Толентино
I
Кардинал Буска замещал уже в течение шести месяцев кардинала Челада в должности римского государственного секретаря. Он прервал сношения с Францией, открыто связался [205] с Австрией и трудился больше с усердием, чем с успехом, над организацией внушительной армии. Ему хотелось, чтобы вновь ожили те времена, когда папские армии решали участь полуострова. Он до такой степени действовал на римскую знать, что она предложила — правда, скорее громко, чем искренне, — выставить снаряженные полки, коней и вооружение. Этот кардинал имел большую уверенность в привязанности итальянцев к их религии и в природном воинственном духе апеннинских народов. Наполеону пришлось перенести множество оскорблений и обид, но падение Мантуи доставило ему, наконец, возможность отомстить самым блестящим образом.
Почта кардинала Буска, посланная монсиньору Альбани, римскому поверенному в делах в Вене, была перехвачена около Меццола 10 января 1797 г.: вся политика Ватикана была этим раскрыта. Этот министр писал: «Французы хотели мира, даже настойчиво домогались его, но он оттягивает заключение мира, потому что папа целиком вверил свою судьбу австрийскому дому. Условия Болонского перемирия не выполняются и не будут выполняться, несмотря на самые категорические представления со стороны французского посланника Како. Новые войска энергично набираются во владениях святейшего престола. Святой отец{81} принимает генерала Колли, предложенного императором для командования его армией. Необходимо, чтобы этот генерал привез с собой значительное число австрийских офицеров, особенно артиллерийских и инженерных. Отданы распоряжения для встречи их в Анконе. Он с огорчением узнал, что Колли должен договориться с Альвинци, действиями которого он мало доволен. Хорошо было бы, если бы Колли произвел смотр войскам папы в Романье, прежде чем отправиться в Рим, и т. д.»
Немедленно же был послан курьер к французскому посланнику Како с приказанием покинуть Рим. «В течение нескольких месяцев, — писал ему Наполеон, — вас всячески унижали, пускали в ход все, чтобы заставить уехать из Рима. Ныне же вам следует противиться всяким уговорам остаться. Выезжайте тотчас же по получении этого письма». Этот посланник написал государственному секретарю Буска: «Меня отзывает приказание моего правительства, которое обязывает меня выехать сегодня же вечером во [206] Флоренцию. Имею честь уведомить об этом ваше высокопреосвященство, принося выражения моего почтения».
Кардинал Буска выдержал роль до конца и ответил: «Кардинал Буска давно ожидал известия, которое глубокоуважаемый г-н Како только что ему сообщил. Внезапный его отъезд во Флоренцию не позволяет кардиналу сделать ничего другого, как уверить его в своем глубоком почтении».
В то же самое время генерал Виктор переправился через По в Боргофорте во главе 4000 человек пехоты и 600 всадников и присоединился в Болонье к 4000 человек итальянской дивизии Лагоца. Этих 9000 человек было достаточно для завоевания Церковной области.
Несколько дней спустя Наполеон отправился в Болонью и обнародовал манифест, содержащий следующие статьи:
«Ст. I. Святейший престол официально отказался исполнить статьи VIII и IX перемирия, заключенного 23 июня в Болонье при посредничестве Испании и торжественно ратифицированного в Риме 27 июня.
Ст. II. Он не переставал вооружаться и призывать своими манифестами народы к войне. Он нарушил неприкосновенность территории Болоньи; его войска приблизились на 10 миль к этому городу и грозили его занять.
Ст. III. Он начал враждебные Франции переговоры с венским Двором, как это доказывается письмами кардинала Буска и миссией прелата Альбани в Вене.
Ст. IV. Он вверил командование своими войсками австрийским генералам и офицерам, присланным венским двором.
Ст. V. Он отказался от ответа на официальные предложения, сделанные ему гражданином Како, посланником Французской республики, об открытии переговоров о мире.
Ст. VI. Договор о перемирии таким образом разорван и нарушен святейшим престолом.
Вследствие этого объявляю, что перемирие, заключенное 23 июня между Французской республикой и Римским двором, аннулировано».
В подтверждение этого манифеста обнародовали перехваченные письма кардинала Буска. Можно было бы присоединить сюда большое количество других свидетельств, но и эти письма говорили обо всем. Кардинал Маттеи после трехмесячного пребывания под надзором в семинарии Брешиа [207] добился позволения вернуться в Рим. Он несколько раз писал Наполеону, пользуясь знакомством с ним. Наполеон воспользовался этим обстоятельством для пересылки Маттеи перехваченных писем кардинала Буска. Их чтение повергло в смущение священную коллегию и заткнуло рот приверженцам этого министра.
II
2 февраля 1797 г; главная квартира расположилась в Имола, во дворце епископа Киарамонте, впоследствии папы Пия VII. Маленькая французская армия подошла к Кастель-Болоньезе; перед ней по правому берегу Сенио стояла на позиции армия папы, обороняя мостовую переправу. Эта армия состояла из 6000–7000 регулярных войск и крестьян, собранных по тревоге, находившихся под начальством монахов и фанатизированных Проповедниками. У нее было восемь пушек. Французы заняли позицию. День был бурный. Когда французы выставляли сторожевое охранение, появился парламентер и с шутовским видом заявил от имени его преосвященства монсиньора кардинала, «что если французская армия будет продолжать движение вперед, она подвергнется обстрелу». Над этой ужасной угрозой много смеялись.
Ему ответили, «что совсем не хотят подвергать себя гневу кардинала и стали на позиции просто, чтобы провести ночь». Однако надежды кардинала Буска осуществились. Романья была в огне; здесь была провозглашена священная война, и набат не переставал гудеть целые три дня. Низший класс населения был доведен до исступления и неистовства. Сорокачасовые молебствия, общенародные процессии на площадях городов и селений, грамоты об отпущении грехов, даже чудеса — все было пущено в ход. Повсюду были иконы мучеников, которые кровоточили, плачущие статуи мадонн. Все предвещало пожар, готовый испепелить эту чудесную провинцию. Кардинал Буска сказал французскому посланнику Како: «Мы сделаем Вандею{82} из Романьи, из Лигурийских горных твердынь, из Италии». [208]
В Имоле было вывешено следующее воззвание: «Французская армия вступает на территорию папы. Она будет верна принципам, которые провозглашает, — и будет покровительствовать религии и народу. Французский солдат несет в одной руке штык — верный залог победы, в другой оливковую ветвь — символ мира и залог своего покровительства. Горе тем, кто, соблазненные полнейшими лицемерами, навлекут на свои жилища месть армии, взявшей в плен за шесть месяцев 100 000 человек из лучших войск императора, захватившей 400 пушек, 110 знамен и уничтожившей пять армий!»
III
3 июня, в 2 часа утра, генерал Ланн, командующий авангардом маленькой французской армии, поднялся вверх по р. Сенио на полтора лье, на рассвете переправился вброд и построился в боевой порядок на тылах папской армии, отрезав ей дорогу на Фаэнца. Генерал Лагоц, поддерживаемый батареей и прикрываемый тучей стрелков, перешел по мосту сомкнутой колонной. В миг вооруженная толпа обратилась в бегство. Артиллерия, обозы — все было захвачено; 400–500 человек было порублено; несколько монахов погибло с распятием в руках. Почти все регулярные войска были захвачены в плен. Кардинал-генерал бежал. Бой не продолжался и часа. Со стороны французов потери были незначительны.
В тот же день французы подошли к Фаэнца. Ворота были заперты, гудел набат, на валах стояло несколько пушек, а взбесившийся народ руганью провоцировал победителей и нагло отвечал на требование открыть ворота. Пришлось сорвать ворота с петель и силой войти в город. «Тут то же самое, что в Павии!» — кричали солдаты. Это было требование грабежа. «Нет, — ответил им Наполеон, — в Павии были бунтовщики, нарушившие клятву и намеревавшиеся перерезать наших солдат, своих гостей. Здесь только безумцы, которых нужно победить милосердием». Только лишь несколько монастырей подверглось осквернению. Спасши этот красивый город от безрассудства его жителей, занялись спасением провинции. Во все округа направили агентов, чтобы просветить население, успокоить возбуждение и неистовство, дошедшее до крайней степени. Самым действенным средством оказался роспуск по домам военнопленных. [209]
IV
Пленные, взятые в бою на Сенио, были собраны в Фаэнца, в саду одного монастыря. Они еще были охвачены ужасом и боялись за свою жизнь. Они все бросились на колени и громкими криками молили о пощаде при приближении Наполеона, который сказал им по-итальянски: «Я друг всех народов Италии и особенно римского населения. Я пришел к вам для вашего же блага. Вы свободны; вернитесь к вашим семьям, скажите им, что французы — друзья религии, порядка и бедных людей». Ужас сменился радостью. Эти несчастные принялись выражать чувство признательности с живостью, свойственной итальянскому характеру.
Наполеон отправился оттуда в трапезную, где были собраны все офицеры. Их было несколько сот, среди которых несколько человек из лучших римских фамилий. Он долго беседовал с ними, говорил о свободе Италии, о всех злоупотреблениях папского режима, о том, что в нем противоречило духу евангелия, о безумии оказывать сопротивление победоносной армии, составленной из самых дисциплинированных и самых закаленных солдат мира. Он позволил им разойтись по домам и просил лишь, за свое милосердие, ознакомить всех с чувствами, одушевляющими его в отношении Италии и особенно в отношении римского населения. Эти пленные сделались миссионерами, разошедшимися по всем владениям папы и неустанно провозглашавшими хвалу тем, кто так хорошо обошлись с ними. Весть об этом проникла до самых отдаленных апеннинских хижин. Вышло удачно: настроение переменилось.
Армия прибыла в Форли, в Чезена, в Римини, в Пезаро и в Синигалья. Население их оказалось настроенным благожелательно. Но это была другая крайность: тех самых французов, которых несколькими днями раньше считали страшными врагами своей религии, собственности и законов, принимали здесь с открытым выражением радости.
V
Колли, командующий армией папы, раньше командовал пьемонтской армией под Мондови и Кераско. Он знал, с кем имеет дело. Он выбрал хорошую позицию на высотax [210] впереди Анконы и здесь расположил оставшиеся у него 3000 человек. Но как только показалась французская армия, он и австрийские офицеры под различными предлогами удалились в Лоретте. Позиция, занимаемая римлянами, 6biA_a очень сильная. Генерал Виктор выслал к ним парламентера с предложением сдаться.
В то время как велись переговоры, французские и итальянские войска обошли позицию справа и слева, окружили ее, захватили противника без выстрела и без сопротивления вошли в цитадель.
С этими пленными было поступлено, как и с взятыми на Сенио: они были отосланы по домам с прокламациями. Они послужили новыми миссионерами, шедшими впереди армии.
Анкона является единственным портом на побережье от Венеции до Бриндизи, крайней восточной точки Италии. Но порт этот был запущен и в плохом состоянии; даже фрегаты не могли туда входить. В эти дни Наполеон установил все, что надо было сделать для улучшения крепости и приведения в исправность порта. Во времена Итальянского королевства были выполнены большие работы. Ныне порт может принимать суда всякого рода, даже трехпалубные. Евреи, многочисленные в Анконе, так же как магометане из Албании и Греции, были подчинены старинным унизительным обычаям, противным законам гостеприимства. Одной из первых забот Наполеона было освободить их от этого.
Между тем, несмотря на присутствие армии, народ толпами спешил припасть к ногам одной Мадонны, плакавшей большими слезами. Нашлись благоразумные граждане, давшие знать об этом. Туда был послан Монж. Он сообщил, что Мадонна действительно плачет. Настоятелю монастыря велели доставить ее в главную квартиру. Это оказался фокус, искусно производимый при помощи стакана. На следующий день Мадонна была снова поставлена в церкви, но без стакана: она больше не плакала. Один капеллан, виновник этой мошеннической проделки, был арестован. Это было покушением на армию и на святость нашей религии{83}. [211]
VI
Между тем в Ватикане царила растерянность. Дурные вести сменялись там ежечасно. Сначала узнали, что папская армия, на которую столько рассчитывали, была полностью уничтожена, не оказав даже самого слабого сопротивления. Позднее курьеры, извещавшие о прибытии французской армии в различные города, донесли о переменах, какие произошли в настроении населения. Ненависть и фанатизм сменились чувствами дружбы и желания свободы. Буска был вынужден понять, что Вандея не создается по желанию, что если чрезвычайные обстоятельства ее и порождают, то только большие ошибки могут придать ей устойчивость и длительность. Вскоре узнали, что французская армия овладела уже Анконой, Лореттой, Мачератой и авангард ее находится на гребне Апеннин. «Французы не ходят, — говорили прелаты, — они бегают».
Между тем пленные офицеры и солдаты, отпущенные из Фаэнца и Анконы, распространяли во всех римских кварталах чувства доверия к армии, которыми они прониклись. Партия свободы подняла голову и открыто заявляла о себе в самом городе. Священная коллегия, не видя больше никакой надежды, решила перебраться в безопасное место. Были сделаны все приготовления для бегства в Неаполь.
Дворцовые экипажи были уже запряжены, когда генерал камальдульского ордена прибыл в Ватикан и припал к ногам святого отца. Проездом через Чезену Наполеон встретился с ним и, зная о доверии, которым этот монах пользуется у Пия VI, поручил ему отправиться к папе и заверить его, что Наполеон совсем не покушается на его жизнь, что он относится к нему с уважением и что папа может оставаться в Риме. Он должен только сменить свой кабинет и выслать в Толентино своих делегатов со всеми полномочиями на заключение и подписание окончательного мирного договора с республикой. Генерал камальдульцев с успехом выполнил свое поручение.
Папа успокоился, отставил незадачливого Буска, поставил во главе своего кабинета кардинала Дориа, уже давно известного умеренностью своих взглядов, отменил свой отъезд из Рима и назначил уполномоченных для ведения переговоров об окончательном мире и для подписания договора. [212]
Инструкции Директории запрещали всякие переговоры с Римом. Директория считала, что надо положить конец светской власти папы и больше этим уже не заниматься, что нельзя найти другого случая, когда бы виновность Римского двора была более очевидна, и что было бы безумием надеяться на искренний мир с клерикалами, до такой степени враждебными принципам, на которых зиждилась республика. Без сомнения, светская власть папы была несовместима с благополучием Италии. Опыт показывал, что от этого двора не следует ждать ни умеренности, ни доброй воли. Но Наполеон считал, что нельзя ни революционизировать Рим, ни присоединить его к Транспаданской республике без наступления на Неаполь и свержения короля. В этом королевстве партия свободы была достаточно многочисленна, чтобы причинить некоторое беспокойство двору, но слишком слаба, чтобы быть опорой и оказать действительную помощь французской армии. Неаполитанский двор чувствовал, что революция в Риме повлечет его падение. Однако, чтобы наступать на Неаполь, надлежало иметь армию в 20 000–25 000 человек, а это совсем не совпадало с великим планом Наполеона продиктовать мир под Веной.
VII
Авангард французской армии перевалил через Апеннины; он был в трех переходах от Рима. Главная квартира 13 февраля прибыла в Толентино. Кардинал Маттеи, монсиньор Галеппи, герцог Браски и маркиз Массини, полномочные министры папы, прибыли туда одновременно. Совещания открылись 14-го. Слово взял монсиньор Галеппи. Этот прелат отличался многословием, и пришлось выслушать от него немало проповедей. Но Римский двор был виновен, его следовало наказать, а наказать его можно было, только лишив завоеванных у него провинций или же получив равноценную контрибуцию. Три легатства, герцогство Урбино, округ Анкона, провинции Мачерета и Перуджа были завоеваны. После определения таким образом базы переговоров заключение мира потребовало лишь пятидневной дискуссии. Галеппи, говоривший сначала о полном расстройстве папских финансов, нашел средства, когда пришлось выкупать провинции или уменьшать число [213] тех, которые уступались папой. Договор был подписан в монастыре, где обосновалась главная квартира{84}.
Наполеон долго настаивал, чтобы Римский двор упразднил инквизицию. Ему стали доказывать, что инквизиция стала не тем, чем она была прежде, что ныне она является больше полицейским трибуналом, чем судом по религиозным делам, что аутодафе{85} больше не существует. Он оценил эти аргументы по достоинству, но отказался от этого параграфа договора в угоду папе, которого подобное условие особенно огорчало, о чем сообщалось в его частной переписке. Наполеон удовольствовался легатствами Болонья, Феррара и Романья и правом держать гарнизон в Анконе. Это было следствием того же принципа, который заставил его уважать светскую власть папы. Если бы, как этого хотели транспаданские патриоты, он увеличил эту новую республику герцогством Урбино, Анконой, провинциями Феррара и Мачерета и установил ее границы на Тронто и Апеннинах, она оказалась бы граничащей с Неаполитанским королевством. Война с этим государством сделалась бы неизбежной. Она возникла бы, даже если бы Франция и Неаполитанский двор ее не хотели. Значение, которое придавал этот двор переговорам с Римом, было таково, что неаполитанский министр князь Пиньятелли сопровождал французскую главную квартиру от Болоньи. Это достаточно ясно указывало на тревогу, охватившую двор. У этого князя не было недостатка ни в уме, ни в энергии, но он не гнушался ничем в способах разведки. Много раз, и особенно в Лоретта и в течение толентинских переговоров, его заставали подслушивающим у дверей и подвергавшимся, таким образом, позору быть отогнанным приставами.
Мир остановил продвижение французских войск.
VIII
После подписания договора главнокомандующий поручил генералу Виктору наблюдать за его исполнением, отправил своего адъютанта полковника Жюно с почтительным письмом к папе и отбыл в Мантую. [214]
Мантуя уже целый месяц была во власти республики. Госпитали были все еще переполнены австрийскими больными. Наполеон остановился в герцогском дворце и пробыл здесь несколько дней. В этом городе оказалось большое количество прекрасных картин. Он распорядился отослать их в Парижский музей. Прекрасные фрески из Войны Титанов Джулио Романо в Т-образном дворце возбудили восхищение знатоков. Комиссия художников представила несколько проектов того, как снять фрески и препроводить их в Париж, но был риск погубить и испортить эти шедевры. Наполеон приказал учредить инженерный арсенал и поручил генералу Шасслу, начальнику инженеров, усовершенствовать фортификационные сооружения. Слабейшими пунктами тогда были Прадельский и Пиетольский участки. Немедленно там было приступлено к работам, чтобы довести эти участки до общего уровня. Были отданы все распоряжения и для вооружения Мантуи.
Затем он отправился в Милан, административный и политический центр Италии. Общественное мнение достигло здесь больших успехов в своем развитии.
IX
Во время Аркольского сражения французское правительство сочло было Италию потерянной, и Наполеону пришлось серьезно подумать над теми последствиями, которые это будет иметь для положения во Франции. Общественное мнение возмущалось и не понимало, почему возлагают все тяготы, а значит, и предоставляют всю славу исключительно одной армии. Итальянская армия сама очень громко жаловалась на это, и наконец решили серьезно помочь ей. Директория приказала одной дивизии из шести пехотных и двух кавалерийских полков Самбро-маасской армии и одной дивизии такой же силы из Рейнской армии перейти Альпы, чтобы дать возможность Итальянской армии сражаться с равными силами в новой готовившейся тогда кампании. Итальянская армия находилась под угрозой армии, разбитой ею потом у Риволи. В дороге с этими подкреплениями произошла задержка. Мантуя, подвергавшаяся сильному нажиму, ускорила действия Альвинци. Подкрепления дошли только до подножия Альп, когда победы у Риволи и Фаворита и сдача Мантуи устранили всякую опасность для Италии. Только по возвращении из [215] Толентино Наполеон произвел смотр этим новым войскам. Они были прекрасны, в отличном состоянии и. хорошо дисциплинированы. Самбро-маасская дивизия под начальством Бернадотта имела в пути мало случаев дезертирства. Рейнская дивизия под начальством Дельмаса была слабее и больше пострадала от дезертирства. В этом отряде числилось 30000 человек, но налицо их оказалось только 19000. С их прибытием Итальянская армия оказалась в состоянии предпринять любую операцию и могла в одиночку принудить Венский двор отказаться от союза с Англией.