6. "Сколько земли человеку надо?"

Рано утром 1 июня Гитлер на своем персональном самолете "Кондор" вылетел в Полтаву, где находилась штаб-квартира группы армий "Юг". Там должно было состояться совещание, на котором предстояло обсудить план летнего генерального наступления.

Фюрер находился в приподнятом настроении и весело приветствовал фельдмаршала фон Бока, командующего 1-й танковой армией Клейста, Гота из 4-й танковой и Паулюса. На совещании также присутствовал командующий воздушным флотом генерал-полковник фон Рихтгофен, двоюродный брат небезызвестного "Красного барона". Это был человек с суровым лицом; прекрасно образованный, но чрезвычайно надменный. О его жестокости слагались легенды. Факты военной биографии Рихтгофена говорят сами за себя. Ведь это именно он командовал в Испании печально знаменитым легионом "Кондор", который внедрил практику "коврового бомбометания" и несет прямую ответственность за уничтожение Герники в 1937 году. В апреле 1941 года 8-й авиационный корпус совершил налет на Белград. Во время бомбежки погибли 17 000 мирных жителей. Командиром корпуса был не кто иной, как Рихтгофен. В мае того же года, после вторжения [89] на Крит, авиация "доблестного" командира превратила в руины прекрасные памятники венецианской архитектуры в Гераклионе.

На совещании в Полтаве Гитлер практически не упоминал о Сталинграде. Похоже, и для его генералов это был просто очередной город на карте, не более. В первую очередь Гитлера интересовали нефтяные месторождения Кавказа. "Если мы не захватим Майкоп и Грозный, -заявил он, — мне придется прекратить войну". На этом этапе Сталинград интересовал фюрера лишь постольку, поскольку требовалось разрушить находившиеся там военные заводы и закрепиться на Волге. Гитлер не считал захват города необходимым.

Операция "Блау" должна была начаться со взятия Воронежа. Затем планировалось окружение советских войск западнее Дона, после чего 6-я армия, развивая наступление на Сталинград, обеспечивала безопасность северо-восточного фланга. Предполагалось, что Кавказ оккупируют 1-я танковая армия Клейста и 17-я армия.

Бок закончил изложение плана, и слово взял Гитлер. По его мнению, все обстояло предельно просто. После зимней кампании Красная Армия выдохлась, и победа войск вермахта под Харьковом — лишнее тому подтверждение. Фюрер был настолько уверен в успехе, что после взятия Севастополя (в чем он нисколько не сомневался) собирался не медля отправить 11-ю армию Манштейна на север. В частной беседе Гитлер как-то даже признался Манштейну, что мечтает захватить Ближний Восток и Индию.

Однако, прежде чем приниматься за реализацию плана "Блау", следовало предпринять ряд наступательных операций меньшего масштаба с тем, чтобы выровнять линии фронта, обеспечить тылы и навести переправы через реку Донец.

5 июня многие солдаты и офицеры 6-й армии в последний раз перед началом летней кампании посетили спектакль Харьковского театра оперы и балета. Артисты, которым уже давно ничего не платили, пережили зиму только благодаря пайкам, выдаваемым им по распоряжению [90] командования вермахта. В тот день в театре давали "Лебединое озеро", и зрители, изнемогавшие от жары, все же получили огромное удовольствие от спектакля. История принца Зигфрида, страдающего из-за козней злодея-колдуна Ротбарта, многим показалась весьма символичной. Дело в том, что второе название операции "Блау" было именно "Зигфрид", а "Ротбарт" по-немецки означает "Барбаросса".

После окончания балета солдаты и офицеры поспешили в свои части. Этой безлунной ночью передовые подразделения 6-й армии уже начали выдвигаться в район Волчанска.

10 июня в два часа ночи несколько рот 297-й пехотной дивизии переправились на лодках на правый берег Донца и, захватив плацдарм, сразу же начали наводить понтонный мост длиной 20 метров. К вечеру следующего дня через него переправились первые танки 14-й танковой дивизии. А утром немцам удалось захватить мост выше по течению реки. Советские солдаты, несшие охрану моста, не успели его подорвать. Однако эта переправа была слишком узкой, с обеих сторон дороги шли сплошные минные поля, и сразу же возникли пробки. Пыльные проселки превратились в непролазные трясины. Чтобы хоть как-то выделить безопасный участок, вдоль дороги натянули белые ленты. Но эта мера предосторожности таила в себе новую угрозу — тут же рядом упали два снаряда, взметнув в небо фонтаны грязи и черного дыма. Лошади одного из фургонов шарахнулись в сторону, сметя жалкое ограждение, и подорвались на мине. Животных разорвало на части, а фургон загорелся. Огонь мгновенно перекинулся на среднюю повозку, на которой везли гранаты и ящики с патронами. Боеприпасы взорвались, и переправа надолго застопорилась.

Весь следующий день немцы тщетно пытались переправиться на другой берег. Продвижение осложнялось боями местного значения и рядом досадных промахов. Казалось, сама природа восстала против войск вермахта.

Майор из штаба Швабской дивизии со своим подчиненным выехали на рекогносцировку в одну из передовых [91] частей. Едва они появились на наблюдательном пункте, оборудованном на железнодорожной насыпи, как скрывавшийся в зарослях советский снайпер первым же выстрелом убил штабного офицера, а вторым ранил в плечо шофера. Майор приказал пехотинцам открыть ответный огонь, погрузил убитого и раненого в машину и спешно покинул роковое место. Вечером в штабной палатке офицеры за ужином обсуждали случившееся. Большинство высказалось за то, что внезапная смерть для солдата предпочтительнее. Кое-кто даже говорил, что желал бы умереть так же. Другие были подавлены, считая, что подобная гибель лишь доказывает несовершенство мира, ибо жизнь зависит от игры случая. Сам же майор на протяжении всего ужина хранил мрачное молчание. Он был явно угнетен тем, что его подчиненный погиб от пули, предназначенной ему самому.

Тем временем произошло еще одно важное событие, поставившее под вопрос успех всей операции "Блау", начало которой было назначено на 28 июня. 19 июня майор Рейхель, офицер оперативного отдела 23-й танковой дивизии, на легком штабном самолете вылетел в части, расположенные на линии фронта. В нарушение всех правил о соблюдении военной тайны он захватил с собой детальные планы предстоящего наступления. Самолет был сбит неподалеку от передовой. Патруль, направленный к месту катастрофы, чтобы забрать тела и документы, обнаружил, что русские добрались до самолета первыми.

Гитлер, узнав о том, что произошло, пришел в бешенство. Он потребовал, чтобы командира дивизии и командира корпуса судил военный трибунал, и настаивал на расстреле. По иронии судьбы Сталин, когда ему доложили о захваченных бумагах, посчитал их очередной дезинформацией. Вновь, как и в прошлом году, он проявил просто маниакальное упрямство, отказываясь верить всему, что противоречит его убеждениям. В данный момент Сталин был уверен, что главный удар Гитлер нанесет по Москве. Узнав, что командующий Брянским фронтом генерал Голиков, на чьем участке и должны были развернуться основные боевые действия, считает документы подлинными, [92] Сталин сердито сбросил бумаги со стола. Голикову же было приказано немедленно возвращаться в свой штаб и в кратчайшие сроки подготовить план превентивного наступления с целью освобождения Орла. Командующий Брянским фронтом и его штабисты весь следующий день и всю ночь работали над составлением этого плана, но, к сожалению, их работа пропала даром: через несколько часов началось наступление немецкой армии.

28 июня 1942 года 2-я армия и 4-я танковая армия вермахта начали наступление на Воронежском направлении, а вовсе не на Орловско-Московском, как предполагал Сталин. В воздухе постоянно находились самолеты-разведчики Люфтваффе, оснащенные рациями последней модели и готовые в случае необходимости мгновенно связаться со штаб-квартирой. Танковые дивизии Гота вышли на оперативный простор и стремительно ринулись вперед.

"Юнкерсы" Рихтгофена обеспечивали им продвижение, подвергая массированным ударам все сколько-нибудь значительные скопления вражеской техники.

Прорыв 4-й танковой армии Гота вызвал серьезную тревогу в Москве. Теперь Сталин согласился удовлетворить просьбу Голикова о подкреплении и направил на Брянский фронт несколько танковых бригад из резерва Ставки и с Юго-Западного фронта Тимошенко. К несчастью, сосредоточение техники для нанесения контрудара потребовало слишком много времени. "Фокке-Вульф-189" из эскадрильи ближней разведки обнаружил район дислокации русских танков, и 4 июля 8-й воздушный корпус Рихтгофена нанес по ним мощный удар.

30 июня 6-я армия Паулюса также перешла в наступление. На левом фланге немецких войск двигалась 2-я Венгерская армия, а правый фланг армии Паулюса прикрывала 1-я танковая армия. Солдатам Паулюса пришлось преодолевать неожиданно упорное сопротивление русских. Здесь же они столкнулись с очередным сюрпризом: советские "тридцатьчетверки" и противотанковые орудия были закопаны в землю и тщательно замаскированы во избежание бомбежек с воздуха. Эта довольно действенная мера, однако, ставила русских танкистов в невыгодное [93] положение, так как более опытные германские танкисты с легкостью обходили подобные узлы обороны. А вот советские танковые экипажи, лишенные маневренности, вынуждены были либо сражаться в окружения, либо в последний момент оставлять позиции. "Русские танки, словно гигантские черепахи, начали выползать из своих укрытий, — вспоминал очевидец. — Они пытались, меняя курс, выйти из-под огня. На некоторых из них все еще развевались маскировочные сети, похожие на зеленые крылья".

Наступающие дивизии вермахта двигались через огромные поля подсолнечника и вызревающей пшеницы. Немецкие солдаты особенно опасались красноармейцев, которые, оказавшись в окружении, с отчаянием обреченных продолжали нападать на них с флангов и с тыла. Как правило, немцы открывали ответный огонь, и чаще всего им удавалось подавить очаги сопротивления. Но стоило солдатам вермахта подойти ближе, чтобы убедиться, все ли враги уничтожены, "мертвые" русские солдаты в последний момент начинали стрелять на поражение с близкой дистанции.

* * *

Несмотря на успешно развивавшееся наступление, немецкие штабисты по-прежнему чувствовали себя не очень уверенно. Не способствовали поднятию боевого духа и мысли о том, что их оперативные планы находятся в руках русских. Не один офицер в то время проклинал легкомысленного майора Рейхеля. Между собой немцы даже выражали определенные опасения, уж не уловка ли русских сдача Харькова? Первоначально в германских штабах предполагали, что русские готовят где-то резервы для последующего контрнаступления. Затем появились опасения, что противник намеренно отступает в глубь страны с целью растянуть и без того огромные линии коммуникаций войск вермахта с тем, чтобы еще больше затруднить их снабжение. Однако после прорыва 4-й танковой армии, а точнее — к середине июля, все эти страхи рассеялись. В рядах советских войск царил полный хаос, усиливаемый полным нарушением связи с войсками. Управление оказалось [94] потерянным, и русские командиры летали на "кукурузниках", уворачиваясь от "мессершмиттов", отчаянно пытаясь определить хотя бы местоположение своих частей.

История майора Рейхеля имела длинное продолжение. Мысль о том, что русские намеренно заманили немцев в ловушку, усиленно насаждалась и лелеялась, особенно после Сталинградской битвы. Немало преуспели в этом те, кому удалось выжить, а также германские историки времен "холодной войны". Удивительно, что эти люди проигнорировали такой совершенно очевидный факт, как запрет Сталина отступать. Ведь начавшееся в июле 1942 года отступление Красной Армии вовсе не являлось частью заранее продуманного плана. Просто Сталин наконец понял, что будет значительно разумнее позволить командирам сдать позиции и избежать окружения. В результате охват, который в немцы пытались совершить к западу от Дона, закончился практически ничем. В Ставке Верховного Главнокомандующего пришли к единодушному мнению, что Воронеж, этот крупный транспортный узел, следует защищать до конца. Советское командование понимало, что в противном случае наступающие войска вермахта, переправившись через Дон в его верховьях, смогут обойти с фланга весь Юго-Западный фронт.

Сражение за Воронеж стало боевым крещением для 24-й танковой дивизии вермахта, которая еще год назад была единственной кавалерийской дивизией в германской армии. Имея на флангах дивизию СС "Великая Германия" и 16-ю моторизованную, 24-я дивизия наступала прямо на Воронеж. Ее "панцергренадеры" 3 июля вышли к Дону и захватили плацдарм на противоположном берегу. А следующим вечером танкисты дивизии СС "Великая Германия" захватили переправы через Дон так стремительно, что русские, похоже, не сразу поняли, что произошло.

3 июля Гитлер со своей свитой вновь прибыл в Полтаву для консультации с фельдмаршалом фон Боком. После захвата Севастополя фюрер находился в приподнятом настроении. Недавно он присвоил звание фельдмаршала Манштейну, который сыграл важнейшую роль в битве за Крым. "Во время беседы, — записал фон Бок в своем [95] дневнике, — фюрер с большим удовлетворением говорил о том, что англичане, когда у них плохо идут дела, мгновенно избавляются от провинившихся генералов. А это, в свою очередь, полностью лишает их армию всякой инициативы". При этих словах Гитлера присутствовавшие генералы разразились угодливым смехом. Но, несмотря на благодушное настроение, фюрер выразил беспокойство по поводу того, что русские армии, находящиеся в Донской излучине к юго-востоку от Воронежа, могут ускользнуть из ловушки. По-видимому, он считал, что с Воронежем уже покончено.

К концу совещания Гитлер принял компромиссное, но роковое по сути решение. Он отдал приказ Боку продолжать бои за Воронеж и оставил для этого один танковый корпус, а все остальные танковые соединения направил на юг в армию Гота. В результате оставшиеся у Воронежа немецкие войска потеряли главную ударную силу, которая могла бы позволить добиться быстрой победы. Защитники города навязали немцам ожесточенные уличные бои, в которых вермахт потерял все свои преимущества.

Скорее по случайности, нежели руководствуясь стратегическими мотивами, но именно с Воронежа Красная Армия начала уделять особое внимание обороне городов, а не удержанию произвольных линий обороны на карте. Новая гибкая тактика позволила армиям Тимошенко отступать, избегая окружения, но они уже были настолько измотаны и обескровлены, что 12 июля 1942 года специальной директивой Ставки был организован новый. Сталинградский фронт. И хотя никто из советских военачальников пока не осмеливался выступать с "пораженческими" предположениями о том, что войска Красной Армии могут быть отброшены до самой Волги, многие были уверены, что основные сражения развернутся именно там. С этой точки зрения, наиболее показательной была стремительная передислокация 10-й стрелковой дивизии НКВД, пять полков которой прибыли в район Саратова с Урала и из Сибири. В подчинение ее штаба немедленно перешли все летные подразделения НКВД, милицейские батальоны, два [96] учебных танковых батальона и железнодорожные войска, которые и взяли под охрану движение через Волгу.

* * *

Казалось, для передовых немецких частей наступили славные дни. "Насколько видит глаз, — писал очевидец, — бронированные машины и грузовики стремительно катили по степи вперед. Командиры, ничего не опасаясь, высовывались из люков и весело приветствовали свои подразделения. Гусеницы и колеса поднимали столбы пыли, которые подобно клубам дыма окутывали дороги на многие километры".

Особенно успех пьянил молодых офицеров вермахта, порывавшихся как можно скорее вновь отбить у русских Ростов-на-Дону. Их моральный дух был необычайно высок, чему, несомненно, способствовали успех германских войск под Харьковом, прекрасная погода и новые виды вооружений, заставившие забыть об ужасах прошедшей зимы. "Мы все словно страдали раздвоением личности, — вспоминал граф Клеменс фон Кагенек, лейтенант из 3-й танковой дивизии, вскоре получивший Рыцарский крест с дубовыми листьями. — Мы стремительно и даже радостно двигались вперед, но в то же время знали, что с наступлением зимы враг вновь перейдет в контрнаступление". Они почти забыли, что Россия, с ее необъятными просторами, суровым климатом и плохими дорогами, способна перемолоть всю их современнейшую технику и заставить самую маневренную армию вернуться к тактике времен Первой мировой войны.

В первые месяцы летней кампании 1942 года многие пехотинцы еще подсчитывали расстояние, пройденное ими с того памятного утра 22 июня, когда началась операция "Барбаросса". Сейчас они уже не утруждали себя этим. Мокрые от пота, запыленные солдаты двигались вперед с потрясающей для пехоты скоростью 8—10 километров в час, стараясь поспеть за своими моторизованными подразделениями. Казалось, и командиры танковых соединений совсем забыли, что артиллерия в большинстве немецких дивизий не механизирована, изможденные лошади задыхаются [97] в пыли, а расчеты шатаются от усталости. Правда, современная техника и бескрайние степи давали одно очень важное преимущество. После боя раненых тут же эвакуировали в тыл на санитарных "юнкерсах".

Немцы со свойственной им сентиментальностью уделяли большое внимание окружающей их природе. Глядя, как переваливаются через рытвины и канавы автомобили и боевая техника, многие, особенно впечатлительные, представляли степь в виде моря, не нанесенного ни на одну карту. В письме домой генерал Штрекер описывал русские просторы как "океан, способный поглотить любого, кто осмелится войти в него". Деревни он уподоблял островам. В выжженной солнцем степи только там можно было найти воду. Однако, если вдали танкисты замечали маковки церквей, это вовсе не означало, что там они найдут желанный отдых. Зачастую на месте деревни оказывалась лишь груда еще дымившихся развалин. В небо торчали лишь кирпичные остовы печей, да среди обугленных бревен бродили одичавшие кошки.

В уцелевших деревнях крестьяне встречали немцев робко и подобострастно. Завидев германского офицера, тут же сдергивали шапки, как до революции перед барином, выносили воду и нехитрое угощение. Деревенские женщины пытались прятать скот и птицу в ближайших оврагах, но очень скоро им пришлось убедиться, что нюх у немецких солдат ничуть не хуже, чем у ответственных советских работников, проводивших реквизиции.

Солдаты вермахта беззастенчиво разоряли поля и огороды, мимо которых проходили. Самым предпочтительным военным трофеем считалась домашняя птица, поскольку ее было очень удобно набирать впрок и можно было быстро приготовить в полевых условиях.

Клеменс Подевильз, военный корреспондент, прикрепленный к 6-й армии, так описывал появление одного немецкого подразделения в русской деревне. Это произошло 30 июня после короткого столкновения немцев с отступающей красноармейской частью. Черные фигуры спрыгнули с танков, и тут же началась массовая "казнь". В мгновение ока вся деревня наполнилась гоготом, кряканьем, [98] квохтаньем домашней птицы. Спустя несколько минут окровавленные тушки побросали в машины, фигуры забрались туда же, гусеницы взбили придорожную пыль, и вся колонна устремилась дальше на восток.

Союзники Германии мародерствовали не меньше, оправдывая свои действия тем, что нет ничего предосудительного в том, чтобы отобрать у коммунистов все, им принадлежащее. "Сегодня наши парни стащили три кувшина молока, — писал в дневнике капрал венгерской армии. — Женщины только-только собрались отнести молоко в погреб, как налетели мои ребята с гранатами и сделали вид, что собираются их бросить. Женщины испугались и убежали, а парни взяли молоко. Остается лишь молиться, чтобы Господь и дальше помогал нам так же, как до сих пор".

* * *

В июле Гитлер стал проявлять нетерпение из-за задержек, которые в большинстве случаев происходили по его же вине. Танковые дивизии, осуществившие прорыв и вышедшие на оперативный простор, вынуждены были остановиться — не хватало горючего. После этого фюрер, с самого начала нацелившийся на нефтяные месторождения Кавказа, окончательно убедился в своей правоте.

Желание как можно скорее добраться до вожделенной нефти толкнуло Гитлера на роковой шаг. Он принял решение изменить план всей кампании, что в конечном итоге потребовало еще больших расходов драгоценного горючего и привело к потере не менее драгоценного времени. Основополагающим пунктом операции "Блау" было стремительное наступление 6-й и 4-й танковой армий на Сталинград и окружение отступающих войск Тимошенко. Вслед за этим должно было начаться наступление на Ростов с общим направлением на Кавказ. Однако Гитлер так торопился захватить грозненскую нефть, что решил провести обе операции одновременно. Естественно, это не позволило обеспечить достаточную концентрацию войск. Вопреки советам Гальдера Гитлер псренацелил 4-ю танковую армию на южное направление и забрал из 6-й армии 40-й [99] танковый корпус, что, конечно, не могло не сказаться на темпах продвижения к Сталинграду.

Фельдмаршал фон Бок был сильно раздосадован решением Гитлера превратить двухступенчатую операцию "Блау" в две одновременные операции. Больше того, Гитлер решил разделить и группу армий "Юг". Фельдмаршалу Листу предлагалось возглавить армейскую группировку "А", которая наступала на Кавказ, а фельдмаршалу барону фон Вейхсу досталась группа армий "Б" с 6-й армией. Прекрасно понимая, что должен испытывать фон Бок, фюрер преспокойно отправил его в отставку, обвинив в неудаче под Воронежем. В довершение всего Гитлер практически полностью изменил ход операции "Блау", поставив перед войсками совершенно новые сроки, но так и не дав подкреплений.

Внимание фюрера целиком сосредоточилось на продвижении к Кавказу. Гораздо меньше его интересовали известия о новых "котлах", организованных войсками вермахта для армий Тимошенко.

На сей раз немцам удалось добиться немногого. Дело кончилось окружением небольшой части советских войск в степях близ деревни Миллерово. Куда больший успех выпал на долю 40-го танкового корпуса, дивизии которого не теряя времени двинулись дальше на восток и уже 18 июля достигли низовий Дона, захватив город Морозовск, важный железнодорожный узел. За три дня наступающие войска вермахта прошли не менее двухсот километров.

Русских солдат, оказавшихся в плену, ожидала тяжелая судьба. Степан Игнатьевич Одиникцев, писарь из штаба 50-й кавалерийской дивизии, был одним из тех, кто попал в плен 17 июля под Миллерово. Сначала всех пленных пригнали на станцию Морозовск, затем часть красноармейцев, и среди них Степана Игнатьевича, отправили во временный лагерь. Лагерь располагался у деревни Голубая и представлял собой огороженный колючей проволокой клочок земли. "Много наших умерло тогда от голода, — вспоминал Одиникцев четыре месяца спустя, когда лагерь освободили наступавшие войска Красной Армии. — В [100] лучшие дни нам выдавали баланду, в которой плавало разваренное зерно. Тухлая конина считалась деликатесом. Немцы безжалостно избивали пленных прикладами ни за что. Люди гибли сотнями..."

В НКВД к любому человеку, побывавшему в немецком плену, относились с большим подозрением. Степану Игнатьевичу повезло, следователь поверил ему и в конце текста допроса сделал приписку карандашом: "Этот человек похож на обтянутый кожей скелет".

Немецкое наступление развивалось столь стремительно, что уже 19 июля Сталин лично приказал Сталинградскому комитету обороны немедленно подготовить город к боям. В Ставке опасались, что Ростов-на-Дону долго не продержится. Обстановка там действительно сложилась чрезвычайно тяжелая. С юга на город нацелились войска 17-й немецкой армии, с севера наступала 1-я танковая, а части 4-й танковой армии готовились форсировать Дон с тем, чтобы обойти город с востока. 23 июля, когда 13-я и 22-я танковые дивизии немцев при поддержке гренадеров дивизии СС "Викинг" вышли к мостам через Дон, начались жесточайшие бои за Ростов-на-Дону. Советские войска сражались с отчаянием обреченных. Особенно упорно сопротивлялись части НКВД, но силы были слишком неравны. Уже к исходу следующего дня немцы практически захватили город и начали операцию "по зачистке", методично, дом за домом занимая улицы и уничтожая последних защитников. Фюрер был доволен. Повторное взятие Ростова притупило болезненные воспоминания о событиях предыдущей зимы.

* * *

16 июля Гитлер прибыл в свою новую ставку, расположенную в Виннице, небольшом украинском городке. Ставка получила название "Вервольф" (следует заметить, что немецкое слово "вольф" как составная часть имени фюрера приводила его в какой-то священный экстаз). Гитлер был уверен, что уж здесь-то ему не придется дышать одним воздухом с евреями, поскольку еще прошлой осенью полицейский батальон провел в Виннице массовые [101] казни, стремясь очистить город от "неполноценных рас" Винница уже не первый раз становилась ареной массовых казней. В 1938 году по приказу Сталина войска НКВД уничтожили здесь более 10 000 украинцев. По злой иронии судьбы братские могилы расстрелянных граждан обнаружили именно немцы в 1943 году.

Ставка "Вервольф" представляла собой несколько больших и очень удобных бревенчатых зданий, возведенных к северу от города. Дом Гитлера, срубленный из сосновых бревен, находился в самом центре. Фюрер, чрезвычайно опасавшийся за свою жизнь, особенно когда находился на вражеской территории, имел в своем распоряжении еще и бетонный бункер. Вскоре после окончания войны офицеры СМЕРШа допросили личного телохранителя Гитлера Раттенхубсра. Текст подробнейшего допроса вскоре лег на стол Сталина, который, как известно, очень интересовался мерами безопасности, предпринимаемыми немецким диктатором.

Огромные средства затрачивались на то, чтобы обеспечить Гитлеру максимальный комфорт и безопасность. Перед его прибытием гестаповцы самым тщательным образом обследовали стены домов на предмет обнаружения спрятанной там взрывчатки или микрофонов. Для обеспечения ставки продовольствием немецкая фирма "Цейденшпинер" разбила неподалеку от городка огромный огород. Персональный шеф-повар Гитлера гауптштурмфюрер Фатер лично отбирал овощи для его стола. На общую кухню овощи выкапывались под присмотром специального курьера. Перед приготовлением продуктов обязательно проводился их химический анализ, потом блюдо пробовал дегустатор, и только после этого тарелки можно было подавать на стол. Воду тоже проверяли по нескольку раз в день. Минеральную воду разливали по бутылкам также в присутствии курьера. Даже грязное белье, предназначенное для стирки, просвечивалось рентгеновскими лучами, чтобы не допустить проноса взрывчатки. В бункере всегда находились кислородные баллоны, для аварийной очистки воздуха, поскольку Гитлер очень боялся, что ядовитые испарения железобетона нанесут вред его здоровью. [102] Гестаповцы тщательно следили за тем, чтобы баллоны были полными.

Пребывание фюрера в ставке под Винницей во второй половине июля совпало с периодом чрезвычайной жары. Температура доходила до плюс 40 градусов. Гитлер плохо переносил жару, а нетерпение, с каким он ждал взятия Ростова, отнюдь не улучшало его настроения. Фюрер постоянно подгонял Гальдера, приказывая ускорить ход операции. В конце концов он настолько убедил себя, что Красная Армия находится на пороге окончательного разгрома, что 23 июля издал Директиву № 45, фактически перечеркивающую всю операцию "Блау". В ней, в частности, говорилось: "Во время кампании, продолжавшейся менее трех недель, большие задачи, поставленные мной перед южным крылом Восточного фронта, в основном выполнены. Только небольшим силам армий Тимошенко удалось уйти от окружения и достичь южного берега реки Дон. Следует считаться с тем, что они будут усилены за счет войск, находящихся на Кавказе". Гитлер проигнорировал стратегический рационализм, на котором строился план операции, и теперь ставил перед своими офицерами новые, более грандиозные задачи. Так, 5-я армия должна была захватить Сталинград, но теперь фюрер не собирался довольствоваться только выходом к Волге и разрушением военных заводов. Паулюсу было приказано после взятия Сталинграда повернуть моторизованные части на юг и развивать наступление вдоль Волги к Астрахани и дальше, вплоть до Каспийского моря. Группа армий "А" под командованием фельдмаршала Листа, в свою очередь, должна была оккупировать восточное побережье Черного моря и захватить Кавказ.

Получив этот приказ, Лист, говорят, некоторое время просто смотрел на него, не веря собственным глазам. В конце концов он предположил, что Гитлер располагает какими-то сверхсекретными разведданными, которые по досадному недоразумению не были переданы командующим армейскими группировками вермахта.

В то же время германские штабы получили известие, что 11-я армия Манштейна, завершив захват Крыма, [103] перебрасывается в район Ленинграда, а танковые дивизии "Великая Германия" и "Лейбштандарт" отправлены во Францию. "Постоянная недооценка противника, — записал в своем дневнике Гальдер, — принимает все более гротескные формы и становится просто опасной".

Понимая, как велик риск, Гитлер все-таки попытался подстраховаться и на место отведенных армий вермахта поставил армии союзников Германии. Можно было сколь угодно долго петь дифирамбы и превозносить боевые качества румынских и венгерских солдат, но ни один немецкий генерал никогда не верил в преданность союзных армий. Офицеры вермахта с презрением относились к союзникам и понимали, что вряд ли могут рассчитывать на серьезную помощь с их стороны. Германский генералитет полностью разделял мнение фельдмаршала фон Рундштедта, который так сказал об этой "армии Лиги наций": "Румынские офицеры и нижние чины не выдерживают никакой критики; итальянцы просто ужасны, а венгры только и мечтают, как бы поскорее убраться домой". Мало-мальски пригодными для боевых действий Рундштедт считал словацкие и румынские горные части. Все остальные союзники Германии были столь плохо обучены и вооружены, что казались совершенно непригодными для использования на Восточном фронте.

Несколько драматическую оценку, которую дал союзным армиям Рундштедт, подтверждают, как ни странно, следственные материалы НКВД. Так, например, очень показательна записка, найденная на теле погибшего венгра: "Мы покидали Будапешт под печальные звуки горна, провожаемые всеобщим молчанием. Матерь Божья! Ты хранишь Венгрию, так помолись же за нас и охрани нас от всех грехов и бед! Аминь". Записка датирована 18 июня 1942 года.

Настроение венгерских солдат, уезжавших в далекую, залитую кровью Россию, конечно, не могло быть безоблачным. Тут и горечь расставания с родиной, и давний страх европейцев перед дикими бескрайними просторами русских степей, а зачастую и искусственно созданный оптимизм. Один венгерский солдат вспоминал потом в [104] плену, что при отправке из эшелонов часто неслись песни. "Солдаты и офицеры пили вино и веселились, но никто не знал, что такое война". Очень скоро венгры смогли увидеть "войну" собственными глазами. Поезда шли по тем местам, где совсем недавно велись ожесточенные бои. Вот что написал домой капрал Иштван Балош: "Повсюду можно видеть разбитые русские танки. Мы смотрим на них и боимся даже подумать, что "красный ад" мог двинуться на Венгрию. Хвала Господу, что русских удалось остановить. Теперь я абсолютно уверен, что Европу необходимо освободить от "красной угрозы",

1 июля в районе села Ивановка венгры впервые услышали артиллерийские залпы. "Кругом остовы сгоревших германских машин. Неужели немцы начинают терять свое воинское счастье? Остается надеяться на Господа и верить, что удача по-прежнему на нашей стороне", — писал Балош неделей позже.

Большая часть солдат, воевавших в союзных Германии армиях, была призвана на службу уже в годы войны. Более половины призывников были неграмотны, совершенно не знали современной техники. Все это приводило к тому, что солдаты в панике бросались кто куда, лишь заслышав гул советских самолетов. Крайне маленькое денежное пособие также не способствовало поднятию боевого духа.. По признанию одного румынского кавалериста, денег солдатам хватало только на то, чтобы купить в день литр молока. Медицинская служба тоже была не на высоте и, похоже, не претерпела никаких изменений с прошлого столетия.

Отдельно следует сказать о том, как офицеры венгерских войск обращались со своими солдатами. Обоснованность наказаний в армейских подразделениях была, мягко говоря, спорной, а зачастую ничем не отличалась от форменного произвола. "Солдат нашей части, — пишет в своем дневнике Иштван Балош, — пошел навестить друга, не поставив командира в известность. Сначала его хотели повесить, но затем заменили казнь на восемь часов ночного дежурства, впрочем, потом, кажется, и это отменили. А вот трех других солдат, не знаю уж за какую [105] провинность, все-таки повесили. Боже, в каком веке мы живем?"

Что касается румынских солдат, то офицеры имели полное право подвергнуть их телесным наказаниям. Правда, после осады Одессы жесткие дисциплинарные меры стали просто необходимы. Дело в том, что многие солдаты румынской армии просто не понимали, зачем нужно двигаться дальше за Днестр, если Бессарабия от большевиков уже освобождена? Подлинная слабость союзников Германия стала очевидна для немцев только осенью 1942 года. Но к тому времени, когда Гитлер понял свой ошибку, было уже слишком поздно и избежать катастрофы не удалось. Фюрер явно никогда не читал сказку Льва Толстого "Много ли человеку земли нужно?", написанную еще в 1885 году. Суть се заключается в следующем. Богатому крестьянину Пахому стало известно, что за Волгой есть много плодородной земли, а живут там одни башкиры. Башкиры народ простодушный, а значит, не составит труда отнять у них землю. Приехал Пахом к башкирам и давай торговаться. Сошлись на том, что Пахом за тысячу рублей может взять себе столько земли, сколько сможет обежать за целый день. Обрадовался Пахом, за целый день ого-го сколько можно земли обежать, да одного не учел богатый крестьянин: края за Волгой красивые, участки один другого лучше. Там рыбный пруд, там луг с самой сочной травой на свете, ну как не включить их в свой надел? Лишь когда увидел Пахом заходящее солнце, понял он, что может все потерять. Пахом бежал все быстрее и быстрее, но вскоре силы оставили его. "Я слишком многого пожелал и потому потерял все", — подумал он, упал на землю и умер. "Шесть футов земли от головы до пят — вот и все, что ему понадобилось", — сделал вывод Толстой.

Похожая история, да только в 1942 году в заволжских степях похоронили не одного, а сотни тысяч ни в чем не повинных людей. [106]