VI. Откат

В конце января 1942 года авианосец «Энтерпрайз» находился в центральной части Тихого океана — на пути к Маршалловым островам, по которым должны были нанести удар его самолеты. Американские газеты представили ту операцию как «большой рейд», хотя на самом деле в том походе участвовали только два авианосца, шесть крейсеров и десяток эсминцев.

И вот ровно через два года — день в день — «Энтерпрайз» снова в тех же водах и следует тем же курсом. Оперативное ударное соедине-ние-58, помимо него входят еще 18 авианосцев (6 больших, 6 легких и 6 конвойных), 15 линкоров, 9 тяжелых крейсеров, 6 легких и четыре десятка эсминцев; а также — войсковые и грузовые транспорты, танкеры, транспортные доки десантно-высадочных средств (ТДД), танко-десантные корабли (ТДК), плавучие базы гидросамолетов и другие вспомогательные суда. Вышеперечисленные корабли собрались из разных мест — Перл-Харбора, Калифорнии, с Алеутских островов, из Новой Зеландии, с островов Эллис. С какой целью? Затем, чтобы нанести удар по очередному атоллу и выбить оттуда японцев. Вернее — чтобы захватить небольшой островок, входящий в состав того атолла. Итак, речь идет об атолле Кваджалейн и одноименном острове, едва выступающем на поверхности лагуны, почти как Бетио на Тараве; правда, Кваджалейн чуть больше Бетио — площадь его составляет три квадратных километра. Начиная с 5 января Кваджалейн ежедневно бомбили «летающие крепости». Впрочем, точно так же бомбили и Тараву. А толку-то? В результате американцы наткнулись на Бетио на упорное и ожесточенное сопротивление противника. Японцы, которые должны были бы погибнуть все до единого, как ни в чем не бывало косили морских пехотинцев из пулеметов, не давая им подступиться к берегу. Так что американцам вовсе не улыбалось оказаться застигнутыми врасплох снова — на подступах к Кваджелейну. А посему предстоящую десантную операцию они продумали самым тщательным образом, решив задействовать для ее проведения невиданное доселе число сил и средств. Тогда — два года назад — утром, перед самой высадкой на Бетио обрушилось 3000 тонн бомб и снарядов, что составляло по тонне с лишком на один квадратный метр. Но этого оказалось явно недостаточно, поэтому мощность предварительного удара по Кваджалейну было решено увеличить в пять раз.

29 января авианосное ударное соединение вышло на огневую позицию. И началась операция по «зачистке» цели с моря и воздуха. Она продолжалась два дня кряду, и даже утром в день «Д», на который было назначено начало десантной операции. Однако теперь первыми к [473] берегу выдвинулись танки. А десантники, ожидая своего часа, наблюдали с борта транспортов и близлежащих пустынных островков, как Кваджалейн мало-помалу превращался в гигантский костер. Наконец час атаки пробил и первые десантно-штурмовые эшелоны, погрузившись в «аллигаторы», направляются к песчаным пляжам Кваджалейна. И через некоторое время беспрепятственно высаживаются на берег. Операция расписана буквально по минутам — с учетом того, что все препятствия и опасности уничтожены заблаговременно. Затри предыдущих дня остров должен был быть расчищен целиком. Но, едва ступив на берег, пехотинцы наткнулись на препятствие, к которому не были готовы: остров оказался неузнаваем — глазу совершенно не за что было зацепиться. Никаких ориентиров. А ведь на искусно выполненных рельефных макетах Кваджалейна были обозначены всевозможные постройки. Так где же они? Теперь от них не осталось даже развалин — ни единого мало-мальски различимого следа. А куда подевались пальмы, которые торчали на макетах сплошными крохотными кустиками? Не видно ни одной. А где приметные складки местности? Все смешалось в едином хаосе: земля вздыбилась и больше напоминает лунную поверхность. Вокруг ни души — во всяком случае, на первый взгляд. Пехотинцы осторожно, не без опаски продвигаются вперед. Но боятся они не столько вероятного противника, сколько своих же бомб и снарядов: ведь бомбардировка острова продолжается и с моря, и с воздуха. Их предупредили, что огневая подготовка просчитана с точностью до миллиметра и на земле им ничто не угрожает. Люди поверили. Однако, согласитесь, не очень-то приятно идти и слышать, как у тебя над головой с воем проносятся снаряды, или видеть, как из зависших прямо над тобой самолетов сыплются горохом сверкающие на солнце бомбы. И даже если ты уверен, что рванут они далеко впереди, тебя все равно охватывает страх: ведь страх сильнее даже самой крепкой уверенности. А тут еще откуда ни возьмись истребители: они проносятся так низко, что того и гляди снесут голову, и знай себе поливают землю трассирующими пулеметными очередями в каких-нибудь пятнадцати метрах перед тобой. К тому же в этот раз летчики впервые опробуют так называемые «ракеты» — реактивные снаряды. Они выстреливаются из специальных бомбовых отсеков, подвешенных к брюху торпедоносцев. Пилот направляет самолет на цель — и нажимает на кнопку на приборной доске. Хотя ракета движется по изогнутой траектории, с земли кажется, что она летит совершенно прямо, как стрела. А точность удара и пробивная сила у нее просто потрясающие. Мне, как и многим другим, не раз случалось видеть такие ракеты в действии — в военных кинохрониках: мгновенный пуск — длиннющий огненный шлейф — и страшной силы взрыв. Вот что такое авиационный реактивный снаряд! И всякий раз, когда в воздухе слышится вой «ракеты», пехотинцы, медленно продвигающиеся в глубь [474] Кваджалейна, невольно втягивают головы в плечи, опасаясь, как бы их ненароком не зацепило. А тем временем прямо перед ними земля изрыгает пламя и дым. Позднее десантники будут рассказывать, что это светопреставление действовало на них даже успокаивающе. Но поначалу при виде всего этого у них аж дух захватывало от страха. Оно и понятно: человек иной раз чувствует себя, мягко говоря, не в своей тарелке, когда вдруг оказывается в обстоятельствах, которые он же сам для себя и создал.

Никто тогда не мог допустить и мысли, что к концу дня «Д» на Кваджалейне выживет хоть один японец, какими бы мошны ми ни были фортификационные сооружения, воздвигнутые неприятелем за двадцать лет оккупации Маршалловых островов. Да и потом, атолл, как мы уже знаем, далеко не самое подходящее место для строительства укреплений — например, подземных, самых прочных и надежных. В самом деле, бункеры на Кваджалейне ничем не отличались от тех, что японцы понастроили на Тараве. И самое забавное то, что некоторые из них пехотинцы из первых штурмовых эшелонов прошли, даже не заметив, поскольку остров, напомним, был сплошь перепахан бомбами и снарядами. Так что поди разбери, что там у тебя под ногами — гребень дюны или крыша заваленного песком бункера. Да и разбираться-то было некогда. А среди выбоин и завалов всегда найдется хоть какая-нибудь лазейка. Японцы выдержали удар. Они затаились в неглубоких бункерах-склепах — и с наступлением сумерек стали осторожно выползать из своих песчаных нор, точно крабы. Ровно в полночь они бросились в атаку. Их появление в тылу у американцев напоминало сцену из фильма ужасов: коренастые, скрюченные злобные призраки ночи вырастают буквально из-под земли и начинают свою дикую охоту. И американцы — чего там греха таить — действительно оцепенели от ужаса. Правда — ненадолго. Ночную мглу тут же вспороли ослепительно яркие огнеметные струи — и вездесущие призраки, охваченные пламенем, стали один за другим валиться на землю как подкошенные, так и не успев дотянуться до своих жертв. Лишь немногим удалось избежать «чистилища» — они вмиг растворились в ночи... Дальнейшее продвижение в глубь острова пришлось отложить до утра. Теперь-то уж американцы держали ухо востро: они шли, прощупывая глазами — а где и штыками — малейшую складку местности, любой подозрительный холмик, любой завал. Чуть что, по радиотелефону передавался предупредительный сигнал — и по указанному квадрату тотчас же наносили удар корабельная артиллерия и пикирующие бомбардировщики. Потом в воздух поднимались истребители и принимались жалить «подозрительное» место пулеметными очередями. Бесперебойная огневая поддержка теперь обеспечивалась за счет непрерывной радиотелефонной связи, действовавшей в режиме «земля — воздух — вода»: офицеры морской пехоты отныне поддерживали [475] постоянный контакт с координаторами воздушных операций и управляющими огнем корабельной артиллерии. Затем сосредоточенный бомбардировочный удар был нанесен по квадратам, лежащим впереди рубежа атаки. И как ни странно, за все время, что длилась планомерная «зачистка» острова, неприятель ни разу не обнаружил своего присутствия ни на море, ни в воздухе. Другими словами, к утру четвертого дня на Кваджалейне осталось в живых не более пятисот японцев — и все они сосредоточились на последней пяди островной суши шириной чуть больше полкилометра. Но это уже были далеко не те бойцы, что прежде: большинство из них оглохли подчистую и пребывали в полной прострации; многие были тяжело ранены, а убитым и вовсе было несть числа: их телами был усеян весь остров. Таким образом, в тот же день, в четыре часа пополудни, остров оказался целиком в руках американцев. Однако не успели объявить об этом во всеуслышание, как из подземных склепов на победителей ринулись недобитые японцы — их было дюжины две, не больше. Но огнеметчики и в этот раз не подкачали...

В это же время американцы высадились на островах Рой и Наму, также входящих в состав атолла Кваджалейн, которые японцы успели превратить в два голых летных поля, расположенных аккурат на уровне моря. На Рое осушение взлетно-посадочной полосы осуществлялось с помощью водостоков — 60 сантиметров в ширину и 90 сантиметров в глубину, — выходивших в лагуну. В этих-то сточных канавах и затаились японцы, выжидая, чтобы американские морские пехотинцы подошли поближе. Затем они открывали по ним беспорядочную пальбу. Огнеметчикам и здесь пришлось изрядно потрудиться. И через три дня остров был полностью очищен. В общей сложности в боях за атолл Кваджалейн американцы потеряли убитыми 356 человек, а японцы — около восьми с половиной тысяч.

В списке руководителей операции по захвату атолла Кваджалейн значатся имена доброго десятка контр-адмиралов и четырех или пяти вице-адмиралов, не считая генералов. Есть в этом списке и имя небезызвестного нам контр-адмирала Реймонда Спрюэнса, непоколебимого «человек-робота». Сразу же за ним следует командующий тактической авианосной группой контр-адмирал Марк Митчер — личность довольно характерная. Во время знаменитого рейда в апреле 1942 года капитан I ранга Митчер командовал авианосцем «Хорнет» (впоследствии, как мы помним, он был потоплен), на борту которого тогда находилась эскадрилья армейских бомбардировщиков В-25, нанесших удар по Токио. Митчер был высок и сухопар. У него было багровое, иссеченное морщинами лицо, безусловным украшением которого служили живые голубые глаза, скрытые под кустистыми белесыми, словно выгоревшими, бровями. Прибавьте к этому непомерно длинную шею — и портрет, можно считать, готов. Впрочем, для полноты картины [476] нельзя не упомянуть про бейсбольную кепку, неизменно венчавшую голову контр-адмирала Митчера, непременно распахнутый воротничок рубашки и высокий табурет — как у теннисного арбитра, — на котором он любил восседать, когда наведывался на мостик. Другими словами — ничего общего с типично европейским представлением о геройском образе флотоводца. Но как бы там ни было, забегая вперед, скажем, что вскоре контр-адмиралу Митчеру представится возможность проявить все свои таланты. А пока — на Кваджалейне — он, подобно большинству других высших офицеров, отличился всего-навсего как добросовестный исполнитель чужой воли, не более того.

«Кваджалейн стал своего рода повторением Таравы, только в безукоризненном варианте», — писали тогда военные обозреватели. И тут они были совершенно правы. В этот раз американцы предусмотрели все до мелочей. Так, например, по мере продвижения в глубь Кваджалейна тела убитых сразу же засыпали негашеной известью, чтобы заглушить запах разложения. А работы по расчистке и восстановлению захваченной территории начались тотчас же после того, как отгремели последние выстрелы, при том что велись они в ускоренном темпе и по всему фронту, чего прежде не бывало. Таким образом, менее чем за сутки Кваджалейн превратился в одну гигантскую стройку. «Собрать все тела убитых японцев мы, конечно, не успели, — писал кто-то из военных корреспондентов. — Вполне возможно, что они оказались погребенными под заново укатанным железобетонным панцирем аэродромного поля».

1 февраля американцы захватили атолл Маджуро, лежащий чуть к юго-западу от Кваджалейна; высадка прошла беспрепятственно, потому как атолл был необитаем. А через несколько дней в лагуне Маджуро бросили якорь корабли 58-го оперативного ударного соединения. И на главном острове атолла тут же закипела работа. Пока экскаваторы и бульдозеры разравнивали дюны, подготавливая строительные площадки, на берег выгружали сборные домики, ангары, бараки, хозяйственные постройки — все это предстояло перетащить на тягачах в глубь острова по уже проложенным меж пальмовых деревьев песчаным трактам. К тому времени на Маджуро уже успели построить заправочные площадки и станции, а на берегах лагуны — молы, у которых швартовались катера, перевозившие на остров моряков, чтобы те могли наконец ощутить под ногами твердую землю и отдохнуть в новооткрытом клубе «Маджуро-Бич» — главной достопримечательности острова. Маджуро был самой обычной «временной базой», какие выросли на оккупированных американцами островах Микронезии, точно грибы после дождя. И неизменными зрителями широкомасштабных строительных работ везде и всюду были туземцы. Они посиживали где-нибудь в сторонке и с благоговейным любопытством наблюдали, как по мановению руки «светлоликих богов» преображалась их родная земля, [477] на которой один за другим вырастали гигантские «храмы-святилища». (Кое-кто из туземцев уже довольно чавкал жевательной резинкой... а через месяц многие из них уже вовсю разъезжали на джипах и грузовиках.)

Остальные атоллы в архипелаге Маршалловых островов американцы обошли стороной, невзирая на то что там все еще находились неприятельские гарнизоны. Эти островки были перепаханы бомбами настолько, что там не мог сесть ни один самолет, не говоря уже о том, чтобы взлететь. Таким образом в воздушном пространстве архипелага повсеместно господствовали американские самолеты — они летали совершенно свободно, не обращая никакого внимания на редкие одиночные выстрелы японских зенитных орудий, которые еще не везде были уничтожены. Впрочем, и они скоро смолкли, потому как у японцев вышли снаряды. А если какой-нибудь неприятельской подводной лодке и удавалось подойти к «блокированной зоне» и выгрузит боеприпасы, толку от этого все равно было мало: американцы пустили в ход самое, пожалуй, грозное оружие — голод. В военных отчетах даже появилось специальное условное обозначение блокированных островов — «голодные сектора». Японцы пробовали сажать маленькие огородики, но собрать урожай им не удавалось: в небе появлялись американские самолеты и забрасывали хилые угодья мазутными «бомбами». Однако, несмотря ни на что, японцы держались стойко — ни над одним островом белый флаг так и не взвился. С отчаяния оголодавшие бедолаги обстреливали американские самолеты из карабинов, чем только еще больше раздразнивали пилотов пикирующих бомбардировщиков и истребителей. Японцы стояли до последнего даже после того, как их родина капитулировала, не желая сдаваться ни в какую. Многие из них так и погибли не сломленные, оставив о себе память в виде жалких, иссушенных жгучим экваториальным солнцем останков, которые в конце концов занесло песком. А некоторые «робинзоны» выжили — вопреки всему. Они приноровились ловить рыбу и собирать кокосовые орехи. И все ждали, когда же пробьет час реванша...

* * *

12 февраля 1944 года значительная часть 58-го оперативного соединения покинула новую базу на атолле Маджуро и выдвинулась в юго-восточном направлении. В состав эскадры входил и авианосец «Энтерпрайз». О конечной цели плавания знали только контр-адмирал Митчер и его штаб. Остальные же офицеры и матросы узнали об этом лишь через двое суток после выхода в море. Сообщение потрясло моряков и летчиков до глубины души: конечной целью были острова Трук. Почему же это название произвело на американцев столь сильное впечатление?

До войны в американских газетах и журналах было опубликовано множество статей под весьма красноречивыми названиями, например: [478] «Таинственный атолл Трук», «Трук, или четверть века на отшибе цивилизации» и все в том же духе. Некое подобие Сингапура, ощерившегося жерлами тысяч пушек, мощная авиационно-морская база — вот каким представляли себе Трук американцы. А в годы войны японское радио окрестило его на свой манер: «Трук — непотопляемый авианосец». И в этом была определенная доля истины. Ведь именно с Тру-ка, незыблемого оплота военной мощи, японцы обрушивали страшные удары на Гуадалканал. «Четверть века на отшибе цивилизаций» — это тоже истинная правда. После первой мировой войны Япония заручилась специальным разрешением Лиги Наций на установление опеки над островами Трук, прежде входившими в состав заморских владений Германии. При этом, однако, Японии категорически запрещалось строить на подопечной территории какие бы то ни было фортификационные сооружения. Японцы же истолковали решение Лиги Наций по-своему — и в один прекрасный день объявили острова Трук запретной зоной. И все, кого по воле злого рока заносило в этот район повышенной секретности — например, экипажи потерпевших аварию кораблей, — исчезали без следа. Таким образом, даже если кто и видел, что происходит «на отшибе цивилизации», рассказать об этом он уже никому не мог.

С географической точки зрения, атолл Трук не имеет себе равных: он представляет собой атолл и одновременно гористый архипелаг. Вообразите себе гигантское рифовое кольцо — с шестью удобными проходами, — опоясывающее превосходную якорную стоянку для крупнотоннажных кораблей; а посреди громадной лагуны — россыпь островков, являющих собой вершины подводных гор и вместе с тем хорошо защищенные извне якорные стоянки. Словом, более надежной гавани — вернее, естественной крепости, — не сыскать. К тому же площади островков оказалось более чем достаточно для размещения многочисленного гарнизона. А склоны холмов, сплошь иссеченных изломами, японцы буквально утыкали орудийными гнездами, незаметными ни с моря, ни с воздуха. Рейд к островам Трук, который задумал адмирал Честер Нимиц, имел как стратегическое, так и чисто психологическое значение: надо было во что бы то ни стало подавить страх, охватывавший американских моряков при одном лишь упоминании об этом проклятом месте. Особенно теперь, когда по всей акватории Тихого океана начался так называемый великий откат.

К сожалению, американская военно-морская разведка не располагала сколь бы то ни было полезной оперативной информацией о тогдашнем положении на островах Трук. Поэтому за двенадцать дней до начала рейда с авиабазы на одном из Соломоновых островов в воздух поднялись два «Либерейтора» — им предстояло произвести фотосъемку «непотопляемого авианосца» с воздуха. Американские самолеты-разведчики должны были покрыть расстояние 2000 миль и, зависнув [479] на восьми километровой высоте над «целью», успеть сфотографировать ее за двадцать минут. Однако аэрофотосъемка оказалась некачественной — из-за облачности, скрывавшей большую часть архипелага, и надежды командования, таким образом, не оправдались. Единственное, что удалось разглядеть более или менее четко, так это три десятка боевых кораблей на одной из многочисленных якорных стоянок. Когда адмирал Нимиц вернулся из инспекционного полета на Кваджалейн и Маджуро и проанализировал предъявленную ему аэрофотосъемку, для него уже не было никаких сомнений: рейду к островам Трук было суждено стать реваншем за Перл-Харбор. Командование ударным соединением распределилось между Спрюэнсом и Митчером. Однако главное командование легло на плечи Спрюэнса. На тот случай, если японский флот покинет Трук и примет бой в открытом море, предусматривалось, что тактическое руководство эскадрой примет Спрюэнс, а Митчер во главе авианосной группы будет находиться на некотором удалении и обеспечивать воздушное прикрытие всего соединения; если же основные бои, напротив, завяжутся в воздухе, тактическое руководство должно будет перейти к Митчеру.

16 февраля, в 6 часов 35 минут, когда на море все еще лежала непроглядная ночная мгла, авианосцы стали разворачиваться против ветра. Трук находился в 90 милях прямо по курсу. В 6 часов 49 минут в воздух поднялись первые «хеллкеты». Операция начиналась с «чистки» силами истребительной авиации. То была уже совершенно новая тактика. Отныне право взлетать первыми навсегда закрепилось за истребителями, а не за тихоходными и легко уязвимыми торпедоносцами. В 7 часов 14 минут служба радиоперехвата авианосной группы перехватила сигнал тревоги — источник его находился на Труке. На борту «Энтерпрайза» включили все громкоговорители, настроенные на канал «море — воздух», — так, чтобы моряки могли слышать все, что будет происходить в небе над Труком.

Американские летчики приблизились к Труку, когда атолл-архипелаг осветили первые проблески утренней зари. Внизу царили тишина и покой. На сверкающей глади лагуны отчетливо различались зеленые холмики островов. На якорных стоянках и рейдах стояли грузовые транспорты — боевых кораблей было мало. Основные силы японской эскадры покинули атолл несколько дней назад, решив, очевидно, пока не вступать в боевые действия. А о том, что они непременно начнутся, японцы могли догадаться хотя бы по недавнему присутствию в воздушном пространстве над Труком двух американских самолетов-разведчиков. «Хеллкеты» не успели описать первый круг над лагуной, как им наперехват устремились несколько «зеро». Завязался воздушный бой — он длился несколько часов. Между тем к Труку подлетали все новые эшелоны американских истребителей, взлетавших один за другим с крейсировавших неподалеку авианосцев. В этот [480] раз превосходство было целиком на стороне американцев, что во многом объяснялось качественным преимуществом «хеллкетов» над «зеро», равно как и опытом ведения слаженных боевых действий. Отметим здесь же, что отныне американские летчики всегда будут испытывать превосходство над японцами в воздухе. И теперь, я полагаю, самое время поговорить подробнее о том, что представляли собой американские военно-морские летчики, из кого их набирали и как готовили к службе сразу в двух стихиях — на море и в воздухе.

* * *

Американцы считали, что в возрасте 18–26 лет человек легче всего переносит перегрузки, связанные с полетом: ускорения и перепады давления при взлете, посадке или пикировании. А точнее — в возрасте, близком к восемнадцати годам, нежели к двадцати пяти. Поэтому неудивительно, что летчики, служившие на авианосцах, выглядели совсем еще безусыми мальчишками — во всяком случае, если судить по фотографиям военных лет. Родом они были из разных штатов, да и происхождение у них было разное: они представляли различные общественные классы — если это понятие вообще применимо по отношению к американскому обществу. Особое предпочтение при отборе в летный состав по. понятным причинам отдавалось выпускникам технических колледжей и университетов, отличавшихся к тому же крепким здоровьем. На медицинской комиссии отсеивали главным образом по зрению — близоруких и дальтоников, а также по стоматологическим дефектам: зубы должны быть крепкие и ровные — для правильной подгонки кислородной маски. После медицинской комиссии парней, годных к летной службе, направляли в школы наземной подготовки. Там их натаскивали физически — с помощью силовой гимнастики, дзюдо и самбо. А лучшим способом воспитать дух товарищества, конечно же, был футбол. Ну и в дополнение ко всему — систематическая пропаганда славных традиций военно-морской авиации.

При наборе в школы наземной подготовки выяснялось, что процентов тридцать новобранцев вообще не умели плавать. Ну что ж, не беда: на выручку приходили многоопытные тренеры по плаванию. Они обучали новичков четырем классическим стилям, и главным образом — брассу, позволяющему держаться на воде часами, а также подводному брассу — на случай если придется выплывать из-под разлитого по поверхности моря горящего мазута. Кроме того, в программу обучения входили и чисто военные дисциплины. Общий же учебный курс в школе наземной подготовки длился чуть меньше года. Следом за тем выпускников направляли учиться летать (на курсы начальной летной подготовки — сроком на 3 месяца), а потом — учиться летать еще лучше (на курсы общей летной подготовки — сроком на 14 недель), после чего им предстояло выдержать летный экзамен. В результате всего лишь около тридцати процентов выпускников курсов получали [481] звание летчика-офицера или летного старшины ВМС, и направлялись на курсы боевой подготовки, где им предстояло овладеть всеми премудростями тактики воздушного боя, поддержки морских десантных операций, приемами стрельбы по наземным целям и так далее. При этом из упомянутых тридцати процентов старшин и офицеров отбирались кандидаты для прохождения дальнейшей службы в транспортной авиации ВМС, будущие инструкторы и добровольцы для службы на заморских территориях. Другие кандидаты — те, кого отбирали в ближнюю авиационную разведку и кому предстояло пилотировать самолеты наблюдения, направлялись на специальные двухмесячные курсы, после чего их приписывали к линейному и крейсерскому флотам или береговым авиабазам. Остальные же летчики — истинные рыцари неба — удостаивались высочайшего права служить на авианосцах. Однако прежде им приходилось в течение двух месяцев учиться взлетать и садиться на палубы стареньких сухогрузов и танкеров, переоборудованных под учебные авианосцы. На одном из озер Среднего Запада даже был создан специальный учебный центр — там летчики оттачивали технику бомбометания и торпедных атак и приобретали другие полезные знания и навыки. Единственной наукой, к которой у них не лежала душа, была, пожалуй, навигация. Однако им приходилось изучать и ее — правда, чисто с прикладной точки зрения, а не академической. Благо к тому времени американские авиаинженеры успели сконструировать специальные хитроумные тренажеры, с помощью которых можно было смоделировать любую полетную ситуацию прямо на земле, вернее, в учебном классе. На этих самых тренажерах летчики обучались не только практической навигации, но и способам вести наблюдение с помощью бортовых РЛС, систем радиослежения, и при этом вести огонь по обнаруженным целям. Большим подспорьем в процессе обучения служили две тысячи учебных фильмов, в том числе десятки мультипликационных. Особенно серьезную подготовку проходили будущие пилоты-разведчики. Чтобы иметь перед глазами самолеты всех типов, командование военно-морской авиации даже обратилось к американским мальчишкам с просьбой построить и прислать 500 тысяч авиамоделей. За свою работу юные моделисты-конструкторы получали награды — в виде специальных свидетельств, почетных грамот и званий. К примеру, тот, кто присылал 50 моделей различных типов самолетов, состоявших на вооружении четырех воюющих держав, удостаивался почетного звания адмирал-конструктора. Идея получила столь широкий отклик, что в скором времени в центры летной подготовки были переданы еще 300 тысяч моделей — в дополнение к первой, полумиллионной партии. Причем каждая была выполнена с безукоризненной точностью, хотя и в значительно уменьшенном масштабе. По ним-то будущие асы и учились за считанные доли секунды распознавать различные типы самолетов с разной дистанции и под [482] разными же углами зрения... Иначе говоря, учебный процесс длился постоянно: не прекращался он и после того, как летчики ступали на палубу авианосца.

* * *

И эти усилия не прошли даром — в рейде к островам Трук они оправдали себя с лихвой. Так что, когда «хеллкеты» схлестнулись с «зеро» в небе над архипелагом, преимущество американцев было явно налицо. В результате 127 истребителей противника были сбиты в воздухе, а около шестидесяти — уничтожены на земле. В это время к Труку под прикрытием других истребительных звеньев приближались эшелоны пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев. Они принялись бомбить японские наземные сооружения и корабли, бросившиеся врассыпную по обширной акватории лагуны. В 10 часов 45 минут Спрюэнсу доложили, что одному неприятельскому грузовому транспорту и сопровождавшим его крейсеру и четырем эсминцам удалось-таки прошмыгнуть из лагуны через северный проход. С «Йорктауна» тотчас же поднялась очередная авиагруппа и устремилась в погоню за беглецами. А чтобы занять делом и заскучавших было корабельных артиллеристов, Спрюэнс отрядил за ними вслед 2 линкора — «Нью-Джерси» и «Айову», по 45 000 тонн водоизмещением каждый, 2 крейсера и 4 эсминца, предупредив Митчера, что берет тактическое командование операцией на себя. Вскоре выяснилось, что кораблем, который летчики приняли за грузовой транспорт, на самом деле был минный заградитель. Думаю, нет особой нужды говорить, что участь шести японских кораблей, улизнувших из лагуны, была предрешена. А «охотники», подняв сигнальные флажки, символизировавшие только что одержанную победу, обошли атолл почетным кругом и присоединились к эскадре.

После полудня в небе над Труком не осталось ни одного японского самолета — и американские бомбардировщики, прибывавшие с авианосцев новыми эшелонами, уже беспрепятственно выбирали себе цели и наносили по ним удары, не обращая внимания на редкие залпы неприятельских береговых зенитных орудий. Описывая налет бомбардировщиков американских ВМС на острова Трук, длившийся двое суток кряду, военные обозреватели единодушно отмечали небывалую «эффективность» бомбовых ударов и сравнивали их с результатами атак американских же тяжелых бомбардировщиков, действовавших тогда же на европейском театре военных действий: «Наземные бомбардировщики производили бомбометание с высоты более 5000 метров, в то время как самолеты, приписанные к 58-му оперативному соединению, снижались до нескольких сотен метров над целью. Они атаковали с 800 или 1000 метров лишь в том случае, если сбрасывали бомбы со взрывателями мгновенного действия, чтобы самим не угодить под ударную волну взрыва. Однако и с такой высоты они поражали цели [483] точнее, нежели «летающие крепости», которые обычно атаковали с высоты от 5000 до 6000 метров».

В налете на Трук американцы впервые опробовали ночные радиолокационные прицелы, установленные на борту торпедоносцев-бомбардировщиков. Так, 27 февраля, в 2 часа ночи, с авианосцев поднялась группа из двенадцати торпедоносцев, без истребительного прикрытия, и двинулась к цели. Над лагуной торпедоносцы снизились до шестидесяти метров. На рейде, прямо по курсу, стояло расцвеченное яркими огнями госпитальное судно. С его борта взметнулась сигнальная ракета, и следом за тем ночное небо озарилось вспышками рвущихся зенитных снарядов — японцы и представить себе не могли, что американцы осмелятся атаковать с малой высоты, да еще ночью. А между тем торпедоносцы беспрепятственно накрыли якорные стоянки японских грузовых транспортов бомбами со взрывателями замедленного действия. Когда же японцы наконец смекнули, что к чему, было слишком поздно: покуда они меняли угол прицеливания, «ночные птицы» благополучно улетели прочь, добившись результатов, в четыре раза более успешных, нежели в дневное время. Ранним утром к Труку подошла авианосная группа. В небо не поднялся ни один неприятельский самолет. В итоге были потоплены двадцать три японских корабля, в том числе два легких крейсера. Вслед за тем корабли 58-го оперативного соединения отошли в открытое море. За двое суток, что длился налет, американцы потеряли всего лишь девятнадцать самолетов, однако большую часть их экипажей удалось благополучно снять с воды.

* * *

Снятых с воды летчиков обычно переправляли на авианосец в специальном спасательном круге — со штанами — по тросу, заведенному со спасательного судна. На авианосце несокрушимых «рыцарей неба» ожидал горячий прием — с музыкой и бурными поздравлениями. А круг со штанами возвращался на судно-спасатель с ящиком мороженого — в знак особой признательности от благодарных спасенных. С недавних пор подобные церемонии вошли в добрую традицию, которая, с другой стороны, служила летчикам и морякам напоминанием о том, что любой тихоокеанский поход далеко не увеселительная прогулка, хотя с недавних пор те же моряки начали мало-помалу свыкаться с этой мыслью. Тем более что единственным более или менее примечательным событием во время рейда к Труку была ночная тревога, которой, впрочем, скоро дали отбой. Моряки «Энтерпрайза» даже стали забывать, как рядом с авианосцем рвутся бомбы и снаряды, взметая громадные шипящие фонтаны пенных брызг, и как сжимается сердце при виде в лазурном небе черных точек, которые прямо на глазах вырастают до размеров огромных, несущих смерть бомбардировщиков. Авианосцы выстраивались в походный порядок и принимались бесцельно [484] утюжить морскую гладь, поделенную на оперативные квадраты. Время от времени палубные громкоговорители взрывались сигналом громкого боя — и моряки устремлялись к своим боевым постам по боевому расписанию, хотя прекрасно знали, что это всего лишь учебная тревога, совсем как в мирное время. А в перерывах между учениями они беззаботно грелись на солнышке и только удивлялись, с чего это вдруг в одном месте собралось столько кораблей и почему они крейсируют все вместе, словно боятся потерять друг друга из вида. Впрочем, моряки знали, что где-то впереди, далеко-далеко, лежит зловеший архипелаг Трук, о чем можно было судить хотя бы по тому, что горизонт в той стороне нет-нет да и заволакивало сизой дымной пеленой. Знали они и то, что над архипелагом кипит ожесточенный воздушный бой — отголоски его время от времени доносились из палубных громкоговорителей. А в остальном — полная тишь, да гладь, которая всюду была одинакова — что на Макине, что на Тараве, что на Кваджалейне, что на Труке, что на Джалуите. И цвет ее менялся везде одинаково — в зависимости от времени суток.

Наконец настал долгожданный час — и эскадра покинула воды архипелага Трук и взяла курс к островам Палау, лежащим в 1176 милях к западу. Казалось бы, уже ничто не могло омрачить очередной победоносный поход американской армады. Но не тут-то было! Однажды ночью безмятежную тишину, давно воцарившуюся на борту кораблей эскадры, взорвали тревожные сигналы громкого боя. Корабельные РЛС засекли группу неприятельских самолетов, приближающихся к эскадре: это были торпедоносцы. Артиллеристы тут же кинулись к орудиям и приготовились к бою. Впрочем, торпедоносцы атаковали до того неуверенно, что вскоре были отброшены. А на другой день экипаж «Энтерпрайза» имел возможность прослушать прямую радиотрансляцию с непосредственного места боев — в воздушном пространстве над Палау. Самым забавным был «репортаж» об атаке на старенький японский эсминец, попытавшийся было ускользнуть из-под удара через дальний — западный проход в коралловом кольце. Его атаковали сразу восемь американских торпедоносцев — с восьми различных позиций. Пять торпед поразили цель и взорвались одновременно, а шестая, выпущенная с некоторым опозданием, прошла навылет сквозь бурлящую воронку, оставшуюся на том самом месте, где мгновение назад пошел ко дну торпедированный корабль. Следом за тем торпеда, будто сбившись с курса, заметалась туда-сюда, пока в конце концов не рванула прямо в проход, через который намеревался проскочить японский эсминец, преградив дорогу другому неприятельскому кораблю. И тот, резко отвернув в сторону, чтобы избежать удара шальной торпеды, выбросился на рифы. А торпеда, не встретив на своем пути никакой «цели», миновала проход и ушла в открытое море. В тот день американские летчики, как говорится, поработали на славу: они потопили [485] три десятка неприятельских кораблей разных типов, забросали лагуну минами и в довершение ко всему полностью «расчистили» небо над обоими атоллами, образующими группу Палау. Таким образом, потери японцев в воздушных боях по сравнению с американцами составили девятнадцать к одному. На обратном пути американская эскадра «прочесала» еще несколько островов в Каролинском архипелаге. Тем временем «Энтерпрайз» в течение двух суток крейсировал неподалеку от атолла Волеаи. Жизнь моряков на борту шла размеренным, безбурным чередом, вошедшим уже в привычку. Летчики, впрочем, тоже не были избалованы щекочущим нервы разнообразием: встречи с неприятелем уже не волновали их так, как прежде, и боевые вылеты мало-помалу превратились для них в повседневную рутину — нудную и муторную, хотя и необходимую работу. Так, например, во время налета на Волеаи им на перехват вылетели только несколько «зеро», которые тотчас же были сбиты, — еще до того, как успели перестроиться в боевой порядок. А береговые зенитные батареи также вообще не произвели в ответ ни единого выстрела. Похоже, японцы выдохлись — морально и физически. Складывалось такое впечатление, будто «Империя восходящего солнца» с величайшим трудом оправлялась после удара, пошатнувшего ее мощь в битве за Гуадалканал, — мощь, прежде казавшуюся незыблемой, в то время как Соединенные Штаты, напротив, наращивали свое могущество ошеломляющими темпами, поставляя на тихоокеанский театр военных действий все новые корабли, самолеты и виды вооружений. И ощущение все возрастающей силы, конечно же, передавалось непосредственным участникам боевых действий в Тихом океане — в том числе морякам и летчикам «Энтерпрайза».

Особенно ярко это проявилось 21 апреля 1944 года — во время десантной операции близ Голландии{32}, проведенной спустя три недели после рейда к Палау. Как только «Энтерпрайз» лег на заданный курс, командир корабля объявил по громкой связи, что авианосцу предписано прикрывать и поддерживать высадку войск под командованием генерала Макартура на северном побережье Голландской Новой Гвинеи. А чтобы скрасить утомительное однообразие долгого перехода, морякам и летчикам крутили документальные фильмы о природных красотах Новой Зеландии и своеобразных нравах ее исконных жителей — папуасов.

21 апреля, в день «Д-1», с борта «Энтерпрайза» и других авианосцев поднялись бомбардировщики и отправились бомбить три японские [486] береговые базы. На всем пути следования в небе не показался ни один неприятельский самолет. А зенитные батареи противника, едва успевшие открыть защитный огонь, были продавлены. И на другой день войска Макартура высадились на берег, не встретив со стороны японцев ни малейшего сопротивления. Моряки «Энтерпрайза» наблюдали за новогвинейским берегом лишь издали: он был высокий и мрачный и казался одной бесконечной причальной стенкой, возле которой стояли десятки ошвартовленных войсковых и грузовых транспортов, плавбаз, сторожевых и десантных кораблей.

Набор и подготовка офицеров — капитанов и штурманов, которым предстояло водить эти корабли по бескрайним тихоокеанским просторам, производились по той же системе, что и у летчиков. Вице-адмирал Хелси вспоминал, как однажды ему случилось наблюдать за маневрированием небольшой авиационной плавбазы. Ему так понравилась слаженная работа ее экипажа, что он не удержался и велел соединить его с командиром плавбазы, чтобы высказать ему свое искреннее восхищение.

— Ты же еще совсем салага, — сказал он с присущей ему прямотой. — Когда же тебе поручили командование?

— С полгода тому, господин вице-адмирал, — также прямо ответил тот. — До этого я видел корабли только издали.

Сказать по чести, в те годы в американском военно-морском флоте просто отбоя не было от добровольцев. Однако предпочтение непременно отдавалось парням крепким, решительным и смышленым. Помимо интенсивной физической подготовки, будущих судоводителей усиленно пичкали знаниями, которыми обязан обладать любой морской офицер. Практическими же навыками и опытом, в том числе мастерством командовать, новоявленные офицеры овладевали в море — в штурманской рубке и на мостике. И тут ставка делалась прежде всего на талант и сметку: способный — стало быть, сможешь схватывать все на лету. И не случайно иные капитаны грузовых и войсковых транспортов, участвовавшие в походах от Новой Зеландии к Маршалловым островам и архипелагу Гилберта или от Австралии к Филиппинам, зачастую имели весьма отдаленное представление о тонкостях прикладной навигационной науки. Оно и понятно: от них требовалось лишь одно — вести корабль строго в кильватерной колонне, а ответственность за прокладку и соблюдение генерального курса, вкупе со всевозможными расчетами, лежала целиком на командующем колонной, знавшем морское дело как свои пять пальцев. И самым поразительным при этом было то, что уже по первом выходе в море новоиспеченные капитаны, малость поднаторев, не только весьма искусно вели свои суда заданным курсом, но и лихо маневрировали — особенно под бомбежками. Несомненно, что подобную сверхускоренную подготовку офицерского состава могла себе позволить лишь страна, не [487] испытывавшая недостатка ни в чем — ни в живой силе, ни в технике. Больше того: в годы войны американцы, к примеру, развивали кораблестроение с учетом 10-процентного коэффициента потерь тоннажа, списываемого за счет использования на флоте так называемых офицеров-скороспелок. Однако на поверку этот коэффициент оказался явно завышенным.

Итак, по завершении рейда к берегам Голландии ударное соединение двинулось в обратном направлении — к островам Трук. К этому времени от былой грозной славы Трука не осталось и следа: атолл что ни день бомбили американские тяжелые бомбардировщики, прилетавшие с Соломоновых островов. На сей раз ударному соединению было предписано стереть с лица земли все местные аэродромы, зенитные батареи, доки, жилые и хозяйственные постройки. Словом — полностью обескровить его, и по возможности надолго. Незадолго до подхода американской эскадры японцы успели переправить на Трук пару сотен новеньких самолетов. Но толку-то! Они были уничтожены подчистую в первом же воздушном бою. Короче говоря, очередное боевое задание было выполнено, что называется, без сучка и задоринки, притом, что результаты каждого налета неизменно отслеживались по свежим следам с помощью самолетов-фоторазведчиков, следовавших, как правило, за эшелонами атакующих бомбардировщиков. После чего офицеры главного штаба склонялись над свежепроявленными аэрофотоснимками и принимали решение; в случае необходимости к атоллу направлялись новые эшелоны бомбардировщиков — они добивали то, что уцелело после предыдущих ударов. В итоге острова Трук были сожжены буквально дотла. А вокруг них — на обширной акватории лагуны, где уже не осталось ни одного боевого корабля, — виднелись лишь жалкие рыболовные суденышки да сампаны{33}, которые пощадили даже американские истребители.

Таким образом, 58-е ударное соединение имело возможность беспрепятственно крейсировать по всей западной части Тихого океана, не опасаясь ни малейшего удара со стороны неприятеля. Так что, если в конце января 1942 года Токийское радио неустанно посылало в эфир провокационный вопрос: «Куда же подевался хваленый американский флот!» — то теперь ему было впору сменить пластинку и поставить вопрос иначе: «Куда же подевался хваленый японский флот?»

6 июня эскадра под общим командованием Спрюэнса и Митчера, усиленная двадцатью восемью авианосцами, взяла курс на Марианские острова, подлежавшие захвату согласно стратегическому плану адмирала Нимица. Главной целью был выбран Сайпан — не просто атолл, остров-крепость или перевалочная база, а уже неотделимая часть [488] японской империи в 160 квадратных километров, с гарнизоном из 25 тысяч человек и коренным населением численностью 50 тысяч человек. На аэроснимках Сайпана того времени видны небольшие городки, окруженные благодатными, аккуратно возделанными угодьями. Что до военных объектов, они уже подвергались неоднократным бомбардировкам — 21 и 22 февраля во время рейда авианосной ударной группы в составе шести авианосцев.

11 июня, в 13 часов, когда до Сайпана оставалось 200 миль, с авианосцев взлетели эскадрильи истребителей. Японцы, хотя и знали о приближении американской эскадры, не думали, однако, что американцы осмелятся нанести удар со столь значительного расстояния. В ходе истребительной атаки неприятельские самолеты были уничтожены либо прямо на земле, либо еще на взлете. На другой день бомбардировке подверглись японские базы на близлежащих островах — Гуаме, Роте, Тиниане и Пагане. Кроме того, ударные силы эскадры «расчистили» большую часть акватории, прилегающей непосредственно к месту высадки десанта. В тот же день американские разведывательные самолеты засекли к западу от Пагана неприятельский конвой из 20 грузовых транспортов и кораблей сопровождения, державший курс на север — по всей вероятности, к берегам Японии. Однако дойти до места назначения конвою не было суждено: во второй половине дня он был полностью уничтожен. Американские летчики-истребители, изрядно поднаторевшие за два года в своем мастерстве, даже позволили себе роскошь пустить на дно японский эсминец, изрешетив его из одних лишь пулеметов. Чуть погодя в 185 милях к западу от Гуама был обнаружен еще один неприятельский конвой — правда, значительно меньше первого: он состоял только из 6 кораблей. Тем хуже для него: он был уничтожен буквально в одночасье. 14 июня зона расчистки была расширена, и две ударные группы из 58-го оперативного соединения вошли в воды архипелага Бонин, лежащего к северу от Марианских островов. Теперь уже на информационных табло в помещениях для дежурных экипажей, где летчики обычно ожидали сигнала к вылету, высветились чисто японские названия: Хахасима, Титисима, Мукосима. А между тем снаружи неистовствовал шквальный ветер с ливнем, гнавший по небу огромные низкие облака; по морю шла крутая зыбь, кренившая полетные палубы с такой силой, что они едва ощущались под ногами. Взлетать в таких условиях было чрезвычайно рискованно. Но ничего не попишешь: на войне, как на войне. Так что поднять крылатую машину в воздух было все равно, что совершить подвиг. И моряки на авианосцах с замиранием сердца следили за каждым взлетом и провожали мгновенно растворявшиеся во тьме самолеты взорами, полными тревоги и страха.

Десантная операция на Сайпане началась 15 июня в 8 часов 30 минут в исключительно неблагоприятных условиях. Высадке десанта, [489] как обычно, предшествовала бомбардировка подлежащей захвату территории. Моряки «Энтерпрайза» видели, как на исходный рубеж вышли сотни десантных кораблей и развернулись вдоль затянутого туманной дымкой побережья Сайпана и как к берегу двинулись, танцуя на огромных пенных валах, «аллигаторы» и штурмовые десантные катера. Тем временем с палубы авианосца один за другим поднимались в воздух истребители и бомбардировщики. Ни одного японского самолета в небе над Сайпаном не было. Однако в бинокль можно было более или менее отчетливо разглядеть рассредоточенные на подступавших к побережью холмах неприятельские зенитные батареи, которые встретили десантников беспорядочным огнем, — американские самолеты и корабельная артиллерия, как видно, подавили далеко не все огневые позиции противника. К вечеру выяснилось, что десантные подразделения, успевшие высадиться на берег, понесли крупные потери, — и дальнейшее продвижение в глубь острова пришлось отложить до утра. На следующий день в воздухе появились несколько японских самолетов. Завязался неравный бой — и вскоре все они были сбиты. В воздушном пространстве над Сайпаном американцы завоевали безусловное превосходство, в то время как на суше их положение было не из легких. А тут еще самолеты-разведчики донесли, что к Сайпану приближается многочисленная неприятельская эскадра. 18 июня эти сведения получили наглядное подтверждение: близ Сайпана показались несколько японских одномоторных самолетов, взлетавших, несомненно, с находившихся неподалеку авианосцев. Что-то будет впереди!

Американскому военно-морскому командованию стало известно следующее: 13 июня в виду острова Тавитави (южные Филиппины) был замечен отдельный отряд кораблей японской флотилии, двигавшийся на север. А 17-го числа подводная лодка «Кавалла» засекла на полпути между Тавитави и Марианскими островами пятнадцать неприятельских боевых кораблей, сопровождавших конвой из нескольких загруженных под завязку танкеров. Другие разведданные позволяли заключить, что в состав находившейся на подступах к Сайпану японской эскадры входили по меньшей мере 9 крупных авианосцев, 5 линкоров, 16 крейсеров и 32 эсминца. Таким образом, были все основания предполагать, что японцы решились либо пойти ва-банк, либо, во всяком случае, попытаться остановить дальнейшее наступление американцев в Тихом океане. Поэтому появление над Сайпаном японских одномоторных самолетов — скорее всего разведчиков — не могло не насторожить американское командование. И вечером 18 июня 58-е оперативное соединение выдвинулось на запад. А прибрежные воды Сайпана остался патрулировать отряд из 12 конвойных авианосцев и нескольких боевых кораблей. Авангард японской эскадры насчитывал 7 тяжелых и 8 легких ударных авианосцев, 7 линкоров, 8 тяжелых [490] и 13 легких крейсеров и 67 эсминцев. Под командованием Митчера было 450 истребителей, 250 пикирующих бомбардировщиков, 200 торпедоносцев и 80 разведывательных самолетов. Продвинувшись на некоторое расстояние в западном направлении, американская эскадра развернулась и легла на обратный курс: по соображениям стратегического порядка, Спрюэнсу не хотелось отходить от Марианских островов чересчур далеко, дабы не упустить из виду противника. Таким образом, 19-го числа ранним утром 58-е ударное соединение находилось примерно в 80 милях к западу от Гуама.

Как только рассвело, с американских авианосцев поднялись в воздух несколько звеньев дозорных истребителей. Стоя на верхней палубе «Энтерпрайза», моряки с тревогой всматривались в пасмурное небо: оно было затянуто низкой облачностью, и лишь кое-где сквозь редкие просветы между кучевыми облаками проглядывал тронутый нежной лазурью пустынный небосвод. Эскадра перестроилась и двинулась дальше в боевом порядке.

В 9 часов 40 минут из палубных громкоговорителей раздался характерный треск, после чего для истребителей прозвучала команда на взлет. Авианосец развернулся против ветра — носом на восток, и полетная палуба тотчас же пришла в движение. Некоторое время спустя была передана новая команда — и к взлету стала готовиться следующая группа истребителей.

Небо над авианосцем было по-прежнему пустынно — по крайней мере на первый взгляд. Только всевидящему оку бортовой РЛС было под силу засечь приближающегося противника. Между тем буквально через полчаса после вылета американские истребители вступили в бой с самолетами прикрытия японской эскадры. Бой завязался в 10 часов 10 минут, а закончился в 13 часов 16 минут. К сожалению, американские моряки не могли по достоинству оценить боевое и летное мастерство своих товарищей-летчиков, поскольку сражение, в котором со стороны японцев участвовало от 40 до 75 самолетов, развернулось в нескольких десятках миль в стороне. Как бы там ни было, в ходе трехчасового боя были уничтожены почти все неприятельские самолеты. Прорваться же к американской эскадре удалось всего лишь нескольким из них. Они нанесли удар, но тот оказался малоэффективным — в основном мимо цели. К «Энтерпрайзу» же вообще не смог подобраться ни один самолет. Столь низкая боеспособность японцев в воздухе просто поразила американских летчиков. Позднее они писали в донесениях, что бой проходил «довольно монотонно». Да и цифры потерь, подтвержденные впоследствии японцами, говорят сами за себя. К примеру, только в воздушном бою над мысом Ритидиан, северной оконечности Гуама, 33 «хеллкета» сбили 35 из 38 «зеро», потеряв при этом одного «своего». В общей же сложности в то злополучное для себя утро японцы недосчитались 404 самолетов из пятисот, тогда как [491] американцы лишились всего-навсего 27 истребителей, при том что девятерых летчиков удалось снять с воды целыми и невредимыми. Другими словами, после полудня полетные палубы японских авианосцев настолько опустели, что сами авианосцы уже не представляли для американцев никакой угрозы. И тем не менее Спрюэнс решил вывести их из строя окончательно. Но для этого надо было знать хотя бы точное местоположение неприятельской эскадры, а она точно в воду канула — обнаружить ее не удалось ни одному патрульному истребителю.

В действительности же японская эскадра попросту повернула обратно. Адмирал Шимада мог позволить себе пожертвовать самолетами, только не кораблями, тем более что теперь они были слишком уязвимы. Спешно отступавшего противника обнаружил 20 июня в 15 часов 30 минут пилот патрульного истребителя Роберт Нельсон с «Энтерпрайза». Он тут же радировал авианосцу: «Вижу неприятельскую эскадру. Широта — 15? северная; долгота — 134? 35' восточная». Иными словами, противник находился в 400 милях — более чем в 780 километрах — от американской авианосной группы. «Радио» от Нельсона заставило летчиков «Энтерпрайза» призадуматься: какое решение примет контр-адмирал Митчер, находившийся тогда на борту флагманского авианосца «Лексингтон»? Ведь через три часа стемнеет, а предельная крейсерская дальность полета пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев составляет аккурат 800 морских миль. Так что, отдай Митчер немедленный приказ на взлет, летчикам пришлось бы атаковать японскую эскадру в сумерках, а возвращаться и заходить на посадку — уже ночью и практически с пустыми топливными баками, что, следовательно, исключало всякую возможность захода даже на один посадочный круг в ожидании разрешения на посадку. И это — без учета запасов горючего, необходимого на проведение самой атаки. Вот почему, когда на световых табло появилась предварительная информация, в помещениях для дежурных летчиков на борту «Энтерпрайза» воцарилась мертвая тишина. Итак, цель была определена: японская эскадра, а точнее, японские авианосцы. Местонахождение цели — тоже. Словом, дело оставалось за малым — нанести удар, и как можно скорее. Прозвучала команда «срочно на взлет!», и летчики, уложив карты в планшеты, быстро и без лишних слов направились к выходу на полетную палубу. В 16 часов в воздух поднялись первые самолеты, и моряки, сгрудившись у релингов, как обычно, провожали их долгими взглядами, покуда те совсем не скрылись из вида. После того как полетную палубу покинули последние бомбардировщики, на авианосец опустилась тяжелая, гнетущая тишина.

В радиорубке звучало слабое потрескивание — оно доносилось из двух громкоговорителей: один был настроен на дальнюю радиотелефонную [492] связь, другой — на частоту переговорных устройств самолетов. Первые донесения должны были поступить от командиров авиагрупп. Но в эфире пока было тихо, если не считать привычного жужжания и треска. К тому же в полете летчики старались соблюдать режим полного радиомолчания — до тех пор, пока не выходили на цель. Так что оставалось только набраться терпения и ждать. И вот наконец спустя почти час один из громкоговорителей затрещал громко и непрерывно. Палыш обоих радиооператоров тут же принялись отстукивать ритмичную дробь на клавишах телетайпов. Как раз в это время из репродуктора второго приемного устройства послышался четкий голос: «Всем Скарлетам от Кэти. Уточняю координаты... Всем Скарлетам от Кэти. Уточняю координаты...» Это пилот самолета-разведчика настраивался на связь с приближающимися эскадрильями бомбардировщиков. Судя по уточненным координатам, неприятельская эскадра находилась теперь на 70 миль дальше от того местоположения, которое сообщили летчикам перед вылетом.

* * *

Самолеты шли заданным курсом на высоте 2500 метров. Клонившееся к закату ярко-оранжевое солнце нещадно слепило глаза. В 18 часов кто-то из пилотов головной авиагруппы сообщил по радиотелефону: «Прямо по курсу наблюдаю крупное соединение кораблей». Однако он обознался: то было скопление мелких пепельно-серых облаков, зависших почти над самой морской поверхностью. Минут через десять жертвой оптического обмана стал еще один летчик — впрочем, он быстро сообразил, в чем дело. А в 18 часов 15 минут послышался возбужденный голос третьего пилота: «Взгляните-ка лучше вон на те маслянистые разводы». Это означало только одно: корабли неприятельской эскадры совсем недавно производили здесь дозаправку, но, заметив преследователей, были вынуждены ее приостановить и в спешном порядке удирать дальше. Пикирующие бомбардировщики стали медленно набирать высоту, стараясь экономить горючее.

В 18 часов 23 минуты американские летчики вышли на неприятельские танкеры, а в 18 часов 30 минут — на главные силы противника. Японская эскадра отступала тремя параллельными кильватерными колоннами, растянувшись в ширину на добрый десяток миль. Она состояла из шести авианосцев, четырех линкоров, одиннадцати крейсеров и двадцати двух эсминцев. (Состав японской эскадры был уточнен по донесениям командиров экипажей бомбардировщиков, поскольку самолеты-разведчики засекли только незначительную ее часть.) Командиры авиагрупп распределили цели: главная — авианосцы. Атака была быстрой, напряженной и зрелищной. Бомбардировщики начали входить в пикирование при ярком свете закатного солнца, а закончили налет уже в полумраке, когда окутанное сумерками небо озарялось лишь огненными шлейфами снарядов, которые изрыгали корабельные [493] зенитные орудия. В воздух успели подняться не более четырех десятков «зеро», однако сформироваться в боевой порядок они не успели — и действовали каждый по себе. Неприятельских самолетов и впрямь было слишком мало, чтобы отразить столь массированный налет. Поэтому большинство американских бомбардировщиков выходили на цели без каких бы то ни было препятствий с воздуха — но не с моря. Зенитные орудия противника огрызались яростно — как никогда прежде. Японцы пустили в ход трассирующие — термитно-фосфорные снаряды, следом за которыми в небо, как во время фейерверка, тянулись длинные огненные шлейфы всех цветов радуги — ярко-красные, зеленые, желтые, белые, розовые, иссиня-черные. Но невзирая на небывалую мощь заградительного огня, один неприятельский авианосец был потоплен, другой получил серьезные повреждения — и не исключено, что вскоре затонул, — на третьем вспыхнул пожар, остальные же отделались незначительными повреждениями. Кроме того, ко дну пошли танкер и два эсминца. Американцам же налет обошелся потерей восемнадцати бомбардировщиков. Остальные, израсходовав все боезапасы, легли на обратный курс.

* * *

Первые донесения летчиков о результатах налета поступили на борт американских авианосцев к 19 часам, после чего в эфире снова наступило молчание. Моряки «Энтерпрайза», узнав, чем закончилась атака, пребывали в молчании. Впрочем, ход их мыслей угадать было нетрудно. Они с ужасом думали о своих товарищах-летчиках, которые, по сути, были обречены: те из них, кого сбили и кому удалось надуть спасательный плот, рано или поздно погибнут от голода и жажды, либо их сожрут акулы. Участь остальных тоже была не из завидных: во-первых, им надо было дотянуть обратно, а во-вторых — совершить посадку на авианосцы. Но как? На море легла кромешная, безлунная ночь. Эскадра с притушенными огнями — согласно правилам передвижения в районе боевых действий.

О подходе бомбардировщиков можно было судить по характерному шуму, послышавшемуся вдруг из громкоговорителей, настроенных на частоту самолетных переговорных устройств. Шум мало-помалу нарастал. Вслед за тем до моряков, собравшихся возле громкоговорителей, донесся приглушенный гул голосов: летчики, похоже, переговаривались между собой все разом. Но разобрать, о чем они говорили, было трудно. И вдруг из громкоговорителей послышался неожиданно четкий, бесстрастный голос: «Это конец, Джо! Я падаю. Прощай, Джо!» Джо не отвечал. Другой голос, самый громкий и встревоженный — совсем еще мальчишеский, — твердил один и тот же позывной, как заведенный: «На связи... (позывной). Кто-нибудь, ответьте, где я? Прошу уточнить мое местоположение! На связи...» Третий голос звучал совершенно невозмутимо: «На связи Скарлет-два. У [494] меня горючего осталось литров двадцать, не больше. Буду садиться на воду». А некоторое время спустя голоса летчиков зазвучали уже совсем четко — однако при том морякам казалось, будто они доносятся из потустороннего мира, отгороженного от действительности непроглядной завесой ночного мрака. Никто из летчиков пока и не думал садиться на авианосец. В эфире только и было слышно: «У меня осталось столько-то литров». Или: «У меня топлива от силы минут на пять». Кто-то из пилотов, видно, перед тем, как приводниться, бросил в эфир прощальное сообщение: «Ребята, постарайтесь найти меня завтра!» Да уж, положение летчиков казалось безысходным — и надеяться им оставалось только на самих себя. Теперь радиосообщения были совсем короткие — из них явствовало, что у большинства самолетов горючего в обрез. Некоторые пилоты называли только свой позывной и прибавляли: «Сажусь на воду». А кто-то из летчиков предложил своему товарищу по звену следующее: «Готов? Тогда садимся на пару!»

В 20 часов 15 минут служба воздушного радиослежения доложила о подходе первых самолетов.

На борту «Лексингтона» Митчер мерил шагами адмиральский мостик, обдумывая какое-то важное решение. Наконец, обращаясь к стоявшему рядом капитану III ранга Уидхельму, он задумчиво проговорил: «Наверное, придется осветить авианосцы». Тьма кругом стояла и впрямь кромешная — Митчер едва различал находившиеся поблизости корабли сопровождения. И вот в ночном мраке, над «Лексингтоном», послышался рокот самолетных двигателей и замигали аэронавигационные огоньки — белые, зеленые, красные. Вместо ответа Уидхельм опустил голову и молча отошел в сторону, предоставив Митчеру самому решать сложную дилемму: осветить авианосцы и тем самым подвергнуть смертельной опасности всю эскадру, либо оставить все как есть и таким образом поставить на карту жизнь летчиков. С другой стороны, строительство кораблей эскадры обошлось американцам в миллиард долларов; к тому же сейчас на них находилось по меньшей мере сто тысяч человек. Летчиков же было несравнимо меньше. Да и потом, кто мог гарантировать наверное, что где-то рядом не затаилась японская подводная лодка.

Но вот контр-адмирал Митчер перестал шагать взад-вперед по погруженному во тьму мостику и решительно направился в ходовую адмиральскую рубку. Войдя внутрь, он тщательно закрыл за собой дверь, подошел к стоявшему возле переборки широкому кожаному дивану, сел и, не удостоив никого из вахтенных офицеров ни взглядом, ни словом, закурил. Курил он молча — как будто отрешенно. Минуты через две он сдвинул на затылок бейсбольную кепку с гигантским козырьком и принялся почесывать лоб. Затем он вдруг распрямился и, повернув красное, иссеченное морщинами лицо к командиру авианосца капитану I ранга Верку, решительно сказал: [495]

— Включить ходовые и палубные огни!

Приказ командующего незамедлительно передали на все корабли по каналу внутриэскадренной связи. В ночном мраке разом вспыхнули все ходовые, палубные огни и сигнальные прожекторы, а на авианосцах зажгли еще зенитные — направленные в небо — и горизонтальные — посадочные прожекторы.

К тому времени за кормой «Энтерпрайза» собралось множество самолетов — они метались из стороны в сторону, словно перепуганная птичья стая. Как только на палубе вспыхнули посадочные огни, за дело взялся вооруженный сигнальными ракетками руководитель посадки. Не успел он сделать отмашки, как на палубу сел первый самолет, к которому тотчас же кинулась бригада технического обслуживания. Это был «хеллкет» с «Хорнета». «Даже не представляю, как мне удалось сесть, — рассказывал потом летчик, — ведь, если честно, горючее у меня было на нуле. Казалось, я падаю прямо в ад». В то же самое время по корабельным громкоговорителям был передан новый приказ контр-адмирала Митчера: «Всем самолетам 58-го оперативного соединения! Приказываю садиться на любой ближайший к вам авианосец!» Моряки «Энтерпрайза» теперь уже отчетливо различали во тьме — за кормой авианосца целое скопище разноцветных огней: самолеты приближались опасно плотными группами. И руководителю посадки приходилось делать им отмашки, требуя, чтобы они соблюдали безопасную дистанцию и заходили на посадку в строго определенном порядке, поскольку он, понятно, мог посадить зараз только один самолет, тогда как летчики от отчаяния, похоже, были готовы устремиться к заветной палубе все скопом. И вдруг один из них, не обращая внимания на предупредительные сигналы, обогнал самолет, вышедший на посадочную прямую, и с потушенными огнями, словно обезумевший слепец, ринулся вперед и вниз. Во время первого захода он пронесся вихрем в каких-нибудь двух метрах над палубой, едва не сбив крылом руководителя посадки, который, слава Богу, успел увернуться. «Болиду-призраку» тоже повезло: он не рухнул в море, а описав крутой вираж, пошел на второй заход, по-прежнему не замечая ни одного предупредительного сигнала. На полетной палубе «Энтерпрайза» взревела тревожная сирена. Палуба вмиг опустела — на ней остался только руководитель посадки. Но едва он приготовился сделать отмашку, как шальной самолет с грохотом рухнул на палубу и в следующую секунду вспыхнул, как факел. Через мгновение-другое вокруг него зашипели огнетушители и пожарные брандспойты, обрушивая на охваченный пламенем самолет потоки воды и пены. Как бы то ни было, посадочные огни пришлось на время погасить: надо было дать понять находившимся в воздухе летчикам, что палуба закрыта для посадки по причине только что произошедшей аварии. Впрочем, на ее расчистку от обломков злополучного самолета ушло меньше пяти минут. [496]

Между тем над эскадрой продолжали отчаянно кружить все прибывающие самолеты — они сжигали последние остатки горючего. Вот уже на поверхности моря вспыхнули первые аварийные огни — их зажигали приводнившиеся летчики. Ночную мглу то тут, то там вспарывали огненные шлейфы сигнальных ракет, вспышки рвущихся осветительных снарядов. В движение пришли эсминцы — они разошлись по озаренной зыбким свечением густо-черной, как чернила, акватории в поисках упавших в воду летчиков. Время от времени участок моря вокруг эскадры прощупывали дальнобойные прожекторы — вдруг неподалеку всплыла неприятельская подводная лодка! Но, к счастью ни малейших признаков присутствия противника в непосредственной близости от американской эскадры обнаружено не было.

На рассвете в небо поднялись патрульные самолеты — они принялись прочесывать морское пространство с воздуха в поисках желто-оранжевых спасательных плотиков, которые не удалось обнаружить ночью. Как мы помним, накануне вечером, во время налета на японскую эскадру, были сбиты восемнадцать американских бомбардировщиков. К великому счастью, вопреки всем ожиданиям, большинство экипажей упавших в воду самолетов были вскоре спасены. Их обнаружили патрульные самолеты, взлетевшие с крейсеров, направленных по приказу Митчера к тому месту, где произошло вчерашнее воздушно-морское сражение. На обратном же пути, после боя, в море упали семьдесят семь самолетов — горючее у них закончилось еще до того, как они успели зайти на посадку. Однако, невзирая на упорные старания спасателей, сорок четыре летчика пропали без вести. Поисково-спасательная операция длилась довольно долго — и японская эскадра смогла-таки оторваться от преследования. Во всяком случае, 58-му оперативному соединению настигнуть ее так и не удалось. Кроме того, Митчер не хотел отходить от Сайпана слишком далеко. Но как бы там ни было, американцы утешали себя хотя бы тем, что неприятельская эскадра понесла весьма ощутимые потери и к тому же была изрядно потрепана. В историю той тихоокеанской войны это воздушно-морское сражение вошло под названием «битва при Япе» — в честь атолла, расположенного к западу от Марианских островов. Впрочем, у этой битвы есть другое, более распространенное название — «первое филиппинское сражение». И объясняется это, вероятно, тем, что когда контр-адмирал Митчер отдал команду ложиться на обратный курс, его эскадра находилась в 545 милях от Самара{34}. [497]

После ухода неприятельской эскадры безопасность и успех десантной операции на Сайпане были гарантированы. И все же без внешнего прикрытия и поддержки с моря и воздуха было не обойтись — эту задачу возложили на десять конвойных авианосцев. Короче говоря, Меньше чем через месяц Сайпан был в руках американцев. Первыми на остров, понятно, высадились подразделения морской пехоты, а после них, 19 июня, — оккупационные войска. Армейские части и соединения, в отличие от морских пехотинцев, использовали совсем другую тактику: они продвигались следом за артиллерией, в то время как десантники шли в атаку первыми — развернувшись цепью и принимая весь огонь на себя. Поначалу операция проходила вполне благополучно, если не считать один досадный инцидент. Генерал-лейтенант Холланд Смит (просьба не путать с Джулианом Смитом, командующим 2-й дивизии морской пехоты, прославившейся в боях за Тараву) отстранил от должности генерал-майора Ральфа Смита (как нетрудно заметить, фамилия Смит была широко распространена в американской армии и на флоте), командира 27-й общевойсковой пехотной дивизии, временно заменив его генерал-майором Сэндфордом Джерманом — из морской пехоты. В Соединенных Штатах о случившемся узнали только спустя неделю, и главнокомандующие армией, разумеется, пришли в негодование — что, дескать, за самоуправство! Конфликт, впрочем, был скоро разрешен. Но с тех пор за Холландом Смитом навсегда закрепилось прозвище Одержимый.

Что же касается непосредственно боевых действий, на Сайпане они развивались столь же драматично, как и на других островах: японцы всюду оказывали ожесточенное сопротивление и стояли насмерть. А 7 июля на рассвете японцы, вооруженные кто ручным пулеметом, кто карабином со штыком, а кто одной лишь саблей, всем скопом — численностью от трех до пяти тысяч человек — ринулись в отчаянную атаку. Американцы, не ожидавшие от противника такой дерзости, дрогнули и отступили на две тысячи метров. Японцы, войдя в раж, кинулись на передовой американский артдивизион, который встретил неприятеля беспорядочной пальбой — что называется, наудачу. Хотя снаряды были оснащены взрывателями, взведенными всего лишь на четыре десятых секунды, и разрывались менее чем в полусотне метров от пушек, японцам удалось захватить две артбатареи. Однако очень скоро противник выдохся: сказался явный перевес американцев как в живой силе, так и в технике. И некоторое время спустя японцы были отброшены назад, а участок фронта глубиной два километра, который они прорвали, теперь был сплошь усеян трупами.

Тогда японцы ударились в другую крайность: чтобы не попасть в плен, они кончали жизнь самоубийством. Первыми наложили на себя руки генерал-майор Йошидзу Саито, губернатор Сайпана, и вице-адмирал [498] Шуишуи Нагумо, главнокомандующий японскими ВМС в центральной части Тихого океана. Впрочем, генерал-лейтенант Саито был слишком слаб, чтобы уйти из жизни самостоятельно, и в этом ему помогли другие. Рядовые солдаты подрывали себя гранатами. Не менее печальная участь постигла и гражданское население Сайпана. Насмерть перепуганные японцы бежали на отдаленный конец острова и совершали массовое самоубийство, лишь бы только не попасть в руки к американцам, которых японская пропаганда выставляла сущими дьяволами. Американцам захват Сайпана тоже стоил немалых жертв: они потеряли 3426 солдат и офицеров убитыми, при том что 13 000 человек были ранены.

* * *

24 августа 1944 года на атолле Эниветок{35}, одной из перевалочных баз, что американцы понастроили в последнее время в центральной части Тихого океана, состоялись пышные торжества по случаю недавно одержанной победы. В лагуне в парадном строю стояли боевые корабли, а на палубах, где звучала музыка, — облаченные в белоснежную униформу моряки. Кроме того, к этому же дню была приурочена не менее торжественная церемония назначения на пост главнокомандующего Третьим флотом нового человека — достойнейшего из достойных. Им, конечно же, был всеобщий любимец вице-адмирал Уильям Фредерик Хелси, по прозвищу Бык, тот самый, который, как мы помним, возглавлял первые победоносные рейды американских ударных авианосных групп, в то время как военно-морской флот Соединенных Штатов в целом терпел одно поражение за другим на всей акватории Тихого океана. Потом Хелси отошел в тень, но его легендарный образ тем не менее ничуть не изгладился в памяти моряков. В самом деле, с 26 мая 1942 года по 24 августа 1944 года ни один моряк на «Энтерпрайзе», бывшем флагмане, да и любом другом корабле не видел своего кумира: все это время тот просиживал штаны в штабе в Нумеа. Однако, что бы там ни было, для американских моряков он всегда оставался Быком Хелси, идущим к победе напролом, понося и сокрушая на своем пути все и вся. И верховное командование Соединенных Штатов решило, что именно сейчас, в преддверии генерального наступления с последующим рейдом к берегам Японии, Тихоокеанскому флоту необходим как раз такой командующий, как Хелси, — напористый, решительный и храбрый. Словом, настало его время — час Быка.

Хелси, до смерти уставший перебирать бумажки, заручился у Нимица полной свободой действий и принялся с присущей ему энергичностью [499] переформировывать и усиливать вверенный его командованию флот. Он разделил его на три части: «экспедиционные силы», предназначенные для захвата целей (включая конвоирование и защиту транспортов и морских десантов); «силы тактической поддержки», призванные, как явствует из названия, поддерживать первые; «силы прикрытия», подчиняющиеся непосредственно главнокомандующему, которые включали в себя высокоманевренные линкоры и большую часть авианосцев вместе с кораблями сопровождения, и таким образом составляли главную наступательную мощь флота. Задача «сил прикрытия», или, иначе говоря, «30-го ударного оперативного соединения», коротко заключалась в том, чтобы «уничтожать основные военно-морские силы противника, используя с этой целью любую возможность». Другими словами, адмирал Нимиц благословил вице-адмирала Хелси на чисто корсарский промысел. Единственное, что отличало Хелси от корсаров времен давно минувших, так это несравнимое превосходство в силе и средствах.

Первой тактической операцией, разработанной и претворенной в жизнь вице-адмиралом Хелси, был рейд к островам Палау с их последующим захватом. В общей сложности операция длилась семнадцать дней — с 6 по 23 сентября. Честно сказать, о ее ходе мало что известно, невзирая на огромное число задействованных сил и средств, — а может, как раз по этой самой причине. Впрочем, так говорят только историки. С общечеловеческой же точки зрения американцам выпало пережить на атоллах Палау немало трагических часов. Японские гарнизоны, лишенные противовоздушной обороны (американцы бомбили острова непрерывно в течение нескольких месяцев) и всякого пополнения, оборонялись с неистовостью обезумевших фанатиков. Отдельные острова были захвачены ценой неимоверных усилий — например Пелилиу: американцы высадились там 7 сентября, а победу одержали лишь в конце ноября. Между тем эскадра время от времени покидала воды Палау, а когда возвращалась, то артобстрел и бомбардировка островов, предварявшие высадку свежих десантных подразделений, возобновлялись со все нарастающей мощью. Покуда наземные войска при поддержке самолетов, взлетавших с «Патрульных» конвойных авианосцев, вели боевые действия на суше, основные силы американской эскадры были брошены на захват других японских островных территорий. В ходе продолжительного рейда последним был захвачен атолл Улити, расположенный в Каролинском архипелаге и на полпути между Палау и Гуамом. Улити подвергся двухдневной «зачистке» с моря и воздуха. Вслед за тем к атоллу двинулись эскадренные тральщики, прокладывая путь транспортам и десантным кораблям. Высадка морского десанта и общевойсковых подразделений была произведена одновременно на всех [500] пяти островах атолла. Однако там не оказалось ни одного японского солдата, а туземное население встретило новоявленных оккупантов вполне дружелюбно.

* * *

После захвата Палау следующей целью стали Филиппины.

«Филиппины: малайзийский архипелаг, расположенный в Южно-Китайском море. В 1898 году, после окончания испано-американской войны, отошел к Соединенным Штатам Америки. Климат жаркий и влажный. Основные сельскохозяйственные культуры — кофе, рис, пряности, сахарный тростник, табак, конопля. Налажено промышленное производство железа и каучука. Острова вулканического происхождения и подвержены частым землетрясениям. Крупнейшие острова архипелага — Лусон и Минданао. Столица — Манила». Что же еще прибавить к этим скупым сведениям о Филиппинском архипелаге, которые можно почерпнуть в любом энциклопедическом словаре? Ну, к примеру, хотя бы то, что именно здесь, на Филиппинах, Магеллан наконец убедился, что Земля действительно круглая. С другой стороны, те же Лусон и Минданао, а также Панай, Палаван, Лейте, Самар, Себу, Негрос, Бохоль и Миндоро — далеко не все острова, образующие огромный Филиппинский архипелаг: их там свыше семи тысяч — маленьких и совсем крохотных. Протяженность архипелага с севера на юг составляет 1800 километров, что, в свою очередь, равно расстоянию между Марселем и крайней северной оконечностью Шотландии, или между Гамбургом и Москвой. А территория одного лишь Минданао почти равна площади всех Британских островов, вместе взятых. Население Филиппинского архипелага насчитывает 13 миллионов жителей. Перед войной только в Маниле проживало 360 тысяч человек. Довоенная кинохроника дает нам более или менее ясное представление о филиппинцах: низкорослые, смуглые, подвижные; разъезжают в трамваях или автомобилях по оживленным улицам; одни шумят на политических митингах, а другие тем временем молча охотятся в джунглях, куда еще не добралась вездесущая цивилизация. Словом — далекий экзотический мир, осененный благословенной тенью звездно-полосатого полотнища.

Впрочем, тогда, в сентябре 1944 года, американцам предстояло заново отстоять свое превосходство на Филиппинах, поскольку в начале войны они отошли к Японии. Почему? Взгляните на карту Тихого океана — и все станет ясно: от Манилы до Сан-Франциско будет 11 550 километров, а от Манилы до Иокогамы — всего лишь 3250 километров. Понятно, что японцы без особого труда захватили заморскую американскую территорию, отстоящую от метрополии на расстоянии в треть земного круга. О том «накате» с севера у американцев сохранились самые грустные воспоминания: ибо им пришлось покинуть Филиппины после [501] позорной капитуляции, которую подписал генерал Уэйнрайт. Вместе с тем, однако, американцы не забыли, с каким героизмом и стойкостью сражались войска Макартура, тщетно пытаясь отстоять полуостров Батан и остров Коррегидор{36}, где все еще развевался звездно-полосатый флаг. Они так и стояли бы — до конца, если бы президент Рузвельт не приказал Макартуру отступить. Но перед тем американцы две ночи кряду перегружали «филиппинский золотой запас» на скрытно подошедшую к Коррегидору подводную лодку. И Макартур, покидая остров на катере, воскликнул: «Я еще вернусь!»

Теперь едва ли не каждый остров Филиппинского архипелага представлял собой цель — подлежащий захвату и реоккупации стратегически важный плацдарм. Однако на осуществление плана-реванша ушло несколько месяцев: берега большей части островов и островков Филиппинского архипелага сплошь изрезаны узкими заливами, бухточками и проходами, которые были надежно укреплены и к тому же заминированы; кроме того, по сведениям американской разведки, японцы построили на крупнейших островах архипелага семьдесят аэродромов. Итак, первый удар, согласно тщательно разработанному стратегическому плану, предполагалось нанести по атоллу Яп{37}, а затем — по острову Талаоэру, что в 170 милях к югу от Минданао; оттуда войска Макартура должны были совершить бросок на север и высадиться на южном побережье Минданао, а следом за тем — начать генеральное наступление на север, закрепляясь на каждом отвоеванном острове-плацдарме. На 20 декабря была назначена широкомасштабная десантная операция в заливе Лейте — в самом сердце Филиппинского архипелага. Внимательно изучив стратегический наступательный план, Хелси без лишних проволочек приступил к его осуществлению. 8 сентября с авианосцев взлетели бомбардировочно-истребительные эскадрильи и отправились бомбить аэродромы на Минданао. В результате после первого же налета генеральное наступление было решено ускорить, вернее — начать немедленно. И вот почему.

Во-первых, над Минданао американские летчики не встретили практически никакого сопротивления со стороны противника. Во-вторых, один из пилотов 38-й ударной авианосной группы, которому пришлось совершить вынужденную посадку на острове, чтобы устранить неисправность в двигателе, вернулся из полета не с пустыми руками. Оказывается, отремонтировать самолет ему помогли филиппинские партизаны из местного движения сопротивления, представлявшего собой довольно хорошо организованную сеть отрядов и боевых [502] групп; партизаны снабдили американца данными о точном расположении японской системы оборонительных сооружений и укреплений на острове, не только подтвердившими, но и во многом дополнившими донесения летчиков-разведчиков: незначительное количество самолетов и малочисленный гарнизон, контролирующий лишь небольшую часть островной территории; что же касается местного населения, к японцам оно настроено крайне враждебно. Военное командование Соединенных Штатов получало информацию о внутреннем положении на Филиппинах и раньше. После капитуляции на островах осталось несколько американских армейских офицеров — позднее к ним присоединились кадровые разведчики, которых доставила на Филиппины подводная лодка, — с заданием организовать и возглавить местное движение сопротивления; с недавних пор от них стали поступать донесения о результатах проделанной подпольной работы, и результаты эти казались обнадеживающими. Даже чересчур — полагало командование. Вице-адмирал Хелси стоял на палубе флагманского линкора и, внимательно слушая доклад летчика, пристально разглядывал зеленые вершины Себу (к тому времени его ударное соединение уже атаковало другие острова архипелага), тянущиеся к голубому безоблачному небу. Отсюда, с моря, остров выглядел незащищенным — во всяком случае, легкодоступным. А летчик между тем рассказывал, как филиппинцы показывали ему обертки от шоколада — из припасов, переправленных на Минданао с американской подводной лодки. На каждой обертке было написано: «Я еще вернусь. Макартур», — и эти слова стали для филиппинских партизан своего рода девизом. «Так-то оно так, — усомнился было Хелси, — но что, если мы нанесем удар по пустому месту и в результате потеряем время? Ведь однажды такое уже было — на Улити!» Впрочем, вице-адмирал сомневался недолго. Кликнув своего адъютанта, он продиктовал ему текст радиограммы — для Нимица, в Перл-Харбор, и Макартура, на Новую Гвинею. Хелси подробно изложил только что полученные сведения, а в заключение прибавил: «В сложившейся ситуации, полагаю, нельзя терять ни минуты. Необходимо высадить десант на Лейте, и как можно скорее». Обменявшись, в свою очередь, радиограммами с генералом Макартуром, адмирал Нимиц велел соединить его по телефону с начальником Объединенного штаба армии и флота. Как раз в это время тот находился на официальном приеме на другом краю земли — в Канаде. Когда ему доложили, что звонит Честер Нимиц из Перл-Харбора, причем по неотложному делу, видный военачальник принес извинения организаторам приема и прошел в аппаратную. Выслушав главнокомандующего Тихоокеанским флотом, он попросил пять минут на раздумья, после чего ответил коротко и ясно: «Добро!»

Застигнуть противника врасплох, ударив всеми силами там, где он не ждет, и тем самым внести в его ряды панику и смятение — [503] таков был дерзкий план вице-адмирала Хелси. И вот уже на Манилу посыпались первые авиабомбы. Следом за тем ожесточенным бомбардировкам подверглись Кавите{38}, который японцы едва успели отстроить заново, Коррегидор, где только-только затянулись растительностью воронки от бомб и снарядов, рвавшихся по всему острову в начале войны, и близлежащие военные базы. Потом ударное соединение совершило бросок на север — к островам Окинава{39}, а оттуда — обратно на юг, к Лусону. Ожидаемый эффект был достигнут с лихвой: японцы, не успев опомниться от одного удара, тут же получали другой, третий... Очередной молниеносный удар был нанесен 12–13 октября по Формозе{40}. И вдруг ситуация изменилась.

* * *

Восточное побережье Формозы представляет собой сплошное нагромождение высоких отвесных скал, каких, пожалуй, не увидишь ни на одном другом острове в мировом океане: они вздымаются вертикально ввысь — на 1800 метров над уровнем моря. На подлете к этой сплошной скальной стене американские летчики заметили в небе самолеты противника — их было больше тысячи. Завязался воздушный бой — в результате восемьсот из них были сбиты. Кроме того, японцы потеряли двадцать шесть кораблей. Американцы же недосчитались только 89 самолетов. Тогда, у Формозы, моряки 3-го флота впервые за последнее время увидели в небе столь значительное скопление японских самолетов и услышали грохот рвущихся рядом авиабомб. Однако то была лишь малая часть неприятельских ВВС. Вскоре американские корабельные РЛС обнаружения воздушных целей засекли новые японские эскадрильи, куда более многочисленные. Воздушные бои обычно проходили на некотором удалении от мест сосредоточения противоборствующих эскадр, и атаковать неприятельские корабли — с той и другой стороны — отваживались лишь самые дерзкие летчики, да и то если им удавалось незаметно выйти из боя, оторваться от неминуемого преследования и подойти к эскадре противника, миновав полосу заградительного огня. В битве при Формозе это удалось только нескольким японским летчикам. Они нанесли серьезные повреждения двум американским крейсерам, которые потом пришлось взять на буксир. Оставив у берегов Формозы одну ударную группу — для сопровождения и прикрытия выведенных из строя крейсеров, — вице-адмирал Хелси направил основные силы эскадры обратно к Филиппинам. А на другой день Японское радио раструбило на весь мир о том, [504] что американский Тихоокеанский флот, дескать, понес серьезный урон и даже был чуть ли не полностью уничтожен. Это заявление оказалось явно опрометчивым и преждевременным, о чем японское верховное командование догадалось лишь спустя двое суток.

* * *

Тем временем эскадра вице-адмирала Хелси шла на юг, растянувшись на 80 километров в длину и 18 в ширину. Как мы помним, американские моряки окрестили ее Третьим флотом. В соответствии с новым боевым заданием удар по Филиппинам Третьему флоту предстояло нанести совместно с Седьмым флотом, которым командовал контр-адмирал Томас Кинкейд. В состав Седьмого флота входили 8 линкоров-ветеранов, 5 тяжелых и 6 легких крейсеров, 18 конвойных авианосцев, 86 эсминцев, 25 сторожевых кораблей и 11 противолодочных фрегатов. Флоту Кинкейда надлежало прикрывать высадку десанта на остров Лейте, а Хелси в свою очередь должен был поддерживать и прикрывать Кинкейда; кроме того, ему было предписано уничтожать любые неприятельские корабельные соединения, обнаруженные не только в прибрежных водах Филиппинского архипелага, но и на подступах к нему. 17 октября Хелси направил Нимицу радиограмму, в которой выразил недоумение и досаду по поводу того, что ему поставили задачу прикрывать Седьмой флот, тогда как он, согласно предварительной договоренности, рассчитывал на полную свободу действий. В ответ Нимиц выразил свое искреннее сожаление, настояв, однако, на том, что приказ есть приказ: главная задача Хелси — прикрывать Седьмой флот.

Высадка десанта на остров Лейта была произведена 20 октября, после обычной артподготовки с моря и бомбового удара с воздуха. Десантная операция прошла вполне благополучно, не считая того, что японцы потопили один пехотно-десантный катер. Если бы не огонь и дым, охватившие побережье в тех местах, откуда вели пальбу японские бомбометы, то при виде нескольких тысяч кораблей, собравшихся у Лейте, можно было бы подумать, будто происходит великое переселение народов. Через пять часов после высадки первого десантно-штурмового эшелона на берег Лейте, неподалеку от Таклобана{41}, сошел генерал Макартур. Он направился прямиком в штаб к связистам и, взяв в руки микрофон, произнес пламенную речь: «Говорит голос Свободы. Филиппинцы, к вам обращается генерал Макартур. Как видите, я сдержал слово и вернулся. Милостью всемогущего Господа мы снова ступили на благословенную филиппинскую землю, политую кровью двух народов — филиппинцев и американцев. Присоединяйтесь же ко мне! И да сопутствуют нам стойкость и мужество, как когда-то на [505] Батне и Коррегидоре! Да не устрашатся сердца наши, а руки да сожмут крепче оружие! Нас поведет за собой Господь. Он укажет нам путь к победе! Внемлите же его зову! Испейте чашу долгожданной и справедливой победы всю без остатка!» Макартур знал, что говорил: ведь большинство филиппинцев были правоверными христианами. А между тем американские самолеты продолжали бомбить Лейте. Таким образом, в конце дня «Д+1» на остров высадились 124 тысячи американских солдат. В обшей сложности потери американцев в тот день составили 75 человек убитыми.

На рассвете дня «Д+2», то есть 22 октября, контр-адмиралу Кинкейду передали донесение от подводной лодки «Дартер», патрулировавшей вместе с другой подлодкой, «Дейс», прибрежные воды к западу от Филиппинского архипелага — при входе в Палаванский пролив. «Дартер» сообщала, что засекла близ Палавана три японских крейсера. А в ночь с 22 на 23 октября «Дартер» с «Дейс» доложили, что в Палаванский пролив с юго-запада заходит крупное соединение кораблей — судя по всему, линейных.

Второе Филиппинское сражение, больше известное под названием битва при Лейте, длилась всего лишь два дня. Однако по числу участвовавших в ней кораблей — с той и другой стороны — то было крупнейшее морское сражение в нашем столетии, и посему оно вполне достойно того, чтобы описать его подробно. Только не так, как это впоследствии делали многие военные историки, а более живо и ярко — глазами наших главных героев: моряков и летчиков авианосца-ветерана «Энтерпрайз». При этом, однако, нам придется время от времени бросать взгляд на карту, чтобы иметь более или менее ясное представление о месте, где разворачивалась эта грандиозная битва, предопределившая, по сути, исход великой Тихоокеанской войны.

* * *

Итак, две американские подводные лодки, обнаружившие японскую эскадру при входе в Палаванский пролив в ночь с 22 на 23 октября, продолжали держать ее под скрытным наблюдением. Под покровом ночи они следовали за ней — вернее, впереди нее — почти в полном надводном положении и в нескольких метрах друг от друга — так, что оба командира, каждый стоя на верху своей боевой рубки, даже могли переговариваться между собой. Они решили атаковать противника совместно. Незадолго до рассвета подлодки погрузились на перископную глубину и подошли к неприятельской эскадре поближе. Склонившись над экранами РЛС, оба командира отчетливо видели, как надводные цели растут прямо на глазах. Японская эскадра продвигалась двумя кильватерными колоннами в сопровождении малых сторожевых кораблей. В 5 часов 32 минуты «Дартер» выпустила шесть торпед из носовых торпедных аппаратов. Как раз в это время первые пять снарядов поразили головную цель. Командир «Дартера», припав [506] к окуляру перископа, видел рядом с бортом огромного неприятельского корабля, занимавшего почти все поле обзора, всплески от пяти мощных взрывов. Мгновение спустя корабль окутали клубы дыма, сквозь которые в ночное небо вырывались ярко-оранжевые языки пламени. А еще через какое-то время великан дал сильный носовой крен, зарылся носом в волну и стал тонуть. Между тем четыре кормовые торпеды «Дартера» прямым попаданием угодили в другую цель — еще один крупный корабль. Впрочем, дольше оставаться на исходном рубеже атаки было опасно — и «Дартер» тут же ушла глубоко под воду. Как потом выяснилось, подлодка вывела из строя два неприятельских тяжелых крейсера — «Атаго» и «Такано»: первый пошел ко дну, а второй получил довольно серьезные повреждения. А некоторое время спустя «Дейс» таким же манером отправила на дно третий тяжелый крейсер — «Майа». Покуда американские подводные лодки «висели» неподвижно, затаившись на большой глубине, морскую поверхность обшаривали японские миноносцы. Они сбрасывали глубинные бомбы, и те рвались, сотрясая морские глубины до самого дна. Однако американские лодки, к счастью, не пострадали. На крейсере «Атаго», перед тем как он затонул, развевался флаг адмирала Куриты, командующего неприятельской эскадрой, вышедшей из Сингапура. Адмирала и еще нескольких моряков с потопленного флагмана снял с воды находившийся поблизости эсминец. Остальные члены экипажа «Атаго», в том числе специалисты из радиотехнической службы главного штаба эскадры, утонули. В результате японские корабли остались без мощной системы радиоперехвата и дешифровальной аппаратуры, что впоследствии сказалось на ходе всей битвы.

23 октября пополудни в условленном месте, примепрно в 280 милях к северо-востоку от острова Самар, Третий флот встретился с танкерами. Началась перекачка топлива: бункеровались одновременно 12 авианосцев, 6 быстроходных линкоров, 10 крейсеров и 50 эсминцев. Неожиданного появления неприятеля вице-адмирал Хелси не опасался, поскольку дозаправка проходила под прикрытием Седьмого флота, которым, как мы помним, командовал контр-адмирал Кинкейд. Тем временем филиппинские воды покинула ударная группа из 5 конвойных авианосцев под командованием вице-адмирала Маккейна — она держала курс к атоллу Улити, что в центральной части Тихого океана, где моряков ожидал кратковременный отдых. Странное дело: о каком отдыхе могла идти речь, тем более накануне генерального сражения! Но кто бы там что ни говорил, таково было решение контр-адмирала Митчера, командующего всем авианосным соединением. Дело в том, что в середине октября Митчер, от бдительного ока которого не могло ускользнуть ни одно мало-мальски приметное обстоятельство, начал замечать, что у экипажей вверенных его командованию авианосцев стали проявляться первые признаки усталости (да и сам контр-адмирал [507] был измотан до предела — переутомление, похоже, и стало причиной смерти, постигшей его три года спустя). И он решил дать людям отдых, объяснив это так: «За триста суток ни один из десяти тысяч моих матросов ни разу не покинул палубу своего корабля. Прежде еще ни одной эскадре в мире не случалось находиться в море столь долго». В общем, в верхах решение Митчера было одобрено — экипажи кораблей должны были отдыхать по очереди. Итак, когда американцы узнали о подходе японской эскадры, авианосная группа Маккейна находилась слишком далеко от Филиппин, и возвращать ее обратно не было никакого смысла. К тому же соотношение сил противостоящих эскадр серьезных опасений у американского командования не вызывало. По завершении дозаправки вице-адмирал Хелси отдал приказ всем кораблям ложиться на обратный курс — к Филиппинам. 24 октября на рассвете Третий флот разделился на три ударные группы, рассредоточившись на акватории шириной 200 миль, и двинулся на юго-запад. Далеко впереди по ходу эскадры воздушное пространство прочесывали эскадрильи разведывательных самолетов, развернувшихся гигантским веером. Видимость была идеальная. На темно-синей глади моря то тут, то там виднелись маленькие островки: из поднебесья они, впрочем, больше походили на крупные сверкающие изумруды. В 7 часов 46 минут пилот с авианосца «Интрепид», летевший на трехкилометровой высоте, засек неприятельскую эскадру по бортовой РЛС для обнаружения надводных целей, а через несколько минут он уже увидел ее воочию. Это была та самая эскадра, которую накануне обнаружили и атаковали подводные лодки «Дартер» и «Дейс». Она состояла из 5 линкоров, 8 тяжелых, 2 легких крейсеров и 13 эсминцев. Двумя из пяти линкоров были знаменитые «Ямато» и «Мусаши», водоизмещением 63 тысячи тонн каждый, в то время как водоизмещение самых больших американских линкоров не превышало 45 тысяч тонн. Таким образом, «Ямато» и «Мусаши» были крупнейшими линейными кораблями, когда-либо выходившими на морские просторы. Японцы строили эти гиганты и проводили их ходовые испытания под покровом строжайшей секретности. Тем не менее американцам стало известно, что главное вооружение обоих суперлинкоров состояло из девяти 450-миллиметровых дальнобойных орудий, позволявших наносить удар по противнику с огромного, доселе невиданного расстояния и при этом оставаться недосягаемыми для его орудий. По предварительным расчетам, неприятельская эскадра (она, напомним, вышла из Сингапура под командованием адмирала Куриты), если бы ее не удалось задержать, могла подойти к Лейте уже на рассвете 25 октября. Однако вице-адмирал Хелси не хотел идти ей навстречу через проливы, разделявшие Филиппинские острова, потому как это было чересчур рискованно: с одной стороны, они были заминированы, а с другой — находились под неусыпным наблюдением японских наземных ВВС. В довершение [508] ко всему, по последним донесениям американской разведки, с Формозы вот-вот должна была сняться другая неприятельская эскадра под командованием адмирала Озавы, включавшая и ударную авианосную группу; ее появление в северных водах Филиппин ожидалось буквально со дня надень. Главным образом по этой — второй — причине Хелси и отказался от мысли вести эскадру внутренними филиппинскими водами. Словом, взвесив сложившуюся обстановку, он решил остановить эскадру Куриты массированным ударом с воздуха. А обстановка в общих чертах была такова. Хелси, находясь к востоку от Филиппин, узнает о том, что с запада к архипелагу приближается эскадра Куриты, которая затем входит в филиппинские проливы; Хелси направляет ей на перехват свои самолеты. В то же время он связывается с вице-адмиралом Маккейном, командующим конвойными авианосцами, идущими к Улити, и приказывает ему немедленно возвращаться, с тем чтобы поддержать основные силы Третьего флота.

* * *

А теперь давайте представим себе, что мы находимся на борту одного из самолетов Третьего флота, а лучше — в гондоле воздушного шара, и парим над Филиппинским архипелагом на огромной высоте. В таком случае, к примеру, 24 октября мы с вами стали бы свидетелями того, как самолеты Третьего флота в несколько эшелонов атакуют эскадру Куриты; самолеты «Энтерпрайза» обнаруживают во внутренних филиппинских водах, только много южнее от эскадры Куриты, и атакуют другую японскую эскадру, идущую, как и первая, к Лейте; а тем временем по американским авианосцам наносят удар японские самолеты; некоторые из них, судя по всему, взлетели с неприятельских авианосцев, из чего Хелси заключает, что третья эскадра противника того и гляди нагрянет с севера. А вот что в это же самое время происходило в небе над Филиппинским архипелагом.

Воздушное пространство вокруг американских летчиков было совершенно пустынным — ни одного неприятельского самолета. А вот и эскадра Куриты. Японские корабли встретили американцев шальными залпами зенитных орудий, куда более мощными, нежели во время первой Филиппинской битвы. На борту каждого японского линкора, помимо пушек, было по сто двадцать 25-миллиметровых зенитных пулеметов; на крейсерах — по девяносто штук на каждый, а на эсминцах — по сорок. Оградившись непробиваемым щитом из огня и стали, эскадра Куриты неумолимо продвигалась к Лейте. С первого захода американским летчикам не удалось пробиться сквозь этот заслон, как они ни старались. Заход второго эшелона оказался более результативным: американцы нанесли удар по одному из линкоров-мастодонтов и нескольким кораблям поменьше. В третий атакующий эшелон входили 60 истребителей, 32 торпедоносца и 20 пикирующих бомбардировщиков. В результате этого налета линкор «Ямато» потерял ход и [509] стал медленно зарываться носом в волну. После четвертого налета Митчер доложил Хелси, что «один неприятельский линкор и два тяжелых крейсера получили значительные повреждения и, вероятно, вышли из строя». После пятого удара Митчер уточнил предыдущее донесение: «Можно считать, что выведенный из строя неприятельский линкор затонул». Добавим к сказанному, что на борту второго японского линкора, поменьше, вспыхнул пожар, и эскадре Куриты пришлось повернуть обратно. Последний — шестой — атакующий эшелон настиг неприятельскую эскадру в 16 часов: она по-прежнему отступала на запад. После этой атаки Хелси телеграфировал Нимицу и Макартуру о том, что в результате массированного налета на эскадру противника — в шесть эшелонов — один линкор, водоизмещением 63 тысячи тонн, был потоплен, другой загорелся, а третий получил серьезные повреждения; кроме того, были выведены из строя четыре крейсера — один из них опрокинулся; словом, эскадра Куриты угрозы больше не представляла.

* * *

Неприятельскую эскадру, приближавшуюся с юга, в состав которой входили 2 линкора, 12 тяжелых крейсеров и 4 миноносца, обнаружило и атаковало дозорное звено с «Энтерпрайза». Этой эскадрой командовал адмирал Мишимура; она также вышла из Сингапура и должна была служить для отвлечения противника. Однако атака оказалась малоэффективной: американские летчики нанесли кораблям противника лишь незначительные повреждения — и эскадра двинулась дальше на север.

Первый ответный воздушный удар японцы нанесли силами наземной авиации в восемь утра. Налет длился около часа и был нацелен главным образом на ударную группу 38–3, находившуюся к северу от группировки вице-адмирала Хелси. («Энтерпрайз», заметим, входил в состав ударной группы 38–4, действовавшей южнее.) Атакующих самолетов было довольно много — от ста пятидесяти до двухсот. Но корабельные РЛС засекли их задолго до того, как они появились над авианосцами, — те находились под защитой низкой облачности и дождевого фронта и выходили из-под прикрытия лишь затем, чтобы выпустить или принять на борт свои самолеты. И все же один из них — «Принстон» пострадал: в конце атаки в него угодила авиабомба.

Второй воздушный удар по группе 38–3 японцы нанесли около 13 часов. В этот раз американские истребители-перехватчики заметили самолеты противника слишком поздно — и воздушный бой завязался в непосредственной близости от авианосцев. Но ни один из них, к счастью, серьезно на пострадал. Как успели заметить американцы, в этом налете со стороны противника участвовало большое число самолетов так называемого авианосного типа. Что бы там ни было, две [510] воздушные атаки стоили японцам 200 сбитых самолетов. А ударная группа 38–3 недосчиталась всего лишь десятка.

Бомба, поразившая легкий авианосец «Принстон» около 9 часов утра, пробила насквозь полетную палубу и взорвалась на ангарной палубе. В результате в одном из ангаров у шести торпедоносцев, стоявших при полной боевой загрузке — с торпедами, подвешенными под крыльями, вспыхнули топливные баки. В охваченный пламенем и черным дымом ангар тут же устремились группы живучести. Зашипели огнетушители — и очаг пожара вскоре «был взят под контроль». Так что командир «Принстона» даже не счел нужным покидать свой боевой пост. Однако в других местах огонь разгорался все сильнее и пожирал межпалубное пространство с невероятной скоростью. Через некоторое время он уже перекинулся на полетную палубу, где в полной боевой готовности стояли самолеты. Если бы пламя, не приведи Господи, охватило хотя бы один из них, последствия были бы самые ужасные: произошел бы цепной взрыв — и авианосец разнесло бы на куски. Чтобы этого не случилось, самолеты пришлось спешно сталкивать в море, а сам авианосец — срочно вывести из боевого строя. Между тем на внутренних палубах «Принстона» грохотали гулкие взрывы, и в 10 часов 02 минуты одним из них разворотило полетную палубу, сорвав платформу кормового самолето-подъемника и разметав в разные стороны находившихся поблизости людей. Взорам моряков на других кораблях предстало жуткое зрелище, которого они не наблюдали уже Бог весть как давно: покачивающийся на волнах неуправляемый эсминец, увенчанный 300-метровым султаном черного дыма, и спешащие к нему на выручку эсминцы. В 10 часов 50 минут командир «Принстона» отдал приказ начать эвакуацию раненых. Со стороны носа к авианосцу подошел эсминец «Ирвин», и накатившей волной его вплотную прибыли к борту обездвиженной громадины. В результате страшной силы удара на борту эсминца частично обрушились палубные надстройки. Но, несмотря ни на что, «Ирвин» не оставил терпящий бедствие «Принстон» — он отвалил в сторону лишь после того, как принял с его борта всех раненых. Включив противопожарные установки, они принялись поливать авианосец мощными водяными струями, и некоторое время спустя пожар на его борту заметно поутих. Следом за тем ударная группа двинулась дальше, оставив для прикрытия выведенного из строя корабля крейсер «Бирмингем». Тот также подошел к «Прин-стону» и перебросил на его борт четырнадцать огромных пожарных рукавов. К тому времени волнение на море усилилось и в следующее мгновение послышались мощные короткие удары: авианосец с крейсером, столкнувшись, несколько раз подряд ударились друг о друга бортами. Столкновение было настолько сильное, что на «Бирмингеме» сорвало с платформы два 120-миллиметровых орудия, а на борту «Принстона» снова вспыхнул пожар. И «Бирмингему» пришлось спешно отвалить [511] в сторону. Чуть погодя к авианосцу попытался подойти эсминец «Моррисоп», чтобы переправить на его борт пожарную команду. Однако очередной волной эсминец резко накренило набок — и его выступающие палубные надстройки оказались зажатыми между двумя дымовыми трубами авианосца. «Моррисом» находился в столь отчаянном положении около часа. Все это время эсминец нещадно бился о громадный борт авианосца и мало-помалу разрушался. И тут с одного из кораблей сопровождения просигналили, что неподалеку обнаружена японская подводная лодка, — впрочем, сигнал оказался ложным. Через час огромная волна наконец вырвала несчастный эсминец из мертвых тисков авианосца. Чудом освободившийся «Моррисоп» уже готов был отвалить от пленившего его «Принстона», как вдруг накатил очередной вал, авианосец резко накренился — и буквально лег на борт, тягач и джип прибило к краю полетной палубы, и от удара они загорелись. К 15 часам очаги пожара, выжегшего «Принстон» изнутри, были в конце концов локализованы и авианосец можно было брать на буксир. К «Принстону» снова направился «Бирмингем». Метрах в тридцати от авианосца крейсер приготовился совершить маневр, чтобы завести на его борт буксирный конец, — это было в 15 часов 23 минуты. И тут вдруг случилось то, чего никто не ожидал. Грянул оглушительный взрыв — и корму «Принстона» разнесло на части. На «Бирмингем» посыпались груды искореженного металла — огромные стволы корабельных пушек, осколки снарядов, авиабомб и торпед, не считая обломков корпуса и палубных надстроек. «В считанные секунды, — вспоминал потом командир «Бирмингема», — мой крейсер превратился в настоящую скотобойню. Двести двадцать человек были убиты буквально в одночасье, а свыше четырехсот получили тяжкие ранения и увечья». В самом деле, верхняя палуба «Бирмингема» была сплошь залита кровью и усеяна разорванными на части человеческими телами. Тем не менее «Принстон» остался на плаву. Он затонул лишь некоторое время спустя, после того как в него выпустили две торпеды. Экипаж авианосца потерял 108 человек убитыми и пропавшими без вести, при том что 190 моряков были ранены.

В тот же день, ближе к вечеру, американские разведывательные самолеты вышли на эскадру адмирала Озавы. Выслушав донесения летчиков, Митчер радировал Хелси о том, что, по предварительным наблюдениям, в состав неприятельской эскадры входят 4 линкора или тяжелых крейсера, 3 авианосца, в том числе один легкий, 8 крейсеров и 9 эсминцев.

* * *

А теперь давайте мысленно перенесемся на борт линкора «Нью-Джерси», где вице-адмирал Хелси и офицеры его штаба, склонившись над картами, анализируют сложившуюся оперативно-тактическую обстановку. Командующему Третьим флотом, по его собственным словам, [512] «предстояло взвалить на себя непосильное бремя ответственности за все последующие действия».

Итак, к вечеру 24 октября обстановка была такова. На Филиппины с трех направлений надвигались крупные ударные соединения японских кораблей: с севера — эскадра Озавы: с запада — эскадра Кууриты; с юга — эскадра Нишимуры. Впрочем, южную ударную группу противника можно было в расчет не принимать: согласно предварительной договоренности, ее предстояло задержать и уничтожить, хотя бы частично, силами Седьмого флота под командованием контр-адмирала Кинкейда, который тогда был занят тем, что прикрывал и поддерживал высадку «своих» войск на Лейте. Таким образом, Хелси должен был дать отпор двум неприятельским эскадрам — северной и западной. Вот только как распределить силы? В конце концов Хелси решил действовать так: оставить 34-ю ударную группу (из 4 линкоров, 2 тяжелых и 3 легких крейсеров и 2 флотилий миноносцев) у входа в пролив Сан-Бернардино, где ей предстояло вступить в бой с эскадрой Куриты, а самому с основными силами Третьего флота выдвинуться к северу — на перехват эскадры Озавы. Этот план Хелси подробно изложил в радиограмме и направил всем своим подчиненным, включая контр-адмирала Кинкейда. Однако вслед за тем он вдруг изменил свое решение и принял другое, которое повлекло за собой трагические последствия. Впрочем, давайте предоставим слово самому Хелси и попробуем разобраться, что заставило его изменить исходный план. Вот что он писал по этому поводу некоторое время спустя: «Я стоял перед тройным выбором: а) разделить эскадру на две группы и силами второй — то есть 34-й ударной группы заблокировать вход в Сан-Бернардино; в) сосредоточить силы всей эскадры при входе в Сан-Бернардинский пролив; с) покинуть воды Сан-Бернардино и перебросить все силы на север, чтобы дать отпор противнику, угрожавшему с северного направления. С другой стороны, атаковать северную эскадру противника силами одной лишь авианосной группы означало бы подвергнуть наши авианосцы огромной опасности, поскольку им пришлось бы вступить в бой со значительно превосходящими силами противника. Ну а бросить 34-ю ударную группу против эскадры Куриты без авиационной поддержки означало бы подставить наши линкоры под удар всех наземных авиационных соединений японцев. Таким образом, вариант «а» пришлось отвергнуть. А отказ от похода на север — навстречу эскадре Озавы был чреват потерей оперативной инициативы; к тому же уничтожение японских авианосцев сыграло бы нам на руку и повлияло на дальнейший ход войны. Стало быть, и второй вариант никуда не годился».

Я полагаю, нет надобности говорить о том, что впоследствии американские историки подвергли критическому разбору каждую фразу, вышедшую из-под пера Уильяма Хелси. И суть претензий, предъявляемых [513] доблестному вице-адмиралу иными пристрастными толкователями, сводилась к нижеследующему:

Что, по словам Хелси, могла означать, к примеру, эта фраза: «...атаковать северную эскадру противника силами одной лишь авианосной группы?..» Вице-адмирал говорит так, будто под его началом было только четыре линкора, а не шесть, как на самом деле. К тому же он располагал силами, вполне достаточными для того, чтобы сформировать две мощные ударные группы и направить одну — на запад, против эскадры Куриты, а другую — на север, против эскадры Озавы. Тем более что, поданным воздушной разведки, в состав северной эскадры противника входили четыре линкора или тяжелых крейсера. У Хелси, таким образом, был очевидный перевес в силе: десять американских авианосцев против трех японских.

Но кто бы там что ни говорил, Хелси сделал выбор — и взял всю ответственность на себя. Другими словами, он остановился на варианте «с» — то есть решил покинуть воды Сан-Бернардино и перебросить все силы на север. Офицеры из его штаба произвели необходимые расчеты, включая штурманскую прокладку, и пришли к заключению, что даже если контр-адмирал Кинкейд и будет «на какой-то период стеснен в действиях», он так или иначе — единовременно или последовательно — сможет противостоять эскадрам Нишимуры и Куриты, а Третий флот всегда успеет прийти ему на подмогу. Итак, жребий был брошен. И Хелси без лишних проволочек известил Кинкейда о своем намерении выдвинуться на север во главе «трех ударных групп». «Отлично! — решил Кинкейд. — Значит, 34-я ударная группа, о которой Хелси упоминал в предыдущей радиограмме, заблокирует вход в пролив Сан-Бернардино. Ну что ж, лучше и быть не может!»

Через шестнадцать минут после того, как были отданы все приказы и распоряжения, Хелси получил донесение с авианосца «Индепенданс», поступившее, в свою очередь, от пилота одного из разведывательных самолетов: эскадра Куриты замечена в проливе между островами Буриас и Масбате. И снова штабные офицеры склонились над картами. Выходит, неприятельская эскадра и не думала отступать. Больше того: она идет прямиком к проливу Сан-Бернардино со скоростью 24 узла. Мыслимое ли дело! Неужели корабли Куриты могут развивать такую скорость, тем более с повреждениями?! Да нет, быть того не может — пилот, как видно, ошибся. Тем не менее Хелси на всякий случай уведомил Кинкейда радиограммой: в таком-то квадрате обнаружены-де «корабли противника».

Вслед за тем Третий флот выдвинулся на север. В 23 часа 04 минуты от патрульного самолета на борт «Индепенданса» поступило новое донесение. Пилот-разведчик опять засек эскадру Куриты. Она шла прежним курсом. Но второе радиосообщение летчика было нечетким, вернее, обрывочным — во всяком случае, координаты неприятельской [514] эскадры разобрать не удалось, а неполные донесения, как правило, в расчет командованием не принимались.

Через час патрульный самолет вернулся из дозора и пилот подтвердил и дополнил свое же донесение. Эскадра Куриты в составе нескольких линкоров — за одним тянулся длинный мазутный шлейф, — следующая единой кильватерной колонной, находится не более чем в сорока милях от входа в пролив в Сан-Бернардино. Главной задачей Хелси, как мы помним, было прикрывать Седьмой флот. Так как же поступил Хелси: повернул Третий флот обратно или отрядил на перехват эскадры Куриты уже упоминавшуюся нами 34-ю ударную группу? Ни то, ни другое! «Имея за плечами немалый опыт боевых действий против японцев, — писал позднее Хелси, — я решил не менять свои планы, заключавшиеся в том, чтобы нанести первый удар по северной группировке противника». Добавим к этому — силами всего Третьего флота. «По непонятным причинам, — писал в свою очередь ведущий американский историк К.В. Вудуорт, — офицеры штаба Третьего флота не сочли нужным переслать контр-адмиралу Кинкейду донесение, полученное от пилота патрульного самолета с авианосца «Индепенданс».

* * *

Тем временем контр-адмирал Кинкейд, как уже говорилось, готовился вступить в бой с эскадрой адмирала Нишимуры, надвигавшейся с юга. По расчетам Кинкейда, противник должен был появиться ночью, и в предвидении этого командующий Седьмым флотом произвел передислокацию своих сил: конвойным авианосцам, по его решению, надлежало оставаться у побережья Лейте, а остальные корабли соединения, переданные под командование контр-адмирала Олдеи-дорфа, должны были выдвинуться навстречу противнику и запереть его в проливе Суригао, соединяющем залив Лейте с морем Минданао. Пролив этот, 30 миль в длину и 10 миль в ширину — в южной части, известен своими сильными течениями и сулоями{42}; к тому же с обеих сторон его сплошь обступают крутые, обрывистые берега. Словом — впечатляющее — даже пугающее зрелище, особенно при лунном свете.

Японцы появились незадолго до полуночи, когда зашла луна. Первыми их атаковали торпедные катера. Многие полагают, будто катера [515] и ночью атакуют молниеносно — подобно стремительным метеорам, оставляющим за собой ослепительно яркие шлейфы. Однако подобное можно наблюдать разве что в плохом кино. На самом же деле они идут в атаку малым ходом, стараясь производить как можно меньше шума, — скорость нужна им потом, после того как удар нанесен и необходимо побыстрее уйти от преследования. На американских катерах, выдвинувшихся тогда навстречу японской эскадре, стояли РЛС, на которых вскоре высветились цели. Катера так же неспешно вошли в скрытый ночной мглой и туманом штормовой пролив и двинулись прямо на них. Но тут, на беду, туман рассеялся — японцы их сразу же заметили и открыли огонь из всех орудий. Когда же пальба прекратилась, за ними в погоню устремились неприятельские эсминцы. Однако им наперерез вышли американские эсминцы. Под их прикрытием катера развернулись и, заняв исходную позицию, нанесли торпедный удар. О его результатах судить было трудно — даже навскидку, поскольку все произошло под покровом тьмы. Но как потом стало известно, благодаря ночной торпедной атаке «эскадра противника была дезорганизована».

Немного погодя в бой вступили эсминцы. Они также были оснащены радарами, что позволило им выдвинуться навстречу противнику с потушенными ходовыми огнями, ориентируясь только на расположение целей на экранах РЛС. Впрочем, на японских эсминцах тоже стояли радары, правда, не такие мощные, как у американцев. Тем не менее они засекли американские корабли, едва те оказались на расстоянии пушечного выстрела. В 2 часа 58 минут японцы включили дальнобойные прожекторы. Американские эсминцы изменили курс и поставили дымовую завесу, однако это не помешало японцам открыть встречный огонь. В пролив Суригао вошли сразу несколько американских миноносных флотилий. Понятно, что атаковать противника с фронта было невозможно, и эсминцы стали маневрировать: заняв удобную позицию, они наносили удар и тотчас же уходили назад, затем быстро разворачивались и выходили на новую ударную позицию. Оглушительная канонада долгим раскатистым эхом разносилась по стиснутому высокими отвесными скалами проливу, а ночную мглу то и дело озаряли ослепительные вспышки, отбрасывавшие на черную воду яркие блики. Командир эсминца «Хатчинс» покинул мостик и спустился в оперативный командный пункт, расположенный в одном из внутренних помещений корабля. Надев наушники, он управлял эсминцем, ориентируясь по обстановке, которая высвечивалась на экране РЛС. Благодаря зоркому оку радара, он мог даже в кромешной тьме без труда различать, где «свои» и где «чужие». К тому времени уже пошли ко дну несколько японских кораблей. А между 3 часами 12 минутами и 3 часами 25 минутами раскололся пополам и затонул флагманский линкор «Ямаширо» водоизмещением 30 тысяч тонн. Перед [516] тем как отправиться на дно вместе с флагманом, адмирал Нишимура, обращаясь по радио к экипажам остальных своих кораблей, только и успел бросить в эфир: «Нас торпедировали. Вам же я приказываю продолжать бой. Атакуйте вражеские корабли, чего бы вам это ни стоило, дабы ни один из них не смог уйти!» В 3 часа 51 минуту в бой вступили американские линкоры и крейсеры. Они открыли массированный навесной огонь — и снаряды, подобно сплошному метеоритному потоку, шальной лавиной хлынули в сторону неприятельской эскадры, с пронзительным воем проносясь над головами моряков на эсминцах. Вести прицельную стрельбу в ночное время оказалось возможным благодаря тем же радарам — вернее РЛС управления огнем. Причем результаты артобстрела тут же высвечивались на волшебных экранах. Таким образом, японцы подверглись двойному сокрушительному удару — зенитному и торпедному. Они, разумеется, не сидели сложа руки и вели ответный огонь — однако безуспешно. В 4 часа 10 минут корабли Олдендорфа вдруг разом прекратили пальбу: одиннадцать снарядов, выпущенных американскими крейсерами, поразили эсминец «Грант». Тот слишком близко подошел к неприятельской эскадре и, как было видно на экранах радаров, смешался с японскими кораблями. В следующее мгновение в проливе воцарились непроглядный мрак и зловещая тишина, нарушаемая разве что плеском волн и воем ветра. Японские орудия тоже смолкли — неприятельская эскадра, от которой почти ничего не осталось, обратилась в бегство. А за нею, поддавшись панике, последовала и эскадра адмирала Шимы, только-только подошедшая с севера, чтобы поддержать Нишимуру.

Когда рассвело, в проливе Суригао на ходу были только американские крейсера, торпедные катера и эсминцы. Вокруг них в разлившемся огромными маслянистыми пятнами мазута проливе дрейфовали полузатопленные, обгоревшие и дымящиеся неприятельские корабли, от которых спешно отваливали переполненные людьми шлюпки. Контр-адмирал Олдендорф отдал приказ спасать уцелевших японцев всех без исключения. И моряки на американских эсминцах принялись вываливать за борт спасательные сети, концы и круги. Однако помощь принимали далеко не все японцы — многие ее решительно отвергали: при виде приближающихся эсминцев они с отчаяния прыгали в воду, предпочитая утонуть, нежели оказаться в плену. К тому времени от эскадры Нишимуры, состоявшей из 2 линкоров, водоизмещением 30 тысяч тонн каждый, 1 тяжелого крейсера и 4 миноносцев, на плаву остались только крейсер «Могами» и один миноносец. Впрочем, крейсер был обречен: на его борту вовсю бушевал пожар, и чуть погодя его добили американские бомбардировщики. А из трех крейсеров, входивших в состав эскадры адмирала Шимы, сухим из воды — в буквальном смысле слова — вышел только один. [517]

Таким образом в водах пролива Суригао нашли свою смерть свыше пяти тысяч японских моряков. Американцы же потеряли один торпедный катер и 41 человека убитыми и пропавшими без вести (из них — 35 моряков с «Гранта»), а 94 человека были ранены. В 7 часов 28 минут Олдендорф получил от Кинкейда, по-прежнему находившегося во главе конвойных авианосцев возле Лейте, короткую радиограмму: «Отличная работа, старик!» А еще через десять минут тот же Кинкейд прислал уже совсем другое сообщение: «Конвойные авианосцы подверглись огню японских линкоров и крейсеров». Это были корабли эскадры адмирала Куриты — они подошли к Лейте, не встретив на своем пути ни малейших препятствий, потому как вице-адмирал Хелси своим уходом предоставил ему полную свободу маневра.

Действительно, накануне в полночь Хелси во главе основных сил Третьего флота: шести новеньких быстроходных линкоров, десяти авианосцев, тяжелых и легких крейсеров и эсминцев — спешно выдвинулись на север. А около двух часов ночи один из разведывательных самолетов с авианосца «Индепенданс» обнаружил корабли адмирала Озавы. Получив разведдонесение, Хелси решил действовать следующим образом. Первым делом он выдвинул навстречу неприятельской эскадре соединение линкоров, крейсеров и эсминцев. Что же касается авианосцев, их предполагалось ввести в бой позднее — на рассвете. По его расчетам, самолеты должны были опередить линкоры и атаковать первыми. Таким образом, линкорам предстояло нанести ответный удар. (К тому же авианосцам было не угнаться за линкорами: чтобы самолеты могли подняться в воздух, им приходилось всякий раз разворачиваться против ветра.) Так, ударный отряд линкоров и эсминцев сопровождения вошел в историю под названием второй 34-й ударной группы. От первой 34-й ударной группы она отличалась только тем, что включала в себя все шесть линкоров, приданных Третьему флоту. Следом за тем Хелси направил радиограммы Кинкейду, Нимицу и главнокомандующему американским флотом адмиралу Кингу (в Вашингтон), в которой он сообщал, что «обнаружил главные силы противника и намерен их уничтожить». Кинкейд, так и не уловив суть сообщения, в свою очередь запросил Хелси: «Следует ли понимать ваше «радио» так, что 34-я ударная группа все еще находится у входа в Сан-Бернардино?» — имея в виду, разумеется, первую 34-ю группу. Кинкейд отправил запрос в 4 часа, а Хелси получил его только в 6 часов 30 минут (какое-то время ушло на дешифровку запроса). В ответ Хелси уточнил только, что его линкоры атакуют корабли Озавы. Кинкейд получил это сообщение два часа спустя.

Итак, эскадра Озавы была обнаружена в начале третьего. Однако вскоре контакт был потерян: второму звену самолетов-разведчиков, вылетевшему по возвращении первого, не удалось засечь противника в установленном месте — быть может, подкачали РЛС обнаружения [518] надводных целей. Словом, планы вице-адмирала Хелси были нарушены. Эскадра Озавы была обнаружена снова уже после восхода солнца — в 7 часов 35 минут. В нее входили 1 тяжелый и 3 легких авианосца, 3 легких крейсера, 10 эсминцев и 2 линкора — «Изе» и «Хуи-га», водоизмещением 30 тысяч тонн каждый. (Эти линкоры были построены соответственно в 1916 и 1917 годах. Впоследствии их перестроили в авианосцы, сняв восемь 356-миллиметровых орудий и освободив таким образом площадку для полетной палубы. В результате линкоры-авианосцы приобрели весьма странный — неказистый вид.) На самом деле эскадра Озавы оказалась не настолько грозной, как поначалу думали американцы. У Третьего флота перед ней было явное превосходство. Кроме того, при виде кораблей Озавы американские летчики из первого атакующего эшелона с удивлением обнаружили, что палубы японских авианосцев пусты, а находившиеся в воздухе неприятельские самолеты можно было буквально по пальцам пересчитать. Это обстоятельство озадачило и Хелси — он не переставал ломать голову, пытаясь отгадать, какое еще коварство замыслили японцы. Однако разгадку он узнал только после войны. Ответ оказался прост: к тому времени у японцев почти не осталось самолетов, а те, что остались, вполне могли разместиться на одном-единственном американском авианосце. «Мы послужили американцам своего рода приманкой, — признался впоследствии адмирал Озава. — Поскольку я не мог оказать должной воздушной поддержки эскадре Куриты, моей задачей было отвлечь на себя внимание главных сил противника, в том числе авианосцы. Таким образом я должен был предпринять отвлекающий маневр в пользу моего товарища по оружию».

В налете на эскадру Озавы принимали участие самолеты со многих авианосцев, в том числе с «Энтерпрайза». По большому же счету, как единодушно отмечали американские историки, летчики «Энтерпрайза» были единственными, кто участвовал в трех воздушных боях в битве при Лейте: 1) 24 октября утром они атаковали эскадру Ниши-муры, надвигавшуюся с юга; 2) в тот же день вечером они нанесли удар по эскадре Куриты, приближавшейся с запада; 3) 25 октября утром они же совершили налет на эскадру Озавы — к северу от Лейта. Отбив отчаянные контратаки малочисленных японских истребителей, американские летчики наткнулись на неистовое сопротивление корабельных орудий противника. Японцы вели огонь как всегда ожесточенно, будто пытаясь уравновесить безусловное превосходство американцев в воздухе. Однако вскоре неприятельские корабли развернулись и, не прекращая пальбы, двинулись плотной колонной в обратном направлении — на север. Когда же американские бомбардировщики перешли в атаку, они стали маневрировать. Хотя строй неприятельской эскадры был нарушен, корабельные зенитки вели прицельный [519] огонь, не умолкая ни на миг. В результате в тот день были сбиты десять американских самолетов. Первый удар был нанесен по легкому авианосцу «Шитозе» — он загорелся и спустя время затонул. Следом за тем бомбы посыпались на тяжелый авианосец «Зуикаку» и остальные корабли эскадры Озавы. Тем временем к взлету готовились самолеты второго атакующего эшелона. В 8 часов Хелси отправил радиограмму вице-адмиралу Маккейну, командующему авианосной группой, которая, как мы помним, находилась тогда на пути к атоллу Улити, где моряков ждал короткий отдых. Хелси приказывал Маккейну ложиться на обратный курс и присоединиться к нему с тем, чтобы нанести по северной эскадре противника совместный массированный удар: командующий Третьим флотом вознамерился бросить против Озавы не иначе как все свои силы. А в 8 часов 25 минут начальник штаба флота передал Хелси радиограмму от Кинкейда с пометкой «срочно». Контр-адмирал сообщал командующему открытым текстом: «Японские линкоры и крейсеры открыли огонь по нашим конвойным авианосцам, сосредоточенным в заливе «Лейте». Прочитав радиограмму, Хелси молча взглянул на начальника штаба. В это время прибыл другой офицер штаба и передал командующему еще одну радиограмму от Кинкейда: «Положение у острова Самар критическое. Срочно необходима поддержка 34-й ударной группы».

Поначалу члены штаба Третьего флота пришли в замешательство: «Неужели ситуация и впрямь настолько острая! Что же делать?» Впрочем, глядя на командующего, являвшего собой воплощение самой невозмутимости, офицеры быстро овладели собой. По здравом рассуждении штабистам показалось довольно странным, что контр-адмирал Кинкейд не указал хотя бы приблизительный состав атаковавшей его неприятельской эскадры. Будь это корабли Куриты, уцелевшие после вчерашних налетов, серьезной угрозы они, разумеется, представлять уже не могли. Похоже, у Кинкейда попросту сдали нервы. Иначе говоря, главным противником по-прежнему считалась эскадра Озавы — по крайней мере на данный момент. Обсудив со своим штабом сложившееся положение, Хелси направил радиограмму контр-адмиралу Уиллису Ли, командующему соединением быстроходных линкоров, приказав ему как можно скорее выдвигаться на север.

Через несколько минут Хелси для очистки совести отправил радиограмму вице-адмиралу Маккейну, отменив предыдущий приказ и дав новый: группе Маккейна надлежало двигаться не на север, а на юго-запад, с тем чтобы нанести воздушный удар по японским кораблям, атаковавшим конвойные авианосцы Кинкейда. Другой радиограммой он поспешил уведомить Кинкейда в том, что к нему на поддержку срочно направляется авианосная группа Маккейна. Далее, согласно донесениям, регулярно поступавшим в штаб вице-адмирала Хелси, события развивались в следующем хронологическом порядке. [520]

9 часов 05 минут. Хелси получает третью радиограмму от Кинкейда. Тот просит немедленной поддержки с воздуха и моря — силами бомбардировщиков и быстроходных линкоров.

9 часов 07 минут. От Кинкейда поступает четвертая радиограмма. В ней — все та же просьба. Кинкейд прибавляет только, что у линейных кораблей Седьмого флота почти на исходе боеприпасы. Они израсходовали их во время артобстрела побережья Лейта и боев, состоявшихся накануне. В заключение он, наконец, уточняет состав атакующей японской эскадры: четыре линкора, восемь крейсеров... Сообщение производит в штабе Хелси эффект разорвавшейся бомбы. Если верить радиограмме Кинкейда, вчера в ходе нескольких массированных ударов с воздуха был потоплен один-единственный японский линкор, тогда как, по предварительным расчетам, неприятельская эскадра была разгромлена почти полностью. Когда же и — главное — за счет каких резервов она успела пополниться? Воистину невероятно! Очевидно, японцы поразили Кинкейда и офицеров его штаба внезапностью и стремительностью, а у страха, не случайно говорят, глаза велики. Как бы то ни было, в ответной радиограмме Хелси сообщает Кинкейду свои точные координаты, уточняя при этом, что продолжает следовать намеченным курсом. В конце же он еще раз подтверждает, что отдал Маккейну приказ незамедлительно выдвинуться на помощь Седьмому флоту.

(Однако то, что Хелси и его штабу казалось совершенно невероятным, было чистой правдой. В самом деле, во время вчерашних налетов на эскадру Куриты американские летчики потопили всего лишь один неприятельский линкор: это был великан «Мусаши», водоизмещением 63 тысячи тонн. В него угодило зараз шестнадцать бомб и пятнадцать торпед. Вместе с ним на дно ушли 2400 японских офицеров и матросов. Тогда же в ходе очередного налета получил повреждения — впрочем, не очень серьезные — и один из неприятельских крейсеров, что, тем не менее, не помешало ему своим ходом добраться до Сингапура. Остальные же корабли эскадры Куриты, как ни странно, почти не пострадали.)

Тем временем по эскадре Озавы наносят удар американские самолеты второго атакующего эшелона. Несколько бомб накрывают легкий авианосец, крейсер и авианесущий линкор.

10 часов 00 минут. Хелси получает радиограмму от Нимица: «Где быстроходные линкоры Третьего флота?» Нимиц следит за ходом событий нам Филиппинах из своего штаба в Перл-Харборе. До него доходят и отчаянные призывы о помощи, которые Кинкейд посылает в эфир уже открытым текстом. Впрочем, их слышит почти весь мир.

10 часов 05 минут. Хелси передает очередную, пятую по счету радиограмму от Кинкейда все с тем же призывом о поддержке. [521]

Несколько позднее. Завершается второй налет на эскадру Озавы. В результате серьезно поврежден легкий авианосец (первый, напомним, к тому времени уже был потоплен) и выведены из строя два легких крейсера. Японская эскадра разделилась надвое. Вокруг подбитых и потерявших ход неприятельских кораблей снуют эсминцы. В это время к месту боя подходят американские быстроходные линкоры и открывают массированный огонь по уцелевшим кораблям противника, в том числе по обоим авианесущим линкорам. Американские моряки, обступив релинги, пытаются разглядеть и подсчитать, сколько неприятельских кораблей подбито.

Между 11 часами 00 минутами и 11 часами 15 минутами. От Кинкейда поступают подряд четыре тревожные радиограммы: «Противник уже атакует наши транспорты». В довершение ко всему выясняется, что в зарядных погребах американских линкоров и крейсеров не осталось ни одного снаряда.

11 часов 15 минут. Хелси отдает приказ соединению быстроходных линейных кораблей Третьего флота ложиться на обратный курс.

* * *

В дальнейшем Хелси никогда не скрывал, что отдал этот приказ скрепя сердце. И это — невзирая на то, что главной его задачей было прикрывать действия Седьмого флота, который сейчас находился действительно в бедственном положении. Иными словами, малейшее промедление было для Кинкейда смерти подобно. Итак, Хелси приказал соединению линейных кораблей Третьего флота выдвинуться на помощь Кинкейду. Кроме того, следом за линкорами он отправил группу из трех конвойных авианосцев, которым надлежало прикрывать корабли Седьмого флота с воздуха. Остальным же авианосцам, переданным под командование Митчера, было предписано следовать дальше на север. О принятых мерах Хелси не преминул сообщить Кинкейду и Нимицу, настойчиво ожидавшему ответа на свой запрос о том, где находятся быстроходные линкоры Третьего флота. К тексту радиограммы, адресованной Кинкейду, Хелси прибавил, что сам сможет быть в водах Лейте не раньше чем к 8 часам следующего утра.

На перегруппировку и передислокацию сил Третьего флота — в частности второй 343-й ударной группы, которой предстояло выдвинуться на юг, — понятно, требовалось время. Надо было посадить на конвойные авианосцы самолеты, еще не успевшие вернуться с боевого задания. Наконец, было необходимо произвести дозаправку кораблей. Короче говоря, подготовка к обратному рейду закончилась только к 16 часам. И тут в голову Хелси пришла новая мысль — самому выдвинуться на юг на борту одного из двух самых быстроходных линкоров: «Нью-Джерси» или «Айовы», — в сопровождении трех легких крейсеров и восьми миноносцев. Таким образом, Третий флот, который Хелси хотел сохранить в целостности, пришлось разбить [522] на три группы. На север двинулась авианосная группа под командованием Митчера, причем без линкоров сопровождения, — ей предстояло добить эскадру Озавы, ударную силу которой составляли два уцелевших линкора-авианосца. Тем временем на юг выдвинулись два линкора под командованием самого Хелси — не имея за собой ни малейшего воздушного прикрытия, они должны были противостоять четырем линкорам Куриты (один из них, напомним, был водоизмещением 63 тысячи тонн), которые наверняка будут поддержаны силами наземной авиации противника. А посередине — в том же южном направлении — шла группа из четырех тихоходных линкоров и трех авианосцев.

* * *

«Энтерпрайз» в числе других авианосцев вошел в состав северной группы. Но его экипажу так и не случилось наблюдать последующие боевые действия. В голубом небе, чуть подернутом легкими кучевыми облаками, не было видно ни одного японского самолета — только «свои»: они то взлетали, то садились — и так до бесконечности. Впрочем, для моряков «Энтерпрайза» война давно превратилась в нудную работу, сравнимую с работой на каком-нибудь заводском конвейере. Единственным развлечением для них было обсуждение новостей, которые время от времени им сообщал офицер из корабельной информационной службы, да прослушивание прямых радиотрансляций с места боевых действий.

Новые удары по эскадре Озавы были нанесены примерно через час. Приказ Митчера был коротким и четким: «Атаковать авианосцы!» Заградительный огонь японских корабельных орудий был не менее интенсивным, чем всегда. Американским летчикам пришлось рассредоточиться и заходить на бомбометание, ловко лавируя между разноцветными гейзерами взрывов зенитных снарядов. И вот внизу, на безмятежной морской глади, показался тяжелый авианосец «Зуикаку» — на его ровной как гладильная доска полетной палубе не было видно ни одного самолета. «Зуикаку» был единственным уцелевшим японским авианосцем из тех, что атаковали Перл-Харбор. Подобно «Энтерпрайзу», он участвовал и во всех последующих морских битвах в Тихом океане. Теперь же от него, потерявшего все свои самолеты, было мало проку, зато он мог послужить отличной приманкой и отвлечь на себя внимание основных сил противника. На борту беззащитного, обреченного «Зуикаку» гордо развевался громадный, пятнадцатиметровой длины флаг — символ его самоотверженной стойкости. На полетную палубу авианосца градом посыпались бомбы, а борта его в нескольких местах вспороло взрывами торпед. «Зуикаку» исчез в клубах черного дыма, сквозь которые вырывались багровые языки пламени. В 14 часов 30 минут авианосец медленно завалился на правый борт, распластав на воде огромное полотнище с красным солнцем посередине. [523] А еще через несколько мгновений над «Зуикаку», с честью исполнившим свой последний долг, волны сомкнулись навсегда.

Следом за «Зуикаку» на дно пошли два легких авианосца — «Зуихо» и «Шитозе». Последний добили из своих орудий американские крейсеры, настигнув его некоторое время спустя: он едва держался на плаву и плелся далеко позади отступавшей неприятельской эскадры. «Шитозе» начал медленно переворачиваться, и американские моряки увидели, как оставшиеся в живых японцы отчаянно карабкаются вверх по обнажившемуся днищу авианосца, словно силясь удержать его на плаву голыми руками. Потом «Шитозе» ушел под воду. Американским морякам на эсминцах было запрещено не то что спасать барахтавшихся в волнах японцев, но даже сбавлять ход: до наступления сумерек надо было успеть нанести еще один мощный удар по эскадре Озавы, в которой теперь осталось только два 30-тысячетонных авианесущих линкора, три крейсера и восемь эсминцев. Ближе к вечеру с «Энтерпрайза», «Ленгли», «Эссекса» и «Лексингтона» поднялись в воздух девяносто шесть пикирующих бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей-бомбардировщиков. Они атаковали неприятельскую эскадру в несколько заходов, снова и снова пробиваясь сквозь клубы дыма к главным целям — двум линкорам-авианосцам. За нынешний день то был пятый по счету налет. Согласно подсчетам американских летчиков, в оба линкора — «Хуиго» и «Изе» — угодило 37 бомб и торпед. Но невзирая на полученные повреждения, им удалось под покровом сумерек выйти из боя и своим ходом вернуться на базу. В 18 часов неприятельская эскадра, перестроившись в одну, 45-мильной длины колонну, пустилась наутек и через некоторое время скрылась в ночной мгле. Однако еще до наступления темноты американские крейсеры потопили неприятельский эсминец, который, как видно, отбился от эскадры. После этого — в 21 час 50 минут — они легли на обратный курс и вскоре присоединились к авианосцам, поджидавшим их чуть южнее. А немного погодя американские подводные лодки, выдвинувшиеся наперерез отступающей эскадре Озавы, потопили неприятельский крейсер.

В начале десятого вечера адмирал Озава, находившийся на борту крейсера «Ойодо», получил радиограмму от командира одного из кораблей, замыкавших японскую кильватерную колонну. В радиограмме уточнялся численный состав преследующей ее по пятам американской эскадры. И Озава, взвесив свои силы, решил вступить с американцами в ночной бой, несмотря на то что у него осталось только два линкора, один легкий крейсер и шесть эсминцев. Как бы там ни было, он отдал приказ ложиться на обратный курс — и двинулся на юг. Но вот прошло два часа, а горизонт прямо по курсу был пуст — по крайней мере судя по показаниям корабельных РЛС. Озава снова изменил курс — но все тщетно. Дело кончилось тем, что к утру метущуюся [524] неприятельскую эскадру засекли американцы и дали решающий бой, который, включая предыдущие удары, вошел в историю как битва при мысе Энгано.

* * *

А теперь давайте мысленно перенесемся обратно — на Лейте, где уже наступило утро 25 октября. Однако прежде отметим одно немаловажное обстоятельство. Хотя вышеописанные удары по эскадре Озавы были нанесены в тот же день, когда Седьмой флот Кинкейда отражал ожесточенные атаки Куриты, эти два сражения, составляющие две фазы великой Филиппинской битвы, следует рассматривать по отдельности еще и потому, что они разворачивались на расстоянии свыше тысячи километров друг от друга. С другой стороны, мы вправе грешить на себя за то, что нарушили единовременность описываемых событий, поскольку отчаянные призывы контр-адмирала Кинкейда о помощи доносились и до нас: ведь как раз тогда мы с вами находились на борту линкора «Нью-Джерси», в штабе вице-адмирала Хелси. О трагедии на Лейте знали и моряки «Энтерпрайза» — вернее, они узнали о ней уже после того, как все закончилось.

Итак, обстановка, сложившаяся на Лейте к утру 25 октября, казалась американцам вполне благоприятной — во всяком случае, на первый взгляд. Часть сил Третьего флота неотступно преследовала к югу от пролива Суригао остатки эскадры адмирала Нишимуры, разгромленной накануне, во время ночного боя. Контр-адмирал Кинкейд уже знал, что через внутренние филиппинские воды ему навстречу движется другая японская эскадра — под командованием адмирала Куриты. Однако, как нам известно, Кинкейд был тогда твердо убежден в том, что: 1) после воздушных налетов, предпринятых против нее 24 октября, она изрядно поуменьшилась; 2) ну а если она все-таки объявится, то у западного входа в пролив Сан-Бернардино ее перехватит 34-я ударная группа, про которую в одной из своих радиограмм упоминал Хелси. Таким образом, Кинкейд мог смело заняться выполнением своей основной задачи — вести поддержку и прикрытие войск, высаживающихся на Лейте. Для большей ясности скажем, что обстановка на Лейте и близ него сложилась следующая. Море было спокойно, с северо-востока дул легкий бриз. Небо лишь местами было затянуто облачностью. Впрочем, состоянию атмосферы надо было уделить особое внимание, потому как оно во многом определит дальнейший ход событий. Итак, небо в тот день было ясное, почти безоблачное. И только на горизонте кое-где виднелись скопления дождевых облаков. Давление опустилось чуть ниже нормы. Было жарко и влажно. В заливе Лейте, в виду берега, скопилось великое множество восковых и грузовых транспортов, малых сторожевых и десантных кораблей. Остальные — ударные — силы Третьего флота, как нам известно, преследовали неприятельскую эскадру, отступавшую к югу от пролива [525] Суригао. Накануне ночью конвойные авианосцы крейсировали близ восточного побережья острова Самар. А на рассвете они выдвинулись обратно к Лейте, разделившись на три группы — северную, центральную и южную. Летчики, не участвовавшие в преследовании отступавшего противника, готовились к выполнению других задач: им предстояло поддерживать с воздуха наступление войск на суше, патрулировать прибрежные воды Лейте с целью обнаружения и уничтожения японских подводных лодок, если те вдруг объявятся, равно как и воздушное пространство над островом, чтобы предотвратить неожиданное появление неприятельских самолетов. Хотя, впрочем, никаких неожиданностей ни на море, ни в воздухе в тот день, похоже, не предвиделось.

И вот в 6 часов 47 минут на борт одного из авианосцев, входивших в состав центральной группы, поступило радиосообщение от кого-то из летчиков: «Попал под зенитный огонь японской эскадры!» А в 6 часов 53 минуты похожее донесение, только более точное, получили на другом авианосце. Пилот сообщал: «В квадрате 340 вижу неприятельскую эскадру — линкоры, крейсеры и эсминцы. Дистанция — 20 миль». Иначе говоря, соединение кораблей противника было обнаружено к северу от северной авианосной группы. Слово «линкоры» прозвучало точно оглушительный взрыв. Офицеры на авианосцах, все как один, отказывались верить, что их корабли могут ненароком попасть под обстрел мощных орудий линейных кораблей. И вахтенные, приставив к глазам бинокли, стали пристально всматриваться в северном направлении. В 6 часов 53 минуты на горизонте показались едва различимые силуэты неприятельских кораблей. Они имели довольно характерный вид и действительно напоминали плавучие пагоды, особенно издалека. При их появлении у американских моряков, даже самых храбрых и бесстрастных, всякий раз начинало тревожно биться сердце. Вахтенные опустили бинокли — их внимание сосредоточилось на сообщении от контр-адмирала К.А.Ф. Спрага, командира северной авианосной группы: «Курс — ост. Самолеты — в воздух. Срочно! Скорость — максимальная!»

В 6 часов 58 минут одну из «плавучих пагод» озарила яркая вспышка. Это дал первый залп 63-тысячетонный линкор «Ямато» — с дистанции 30 тысяч метров. Калибр выпущенного снаряда был известен — 454 миллиметра. Скоро рванет! В следующее мгновение морская даль озарилась еще несколькими вспышками.

Морская гладь вокруг американских авианосцев вспенилась ярко-розовыми гейзерами. Снаряды второго залпа рванули в 200 метрах от «Уайт-Плейна», а следующие — уже со всех сторон от него, взъерошив море разноцветными пенными фонтанами — розовыми, зелеными, желтыми, красными и синими. Офицеры и матросы попадали ничком на палубу там, где стояли; от многократной оглушительной [526] детонации полопались стопоры, удерживавшие самолеты; один из них сильнейшей ударной волной смело с полетной палубы, как жалкую песчинку; остальные, один за другим, стали спешно выруливать на взлет. Это рванули мощные глубинные снаряды. От взрыва авианосец сотрясся так, что в котельном отделении повредило топки, вследствие чего из трубы повалил густой черный дым. Японцы, как видно, решили, что авианосец вышел из строя, и перенесли огонь в сторону, взяв на прицел другую цель, — «Сен-Ло».

Артобстрел являл собой поистине ужасающее зрелище, под стать самым впечатляющим сценам из романа Герберта Уэллса «Война миров»: марсиане, на громадных механических треногах, расхаживают по земле и уничтожают смертоносными лучами все живое. Одного такого залпа при прямом попадании с лихвой хватило бы, чтобы легкоуязвимый корпус авианосца разнесло вдребезги. Ведь что представлял собой конвойный авианосец? Обычное торговое судно, только с наращенной полетной палубой; все его вооружение состояло из нескольких зенитных пулеметов да одного-единственного 127-миллиметрового орудия. Предельная скорость конвойного авианосца составляла не больше 16–17 узлов, и быстроходные боевые корабли, развивавшие скорость до 30 узлов, настигали его без особого труда. С другой стороны, конвойный авианосец был защищен своими самолетами. Впрочем, в то время проку от них было мало: ведь летчикам с конвойных авианосцев еще никогда не приходилось атаковать ведущие массированный огонь громадные линкоры; кроме того, они и понятия не имели, как и в каком порядке следует вести боевые действия. Вооружены они были только глубинными и обычными бомбами маленького калибра да несколькими торпедами. Всего же конвойных авианосцев тогда было шестнадцать — почти поровну на каждую группу. Одну из них — северную как раз и взяли под обстрел японцы. Словом, ситуация для нее была и впрямь хуже некуда. И чтобы дело не обернулось полным разгромом вверенной его командованию группы, контр-адмирал Спраг отдал приказ эскортным миноносцам выставить дымовую завесу.

* * *

В 7 часов 24 минуты Кинкейд, находившийся на борту одного из транспортов в заливе Лейте, получил радиограмму от командующего тремя авианосными группами, в которой тот подробно докладывал ему о случившемся. В течение следующих пятнадцати минут Кинкейд отправил три радиограммы в адрес Хелси, призывая вице-адмирала оказать ему незамедлительную помощь. Кинкейд пошел на это по двум причинам: 1) он по-прежнему думал, будто 34-я ударная группа Третьего флота охраняет вход в пролив Сан-Бернардино (он еще не успел получить радиограмму от Хелси, которую тот направил ему в 4 часа 10 минут); 2) имея под своим началом целую эскадру крейсеров и линкоров, он не мог срочно — или по крайней мере достаточно [527] быстро — перебросить ее на север для поддержки взятой под обстрел авианосной группы, поскольку все крейсеры и линкоры преследовали противника на юге, к тому же зарядные погреба у них почти опустели. Как бы то ни было, Кинкейд радировал Олдендорфу, приказав, чтобы тот как можно скорее возвращался к Лейте и, пополнив запасы топлива и боезарядов, спешно выдвигался со всеми своими силами — тремя линкорами, крейсерами и миноносцами — на север. Следом за тем он приказал всем летным соединениям Седьмого флота, находившимся в воздухе или готовящимся к взлету, срочно отправляться в квадрат, где завязался бой, и атаковать японскую эскадру.

* * *

Конвойным авианосцам (с их-то скоростью — от 16 до 17 узлов) не удалось бы уйти от противника (надвигавшегося с севера со скоростью не менее 30 узлов) тем более потому, что им приходилось держаться против ветра — носом к востоку, чтобы самолеты могли подняться в воздух. А дистанция между ними и неприятельской эскадрой тем временем все сокращалась. Да и от дымовой завесы проку было мало. Словом, участь северной группы должна была решиться за считанные минуты, в лучшем случае — за полчаса. И вдруг — о чудо! — в 7 часов 21 минуту ее отгородило от противника непроницаемой пеленой дождя. Американские моряки в порыве благоговения возблагодарили небо за то, что оно ниспослало им ливень, который прежде всегда нагонял на них смертную тоску и уныние. Значит, провидение даровало им еще несколько лишних мгновений жизни!

Наткнувшись на столь неожиданную преграду, японцы прекратили огонь. Их эскадра включала в себя четыре линкора, в том числе 63-тысячетонник «Ямато» (его собрат-великан «Мусаши», напомним, был потоплен), шесть тяжелых крейсеров, два легких и дюжину миноносцев, тогда как, по донесениям, переданным американскому командованию 24 октября, она «значительно уменьшилась и угрозы почти не представляла». Позднее, уже по окончании войны, Курита заявил: «Первой нашей целью было уничтожить все ваши корабли. После этого мы могли бы беспрепятственно войти в залив Лейте».

В 7 часов 35 минут северная группа вышла из-под защиты дождевого фронта и японские линкоры и крейсера возобновили пальбу. И вновь американцы угодили в чистилище — вернее, теперь прямо в преисподнюю, поскольку отныне у них не осталось ни малейшей надежды на спасение. Противник подходил все ближе. Японские линкоры держали курс к заливу Лейте — это было очевидно — и на ходу вели массированный огонь по беспомощным авианосцам. А дабы удостовериться, что ни один из них не останется на плаву, японцы отрядили of ряд тяжелых крейсеров довершить разгром. И те, отделившись от левого крыла неприятельской эскадры, подобно клешне гигантского омара, медленно двинулись колонной навстречу жертве. В 7 часов [528] 40 минут контр-адмирал Спраг приказал «разведывательному отряду из семи кораблей выдвинуться наперерез неприятельской эскадре и попытаться нанести по ней торпедный удар».

В этот отряд входили три эсминца, водоизмещением 2100 тонн, и четыре эскортных миноносца поменьше. Их действия в битве при Лейте вошли в историю войны как беспримерный подвиг.

То был рейд отчаянных — все равно что выйти на разъяренного слона с духовым ружьем. К великому счастью, силы природы были тогда явно на стороне американцев: место боевых действий оказалось в центре нескольких ливневых фронтов, которые время от времени скрывали противников друг от друга. Американские эсминцы двинулись навстречу японским крейсерам не единой колонной, а рассредоточенным порядком, под прикрытием скученных дождевых фронтов и дымовой завесы — для пущей верности. Перед тем как ввязаться в неравный бой, командир эсминца «Самбюэл Роберте», обращаясь к офицерам и матросам по громкой корабельной связи, сказал, что всем им, вероятно, суждено погибнуть, но знать правду, прибавил он, пусть самую горькую, куда лучше, чем тешить себя несбыточными надеждами. И вот головной эсминец «Джонстон» открыл огонь по одному из японских крейсеров из всех своих 127-миллиметровых орудий. Японцы тотчас же дали ответный залп — и море вокруг эсминца ощетинилось многоцветными пенными фонтанами. Американским морякам казалось, будто все происходит в призрачном радужном сне: их маленькие кораблики, переваливаясь с волны на волну, ворвались на полном ходу в царство оглушительно шипящих разноцветных гейзеров, распростершееся между морем и небом. Сегодня трудно восстановить в деталях действия каждого эсминца в отдельности, потому как, во-первых, они разделились и атаковали поодиночке, а во-вторых, что само по себе прискорбно, судовые журналы многих из них безвозвратно пропали — вместе с кораблями и людьми. Но, как бы то ни было, известно, что первый торпедный залп эсминцы произвели с 8000 метров, а следующий — уже с более близкого расстояния. При этом они не переставали вести по японским крейсерам огонь из всех своих орудий. Противник ответил мощнейшим залпом крупнокалиберных снарядов, которые хотя и произвели на борту эсминцев ужасающие разрушения, однако, слава Богу, не разнесли их вдребезги с первого же прямого попадания, как можно было бы подумать. Японцы вели огонь огромными бронебойными снарядами, которые неслись к цели со столь ошеломляющей скоростью, что нередко прошивали ее насквозь, так и не успев взорваться. Ну а если они попадали в цель и при этом успевали взорваться, последствия взрывов могли бы ввергнуть в ужас любого стороннего наблюдателя, только не моряков на эсминцах. Они тут же кидались в пекло пожара и вытаскивали из-под дымящихся обломков погибших и раненых товарищей. Иными словами, если сотрясенный [529] взрывами корабль не тонул сразу — в прямом смысле слова, то он буквально утопал в потоках крови. Но так или иначе, он был обречен: рано или поздно ему все равно было суждено затонуть. Первым пошел ко дну эсминец «Хоэл»: корпус его был пробит двадцатью бронебойными снарядами. Но прежде чем кануть в волнах, он, маневрируя на одном лишь ручном управлении, выпустил по ближайшему японскому крейсеру последний торпедный залп — и цель была поражена. Следом за тем он медленно развернулся и попытался было уйти подальше, однако его тут же накрыло лавиной снарядов. «Хоал» содрогнулся всем корпусом и, объятый пламенем, стал погружаться под воду. И находившимся на его борту морякам ничего не оставалось, как прыгать в море. В «Самьюэл Роберте» прямым попаданием угодило сразу несколько мощнейших бронебойно-осколочных снарядов. В результате в борту эсминца образовалась десятиметровой ширины пробоина, из которой наружу повалил пар вперемешку с огнем и дымом. Палуба эсминца была сплошь усеяна изуродованными телами погибших. И все же корабль продолжал отстреливаться из единственной уцелевшей пушки, которую артиллеристы заряжали и наводили вручную. Вскоре командир «Самьюэла Робертса» приказал экипажу покинуть обреченный корабль. И матросы, не обращая внимания на свистевшие рядом осколки снарядов, кинулись спускать на воду спасательные шлюпки и плоты, а в них — раненых и контуженных. Между тем в громадную пробоину шальным потоком врывалась морская вода. Она подхватила один из плотиков, в который успели спуститься четверо матросов, и понесла его прямо в разверзшееся чрево корабля, больше напоминавшее огнедышащее горнило. Однако в последнее мгновение матросам удалось выбраться из потока и, что есть мочи налегая на весла, отвести плот подальше от изрыгающей адское пламя пробоины, которая, вот уж действительно, вела не иначе, как в преисподнюю. «Джонстон» держался стойко и даже пытался вести ответный огонь — до тех пор, покуда над ним не сомкнулись волны. Сколь бы невероятным это ни показалось, но многие моряки, участвовавшие в том отчаянном рейде, остались в живых. Больше того: из семи эсминцев, посланных на верную гибель, три уцелели. Почерневшие от копоти, с порушенными надстройками и пробоинами в корпусе, они тем не менее остались не только на плаву, но и на ходу.

В результате торпедной атаки американские эсминцы не только вывели из строя японский тяжелый крейсер, но и расчленили боевой порядок всей неприятельской эскадры, приостановив таким образом ее продвижение к главной цели — заливу Лейте. И это был несомненный успех: американцам, над которыми нависла смертельная угроза, любая отсрочка была только на руку. Однако после короткой передышки японские тяжелые крейсера снова двинулись в наступление, с тем [530] чтобы, оттеснив американские авианосцы к югу, подставить их под прямой удар своих линейных кораблей. Вот уже и авианосцы оказались в «царстве разноцветных гейзеров». Впрочем, американским морякам некогда было смотреть на море — все их внимание было сосредоточено на том, что происходило на борту. А там кипела привычная для боевой обстановки работа. На пальбу неприятельских кораблей авианосцы отвечали редкими залпами своих 127-миллиметровых орудий, однако серьезной опасности для защищенных мощной броней линкоров они не представляли. Но самое, пожалуй, невероятное заключалось в том, что, невзирая на массированный обстрел авианосцев крупнокалиберными, бронебойно-осколочными снарядами, некоторые из них уцелели. И тут мы вправе спросить: в самом деле, отчего же ураганный огонь японских корабельных орудий оказался столь неэффективным? Тому были три причины. Во-первых (как выяснилось позднее), японцы наводили орудия с помощью РЛС управления огнем, впервые — или, во всяком случае, одними из первых — применив такой способ стрельбы в дневное время; ну а японские радары, в отличие от американских, были весьма далеки от совершенства, в чем мы уже имели возможность убедиться. Во-вторых — и вследствие вышесказанного, — темп стрельбы был невелик (один залп в минуту), а зона рассеивания снарядов, напротив, чересчур велика. Наконец, третий просчет японцев заключался в том, что они использовали бронебойные снаряды, которые пробивали корпуса американских кораблей навылет. Впрочем, «неэффективность» — понятие относительное, по крайней мере применительно к результатам описываемого артобстрела. Ведь большинство американских авианосцев: «Уайт-Плейнс», «Феншоуз-Бей» и «Китнан-Бёй» — являли собой поистине удручающее зрелище, а «Габье-Бей» и вовсе уходил под воду. Окутанный дымом и пламенем, он отстреливался, даже когда стал заваливаться на левый борт. Моряки, перебравшись на вздыбленный правый борт тонущего корабля, уже сбрасывали на воду плоты и спускались в них по спасательным сетям, вываленным за борт. В конце концов японский крейсер, находившийся в 2000 метров от гибнущего авианосца, добил его несколькими непрерывными залпами. «Габье-Бей» опрокинулся и в следующее мгновение скрылся в волнах. Когда же волны сомкнулись над ним, на поверхности остались только спасательные плотики, к которым, отчаянно размахивая руками, плыли моряки, прыгнувшие с борта обреченного авианосца прямо в море.

И вот — наконец-то! — в воздух поднялись американские самолеты. Впрочем, некоторые из них уже давно кружили в небе. Но то были самолеты ближнего прикрытия, и все их вооружение составляли глубинные бомбы. Иначе говоря, прошло часа полтора, прежде чем на место сражения вернулась бомбардировочная эскадрилья, вылетевшая на рассвете к Лейте, а без нее атаковать неприятельскую эскадру было [531] бы чистым безрассудством. Кроме того, самолетам не удалось сразу подняться в воздух потому, что авианосцы, постоянно маневрируя под огнем противника, никак не могли стать строго против ветра, — и самолетам пришлось взлетать при боковом ветре, с большим риском. Наконец вылет был затруднен еще и тем, что от взрывов и крутых поворотов, которые, маневрируя, то и дело совершали авианосцы, полетные палубы буквально ходили ходуном. Одним словом, большинству самолетов приходилось взлетать в «аварийном порядке» — разбегаться по полетной палубе, лавируя между пробоинами и грудами обломков, да еще с на четверть заполненными топливными баками. Летчики имели приказ не топить неприятельскую эскадру — что при их вооружении было невозможно, — а расчленить ее боевой порядок, нанося удары по отдельным кораблям. Поэтому самолеты атаковали не эшелонами, как обычно, а поодиночке. Нанести удар единой группой удалось, пожалуй, только шести торпедоносцам с «Китнан-Бея», которые несли по две полутонных бомбы каждый, и то только потому, что им подвернулся удобный случай. Они атаковали неприятельский крейсер — в него угодило девять бомб и он затонул. Остальные же самолеты, следуя приказу, вели так называемые беспокоящие действия/Торпедоносцы сбрасывали пятидесятикилограммовые бомбы с малой высоты. И хотя эти «малютки» не могли причинить мощной броне линкоров сколь-нибудь ощутимого вреда, зато их осколками убивало всех, кто находился на мостиках и верхних палубах. Ну и, ко всему прочему, бомбардировка мешала противнику вести прицельный огонь, что само по себе было немаловажно. Истребители тоже старались вовсю: они расстреливали из пулеметов мостики и палубы японских кораблей, не упуская из виду и корабельные зенитные установки. А бомбардировщики, вернувшиеся с Лейте, тут же нанесли по неприятельской эскадре удар реактивными бомбами. Американских самолетов с каждой минутой становилось все больше, а положение американцев на море между тем ухудшалось. Японские крейсера неумолимо приближались. И тогда контр-адмиралу Ральфу Ости, командиру двух авианосцев северной группы, пришла в голову дерзкая, хотя и рискованная мысль: связавшись по радиотелефону со своими летчиками, которые к тому времени успели израсходовать все боезапасы, он тем не менее приказал им «сымитировать» торпедную атаку, чтобы хоть ненадолго сдержать натиск тяжелых крейсеров противника. И пилоты блестяще выполнили приказ. Перейдя в горизонтальный полет, они, снижаясь все больше, двинулись на японские корабли, вызвав таким образом огонь неприятельских зенитных орудий на себя. После этого, не сбросив ни одной торпеды и ни единой бомбы, они развернулись и улетели прочь. В результате «ложной атаки» японские крейсера сбились с курса, а их зенитные орудия — с прицела. Однако вскоре в наступление двинулись неприятельские эсминцы. [532]

Они атаковали совсем не так, как американские эскадренные миноносцы. Они вышли на исходный рубеж — и с 9000 метров дали по американским кораблям мощный торпедный залп. Но удача, вернее, обстоятельства, а если угодно, и то и другое снова были на стороне американцев: обширный участок моря, где разворачивалось сражение, временами затягивало низкой облачностью и дождевыми фронтами; прибавьте к этому дымовую завесу, которая окутывала подбитые корабли и стлалась по морю. Как и следовало ожидать, японские миноносцы нацелились главным образом на американские авианосцы, а не на эсминцы, поскольку те слишком низко сидели на воде и к тому же беспрерывно сновали туда-сюда. Пенные следы стремительно мчащихся к целям торпед разглядел пилот одного из бомбардировщиков. Он, не мешкая, ввел самолет в пикирование и несколькими реактивными бомбами поразил первую попавшуюся торпеду. Она взорвалась на полном ходу, и взрыв послужил сигналом тревоги для всех авианосцев — они сманеврировали, и торпеды прошли мимо. Но что бы там ни было, над американцами уже давно висел злой рок, готовый того и гляди обрушиться на них разящим дамокловым мечом. И это — невзирая ни на беспримерное мужество и отвагу людей, ни на их изобретательность и всевозможные тактические уловки. Японская эскадра как ни в чем не бывало продвигалась к намеченной цели — острову Лейте: в центре шли линкоры, с правого фланга — легкие крейсера и эсминцы, следившие за тем, чтобы ни один американский корабль не проскочил на север — между эскадрой и землей, а с левого — ударный отряд тяжелых крейсеров. Действительно, в стратегическом плане, невзирая на отдельные тактические успехи, положение Седьмого флота было почти безнадежным. Вице-адмирал Кейн, получивший срочный приказ ложиться на обратный курс, находился слишком далеко от Лейте и по понятным причинам не мог послать туда свои самолеты; а к тому времени, когда он подоспел бы на подмогу Кин-кейду, все было бы кончено. Что же касается вице-адмирала Хелси, он, как мы помним, продвигался полным ходом на север.

В 9 часов 25 минут, когда гибель северной авианосной группы (начнем с нее) казалось бы уже была предопределена, японцы внезапно прекратили огонь. Корабли, образующие левый и правый фланги неприятельской эскадры, вдруг развернулись — и легли на обратный путь. Американские офицеры, неотрывно следившие за маневрами противника в бинокли, недоумевали: какую еще хитрость замыслили японцы? Наверное — решили перегруппироваться. А там, глядишь, снова откроют огонь. Однако никакой пальбы не последовало: японские крейсера и эсминцы так и шли на север. То, что случилось, больше походило на сон — по крайней мере так казалось американцам. Хотя никто не мог понять, что происходит, все, однако же, вздохнули с облегчением. «Похоже, за нас вступился сам Всевышний», — с несвойственным [533] военачальнику благоговейным трепетом писал позднее в боевом донесении контр-адмирал Спраг.

Не прошло и десяти минут как авианосцы перешли в контрнаступление. Впрочем, двинулись они не на север — в погоню за крейсерами и эсминцами противника, — как можно было бы подумать, а на юг — чтобы не попасть под обстрел дальнобойных орудий неприятельских линкоров. Ведь перед тем, как пустить в бой самолеты, следовало привести в порядок полетные палубы — первым делом расчистить их от обломков. И уже в 9 часов 35 минут в воздух поднялись самолеты первого атакующего эшелона. Самолеты других эшелонов взлетели соответственно в 10 часов 13 минут и 10 часов 20 минут. Перед ними стояла все та же задача: не уничтожить, а расчленить японскую эскадру, сковав таким образом ее дальнейшее наступление.

* * *

Тем временем на Лейте контр-адмирал Кинкейд ломал голову, пытаясь разгадать тактический план Куриты. Командующий Седьмым флотом также не понимал, что происходит: неожиданный маневр неприятельских крейсеров мог озадачить кого угодно. Японская эскадра, похоже, стояла на одном месте. И Кинкейд было подумал, что японцы решили дозаправиться. Но не тут-то было! Курита повернул свои корабли на юго-запад — к Лейте. И все должно было начаться сызнова. Кинкейд тотчас радировал Хелси: «Положение ухудшается». Если бы Курита нагрянул прямо сейчас, американцам и правда пришлось бы туго: линкоры и крейсера контр-адмирала Олдендорфа еще не успели дозаправиться; ударная авианосная группа вице-адмирала Маккейна была далеко; конвойных же авианосцев осталось слишком мало — и фатальный исход, таким образом, был предопределен. И тут вдруг Курита снова изменил курс. Донесения американских летчиков звучали в унисон: «Неприятельская эскадра движется на север... Держит курс на север... Следует обратным курсом...» Просто уму непостижимо! Невероятно, но факт. При том что речь уже шла не только о крейсерах, но обо всей эскадре противника в целом.

Уже после войны, во время долгих — многодневных допросов, адмирал Курита признался: «Огонь мы прекратили лишь для того, чтобы перегруппироваться, потому как ожидали массированного удара с воздуха». Несомненно, Курита, как и Кинкейд, полагал, что где-то неподалеку, точнее, к северо-востоку от острова Самар, крейсирует 34-я ударная группа, состоящая из тяжелых авианосцев. Опасность столкнуться с нею, собственно, и предопределила дальнейшие действия командующего японской эскадрой. С другой стороны, нерешительность Куриты трудно поддается объяснению, тем более потому, что, находясь буквально в двух шагах от Лейте и повернув обратно, он поставил под удар грандиозную контрнаступательную операцию, [534] разработанную японским верховным командованием. А главная цель этой операции заключалась как раз в том, чтобы сокрушить основную — несущую — часть так называемого Лейтинского плацдарма. На допросах Курита признался и в том, что первым делом решил найти и уничтожить неприятельскую ударную группу, а уж после перейти в контрнаступление. «Где же вы надеялись ее найти? — допытывались американские военачальники. — И почему сперва не нанесли удар по Лейте?» Судя по всему, причина странных — на первый взгляд — действий Куриты кроется в том, что он не чувствовал за собой ни малейшей поддержки: ведь к тому времени мощный императорский флот понес невосполнимый урон. Потом, как отмечает тот же Вудуорд, Курите не повезло с самого начала — когда он чуть было не отправился на дно следом за своим кораблем: на рассвете 24 октября, напомним, американская подводная лодка потопила флагманский крейсер на западных подступах к Филиппинскому архипелагу. А следом за тем, едва адмирала успели поднять на борт вовремя подоспевшего эсминца, как у него на глазах затонул великан «Мусаши», — по нему нанесли молниеносный бомбовый и торпедный удар американские самолеты. Все это потрясло Куриту до глубины души и заставило призадуматься. Кроме того, боевой дух японцев был подорван тем, что, как они ни старались, им не удалось потопить американские конвойные авианосцы в ходе сокрушительного артобстрела, начатого 25 октября и длившегося несколько часов кряду. Ну и в довершение ко всему, если американские командующие уверовали, что Господь в конце концов стал на их сторону, то японские адмиралы, напротив, поняли, что он отступился от них — раз и навсегда.

* * *

В то памятное утро 25 октября в характере американо-японской войны обнаружилась новая ужасная черта. Она проявилась столь неожиданно, что никто из очевидцев поначалу даже не успел сообразить, что же, собственно говоря, произошло.

Часов около восьми утра наблюдатели на авианосце «Кангамон», входившем в состав южной группы, заметили в небе четверку неприятельских истребителей, летевших с юго-запада на высоте 3000 метров. Их поведение казалось довольно странным: не обращая ни малейшего внимания на самолеты, взлетавшие с американских авианосцев, «зеро» перешли в горизонтальный полет и, прячась за облаками, двинулись прямо на авианосную группу. Оказавшись над нею, три истребителя круто снизились, а четвертый принялся кружить рядом, как будто решив поглядеть, что же будет дальше. А дальше было вот что: один из трех «зеро», прибавив газу, вошел в крутое пике и ринулся на корму авианосца «Санти». Авианосец даже не успел отработать ни вперед, ни назад, ни в сторону, а корабельные артиллеристы не успели как следует прицелиться... На глазах у изумленных моряков в полетной [535] палубе «Санти» в мгновение ока разверзлась восьмиметровая пробоина и несколько самолетов, стоявших неподалеку, тотчас же занялись огнем. И вдруг грянул взрыв, а следом за ним — другой, третий... Первый взрыв раздался сразу же после того, как самолет-болид с лета врезался в палубу, потом рванули расположенные под нею зарядные погреба и топливные танки. Японский летчик не сбросил ни одной бомбы — он взорвался вместе с ними и самолетом. Очевидцы происшедшего еще долго не могли опомниться: они не верили своим глазам. А между тем американские газеты уже пестрели сногсшибательными репортажами о чудовищно дерзком способе воздушной атаки, который японцы считали своего рода секретным оружием, достойным применения лишь в самых крайних случаях... Однако на этом дело не закончилось — за первым «болидом» последовали два других. Правда, на сей раз зенитчики успели вовремя открыть огонь. И все, слава Богу, обошлось: оба «зеро» разнесло вдребезги еще в воздухе, и обломки рухнули в море. А четвертый «зеро» все кружил неподалеку, точно ястреб, высматривающий жертву. Корабельные артиллеристы открыли по нему огонь и, должно быть, слегка задели: за самолетом потянулась тонкая струйка дыма. Наконец подбитый «зеро» перестал кружить и ринулся на авианосец «Суони». Все произошло так быстро, что у зенитчиков даже не было времени прицелиться как следует еще раз... Послышался удар — в небо взметнулись языки пламени — над морем эхом раскатился грохот взрыва. В ходе этой воздушной атаки из строя были выведены два авианосца. Впрочем, после экстренного ремонта они снова заняли свое место в строю, чего нельзя было сказать о моряках, которые погибли или получили ранения.

Незадолго до одиннадцати часов утра атаке шести «самолетов-самоубийц» подверглись четыре авианосца северной группы. Однако теперь-то уж корабельные артиллеристы знали, чем все может закончиться, не уничтожь они атакующих еще в воздухе. В итоге два из них были сбиты сразу же — еще на подлете. А третий, успевший-таки спикировать, взорвался прямо над палубой одного из авианосцев, и его обломками накрыло всех, кто находился рядом. Только трем «зеро» удалось прорваться к целям: два из них врезались в авианосец «Калайнин-Бей», причинив ему, однако, незначительный ущерб, а третий рухнул посреди полетной палубы «Сен-Ло». Последовало несколько оглушительных взрывов. Палуба вскрылась, и наружу вырвались фонтаны воспламенившегося топлива. В одиннадцать часов командир приказал экипажу покинуть охваченный пожаром авианосец. И через несколько минут «Сен-Ло» погрузился в море. В то утро японские летчики еще дважды атаковали северную группу — соответственно в 11 часов 10 минут и 11 часов 30 минут. Правда, теперь они не жертвовали собой ради уничтожения цели, а старались поразить их бомбами. Но бомбовый удар оказался малоэффективным. [536]

В очередной раз новая шестерка «самолетов-самоубийц» совершила налет на конвойные авианосцы утром 26 октября. И узнать их можно было еще издали по характерной — «рыскающей» манере полета: они летели, прижимаясь к облакам, и на подлете к целям заходили на вираж и описывали два-три круга, словно выбирая себе жертву, и только потом входили в смертельное пикирование, неся под крыльями бомбы, которые выступали, точно наросты на коже. К счастью, в то утро японцам не удалось потопить ни один авианосец, хотя многие из них получили серьезные повреждения. В целом же результаты воздушных ударов, которые японские летчики нанесли по американским авианосцам в течение двух дней — 25 и 26 октября, были таковы: один пошел ко дну, четыре были выведены из строя, но остались на плаву, а один получил всего лишь незначительные повреждения. Что же касается общего количества жертв среди американских моряков, то установить его с точностью мне не удалось. Как бы то ни было, известно, что наибольшее их число было на авианосце «Суони», который, в отличие от «Сен-Ло», даже не затонул: 85 убитых, 58 пропавших без вести и 92 раненых.

* * *

Американские самолеты атаковали отступавшую на север эскадру адмирала Куриты в течение всего дня 25 октября. Сначала в налетах участвовали эскадрильи конвойных авианосцев, а чуть погодя к ним присоединились бомбардировщики, торпедоносцы и истребители из ударной группы тяжелых авианосцев вице-адмирала Маккейна, который, следуя приказу Хелси, шел на всех парах к Лейте. Маккейн в свою очередь приказал поднять в воздух самолеты, когда до цели было три с половиной часа лету, что, соответственно, составляло их предельный радиус действия. Он тоже слышал отчаянные призывы Кинкейда о помощи — и решил выслать ему поддержку при первой же представившейся возможности. И вот после долгого — почти четырехчасового, — утомительного перелета летчики из группы Маккейна наконец вышли на эскадру адмирала Куриты. В строгом порядке она спешно — со скоростью 24 узла отступала на север. В 13 часов 10 минут американские самолеты пошли в атаку. На перехват им тотчас же устремились неожиданно появившиеся японские истребители наземного базирования. Однако большую часть из них американцы тут же отбросили, а остальные уничтожили. Впрочем, первая атака самолетов из группы Маккейна не принесла ожидаемых результатов. Оно и понятно: летчики устали от длительного перелета, а неприятельские корабли встретили их сплошным заградительным огнем, который они вели, успевая при этом ловко маневрировать, чтобы уклоняться от сыпавшихся на них бомб. Спустя два часа в воздух поднялись самолеты второго атакующего эшелона из группы Маккейна, и нанесенный ими удар оказался столь же малоэффективным. Однако это вовсе не означает, что [537] авиабомбы, все как одна, упали мимо целей. В один только «Ямато» угодили четыре бомбы. Но корабль, невзирая на серьезные повреждения, остался тем не менее на плаву. С другой стороны, низкую результативность двойного авиаудара можно объяснить и тем, что самолеты несли только бомбы, — догружаться торпедами было чересчур рискованно из-за огромного расстояния, разделявшего авианосцы Маккейна и эскадру Куриты. Во второй половине дня в атаку пошли самолеты с конвойных авианосцев. Но к тому времени боеприпасы у них были почти на исходе. Сбросив последние малокалиберные бомбы, они улетали обратно — идти на повторный заход им было не с чем. Так что неприятельские корабли если и пострадали, то незначительно. Короче говоря, около девяти часов вечера, под покровом тьмы и густой облачности, 16 кораблей эскадры Куриты, включая 4 линкора, вошли в пролив Сан-Бернардино. Хелси же подошел к проливу около полуночи. Но он опоздал.

Новенькие быстроходные линкоры, гордость Третьего флота, одолев на предельной скорости 300 миль в северном направлении, мчались теперь так же быстро обратно — на юг. Однако было уже поздно — они не успели произвести по мощным линейным кораблям Куриты ни единого выстрела. Словом — полное разочарование!

В 0 часов 30 минут пилот разведывательного самолета доложил, что к проливу подходит какой-то неприятельский корабль. Хелси тотчас же повернул свою группу на юго-запад. Вскоре цель показалась на экранах РЛС. По мере сближения с нею удалось установить, что это — эсминец. Ему наперерез устремились три крейсера и три эсминца. За-кизплся короткий бой — неприятельский эсминец был уничтожен.

После этого вице-адмирал Хелси заявил о том, что «военно-морские силы противника разгромлены и спешно отступают». Японцы действительно отступали — на шести линкорах и нескольких кораблях поддержки: они повернули обратно только потому, что им не хватило сил продолжать контрнаступление и нанести решающий удар по Лей-тинскому плацдарму. Таким образом важнейший стратегический плацдарм — остров Лейте — чудом остался в руках у американцев. Японцам же неудавшаяся попытка взять реванш обошлась потерей 3 линкоров, в том числе одного водоизмещением 63 тысячи тонн, 1 тяжелого и 3 легких авианосцев, не считая нескольких крейсеров и эсминцев. Иными словами — 45% всего тоннажа.

Между тем, покуда вице-адмирал Хелси был занят составлением текста победного донесения, по окутанной ночным мраком огромной акватории залива Лейте дрейфовали десятки спасательных плотов с потопленных американских конвойных авианосцев, крейсеров и эсминцев. А на плотах и рядом с ними плыли сотни моряков. Американцам битва при Лейте стоила двух авианосцев и трех эсминцев, которые пошли ко дну; шести авианосцев и двух эсминцев, получивших [538] серьезные повреждения; и 128 сбитых самолетов. Накануне вечером залив облетели два американских самолета — таким образом командование дало понять находившимся в воде морякам, что про них не забыли. Но прошла ночь, потом — день, а помощи все не было. Плотики рассредоточились — и потеряли друг друга из вида. А 45 человек — офицеров и матросов — с «Джонстона» и вовсе пропали без вести. Наконец 27 октября к потерпевшим кораблекрушение подоспели корабли ПЛО и пехотно-десантные катера. И после того, как были произведены подсчеты людских потерь в бою близ острова Са-мар, выяснилось, что 473 моряка погибли, а 1110 пропали без вести. Так что общее число жертв с американской стороны, включая раненых, составило 2803 человека.

Днем 26 октября вдогонку за отступающей эскадрой адмирала Куриты вылетели несколько авиаэскадрилий. В ходе налета были повреждены два неприятельских крейсера... Однако взрывы бомб и ответные выстрелы корабельных орудий теперь напоминали скорее отдаленные раскаты грома, как при грозе, которая вот-вот закончится. Расстояние между противниками становилось все больше. На этом великая Филиппинская битва закончилась!

VII. ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

Давайте еще раз взглянем на карту Тихого океана времен второй мировой войны и обратим внимание на крупную надпись в левой ее части: «Японская империя». Теперь давайте отыщем там же другую надпись, поменьше: «Марианские острова». А рядом с нею — еще одну, выведенную совсем маленькими буквами: «Острова Волкано»{43}. В состав этой островной группы входит крохотный островок под названием Ио. Представьте себе совершенно плоский, едва выступающий на поверхности моря клочок суши, имеющий всего-навсего девять километров в длину и пять в ширину. Только на юго-западной оконечности Ио возвышается небольшой конусообразный холм, лишенный всякой растительности: это — потухший вулкан. В средней части острова зеленеют пальмовые рощи и заросли диких цветов, которые пестреют на фоне черного песка, сплошь покрывающего прибрежную полосу. Есть у Ио и другое название: остров Сульфур — от слова «сера». В иные дни моряки, оказавшиеся в водах Ио, наблюдают странную картину: [539] клубы удушливых испарений, которые поднимаются из глубин моря и стелются по его поверхности. Это — впечатляющее свидетельство того, что в сокрытых под громадной толщей океана недрах земли бурлит вулканическая деятельность. Временами земная кора не выдерживает давящей на нее изнутри силы, трескается, как скорлупа ореха, и из кипящих недр извергаются потоки огнедышащей лавы. Бывает и так, что на месте мощного подводного вулканического извержения вдруг вырастает целый остров; помаячит он какое-то время на поверхности моря, а после, глядишь, так же внезапно канет в клокочущую бездну. Нечто подобное, к примеру, было в 1914 году: из воды, неподалеку от Ио, поднялся дымящийся холм стодвадцатиметровой высоты. А через пару лет он исчез как не бывало — на его месте осталась только отмель двухсотметровой глубины. Однако таящая в себе постоянную угрозу бурная вулканическая деятельность в этом районе мирового океана не остановила японцев: стремясь к расширению жизненного пространства, они, среди прочего, прибрали к рукам и острова Волкано. Так, перед второй мировой войной на одном только Ио проживали одиннадцать тысяч человек гражданского населения.

Американцы знали, что за долгие годы оккупации японцы превратили остров в надежно укрепленную военно-морскую базу, что, впрочем, не помешало тем же американцам подвергнуть Ио ожесточенной бомбардировке, длившейся два дня подряд, — 15 и 16 июня 1944 года, когда к острову подошла их ударная авианосная группа. На аэрофотоснимках, сделанных тогда пилотами разведывательных самолетов, отчетливо виднелись светлые взлетно-посадочтше полосы, тянувшиеся от двух размещенных на острове аэродромов. Словом, Ио был обречен. Разложив у себя в кабинете оперативно-тактическую карту Тихого океана, адмирал Честер Нимиц провел длинную черту — один ее конец, увенчанный стрелкой, упирался в самое сердце Японии. В одном месте линия пересекала Ио. Больше того: по планам американского командования, этот островок должен был стать главным опорным пунктом — передовой позицией, откуда предполагалось нанести последний, решающий удар по Японии. Но это — потом. Сперва же надо было выкурить с острова японцев, сокрушив их незыблемый оборонительный оплот.

Начиная с 1 декабря Ио подвергся нескольким массированным ударам с воздуха. В налетах участвовали бомбардировщики В-29 (размах крыла этих «суперкрепостей» составлял 43 метра, весили они 50 тонн, а радиус их действий достигал аж 11 тысяч километров). Они поднимались в воздух с Марианских островов и отправлялись одним и тем же маршрутом. И так изо дня в день, без устали, из чего генерал Курибаяши, человек неглупый и прозорливый, заключил, что близок день, когда американцы двинутся на штурм Ио. А посему, решив не дожидаться, когда грянет гром, он приказал 8 декабря эвакуировать [540] все гражданское население острова и срочным порядком бросил силы местного гарнизона на строительство дополнительных укрепсооруже-ний. Хотя истребители, сопровождавшие бомбардировочные эскадрильи, уничтожили подчистую все системы ПВО заодно с самолетами, которых на острове, впрочем, не было так уж много, японцев столь прискорбный факт ничуть не обескуражил. Штурманы-наблюдатели, находившиеся на борту бомбардировщиков, к своему изумлению, видели, как японцы с упорством и усердием муравьев восстанавливали то, что было разрушено накануне. Больше того: они затеялись строить третий аэродром, вот только непонятно для чего. Ну что ж, вздыхали американские летчики, такие усилия достойны всяческого восхищения. Одна беда: затрачены они впустую, потому как уже 10 февраля американцы обрушили на остров всю свою огневую мощь.

В тот день с базы на атолле Улити выдвинулось 58-е ударное оперативное соединение под командованием контр-адмирала Марка Митчера. Но эта крупная эскадра, состоявшая из 11 тяжелых и 5 легких авианосцев (всего 1200 самолетов), 8 линкоров, 17 тяжелых и легких крейсеров и 81 эсминца, двинулась не к Ио, а в несколько ином направлении: для начала ей предстояло подавить аэродром, расположенный непосредственно на территории метрополии, чтобы японские ВВС не могли помешать высадке десанта на Ио.

12 февраля с Улити вышла ударная группа № 52–2, включавшая в себя 2 авианосца — «Энтерпрайз» и «Саратогу», — 12 конвойных авианосцев, 3 крейсера и 24 эсминца. Эта эскадра взяла курс прямо на Ио. А следом за нею, спустя несколько часов, выдвинулся дивизион кораблей «огневой поддержки», насчитывавший 6 линкоров сопровождения.

16 февраля, накануне штурма, была проведена предварительная бомбардировка. Вечером 18 августа к Ио подошли корабли 58-го ударного соединения — его самолеты перед тем атаковали неприятельские корабли, стоявшие уже не где-нибудь, а на рейде в Токийском заливе. Чуть погодя, тем же вечером, к ним присоединились войсковые и грузовые транспорты. Таким образом возле Ио собралось в обшей сложности восемьсот кораблей. В военных репортажах остров Ио предстает одинаково неприглядно — как «унылая скала, торчащая посреди океана». И в том была определенная доля истины: от тенистых пальмовых рощ и пышных цветников, еще недавно покрывавших центральную часть Ио, не осталось и следа. Да и чему тут удивляться: ведь на остров обрушилось 5800 тонн бомб и 2000 тонн снарядов.

Высадку десанта предполагалось провести на юго-западном берегу Ио — в районе Футатсуне. 19 февраля на рассвете бомбардировка возобновилась. В 7 часов 30 минут морские пехотинцы первого десантно-штурмового эшелона покинули транспорты и пересели в пехотно-десантные катера и плавающие бронетранспортеры — «аллигаторы». В [541] 8 часов бомбардировка достигла апогея. Сбавив ход в тысяче метров от берега, корабли легли в дрейф и открыли по наземным целям огонь прямой наводкой. На борту одного из десантных катеров находился сержант морской пехоты Ричард Моусон. У него была совершенно особая задача: он обеспечивал прямую радиотелефонную связь сначала с катера, а после с борта баржи, которую буксировали вдоль берега на джипе. На американцев, даже тех, кто находился за тысячи миль от Ио, яркие прямые репортажи с места боевых действий, да еще под грохот канонады и взрывов, вой пикирующих бомбардировщиков и свист пуль, произвели поистине грандиозное, неизгладимое впечатление. Миллионы американских семей, сидя у себя дома, могли слышать голос Моусона, передававшийся на континент через сеть мощных ретрансляторов: «Говорит Ио. Справа к берегу подступает скала, а на ней торчит опаленный огнем и почерневший от копоти бетонный бункер, истыканный амбразурами. Наши снаряды рвутся всюду, вздымая столбы земли на огромную высотищу. А все, что расположено за песчаным пляжем, скрыто сплошной стеной огня и дыма...» Пляж в этом месте тянулся вдоль берега узкой полосой — шириной не более десяти-пятнадцати метров; сразу же за пляжем берег шел круто вверх, образуя двухметровой высоты террасу, от которой тянулся пологий склон, упиравшийся дальше в другую террасу. Эти возвышенности и бомбили пикирующие бомбардировщики: они пытались сравнять их, превратив в более или менее покатый склон, по которому вслед за тем смогли бы двигаться танки, тягачи и прочая передвижная техника. Тем временем истребители расстреливали прибрежную полосу из пулеметов, а пехотно-десантные катера — из минометов. В 8 часов 30 минут к берегу выдвинулись первые катера и бронетранспортеры, а через две минуты за ними последовали другие десантно-штурмовые эшелоны. Высадка проходила в следующем порядке: 1) бронетранспортеры-амфибии с 75-миллиметровыми минометами и крупнокалиберными пулеметами на борту; 2) десантные баржи; 3) танко-десантные баржи, на которые погрузили еще и бульдозеры; 4) малые десантные суда сопровождения и санитарные катера. В 8 часов 40 минут объединенными силами наземных бомбардировщиков В-29 и пикирующих, взлетавших с авианосцев, был нанесен массированный удар по всему юго-западному побережью острова, в то время как корабельная артиллерия обстреливала прибрежную полосу. В 8 часов 55 минут огонь корабельных орудий перенесли на 500 метров в глубь острова. Огненный смерч, пронесшийся над Ио, казалось, смел на своем пути все живое. Со стороны берега остров был затянут черно-серо-желтой пеленой дыма — теперь он и правда больше походил на безжизненную пустыню. Ровно в 9 часов на берег высадились первые штурмовые отряды морских пехотинцев. Выгрузив вооружение — минометы и пулеметы, — они двинулись вперед, утопая по щиколотку в мелком пепельно-черном, [542] словно сожженная мука, песке. А некоторое время спустя, покуда корабли и самолеты обстреливали и бомбили внутренние сектора острова, к берегу подоспели остальные десантные катера и бронетранспортеры с сотнями пехотинцев на борту. Словом, высадка прошла вполне благополучно — «как на учениях».

И вдруг в 10 часов со стороны моря прогремели взрывы — на воздух взлетели две или три баржи. Следом за тем задымился «аллигатор», а через мгновение-другое он ушел под воду. На берегу люди падали как подкошенные.

Вот оно что! Оказывается, остров не вымер. Японцы просто затаились, решив обождать, когда на берегу соберется как можно больше пехотинцев. А к тому времени их было там не менее двух тысяч. И тогда опаленная земля Ио принялась в буквальном смысле изрыгать смертельный огонь. Очевидно было и другое: бомбы и снаряды уничтожили все, что находилось на поверхности, — но не под нею. А под землей меж тем размещалась неуязвимая, широко разветвленная система оборонительных сооружений, напичканная зенитными орудиями и пулеметами. А там, где твердая как камень почва не позволяла проникнуть глубоко под землю, японцы вырыли мелкие, но достаточно широкие окопы ~ специально для танков. Их-то сокрушительный огонь и вырывался из-под перепаханной бомбами и снарядами земли, напоминавшей теперь поверхность какой-нибудь далекой враждебной планеты. Японские же зенитные орудия, развернутые жерлами во всех направлениях, принялись расстреливать передовые штурмовые отряды с тыла, поскольку те прошли мимо пещер, оборудованных под зенитные точки, и даже их не заметили; когда же пехотинцы, спохватившись, поворачивались лицом к противнику, японцы обстреливали их уже с флангов. В то же время прибрежная полоса и находившиеся в ней десантные катера, баржи и бронетранспортеры подверглись навесному огню неприятельских минометов. И первую партию танков и бульдозеров пришлось выгружать на берег под шквальным обстрелом танков, зениток и минометов противника. Но, несмотря ни на что, бульдозеры, едва съехав на берег, тут же отправились разравнивать склон, который после налета пикирующих бомбардировщиков был сплошь изрыт воронками и выбоинами, а местами он попросту обвалился. Ситуация осложнялась еще и тем, что корабли уже не могли обстреливать неприятельские позиции, поскольку многие из них были оцеплены десантно-штурмовыми батальонами. Таким образом, чтобы подавить огневые точки противника, пехотинцам приходилось подбираться к ним вплотную и забрасывать гранатами или же выжигать огнеметами через зиявшие на поверхности бойницы и амбразуры — в точности как когда-то на Тараве.

Иными словами, продвижение в глубь острова замедлилось, а потом и вовсе застопорилось. В самом деле, до тех пор, пока не будут подавлены [543] хорошо замаскированные оборонительные рубежи противника, в которые с ходу — и глубоко — вклинились передовые отряды и группы морских пехотинцев, о дальнейшем наступлении не могло быть и речи. Наиболее уязвимым был открытый прибрежный сектор — пляж и примыкавшая к нему часть акватории. Поэтому после полудня, когда японцы ужесточили обстрел этого сектора, было решено отвести танко-десантные корабли подальше от берега, а людей и боевую технику — доставлять к более или менее безопасным участкам побережья на специальных катерах-челноках.

На моряков, наблюдавших за происходящим в бинокли с верхних палуб кораблей и одновременно слышавших прямые «радиорепортажи» с места боевых действий, десантная операция на Ио произвела ничуть не меньшее впечатление, чем на Тараве и других островах и атоллах, захваченных ценой неисчислимых жертв, с той лишь разницей, что теперь на море стояло сильное волнение. И десантным катерам пришлось действительно туго: тяжело переваливаясь с волны на волну, то и дело зарываясь в воду и плохо слушаясь руля, они с большим трудом продвигались к берегу, рискуя в любую секунду опрокинуться вместе с людьми и техникой. На подходе к береговой черте, пока катера отчаянно маневрировали, стараясь удержаться на плаву, к ним бросались вплавь солдаты из разгрузочных команд. Они принимали с катеров буксирные концы и, навалившись на них всем скопом, подтягивали катера ближе к берегу, в то время как те, чтобы облегчить буксировку, слегка подрабатывали двигателями. Наконец сходни сброшены — и пехотинцы начинают осторожно выкатывать на берег орудия и передвижную технику. В это время вокруг них рвутся снаряды и мины, свистят осколки и пули. Пехотинцы тут же кидаются врассыпную, некоторые падают замертво в воду или на песок. А совсем неподалеку можно наблюдать другую картину: солдаты пытаются вытащить на ровное место завязшую в глубоком, рыхлом песке пушку, между тем как их товарищи переносят на руках тяжелые ящики со снарядами. Тем временем на соседних участках побережья высаживаются новоприбывшие десантно-штурмовые подразделения. Японцы переводят огонь в ту сторону, кося людей градом свинца. И люди падают — кто в воду, кто в черный песок; раненые пытаются укрыться за обломками или в воронках, которыми усыпано и изрыто все побережье...

По плану, на захват Ио отводилось пять дней. Однако к вечеру 19 февраля морские пехотинцы продвинулись в глубь острова не больше чем на четверть намеченного на тот день расстояния. При этом они понесли огромные потери: одних только раненых было эвакуировано с поля боя около тысячи семисот человек, а число убитых еще даже не успели подсчитать. Между тем на крохотном плацдарме — на юго-западном побережье острова высадилось около сорока тысяч солдат морской пехоты. Когда стемнело, корабли снова открыли огонь и вели его [544] всю ночь без перерыва. Однако снаряды рвались в глубине острова: стрелять по передовым позициям японцев было по-прежнему небезопасно — в темноте можно было ненароком накрыть «своих». На рассвете с авианосцев взлетели пикирующие бомбардировщики и отправились «зачищать» демаскированные позиции противника. Бомбардировка продолжалась весь день и закончилась лишь с наступлением ночи. Но несмотря на это в тот день морские пехотинцы продвинулись в глубь острова совсем незначительно — где на 200, а где не более чем на 100 метров. Часть передовых укрепсооружений противника, представлявших собой вросшие в землю бетонные бункеры, уцелела — подавить их можно было лишь с помощью огнеметов или полевой артиллерии, расстреливая чуть ли не в упор. Но пушки еще надо было доставить на берег. А как, если затаившиеся в бункерах японцы открывали огонь по берегу при первой же возможности? 21 февраля наступление в глубине острова опять застопорилось, тогда как на побережье обстановка более или менее стабилизировалась. Неприятельские орудия били все реже, и уже не так метко. И американцы весь день напролет занимались тем, что выгружали танки и прочую бронетехнику. Теперь совсем другое дело: при поддержке танков сопротивление противника наверняка будет сломлено. Во всяком случае, прибытие бронетехники и артиллерии ободрило морских пехотинцев... Все это время авианосцы держались на некотором удалении от южной оконечности Ио, что, однако, не мешало самолетам подниматься в воздух точно по расписанию, больше похожему на плотный бесперебойный график движения пригородных поездов. Около 17 часов на экранах корабельных РЛС высветились неопознанные цели. Однако вскоре контакт с ними по непонятным причинам был потерян. Всего лишь на несколько минут! А ровно в 17 часов на полетную палубу «Саратоги», точно гром среди ясного неба, обрушился первый «самолет-самоубийца».

* * *

В начале XIII века в Китае правил могущественный монгольский завоеватель Кубилай-Хан. Впрочем, границы его царства простирались много дальше — на север, юг и запад. На востоке же ему оставалось покорить только крохотную Японию. Добраться до нее можно было только морем. И Кубилай-Хан повелел строить корабли — много кораблей. Так много, что, по свидетельствам китайских поэтов, горы стенали, когда полчища монголов принялись вырубать на корню леса, густо покрывавшие горные склоны. По иным сведениям, флот Куби-лай-Хана насчитывал около 3500 кораблей. На них должны были отплыть на восток сто тысяч воинов, не считая многочисленной челяди. Первыми горькую весть о грядущем нашествии монголов принесли в Японию мореходы. По слухам, преувеличенным в десятки раз — соразмерно расстоянию, простиравшемуся между Китаем и Японией, [545] и воображению рассказчиков, выходило, что на Японию вот-вот обрушится великая беда. Однако японцы не дрогнули перед лицом неотвратимой угрозы. Покуда в храмах возносились молитвы и курился фимиам, воины ковали доспехи; потом они взяли в руки мечи, луки, пращи и выдвинулись к побережью — навстречу захватчикам. Но не успели они выйти к морю — а было это 14 августа 1281 года, — как близ берегов Японии пронесся жесточайший тайфун, каких в здешних водах никто отродясь не видывал. Несметную флотилию Кубилай-Хана разметало по морю а следом за тем она безвозвратно канула в клокочущую пучину. И лишь малому числу монголов повезло выбраться на японский берег — однако там их ожидало рабство. Само небо, казалось, заступилось за империю. «Преклони ж колени всякий пред лицем Божественного ветра Дзе, сокрушившего флот тартарский!» — предписал тогда император Комеи своим верноподданным... В память о том достославном событии в японских ВВС был создан отдельный корпус камикадзе — «божественный ветер». И цель у него была одна — любой ценой остановить наступление американского флота, вплоть до полного его уничтожения.

Мысль создать подразделение летчиков-смертников созрела в умах японских главнокомандующих еще до войны. И вовсе не ради того, чтобы воздать дань уважения современным военным традициям. Для любого японца из касты самураев, как, впрочем, и для большинства простолюдинов, добровольное самопожертвование во спасение родины издревле было самым желанным концом. А наградой за это служила вечная слава на этом свете и место в раю, среди досточтимейших предков. И японское командование, надо заметить, как нельзя более удачно, улучив момент, сыграло на патриотических чувствах своих сограждан, особенно, когда положение Японии в войне заметно ухудшилось.

Летчики из подразделения смертников — камикадзе неизменно следовали лозунгу: «За каждый самолет — один корабль!». Иными словами, летчик-смертник, обрушиваясь на палубу американского корабля, был обязан либо уничтожить его, либо, по крайней мере, вывести из строя, сделав небоеспособным. Таким образом, в двух словах, предполагалось нанести американцам значительные потери, сломать их боевой дух и вынудить к отказу от дальнейших боевых действий.

Число добровольцев, желавших поступить в корпус камикадзе, превысило все мыслимые ожидания. И уж если добровольца зачисляли в смертники, он тут же удостаивался самых высоких привилегий и почестей, и среди прочего — бессмертной славы для себя, своих предков и потомков. При жизни камикадзе почитались как национальные герои, а перед последней атакой им разрешалось облачаться в священные одежды самураев. Что же касается профессионально-технической подготовки добровольцев, она была упрощена до минимума: ведь главная [546] задача камикадзе заключалась в том, чтобы найти цель и, обрушившись прямо на нее, уничтожить. Бывало и так, что в корпус камикадзе принимали добровольцев из числа летчиков — но только никудышных. Хороших пилотов берегли для выполнения куда более сложных боевых задач. Вот почему до тех пор, пока обучение камикадзе летному мастерству качественно не улучшилось, первые атаки смертников были крайне не эффективны. Однако, как бы там ни было, такой способ атаки, и дальше мы это увидим, стал представлять для американских кораблей самую серьезную угрозу, особенно для авианосцев: ведь выполняя приказ, на них-то главным образом и нацеливались летчики-смертники.

* * *

21 февраля 1945 года около 17 часов на палубу тяжелого авианосца «Саратога» обрушились три самолета-самоубийца. И хотя повреждения оказались не очень серьезными, находиться в строю авианосец дольше не мог, а немного погодя двое камикадзе атаковали конвойный авианосец «Бисмарк-Си». В вечерних сумерках с других кораблей были отчетливо видны дымные шлейфы — черный посередине и белые по бокам, — тянувшиеся за обоими камикадзе. Они пикировали точно на цель, уже будучи сбитыми, угрожая унести с собой многие человеческие жизни. Авианосец озарили две яркие вспышки, а после еще одна, и еще... Ветер разнес по морю гулкие раскаты взрывов. Экипаж «Бисмарк-Си» стал спешно готовиться к тому, чтобы покинуть обреченный авианосец. Тот затонул спустя два часа и унес с собой жизни 350 моряков.

Других атак камикадзе близ Ио в тот день, похоже, больше не последовало. Ну а если смертники где и атаковали, то безуспешно.

День 23 февраля стал решающим в ходе операции по захвату Ио. Хотя японцы, засевшие в подземных бункерах, по-прежнему оказывали на редкость упорное сопротивление, американцы, перегруппировавшись, придумали новый способ, как подавить неуязвимую систему неприятельских укрепсооружений. Так, например, сто восемьдесят бункеров, расположенных у подножия вулканического конуса на юго-западной оконечности острова, были попросту наглухо завалены и укрывавшиеся там японцы оказались буквально замурованными заживо. Американцы заложили входы в пещеры бетонными блоками и засыпали сверху землей, разровняв бульдозерами. Впрочем, в иных местах японцам удалось-таки размуроваться. И тогда американцы начинали все сызнова. Поначалу они даже думали напустить в пещеры отравляющего газа, но, слава Богу, вовремя спохватились — иначе заодно с японцами были бы ненароком уничтожены попавшие к ним в плен морские пехотинцы. Словом, в тот день американцы замуровали сто восемьдесят пещер, оборудованных под огневые точки. Остальные же двести, оказавшиеся на поверку более или менее уязвимыми, были [547] уничтожены огнеметами, тротиловыми шашками, пушечными снарядами и реактивными бомбами. Главная трудность заключалась в том, что бункеры демаскировались не сразу, а постепенно — лишь когда затаившиеся внутри японцы открывали огонь. И американцы несли потери даже на так называемых зачищенных участках. Тогда-то и пришло в голову прибегнуть к газовой атаке...

24 февраля вперед двинулись танки. Однако многие из них подрывались на минах, даже не успев вступить в бой. В тот день главной целью был ближайший к побережью Фатутсина аэродром. Подступы к нему были опоясаны разветвленной системой оборонительных сооружений, располагавшихся на участке шириной девятьсот метров и насчитывавших около восьмисот огневых точек. Снаружи бункеры запирались на толстую стальную дверь, а внутри каждого из них находилось по одному откатному орудию. Улучив момент, японцы отворяли дверь, выкатывали пушку и открывали огонь. Затем они закатывали пушку обратно и задраивали дверь наглухо.

Единственным по-настоящему эффективным средством борьбы с подземными укреплениями противника были, пожалуй, только самолеты-ракетоносцы. Однако перед любой такой бомбардировкой летчиков приходилось наводить на цели — то есть указывать точное месторасположение каждого демаскированного бункера. А это, в свою очередь, требовало четких и бесперебойных связующих действий между берегом и конвойными авианосцами. Ударные же авианосцы из 58-го оперативного соединения покинули воды Ио и взяли обратный курс на Улити...

Короче говоря, передовой отряд морских пехотинцев вышел к противоположному северо-восточному берегу острова только 9 марта. Однако официальное заявление о захвате Ио последовало лишь 17 марта. Таким образом, американцам понадобилось в обшей сложности 26 дней, чтобы расчистить клочок суши длиной не больше девяти километров. В тот день адмирал Честер Нимиц наконец объявил во всеуслышание: «Битва за Ио завершилась. Хорошо организованная система обороны японцев подавлена. Между тем на острове еще осталось несколько недобитых группировок противника, укрывающихся в скалах. Однако части нашей морской пехоты уже приступили к их ликвидации. Битва за Ио длилась 26 дней. В ходе изнурительных боевых действий, не имевших себе равных за все время Тихоокеанской войны, японцы потеряли 21 тысячу человек убитыми, тогда как наши потери составили 4189 человек убитыми и 15 208 ранеными, при том что 411 человек числится пропавшим без вести». К сказанному можно прибавить и то, что на уничтожение 21 тысячи японцев американцы израсходовали 40 тысяч тонн бомб и снарядов. Что же касается практических результатов битвы за Ио, то, как явствует из двух последних фраз главнокомандующего Тихоокеанским флотом, они были таковы: [548] «С 16 марта вступил в действие заново отстроенный нами аэродром, расположенный в центральной части острова. Южный аэродром вот уже несколько дней как служит промежуточной базой для наших «суперкрепостей», дислоцированных на Марианских островах и регулярно вылетающих бомбить территорию Японии.

* * *

В начале марта 1945 года корабли 58-го ударного соединения бросили якорь в лагуне атолла Улити, похожего как две капли воды на другие крупные тихоокеанские атоллы, описанные выше. Словом — ничего особенного. Подобно Кваджалейну или, скажем, Маджуро, Улити служил тогда перевалочной военно-морской базой. Помимо всевозможных сооружений — для технического обслуживания, ремонта и снабжения кораблей, на атолле построили своего рода «дом отдыха» для моряков. Теперь там отдыхали экипажи кораблей 58-го оперативного соединения. По лазурной глади лагуны сновали туда-сюда катера и вельботы — они партиями переправляли моряков на берег, где их ждали уютные бары под навесами из пальмовых листьев, будто перенесенные сюда прямо со съемочных площадок Голливуда, с той лишь разницей, что спиртного здесь не отпускали, даже пиво. Да и о полуобнаженных танцовщиках, развлекающих публику во всех похожих заведениях на континенте, оставалось разве только мечтать. И все же моряков тянуло в эти дома призрачных наслаждений точно магнитом, лишь бы ощутить под ногами твердую землю — хоть на несколько часов. Так что дни отдыха особым разнообразием не отличались: солнечные ванны на открытой палубе корабля, три-четыре часа на берегу — в экзотическом антураже безалкогольных баров, а вечером — кино в корабельном кинозале. На отдыхе моряки старались не говорить о войне, однако не думать о ней они были не в силах, тем более, что скоро поползли слухи, будто на днях им снова предстоит выйти в море. Через несколько дней слухи подтвердились, да и цель нового похода уже ни у кого не вызывала сомнений — Окинава.

Вечером 10 марта на атолле Улити царили ставшие уже привычными мир и покой. Далекий западный горизонт был расцвечен огненно-красным заревом закатного солнца, которое мало-помалу тускнело, затягиваясь сумеречной дымкой. А потом, как это обыкновенно происходит в тропиках, мгновенно наступила ночь и на небе высыпали мириады сверкающих звезд. На суше, при свете прожекторов, продолжались работы, в то время как на борту кораблей палубные огни разом погасли. И только мерцающий свет кинопроекторов, пробиваясь наружу через проемы открытых межпалубных пространств, отсвечивал на окрасившейся в густо-чернильный цвет глади лагуны. На борту кораблей крутили кино — впрочем, не на всех. Но моряки этих кораблей, кроме вахтенных, тоже не остались в накладе: они отправились смотреть кино к своим товарищам на другие корабли... Ни в [549] одном военном документе, конечно же, не упоминается название фильма, который в тот вечер показывали, к примеру, на борту авианосца «Рэндолф», — известно только, что это был детектив. Нижняя ангарная палуба была битком набита людьми. И вдруг посреди фильма кинозрителям почудилось, что корабль содрогнулся, а через миг-другой голоса героев фильма заглушил раскатистый грохот взрывов. Моряки тотчас же повскакивали с мест, а киногерои знай себе продолжали выяснять меж собой хитро запутанные отношения. В следующую секунду тревожно взревели сирены — моряки кинулись к своим боевым постам. Полетная палуба была охвачена пламенем, в кормовой ее части один за другим громыхнули взрывы, правда, уже не такие громкие. Языки пламени разметались яркими пляшущими бликами, казалось, по всей глянцево-черной глади лагуны. По кораблям эхом разнесся слух, будто на «Рэндолфе» при неудачной посадке взорвался самолет. Судя по рокоту мотора, это был истребитель F-6-F. Говорили, что, когда он заходил на посадку, у него «кашлял» двигатель, а после, перед самым падением, он и вовсе заглох.

Пожар на «Рэндолфе» потушили довольно быстро — тревоге дали отбой. И только наутро, когда кормовая палуба остыла и можно было обследовать место крушения самолета, аварийная команда обнаружила застрявшие в межпалубном пространстве авианосца обломки японского самолета, а среди них — обгоревшее тело летчика. Это был камикадзе. Прилетел он не иначе как с островов Дайто, что в 800 милях к северу от Улити. И цель у него была одна — сокрушить любой американский авианосец, застигнув его врасплох, что называется, в тихой гавани.

* * *

14 марта в семь часов утра, при ясной погоде и спокойном море, корабли 58-го оперативного соединения снялись с якоря и единой кильватерной колонной, с эсминцами во главе, взяли курс на Окинаву. Теперь соединение состояло из 10 тяжелых и 6 легких авианосцев, 8 линкоров, 2 новеньких больших линейных крейсеров, 14 тяжелых и легких крейсеров и эсминцев. Управлять столь мощной эскадрой, понятно, было делом не из легких, тем более что на подходе к Окинаве ее предполагалось пополнить соединением десантных сил и силами бомбардировочной авиации. Так, к примеру, «Энтерпрайз», укомплектованный исключительно ночными истребителями и торпедоносцами (с РЛС ночного видения), в дневное время входил в состав ударной группы 58–4, а ночью он вместе с кораблями прикрытия уже действовал в составе ударной группы 58–5, переданной под командование контр-адмирала М. Гарднера. Главное же командование предстоящей операцией было поручено контр-адмиралу Реймонду Спрюэнсу, знаменитому человеку-роботу. Генеральный курс 58-го соединения лежал к островам Рюкю, входящим, в свою очередь, в архипелаг Окинава. [550]

Ей надлежало нанести массированный бомбовый удар по аэродромам противника, расположенным на близлежащих островах, обеспечив таким образом десантным соединениям свободный подход к главному острову архипелага — Окинаве, а следом за тем — поддерживать десантную операцию с моря и воздуха.

По выходе в море экипажам объявили о цели похода уже совершенно официально. И тут же, по ходу дела, начались учения. Пикирующие бомбардировщики отрабатывали меткость бомбометания на мишенях, которые тащили за собой на буксире корабли; зенитчики оттачивали свое мастерство на конусах, которые тянули за собой самолеты. Моряки и лётчики относились к учениям очень серьезно: они не сомневались — захват Окинавы будет дорого стоить. К тому же японское радио изо дня в день твердило, что на подходе к берегам метрополии американцев ждет отпор, какой им прежде и не снился. И это была не пустая пропаганда. Уж кто-кто, а американцы на собственной шкуре испытали всю мощь сопротивления японцев и отдавали себе отчет в том, что такое система обороны противника. Ко всему прочему, теперь японским ВВС и ВМС предстояло вести боевые действия в непосредственной близости от своих баз, что значительно облегчало им задачу. Ну и, кроме того, из бравурных сообщений Токийского радио следовало, что против захватчиков будут брошены целые эскадрильи камикадзе.

Хотя Окинава лежит в 950 милях к югу от Токио и в 460 милях южнее Нагасаки, она входит в состав японской территории. Остров этот гористый, длина его составляет 180 километров, а ширина варьируется от 6 до 28 километров. До войны население Окинавы составляло 200 тысяч человек. На острове было два крупных города: в одном насчитывалось 60 тысяч жителей, в другом — 30 тысяч. По оценкам американцев, численность военного гарнизона Окинавы к марту 1945 года составляла 60 тысяч человек. Судя по аэроснимкам, полученным с борта разведывательных самолетов, на острове было оборудовано пять аэродромов.

16 марта корабли 58-го соединения встретились в условленном месте с танкерами и стали дозаправляться топливом. Небо в тот день было пасмурным, на море поднялось волнение. Моряки на танкерах переговаривались со своими товарищами на боевых кораблях и то и дело поглядывали на небо. Но вот дозаправка благополучно закончилась, и танкеры легли на обратный курс, а эскадра двинулась со скоростью 25 узлов дальше — к островам Рюкю. О чем же думали моряки, с каждым днем приближаясь к цели? Наверное, о том, обнаружит противник эскадру до того, как бомбардировщики успеют разбомбить японские аэродромы, или нет. [551]

Цели, которые высвечивались на экранах РЛС, американцы называли зловещим словом «призраки». 17 марта в 21 час 40 минут в информационно-командном пункте «Энтерпрайза» затрещал громкоговоритель и донесшийся из репродуктора сухой, бесстрастный голос возвестил: «Внимание, «призраки»! Дистанция 142–72 мили». Телефонисты обозначили координаты надвигающихся «призраков», а дежурный телеграфист тотчас же принялся отстукивать полученную информацию на бесшумном телетайпе. Кто-то из офицеров покинул КП и вышел на открытую палубу. Снаружи стояла такая темень, что можно было едва различить ходовые огни ближайших кораблей. РЛС засекла три самолета: они неумолимо приближались в кромешной мгле и теперь уже были в 130 километрах от эскадры. Через несколько минут на экране РЛС высветились другие цели. Система опознавания «свой — чужой» определила, что это — неприятельские самолеты. Стало быть, эскадру обнаружили.

Согласно новому предписанию, «Энтерпрайз» перешел в ночной режим действия. Если в самом начале войны моряки «Энтерпрайза» и представить себе не могли, что когда-нибудь им придется увидеть, как в непроглядной ночи взлетают палубные истребители, то теперь это зрелище стало для них привычным, даже естественным... Часа через два истребители так же привычно — как ни в чем не бывало вернулись обратно. Они сбили пару двухмоторных японских истребителей. Остальные неприятельские самолеты улетели прочь.

Утро 18 марта выдалось пасмурным и унылым — солнце как будто не вставало вовсе. И небо окрасилось в грязно-серый цвет словно само собой. По морю шла крупная зыбь. Воздух был холодный и промозглый — словом, типичная японская погода. В 5 часов 45 минут в небо поднялись первые самолеты. Вскоре над эскадрой уже кружило целое авиационное соединение — в несколько вертикальных эшелонов, — куда входили ударные бомбардировщики и истребители прикрытия. Тем временем на борту кораблей вахтенные команды радиолокационного наблюдения неотрывно следили за незатухающими экранами радаров: «призраки» могли появиться снова, в любую минуту. А впередсмотрящие ощупывали пристальным взглядом окутанный сизой дымкой горизонт, но в их глазах уже не чувствовалось былой тревоги, зато ощущалась напряженность.

«Призраки» появились около семи утра. В 7 часов 37 минут из-за облаков вынырнул первый неприятельский одномоторный самолет. В это же время над морем громыхнули зенитные залпы. Японец вошел в пикирование. Неужели камикадзе?! Слава Богу, нет! От самолета отделилась бомба и, тускло сверкнув, со свистом полетела вниз. Самолет было взметнулся ввысь, но тут же был сбит и стал падать. Он рухнул в море следом за бомбой, которая даже не успела взорваться. В 8 часов 07 минут на авианосец «Интерпид» устремился японский двухмоторный [552] самолет. В него тоже угодил снаряд, и он взорвался прямо в воздухе. Японцы атаковали эскадру в течение всего дня — и поодиночке, и группами. Но ни один корабль серьезно не пострадал. Камикадзе в тот день так и не появились.

А между тем американские ударные эскадрильи уже вовсю бомбили военные объекты на острове Рюкю. Они готовились наткнуться на сопротивление, какое, по словам Токийского радио, им и не снилось, а на самом деле застигли японцев врасплох. На подлете к аэродрому противника, который должен был бы встретить их во всеоружии, тем более после того, как корабли 58-го соединения себя обнаружили, американские летчики увидели там самолеты, стоявшие в ряд возле ангаров, да метнувшихся было врассыпную солдат местного гарнизона. Однако бежать было поздно: всепожирающее пламя в мгновение ока охватило аэродром целиком. Оглушительные взрывы реактивных бомб, будто распускавшиеся гигантскими черно-красными бутонами, произвели на японцев ошеломляющее впечатление. И все же часть неприятельских самолетов успела подняться в воздух. Но толку-то: они тут же были сбиты в неравном бою. Всего же американские летчики уничтожили в тот день 375 японских самолетов: 275 — на земле и 100 — в воздухе. С этой доброй вестью они вернулись на борт своих авианосцев. А незадолго до их возвращения Митчеру передали донесение от одного из пилотов-разведчиков. Тот сообщал, что «наблюдал большое скопление неприятельских боевых кораблей в гавани Куре». Куре — крупнейший порт на северо-западном берегу Внутреннего японского моря или — если угодно — южном побережье Хонсю, главного острова Японского архипелага. «А что, если взять и нанести удар по Куре?» — подумал Митчер.

* * *

В самом деле, почему бы и нет? Ведь наносили же американские тяжелые бомбардировщики удары по Токио! И то верно: 10 марта на Токио обрушился двенадцатый по счету бомбовый удар. В тот день 300 «суперкрепостей», взлетевших с Гуама, сбросили на японскую столицу 1200 бомб. «Еще ни разу в жизни не доводилось мне наблюдать столь впечатляющее зрелище, как полыхающий Токио, — покинув кабину самолета, признался генерал Томас Пауэр. — Пожар охватил целые кварталы. В общей сложности огонь выжег подчистую 38 квадратных километров жилой площади города». А 13 марта налету тех же трехсот «суперкрепостей» подверглась Осака, второй по величине город Японии (три миллиона жителей). В результате было выжжено 8 квадратных километров жилой площади... Ну а летчикам 58-го оперативного соединения предстояла куда более сложная и ответственная задача — атаковать стоящие на рейде Куре боевые корабли противника, а уж они-то сумеют за себя постоять, как это было в битве при Лейте. Так оно и вышло: после налета на Куре эскадренные самолеты [553] недосчитались полсотни самолетов. Однако в ходе атаки американские летчики вывели из строя: 2 линкора, в том числе один авианесущий, 3 тяжелых авианосца, 1 легкий и 2 крейсера.

* * *

В тот день, 19 марта, японцы еще не раз атаковали американскую эскадру. В ходе одной такой атаки в авианосец «Франклин» угодили две бомбы. Со стороны — к примеру, с борта других кораблей — обычно трудно разглядеть, насколько серьезные повреждения получил авианосец. Последствия взрыва — или взрывов — могут быть либо совсем пустяковые, либо, напротив, катастрофические — все зависит даже не от того, куда попала бомба, а от того, где именно она взорвалась. Так, например, на борту «Франклина» в результате взрывов двух бомб вспыхнул сильнейший пожар, а он, в свою очередь, повлек за собой другие взрывы. Авианосец, слава Богу, не затонул, однако вышел из строя, и одному из крейсеров пришлось взять его на буксир. А еще через несколько минут бомба поразила авианосец «Уосп» — одна-единственная. Но последствия взрыва были не менее трагические, чем на «Франклине». К счастью, «Уосп» остался не только на плаву, но и на ходу. Так закончился тот злополучный день... После налета на Куре американская эскадра, которая, растянувшись в длинную линию, крейсировала все это время в водах островов Сикоку и Хонсю, снова перестроилась в походный порядок и взяла курс на юг.

Наступило 20 марта. Эскадра шла прежним курсом, делая не больше 15 узлов, чтобы не потерять из вида плетущийся в хвосте «Франклин», который тащил на буксире крейсер. Моряки с опаской поглядывали на север, удивляясь, что японцы до сих пор не предприняли ни одной воздушной атаки. Только около четырех часов пополудни палубные громкоговорители возвестили о том, что дальний радиолокационный дозор засек воздушные цели: «призраки», как и следовало ожидать, надвигались с севера. Для моряков то было сигналом тревоги — они стали готовиться к бою. В воздух тут же поднялись звенья истребителей прикрытия, но из-за сгустившейся облачности им удалось перехватить далеко не все самолеты противника. Многие из них благополучно прорвались через заслон и в 16 часов 30 минут атаковали «Франклин». Но авианосцу и в этот раз повезло. Зато серьезные повреждения получил другой авианосец. Как явствует из скупых — в данном случае — отчетов, «авианосец «Энтерпрайз» попал под обстрел нашей зенитной артиллерии, вследствие чего оказался непригоден для дальнейшего участия в воздушно-морских операциях». Вот так история! Воистину невероятно! Но как такое могло случиться? К сожалению, нам вряд ли удастся восстановить трагическую картину происшедшего, поскольку подробно о нем не упоминается ни в одном официальном документе: как говорится — военная тайна! Но что бы там ни было, вечером 20 марта «Энтерпрайз» в компании своих пострадавших [554] собратьев — «Франклина» и «Уоспа» покинул эскадру и двинулся на буксире по направлению к Улити, а часть его ночных истребителей перебазировалась на другие эскадренные авианосцы. Последуем же и мы за ними. Что же до «Большого Э.», то здесь мы с ним расстанемся — ненадолго, потому как очень скоро он вновь встанет встрой.

* * *

Согласно общему боевому приказу, удар по Окинаве предполагалось нанести сразу же после захвата островов Керама. Этот крохотный архипелаг расположен к западу от южной оконечности Окинавы и отстоит от нее на расстоянии от 16 до 72 километров. Все острова Керама обитаемые. Большую часть их населения в то время составляли мирные, трудолюбивые крестьяне. Ютились они в утлых хижинах, крытых черепичной кровлей, и с упорством муравьев обрабатывали свои скудные угодья. Архипелаг защищал всего лишь малочисленный гарнизон — человек восемьсот, и ни одного самолета. Поэтому представить себе, как прошло «вторжение» на острова архипелага, большого труда не составляет. Впрочем, с местными «захватчики» обходились вполне дружелюбно. Правда, прежде они уничтожили на корню все военные объекты. Но островитяне, не следует забывать, все как один были японцы, а для всякого японца понятие «чужеземные варвары» и демоны были суть одно и то же. Чудовищная военная мощь заокеанских пришельцев лишний раз подтвердила справедливость их убеждений, вследствие чего многие островитяне предпочли добровольно расстаться с жизнью, чем против воли принимать знаки дружбы от ненавистных иноземцев. Архипелаг в буквальном смысле слова охватила эпидемия самоубийств. К своему изумлению, американцы находили среди трупов взрослых и тела детей, которых, прежде чем покончить с собой, без всякой жалости убивали собственные родители.

А еще американцы обнаружили в прибрежных пещерах около трех сотен одноместных плоскодонок, и в носовой части каждой из них была заложена взрывчатка. Предназначение этих лодок не вызвало у американцев ни малейших сомнений: их предполагалось использовать в качестве торпед. О том же, сколько таких «снарядов» спрятано на Окинаве, оставалось только догадываться. Несомненно было одно: все они будут нацелены на американские корабли.

* * *

По своим масштабам штурм Окинавы во много раз превзошел десантные операции на Сицилии и даже, в некотором смысле, в Нормандии. И главная тому причина — огромное расстояние, которое американцам следовало преодолеть, прежде чем наконец выйти к цели. То же самое, впрочем, можно сказать о любой другой сверхдальней военной операции: тут уж, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров, в смысле — трудностей. День «Д» был назначен на 1 апреля. А [555] начиная с 21 марта Окинава подверглась непрерывным массированным бомбардировкам, в которых участвовали следующие силы: самолеты 58-го оперативного соединения; «суперкрепости» 20-й воздушной армии, дислоцированной на Марианских островах; «суперкрепости» 5-й воздушной армии, базирующейся на Лусоне{44}; «суперкрепости» 14-й воздушной армии, размещенной на американских базах в Китае. Удары наносились по всем хоть мало-мальски различимым на поверхности острова объектам — даже кладбищам. А численность войск вторжения в два раза превосходила количество сил, использовавшихся где бы то ни было прежде. Наземными войсками, куда входили подразделения морской пехоты и общевойсковые пехотные соединения, командовал генерал-лейтенант Саймон Боливар Бакнер — ему же было поручено верховное командование оккупационными силами, которым предстояло удерживать Окинаву после ее захвата. В то же время стратегическое командование всей Окинавской десантной операцией было возложено на контр-адмирала Спрюэнса. Таким образом накануне дня «Д» в водах Окинавы собралась огромная ударная флотилия, насчитывающая 1400 кораблей. Высадку десанта предполагалось произвести на юго-западном побережье острова.

Штурм Окинавы, начавшийся утром вдень «Д», можно представить себе только в общих чертах. Тем более что и сами его участники, за исключением главнокомандующих, имели о происходящем, если подразумевать общий масштаб, весьма относительное представление. Поскольку они видели лишь то, что творилось у них перед глазами, Ну а главными участниками штурма и очевидцами происходящего, как всегда, были морские пехотинцы: они первыми покинули транспорты и, разместившись в десантных катерах и бронетранспортерах-амфибиях, выдвинулись к неприятельскому берегу. Они продвигались вперед решительно и твердо, потому как ощущали у себя за спиной небывало мощную поддержку. Оглядываясь время от времени назад, они едва различали линию горизонта: ее скрывали от взоров растянувшиеся вширь и вглубь ударные эшелоны кораблей. От севера до юга — куда ни кинь взгляд — всюду громоздились похожие на плавучие крепости линкоры. Через равные промежутки времени, точно по часам они выстреливали огромные снаряды, и огненные вспышки, ежесекундно вырывавшиеся из широченных жерл корабельных орудий, отсвечивали на изломанной зыбью тускло-серой поверхности моря яркими отблесками. А в белесом небе, над головами морских пехотинцев, ревели самолеты. Они надвигались на побережье незыблемыми монолитными эшелонами, тогда как ряды десантных эшелонов из-за волнения на море слегка расстроились. Первое, что морские пехотинцы [556] увидели на подходе к берегу Окинавы, — сплошное нагромождение скал, увенчанных клубами дыма. Чуть погодя очертания береговой полосы проступили уже более четко. Сразу же за пляжем возвышалась трехметровая защитная стена — во многих местах она была пробита бомбами и снарядами. Надо было готовить штурмовые лестницы. Вот уже на берег выкатили тягачи-амфибии — и двинулись прямиком к стене. А пехотинцы, высадившиеся первыми, тем временем рассредоточились по всей береговой линии, чтобы прикрыть подходившие десантные баржи с лестницами. Между тем в какой-нибудь сотне метров от кромки прибоя земля Окинавы сотрясалась от непрерывных раскатистых взрывов бомб и снарядов. Пехотинцы взяли стену приступом — где через проломы, где по лестницам, — и довольно быстро. Дальше двинулись медленно и осторожно: разве они могли быть уверены, что после предварительной бомбардировки на Окинаве не осталось в живых ни одного японцам? Наверняка противник затаился и ждет случая, чтобы ринуться в контратаку: ведь такое уже было, и не раз. Покуда десантники из первых штурмовых эшелонов шаг за шагом продвигались в глубь острова, к берегу подтягивались артиллерия и танки. Позади стены простиралась широкая, открытая площадка наподобие террасы, — лучшего места для обстрела прямой наводкой из пушек и пулеметов не сыскать. Но ни тех, ни других поблизости не было — по крайней мере на первый взгляд. А что если это минное поле? Десантники пошли вперед еще медленнее, ступая еще более осторожно. Мин, к счастью, не было. Но от рвущихся неподалеку бомб и снарядов земля тряслась в них под ногами постоянно. Некоторое время спустя наступление пришлось ненадолго приостановить: надо было проложить через проемы в стене сходни и перетащить по ним танки и полевые орудия. Когда дело было сделано, наступление продолжилось... Простиравшаяся кругом местность, почерневшая от дыма и копоти, изрытая глубокими воронками и заваленная грудами обломков, производила на видавших виды пехотинцев не менее ужасающее впечатление, чем на других островах, которые им приходилось штурмовать прежде. Местность эта совсем не походила на географический ландшафт в привычном понимании слова: то была неведомая земля под названием зона смерти. И не знай пехотинцы наверное, в какой именно географической точке они находятся, догадаться об этом по чисто внешним признакам было бы просто невозможно. То тут, то там десантники натыкались на засыпанные землей, но почти не пострадавшие от бомбежек бетонные бункеры. Внутри — ни души. «Похоже, японцы дожидаются, когда на берегу скопится побольше людей и техники, — решили десантники. — Тогда-то они себя и обнаружат. Это уж как пить дать». Но уже было одиннадцать часов утра, а японцы так себя и не обнаружили. И за какие-нибудь три часа десантники из первых штурмовых эшелонов преодолели расстояние, какое они рассчитывали [557] пройти не раньше чем дня за три. Под вечер, к концу дня «Д», на Окинаве по-прежнему было все тихо — в том смысле, что американцы так и не встретили ни одного японского солдата. Таким образом, потери экспедиционного корпуса были сведены к минимуму: один пехотинец получил травму, а другой заболел.

И все же в тот день японцы дали-таки о себе знать — но не на земле, а в воздухе: в небе над Окинавой внезапно появились их самолеты. Они атаковали американскую эскадру с нескольких заходов, но без особых успехов: корабли стояли не скученно, а рассредоточившись вдоль всего юго-западного побережья острова. И на один корабль приходилось не больше дюжины атакующих, при том что камикадзе среди них не было. Словом, они не нанесли эскадре почти никакого ущерба. К большинству кораблей неприятельские самолеты даже не смогли приблизиться. Иначе говоря, японцы и тут дали маху — и худшие опасения американцев не оправдались: ведь они приготовились отражать воздушные атаки противника, что называется, во всеоружии.

В день «Д+1» на северном участке оперативной зоны высадился 3-й корпус морской пехоты, а на южном — 24-й армейский корпус. Перегруппировавшись в боевые порядки, морские пехотинцы двинулись на север, а общевойсковые подразделения — на юг. Но и они не встретили на своем пути ни одного японца. Однако нервы у американских солдат были напряжены: неожиданная тишина и поразительное спокойствие действовали на людей куда более угнетающе, чем грохот пальбы, к которому они уже давно привыкли. И не удивительно, что в день «Д+2», то есть 3 апреля, когда к востоку от аэродрома в Йонта-не пехотинцы наткнулись на несколько оборонительных позиций японцев, они даже вздохнули с облегчением. Обнаруженные укрепсоору-жения ничем не отличались от точно так же на Ио — те же бетонные бункеры и пещеры, оборудованные под огневые точки. Тактика японцев не поддавалась никакому объяснению: они совершенно беспрепятственно впустили американцев на остров — и ради чего? Ради того, чтобы оборонять какой-то там аэродром, который им уже никогда не придется использовать по назначению? В самом деле, американцы захватили его в считанные часы, расчистили от обломков, разровняли, переоборудовали — словом, к вечеру следующего дня он был готов к обслуживанию самолетов, только не японских, а американских... А к вечеру 4 апреля обстановка ничуть не изменилась: ни морские пехотинцы, ни солдаты из общевойсковых подразделений не встретили со стороны противника ни малейшего сопротивления, если не считать короткой стычки на подступах к аэродрому. Редкие воздушные атаки японцев были столь же неэффективны, как и в первый день. И наступление продвигалось все дальше, по мере доставки на остров новых средств огневой поддержки — танков и артиллерии. Таким образом [558] десантная операция опережала намеченные сроки на несколько дней. И только 5 апреля армейские части, наступавшие на юге, наконец наткнулись на передовой рубеж обороны противника.

* * *

По приказу своего командования японцы оставили северную часть Окинавы в тот день, когда американцы приступили к предварительной зачистке острова с моря и воздуха и когда стало ясно, что за этим непременно последует штурм. Так что девяносто семь процентов личного состава местного гарнизона, вместе с артиллерией, переместились на юг. Хуже того: военные угнали с собой и вооружили всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет из числа гражданского населения. План японского главного командования заключался в следующем: разбить на юге Окинавы надежно укрепленный лагерь и хотя бы на несколько недель сдержать наступление американцев, а тем временем уничтожить их корабли, лишив наземные войска всякой поддержки с моря и воздуха. Как же японские главнокомандующие намеревались уничтожить американскую эскадру? Очень просто: массированным ударом, который должны были нанести эскадрильи летчиков-смертников.

* * *

Камикадзе не заставили себя долго ждать: они появились уже 6 апреля. Небо в то утро было сплошь затянуто тучами. С севера дул свежий ветер: скорость его составляла порядка 8–10 метров в секунду. По морю с северо-запада шла крупная зыбь. Первые «призраки» высветились на экранах РЛС в 13 часов с минутами. Полетные палубы авианосцев вмиг опустели. В воздух сначала поднялись истребители.

Японские самолеты, числом от четырехсот до пятисот, взлетели с аэродромов, расположенных в северной части архипелага Рюкю и на острове Кюсю. И большинство из них — не все — действительно принадлежали к Специальному корпусу камикадзе. Среди самолетов, ведомых смертниками, было несколько скоростных двухмоторных бомбардировщиков и совсем новеньких «зеро» — их пилотировали куда более опытные летчики, которые были обязаны выжить во что бы то ни стало... На вооружении корпуса камикадзе состояли старенькие «зеро», пикирующие бомбардировщики 1937 года постройки, ветхие торпедоносцы да гидросамолеты. Для большинства пилотов этих допотопных «этажерок» полет к Окинаве должен был стать первым и последним в их жизни. «Избранников смерти», как еще называли камикадзе, натаскивали две-три недели, облачали в ритуальную униформу со специальной почетной эмблемой — и гнали на бойню, точно стадо баранов под присмотром матерых псов... А бойня тогда и впрямь была ужасная. Хотя для многих американских летчиков тот день — 6 апреля — стал знаменательным: они по праву заслужили высокое звание асов. В американских военных отчетах число потерь, [559] понесенных японцами в воздушных боях 6 апреля, варьируется от 307 до 506 самолетов. И даже если объективности ради мы с вами выведем из приведенных цифр некую среднюю величину или же возьмем наименьшую, она все равно не идет ни в какое сравнение с теми потерями, которые понесли американцы: два самолета, ни больше не меньше. Из тех же американских официальных документов явствует, что четыре истребителя «Йорктауна», атаковавшие одним звеном, сбили с полсотни камикадзе, а сами не получили ни единой царапины. И удивляться тут особенно нечему: ведь летчики-смертники не видели перед собой ничего, кроме цели, которую должны были поразить любой ценой. Они не могли, да и не умели ни маневрировать, ни отстреливаться. Больше того: у них и в мыслях-то не было уклоняться от ударов или вести ответный огонь. Так что до захода на цель камикадзе оставалось уповать только на «зеро», которые старались прикрывать их по мере сил и возможностей, но что толку: истребителей, сопровождавших «летающие гробы» камикадзе, было слишком мало. А тут еще мощный противовоздушный заслон, который выставили американские корабли. Но, несмотря ни на что, некоторым камикадзе удалось выполнить свою задачу, хотя и не главную, потому как их удар пришелся в основном на эсминцы. И вот почему. Американцы, памятуя о том, что их непременно будут атаковать камикадзе, решили предупредить налет заблаговременно С этой целью на подступах к северо-западному побережью Окинавы они выставили широким полукругом заслон из кораблей радиолокационного дозора. Это были эсминцы, оснащенные приборами дальнего воздушного наблюдения и опознавания. Обнаружив цели, они тотчас же оповестили штаб ВВС эскадры — и в воздух немедленно взмыли истребители. Таким образом 6 апреля благодаря четко отлаженной системе обнаружения и оповещения, американцы уничтожили больше половины летчиков-смертников еще на подлете к Окинаве. Те же камикадзе, которым удалось прорваться сквозь истребительный заслон, кидались, точно разъяренные ястребы, на первые попавшиеся корабли, то есть эсминцы. Несколько камикадзе сумели пробиться еще дальше — и от них пострадали уже куда более крупные корабли.

* * *

Мощная американская эскадра, рассредоточенная на огромном участке океана, была готова отразить любой удар — с любого направления. Вечером 6 апреля командир американской подводной лодки радиолокационного дозора, патрулировавшей в водах пролива Бунгол — между островами Кюсю и Сикоку, при входе во Внутреннее Японское море, — увидел на экране РЛС характерные цели: это были корабли противника. Через минуту в штабе эскадры получили следующее радиодонесение: «Видим неприятельский линкор и корабли сопровождения. Курс — 180». Иначе говоря, цели смешались к югу, а [560] это, в свою очередь, означало, что японцы бросили в бой последние остатки своих ВМС... По окончании войны на допросах японские адмиралы единодушно признались, что после битвы при Лейте у них уже не было ни малейших сомнений в превосходстве американцев на море. «Защищая наши территории, мы уповали только на солдат и летчиков, особенно камикадзе», — заявил Озава. А Йонаи, министр морского флота в правительстве Койсо, был более категоричен и краток в суждениях: «Я знал, конец близок»... Но, невзирая ни на что, японские корабли, жалкие остатки некогда могущественного императорского флота, все же вышли в море. «Мы либо погибнем, все до единого, либо спасем родину!» — таков был девиз японских моряков, избравших достойную смерть в последнем бою. Не исключено, что японское командование решило предпринять отчаянную попытку расчленить американскую эскадру и уничтожить ее корабли по отдельности, бросив в атаку камикадзе.

Но американцы даже не дрогнули. Ответные действия последовали незамедлительно. Получив донесение от дозорной подлодки, контрадмирал Митчер тут же приказал трем ударным авианосным группам 58-го оперативного соединения выдвинуться навстречу кораблям противника и сосредоточиться на северо-восточных подступах к Окинаве. 7 апреля, на рассвете, в разведывательный полет отправились сорок патрульных истребителей. В 8 часов 22 минуты неприятельские корабли обнаружило авиазвено с «Эссекса». Летчики доложили командованию: «Прямо по курсу — линкор класса «Ямато», крейсер и восемь эсминцев». С авианосцев тотчас взлетели ударные эскадрильи: 132 истребителя, 50 пикирующих бомбардировщиков и 98 торпедоносцев. Погода в тот день стояла пасмурная — неблагоприятная: высота облачного слоя — около тысячи метров; видимость — 5–8 миль; шквальный ветер. Через каких-нибудь полчаса самолеты были над целью. Линкором класса «Ямато» оказался сам «Ямато» — 63-тысячетонный корабль, вооруженный девятью 450-миллиметровыми орудиями. Похожий на громадную плавучую крепость, линкор шел своим курсом, обрамленный ореолом разноцветных огненных вспышек, изрыгавшихся из жерл его зенитных пушек. Между тем над ним не было ни одного самолета прикрытия. И что могли сделать его орудия против целого роя бомбардировщиков, которые с пронзительным воем устремились на него со всех сторон. И вот уже на палубу «Ямато» градом посыпались крупнокалиберные бомбы. Истребители, проносясь над линкором с шальной скоростью, расстреливали корабельные зенитные батареи из пулеметов. А по морю, рассекая волны, на него мчались десятки торпед. Тем временем в двухстах метрах от «Ямато» затонули два эсминца, а потерявший ход крейсер был окутан клубами дыма. Такое вот зрелище застали летчики второго атакующего эшелона, состоявшего из 88 истребителей, 75 пикирующих бомбардировщиков и 33 торпедоносцев. [561]

Покуда командир эшелона отдавал приказу летчикам, распределяя между ними задачи, самолеты кружили над обреченным «Ямато», точно ястребы над застигнутым врасплох селезнем-подранком, возле которого маневрировали сородичи-эсминцы, тщетно пытавшиеся отвлечь удар на себя. Потом истребители и бомбардировщики вошли в крутое пикирование и ринулись в атаку сверху, в то время как торпедоносцы под прикрытием самолетов сопровождения атаковали на бреющем полете. Первой жертвой налета стал обездвиженный крейсер: в него угодили 12 бомб и 8 торпед. В результате корабль разнесло буквально на куски. Эсминцам тоже досталось изрядно: два из них мгновенно затонули, а третий потерял ход и загорелся. Остальные бомбы и торпеды обрушились на «Ямато». Линкор на ходу стал медленно заваливаться на один борт, и при этом он продолжал отчаянно отстреливаться. «Ямато», казалось, того и гляди опрокинется. Но ничего подобного не случилось. Он вдруг озарился ярко-оранжевым пламенем. Потом грянул взрыв и «Ямато» исчез прямо на глазах изумленных летчиков — ни обломков, ни человеческих останков. Линкора будто не было вовсе. Оставшиеся на ходу три эсминца на всех парах пустились наутек, но американские летчики даже не сочли нужным их преследовать — пусть дотянут до базы и пусть уцелевшие моряки расскажут своему командованию, каким страшным был конец последнего флагмана несокрушимого императорского флота.

* * *

В тот же день, 7 апреля, эскадрильи камикадзе нанесли второй массированный удар по сосредоточенным возле Окинавы кораблям поддержки. Как и накануне, летчиков-смертников опекали самолеты прикрытия. По официальным данным, неприятельские эскадрильи насчитывали в общей сложности 182 самолета. Из них полсотни были сбиты палубными истребителями, другие тридцать пять — корабельными зенитными орудиями. Лишь нескольким камикадзе удалось атаковать цели — впрочем, о точной цифре выведенных из строя американских кораблей в официальных отчетах не упоминается. В документах сказано только, что «число точных попаданий в цель было весьма незначительным; однако если бы подобные атаки продолжались и впредь, это могло бы привести к самым трагическим последствиям». В самом деле, за те два дня, когда камикадзе атаковали особенно часто, моральный дух американцев был здорово подорван. Что, если этим безумцами правда удастся уничтожить большую часть эскадры? С чем же тогда наступать? Американские главнокомандующие с каждым днем убеждались все больше: японцев не сломить никакими силами. Что же в таком случае остается? Уничтожить эту нацию целиком — подчистую? Ведь одно дело — сражаться с врагом, готовым стоять насмерть, и совсем иное — отбиваться от полчищ оголтелых безумцев, готовых убить себя только ради того, чтобы убить другого. Невероятная отрешенность [562] японцев подавляла психику даже самых стойких людей, прошедших, что называется, огонь и воду. Хотя в американских официальных документах не указано точное число кораблей, выведенных из строя летчиками-смертниками, эффективность налетов камикадзе можно оценить по крайней мере на фоне общих потерь, которые американская эскадра понесла у берегов Окинавы: 35 кораблей пошли ко дну, в том числе 3 эсминца, и 299 получили различной степени повреждения; из 10 тяжелых авианосцев пострадали 8. Так что, если бы камикадзе продолжали наносить столь же мощные удары в течение хотя бы еще нескольких дней подряд, американцам наверняка пришлось бы снять осаду с Окинавы и отступить. Однако атаковать ежедневно, притом большими силами, японцы уже не могли: у них не хватало на это самолетов, даже самых плохоньких. Что же касается массированных ударов, в которых участвовало от 100 до 300 самолетов, японцы наносили их раз в семь-десять дней, а то и реже. Остальное же время, пока на Окинаве разворачивалась десантная операция, японские самолеты атаковали малочисленными, разрозненными группами.

На суше дела обстояли совсем иначе. Морские пехотинцы, продвигавшиеся все дальше на север Окинавы, встречали на своем пути лишь слабое сопротивление отдельных подвижных отрядов противника. К 8 апреля пехотинцы преодолели половину пути, разделявшего юго-западное и северное побережье острова. Другими словами, на северную оконечность Окинавы предполагалось выйти не позднее 13 апреля.

Между тем войсковые подразделения, наступавшие на юге, вышли 5 апреля к передовым оборонительным рубежам главного опорного пункта противника. И тут наступление ненадолго застопорилось. Японские пехотинцы сражались не менее решительно, чем на Ио, при том что система подземных бункеров оказалась здесь куда более укрепленной. Неприятельские орудия, ловко замаскированные в складках местности, били без промаха. Пролетая над одним из участков оборонительного района противника, причем в каких-нибудь тридцати метрах от земли, американские летчики смогли разглядеть не более четырех-пяти бункеров, где, как впоследствии выяснилось, укрывались 5 тысяч японских солдат. Потом на Окинаву обрушился проливной ливень — он продолжался два дня кряду, 10 и 11 апреля, в результате чего земля превратилась в сплошное грязевое месиво. Использовать тяжелую бронетехнику в таких условиях было невозможно.

Некоторое время спустя американцы обнаружили на Окинаве несколько странных с виду снарядов, еще не использованных. И только рассмотрев их поближе, они наконец узнали тайну, которую пытались разгадать начиная с 21 марта: что за штуковины, наподобие маленьких вспомогательных крылышек, торчали на брюхе японских двухмоторных [563] самолетов, которые нет-нет да и появлялись в небе над Окинавой? Как после выяснилось, это было не что иное, как несущие поверхности планирующих управляемых бомб. В заостренной части каждой такой пятиметровой бомбы размещался тысячекилограммовый боевой заряд; за носовой частью располагалась кабина пилота с простенькой рычаговой системой управления; задняя часть бомбы была оснащена двойным аэродинамическим рулем и четырьмя реактивными трубками-соплами. В каждом таком планирующем снаряде мог разместиться один человек — пилот-смертник. По прикидкам американских инженеров, эти пилотируемые бомбы могли развивать скорость порядка 925 километров в час. Понятно, что столь нежданное открытие ввергло американцев в шок, ничуть не меньший, чем тот, что они испытали, когда обнаружили на островах Керама плоскодонки-торпеды. К счастью, ни одну из них японцам тогда так и не удалось пустить в ход. А вот как насчет пилотируемых бомб? Неужели противник ухитрится-таки их применить? И если да, то когда именно?..

12 апреля одна из таких бомб врезалась в эсминец «Абель», на который перед тем обрушился камикадзе. После второго удара эсминец раскололся пополам и затонул. Однако, как бы там ни было, надежды японцев на пилотируемые бомбы не оправдались: за все время, что длилась осада Окинавы, от них, кроме «Абели», пострадали всего лишь три корабля. А между тем, по сообщениям Токийского радио, в налетах на американскую эскадру было использовано не менее трехсот таких бомб.

С 5 по 19 июня бои на Окинаве велись в основном силами артиллерии. 19 июня на рассвете к южному побережью острова подошли ударные группы линкоров и крейсеров и обрушили на укрепленный лагерь противника мощный огненный шквал. Артобстрел продолжался не меньше часа, после чего в атаку пошли войсковые подразделения. На отдельных участках штурмовые пехотные батальоны продвинулись вперед на 500–800 метров. «По сути, это напоминало Верденскую операцию, — писал позднее генерал Брюс. — С точки зрения тактики, японцы, как и немцы, действовали в обороне четко и слаженно». Упорно прорываясь в глубину оборонительных позиций противника, отвоевывая у него буквально каждую пять земли, передовые отряды американских пехотинцев наконец взяли приступом один из холмов и, закрепившись на его вершине, уже было приготовились спускаться по противоположному склону, чтобы точно так же штурмовать следующую высоту. Однако с противоположной стороны склон холма был укреплен ничуть не хуже, чем с передней, — и спускаться было так же тяжело, как и подниматься. Неприятельские оборонительные сооружения, представлявшие собой густо разветвленную сеть подземных бункеров и отдельных огневых точек, напоминали линию Мажино, только в миниатюре. В бункерах и пещерах, оснащенных [564] осветительными и вентиляционными системами, размешались откатные орудия — они были так хорошо замаскированы, что не сразу и заметишь. Американцам и тут пришлось прорываться вперед шаг за шагом, подавляя на своем пути каждый бункер, каждую огневую точку. Огнеметчики оказались в тех условиях слишком уязвимыми, и вместо них пришлось пустить в бой огнеметные танки. А однажды японцы пошли в контратаку и чуть было не отбили у американцев аэродром. Наступление снова захлебнулось. Тогда было решено произвести перегруппировку сил, заменив 27-ю пехотную дивизию на 1-ю дивизию морской пехоты. По прибытии на новый участок боевых действий морские пехотинцы увидели, что обстановка на юге намного сложнее, чем на севере. Но это нисколько их не обескуражило — и они со всей решимостью ринулись в атаку. Однако теперь трудность заключалась в другом: время от времени наступление приходилось прерывать, оттого что боеприпасы пополнялись нерегулярно и в недостаточном количестве. И тому были свои причины: камикадзе потопили два грузовых судна, которые должны были доставить на южный берег Окинавы 30 тысяч тонн снарядов и патронов. Узнав о случившемся, контр-адмирал Спрюэнс тут же распорядился, чтобы боеприпасы доставили по воздуху с Филиппин. Да и вообще, в том, что касается расходов на довольствие, топливо и боеприпасы, десантная операция на Окинаве стала американцам на вес золота. Но к тому времени Соединенные Штаты уже вполне могли себе позволить не экономить на нуждах флота: ведь речь шла о войне до победного конца, который, как говорится, был не за горами. И не случайно 30 апреля генерал-лейтенант Бакнер, выступая на пресс-конференции, заявил журналистам, что теперь самое главное — беречь людей, невзирая ни на отсрочку окончания операции по захвату Окинавы, ни на сопряженные с этим дополнительные расходы...

7 мая на Окинаву снова обрушился ливень, и тяжелая бронетехника опять стала. 10 мая на борту всех кораблей эскадры, сосредоточенной в водах Окинавы, прозвучал торжественный салют в честь победы союзников в Европе. И тогда большинство офицеров из штаба Бакнера, воодушевленные этой вестью, предложили «пойти на решительный штурм», высадив морской десант в тылу противника. Но Бакнер на это не пошел, решив продолжать наступление в прежнем направлении. И 11 мая морские пехотинцы, подавив сопротивление противника в рукопашных боях, продвинулись вперед еще на 800 метров.

За первый месяц Окинавской кампании морские пехотинцы, наступавшие тогда на севере острова, потеряли только 95 человек убитыми, а всего лишь через пару недель, после того как их перебросили на юг, число потерь в их рядах увеличилось до 1046 человек. Общевойсковые подразделения потеряли за шесть недель штурма 2300 солдат. [565]

Тогда же в состав эскадры вернулся «Энтерпрайз». Он снова был в строю! Рядом со своими собратьями, новенькими тяжелыми авианосцами, он выглядел изрядно постаревшим, точно убеленный сединами, иссеченный шрамами ветеран-гвардеец, занявший почетное место в ряду безусых, едва нюхнувших пороха гвардейцев. Моряки, все как один, встретили его восторженными возгласами: «Ура! «Большой Э.» снова с нами!» «Эптерпрайз» был для них настоящим, несокрушимым героем: ведь он прошел всю войну — от начала до конца. Больше того: моряки, народ по большей части суровый и чуждый сентиментальности, относились к «Большому Э.» с поистине трепетным благоговением — как к существу одушевленному. И ничего удивительного в этом нет, потому как моряков и корабли спокон веков объединяли узы некоего тайного братства. Наконец, «Большой Э.» был для американских моряков символом войны — знамением первых сокрушительных поражений и последовавших за ними славных, хотя и трудных побед. «Энтерпрайз», казалось, был насквозь пропитан стойким запахом гари, витавшим в каждом его отсеке; по его палубам, выдержавшим удары не одной тонны бомб, казалось, блуждали призраки с изможденными, обескровленными лицами — тени летчиков, сбитых в боях за Мидуэй; а корпус его, невзирая на свежую покраску, хранил на себе следы ожогов от адского пламени, бушевавшего на Гуадалканале и других островах и атоллах Тихого океана, подступы к которым он, как незыблемый страх, охранял с моря и воздуха. И вот теперь нескончаемый, запутанный кильватерный след «Энтерпрайза» пролегал по беспокойному океану к берегам Империи восходящего солнца, возомнившей себя непоколебимым оплотом безграничного могущества и нового порядка в Тихом океане. В начале мая 1945 года одни только самолеты «Энтерпрайза» потопили девяносто четыре неприятельских судна, не считая сотен кораблей, которые они отправили на дно, атаковав их вместе с самолетами других авианосцев. Собратья «Энтерпрайза», вступившие в войну в одно время с ним, уже давно покоились на океанском дне, равно как и его первые противники, в том числе последний японский авианосец-ветеран «Зуикаку», что затонул в водах Энгано. А «Энтерпрайз», не раз прошедший огонь и воду, вопреки неумолимо жестоким законам войны, остался на плаву и, как стойкий солдат, залечив раны, неизменно возвращался в боевой строй.

14 мая 1945 года, на рассвете, «Энтерпрайз», находившийся на траверзе южной оконечности острова Кюсю, следовал курсом 340. Хотя небо в то утро местами было затянуто облаками, погода, в общем, стояла хорошая. Полетная палуба авианосца почти опустела: большая часть его самолетов в составе ударных эскадрилий других авианосцев отправилась бомбить аэродромы, расположенные на Кюсю. На флагштоке «Энтерпрайза» развевался синий трехзвездный флаг Марка [566] Митчера — он уже стал вице-адмиралом и был назначен командующим ударной авианосной группой. Митчер прибыл на борт «Энтерпрайза» три дня назад, что называется с пустыми руками: все его личные веши, находившиеся во флагманской каюте на «Банкер-Хилле», сгорели во время пожара, который охватил авианосец после того, как его атаковали два камикадзе.

14 мая, в 6 часов, бортовые РЛС «Энтерпрайза» засекли пять неприятельских авиагрупп. В воздух тут же поднялись несколько звеньев истребителей прикрытия. И уже через каких-нибудь полчаса моряки, находившиеся на кормовой палубе авианосца, увидели, как далеко позади с неба один за другим, точно камни, стали сыпаться охваченные пламенем и дымом самолеты — высоко за облаками кипел воздушный бой.

В 6 часов 50 минут служба радиолокационного наблюдения засекла одиночного «призрака»: дистанция — 20 миль; курс — 200; высота — 2600 метров. Кормовые зенитные орудия мгновенно развернулись в указанном направлении, готовые открыть огонь по первому же сигналу. В 6 часов 54 минуты «призрак» уже был в пределах видимости: он быстро приближался. И вдруг он исчез в облаках. Потом показался снова — в шести километрах от авианосца, и круто пошел на снижение. Это был «зеро». Зенитчики открыли по нему огонь из 127-миллиметровых орудий. Японец опять взмыл за облака. Однако зенитчики продолжали стрелять. Пока служба радиолокационного дозора «вела» цель с помощью РЛС, остальные члены экипажа, стоявшие на боевых постах с 4 часов утра, неотрывно следили за облаками, за которыми скрылся японец. Тем временем авиамеханики слили топливо из не успевших подняться в воздух самолетов и завели их обратно в ангары.

Японец заходил с кормы под углом 150 градусов к правому кормовому борту, или 30 градусов по отношению к продольной оси корабля. Его пока не было видно: он все еще прятался за облаками. Но артиллеристы стреляли не переставая — по наводке РЛС управления огнем. А чуть погодя огонь открыли 40-миллиметровые зенитные пулеметы.

В 6 часов 56 минут «Энтерпрайз» лег на курс 345. Внезапно вынырнув из-за облаков под углом 170 градусов, японец стал заходить в пикирование.

Теперь его угол атаки составлял не больше 30 градусов, а скорость — порядка 450 километров в час. Ну конечно, это камикадзе, кто же еще! Но странное дело: в отличие от смертников, всегда прущих напролом, невзирая на заградительный огонь, и на шальной скорости, этот летел не очень быстро, как бы примеряясь к цели. При этом он довольно ловко маневрировал — круто уходил то вниз, то в сторону, — стараясь увернуться от снарядов и вместе с тем держать [567] как можно точнее на авианосец, который тоже лавировал, пытаясь уклониться от удара. Японца, казалось, уже ничем не остановить. Еще мгновение — и он рухнет на палубу авианосца. И все кончится!..

«Энтерпрайз» отстреливался из всех своих орудий — 127-миллиметровых пушек, 40– и 20-миллиметровых пулеметов. В ход пошли даже карабины. А японец подходил все ближе. Неужто он и правда неуязвим, как призрак!.. Но нет! Вот в него угодило сразу несколько снарядов, и за хвостом потянулся длинный шлейф дыма. Самолет качнуло раз-другой, но он все же выровнялся. Тут его насквозь прошило пулеметными очередями — и он вспыхнул, точно факел. Полетная палуба мигом опустела: при виде несущегося прямо на них огненного болида все моряки, кроме зенитчиков, кинулись врассыпную и попадали ничком кто где. В следующее мгновение болид с пронзительным воем пронесся рядом с «Островком» и с оглушительным грохотом обрушился на полетную палубу сразу же за носовым самолето-подъемником.

Раздался сильнейший взрыв. Корабль содрогнулся всем корпусом. Офицеры на мостике отпрянули назад и зажмурились, ослепленные яркой оранжевой вспышкой. Когда же они наконец открыли глаза, то увидели, как от полетной палубы, точно банановая кожура, оторвалась сорокаметровая полоса верхнего покрытия, а часть самолето-подъемника, по меньшей мере треть подъемной платформы, взлетела на воздух — метров на сто и, перевернувшись на лету несколько раз, словно громадная подстреленная птица рухнула в море. Не прошло и пяти минут, как к месту взрыва, откуда повалили густые клубы дыма, устремились пожарные в огнеупорных комбинезонах.

Взрывом бомбы, которую перед падением успел сбросить камикадзе, убило четырнадцать человек. Что же касается повреждений, они, как ни странно, оказались незначительными — пробоина в распоротой, точно громадным клинком, полетной палубе, разрушенный самолето-подъемник и обрыв в системе трубопроводов. Не менее удивительно и другое: бомба пробила насквозь две палубы и взорвалась в каптерке, доверху забитой рулонами туалетной бумаги, сыгравшими роль своего рода амортизаторов. Поэтому сила взрыва была направлена главным образом вверх, а не вниз, иначе последствия могли быть много хуже. Тем не менее в результате пожара полностью выгорели несколько самолетов, стоявших в ангарах рядом с местом взрыва, и расположенные по соседству две или три офицерские каюты. Но что бы там ни было, «Большому Э.» повезло в очередной раз, чего нельзя было сказать о двух других авианосцах — «Франклине» и «Банкер-Хилле»: камикадзе повредили их весьма основательно. Удушливый запах гари исходил от них обоих, даже когда их привели на буксире в док. Они являли собой столь жуткое зрелище, что все, кому случилось их увидеть, были потрясены до глубины души... [568]

Между тем на борту «Энтерпрайза» моряки обследовали повреждения. Наткнулись они и на изуродованное тело летчика-смертника. Матросы осторожно извлекли его из кабины и уложили рядом с выгоревшими, почерневшими от копоти обломками самолета. Камикадзе был крепкого сложения, смугл; на месте правой руки у него торчал уродливый, обгоревший обрубок; голова почти не пострадала, хотя она едва держалась на сломанной шее и болталась, как у куклы; глаза были широко раскрыты. Моряки смотрели на «избранника смерти» как завороженные, не в силах проронить ни звука. И заворожили их не остекленевшие глаза летчика, а пуговицы на его обгоревшей форменке. Это были необычные пуговицы — с рельефным знаком камикадзе в виде трехлистного цветка сакуры. «Коль спросит кто тебя, так что же есть душа японца, — писал поэт Мотури, — ты ничего в ответ ему не говори, а просто покажи цвет дикой, озаренной солнцем вишни». Как гласит японская пословица, «самым первым из цветов распускается цветок сакуры, так и воин, подобно ему, есть первый из людей».

Между тем на Окинаве кипели куда более ожесточенные бои. 10 мая американцы захватили высоту, которую назвали про себя Пирамидой. И это был важный тактический успех. Окрыленные победой, они спешно оборудовали на высоте артиллерийские батареи на месте японских и при их поддержке приготовились развивать наступление дальше. Но не тут-то было: опять грянули проливные ливни — и тяжелая бронетехника снова оказалась бесполезной. Хуже того: в ночь с 24 на 25 мая японцы сбросили в районе аэродромов несколько парашютных десантов. И диверсанты обстреляли тылы застигнутых врасплох американцев из минометов, гранатометов и пулеметов. В результате американцы потеряли два или три десятка человек убитыми и семь самолетов. Японские главнокомандующие возлагали большие надежды на эту диверсионную акцию: главная ее цель заключалась в том, чтобы вывести из строя как можно больше американских самолетов, расчистив таким образом воздушное пространство для камикадзе. К тому времени японцы пустили в ход последние резервы своих ВВС, и хотя японские летчики явно уступали американским в численности и мастерстве, они действовали решительно и храбро, доставляя американцам немало хлопот и в небе, и на море. Американские летчики поднимались в воздух ежедневно, притом по несколько раз на дню. Так, например, пилоты ударной группы № 58–3 жили в таком напряженном режиме уже в течение семидесяти семи суток. Моряки также пребывали в постоянной боевой готовности. Авиамеханики и техники — тоже: ведь им приходилось обеспечивать боеготовность самолетов и днем, и ночью. И все же самые тяжкие испытания выпали на долю экипажей эсминцев радиолокационного дозора. Эти маленькие кораблики несли дежурство на переднем крае вахтовым методом — по трое суток через трое. И все это время их экипажам приходилось бодрствовать. Единственное, [569] что было позволено морякам, так это прилечь на полчасика прямо на боевом посту — на палубе или на полу в отсеке. Питались они одними сухими пайками, и когда придется — в основном в перерывах между авианалетами. А японцы атаковали довольно часто. Однажды один из дозорных эсминцев отразил пятьдесят воздушных атак подряд, и за день ему удалось сбить не меньше двух десятков камикадзе. Надо сказать, что некоторые дозорные корабли уцелели тогда лишь чудом. Эсминец «Лаффи», к примеру, сумел добраться до ремонтной базы своим ходом даже после того, как на него обрушились две бомбы и шесть камикадзе. Большинству же из них не повезло — они затонули. Последний массированный удар камикадзе нанесли 28 мая — их не остановил даже проливной дождь... В тот же день Спрюэнса на посту главнокомандующего всеми силами, сосредоточенными в районе Окинавы, сменил вице-адмирал Хелси, причем без всяких тому официальных объяснений! Американское верховное командование, видимо, простило ему трагические просчеты в битве при Лейте — скорее всего потому, что теперь требовалось действовать как никогда более решительно и напористо. Ну а решимости и напористости Хелси было не занимать. Но почему в таком случае командование наземными операциями оставили за генерал-лейтенантом Бакнером, человеком предельно осторожным и не привыкшим почем зря переть на рожон? Этого тоже никто не мог объяснить. После 28 мая позиции японцев пришли в движение. Как успели заметить американцы, противник оставил передний оборонительный рубеж и закрепился на втором. Но после проливных дождей земля Окинавы превратилась в труднопроходимое болото, и наступление продвигалось очень медленно. Японская артиллерия замолчала — и то слава Богу! Японцы, видно, лишились всех пушек, а может, у них просто вышли боеприпасы. Как бы то ни было, по оценкам американских стратегов, на крохотном оборонительном плацдарме в южной части Окинавы окопались 15 тысяч японцев, или около того. Так что последний штурм обещал быть не из легких.

10 июня, после очередной артподготовки с моря и бомбардировки с воздуха, наступление возобновилось по всему фронту — главный удар был нацелен на восьмикилометровой длины оборонительный рубеж, размещавшийся на гребне крутого ската высотой 150 метров. Неприятель встретил атакующих неожиданно мощным заградительным огнем полевой артиллерии. Наступление опять захлебнулось. Однако же изменить ход событий японцы уже были не в силах: еще день-два, от силы три — но так или иначе им пришел бы конец. Американские летчики забросали японцев листовками с требованием «достойно капитулировать». Генерал-лейтенант Бакнер отпустил им на размышление 36 часов. А пока суд да дело, морские пехотинцы 7-й и 97-й дивизий попытались было взять высоту приступом: они полезли по крутому [570] скату вверх, как заправские скалолазы, невзирая на то что с вершины их обстреливали японцы. 13 июня срок, данный противнику на размышление, истек, и поскольку японцы не дали никакого ответа, штурм возобновился по всему фронту. 17 июня Бакнер вновь обратился к противнику с требованием капитулировать — на сей раз обращение было передано по громкоговорителям, установленным на тягачах. На требование откликнулись только двенадцать японцев — они покинули свое логово и вышли к американцам с поднятыми руками. Через час американские орудия заговорили снова.

Завершающий этап боевых действий, перешедших повсеместно в рукопашные схватки, отличался доселе невиданными жестокостью и кровопролитием. В рядах противника сражались даже женщины. Кроме того, японцы стали применять совершенно новую — страшную тактику: обвязав себя гранатами, они выползали из своих убежищ и очертя голову кидались под американские танки. Остановить отчаянных самоубийц можно было лишь с помощью огнеметов. И американцы не преминули пустить их в ход по всему фронту. 18 июня генерал-лейтенант Саймон Бакнер прибыл на передовой командный пункт, чтобы руководить штурмом непосредственно с места боевых действий. Как раз в это время японцы открыли пушечный огонь, и один снаряд взорвался в двух шагах от генеральского КП. Бакнера тяжело ранило, и через несколько минут он скончался. Так жестокосердный бог войны отомстил генералу за его чрезмерную осторожность по отношению к ближним. Так Саймону Бакнеру было суждено стать первым американским генералом со времен Гражданской войны, погибшим на поле брани. А буквально на другой день столь же трагическая участь постигла бригадного генерала Козиуса Изли, помощника командира 96-й пехотной дивизии, также сражавшейся на Окинаве... И только 21 июня американцы смогли официально объявить о том, что сопротивление противника наконец сломлено.

Таким образом, операция по захвату Окинавы длилась в общей сложности 82 дня (вместо семидесяти запланированных). За это время американцы потеряли 6900 человек убитыми (солдат, моряков и летчиков), при том что 30 тысяч человек были ранены. Кроме того, они лишились 880 самолетов, при этом 266 из них были уничтожены на борту авианосцев. Потери американского флота, как уже говорилось, составили 334 боевых единицы: 35 кораблей затонули, а 299 получили серьезные повреждения. В свою очередь японцы потеряли 117 тысяч человек и 3800 самолетов.

Эти данные были опубликованы в Соединенных Штатах, что называется по горячим следам. Война в Европе к тому времени закончилась. Тихоокеанская кампания тоже близилась к концу — победа американцев уже ни у кого не вызывала сомнений. И американское верховное командование, предвосхищая великое торжество, решило [571] подготовить общественность к столь знаменательному событию заблаговременно, с тем чтобы, с одной стороны, поразить сограждан масштабами триумфа, а с другой — снискать почтение американцев за доблесть, мужество и стратегический талант, проявленные в решающей грандиозной битве. Но не тут-то было: преданные огласке цифры потерь вызвали в Соединенных Штатах бурю негодования. Надо же, почти семь тысяч убитых — просто невероятно! Тем более, если учесть, что американцы обладали подавляющим превосходством в живой силе и боевой технике. По тем же данным, американская корабельная артиллерия обрушила на Окинаву 35 тысяч тонн снарядов, а полевая — 66 тысяч тонн. И это — не считая общего веса сброшенных на остров авиабомб, который невозможно было определить даже приблизительно.

Почему же в таком случае не были стерты с лица земли оборонительные укрепления противника, который сумел не только сдержать наступление, но и уничтожить около семи тысяч солдат? И какими бы яркими и драматичными ни были репортажи военных корреспондентов с места боевых действий, они не давали точного представления о том, насколько яростным и стойким было сопротивление японцев. И не случайно ведущий американский журналист Дэвид Лоренс в своей обличительной статье от 4 июня спрашивает: «Почему от нас скрывают правду о сокрушительном провале военной операции на Окинаве? Почему же в правительстве не нашлось ни одного человека, который взял бы на себя мужество и ответственность признать, что тактические просчеты на Окинаве были под стать, если не хуже, ошибкам, приведшим к трагедии в Перл-Харборе?» На что главнокомандующий Тихоокеанским флотом адмирал Честер Нимиц счел необходимым дать письменный ответ — по его мнению, вполне исчерпывающий: «Я вылетел на Окинаву вместе со своим штабом, и в течение двух дней мы с генерал-лейтенантом Бакнером и другими командующими анализировали сложившуюся оперативную обстановку. Должен со всей ответственностью заявить, что операция по захвату острова была продумана и проведена самым тщательным образом, хотя при всем том высадка десанта на новых участках оказалась малоэффективной и себя не оправдала, поскольку для противника это уже не было неожиданностью. Не следует забывать и трудности, связанные со снабжением, — их приходилось преодолевать ежедневно, и ценой неимоверных усилий...» И лишь после того, как по всей стране показали документальные киноленты о том, что в действительности являл собой штурм Окинавы, особенно в завершающей части, американские граждане наконец поняли, какой страшной ценой далась победа.

* * *

«От исхода этой битвы будет зависеть судьба Империи: мы либо спасем ее, либо потеряем безвозвратно», — заявил 20 апреля адмирал [572] Тойода, главнокомандующий объединенными силами японского флота. В самом деле, битва за Окинаву во многом предопределила участь Японской империи. Американские моряки и летчики уже воспринимали войну не иначе, как большую колониальную экспедицию. В японских территориальных водах сосредоточились крупнейшие соединения американского и британского флотов — они крейсировали совершенно свободно, не встречая со стороны противника ни малейшего сопротивления. Даже танкеры, всегда старавшиеся держаться подальше от районов боевых действий, теперь без всяких опасений дозаправляли авианосцы и линкоры прямо в Токийском заливе. Корабли проводили учебные маневры уже в виду японских берегов, отрабатывая новые тактические приемы — например, ночные стрельбы по прибрежным секторам под прикрытием и при поддержке ночных истребителей. Однако все это проделывалось скорее забавы ради, вернее, для устрашения. 4 июля, в День независимости, американцы объявили, что на Японию была сброшена стотысячная тонна бомб. К этому времени многие крупные японские города полыхали огнем или же были обращены в пепел, а число погибших среди гражданского населения составило свыше миллиона. «Если Япония будет упорствовать и дальше, — ультимативным тоном объявил генерал Дулитл, — мы нанесем по ней удар силами не 2400 бомбардировщиков, как по Германии, а мощью трехтысячного соединения «летающих суперкрепостей». С учетом подразделений палубной авиации в распоряжении генерала Макартура теперь насчитывалось более 10 тысяч самолетов.. Оборонительные рубежи противника были подавлены повсеместно — железное кольцо осады стиснулось вокруг Японии еще плотнее и крепче. И 17 июля Честер Нимиц торжественно объявил по радио о том, что «американская тяжелая корабельная артиллерия открыла огонь по стратегическим объектам городов, расположенных на Хонсю и Хоккайдо, двух крупнейших островах Японского архипелага, ознаменовав тем самым начало новой эпохи в Тихоокеанском регионе». Американские моряки наблюдали с палуб кораблей, как сквозь сизую туманную пелену, затянувшую японские берега, в пасмурное небо поднимаются столбы дыма и пламени. На море тоже было неспокойно: сильное волнение не стихало вот уже много дней. Но это ничуть не мешало закаленным в боях и штормах летчикам регулярно подниматься в воздух и садиться на палубы авианосцев без малейших осложнений. Словом, четко отлаженный адский конвейер работал без перебоев. Теперь даже Токийское радио кричало на весь мир, что жизнь японцев превратилась в сущий кошмар. И чтобы в этом убедиться, достаточно окинуть беглым взглядом серое, унылое побережье Японии, охваченное от горизонта до горизонта пламенем незатухающего пожара... 26 июля Соединенные Штаты направили Японии знаменитый ультиматум, подписанный также Великобританией и Китаем: «Крупнейшие воздушные, [573] наземные и морские силы готовы обрушить на Японию последний удар. Использование всей нашей военной мощи, помноженной на непоколебимость нашего духа, приведет к полному уничтожению территории Японии». А это, в свою очередь, означало неминуемую гибель всего японского населения — разумеется, в том случае, если правительство Японии откажется принять ультиматум.

Итак, боевые действия закончились, а война, тем не менее, продолжалась. Вернее, то было затянувшееся противостояние, пронизанное непримиримым духом войны. Ультиматум был сделан 26 июля. Время шло — а ответа все не было. И тогда великий Белый человек зажег адский светоч. И пламя его полыхнуло над Землей, угрожая ослепить все человечество.