18. "Идет Манштейн!"
В конце первой недели декабря начались обильные снегопады. Балки завалило сугробами, и тем, кто жил в палатках, приходилось по утрам разгребать снег, чтобы [302] вылезти наружу. Горючего для танков и автомобилей не хватало, а лошади были настолько истощены, что им приходилось помогать при малейшем подъеме. Капеллан Альтман из 113-й пехотной дивизии, проехав как-то с одной из полевых кухонь несколько километров, записал в своем дневнике: "Я не мог сидеть на повозке, пришлось соскочить. Лошадь была настолько худа, что еле перебирала ногами".
Больше всего Альтмана поразила молодость солдат полка, в который он приехал. Совсем мальчишки! Первым делом они поинтересовались, когда наконец у них будет вдоволь еды. Еще Альтман отметил, что их убогие землянки были трогательно украшены к Рождеству, а ведь шла только вторая неделя декабря. В штабе капеллана ждало первое задание — исповедать девятнадцатилетнего солдата, приговоренного к смерти за самострел.
Все в 6-й армии по сути жили впроголодь, но лишь немногие представляли себе все сложности, связанные со снабжением. Приказывая Паулюсу удерживать занятые позиции, Гитлер обещал посылать в "котел" сто транспортных самолетов ежедневно. Но уже в первую неделю начиная с 23 ноября грузопоток составлял лишь тридцать самолетов в день. Двадцать два самолета были сбиты противником всего за одни сутки 24 ноября. Еще девять русские сбили на следующий день. В отчаянной попытке восполнить потери на доставку грузов были переброшены бомбардировщики. Рихтгофен трижды звонил Йешоннеку, пытаясь убедить его в том, что у Люфтваффе нет возможности снабжать грузами целую армию, но его доводы остались без внимания. С Герингом вообще невозможно было связаться, тот предусмотрительно отбыл в Париж.
Авиация могла доставить в "котел" лишь 350 тонн грузов в неделю, в то время как потребности армии составляли 300 тонн ежедневно. Но и из этих жалких 350 тонн провиант составлял лишь 14. Три четверти всего груза приходилось на топливо, причем значительная его часть предназначалась силам Люфтваффе, базировавшимся на аэродроме в Питомнике.
К 6 декабря в "котел" прибыло 512 тонн грузов (менее [303] четверти от необходимого минимума). В среднем на аэродроме в Питомнике приземлялось каждый день 44 машины. Из общего количества грузов провизия составляла лишь малую толику. Все больше и больше тягловых животных шло под нож, чтобы удержать паек на приемлемом уровне. Солдаты видели, что их довольствие тает с каждым днем, но утешали себя тем, что это ненадолго. Они восхищались храбростью пилотов Люфтваффе, доставлявших грузы, и очень полюбили "тетушку Ю" — трехмоторные "юнкерсы", увозившие в Германию раненых и почту. Письма немцев мало чем отличались от писем русских солдат. "Я здоров и весел..." — писали германские солдаты домой в декабре 1942 года. Бойцы старались подбодрить своих близких. "Все будет хорошо, за меня не волнуйтесь. Скоро я буду дома живой и здоровый". Они все еще уповали на рождественское чудо.
Сразу после завершения окружения 6-й армии Сталин задумал нанести противнику еще один решительный удар. Операция "Уран" теперь рассматривалась лишь как первая часть основного стратегического плана. Второй частью должна была стать операция "Сатурн". Она предусматривала наступление на Юго-Западном и Воронежском фронтах. В результате итальянская армия должна была быть отброшена назад, а оставшаяся часть группы армий "Дон" заперта на Кавказе.
Еще до того как 6-я армия окопалась в степях между Волгой и Доном, Василевский совместно с командующими Юго-Западным и Воронежским фронтами наметил следующую стадию наступления. Вечером 26 ноября он передал Сталину свой план операции. Наступление предполагалось начать 10 декабря. Сталин одобрил план Василевского, но, прежде чем приступить к его выполнению, необходимо было выяснить, что намерен предпринять Манштейн для спасения 6-й армии.
Очень скоро Сталин стал проявлять признаки нетерпения. Он хотел получить все сразу — разгромить 6-ю армию и начать операцию "Сатурн". Сталин даже отдал приказ 2-й гвардейской армии развернуться к западу от Сталинграда и приготовиться к наступлению на Ростов. [304] [305]
Но даже силами семи советских армий, противостоящих Паулюсу, разгромить окруженную группировку оказалось очень непросто.
28 ноября Сталин попросил Жукова дать оценку действий противника. На следующий день Жуков прислал в Ставку соображения по этому поводу. "Окруженные немецкие войска вряд ли попытаются вырваться из кольца без посторонней помощи, которая может прийти только со стороны Нижне-Чирской и Котельникова". Предположения Жукова оказались верными. Более тщательное изучение обстановки показало, что только таким способом немцы могут попытаться прорвать окружение. Отправив свой доклад Сталину, Жуков обсудил положение с Василевским, которому было приказано сосредоточить все внимание на уничтожении 6-й армии. Между собой генералы договорились, что, возможно, немного отложат начало операции "Сатурн", а вместо этого вплотную займутся операцией "Малый Сатурн", предусматривавшей удар в тыл и левый фланг группы армий "Дон". По плану это должно было лишить Манштейна возможности прийти на помощь окруженной группировке. План Манштейна по спасению 6-й армии назывался "Зимняя буря" и был разработан в полном взаимодействии со ставкой фюрера. План предусматривал прорыв через кольцо окружения и создание коридора для снабжения 6-й армии и пополнения ее людьми. Согласно приказу Гитлера удерживать оплот на Волге следовало до победного конца "с учетом будущих операций 1943 года". Манштейн прекрасно понимал, что, оставаясь на нынешних позициях, 6-я армия зиму не переживет, поэтому распорядился, чтобы его штаб разработал дополнительный план действий на случай, если у фюрера возобладает здравый смысл и он передумает. Новый план предусматривал выход 6-й армии из окружения и воссоединение ее с войсками группы армий "Дон". Операция получила название "Удар "грома".
Операция "Зимняя буря", как и предсказывал Жуков, предполагала наступление в двух направлениях. Один удар должен быть нанесен из района Котельникова, а второй — [306] со стороны реки Чир, западнее Дона. Правда, это направление удара пришлось почти сразу же исключить, так как не прекращающиеся атаки 5-й танковой армии Романенко сделали подготовку к наступлению невозможной. В итоге на помощь Паулюсу могли прийти только 57-й танковый корпус, сосредоточенный у Котельникова, и остатки разношерстной армии Гота.
57-й танковый корпус генерала Кирхнера был слишком слаб для выполнения этой задачи. Он состоял из двух румынских кавалерийских дивизий и 23-й танковой дивизии, в которой оставалось всего тридцать боеспособных машин. 6-я танковая дивизия, прибывшая из Франции, была более мощным формированием, но первые же впечатления по прибытии на место оказали крайне угнетающее воздействие на личный состав. 24 ноября командир дивизии австриец Эрхард Раус был вызван в королевский поезд Манштейна, стоявший в Харькове. Позже он вспоминал, что Манштейн расписал все в таких мрачных тонах, что ему сразу же захотелось сдаться.
Три дня спустя, когда первый эшелон дивизии разгружался в Котельниково, приветствием ей стал артиллерийский налет русских батарей. Солдаты пехотного полка один за другим выпрыгивали из вагонов, а вдалеке уже раздавалось громогласное "ура" советских войск, наступавших на станцию.
Генерал Гот принял 6-ю дивизию с распростертыми объятиями. Это была свежая полнокровная дивизия, переформированная в Бретани. В ее распоряжении имелось 160 танков и 40 штурмовых орудий. Очень скоро дивизии представилась возможность опробовать свое вооружение в деле. 3 декабря она схлестнулась в ожесточенном сражении с 4-м кавалерийским корпусом русских. Бой произошел в семи километрах к северо-западу от Котельникова. Советские войска понесли большие потери. Генерал Раус остался чрезвычайно доволен первыми результатами.
Узнав о прибытии дивизии Рауса, Еременко понял, что немцы готовят удар в северо-восточном направлении от Котельникова, но Сталин отказался перебросить резервные войска в опасный сектор. [307]
3 декабря Гот передал в штаб Манштейна свои соображения по поводу предстоящей операции "Зимняя буря". Доклад начинался словами: "Задача: освобождение 6-й армии из кольца силами 4-й танковой армии". Но драгоценное время было уже упущено. 17-я танковая дивизия, которая должна была усилить ударную группировку Гота, по приказу фюрера осталась в резерве 8-й итальянской армии и присоединилась к войскам Гота только на пятый день после начала операции. Теперь Гитлер приказывал Готу не терять времени даром. Помимо всего прочего, фюреру не терпелось узнать, как покажут себя в деле новые танки "тигр", оснащенные 83-миллиметровыми пушками. Первый батальон этих танков был в спешном порядке сформирован и отправлен на Восточный фронт.
Вечером 10 декабря пришел приказ Гитлера "Об освобождении окруженной группировки под Сталинградом", а уже 12 числа после непродолжительной артподготовки танки Гота двинулись на север. Немецкие солдаты, находившиеся в "котле", с радостными лицами прислушивались к отдаленной канонаде. Сердца их наполнялись безграничной верой в скорое спасение. "Манштейн идет!" — говорили они друг другу. Для тех, кто был предан Гитлеру всей душой, далекие залпы стали лишним подтверждением того, что фюрер всегда держит слово.
Гитлер, однако, не имел ни малейшего желания выводить 6-ю армию из окружения. Во время полуденного совещания в ставке он сказал Цейтцлеру, что отход от Сталинграда невозможен, потому что в этом случае вся кампания теряет смысл. К тому же подобный прорыв будет стоить вермахту большой крови. Как и предупреждал Клюге, у Гитлера не шли из головы события прошлой зимы. "Как только армия побежала, ее уже не остановить", — внушал он начальнику генерального штаба.
Советское командование не ожидало от Манштейна такой прыти. Его стремительное наступление заставило Еременко всерьез испугаться за судьбу 57-й армии, которая удерживала юго-западный сектор "котла". 12 декабря, [308] когда стало известно о наступлении немцев, Хрущев и Василевский находились в штабе 51-й армии. Василевский попытался дозвониться до Сталина, но Москва не отвечала. Тогда он, чтобы не терять времени, связался с командующим Донским фронтом генералом Рокоссовским и сообщил, что хочет перебросить 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского в расположение Сталинградского фронта, чтобы блокировать наступление Манштейна. Рокоссовский бурно запротестовал, и Василевскому пришлось отложить разговор до получения указаний из Москвы. Когда наконец удалось дозвониться до Кремля, Сталин, узнав о наступлении немцев, пришел в ярость и отказался дать Василевскому четкий ответ. Генерал провел очень беспокойную ночь.
Тем временем Еременко отдал приказ 4-му механизированному и 13-му танковому корпусам остановить продвижение немецких танковых дивизий. К этому моменту 6-я танковая дивизия прошла уже тридцать километров и форсировала реку Аксай. Только два дня спустя, после длительных совещаний в Кремле и напряженных разговоров с Василевским, Сталин дал разрешение перебросить 2-ю гвардейскую армию на опасный участок.
На второй день наступления 6-я танковая дивизия немцев достигла Верхне-Кумского. На холмах рядом с этой деревней разыгралось сражение, которое Раус назвал "гигантским борцовым матчем". Яростная схватка длилась три дня и стоила больших жертв обеим сторонам. Однако последующие события показали, что эти кровопролитные бои имели лишь косвенное отношение к выводу 6-й армии из окружения. Судьба армии Паулюса решалась совсем в другом месте, в 125 километрах к северо-западу.
К счастью для русских, Сталин быстро понял, что Жуков и Василевский правы. Лучшим способом пресечь попытку 6-й армии прорвать кольцо окружения была блокировка ударной группы генерала Гота. Главный же удар следовало нанести в другом месте. Сталин полностью одобрил план операции "Сатурн" и дал согласие на некоторую отсрочку наступления. В первый день сражений у Верхне-Кумского были отданы соответствующие приказы, [309] предписывавшие командованию Воронежского и Юго-Западного фронтов подготовить новую версию операции, известной под кодовым названием "Малый Сатурн". Суть это плана состояла в том, чтобы смять 8-ю итальянскую армию и выйти в тыл группы армий "Дон". Удар в направлении Ростова исключался. Армиям двух фронтов следовало подготовиться к операции в трехдневный срок.
Еременко нервничал. И было из-за чего. Танковый корпус Гота вышел к реке Мышковая., 6-я танковая дивизия Рауса находилась менее чем в сорока километрах от края "котла", а 2-я гвардейская армия Малиновского задержалась в пути из-за снежных буранов. Гвардейцы никак не успевали занять заданные позиции к 19 декабря. Еременко опасался также, что танковые дивизии 6-й армии вот-вот ударят из "котла". Он не мог знать, что Гитлер упорно отказывается дать разрешение на прорыв из кольца и что оставшиеся у Паулюса танки имели запас горючего в лучшем случае на десяток километров.
19 декабря фельдмаршал Манштейн самолетом отправил в "котел" майора Айсманна, своего офицера разведки, с тем, чтобы тот проинструктировал Паулюса и Шмидта на предмет подготовки к операции "Удар грома". Противоречивые версии того, что именно и кем было сказано во время этой встречи, до сих пор остаются предметом ожесточенных споров. Манштейн, конечно, не хотел брать на себя ответственность и идти против фюрера. Он не дал Паулюсу четкой программы действий и из соображений безопасности отказался лично лететь в "котел". И все же Манштейн с самого начала должен был понимать, что Паулюс, привыкший действовать только по указке, никогда не решится на прорыв из окружения без официального приказа верховного командования. Последующие попытки Манштейна снять с себя вину за судьбу 6-й армии не выдерживают никакой критики. Некоторые источники утверждают, что в конце жизни он сильно страдал от угрызений совести, хотя его уже никто ни в чем не винил.
16 декабря, через четыре дня после начала наступления Гота, 1-я и 3-я гвардейские армии русских, [310] находившиеся выше по течению Дона, нанесли удар в южном направлении. Почти сразу советские танковые части наткнулись на немецкие минные поля; из-за этого выступление оказалось не слишком удачным. Однако уже два дня спустя 8-я итальянская армия, оказавшая русским отчаянное сопротивление, была полностью смята. Резервов для организации контрнаступления у немцев не оказалось, поскольку 17-я танковая дивизия была передана Готу для участия в операции к востоку от Дона. К тому же советские танковые колонны прорвались на юг в заснеженные степи, и даже сильный мороз не помешал Т-34 успешно пройтись по тылам группы армий "Дон".
Самую большую угрозу для немцев представлял 150-километровый бросок 24-го танкового корпуса генерал-майора Василия Михайловича Баданова. В полдень 23 декабря корпус захватил деревню, находившуюся неподалеку от Тацинской, главного аэродрома "Юнкерсов-52", снабжавшего Сталинград. Генерал Фибиг получил приказ фюрера удерживать занятые позиции и поднимать самолеты в воздух, только если аэродром подвергнется артиллерийскому обстрелу. Никто и не предполагал, что колонна русских танков подойдет к самому краю аэродрома и лишь тогда откроет огонь.
Фибиг и его офицеры были в ярости. Можно потерять аэродром, но ведь его можно вернуть. А вот если будут утрачены транспортные самолеты, то вместе с ними погибнет и 6-я армия. У Фибига не было сухопутных войск для защиты "Таци", как в Люфтваффе называли этот аэродром. Все, что можно было сделать, — это поставить семь зенитных орудий на прямую наводку для прикрытия дороги, ведущей к аэродрому, и подготовить все исправные самолеты к вылету. Однако это оказалось не так-то просто. "Вокруг взлетной полосы началось настоящее столпотворение, — делился потом впечатлениями начальник штаба Рихтгофена. — Когда заработали все моторы сразу, люди едва могли слышать друг друга. Человеку, стоящему в метре от тебя, приходилось кричать во весь голос". В довершение всех бед начался снег. В воздухе повис плотный туман. [311]
В 5.30 утра на аэродроме взорвались первые снаряды. Большая часть советских танков шла не по дороге, а появилась прямо из степи. Из-за жуткого шума летчики даже не сразу поняли, что происходит. Лишь когда загорелись два "юнкерса", Фибиг отдал приказ: "Объявляю всем вылет. Направление — Новочеркасск!" Бегство из Тацинской началось. Несмотря на неразбериху, царившую на аэродроме, пилоты не поддались панике и действовали быстро и четко. Самолеты поднимались в воздух один за другим. Русские танки расстреливали "юнкерсы" в упор, а один даже протаранил трехмоторный самолет, еще только выруливавший к взлетной полосе. И самолет, и танк взорвались, превратившись в огненный шар. "Юнкерсы" сталкивались на взлетной полосе, выходили из строя под огнем советских танков, к тому же видимость ухудшалась с каждой минутой. Оставшимся самолетам приходилось объезжать горящие обломки, чтобы вырулить на взлетную полосу. Наконец в 6.15 утра одной из самых последних взлетела машина Фибига. В общей сложности спаслись пятьдесят два "юнкерса" и шестнадцать тренировочных самолетов, семьдесят две машины были потеряны.
После этого смелого рейда Баданов, лишившись всех боеприпасов, на пять дней оказался отрезанным от основных частей. Пять долгих дней его корпус выдерживал удары немецких войск. Сталин по достоинству оценил этот подвиг. Формирование было переименовано во 2-й гвардейский танковый корпус, а сам Баданов первым получил новый орден Суворова. Советские газеты писали, что танкисты Баданова уничтожили четыреста тридцать самолетов противника. Конечно же, это было преувеличением, но дело даже не в количестве машин. Главным результатом атаки Баданова стало то обстоятельство, что аэродром в Тацинской больше не использовался немцами в качестве базы транспортной авиации, а Люфтваффе пришлось искать новое место для аэродрома и наспех оборудовать взлетные полосы. [312]
Исход миссии Гота был предрешен. Угроза левому флангу группы армий "Дон" и возможность прорыва русских войск к Ростову заставили Манштейна пересмотреть свой первоначальный план. Танковые дивизии у реки Мышковой несли тяжелые потери. 6-я танковая дивизия за один только день потеряла тысячу сто человек. Поэтому вечером 23 декабря Гот получил приказ отвести свой танковый корпус назад. Генерал Раус в то время записал в своем дневнике: "Для каждого самого последнего обозного солдата стало очевидно, что Сталинградская битва проиграна. Никто толком не знает, чем руководствовался Манштейн, отдавая этот приказ, но все томятся предчувствием скорой беды".
В ту же ночь фельдмаршалы при помощи телеграфа обсудили создавшееся положение. Манштейн сообщил Паулюсу, что 4-я танковая армия встретила сильное сопротивление, а итальянские войска на северном фланге разбиты. Паулюс спросил, не пришел ли приказ, позволяющий 6-й армии попытаться вырваться из окружения. Манштейн на это ответил, что ставка фюрера молчит. Манштейн намеренно не вдавался в подробности, но если бы рассказал Паулюсу всю правду, тот понял бы, что 6-ю армию уже ничто не спасет.
15 декабря с северо-востока подул сильный и порывистый ветер. Все вокруг обледенело: телеграфные провода, голые деревья и обрывки разбитой техники. Земля промерзла до такой степени, что каждый шаг отдавался звенящим гулом, как будто человек шел по металлическим плитам. После заката солнца белесый ландшафт приобрел арктическую голубизну. Русские встретили наступление холодов с радостью. Мороз был их естественным союзником. "У нас наступила настоящая зима, — писал один солдат своей жене. — Вчера ударил славный морозец! У меня все в порядке, чувствую себя хорошо. Почему так редко пишешь?"
Но больше всех наступления морозов ждали бойцы [313] б2-й армии Чуйкова в самом Сталинграде. Съев неприкосновенный запас в двенадцать тонн шоколада и все то, что сбрасывалось с бипланов У-2, солдаты отчаянно голодали. К счастью для русских, несудоходная Волга замерзла за одну ночь с 15 на 16 декабря. Сначала по льду проложили дощатый пешеходный настил, а затем из веток, политых водой, соорудили настоящую дорогу, по которой могла пройти даже тяжелая техника. Первым делом все раненые были отправлены в госпиталь на восточном берегу. Навстречу грузовикам с ранеными шла артиллерия, предназначенная для обстрела с близкого расстояния административного здания завода "Красный Октябрь", превращенного немцами в неприступную крепость.
Поскольку у немцев почти не осталось боеприпасов, переправа практически не обстреливалась. Западный берег Волги выглядел на удивление мирно и больше напоминал поселок старателей с такими же дощатыми хижинами и брезентовыми палатками. Солдаты пилили дрова, мимо шествовал почтальон с кожаной сумкой через плечо. Тут же сновали переносчики с термосами, предназначенными для бойцов на передовой. Солдаты группами ходили на восточный берег попариться в бане. Назад они возвращались следующим вечером, чистые и отдохнувшие.
19 декабря генерал Чуйков впервые за последние два месяца побывал на восточном берегу Волги. Он отправился пешком и, дойдя до середины реки, обернулся, чтобы глянуть на развалины города, который так отчаянно защищала его армия. Зрелище было настолько удручающим, что Чуйков поспешно отвел глаза.
На восточный берег Чуйкова пригласил командующий войсками НКВД генерал-майор Рогатин, чтобы вместе отпраздновать 24-ю годовщину создания Особых отделов. Возвращаясь назад и будучи крепко навеселе, Чуйков упал в полынью, и его с трудом выловили из ледяной оды. Так бесславно чуть было не окончились славные дни славного командира.
Если русских обрадовали трескучие морозы, то врачей армии Паулюса резкое понижение температуры повергло в [314] тихую панику. Причин тому было несколько. Во-первых, жизнестойкость как раненых, так и просто больных резко снизилась. Воздействие мороза на открытые раны зачастую оборачивалось летальным исходом. К тому же комья земли, разлетавшиеся во все стороны при разрывах снарядов, ранили не хуже шрапнели. Солдаты получали ранения, в том числе и в живот. Во-вторых, возросло количество обморожений. Обмороженные конечности не только распухали и багровели (в этих случаях пострадавшему еще можно было помочь растираниями), но и приобретали черный, гангренозный оттенок. Тогда выход был только один — немедленная ампутация.
В середине декабря немецкие доктора зафиксировали еще более удручающее явление. Солдаты вдруг начали умирать без видимых причин. Конечно, паек был основательно урезан, но все же врачи не предполагали, что бойцы начнут умирать от голода так рано. В заключениях о смерти патологоанатомы писали: "Смерть наступила вследствие переохлаждения... истощения... не установленного заболевания... Ни один врач не отважился написать: "Умер от голода".
15 декабря доктор Гиргензон, главный патологоанатом 6-й армии, работавший в госпитале при аэродроме в Тацинской, получил предписание срочно вылететь в "котел". Когда врач садился в самолет, пилот сказал ему: "К сожалению, у нас нет для вас лишнего парашюта". В тот день Гиргензон не смог добраться до места назначения, из-за сильного снегопада пришлось вернуться. Доктор достиг "котла" лишь следующим вечером. Выглянув в иллюминатор, Гиргензон увидел голое белое поле, сплошь испещренное кратерами воронок. Степь казалась совершенно безжизненной.
Начальник медицинской службы 6-й армии генерал Ренольди ждал прибытия доктора Гиргензона, но сделал вид, будто ничего не знает о его задании. Это было тем более странно, что доктор Зеггель, ведущий специалист по внутренним болезням Лейпцигского университета, настаивал на присутствии Гиргензона в "котле". [315] Возможно, Ренольди посчитал опасность сильно преувеличенной{11}.
Из Питомника доктор Гиргензон отправился в полевой госпиталь, расположенный вблизи железнодорожной станции Гумрак, где находился штаб Паулюса. Кабинетом главнокомандующему служила отделанная досками землянка. По сравнению со своими солдатами Паулюс устроился просто шикарно. У него имелась железная печка, две двухъярусные койки и, что самое удивительное, чистое постельное белье. И это в то время, когда раненые ютились в неотапливаемых палатках, где температура подчас падала до минус 20 градусов.
Первым делом Гиргензон собрал всех дивизионных докторов и обсудил с ними создавшееся положение. Затем он отправился в войска, где лично произвел вскрытие тел солдат, умерших без видимых причин. Анатомировать приходилось в самых разных, мало приспособленных для того местах — землянках, палатках, крестьянских избах. одной стороны, сильный мороз способствовал сохранности трупов, но с другой — для того чтобы их разморозить, приходилось тратить драгоценное топливо. (В безлесной пустыне на счету была каждая палка, а потому перекресток или разветвление дорог отмечался отрубленной лошадиной ногой, воткнутой в снег. На верхушке этих зловещих дорожных столбов красовался указатель направления.) Всю ночь санитар переворачивал трупы возле печки, установленной посередине землянки. Под утро санитар уснул. В результате его халатности труп, промерзший с одной стороны, "поджарился" с другой.
Холод в палатке, приспособленной под "анатомичку", стоял такой, что доктор Гиргензон с трудом заставил себя снять теплые рукавицы и натянуть резиновые перчатки. Каждый вечер при свете свечи он аккуратно заносил в [316] журнал результаты своей работы. Несмотря на бомбежки и артиллерийские обстрелы, Гиргензон к концу месяца умудрился произвести около пятидесяти вскрытии. Примерно в половине случаев смерть наступила от истощения, что было ясно видно по состоянию сердца, печени, а также по полному отсутствию жировой прослойки и признаками мышечной дистрофии.
Чтобы хоть как-то подкормить солдат, сидящих на малокалорийной диете, состоящей из нескольких кусочков хлеба и миски "водяного супа" в день, командование группы армий "Дон" решило забросить в "котел" мясные консервы с высоким содержанием жира. Однако результат получился обратный ожидаемому. Истощенные бойцы с жадностью набросились на сытную пищу, и многие погибли в тот же день теперь уже от переедания.
Самое большое количество случаев голодной смерти было зарегистрировано в 113-й пехотной дивизии. Доктор Гиргензон нашел этому простое объяснение. Дело в том, что дивизионный начальник тыла, предвидя ухудшение снабжения из-за осенних дождей, еще до окружения урезал паек, чтобы сохранить провиант на крайний случай. В результате такой "предусмотрительности" солдаты дивизии отощали уже к началу ноября. После того как несколько дивизий лишились в процессе отступления своих продовольственных складов, командование 6-й армии решило централизовать все оставшиеся запасы и разделить их поровну. Таким образом, забота квартирмейстера о солдатах своей дивизии обернулась для них настоящим бедствием.
После пленения 6-й армии доктор Гиргензон семь лет провел в советских трудовых лагерях. Но и там он не утратил интереса к вопросу о вынужденном голодании. Он продолжал яростно оспаривать теорию "стрессовой болезни" как причины многих необъяснимых случаев смерти. Он не успокоился даже после того, как было доказано, что крыса, лишенная сна в течение трех недель, обязательно умирает. Правда, это обстоятельство заставило доктора предположить, что недосыпание сказывается на организме как животного, так и человека самым [317] пагубным образом. Гиргензон признал, что непрекращающиеся ночные бомбежки и артиллерийские обстрелы, державшие солдат 6-й армии в постоянном напряжении, недосыпание и нервное переутомление способствовали росту смертности так же, как и голод. Основательно изучив вопрос, Гиргензон пришел к выводу, что истощение наравне с нервным переутомлением и переохлаждением замедляет метаболизм (жизненные процессы). Это означает, что, даже если бы солдаты 6-й армии ежедневно получали свой обычный паек, пища все равно не усваивалась бы. Следовательно, тактика русских, рассчитанная на то, чтобы держать окруженную немецкую группировку в постоянном напряжении, наряду с суровыми погодными условиями и недостатком пищи основательно способствовала увеличению смертельных случаев в рядах 6-й армии.
Постоянное недоедание сильно снижало сопротивляемость организма инфекционным болезням, таким как гепатит или дизентерия. Позже .к этому списку добавился сыпной тиф, В открытой степи не было воды не только для того, чтобы постирать свои вещи, но и для того, чтобы просто умыться. Для растопки снега требовалось топливо, а его катастрофически не хватало. "Ничего хорошего уже не предвидится, — писал домой один лейтенант из 29-й моторизованной пехотной дивизии. — Больше всего допекают вши. С каждым днем их становится все больше и больше. Они — как русские! Ты убиваешь одну тварь, а на ее место тут же заступают десять других". Вши стали переносчиками заразы. Эпидемии поражали 6-ю армию одна за другой и значительно проредили ее ряды.
И все же главной проблемой было отсутствие пищи. "Наши доблестные воины превращаются в немощных стариков прямо на глазах", — записал один врач в своем дневнике. Далее он описывал ампутацию ноги, которую ему пришлось делать без всякой анестезии при свете карманного фонарика. "Всеми овладела полная апатия, мысли вертятся только вокруг еды". [318]
Советская пропаганда решила употребить любовь немецких солдат к песням себе на пользу. Из громкоговорителей, установленных на автофургонах, неслись старые мелодии, выворачивавшие души германских бойцов наизнанку. "В родной стороне, в родной стороне ожидает нас сердечная встреча". Под непосредственным руководством офицеров НКВД немецкие коммунисты, среди которых были Вальтер Ульбрихт (будущий президент ГДР), поэт Эрих Вейнарт, писатель Вилли Бредель, а также горстка военнопленных, согласившихся сотрудничать с русскими, готовили тексты обращений для так называемых "крикунов". "Крикуны" выползали на нейтральную полосу, поближе к немецким окопам, и обращались к солдатам с заученными лозунгами. Мало кто из них знал немецкий язык. Как правило, "крикуны" и сами не понимали, что говорят.
Основным видом деятельности управления пропаганды и агитации Донского фронта была передача 30-минутных программ, записанных на граммофонные пластинки. Программы состояли из стихов, песен, антинацистских лозунгов и сообщений о прорыве русских на том или ином участке фронта. Передачи транслировались через громкоговорители, установленные на специальных машинах или салазках, которые выдвигались поближе к немецким позициям. Подобные точки почти всегда вызывали на себя огонь германской артиллерии. Офицеры боялись, что солдаты начнут прислушиваться к тому, что вещают с советской стороны. Впрочем, в декабре ответный огонь немецких пушек заметно ослаб из-за нехватки боеприпасов.
Русские заметно поднаторели в использовании всевозможных психологических атак. Одной из самых действенных было монотонное тиканье часов, сопровождавшееся сообщением о том, что каждые семь секунд на фронте погибает один немецкий солдат. Затем звучала мелодия танго, далеко разносившаяся над заснеженной степью.
Благодаря стараниям немецких коммунистов советские листовки совершенствовались день ото дня. Допросы военнопленных показали, что наибольшее воздействие [319] оказывают те, в которых говорится о доме, женах и детях. "Солдаты с охотой читают русские листовки, хотя и не расположены им верить, — признавался один пленный немецкий офицер. — Многие плачут, рассматривая изображение мертвого солдата и склонившегося над ним ребенка. А простые слова на обороте берут за душу даже самых черствых". Стихи, служившие комментарием к рисунку, сочинил Эрих Вейнарт. Солдаты 6-й армии даже не подозревали, что автор стихотворения "Подумай о своем ребенке" находится на службе у чекистов.
Но самым действенным пропагандистским приемом оказалось обещание сохранить жизнь тем немецким солдатам, которые добровольно сдадутся в плен. Главным аргументом немецких офицеров против капитуляции была непоколебимая уверенность в том, что русские расстреливают военнопленных. Но как только появились листовки, обещавшие сохранить пленным жизнь, даже младшие командиры поняли, что чекисты изменили тактику.
Споры вокруг сталинградского "котла" не утихают до сих пор. Многие историки и участники событий не перестают обвинять Паулюса в том, что тот не посмел ослушаться приказа фюрера и решиться на прорыв кольца окружения. Паулюс, безусловно, виноват, но если уж кто и мог дать ему путеводную нить, так это его непосредственный начальник фельдмаршал фон Манштейн. "Разве можно угодить сразу двум господам?" — вопрошал Штрекер, после того как Гитлер не дал своего разрешения на проведение операции "Удар грома". Конечно, невозможно угодить сразу двум господам, но беда в том, что у немцев был один-единственный господин. Начиная с 1933 года всеобщая рабская покорность не только обесчестила армию, но и сделала ее практически бессильной. Поэтому сталинградская катастрофа и обернулась величайшим национальным унижением. Такова была цена, которую генералы заплатили за годы соглашательства с Гитлером и спесивое самодовольство. В рядах вермахта не нашлось ни одного высокопоставленного лица, способного [320] противопоставить себя фюреру и присоединиться к группе Хеннинга фон Трескова.
Дебаты велись и по поводу того, возможен ли был прорыв из окружения в первой половине декабря. Непонятно, о чем тут вообще можно спорить. Ведь даже командиры бронетанковых войск признавали, что "шансы на успешный прорыв уменьшались с каждой неделей". Пехотинцы питали на сей счет еще меньше иллюзий. "Мы едва передвигаем ноги от слабости и постоянного недоедания", -писал домой один унтер-офицер. Доктор Алоис Бек совершенно справедливо выразил крайнее сомнение в том, что прорыв был вообще возможен. "Русские перестреляли бы полузамерзших солдат, как кроликов, — поделился он своими соображениями по этому поводу. — Обессиленные, нагруженные оружием и боеприпасами, люди завязли бы в снегу, не пройдя и километра". Доктору вторил один офицер из штаба 6-й армии: "Каждый шаг давался с огромным трудом. Все это очень напоминало Березину".
Все споры вокруг того, нужно или не нужно было 6-й армии совершать прорыв из окружения, носят чисто академический характер и уводят в сторону от правильного осмысления того, что произошло под Сталинградом на самом деле. Многие историки полагают, что Манштейн прекрасно понимал ситуацию и лишь для очистки совести отправил в "котел" майора Айсманна с миссией подготовки к операции "Удар грома". Манштейн знал, что Гитлер никогда не изменит своего решения и не позволит Паулюсу покинуть волжские степи.
Так или иначе, но Манштейн уже тогда понимал, что попытка прорыва к окруженной армии обречена на провал. Танковые дивизии Гота были остановлены у реки Мышковой и понесли тяжелые потери еще до того, как Малиновский развернул основные силы 2-й гвардейской армии. Манштейн был достаточно хорошо осведомлен о состоянии дел в "котле", о настроениях солдат в окруженных войсках и, несомненно, осознавал, что бойцам Пау-люса ни за что не пройти шестьдесят километров по глубокому снегу. А уж о том, чтобы после такого рейда они смогли еще и сражаться, и речи быть не могло. 6-я армия [321] с ее семьюдесятью танками да к тому же при катастрофической нехватке горючего не имела ни малейшего шанса прорвать оборону русских. После 19 декабря, когда началась операция "Малый Сатурн" и три советские армии зашли в тыл группировке Манштейна, фельдмаршал понял, что возможно еще более неблагоприятное развитие событий.
Манштейн чувствовал, что должен сделать все возможное для спасения 6-й армии. Но что он мог предпринять, если шансы на успех прорыва из окружения улетучились еще месяц назад. Узнав об отказе Гитлера отступать с Кавказа, Манштейн окончательно убедился в том, что 6-я армия была нужна фюреру только для того, чтобы связать семь советских армий, удерживавших ее в кольце.