Лёобен
I
Известия о Тальяментском и Тарвисском сражениях, бое у Герца и о вступлении французов в Клагенфурт и Лайбах вызвали в Вене переполох. Столица оказалась под угрозой и была лишена всяких средств обороны. Стали упаковывать ценную утварь и наиболее важные документы. Дунай был покрыт судами, перевозившими все ценности в Венгрию, куда были отосланы малолетние эрцгерцоги и эрцгерцогини; между ними находилась и эрцгерцогиня Мария-Луиза, тогда в возрасте пяти с половиной лет, будущая императрица французов. Недовольство было всеобщее. «Меньше чем через пятнадцать дней, — говорили венцы, — французы могут прибыть под наши стены. Правительство совсем не думает о заключении мира, и у нас нет никаких средств сопротивляться этой грозной Итальянской армии».
Рейнско-мозельская и Самбро-маасская армии должны были начать кампанию и переправиться через Рейн в тот же самый день, когда Итальянская армия переправится через Пьяве. Они должны были быстро продвигаться вперед по Германии. Наполеон, донося о Тальяментском сражении, заявил, что он через несколько дней перейдет Юлийские Альпы и окажется в сердце Германии, что между 1 и 10 апреля он будет в Клагенфурте, главном городе Каринтии, т. е. в 60 лье от Вены, и до 20 апреля выйдет на вершину Земмеринга, в 25 лье от Вены. Поэтому очень важно двинуть вперед рейнские армии и известить его об их выступлении. Правительство ответило ему 23 марта, поздравило с победой при Тальяменто, извинилось за то, что рейнские армии еще не выступили, и заверило, что они выступят в поход без промедления. Но три дня спустя, [229] 26 марта, оно ему написало, что армия Моро не может начать кампанию, так как у нее не хватает судов для переправы через Рейн, и что Итальянская армия не может надеяться на армии, находящиеся в Германии, и должна рассчитывать только на себя.
Эта депеша, прибывшая в Клагенфурт 31 марта, вызвала много предположений. Не опасалась ли Директория, что эти три армии, представлявшие всю вооруженную силу республики, объединившись под начальством одного главнокомандующего, сделают его слишком могущественным? Не была ли эта депеша отражением неудач, испытанных в предшествовавшем году Рейнской и Самбро-маасской армиями, неудач, сделавших их робкими? Не следует ли приписать такое странное малодушие недостатку энергии и решимости у генералов? Не хотят ли пожертвовать Итальянской армией, как уже намеревались ее погубить в июне 1796 г., предписывая отослать половину в Неаполь?
Не имея более возможности рассчитывать на помощь этих армий, Наполеон перестал тешить себя надеждой на вступление в Вену. У него не было достаточно кавалерии, чтобы спуститься в равнину Дуная, но он свободно мог дойти до вершины Земмеринга. У него родилась мысль, что самым выгодным решением, какое можно принять в его положении, будет заключение мира — заветная мечта всей Франции.
II
31 марта, через 12 часов после получения депеши от Директории, он отправил эрцгерцогу Карлу письмо, составленное в следующих выражениях:
«Господин главнокомандующий, храбрые солдаты ведут войну, но желают мира. Разве эта война не тянется уже шесть лет? Разве недостаточно перебито людей и недостаточно причинено зла опечаленному человечеству? Оно заявляет протесты со всех сторон. Европа, поднявшая оружие против Французской республики, сложила его. Осталась одна ваша нация, а между тем крови будет пролито больше, чем когда-либо. Предстоящей шестой кампании предшествуют зловещие предзнаменования. Каков бы ни был ее исход, мы перебьем тысячи людей с той и другой стороны, но в конце концов придется договориться, потому что все имеет предел, даже ненависть.
Исполнительная Директория Французской республики [230] дала знать его величеству императору о своем желании положить конец войне, приводящей в отчаяние оба народа. Вмешательство лондонского двора явилось этому помехой. Неужели у нас нет никакой надежды договориться, неужели нам с вами придется из-за выгод и пристрастий нации, чуждой бедствиям войны, продолжать резню между собой?
Вы, господин главнокомандующий, столь близкий по своему рождению к трону и стоящий выше всех мелких страстей, часто владеющих министрами и правительствами, готовы ли вы заслужить титул благодетеля всего человечества и подлинного спасителя Германии? Не думайте, господин главнокомандующий, что при этом я имею в виду невозможность спасти ее силой оружия. Но и при предположении, что шансы на выигрыш войны станут для вас благоприятными, Германия подвергнется от этого не меньшему разорению. Что касается меня, господин главнокомандующий, то если предложение, которое я имею честь вам сделать, может спасти жизнь только одного человека, я буду больше гордиться заслуженными таким образом мирными лаврами, чем печальной славой военных успехов».
2 апреля эрцгерцог Карл ответил:
«Конечно, господин главнокомандующий, ведя войну и следуя долгу и чести, я желаю, так же как и вы, мира для счастья народов и человечества. Тем не менее, находясь на посту, который мне вверен, я не считаю себя вправе ни входить в рассмотрение, ни положить предел ссоре между воюющими сторонами. Я не получал от его величества императора никаких полномочий для ведения переговоров, и вы потому найдете естественным, что я не вступаю с вами ни в какие переговоры, ожидая распоряжений свыше относительно такого важного вопроса, не входящего, по существу, в мою компетенцию. Каковы бы ни были, впрочем, будущие судьбы войны или надежды на мир, прошу вас быть уверенным, господин генерал, в моем глубоком уважении и почтении».
Для поддержки предложения об открытии переговоров было важно наступать и приблизиться к Вене.
III
Авангард был в Сан-Фейте, главная квартира — в Клагенфурте. 1 апреля на рассвете Массена направился на Фризах. Перед замком он застал арьергард противника, прикрывавший большие запасы, собранные там эрцгерцогом. [231] Массена его энергично отбросил, ворвался на плечах его во Фризах, овладел всеми запасами и продолжал преследование почти до Неймаркта, где встретил эрцгерцога с четырьмя дивизиями, прибывшими с Рейна (включая дивизии принца Оранского, генералов Кайма и Меркендина), с резервом гренадер и с остатками прежней армии, расположенными на позиции для обороны неймарктских ущелий.
Главнокомандующий тут же приказал Массена сосредоточить всю свою дивизию левее шоссе. Дивизия Гюйо расположилась на высотах справа, и дивизия Серюрье была оставлена в резерве.
В 3 часа пополудни 2-я полубригада легкой пехоты из дивизии Массена с ружьями наперевес бросилась на штурм первой неприятельской линии и покрыла себя славой. Она только что пришла с Рейна, солдаты прозвали ее «контингент», намекая этим на войска немецких князей, слывшие далеко не отличными. Солдаты 2-й легкой, задетые этим, сделали вызов старым солдатам Итальянской армии, чтобы те шли так же быстро и заходили так же далеко, как они, и творили чудеса. Эрцгерцог Карл рисковал собой, но бесполезно; его войска были отовсюду отброшены и потеряли 3000 человек. К наступлению ночи французские войска ворвались в Неймаркт на плечах австрийцев и захватили 1200 пленных, шесть пушек и пять знамен.
Оставалось еще 4 лье до Шейфлинга, куда выходила третья поперечная дорога. Австрийский главнокомандующий, не имея возможности замедлить марш победителя, прибег к хитрости, чтобы выиграть 24 часа и Дать время генералу Керпену достигнуть Шейфлинга. Он предложил перемирие, чтобы получить возможность, как он говорил, рассмотреть письмо, присланное ему 31 марта. Бертье ответил ему, что можно одновременно вести переговоры и драться, но что до Вены не может быть и речи о заключении перемирия, иначе как для переговоров об окончательном мире.
На рассвете французский авангард выступил в направлении на Мур. Сильные разведывательные партии были высланы до Мура навстречу корпусу Керпена.
Наполеон направился туда; но этот корпус отступил. Лишь генерал Спорк, составлявший его арьергард, немного пострадал. Французская главная квартира пробыла 4 и 5 апреля в Шейфлинге — замке, лежащем на берегах р. Мур. [232]
IV
От Шейфлинга до Книттенфельда дорога пролегает вдоль Мура по ужасным ущельям. На каждом шагу имелись позиции, способные остановить французскую армию. Для эрцгерцога было в высшей степени важно выиграть несколько дней, чтобы дать Вене время прийти в себя и чтобы войска, спешно двигавшиеся с Рейна, смогли прибыть и прикрыть эту столицу. Те же самые причины предписывали французской армии не щадить ничего, чтобы ускорить свой марш. 3 апреля авангард завязал жаркий бой в ущельях Унцмаркта; он опрокинул противника, несмотря на его численное превосходство, сбросил его штыковым ударом со всех позиций и вошел в Книттенфельд. Потери австрийцев были значительны: 1500 пленных, четыре орудия. Полковник Каррэр, отличный офицер, командовавший артиллерией авангарда, был убит; его очень жалели, это был хороший боевой офицер. Один из фрегатов, взятых в Венеции, был назван его именем; этот фрегат — один из тех, с которыми Наполеон вернулся из Египта и высадился во Фрежюсе. 6 апреля главная квартира прибыла в Юденбург, главный город одного из округов Каринтии.
V
После Унцмарктского боя армия не встречала больше сопротивления. 7-го ее авангард прибыл в Лёобен. Генерал-лейтенант Бельгард, начальник штаба эрцгерцога Карла, и генерал-майор Мервельдт явились тогда в качестве парламентеров. После совещания с главнокомандующим они передали ему следующую ноту: «Господин генерал, его величество император и король желает содействовать успокоению Европы и окончанию войны, разоряющей обе нации. Вследствие предложения об открытии переговоров, которое вами сделано его королевскому высочеству в письме из Клагенфурта, его величество император направил нас к вам, чтобы договориться об этом столь важном предмете. После разговора, который мы только что имели с вами, император, убежденный как в доброй воле, так и в намерении обоих государств окончить возможно быстрей эту бедственную войну, желает заключить перемирие на десять дней, дабы было возможно с большей скоростью достичь желанной цели и устранить все промедления и препятствия в переговорах, [233] связанные с продолжением военных действий, и дабы все способствовало восстановлению мира между обеими нациями».
Французский главнокомандующий ответил им в тот же день: «При данном положении обеих армий перемирие совершенно неблагоприятно для французской армии. Но, если оно должно стать путем к миру, столь желанному и полезному для народа, я без сожаления соглашаюсь с вашими пожеланиями. Французская республика часто заявляла его величеству о своем желании положить конец этой жестокой борьбе. Ее и ныне воодушевляют те же чувства, и я не сомневаюсь — после беседы, которую имел честь вести с вами, — что через несколько дней будет, наконец, восстановлен мир между французской республикой и его величеством».
Перемирие было подписано 7 апреля вечером; оно должно было продолжаться пять дней. Всю местность до Земмеринга занимала французская армия. Грац, один из самых больших городов австрийской монархии, был сдан ей вместе со своей цитаделью.
За обедом генерал Бертье спросил австрийских генералов-уполномоченных, где, по их мнению, дивизия Бернадотта. «У Лайбаха», — ответили они. «А дивизия Жубера?» — «Между Бриксеном и Мюльбахом». — «Нет, — возразил он, — они все эшелонированы, самая дальняя дивизия в одном переходе отсюда». Это их сильно удивило. 9-го главная квартира прибыла в Лёобен; авангард направился в Брук, продвинув передовые патрули до Земмеринга.
Помощник генерала Леклерк был послан в Париж для извещения правительства о подписании перемирия. Это был выдающийся офицер, отважный на поле сражения и способный к штабной работе.
VI
Из Клагенфурта главнокомандующий 30 марта выслал навстречу генералу Жуберу адъютанта Ла-Валетта с кавалерийским разъездом. Ла-Валетт доехал до Линца, но к тому времени генерал Жубер не выходил еще из Тироля. Горожане, заметив, что французов только 60 человек, восстали, и этот отряд обязан был своим спасением только хладнокровию и неустрашимости командовавшего им адъютанта. [234] Был убит всего один драгун. Несколько дней спустя генерал Зайончек с несколькими драгунскими эскадронами занял Линц и связался с тирольским корпусом. Этот город был разоружен, а жители наказаны. 8 апреля Жубер прибыл в Шпиталь, около Виллаха, и образовал левый фланг армии. Он тогда же эвакуировал пленных в тыл.
Генерал Бернадотт, организовав управление Карниоля, получил приказание переправиться через Саву и Мур и сосредоточиться у Лёобена. Он оставил генерала Фриана с колонной в 1500 человек для обеспечения эвакуации Фиуме и удержания Карниоля. Легко можно было предвидеть, что с такими незначительными силами Фриана могут оттеснить. Ему надлежало в этом случае обороняться на Изонцо и наконец укрыться в Пальманова, пополнив своими силами ее гарнизон. Так и произошло: 15 апреля он был атакован 6000 хорватов. Хотя и сражаясь один против четырех, войска Фриана отразили противника и причинили ему значительные потери; но этот генерал понимал, что необходимо эвакуировать Фиуме, и Юденбургское перемирие застало его 19 апреля в Материа, прикрывающим Триест. Эти события, столь же преувеличенные, как и события в Тироле, получили огласку в Венеции и были главной причиной вооруженных выступлений, повлекших за собой гибель этого государства.
В течение пяти дней перемирия, с 7-го по 12 апреля, дивизия Массена расположилась в Бруке, у подножья Земмеринга, имея аванпосты на предгорье. Главная квартира отправилась в Лёобен, в епископский дворец. Дивизия Серюрье заняла город Грац и организовала работы по приведению замка в боевую.готовность. Эти пять дней были необходимы для отдыха и оказались очень полезны. Перемирие окончилось 13-го; но в 9 часов утра прибыл граф Мервельдт, снабженный полномочиями для переговоров о предварительных условиях мира и их подписания, вместе с маркизом Галло, неаполитанским послом в Вене, пользовавшимся милостью императрицы, которая имела заметное влияние на дела. Перемирие было продолжено до 20 апреля, и начались заседания для обсуждения предварительных условий. 16 апреля после долгих дебатов составили три проекта, которые, с согласия французского уполномоченного, были препровождены в Вену. 17-го, после того как ответ венского кабинета был привезен бароном Винцентом, адъютантом императора, статьи предварительных условий, [235] основные и секретные, были отредактированы. Секретари уполномоченных объявили нейтральным небольшое селение в одном лье от Лёобена, где 18-го утром и были подписаны предварительные условия мира. Полномочия на переговоры были, как мы видели, выданы правительством генералу Кларку, но он находился в Турине. Требовалось время на его прибытие в главную квартиру, и так как 18-го он еще не успел приехать, то Наполеон в данном случае, как и во многих других, не посчитался с этим и подписался сам. Генерал Кларк прибыл в главную квартиру лишь несколько дней спустя.
Австрийские уполномоченные хотели сделать нам приятное, указав в первой статье, что император признает французскую республику. «Вычеркнем это, — сказал Наполеон, — республика сияет, как солнце, собственным светом. Только слепцы не замечают этого». В самом деле, такое признание было вредно потому, что если бы когда-нибудь французский народ захотел восстановить монархию, то император смог бы сказать, что признал республику.
В предварительных условиях было предусмотрено, что окончательный мирный договор будет обсуждаться на конгрессе, который соберется в Берне, а установление мира во всей империи{89} послужит предметом рассмотрения другого конгресса, в одном из германских городов.
Франции была гарантирована граница по Рейну. Река Олио становилась границей владений австрийского дома в Италии и Цизальпинской республики, которая образовалась из Ломбардии, Модены, Бергамо и Кремоны. Город Венеция должен был получить легатства Феррара, Болонья и Романья в возмещение за потерю им своих владений на материке. По этому договору за императором оставалась Мантуя, но Цизальпинская республика приобретала венецианские земли. Французские войска могли, продвигаясь от Милана к Венеции по правому берегу По, выйти на Пьяве и лишить всякого значения линии Минчио и Адидже, а также Мантую. Ничто не мешало, впрочем, тому, чтобы обе республики слились в одну, если они этого захотят. Венеция просуществовала девять веков, не имея никакой территории в Италии, исключительно как морское государство, и это было время ее наибольшего могущества. Нужно, [236] впрочем, признать, что эти условия были продиктованы ненавистью к венецианцам.
В это время как раз прибыли депеши Кильмэна от 3 и 5 апреля. Армия негодовала, услышав об убийствах, совершенных у нее в тылу. Знамя восстания было поднято в Венеции, и английский посланник торжествовал. Флаг льва св. Марка развевался на его гондоле. Этот посланник пользовался большим влиянием.
27 апреля маркиз Галло представил главнокомандующему в Граце предварительные условия мира, ратифицированные императором.
Если обмен грамотами не был произведен немедленно, то лишь вследствие ожидания ратификации Исполнительной Директорией, но так как теперь не могло быть никакого сомнения в этой ратификации, то армия эвакуировала Штирию, часть Карниолы и Каринтии. Уполномоченными императора было сделано несколько новых предложений. Ответ на них был послан в Вену с адъютантом Лемаруа. Он был принят там с почетом. В первый раз за время революции увидели трехцветную кокарду в этой столице.
На одном из совещаний в Граце один из уполномоченных, во исполнение собственноручного письма императора, предложил Наполеону предоставить ему после заключения мира княжество в Германии с 250 000 жителей в потомственное владение как обеспечение от республиканской неблагодарности. Главнокомандующий усмехнулся и поручил уполномоченному поблагодарить императора за это доказательство внимания, но заявил, что он не хочет никакого величия, никакого богатства, если они даются не французским народом.
Помощнику генерала Дессолю было поручено отправиться в Париж с известием об открытии переговоров. Генерал Массена вручил Директории договор с предварительными мирными условиями. Массена был принят 9 мая на торжественной аудиенции. Все отличившиеся генералы Итальянской армии последовательно посылались в Париж с трофеями. Только Массена, стоявший в первом ряду по участию, какое он принимал во всех победах, не был еще послан ни разу. Справедливость требовала, чтобы и его имя было приобщено к этому великому национальному празднику, который явился результатом отваги и доблести французских армий. [237]
VII
Положение Итальянской армии было прекрасное. По перекличкам от 19 апреля налицо оказалось 38 500 человек пехоты, 4500 кавалерии, 120 орудий — всего 43000 человек, сосредоточенных на едином поле сражения и способных в один переход занять позиции на Земмеринге. За все время кампании армия понесла лишь легкие потери. Крепости Пальманова, Клагенфурт, Грац были снабжены продовольствием и вооружены. В них были созданы многочисленные склады запасов всякого рода. Моральное состояние французского солдата было чрезвычайно высоким. В Неймарктском бою принимала участие только третья часть дивизии Массена, и ее одной оказалось достаточным, чтобы опрокинуть отборные австрийские войска на безукоризненных позициях. Армия эрцгерцога, наоборот, была деморализована: из прежней Итальянской армии у него не оставалось почти ничего; шесть дивизий, пришедших с Рейна, были сильно потрепаны одна за другой, и численность их значительно уменьшилась.
Наполеон мог бы теперь войти в Вену, но это не принесло бы никаких результатов. Удержаться в ней было бы трудно, потому что рейнские армии не только еще не открыли кампании, но заявили, что не могут ее начать. Советы и Директория разошлись во мнениях. Раскол произошел даже среди самих членов Директории. Правительство было бессильным. Общественное мнение во Франции утратило свое значение. Финансы находились в плачевном состоянии. Рейнские армии оставались без жалованья и испытывали величайшую нужду. Одним из самых значительных препятствий, мешавшим переправе через Рейн, была невозможность выдать Моро из казны 30 000–40 000 экю, необходимых ему для изготовления понтонного парка. Полки, сформированные в Вандее для Итальянской армии, доведенные до численного состава в 4000 человек каждый, благодаря включению в них разных команд прибывали в Милан в составе лишь 900–1000 человек. Три четверти дезертировали по дороге. Правительство ничего не предпринимало, чтобы собрать дезертиров и пополнить армии.
На первых же совещаниях австрийские уполномоченные согласились на уступку Бельгии и линии Рейна, но требовали возмещений. Когда же им было предложено получить их в Германии, например, в Баварии, они тотчас же возразили, [238] что следовало бы в этом случае гарантировать Венецианской республике ее конституцию и укрепить аристократию Золотой книги, так как они не хотели ни под каким предлогом допустить, чтобы Итальянская республика распространилась от Альп и Апеннин до Изонцо и Юлийских Альп. Это значило бы помочь самому активному и самому настойчивому врагу Французской республики, врагу, который, узнав, в силу происшедших событий, об угрожавших ему опасностях, не будет отныне признавать никакой другой политики, кроме политики сближения и единения с Австрией; последняя вступила бы в наступательный и оборонительный союз с венецианской олигархией против демократической Итальянской республики. Это повело бы к увеличению могущества Австрии за счет как Баварии, так и Венеции. В инструкциях, данных Директорией генералу Кларку, Директория, как указывалось в главе XIII, уполномочивала его на подписание условий, значительно менее выгодных.
Народ, правительство, Законодательный корпус хотели мира, и Наполеон подписал предварительные его условия.
VIII
Гоша только что призвали к командованию Самбромаасской армией. Это был молодой человек — талантливый, отважный и честолюбивый. У него под командованием была превосходная армия, насчитывавшая в строю 80 000 человек. Он чувствовал себя в силах руководить ею; дрожь нетерпения охватывала его при получении каждого нового известия о победах в Италии. С каждым курьером он просил Директорию позволить ему вступить в Германию.
Войска разделяли его энтузиазм. Даже местные жители, узнавшие из писем о быстром марше Наполеона на Вену и об отступлении австрийских армий с Рейна, спрашивали, почему французы Самбро-маасской и Рейнской армий остаются праздными и теряют столь дорогое время.
18 апреля Гош перешел через Рейн по нейвидскому мосту, в то время как Шампионе, выступивший из Дюссельдорфа, подходил к Укерату и Альтенкирхену. Австрийской армией командовал Край. Гош атаковал Края в Геддесдорфе, захватил несколько тысяч пленных, пушки и знамена и отбросил его на Майн. 22 апреля он подходил к Франкфурту, [239] когда штаб генерала Края Переслал ему депешу генерала Бертье, извещавшую о подписании Лёобенского договора. Он тотчас же заключил перемирие и перенес свою главную квартиру во Фридберг, заняв Нидду и Вецлар.
Моро находился в Париже. Он требовал понтонного парка для переправы через Рейн, в Страсбурге. Но как только Дезэ, командовавший временно Рейнской армией, узнал, что Гош дерется с противником, он перебросил мост 20 апреля, в 6 часов утра, в деревне Кильштедт, в нескольких лье ниже Страсбурга. 21-го, в 2 часа ночи, армия переправилась через Рейн. Моро, поспешно прибывший из Парижа, оказался во главе армии в тот момент, когда его атаковал Старай, сосредоточивший 20 000 человек и 27 пушек. Бой был жаркий. Австрийцы были совершенно разбиты: они оставили во власти победителя 20 пушек и пленных.
Были захвачены все повозки канцелярии австрийской главной квартиры. Среди них находился фургон Клинглина, содержавший переписку Пишегрю с принцем Конде, которую Моро сохранял в секрете в течение четырех месяцев, не донося о ней правительству.
После этой победы армия поднялась вверх по Рейну и овладела Келем. Ее авангард прошел уже за Оффенбург в долину Кинцига; 22-го курьер Итальянской армии привез туда известие о подписании в Лёобене предварительных условий мира. Моро прекратил военные действия и заключил перемирие со Стараем.
Военные действия на Рейне начались только через 8 часов после подписания Лёобенского договора, и Наполеон получил о них известие через семь дней после подписания этого договора. Почему их не начали пятью днями раньше и почему, наконец, Директория написала, что не следует рассчитывать на совместные действия с рейнскими армиями? Оттого, что войной руководили вяло, бездарно. Руководство республикой погрязло в коррупции и не достигало никаких удовлетворительных результатов. По одному из постановлений конституции III года{90} казначейство было независимо от правительства. Мысль ошибочная, пагубная и самая нелепая из всех, какие только могла подсказать метафизика современных законодателей. Этого одного было достаточно, чтобы поставить под угрозу существование республики. [240]