Последний рейс
Вечером 5 июня, часов около одиннадцати, в самый разгар бомбардировки Шербура, длившейся уже с полчаса, на рейде бросил якорь маленький пароходик — он стоял как пришпиленный и отчаянно отстреливался из пулеметов от атаковавших его бомбардировщиков. Это был «Серебряный берег». Огонь по воздуху вели из всех бортовых орудий и находившиеся неподалеку «Руан» и «Ньюхейвен». В то утро они прибыли втроем из Фолкстона.
В военном языке существует выражение «идти на выстрелы». Оно возникло задолго до того, как появились самолеты, которым было суждено изменить не только суть, но и, с позволения сказать, традиции сухопутной войны. В былые времена нередко случалось, что в пылу [238] битвы, когда кругом воцарялись хаос и неразбериха, командир, чтобы снова войти в соприкосновение с передовыми частями противника, бросал часть своих сил на самый активный участок боевых действий, ориентируясь исключительно по грохоту ответной пушечной пальбы. Ну а что до наших «резервистов», то они, можно сказать, шли на грохот воздушной бомбардировки, взрывов и на отсветы пожаров. Больше того: главной их задачей было успеть зайти в порт как раз к началу бомбежки, когда на охваченные огненным кольцом причалы и молы сбегались толпы гражданских беженцев и «подлежащих эвакуации» солдат. И эвакуация, надо заметить, шла невзирая ни на что, притом почти бесперебойно, и по всему северному и северо-западному побережью Франции.
Так вот, в самый разгар бомбардировки Шербура по охваченному паникой порту бегали несколько человек моряков во главе со своим капитаном. Они заходили то в одну портовую контору, то в другую с единственной целью, вернее, просьбой — чтобы им выдали деньги, которые они отработали и продолжали отрабатывать с лихвой. Это были моряки с «Дуэзца», подорвавшегося на магнитной мине по выходе из Дюнкерка. Они прибыли из Англии и ломали голову, что теперь делать.
А так называемая война резервистов тем временем вошла в новую стадию. До сих пор рейсы по традиционным маршрутам, например: Флиссинген — Остенде — Булонь — Дюнкерк — были чисто военными. Тогда все было предельно ясно и понятно: начинались они, как обычно, с того, что капитаны получали походные предписания с конкретным заданием, выполняли его и по результатам составляли рапорты и донесения — словом, все по форме. И вдруг традиционная схема дала сбой. Так, получив очередное задание, «Серебряный берег» переправил 7 июня тысячу моряков из Шербура в Брест. А 8 июня пополудни капитан узнал, что его судно «дерезервировали» — то есть попросту сняли с выполнения военно-транспортных операций. На борту «Серебряного берега» столь неожиданное известие, понятно, было встречено на ура: значит, отступление войск и, соответственно, эвакуация приостановлены!.. Однако уже в 20 часов поступил контрприказ — «завтра утром сниматься в Шербур». Вот тебе и раз! А в Шербуре снова здорово: «следуйте в Гавр». Ничего не попишешь: приказы надо выполнять. И 9 июня, в 22 часа 30 минут «Серебряный берег» бросил якорь на рейде Гавра.
Думаю, ничего странного в том, что произошло это во время воздушного налета, для нас нет. Да и пожары в Гавре к тому времени уже полыхали вовсю. Когда капитан «Серебряного берега» запросил топлива, воды и продовольствия, ему ответили, что топливные цистерны полыхают, — неужели он не видит? — ну а что до воды и продовольствия, то «разбирайтесь сами». [239]
В городе закрылись все магазины и лавки. Да и какая может быть торговля, когда кругом рвутся бомбы и творится черт знает что! В порту, воспользовавшись всеобщей сумятицей, солдаты, отступившие к морю, кинулись грабить склады Трансатлантической пароходной компании: «нельзя допустить, чтобы все добро досталось немцам». К тому времени «Серебряному берегу». «Ньюхейвену» и еще нескольким пароходам удалось зайти в порт и ошвартоваться у крытого причала Йоханнеса. Это было во вторник, 11 июня.
«На причале я повстречал двух военных моряков, капитан-лейтенанта и лейтенанта, — отметил в судовом журнале капитан «Серебряного берега». — Судя по тому, что у них были револьверы, они находились при исполнении. Но как выяснилось, они и понятия не имели, что вообще происходит, потому что сами прибыли из Англии двенадцать часов назад. А зачем, они и этого не знали. Капитан-лейтенант предположил, что нам скорее всего прикажут эвакуировать войска, которые все прибывали. Я пошел в контору Морской полиции и увидел, что там царит полный беспорядок: мебель опрокинута, телефонные провода порваны, а телефоны разбиты. Главный полицейский старшина сказал, что все уехали рыть траншеи на подступах к Гавру, чтобы задержать наступление немцев».
На другое утро на причале появился другой офицер — капитан III ранга. Он был в курсе происходящего.
— Я занимаюсь эвакуацией, — объявил он капитану «Серебряного берега». — Вы должны немедленно приступить к погрузке беженцев.
Беженцами оказались двести гражданских, пятьсот служащих таможни, триста солдат и моряков.
В 10 часов 30 минут отвечавший за эвакуацию капитан III ранга распорядился закончить погрузку.
— А теперь отчаливайте! — приказал он.
— Как же я выйду из порта без лоцмана и походного предписания? — удивился капитан «Серебряного берега».
— Немедленно выходите в море. И следуйте в Уистреам.
И «Серебряный берег» тотчас отдал швартовы. Думаю, было бы несправедливо упрекать капитана судна в излишнем формализме, когда он сказал, что не может выйти в море без лоцмана и походного предписания. Дело в том, что во время войны входы во все крупные порты, в том числе в Гавр, перегораживались противолодочными сетями. Да и к рейду можно было подойти только по узкому протраленному каналу. «Серебряный берег» входил в Гавр следом за специальным катером-проводником и с лоцманом на борту. А вот как теперь выйти в море? И тут на выручку капитану пришел мичман из числа пассажиров, который неплохо знал подступы к рейду, систему ограждения [240] порта и месторасположение затонувших судов. С его помощью «Серебряный берег» благополучно миновал все эти препятствия.
Уистреам расположен в устье Орна, при входе в канал, соединяющий Кан с морем. Иначе говоря, от Гавра до Уистреама рукой подать — так, небольшая прогулка. В мирное время пассажиры, предпочитавшие проделывать этот путь по морю, а не по суше, садились на пароход на Саутгемптонской набережной. Однако некоторое время спустя, стоило пароходу выйти на Апфарскую банку, лежащую при входе в устье Сены, как большую часть пассажиров начинало воротить с души от внезапной сильной качки...
В тот день море было на удивление спокойным, даже на Апфарской банке, и пассажирам «Серебряного берега» морская болезнь не угрожала. Наконец Гавр с его пожарищами, остался позади — прямо по курсу распахнулся во всю ширь величественный эстуарий главной реки Франции, за которым простирался счастливый берег: Виллервиль, Трувиль, Довиль, Виллер-сюр-Мер, — залитый совершенно особенным светом, который со всеми его неповторимыми оттенками пытались перенести на свои полотна великие импрессионисты. Впрочем, слева по борту, на северном берегу реки — по направлению к Танкар-вилю, гармония чистоты и света была нарушена: в той стороне полыхали цистерны с тысячами гектолитров нефти...
В 11 часов 10 минут «Серебряный берег» благополучно стал на рейде Уистреама. Дело теперь было за малым — принять на борт лоцмана. Но прошло два часа, три... а лоцман так и не прибыл.
Ну а пока, в ожидании лоцмана, давайте попробуем представить себе контингент пассажиров, которых «резервисты», буквально вырвав из адского пекла Дюнкерка, переправляли затем из порта в порт, и так до самой Байонны{9}.
Так вот, в нашем случае на тысячу пассажиров «Серебряного берега» приходилось только двести человек гражданских — они-то в основном и маячили на верхней палубе, их-то голоса и слышались громче других. И ничего странного в том не было. Солдаты, моряки и таможенники довольно быстро свыклись с тяготами эвакуации и даже обрели в этом смысле кое-какой полезный опыт. Они старались держаться группами, больше сидели, чем ходили или просто стояли, и время от времени перекусывали, извлекая из вещмешков и ранцев то головки сыра, то консервы, и потягивали красное винцо. Словом, пассажиры этой категории держались спокойно, как ни в чем не бывало. А вот гражданские! Многие из них добирались до моря на своих двоих Бог весть из какой глубинки, в руках и карманах у них было пусто. У [241] других водились деньги, зато не было с собой ни еды, ни питья. «И долго мы еще будем тут торчать? Есть хочется, спасу нет!» И морякам «Серебряного берега» приходилось делить с бедолагами свои съестные припасы, которых, кстати, было не так уж много. «Скажите, может, у вас найдется немного молока покормить малютку?.. Не могли бы вы принести?..» Да и чем еще было заняться на борту застывшего в неподвижности парохода, чтобы скоротать долгие часы ожидания. При всем том, однако, пароход следовало держать в чистоте, дабы он не превратился в плавучую клоаку. И это, надо заметить, было самое трудное...
16 часов. Наконец прибыл лоцман, и под его проводкой «Серебряный берег» двинулся к входному шлюзу. Но не успело судно подойти к причалу, как дежурный лейтенант передал капитану новое предписание:
— Следуйте дальше в Кан.
— А что потом?
— Там все и узнаете.
И здесь та же история. Хотя о том, что это был добрый знак, моряки пока не догадывались.
— Мне нужно срочно дозаправиться, — настаивал на своем капитан.
— С топливом у нас трудно.
Кто бы в этом сомневался? И «Серебряный берег», миновав шлюз, двинулся вверх по каналу. А вот и Кан. Здесь на причалах не было ни одной живой души. Выйдя через некоторое время из молчаливого изумления, пассажиры начали тихо роптать. Они-то рассчитывали на теплый прием и ночлег. А вместо этого — холодная пустота. Однако, едва сбросив трапы и сходни, пассажиры, по большей части гражданские, хлынули торопливым потоком на пустынный причал — скорее прочь с опостылевшего корабля. Слава Богу, хоть здесь ничто не горит и не слышен рев самолетов над головой. Да и потом, ощущать под ногами твердую землю куда лучше, нежели зыбкую палубу. На земле все спокойнее. И главное — безопаснее.
Но на земле пассажиров постигло разочарование. Побродив по опустевшим причалам, набережным и почти обезлюдевшему городу, большинство из них вернулось на пароход искать приюта. И у капитана, помимо всего прочего, появились новые заботы. Теперь он должен был не только руководить маневрами судна, командовать корабельными орудийными и пулеметными расчетами, управлять швартовкой и отходом судна во время бомбардировок и артобстрелов, добывать воду и топливо чуть ли не из воздуха и во всем «разбираться самим», но и заниматься бесконечными просьбами, требованиями и претензиями пассажиров. Капитанам зачастую приходилось быть им и нянькой, и кормилицей, и поводырем. Словом — отцом и матерью одновременно. [242]
«А что вы хотите, господин капитан, куда же мне теперь деваться? Я едва ноги унесла из Армантьера. Собралась вот к невестке в Гавр. Ну и нате вам, час от часу не легче... Откуда же я знала, что и там начнется такое, что не приведи Господи!..» «А ведь моему только-только пятнадцать стукнуло. И что-то с ним теперь будет, господин капитан? Боже мой, неужто попадет к немцам, как и все остальные?..» И это было еще полбеды: пока не давали о себе знать обитатели трюмов, которых набилось в чреве парохода точно сельдей в бочке. Они-то и доставляли все больше и больше хлопот по мере увеличения продолжительности рейса. Из тысячи беженцев, отбывших 14 июня в 13 часов на борту «Серебряного берега», почти все были из Гавра. Оттуда же вскоре прибыли на рыболовных баркасах другие беженцы — их тоже было немало. «Немцы подошли совсем близко. Начали обстреливать вход в порт, и там всюду рвались снаряды, поднимая в воздух огромные водяные столбы!» — рассказывали они.
Все верно. «Руан», к примеру, так и не смог зайти в порт, где к тому времени уже не было ни души, как не осталось никого ни на зенитных батареях, ни на семафорах. К тому же путь «Руану» преградил огонь немецких орудий — и судну ничего не оставалось, как двинуться в Шербур.
Опустело и широкое устье Сены, по которому еще недавно сновали туда-сюда пароходы, большие и маленькие. Лоцманы выполнили свой долг, для некоторых это была последняя проводка в их жизни. Иные же лоцманы совершали поистине чудеса героизма, как, например, Ив Леру, про которого тогда писали все действующие газеты:
«9 июня 1940 года был тяжело ранен в ногу лоцман Ив Леру. Он проводил по Сене пароход «Макс Вольф», который подвергся ожесточенной воздушной бомбардировке и получил весьма серьезные повреждения. Все члены экипажа спешно покинули судно — его стало разворачивать лагом и того и гляди выбросило бы на мель. Сознавая всю опасность создавшегося положения, Леру, несмотря на ранение, сумел перевалиться через борт судна, добраться вплавь до берега и закрепить там один швартов. Таким образом судно удерживалось носом по течению, не перекрывая корпусом фарватера и не препятствуя прохождению других судов ни вверх, ни вниз по течению».
Итак, Гавр уже был в руках у немцев. Выходит, последнее прибежище следовало искать в Шербуре? Как бы там ни было, «Серебряный берег» и «Ньюхейвен» направились в Шербур — именно туда им было предписано доставить беженцев из Гавра. Когда оба судна подошли к рейду Шербура, беженцы зароптали: «Почему мы не идем дальше? Нас же того и гляди начнут бомбить!» Однако тревожились они напрасно: впереди их ждал еще не один морской переход. Так, шестьсот пятьдесят пассажиров «Ньюхейвена» продолжили свой путь дальше до Бреста, оттуда — до Ла-Палисса, затем — до Сен-Жан-де-Люза... И [243] так до тех пор, покуда судно наконец не ошвартовалось в Байонне. Что же до пассажиров «Серебряного берега»... Впрочем, не будем забегать вперед. Пока что в тот день, 15 июня, «Серебряный берег» вышел на рейд Бреста. Но не успел он бросить якорь, как к нему подошел патрульный катер, и находившийся на нем дежурный офицер передал в рупор новый приказ военно-морского командования:
— Немедленно снимайтесь с якоря и следуйте в Ла-Паллис.
— Я готов выполнить приказ, но лишь после того, как дозаправлюсь, возьму продовольствие, воду и штурманские карты, — решительно заявил капитан.
Ответом ему был вой сирен воздушной тревоги — им тут же вторили зенитные орудия «Ришелье», стоявшего там же, на рейде. На борту «Серебряного берега» загрохотали пулеметы, заглушая крики женщин и плач детей. Воздушная тревога длилась всю ночь. Ну а наутро у капитана «Серебряного берега» возникли новые, совершенно неожи: данные проблемы. Ему доложили, что на борту судна среди беженцев находятся две беременные женщины, со сроком больше восьми месяцев, причем обеим требовался врач. На судне был свой врач, одна беда — горький пьяница. Однажды, порядком перебрав, он пришел в ярость и кинулся с кулаками на пассажиров. Утихомирился он только после того, как капитан приказал связать его по рукам и ногам и запереть в каюте. А тут еще, как на грех, в рулевой рубке обнаружили другую несчастную. При виде капитана она, с искаженным от страха лицом, обрамленным седыми всклокоченными прядями, принялась заламывать руки и умолять:
— Спрячьте меня, капитан! За мной гонятся трое немецких шпионов!
Ну и рейс — хуже некуда!
Из торгового порта один за другим выходили корабли с английскими солдатами в совсем еще новенькой полевой форме. Перед тем как покинуть Брест, они покрушили огромными кувалдами всю свою технику — даже грузовики, на которых прибыли в порт, — лишь бы она не досталась немцам. Вот только где они — немцы? Англичане эвакуировались так быстро, как будто немцы должны были нагрянуть вот-вот...
Наконец к «Серебряному берегу» подошли вельботы с госпитальных судов «Сфинкс» и «Канада». На них прибыла целая армия врачей, санитаров и медсестер — они тотчас принялись оказывать нуждающимся первую медицинскую помощь, а физически здоровых, но упавших духом — утешать и подбадривать, и большинство из них мало-помалу успокаивались. Ну а тех, у кого вследствие недавних потрясений серьезно пострадала психика — таких тоже было предостаточно, — и беременных женщин пришлось снять с судна. Поскольку на твердой земле, даже под бомбежкой, им было бы несравнимо лучше, нежели [244] на зыбкой, легко уязвимой с суши и воздуха палубе корабля. Как знать, быть может, на земле было бы лучше и всем остальным пассажирам? Сколько еще будет продолжаться этот рейс, вернее, бегство от незримого врага, который продвигался вдоль побережья все дальше и дальше на юг, причем с такой скоростью, что его, казалось, уже ничем не остановить? Не располагая ни четкими письменными предписаниями, ни картами с указанием месторасположения системы заграждений, капитаны вели свои суда из одного порта в другой, вроде бы безопасный, однако по прибытии вдруг оказывалось, что он уже разрушен, охвачен пожаром, запружен полузатопленными судами и корабельными обломками. Ничего не поделаешь, приходилось идти еще дальше на юг. При подходе к очередному семафору поднимали свой позывной сигнал и запрашивали указаний. В ответ раздавался пушечный залп — немцы были уже и на этом берегу. Капитана же по-прежнему заботили одни и те же вопросы: где взять топлива, воды, продовольствия? И что будет с судном, переполненным испуганными людьми, если оно, не дай Бог, станет неподвижно в виду берега, на который сперва обрушиваются бомбы и снаряды, после чего он в мгновение ока пустеет, а затем оказывается в руках врага? Брест — Ла-Паллис; Ла-Паллис — Сен-Жан-де-Люз; Сен-Жан-де-Люз — Байонна. Наконец, беженцы сходят на берег. А моряки принимаются скоблить и драить до блеска палубы и поливать их морской водой, будто стараясь поскорее смыть тяжкие воспоминания о последнем рейсе.
19 июня. На «Серебряный берег» прибыл капитан II ранга и объявил капитану: «Командование судном беру на себя». Вместе с ним на борт поднялись лейтенант, офицер-секретарь военно-морского штаба, семь старших матросов I класса и несколько простых матросов. Моряки «Серебряного берега» призадумались: «Какую еще операцию затеяли военные?..»
Однако никаких операций больше не было. «Резервисты» отслужили свою службу. Еще несколько дней прождали они на рейдах «дальнейших указаний», но те так и не поступили. Поползли всевозможные слухи. И вот некоторые капитаны получили официальные радиограммы следующего содержания: «Всем торговым судам предписывается срочно выдвигаться к английским портам, берегам Марокко или любой другой нейтральной страны»...
Капитан II ранга, принявший было на себя командование «Серебряным берегом», тщетно пытался раздобыть топлива для судна, но не успел. 23 июня его отозвали в штаб и поручили какое-то другое задание. Ну а «Серебряный берег» выдвинулся в Сен-Жан-де-Люз. На другой день, 24 июня, капитан «Серебряного берега» поступил в распоряжение командующего морским фронтом и получил приказ... «ждать дальнейших указаний». Во вторник, 25 июня, в 8 часов, на судно [245] пришло неожиданное известие: подписано перемирие. Неужели!.. Неужели недолгая, но полная драматизма эпопея «резервистов» на этом закончилась?
На сей раз действительно все было кончено. 29 июля «Серебряный берег» покинул Байонну и взял курс на Ла-Паллис. И капитан сделал в судовом журнале последнюю запись.
«По возможности держимся в территориальных водах. В 22 часа стали на рейде Ла-Паллиса. Во вторник 30 июля, в 13 часов на борт прибыл лоцман. Снялись с якоря, и лоцман провел судно в порт. Вошли в гавань и в 15 часов 30 минут ошвартовались левым бортом у причала, где нас уже поджидали офицеры немецких ВМС».
Вот и все. В судовом журнале «Серебряного берега», как и в судьбе самого судна, была поставлена последняя точка. Судьба же членов экипажа «Серебряного берега» сложилась по-разному. Но это уже другая история.
Как бы там ни было, история морских приключений времен начала той великой войны на этом не закончилась. Напротив, она получила продолжение, но об этом сегодня тоже мало кто помнит. Давайте попробуем пролить хоть немного света и на эту историю. Ибо, поверьте мне на слово, она вполне заслуживает того, чтобы о ней вспомнить. [246]