В порту Дюнкерка
Тишина и покой царили в порту Дюнкерка до вечера 18 мая.
Моряк, который подходит к Дюнкерку со стороны открытого моря, лавируя между грядами отмелей, подступающих к низкому песчаному берегу, наблюдает одну и ту же картину, ничуть не изменившуюся на протяжении многих десятилетий. За молами возвышается все та же круглая башня маяка, а чуть поодаль — серое квадратное здание зернохранилища с прямоугольной башенкой и элеватором. Над городом, ощерившимся заводскими трубами, высится остроконечный шпиль ратуши с крутой, покатой кровлей. Подле ратуши громоздится квадратная часовая башня. Ну и венчает весь этот ансамбль из труб, шпилей и башен высоченная трехопорная телевизионная мачта.
Из аванпорта, миновав два шлюза, попадаешь в док-бассейн Фрейсине — широкую портовую акваторию, поделенную на пять внутренних гаваней. Там, на подернутой мазутными разводами водной глади, стоят самые разные корабли. Новоприбывшее судно, следуя к свободному причалу, проходит мимо выстроившихся в длинный ряд своих собратьев, узнавая их по именам: «Версаль», «Святой Октавиан», «Эйн-Эль-Тюрк», «Дуэзец», «Аден», «Моника Скьяффино»... Над ними зависли стрелы портовых кранов, за которыми вдоль причалов тянутся вереницы товарных вагонов и грузовиков. Так, в общих чертах, выглядит порт Дюнкерка.
А теперь давайте заглянем в судовой журнал «Святого Октавиана». Итак:
«18 мая. День прошел без происшествий. Следуя предписанию Адмиралтейства, стояли и ждали буксир, который должен был отвести нас к другому причалу. Тем временем чистили котел, чтобы в случае крайней необходимости идти своим ходом.К вечеру ситуация резко изменилась. В небе появились многочисленные неприятельские самолеты и начали бомбить порт и город... На территории порта загорелись нефтяные цистерны, пакгаузы с шерстью и сахаром и другие складские постройки. В городе взрывами бомб порушены и охвачены пожаром многие дома».
Занавес поднят — спектакль начинается! [223]
Впрочем, сперва был разыгран громкий пролог под аккомпанемент бомбежки, длившейся четыре с половиной часа без перерыва, — с девяти вечера до половины второго ночи. «Серебряный берег», только что прибывший из Фолкстона и собиравшийся сняться в Остенде, тут же оказался в кольце взрывов, вспенивших мутную портовую гладь портового бассейна частоколом серо-зеленых водяных столбов. Огромные бомбы рвались и вокруг Версаля», а несколько зажигательных снарядов упали прямо на его верхнюю палубу... К утру свинцовый ливень прекратился — и снова воцарилась тишина.
Бомбардировка возобновилась на другой день — 19 мая пополудни. Еще не остыли городские пепелища, как над Дюнкерком опять завыли сирены — воздушная тревога! Недогруженные суда получили приказ спешно догружаться — любыми средствами, какими угодно способами.
Тревога — отбой!.. Тревога — отбой!.. И так без конца. Что происходит, понять невозможно. 22 часа — очередной сигнал воздушной тревоги, долгий и протяжный. В это время на рейд прибыл «Лазурный берег». Не успел он бросить якорь, как на него один за другим устремились немецкие бомбардировщики, они атаковали его в два захода с получасовым перерывом. Стоя на мостике, капитан без тени тревоги в голосе командовал: «Комендорам, пулеметчикам и номерам орудийных расчетов по боевым местам стоять! Радиотелеграфисту срочно прибыть в радиорубку! Затемнить судно! Машине десятиминутная готовность!..»
В 22 часа 50 минут бомба упала в каких-нибудь двух-трех метрах от форштевня «Лазурного берега» — мощнейшей взрывной волной судно сотрясло от носа до кормы. Между тем открылось ужасающее по своим масштабам зрелище, к которому, впрочем, они очень скоро привыкли: над Дюнкерком от края до края полыхало гигантское зарево пожара.
Горели склады Торговой палаты. Огнем были охвачены морской вокзал и набережная Сило; из воспламенившихся нефтеналивных цистерн со страшным грохотом и пронзительным свистом вздымались в небо закрученные спиралью огненные столбы. Озаренный пожаром Дюнкерк представлял собой идеальную цель для следующей волны неприятельских бомбардировщиков.
20 мая, в 2 часа 30 минут очередной воздушной тревоги был дан отбой. В 5 часов 15 минут сирены взревели снова. И опять бомбардировщики нацелились на «Лазурный берег» и атаковали его в течение двух часов кряду. Потом наступило затишье — но ненадолго. В 8 часов 30 минут, когда судно по приказу Адмиралтейства снялось с якоря и двинулось ко входу в порт, последовал новый воздушный налет. В 9 часов 30 минут капитан «Лазурного берега» получил контрприказ, запрещавший ему заходить в порт. Тем временем на причалах и ошвартованных [224] возле них судах суетились моряки: одни обвязывали тюки с шерстью концами, сброшенными с борта, другие спешно поднимали их на борт и сбрасывали в трюмы.
В 15 часов 30 минут бомбардировка прекратилась — порт открыли на вход и выход. Наконец «Лазурный берег» смог подойти к причалу. Рядом с ним, к соседней причальной стенке, стал «Руан» — он только-только прибыл из Дувра.
Вскоре наступили сумерки, озаренные отблесками пламени пожарищ, полыхавших по всему городу и его окрестностям. В 22 часа бомбардировка возобновилась. Помимо пожаров в нефтехранилище, на складах Торговой палаты, морвокзале, набережной Сило и в пакгаузе Фрейсине-IV загорелись склады Жокельсона, также располагавшиеся на территории порта. О течении времени теперь судили по возникновению все новых и новых очагов пожара. Так, на другой день загорелись мол № 2 и склады, примыкавшие к Суэцкой набережной. А еще через день — пакгауз Фрейсине-Х... Однако все это было позже — пока же для нас с вами наступил вечер 20 мая.
Бомба упала на палубу парохода «Аден» — экипаж тут же кинулся тушить пожар. Пожарными поневоле пришлось стать всем, за исключением разве что капитана — тот, впрочем, тоже не сидел без дела: он руководил спасательными работами и продолжал вести подробно судовой журнал.
Кстати сказать, судовые журналы теперь больше напоминали распорядок дня в вагонах-ресторанах. Например:
«21 мая. Воздушная тревога — до 2 часов. Затем — с 5 до 7 часов; с 8 до 10 часов; с 11 до 13 часов; с 14 часов 30 минут до 17 часов; с 10 часов 30 минут до 21 часа; с 22 часов... доследующего утра».
А работы в порту меж тем шли своим чередом. Четыре бомбы взорвались на причале в двух десятках метров от «Дуэзца» — тот уже вторые сутки загружался тюками с шерстью. Осколками бомбы пробило швартовочный борт судна и ранило одного матроса. «Версаль», принимавший тем временем на борт бельгийских новобранцев — шестьсот человек, — атаковали сразу шесть бомбардировщиков. В результате — трое убитых и несколько раненых. Последовала команда приостановить посадку, а следом за нею — приказ начать высадку тех солдат, что уже взошли на борт судна. Вскоре шестерка бомбардировщиков скрылась из виду в юго-западном направлении — очевидно, отправилась бомбить в глубь и вдоль побережья, где лежали города Травлен, Кале, Булонь, а также мыс Гри-Не.
В это время в Булонь-Маритим, у причальной стенки № 3, производилась посадка воинских подразделений на борт небольшого парохода. Это был наш старый знакомый «Серебряный берег» — мы видели его во Флиссингене и Остенде. Капитан парохода с неизменным тщанием, невзирая ни на что, продолжал заполнять судовой журнал: [225]
«19 часов 00 минут. Началась интенсивная бомбардировка рейда, порта и города. Несмотря на непрекращающуюся бомбежку, продолжаем принимать на борт английских солдат, а также отдельные бельгийские военные и жандармские подразделения. Приняли на борт шестьсот английских солдат. Снялись из Булонь-Маритим...»В это же время на рейде пошел ко дну французский танкер «Офелия». Не совсем подходящее название для танкера! Незавидная участь для судна со столь поэтическим названием!..
Миновав злополучный рейд, «Серебряный берег» в сопровождении эсминца двинулся к берегам Англии. Ну а мы с вами давайте снова вернемся в Дюнкерк.
Обстановка в порту псе та же. Вот как запечатлели в судовых журналах капитаны стоявших там судов. «Руан»: «22 мая, среда. Ждем дальнейших указаний. Сильная бомбежка. Бомбы рвутся рядом с судном, и оно сотрясается всем корпусом...»
«Лазурный берег»:
«22 мая. Положение по-прежнему тяжелое. Получили команду часовой готовности. Ждем приказа с якоря сниматься...»
«Аден»:
«...На причале ни одного докера. Погрузку продолжаем вести силами экипажа...»
«Дуэзец»:
«22 мая. Запросили в помощь взвод солдат, чтобы подтащить тюки с шерстью поближе к борту судна.22 часа 00 минут. Воздушная тревога! Снова повсюду огонь. Тушить пожары нечем — пресной воды нет ни в порту, ни в городе.
23 мая. Во время воздушных тревог погрузочные работы пришлось приостанавливать несколько раз. Сирены теперь работают только на отбой воздушной тревоги...»
Что можно прибавить к этим коротким фразам: «снова повсюду огонь...», «воды нет...»? Может то, что на причалах не осталось ни одного портового рабочего? Впрочем, мы это уже знаем. А что, интересно, сталось с гражданским населением Дюнкерка? Многих горожан, увы, постигла та же трагическая участь, что и моряков, оказавшихся запертыми в порту: улицы города были усеяны трупами не успевших укрыться в бомбоубежищах людей. Больничные палаты были переполнены ранеными, изнывавшими от нестерпимой боли и жажды...
Однако, несмотря на царившие кругом хаос и панику, «резервисты» сумели организоваться и наладить жизнь в условиях, которые иначе как кошмарными не назовешь. Во время воздушных налетов свободные от вахт моряки во избежание лишних жертв укрывались в складских подвалах — там же они и питались согласно нововведенному распорядку. Потом возвращались на борт — стоять вахты, тушить пожары, грузить, ухаживать за ранеными товарищами... [226]
23 мая воздушная тревога продолжалась от полудня до полуночи. В тот день капитаны всех судов получили новый приказ: в случае крайней необходимости объединить свои силы и встать с имеющимся в их распоряжении оружием на защиту города. Дюнкерк ожидала целая неделя тяжких испытаний.
24 мая капитан «Святого Октавиана» получил приказ принять на борт конвой военнопленных общим числом двести пятьдесят человек и немедленно приступил к его выполнению. Что и говорить, моряки действовали слаженно и быстро, в отличие от военных: к примеру, солдаты, выделенные на подмогу экипажу «Дуэзиа», трудились спустя рукава, перетаскивая тюки с шерстью с крайней неохотой и то и дело спрашивая, когда же им дадут поесть. А на другой день — 25 мая — их и след простыл. И это в то самое время, когда в небе над портом появились сто тридцать немецких бомбардировщиков. Сто тридцать!
Но работы с порту не были приостановлены ни на минуту. «Аден» с «Дуэзцем» продолжали загружаться под раскатистый аккомпанемент ревущих авиамоторов. В «Дуэзец» попали две зажигательные бомбы. «Очаги пожара ликвидировали в перерыве между двумя заходами бомбардировщиков», — записал в судовом журнале капитан «Дуэзца». Еще одна зажигательная бомба взорвалась на борту «Версаля». Судно дало течь, огонь перекинулся на ящики с патронами и снарядами. На причалах полыхали вовсю товарные вагоны. К ночи пожарами была охвачена вся центральная часть города.
Между тем в эпицентре гигантского пожарища и по всей его периферии наблюдалось движение, подобное быстрому течению ручьев и речушек, несущих свои воды к морю. Корабли вбирали в себя, дабы уберечь от уничтожения, богатства Дюнкерка: тюки с сыпучими грузами, трубы, машины, продовольствие. А кроме того — толпы перепуганных беженцев. Они уносили их к разным берегам: одних — в Англию, других — в Шербур. Потом дошел черед и до военных — бельгийцев и англичан. Их эвакуировали партиями. Когда же на подступах к Дюнкерку объявились французские солдаты, стало ясно, что начался великий исход, вернее, наступление национальной армии.
На причалах один за другим взлетали на воздух брошенные англичанами грузовики с боеприпасами. На палубы кораблей обрушивались осколки рвущихся бомб. Рейд и порт накрыло градом магнитных мин. У борта «Святой Камиллы», которая отчаянно маневрировала, пытаясь войти в порт, взметнулся громадный столб воды — судно опрокинулось и затонуло. В царящем хаосе трудно было понять, что потопило судно — бомба или торпеда. Бомба взорвалась и рядом с бортом «Версаля» — в корпусе судна образовалась сорокасантиметровая пробоина. Однако в 23 часа «Версаль» все же вышел в море на пару с «Руаном», направлявшимся в Шербур со ста пятьюдесятью [227] офицерами — в том числе тремя генералами — и солдатами на борту. Некоторое время спустя на траверзе Кале «Руан» попал под артобстрел немецких береговых батарей: ведь Дюнкерк уже был взят в кольцо.
Почти вся территория порта была охвачена пожаром. 26 мая капитан «Дуэзца» впервые записал в судовом журнале: «Работы стали. Непрерывные бомбардировки. Город во вражеском кольце». Вот вам образчик полной величайшего трагизма краткости.
27 мая. К этому времени и за несколько последующих дней ряды бесстрашных «резервистов», исполненных, как никто другой, чувства долга и решимости и готовых сколь угодно ждать «соответствующих приказов, распоряжений и предписаний», заметно поредели. В 19 часов бомба угодила точно в зазор между причальной стенкой и бортом «Лазурного берега». Судно дало течь и осело на швартовочный борт. К счастью, все члены экипажа остались живы — только одного человека ранило. Его тотчас же положили на носилки и отправили в расположенные в припортовой зоне Ронаркские казармы, от которых остались практически одни развалины.
«За неимением врача помощь раненому — им был котельный машинист Бено — пришлось оказывать своими силами. Мы перенесли его в укрытие на берегу вместе с судовой аптечкой. Туда же я распорядился переправить карты и всю судовую секретную документацию, подлежащую уничтожению в случае крайней необходимости, а также запасы провизии и пресной воды, поскольку в порту ее катастрофически не хватало. Затем я составил график ночных вахт, в удостоверение чего и произвел настоящую запись...»
Таков был отчет по поводу случившегося, который капитан «Лазурного берега», неизменно следуя четкому корабельному расписанию, составил в краткой и сжатой форме под рев атакующих бомбардировщиков и грохот рвущихся бомб.
Наступил вечер — налет продолжался. Одна из бомб рухнула на портальный кран возле «Адена» — осколками перебило пожарный трубопровод на борту судна. В 22 часа посреди акватории порта взлетела на воздух «Моника Скьяффино». Находившийся на ее борту мазут вытек, вспыхнул, и пламя мало-помалу охватило весь портовый бассейн Фрейсине-7. Огонь перекинулся на корму «Адена». И поскольку тушить пожар было нечем, экипажу судна пришлось перебраться на борт «Дуэзца».
28 мая, в 12 часов 30 минут капитана «Дуэзца» в срочном порядке вызвали в Адмиралтейство. Он получил приказ принять на борт тысячу двести солдат, несколько беженцев и членов экипажей выведенных из строя и затонувших судов — и ровно в 22 часа 00 минут сниматься в Шербур. [228]
В этот же день к реву самолетов, гулу пламени и грохоту взрывов прибавился еще один характерный для войны звук — свист рассекающих воздух дальнобойных пушечных снарядов. Это начался артобстрел Дюнкерка. Одним из первых же снарядов пробило корпус «Святого Октавиана». На судне только чудом никто не пострадал.
В 22 часа 30 минут, с получасовым опозданием, «Дуэзец» наконец отвалил от причала, унося на своем борту военных, беженцев и моряков (с «Адена» и «Святой Камиллы»), а также сто пятьдесят тюков шерсти и триста тонн железа. В 23 часа «Дуэзец» миновал внешние воды. А в 00 часов 10 минут он подорвался на мине...
Из всех видов боеприпасов, обладающих мощной разрушительной силой, самым страшным считается магнитная мина. Наскочив на ее, судно зачастую раскалывается пополам, причем в мгновение ока. Так, к примеру, пошел ко дну «Вокеец»: он подорвался на магнитной мине в Фурском канале — это случилось в июне, — из находящихся на его борту пассажиров уцелели только двое. В случае же с «Дуэз-цем», благодаря совершенно непостижимому стечению обстоятельств, жертв было куда меньше: трое убитых и полсотни раненых солдат — в результате действия сильнейшей взрывной волны, сметающей на своем пути буквально все. Трюмы судна тут же затопило, и оно стало медленно тонуть. Успевших пересесть в шлюпки людей подобрали небольшие рыболовные траулеры, к счастью, оказавшиеся совсем неподалеку. «Я должен особо отметить поведение вверенного моему командованию штурманского состава и капитана «Адена», — писал потом в отчете капитан «Дуэзца». — Благодаря их исключительной выдержке и самоотверженности, эвакуация людей с судна прошла организованно, четко и быстро». Утром, когда траулеры вернулись на рейд Дюнкерка и стали у Восточного мола, спасенные наблюдали, как «Серебряный берег», отстреливаясь из пулеметов от атаковавших его бомбардировщиков, начал принимать на борт английских солдат — их было восемьсот пятьдесят человек, — довольных тем, что наконец покидают злополучный континент. Когда капитан «Дуэзца» сошел на берег и явился с докладом в Адмиралтейство, располагавшееся в Бастионе-32, встретивший его горячими поздравлениями офицер-штабист сказал:
— Теперь главное для вас — выбраться из Дюнкерка.
Что верно, то верно: эта задача была практически невыполнима. Тем же утром среди моряков с затонувших, сгоревших или выброшенных на берег судов — «Лазурного берега», «Адена», «Святой Камиллы», «Кап-Тафельнеха», «Портрие» — прошел обнадеживающий слух: если и есть шанс выбраться из этого адского пекла, так только на «Марсе». Речь шла о том самом «Марсе», который в то утро прибыл в Дюнкерк с грузом боеприпасов. Однако, к несчастью, около полудня стало известно, что в «Марс» попала бомба и он затонул. Таким образом [229] к спасенным ранее морякам, ждавшим любой возможности покинуть окруженный немцами Дюнкерк, прибавились новички в лице команды с только что затонувшего «Марса». Все это уже походило на зловещий замкнутый круг.
К тому времени не было ни единого свободного места ни на одном «почтовике», ни на одном военном корабле: все они и без того были перегружёны солдатами. Так что офицер-штабист из Адмиралтейства ничуть не кривил душой, когда дал понять капитану «Дуэзца», чтобы тот сам искал путь к спасению. И капитан «Дуэзца» тут же его нашел: он предложил штабисту использовать для эвакуации моряков крохотные деревянные рыболовные суденышки, что стояли, сбившись в кучу, точно от страха, в самой глубине рыбной гавани.
— Неплохая мысль, — подумав, согласился штабист. — Приходите завтра. Там посмотрим.
Ну а пока суд да дело, капитан «Дуэзца» с присущей ему аккуратностью записал в судовом журнале следующее:
«Около 22 часов загорелся пакгауз во Фрейсине-III, где стояли несколько судов из недавно прибывшего каравана. Если огонь разгорится вовсю, он осветит корабли и на них тут же налетят бомбардировщики. Надо срочно браться за работу, чтобы успеть потушить огонь, пока он не разгорелся...»
Пожар тушили вручную: в ход, по цепочке, пустили ведра с морской водой — ее черпали прямо из гавани, — поскольку пресной воды в порту не было. Во время этой операции серьезно пострадал командир радиорубки «Лазурного берега»: он отравился угарным газом и чуть было не погиб, — но ему вовремя сделали искусственное дыхание и все, слава Богу, обошлось.
На другое утро капитан «Дуэзца» снова был в Бастионе-32.
— Ах, ну да, деревянные траулеры. Так что там с ними?..
А с ними было вот что. Во время вчерашней бомбардировки несколько траулеров повредило осколками бомб. Другие глубоко осели под тяжестью грузовиков, которые ударной волной перебросило с причалов к ним на палубы... В общем, с траулерами надо было что-то решать, и как можно скорее.
— Придется их реквизировать, — заявил окружной администратор по учету и призыву моряков рыболовного и торгового флотов. — Другого выхода не вижу.
Что ж, вполне разумное решение и, главное, законное, во всяком случае применительно к условиям военного времени. Дело оставалось за малым — поставить в известность владельцев траулеров. Но где их теперь искать? Скорее всего, в Бре-Дюн, предположил кто-то.
Офицер из штаба Адмиралтейства поручил командование траулерами капитану «Дуэзца», — ему же, помимо того, надлежало сформировать [230] ремонтные бригады, которые должны были как можно скорее привести суденышки в исправное состояние. Осмотр поврежденных траулеров был произведен под руководством коменданта Ронаркских казарм.
«После тщательного осмотра, длившегося около двух часов, и обсуждения его результатов, — писал потом капитан «Дуэзца», — стало очевидно, что ремонт траулеров потребует немало времени и сил. Машины вышли из строя, баллоны сжатого воздуха были пусты. Я высказал свое мнение коменданту Р. — сказал, что без наших и военных механиков, а также рыбаков из Бре-Дюн тут не обойтись. Комендант ответил, что надо подождать доклада капитана Л., тогда, мол, и примем окончательное решение».
Вечером решили отрядить за рыбаками в Бре-Дюн грузовик.
Между тем положение в Дюнкерке становилось час от часу все хуже. Артобстрел усилился — погрузку британских войск пришлось ускорить. Моряки с выведенных из строя судов — все те, кому посоветовали самим искать путь к спасению, от нечего делать слонялись группами по припортовым кварталам города, наполовину обращенного в руины, и возвращались в укрытия, лишь когда возобновлялся артобстрел. Одни в этом обезлюдевшем мире, они с пугающим спокойствием сидели и ждали «соответствующих распоряжений».
«30 мая, 17 часов. Все члены экипажа собрались на борту. Готовились к обеду... — записал в судовом журнале капитан «Эйн-Эль-Тюр-ка». Ну а конец этой фразы был трагическим: — ... как вдруг нас накрыло снарядом. Он взорвался в насосном отделении. Осколком снаряда пробило голову котельному машинисту Бано Конату, и он скончался на месте. А боцман, смазчик и два комендора были тяжело ранены...» Спустя два часа в судно угодил еще один снаряд — взрывной волной сорвало крышки с наружных люков и перебило привод рулевого устройства.
Снарядом накрыло и «Святой Октавиан», временно переоборудованный в плавучую тюрьму для военнопленных. Снаряд разорвался на нижней палубе — в результате пятнадцать убитых и шестьдесят раненых. На другой день в «Святой Октавиан» угодил второй снаряд — шесть убитых и дюжина раненых.
Тем временем моряки с «Дуэзца» и других кораблей ждали, когда же в конце концов привезут рыбаков — хозяев траулеров. Так их и не дождавшись, они сами взялись за работу... И уже в 16 часов капитан «Дуэзца», прибыв в Бастион-32, коротко доложил:
— Четыре траулера готовы выйти в море.
— Отлично! Пусть пока стоят наготове. Мы используем их для другой цели, — услышал он в ответ.
Капитан безропотно промолчал. [231]
— Ну а вас мы постараемся эвакуировать на каком-нибудь другом судне. Ровно в девять вечера вы, все как один, должны прибыть в Ронаркские казармы.
И вот наконец свершилось то, на что моряки уже перестали надеяться. Всех их приняла на борт «Моника Камилла», которая вскоре благополучно покинула порт и взяла курс на Дувр.
Нам с вами тоже пора оставить скорбное пепелище, каковое теперь являл собой Дюнкерк.
Единственное, что напоследок стоит отметить, так это то, что «Эйн-Эль-Тюрк», не успевший отвалить от причала, был обстрелян с воздуха пулеметными очередями — и тут же вспыхнул, как факел.
Остался стоять в порту «Святой Октавиан».