностранной разведки и сделал об этом доклад ответственному главе правительства. Когда я позволил себе энергично высказать кое-какие из приведенных выше критических замечаний, начальник кабинета главы правительства, присутствовавший при разговоре, сказал приблизительно следующее:

— Конечно, наш шпионаж оставляет желать лучшего. Ваша идея реорганизации и слияния всех аппаратов в один весьма заманчива. Но меня несколько беспокоит вот что: какой властью будет обладать начальник такого информационного центра! Сосредоточить в одних руках все эти секретные фонды! Министр, который имел бы в своем распоряжении такую силу, скоро стал бы нашим господином...

Не надо, однако, забывать, что грядущий конфликт будет решаться в органах разведки задолго до того, как официально разыграется на полях сражений.

Шпионаж — очень сложный клубок. На что послужат нам бесчисленные легионы, хотя бы отлично вооружённые, если эти войска не будут обладать глазами, чтобы видеть направление, ушами, чтобы подслушивать намерения противника? При прогрессе современной науки и сверхъестественной мощности новых машин разрушения служба разведки — единая служба — является, больше чем когда бы то ни было, первейшей необходимостью. [56]