Призрак «Цирцеи»
Прошло несколько недель.
Торговые караваны, в сопровождении эскортных эсминцев, подводных лодок, линкоров и крейсеров, бороздили просторы Атлантики между Гибралтаром и Англией, Галифаксом и Плимутом, Бермудскими островами и портами Бискайского залива. И у каждого приметного берегового траверза: близ мысов Сан-Висенти{2} и Финистерра{3}, западной оконечности острова Уэссан{4}, юго-западного побережья Ирландии и островов Силли — их подстерегала опасность — немецкие дозорные подводные лодки, которые, впрочем, подвергали себя не меньшему риску, чем их вероятные жертвы. Как только в окуляре перископа появлялась цель, лодки уходили на глубину и, устремившись вперед, начинали охоту, расставляя на пути конвоя мины и дожидаясь часа торпедной атаки. Застигнутые врасплох корабли конвоя, получив смертельный удар, один за другим шли на дно — кто быстро, кто в долгой и страшной агонии. Однако, несмотря на схожесть обстоятельств, кораблекрушения тем не менее отличались друг от друга. В иных случаях тонули только корабли — люди же оставались целы и невредимы, как это было во время крушения «Вермонта», «Капитана Эдмона Лабори» или «Эмиля Миге»; в других случаях люди гибли вместе с кораблями. А в трагедии с лесовозом «Бауле» роковую роль для людей сыграл груз, который, казалось бы, должен был помочь им выжить: когда судно затонуло, всплывшими на поверхность штормового моря бревнами раздавило державшихся на волнах моряков. В Ирландском море сухогруз «S-N-A-I» затонул за какие-нибудь четверть часа, столкнувшись в тумане с английским пароходом «Терстон», который, в свою очередь, от удара раскололся пополам. Все тридцать человек экипажа ирландского судна благополучно перебрались на оставшийся на плаву обломок «Терстона». А через несколько часов их [185] торпедировала немецкая подлодка, примчавшаяся к месту кораблекрушения, точно акула на запах крови. Из экипажа «S-N-A-I» только матросу и юнге удалось забраться в спасательную шлюпку, остальные места в ней заняли моряки с «Терстона». Когда же спустя сутки шлюпку подобрал какой-то траулер, в ней осталось лишь четверо живых: три матроса с «Терстона» и юнга с «S-N-A-I».
Ну а «Луара», «Киберон» и «P-L-M-15» и вовсе пропали без вести вместе с экипажами.
Однако, невзирая ни на что, корабли продолжали выходить в море. Каждый день в Бресте{5} швартовались суда из ламаншских и юго-западных портов Франции, из Англии, Французской Западной Африки, Северной Америки и с Антильских островов. Ведомые эскортными кораблями, они входили единой колонной в узкий фарватер гавани и тихо бросали якорь на рейде. Заход в западные территориальные воды Франции, изобилующие естественными навигационными препятствиями, не считая неприятельских подлодок, был, пожалуй, самым небезопасным этапом плавания. Зима длится долго; штормит через каждые два дня на третий. Ну а подход к берегу — почти вслепую и вглухую и под угрозой атаки подводных лодок — и причаливание были равносильны подвигу.
Итак, давайте же перенесемся с вами в Брест, в утро одного из тех ненастных, туманных зимних дней.
Стоит только подойти к краю причала или мола, как невольно ловишь себя на мысли, что каким-то непостижимым образом тебя занесло на другую планету. Прямо у твоих ног начинается море, а чуть дальше, буквально на расстоянии вытянутой руки, уже не видно ни зги. Такое впечатление, будто густой, непроницаемой пеленой тумана окутаны все моря, все океаны и земли — вся планета! И вертится она, притихшая и ослепшая, в беспредельной круговерти космоса. И вращению этому, кажется, не будет конца. Воистину странное, даже жутковатое ощущение! Любой звук, едва возникнув, тут же поглощается вязким туманным месивом. Кругом — безмолвие и покой.
По причалу, примыкающему к Гейдонскому мосту, расхаживает взад-вперед капитан сухогруза «Куси». Он озабочен только одним: сможет ли шлюпка, посланная за ним с судна, найти нужный причал? Она опаздывала уже на десять минут. Может, кружит по всему рейду, пытаясь отыскать в непроглядном тумане проход к причалу между молами и пирсами? Временами цепкий слух капитана улавливает едва различимый рокот шлюпочного мотора. А вот и сама шлюпка — возникает из тумана как бесформенная серая призрачная масса. Но это [186] шлюпка не с «Куси»... Наконец подходит та, которую он ждет с нетерпением. На причал взбирается старшина шлюпки, он извиняется и оправдывается:
— Простите, капитан, мотор заглох, насилу запустил. А после плелись как черепахи. Сами видите, капитан, какой туманище, видимость не больше десяти метров. Вот, капитан...
— Ну хорошо, хорошо. Теперь самое главное — попасть на судно. Не прошло и минуты, как причал и все вокруг растворилось в тумане. Даже в доброй сотне миль от берега шлюпка не казалась бы столь одинокой, как здесь — в десятке метров от причальной стенки. На шлюпках обычно не бывает компасов, но старшины и без него прекрасно ориентируются в тумане, угадывая подходы к причалам по лишь им одним ведомым признакам и приметам. Ну и без везения здесь, понятно, тоже никак не обойтись...
Капитан стоит на корме шлюпки, глядит вперед — и видит перед собой только могучую спину старшины: тот, перегнувшись через нос шлюпки, всматривается в «молоко», угадывая верный курс, и дает указания рулевому. Мотор урчит тихо-тихо — шлюпка очень медленно продвигается сквозь белесую пустоту. Если б туман вдруг разом рассеялся, шлюпка тотчас оказалась бы в окружении великанов-кораблей, заполонивших рейд. И где-то среди них, конечно же, стоит «Куси». Да и куда ей деваться!
Капитан пожалел, что не засек время, когда они отвалили от причала, — может, десять минут назад, а может, и все двадцать. Время тоже как будто остановилось. Должно быть, до «Куси» осталось совсем рукой подать.
— Окликните-ка их там! — велел капитан.
Старшина и загребной, сложив руки в рупор, выкрикнули одновременно:
— Эй, на «Куси»!
Далеко впереди, чуть слева послышались ответные окрики: «Эй-эй!..» Старшина скомандовал рулевому взять немного влево... и тут же крикнул:
— Стоп! Полный назад!
Прямо по носу шлюпки, в нескольких метрах возник огромный борт «Куси». Вот уж действительно — диву можно даться! Крикни со шлюпки секундой раньше, на судне окриков никто бы не услышал. Ну а еще через секунду шлюпка сходу врезалась бы носом в борт судна.
Не успел капитан переступить порог своей каюты, как в дверь постучали. Это были старший помощник и сопровождавший его штурман-лейтенант. Старпом протянул капитану только что полученную шифрограмму. Она гласила: «Немедленно снимайтесь с якоря и следуйте [187] на помощь английскому сухогрузу «Цирцея». Координаты на восемь утра — ХХХХ северной широты и VWV западной долготы. В ваше распоряжение придаются буксиры «Титан» и «Атлет». Они ждут вас на якорной стоянке у «Креаш-Мэра».
Капитан вышел из каюты в раздумье. От швартовой бочки, где стояла «Куси», до точки координат, где находилась потерпевшая бедствие «Цирцея», было по меньшей мере семьдесят миль, или сто тридцать три километра. И все по усеянному подводными скалами да минами мелководью. А тут еще вынужденная проволочка! Дело в том, что в военное подступы к брестскому рейду, как, впрочем, и другим рейдам, были перегорожены противолодочной сетью. И на то, чтобы открыть фарватер, требовалось определенное время. Кроме того, «Куси» еще предстояло затребовать разрешение на выход с рейда по кодовому радиотелеграфу. В общем, обычная процедура. Одна загвоздка: с мостика капитан едва различал нос и корму судна — о том же, что происходит вокруг, ему оставалось лишь догадываться, положась на свой опыт и интуицию. Неужели все это на самом деле?!
Но делать нечего: приказ есть приказ. Капитан спустился к себе в каюту и вызвал старшего помощника:
— Возьмите код и запросите разрешение на выход с рейда. Будем сниматься.
Давайте представим себе самую обычную комнату, а в ней — муравья, слепого или полуослепшего, которому нужно во что бы то ни стало выбраться из комнаты. Муравей знает, где приблизительно находится дверь и что она открыта. И вот он ползет в ту сторону. «Если я не попаду прямо в дверь, — рассуждает про себя муравей, — то уткнусь в стену. Но я не такой дурак, чтобы биться о нее без толку, я поползу вдоль и рано или поздно набреду на дверь». Что же, прекрасный выход из затруднительного положения.
Другими словами, «Куси», следуя к выходу с рейда, уперлась в стену: в нескольких метрах по носу судна показалась черная железная тонна — одна из тех, что поддерживают на плаву сетевое заграждение. Таким образом, чтобы определить, в какой стороне находится выход — так называемые ворота, достаточно найти соседнюю тонну — в каких-нибудь двух десятках метров от первой, и двигаться вдоль заграждения. И так — до самых ворот. При этом, однако, надо глядеть в оба, чтобы ненароком не зацепить винтом заградительную сеть. Итак, лево руля! И самый малый вперед! Через мгновение исчезает из вида первая тонна. Но вот из тумана возникает другая. Все в порядке — нужно следовать вдоль «стены», и ворота в конце концов покажутся. Жаль только, что туман сгустился. Видимость с мостика — не больше двадцати метров.
— Тонна справа по борту! — кричит с бака впередсмотрящий. [188]
И почти следом за тем — новое предупреждение:
— Тонна слева по борту!
— Что?
— Тонна прямо по курсу!
— Стоп машина!.. Полный назад!.. Стоп машина!
Вот уж когда впору задуматься...
Однако вернемся снова к нашему муравью в комнате. Вот он, наконец, дополз до стены, ощупал ее и пополз влево. И вдруг — новая стена. Выходит, муравей сам себя загнал в угол, образованный двумя стенами. Что же произошло? В общем-то, ничего страшного: просто муравей уткнулся в распахнутую дверную створку и оказался таким образом между нею и стеной. Муравей, возможно, понял бы это, хотя и не сразу. Однако капитан «Куси» не муравей. Он в мгновение ока определил: впереди — тонна, удерживающую раздвижную створку ворот. И чтобы выбраться из тупика, надо было сдать назад и обогнуть злополучную створку с левого края. Окажись в таком же положении какой-нибудь автомобилист, он вышел бы из него быстро и с легкостью, хотя бы потому, что автомобилю, движущемуся по твердой земле, неведомо такое коварное понятие, как течение.
Начался отлив. И скорость отливного течения в проходе к тому времени достигла трех узлов. При такой скорости вполне можно было бы выбраться из тупика, но лишь соблюдая предельную осторожность, чтобы не зацепить винтом заградительную сеть с той или другой стороны.
Судно сдало назад, чуть развернулось кормой влево и, подав затем вперед, стало по течению, забирая мало-помалу вправо. Вблизи по-прежнему виднелись только две тонны — прямо по курсу и слева по борту. Та, что маячила по правому борту, скрылась из вида — стало быть, ворота где-то впереди. Немного терпения, сноровки — и проход будет открыт.
Вдруг где-то за кормой взревела сирена: это, должно быть, дежурный буксир оттаскивал воротный створ, зацепив тросом его край. Буксир наверняка заметил «Куси» и во избежание столкновения подавал предупредительный сигнал. Итак, положение было таково: справа по борту — заградительная сеть, прямо по курсу — раздвижная тонна, слева по борту — створка ворот, по корме — буксир. На борт «Куси» поступила шифрованная радиограмма — может, в штабе, слава Богу, сообразили, что проводить спасательную операцию в таких условиях совершенно бессмысленно и чересчур опасно, и решили дать отбой? Но ничуть не бывало. В шифрограмме штаб запрашивал о готовности к выходу в море: «Получили сигнал от 8 часов 50 минут? Подтвердите».
Наконец «Куси» вышла в море — вернее, миновала проход в неподвижном сетевом заграждении, перекрывавшем вход на рейд, и, [189] соответственно, выход в открытое море. С высоты мостика капитан видел только воду, да и то лишь в пределах нескольких метров от носа, кормы и бортов судна. Словом, навигационная обстановка оставалась прежней, то есть сложной. Надо было обладать завидным воображением, чтобы попять, что судно движется, а не стоит на месте. Кругом царили тишина, покой и одиночество.
Между тем «Куси» была не одна. На сигналы туманного горна, который она подавала через равные промежутки времени, ей поочередно отвечали два буксира — «Титан» и «Атлет», поджидавшие ее в условленном месте. Когда «Куси» подошла к буксирам почти вплотную, капитан приказал сбавить ход и скомандовал обоим следовать за нею, что те и сделали.
Теперь дело оставалось за малым — найти «Цирцею». Однако прежде надо было выйти в заданный район поисков (с тех пор как «Цирцея» послала в эфир сигнал бедствия, прошло некоторое время — ее наверняка вынесло течением в сторону, и район поисков соответственно расширился), где, предположительно, она дрейфовала. Для этого следовало выбрать нужный курс. Но какой именно?
— Подходим к расчетной точке, капитан, — доложил вахтенный штурман, ткнув пальцем в маленький красный кружок на карте.
Так называемая расчетная точка, или, иначе говоря, предполагаемый район поисков, лежит на пересечении нескольких курсовых линий, или, попросту, курсов, пройденных поисковым судном в определенной последовательности, считая от исходной точки, в нашем случае — створа заградительных ворот. В принципе — плевое дело. При всем том, однако, если учесть, что рулевой не всегда строго следует заданному курсу и держится в допустимых пределах генерального — то есть допускает незначительные отклонения от определенного градуса то в одну сторону, то в другую, а также с учетом склонения компаса и соответствующих погрешностей, «точность» расчетов на поверку оказывается относительной — в зависимости от дальности пройденного расстояния. Наконец, что не менее важно, курс судна пролегает далеко не в стоячей воде. Взгляните на карту приливно-отливных течений, испещренную изящно изогнутыми маленькими стрелками, указывающими в разные стороны; их длина и направление меняются постоянно — в зависимости от времени и скорости приливно-отливных течений: шесть узлов — в одну сторону, четыре узла — в противоположную. Впрочем, в тихую, ясную погоду это особого значения не имеет, потому как счисление курса можно время от времени корректировать по расположению небесных светил или береговых ориентиров. Кроме того — тем более в мирное время — всегда можно связаться по радио с берегом и запросить тот или иной пеленг. Иное дело — когда идет война и по морю стелется туман. В таких условиях курсовые расчеты, даже самые тщательные и скрупулезные, дают погрешность порядка [190] трех миль — и это еще слава Богу особенно если учесть, что видимость при этом составляет не более полсотни метров. Однако, несмотря ни на что, перед «Куси» стояла четкая задача — во что бы то ни стало отыскать «Цирцею».
«Цирцея» была новеньким английским транспортно-грузовым судном водоизмещением 3000 тонн. С начала войны она уже раз пятнадцать успела пересечь Ла-Манш в составе разных конвоев и обошла едва ли не все французские порты, доставляя всевозможные виды довольствия для британского корпуса, расквартированного на территории Франции. В этот же раз «Цирцея» отбилась в тумане от конвоя, наскочила на подводные камни, повредила руль и теперь дрейфовала по воле волн.
А тем временем по окутанным туманом припортовым улочкам Бреста слонялся странного вида англичанин по имени Рональд Льюис. Он служил матросом на «Цирцее», и накануне с ним произошел презабавный, хотя и не редкий в подобных обстоятельствах случай. Покуда судно заканчивало разгрузку в Бресте, Льюис, как водится среди большей части моряков, гулял на берегу, предаваясь чрезмерным возлияниям. Разгрузка благополучно закончилась, «Цирцея» вышла в море, а Льюис так и остался на берегу и продолжал шататься по портовым кабакам. Будь он в униформе, ему не налили бы ни капли спиртного — по законам военного времени. Но Льюис был в гражданском, и ему в этом смысле несказанно повезло — гуляй сколько хочешь.
Как-то раз Рональд Льюис повстречал моряков с другого английского сухогруза, ошвартовавшегося в Бресте.
— Вы, часом, не слыхали про «Цирцею»? — спросил он.
— Она пропала.
— Бог ты мой!.. — только и выдавил из себя завзятый гуляка, с которого весь хмель как рукой сняло.
И земляки поведали бедолаге то, что знали: «Цирцея», мол, не затонула, как решили поначалу, а просто отбилась от конвоя, потерпела аварию и теперь дрейфует где-то в открытом море.
— Бог ты мой!..
Рональд Льюис и думать не мог о том, чтобы продолжить кутеж в славной компании земляков, даже на дармовщинку, как только те ни заманивали его залить горе. Надо же, «Цирцея» пропала, а может, кто его знает, уже давно пошли ко дну!.. — вот какие мысли проносились в затуманенной голове горе-матроса. Ну и дела — хуже некуда! А тут еще горькое похмелье!.. Распрощавшись с земляками, Рональд Льюис сплюнул в отчаяньи и побрел куда глаза глядят. До чего ж несчастливый день! До чего же страшная весть! Надо же, все его товарищи пропали, а может, и погибли — все до единого, вместе с капитаном Джоном Макглейером, этим желторотым коротышкой, тощеньким непоседой, [191] который, однако же, невзирая на молодость, неплохо знал свое дело и мог вести судно чуть ли не вслепую. А остальные ребята?.. Да уж, отвратительная история! Ну где взять силы, чтобы пережить такое! Только в одном-единственном месте — кабаке. Если срочно не похмелиться. Бог весть что может случиться. И не долго думая, Рональд Льюис подался в ближайшее питейное заведение.
Он вышел оттуда за полночь, один-одинешенек и под изрядным хмельком. И что теперь делать? Только одно — возвращаться в английскую казарму, где его приютили до возвращения «Цирцеи», и скорее забыться сном, чтобы больше ни о чем не думать. Суждено ли ему когда-нибудь увидеть «Цирцею»?.. С другой стороны, бедняге Рональду Лыоису, по большому счету, повезло. Еще неизвестно, что бы с ним сталось, не опоздай он к отходу судна. Однако Бог, как говорится, шельму метит...
Ночью туман сгустился еще больше, и дальше десяти метров уже ничего не было видно. Пошатываясь из стороны в сторону, Рональд Льюис двинулся в промозглую ночь... и вдруг, оступившись, свалился с мола. Раздался глухой всплеск — но его никто не услышал...
Тело Рональда Льюиса выловили лишь спустя несколько дней.
Почти сутки минули с тех пор, как «Куси» покинула рейд. Стояла ночь, а поисковое судно все кружило на одном и том же месте. С мостика дальше палубы, по которой туда-сюда перемещались зыбкие тени, разглядеть что-либо было совершенно невозможно. В общем, все без изменений, за исключением того, что у капитана от напряжения покраснели глаза, а под ними обозначились темные круги. Неужели блужданиям не будет конца? И проклятый туман не рассеется? Куда там: час от часу он становился все более плотным, непроницаемым — было такое впечатление, будто он и на море давит тяжким бременем...
А ведь «Цирцея», судя по выверенным расчетам, должна быть где-то поблизости — не исключено, что в какой-нибудь паре сотен метров. Хотя кто его знает — может, и в добром десятке миль. Под утро пришлось дважды нарушить режим радиомолчания. Береговые радио-пеленгаторные станции, взяв пеленг «Куси» и «Цирцеи», передали зашифрованные координаты последней на борт «Куси». Одна незадача! Неуправляемая «Цирцея» дрейфовала, постоянно меняя свое местоположение: с приливом ее сносило на север, с отливом — на юг. Тогда капитан «Куси», бывавший и не в таких переделках, рассчитал приблизительное направление и скорость дрейфа «Цирцеи» — с учетом направления и скорости течений — и внес поправки в предварительные расчеты. Но толку-то! В непроглядном тумане искать «Цирцею» можно было целый день, и все тщетно: вот уж действительно — иголку в стоге сена. [192]
А туман меж тем и не думал рассеиваться. Вот уже стихли ревуны обоих буксиров. Находясь всего лишь в двухстах метрах от них, «Куси» поддерживала с ними радиосвязь, обмениваясь короткими закодированными сообщениями. Так что, окажись поблизости немецкие подводные лодки, они не преминули бы перехватить радиосигналы и вычислить местоположение спасателей по пеленгу. И тогда пиши пропало: конвой, хоть и малый, — завидная мишень для любой подлодки. Торпедная атака — и от конвоя не осталось бы и следа.
В свою очередь, «Цирцея» тоже время от времени нарушала режим радиомолчания. Так, подав сигнал бедствия, англичане, чуть погодя, как ни в чем не бывало передали в эфир сообщение: «Вероятно, наскочили на Черные скалы, хотя утверждать не можем». Потом — другое: «Потеряли руль». А некоторое время спустя последовало уточнение: «Полностью потеряли рулевое управление». Ночью было передано очередное сообщение: «Небольшой пожар на борту. Ликвидировали быстро». Затем — еще одно: «Пострадавших нет. Все в порядке». В 7 часов утра радист, очевидно, воодушевившись после завтрака, послал в эфир бравурный сигнал: «На связи «Цирцея». Все о'кей». Аналогичное сообщение без видимых на то причин поступило спустя час: «Все о'кей, о'кей, о'кей...» Наскоро просмотрев все эти радиограммы, капитан «Куси» только пожал плечами и пробубнил себе под нос что-то невнятное. Единственное, что удалось разобрать рулевому, давно научившемуся разбирать порой маловразумительные тирады и скороговорки капитана, так это слово «виски».
— Справа по борту судно! — выкрикнул впередсмотрящий.
— Стоп машина! — тотчас скомандовал капитан. И обращаясь к вахтенному помощнику, прибавил: — Передайте в машину — будем маневрировать. Право на борт десять! Короткий гудок!
Ну, разумеется, это «Цирцея» — кто же еще. Она выросла из тумана совершенно внезапно, точно громадная скала. С первого взгляда было ясно, что с судном не все в порядке, хотя бы потому, что оно заметно кренилось на нос. Впрочем, «Цирцея» скорее походила на поднявшийся из воды вулкан: из ее трубы тянулась струйка дыма. Ну конечно, это она — узнать ее капитану «Куси» не составило ни малейшего труда. Она, она — вне всякого сомнения.
— Задний ход шестьдесят! Стоп машина! Длинный гудок! Теперь вся сложность заключалась в том, чтобы взять «Цирцею» на буксир. Для этого к ней должны были подойти буксиры. Но где же они? Должно быть, после того как «Куси» приняла право, они остались у нее за кормой. Только бы с ними не разминуться! «Куси» дала несколько долгих гудков ревуном — условный сигнал к сближению. Когда они подойдут поближе, то не смогут не заметить «Цирцею» — им останется только завести на нее буксирные концы. [193]
Заметят они «Цирцею»? Или нет? Но откуда взялись сомнения? Тому была причина: «Цирцея» снова исчезла. И случилось это опять-таки совершенно внезапно — прямо на глазах.
Дело в том, что туман не везде представлял собой сплошную застывшую массу. Под порывами ветра туманная завеса постоянно смешалась, то разрываясь и образуя рваные просветы, то опять сплачивалась в густую массу. В одном из таких просветов и появилась «Цирцея». Не исключено и то, что на самом деле она находилась много дальше, чем могло показаться навскидку. Но как бы там ни было, судно буквально в воду кануло.
Итак, с какого борта показалась «Цирцея»? Впередсмотрящий закричал после того, как «Куси» взяла право руля. Стало быть, «Цирцея» промелькнула чуть слева по носу, в то время как «Куси» продолжала медленно, по инерции уходить вправо. В таком случае, где следовало искать «Цирцею»? Капитан «Куси» был в море не новичок — он не преминул взглянуть на компас сразу же, как только впередсмотрящий заметил «Цирцею». Следовательно, ее надо было искать по курсу ост-норд-ост.
— Самый малый вперед! Лево тридцать! Прямо руль! Так держать!
За кормой послышался гудок ревуна, а следом за ним, чуть поодаль, — еще один. Это сигналили буксиры — они шли на сближение. А вот и они сами: сидя низко в воде, оба продвигались вперед самым малым ходом. Капитан «Куси» схватил рупор и прокричал:
— Следуйте за мной!
Почти прильнув друг к другу бортами, буксиры, как две верные собачонки, двинулись в кильватере за «Куси». Сейчас была лишь одна забота — не проглядеть ненароком «Цирцею». Капитан «Куси» быстро рассчитал дистанцию, которую покрыло его судно с тех пор, как они взяли курс на ожидаемое местоположение корабля-призрака, — «Цирцея» уже должна бы показаться прямо по носу. Но ее там не было и в помине. Ее вообще нигде не было. Неужели опять разминулись?
— Дайте несколько длинных гудков. Должны же они по крайней мере откликнуться...
В ответ — тишина. Ни единого звука. Одна отрада: туман, похоже, стал мало-помалу рассеиваться. И вскоре уже можно было разглядеть капитана «Атлета», ближайшего буксира, — усатого здоровяка: он как раз вышел на край мостика и, вскинув рупор, прокричал:
— Ну как, видели что-нибудь?
Каков был ответ, догадаться нетрудно. И чем дальше, тем хуже: шансы обнаружить «Цирцею» таяли с каждой минутой. Капитан «Куси», прикинув в уме, что они уже миновали искомую точку, решил повернуть обратно. И поисковый отряд лег на противоположный курс. «Цирцею» наверняка отнесло течением в сторону — значит, по возвращении в исходную точку надо двинуться по течению. [194]
Вот и исходная точка. Вот и русло течения. Но кругом ничего, кроме беспорядочно стелющихся по морю клочьев тумана. И полная тишина, если не считать рокота волн и завываний ветра. Вот так история!..
А что, если «Цирцеи» вообще не было в этих водах? Или, может, она уже затонула? И то верно: с чего это вдруг замолчало ее радио? Действительно — странно! На ходовом мостике «Куси» царило тревожное молчание.
— Вот что, — нарушил тяжелую тишину капитан, обращаясь к начальнику радиостанции, — запросите-ка их открытым текстом — пусть дадут о себе знать гудками или сигналом громкого боя.
— Прямо открытым, капитан?
— Да. Тут уж не до инструкций. К черту все эти условности!
И дежурный радист тут же послал запрос в эфир. Теперь оставалось только ждать — быть может, «Цирцея» все-таки откликнется. Капитан «Атлета» снова прокричал в рупор:
— Ну как там у вас? И тут же прибавил:
— У нас ничего.
Капитан «Куси» в ответ не проронил ни звука. Он даже не шелохнулся. Окружавшие его помощники тоже никак не отреагировали. Тогда капитан «Атлета», решив, что его не расслышали, дернул за рукоятку ревуна, чтобы привлечь к себе внимание. Послышался долгий-долгий гудок.
— Он когда-нибудь заткнется?
В окрике капитана «Куси» звучали раздражение и нетерпение. Наконец, не сдержавшись, он тоже вышел на край мостика и выпалил все, что у него накипело. Однако гудки не прекращались — ревун, похоже, заклинило. Потом из него стал вырываться долгий, пронзительный то ли вой, то ли свист. Капитан «Атлета» крикнул поднявшемуся на палубу буксира старшине-механику, чтобы тот заглушил ревун, но механик его не расслышал. Капитан окликнул его еще раз — тот же опять ничего не услышал. А ревун меж тем продолжал завывать. И случись «Цирцее» тогда «дать о себе знать», ее никто бы не услышал.
— Какой болван! — с досадой проговорил капитан «Куси».
Наконец злосчастный ревун заглушили — снова воцарилась зловещая тишина. И тут вдруг из сокрытой туманом дали послышался звук, очень похожий на унылое завывание. Однако капитану «Куси» оно показалось божественной музыкой. Теперь-то уж наверняка: это — голос «Цирцеи». «Куси», не мешкая, двинулась на странный звук. И буквально через считанные минуты прямо по курсу вновь замаячил сухогруз-призрак. Очертания его были зыбкими и смутными: судно то исчезало в тумане, то возникало снова. Вот уж и впрямь как призрачная [195] надежда. Однако, в отличие от сущих кораблей-призраков, контуры сухогруза по мере приближения вырисовывались все более четко. Уж на сей-то раз «Цирцея» никуда не денется!
Буксировать судно, тем более неуправляемое, — занятие не из легких и к тому же не из приятных. Такое судно то и дело рыскает носом, при этом буксирный трос то натягивается в струпу, готовый вот-вот лопнуть, то провисает, исчезая в волнах. Во время буксировки «Цирцеи» тросы лопались семь раз — и это еще куда ни шло. Таким образом конвой одолел семьдесят миль со скоростью не больше трех узлов — то есть в буквальном смысле пешим шагом. На все про все ушел день, ночь и еще день, с учетом того, что буксирные концы приходилось заводить семь раз. Дело даже дошло до того, что на вторые сутки, около семи часов вечера, капитан «Куси» потерял всякое терпение и уже был готов запросить с берега подмогу. Но, слава Богу, все обошлось, тем более что конвой находился почти у берега. Но как бы то ни было, до берега оставалось еще больше тридцати часов хода, если учесть, с какой скоростью продвигался конвой, притом вслепую. В конце концов капитан «Куси» завел конвой в Камарейскую бухту, что в нескольких милях к югу от входа на брестский рейд. И это было равносильно подвигу: ведь стояла глухая, туманная ночь и проход в бухту пришлось искать с помощью эхолота, то и дело промеряя глубины. Даже по палубе можно было передвигаться только на ощупь.
Войдя в бухту, корабли стали на якорь. И капитан «Куси» тут же передал в военно-морской штаб шифрограмму: «Стоим на якоре в Камарейской бухте — «Куси», «Цирцея», буксиры «Титан» и «Атлет». Не прошло и получаса, как пришла ответная шифровка: «Заходите с «Цирцеей» и буксирами на рейд, как только позволят условия видимости. Адмирал передает вам свои поздравления». Ну а пока не грех и. вздремнуть хотя бы часок-другой.
Наутро туман поредел, однако видимость по-прежнему не превышала двух десятков метров. В бухте царила безмятежная тишина; посеребренная утренним светом вода мягко плескалась о борта кораблей. После пережитого безмолвие и покой казались нереальными. Единственным свидетельством того, что все это не сон, а лишь конец трехдневного изнурительного приключения, были два толстых журнала, которые вскоре легли на стол начальнику военно-морского штаба в Бресте, — судовой журнал «Куси» и журнал регистрации переданных и полученных по радио сигналов и сообщений.
Тем временем капитан «Цирцеи» сидел у себя в каюте и завтракал. Весь его завтрак состоял из кружки чая да зачерствелого бисквита — ни поджаренных хрустящих хлебцев, ни масла, ни бекона на столе не было: в целях экономии корабельный кок предпочитал закупать провизию во Франции — в Англии загружали лишь самое необходимое, [196] благо от родных берегов до Франции, с ее относительной дешевизной, было, и правда, рукой подать. Но в силу непредвиденных обстоятельств «Цирцея» дрейфовала в течение трех суток — и рацион был урезан до минимума. И теперь английские моряки несолоно хлебавши расхаживали по палубе, заложив руки в карманы, и молча проклинали туман. Разговаривали только двое — высокий парень в синем отутюженном комбинезоне, аккуратно подстриженный и гладко выбритый, и косматый негр в видавшем виды бушлате поверх замызганной фуфайки. Их разговор не имел к происходящему ни малейшего отношения.
— А этот чертов Рональд Льюис, небось, сидит сейчас и лопает от пуза, — проворчал чернокожий неряха.
— Может, и так, — вежливо ответил его опрятный собеседник.
— Везет же дуракам!
— Должно же хоть кому-то везти...