Часть вторая.
Новый вариант "Барбароссы"
5. Первое сражение генерала Паулюса
Любопытная цепь событий, которая привела генерала Фридриха Паулюса на пост командующего 6-й армией, началась с того, что Адольф Гитлер гневно выразил свое недовольство итогами 1941 года. Спустя год аналогичная реакция фюрера закончилась катастрофой для самого Паулюса и его дивизий.
В ноябре 1941 года, в то время, когда весь мир, затаив дыхание, следил за тем, что происходит на подступах к Москве, на востоке Украины ситуация тоже была крайне неопределенной. Группа армий "Юг" достигла своего наивысшего успеха в этом году, когда передовые дивизии 1-й танковой группы Клейста 19 ноября во время снегопада взяли Ростов-на-Дону. На следующий день они захватили мост через реку Дон — последнюю крупную водную преграду на пути к горам Кавказа. Ответная реакция советского командующего Тимошенко была быстрой и решительной. Левый фланг наступающих немецких войск прикрывали слабые венгерские войска, поэтому контрудар по венграм в сочетании с атаками через замерзший Дон в основание германского клина вскоре вынудил Клейста отойти назад.
Гитлер пришел в бешенство, когда развеялись его иллюзии и выяснилось, что Москва и нефтяные месторождения Кавказа по-прежнему находятся вне пределов [67] досягаемости. Самое плохое было то, что это оказалось первое отступление германской армии в ходе Второй мировой войны. Гитлер отказывался поверить, что фельдмаршал фон Рундштедт не имеет больше ни сил, ни средств для продолжения наступления, и не давал своего согласия на то, чтобы Клейст отвел свои измотанные, полуобмороженные войска на рубеж реки Миус.
30 ноября Рундштедт заявил, что, если ему больше не доверяют как командующему, он готов освободить этот пост. На следующий день рано утром Гитлер его отставку принял и приказал командующему 6-й армией Рейхенау немедленно прекратить отход. И Рейхенау сделал это, вернее, — попытался. Через бессовестно короткий промежуток времени, спустя всего несколько часов, он направил послание в штаб-квартиру фюрера, в котором утверждал, что отступление за Миус жизненно необходимо. Сам Рейхенау являл собой оригинальный тип сверхэнергичного человека с железной хваткой бульдога и довольно странно смотревшимся на его глазу моноклем. Он не очень любил Рундштедта, и тот, отвечая ему взаимностью, однажды неприязненно отозвался о новом командующем 6-й армией как о "грубияне, имеющем привычку во время утренней зарядки бегать полуголым". Но, как мы видим, в своих оценках сложившейся ситуации оба военачальника сошлись.
3 декабря фюрер вылетел на Украину на своем самолете "Кондор", чтобы на месте разобраться в происходящем. Первым человеком, с кем Гитлер поговорил, оказался Зепп Дитрих, командующий дивизией СС "Лейбштандарт". К удивлению фюрера, Дитрих поддержал Рундштедта.
Штабы и Рундштедта, и Рейхенау находились в Полтаве, маленьком городке, возле которого в 1709 году царь Петр I разгромил шведские войска Карла XII. Гитлер помирился с Рундштедтом, который на тот момент еще не уехал. Но было решено, что престарелый фельдмаршал все-таки отправится домой, как было сказано, "для поправки здоровья". А еще через девять дней он получил от фюрера чек на 250 000 рейхсмарок в качестве подарка ко дню рождения. [68]
Гитлер, все еще немного не доверявший Рейхенау, вначале настаивал, чтобы тот оставался командующим 6-й армией и одновременно возглавил группу армий "Юг". Однако за обедом, пока фюрер тщательно пережевывал свое овощное рагу, Рейхенау довольно убедительно начал доказывать, что не сможет одновременно руководить сразу двумя штабами. На пост командующего 6-й армией он рекомендовал назначить своего бывшего начальника штаба, генерала Паулюса. Гитлер возражал, но без особого энтузиазма. Так, в первый день Нового, 1942, года Паулюс, который никогда до этого не командовал хотя бы дивизией или корпусом, моментально взмыл на самый верх армейской табели о рангах, получив чин генерала танковых войск. А еще через пять дней он стал командующим 6-й армией, как раз после того, как Тимошенко начал большое, но плохо подготовленное наступление на Курском направлении.
Фридрих Вильгельм Эрнст Паулюс родился в гессенском поместье своих родителей. Его отец сделал карьеру, поднявшись с должности бухгалтера в исправительном учреждении для малолетних до поста министра финансов в правительстве земли Гессен-Нассау. В 1909 году молодой Паулюс подал прошение о зачислении его курсантом во флот, но получил отказ по причине недостатка аристократических кровей. Через год он вступил в кайзеровскую армию в 3-й Баденский полк, а уже 18 октября 1911 года получил звание младшего лейтенанта. Наверняка в армии он ощущал свою некоторую "социальную" ущербность, поскольку его отец был выходцем из простого народа, и тщательно маскировал это чувство исполнительностью и особой манерой поведения, за которую даже получил от сослуживцев прозвище "Лорд". В 1912 году лейтенант Паулюс женился на Елене Росетти-Солеску, девушке из румынской аристократической семьи. Елена не любила нацистов, но Паулюс, который после Первой мировой войны вступил во "фрайкорп", чтобы бороться с большевиками, скорее всего подобно Рейхенау восхищался Гитлером.
В качестве командира 13-го пехотного полка высокий и утонченный Паулюс проявил себя компетентным [69] офицером, но он не смог бы воодушевить своих подчиненных, как, скажем, Эрвин Роммель. В отличие от Роммеля, достаточно своенравного командира, в любой момент готового ослушаться вышестоящих начальников, Паулюс всегда проявлял огромное уважение к субординации. Во время работы в штабе его отличали дотошность, скрупулезность, добросовестность и честность. Он очень любил работать по ночам и подолгу корпел над картами с чашкой кофе и сигаретой в руке. Кроме того, у Паулюса имелось и очень любопытное хобби: он рисовал подробнейшие масштабные карты нашествия Наполеона на Россию в 1812 году. Как позже говорил его племянник, служивший в 3-й танковой дивизии, "в сравнении с Роммелем или Моделем он был больше похож на ученого, чем на генерала".
Прекрасные манеры Паулюса завоевали ему популярность среди старших офицеров. Он даже сумел поладить с буйным громилой Рейхенау, когда в августе 1939 года стал у него начальником штаба. Их тандем впечатлял всех представителей германской военной элиты, а вершины успеха они добились в первый год войны, приняв капитуляцию у короля Бельгии — Леопольда. Вскоре после завершения кампании во Франции Гальдер вызвал Паулюса в Берлин, где он возглавил отдел планирования Генерального штаба. Там его главной задачей стала детальная разработка вариантов плана "Барбаросса". После того как выяснилось, что этот план успешно реализуется, Рейхенау попросил Гальдера отпустить Паулюса снова в армию.
"Фантастический прыжок" Паулюса к вершинам военной карьеры, как называли его назначение друзья в своих поздравлениях, имел неожиданное продолжение ровно через неделю. 12 января 1942 года его патрон, фельдмаршал Рейхенау, отправился на свою обычную утреннюю пробежку. Температура в тот день упала до 20 градусов мороза. В полдень за завтраком Рейхенау почувствовал себя плохо, у него внезапно случился сердечный приступ. Гитлер, едва ему стало об этом известно, приказал главному военному хирургу 6-й армии доктору Фладе немедленно доставить фельдмаршала в Берлин. Так и не пришедшего в сознание Рейхенау пристегнули ремнями к креслу в [70] самолете "Дорнье" и отправили в полет. По пути потребовалась дозаправка, но посадка на промежуточном аэродроме оказалась неудачной и закончилась аварией. Самолет рухнул, не долетев до посадочной полосы. Доктор Фладе, несмотря на сломанную ногу, зажег сигнальные огни, чтобы привлечь внимание спасателей, однако, когда им все-таки удалось добраться до Германии и Рейхенау был доставлен в госпиталь в Лейпциге, выяснилось, что он уже мертв. Позже Фладе докладывал Паулюсу, что удар о землю был настолько силен, что у фельдмаршала даже сломался его маршальский жезл. Гитлер приказал организовать государственные похороны, но сам на них не явился и позволил представлять себя Рундштедту.
Своими надменными манерами Паулюс производил впечатление чопорного человека, но на самом деле он заботился о своих солдатах больше, чем многие другие генералы. Говорят также, что он приостановил действие приказа Рейхенау от 10 октября 1941 года, который поощрял жестокие меры против евреев и партизан. Однако известно, что, когда 6-я армия вошла в Сталинград, ее фельджандармерия получила приказ арестовывать коммунистических активистов и евреев и передавать их зондеркомандам для принятия "мер устрашения", а попросту — для их ликвидации.
Паулюсу досталось тяжелое наследство. С самого начала реализации плана "Барбаросса" казни евреев и цыган при каждом удобном случае выдавались за казни партизан, главным образом потому, что фраза "иудейский саботаж" помогала скрывать незаконность подобных акций и придавала видимость необходимости борьбы с так называемым "иудо-большевистским заговором". Категории населения, подпадавшие под определение "партизан" и "саботажник", быстро расширились по сравнению с нормами международного права, которое позволяет выносить смертные приговоры только после судебных расследований. Однако приказ, разработанный в штаб-квартире 6-й армии, предупреждал солдат, что любой человек в гражданской одежде и с короткой стрижкой — наверняка бывший красноармеец, которого надлежит расстреливать на [71] месте. Гражданские лица, проявляющие враждебность к солдатам вермахта, а также дающие пищу красноармейцам, скрывающимся в лесах, также подлежали расстрелу. "Опасные элементы", к которым относились советские служащие, включали в себя секретарей местных коммунистических организаций, председателей колхозов и вообще всех, кто работал в советских государственных учреждениях. Таких лиц, так же как евреев и комиссаров, следовало передавать в руки фельджандармерии или спецкомандам службы безопасности (СД). Существовал и еще один приказ, устанавливающий "коллективную ответственность" за саботаж. Под этим подразумевались либо массовые казни, либо сожжение деревни дотла. По свидетельству обер-штурмбанфюрера СС Августа Хефнера, уже в начале июля 1941 года фельдмаршал фон Рейхенау отдал приказ о расстреле 3 000 евреев в качестве "превентивной" меры.
Поведение многих солдат из группы армий "Юг" отличалось особенной жестокостью. 10 августа 1941 года штаб-квартира 6-й армии Рейхенау распространила приказ следующего содержания: "В разных местах в зоне ответственности армии органами СД, войсками рейхсфюрера СС и немецкой полицией были проведены необходимые мероприятия по уничтожению уголовных преступников, большевиков и, главным образом, еврейского элемента. Наблюдались случаи, когда солдаты регулярной армии, свободные от службы, добровольно вызывались помогать офицерам СД проводить подобные акции, а также выступали в роли зрителей и фотографировали данные мероприятия. Отныне запрещается всем солдатам, если только они не имеют приказа старшего офицера, принимать участие в казнях, смотреть их и фотографировать".
Позже начальник штаба 11-й армии генерал фон Манштейн направил послание членам офицерского корпуса, где говорил, что "присутствие офицеров на казнях лиц еврейской национальности позорит офицерскую честь". Похоже, логика германского милитаризма была крайне избирательной. Начальник штаба 11-й армии, вторгшейся в Крым, не допускал и мысли о том, что немецкие солдаты [72] уже запятнали свою честь поддержкой режима, ответственного за самые гнусные преступления.
Впрочем, кое-кто пытался остановить зверства, правда, безуспешно. Так, 20 августа капеллан 295-й пехотной дивизии сообщил начальнику штаба подполковнику Гельмуту Гросскурту, что в местечке Белая Церковь содержатся в ужасных условиях девяносто еврейских детей в возрасте от одного года до семи лет, которых должны были расстрелять вслед за родителями. Сын пастора и убежденный противник нацистов, Гросскурт был как раз тем офицером абвера, который весной 1941 года тайно передал Ульриху фон Хасселю содержание незаконных приказов, изданных в дополнение к плану "Барбаросса". Гросскурт немедленно вызвал к себе командира местной зондеркоманды и приказал отменить казнь. Затем он связался со штабом 6-й армии, хотя командир спецподразделения, штандартенфюрер Блобель предупредил его, что доложит рейхсфюреру СС Гиммлеру о вмешательстве в дела его ведомства. Фельдмаршал фон Рейхенау поддержал Блобеля, и девяносто малышей были расстреляны на следующий вечер. Акцию совершили украинские полицаи, так как начальство решило "поберечь чувства" немецких солдат.
Гросскурт направил в штаб-квартиру группы армий "Юг" подробный рапорт о случившемся. Потрясенный и разгневанный, он писал своей жене: "Мы не можем победить в этой войне, и нам не должны позволить в ней победить!" При первой же возможности он отправился в отпуск в Париж, повидаться с фельдмаршалом фон Вицлебеном, одним из руководителей антигитлеровского заговора.
"Избиение младенцев" в Белой Церкви очень скоро померкло перед фактами значительно больших зверств, совершенных немцами. Вскоре после захвата Киева в последующие дни сентября солдаты из зондеркоманды-4а и два батальона полиции расстреляли на окраине города во рвах Бабьего Яра 33 771 еврея. Эта "перекрестная акция" вновь была проведена в зоне ответственности 6-й армии. Рейхенау и главные офицеры его штаба, прибывшие в Киев на совещание, запланированное комендантом города [73] на 27 сентября 1941 года, конечно, знали об участи этих людей. Хотя солдатам, помогавшим сгонять евреев в гетто, спешно образованное в украинской столице, говорили, что проводится "эвакуация". Советские евреи вряд ли представляли, что их ожидает. Они ничего или крайне мало знали об антисемитизме нацистов, поскольку после заключения пакта Молотов — Риббентроп в советской печати не публиковались критические материалы о национал-социализме. Плакаты, расклеенные по городу, содержали приказ коменданта, в котором тоже скрывалась правда:
"Следует брать с собой только документы, удостоверяющие личность, деньги, драгоценности, а также теплые вещи". Палачи из зондеркоманды, ожидавшие захватить 5—6 тысяч евреев, были просто поражены, когда им в лапы попали более 30 000 человек.
Печально знаменитый приказ фельдмаршала Рейхенау по 6-й армии от 10 октября 1941 года, поддержанный также Рундштедтом, совершенно недвусмысленно показывает, что вермахт несет свою долю ответственности за зверства против гражданского населения на Украине.
"На восточном театре военных действий, — говорилось в этом приказе, — солдаты не просто люди, которые сражаются в соответствии с законами войны. Здесь они также безжалостные представители новой национальной идеи и мстители за все грязные преступления, совершенные против немецкого народа. Поэтому солдаты обязаны полностью осознавать необходимость жестоких, но справедливых мер, применяемых против еврейских недочеловеков. Солдаты обязаны раз и навсегда освободить народ Германии от иудо-азиатской угрозы".
Сожжения целых деревень и расстрелы не закончились после смерти Рейхенау и прибытия в армию Паулюса. Так, например, 29 января 1942 года, через три недели после того как новый командующий 6-й армией вступил в свою должность, неподалеку от Харькова была сожжена дотла деревня Комсомольск, состоявшая из 150 домов. Во время этой акции 8 жителей были расстреляны, а еще двое детей, от страха, видимо, спрятавшихся в доме, сгорели заживо. [74]
После девяти лет антиславянской и антисемитской пропаганды немецкие солдаты были обречены плохо обращаться с гражданским населением, даже если некоторые из них временами и поступали не в соответствии с нацистскими идеалами. Война, по своей природе, порождала такие эмоции, которые были одновременно и примитивными, и сложными. Иногда солдаты, даже получив приказ, отказывались принимать участие в казнях, но чаще естественная жалость к мирным жителям оборачивалась безотчетным гневом и раздражением, корни которого лежали в чувстве того, что женщинам и детям вообще не место в зоне боевых действий.
Офицеры же пытались по возможности избегать моральных исканий и каких-либо сомнений. Вместо этого они сосредоточились на необходимости укрепления военного порядка и дисциплины. Однако те, кто еще сохранял веру в соблюдение "правил войны", приходили в ужас от поведения солдат. К сожалению, инструкции с призывом соблюдать законность давали очень слабый эффект. "Допросы и расследования должны заканчиваться освобождением пленного либо заключением его в концлагерь, — указывалось в приказе по 371-й пехотной дивизии. — Никого нельзя казнить без соответствующего приказа старшего офицера".
Командиров также приводили в отчаяние масштабы грабежей, учиняемых солдатами. Только немногие покупали продукты и другие товары у местных жителей за деньги, большинство предпочитало отбирать все необходимое. Происходило это главным образом еще и потому, что германское правительство установило солдатам крайне скудные рационы питания. "Солдаты опустошают огороды и вообще берут все, что под руку попадется, — писал в своем дневнике летом 1942 года один офицер из 384-й дивизии во время наступления на Сталинград. — Забирают даже домашнюю утварь — стулья, горшки, кастрюли. Это просто скандал! Против этого выпускаются суровые приказы, но едва ли обычный солдат станет себя слишком сдерживать. Часто его заставляет так поступать элементарное чувство голода". Это было особенно серьезно для [75] страны с таким климатом, как Россия. Лишение продовольственных запасов с приходом зимы обрекало на голодную смерть гражданское население.
Нацистская доктрина "расовой" войны на Восточном фронте находилась в противоречии с нормами международного права. И ужасная правда состояла в том, что, поддерживая ее или, по крайней мере, терпимо относясь к ней, многие офицеры едва ли осознавали, что тем самым армия была обречена превратиться в преступную организацию. Нежелание генералов протестовать против человеконенавистнических приказов нацистской верхушки только лишний раз демонстрировало полное отсутствие у них чувства офицерской чести или гражданской ответственности. Если угодно, это явление можно назвать "моральной трусостью". И чисто человеческая храбрость тогда вовсе не требовалась, ибо на ранних стадиях русской кампании 1941 года нацисты вряд ли осмелились бы применить к старшим офицерам более суровую меру, чем отстранение от должности.
Умение Гитлера манипулировать своими генералами было просто сверхъестественным. Хотя большинство генералов в 6-й армии не были убежденными нацистами, они тем не менее сохраняли лояльность к фюреру или старались казаться лояльными. Например, письмо, написанное 20 апреля, обязательно содержало поздравления "с днем рождения фюрера", а открытки подписывались фразой:
"Да здравствует фюрер!" Впрочем, совершенно очевидно, что имелась возможность сохранить личную независимость и собственную карьеру, и не увлекаясь политическими призывами. Так, генерал Карл Штрекер, командир 11-го корпуса и храбрый старый вояка, никогда не скрывал своего отношения к режиму. Его приказ-обращение к солдатам содержал такие слова: "Вперед, с Богом! Победа -вот наша вера. Хайль, мои храбрые воины!" Но что более важно, он лично запретил подчиненным выполнять преступные приказы "сверху", а однажды даже специально проехал по войскам, чтобы убедиться, что все офицеры его поняли. Своим начальником штаба он сделал Гросскурта, и, забегая вперед, заметим, что именно они вдвоем и [76] руководили в Сталинграде последним очагом сопротивления окруженной 6-й армии, сохранив при этом верность воинскому долгу, а отнюдь не фюреру.
Вопреки всем военным законам сдача в плен вовсе не гарантировала красноармейцам сохранение жизни. На третий день после начала вторжения на Украину командир разведроты 9-й танковой дивизии Август фон Кагенек увидел из орудийной башни своего бронетранспортера "мертвых людей, уложенных в аккуратный ряд под деревьями вдоль проселочной дороги. Все лежали в одинаковом положении — лицом вниз". Совершенно очевидно, что они были убиты не в бою. Нацистская пропаганда, постоянно насаждавшая в войсках культ первобытного насилия, призывала солдат вермахта уничтожать врагов всех до единого, в то же время напоминая им, что они храбрые германские воины. Однако эта же пропаганда порождала и культивировала определенные страхи. Все вместе это создавало такую эмоциональную гамму, которая обладала поистине огромной разрушительной силой. Самым большим страхом, взлелеянным у солдат геббельсовской пропагандой, был страх оказаться в плену у русских. Тот же Кагенек признается: "Мы боялись. Боялись попасть к русским в лапы, так как они, несомненно, жаждали отомстить за наше внезапное нападение".
Офицеры вермахта, сохранившие понятие о воинской чести, еще больше ужасались, когда слышали о том, как их солдаты развлекались стрельбой по колоннам советских военнопленных, бредущим в немецкий тыл. Эти бесконечные колонны побежденных врагов, голодных, испытывавших в летнюю жару особенно мучительную жажду, казались многим немцам просто стадами животных, одетых в коричневую от пыли и кровавой грязи форму. Один итальянский журналист, видевший летом 1941 года много таких колонн, писал: "Большинство из них ранены. Но у них нет ни повязок, никаких других следов медицинской помощи. Их лица окровавлены и покрыты пылью. У них грязные руки и рваная форма. Они медленно идут вдаль, поддерживая друг друга".
Раненые, как правило, не получали никакой медицинской [77] помощи. Тех, кто не мог идти дальше или терял сознание от истощения, просто пристреливали. Советских военнопленных запрещалось перевозить на германском военном транспорте, так как они, по мнению немцев, могли заразить солдат вермахта тифом и вшами. Вспомним также и о том, что уже 3 сентября 1941 года 600 советских военнопленных были уничтожены в концлагере Освенцим в ходе первого эксперимента по применению газа "Циклон В".
Для тех, кто все-таки добирался до лагеря для военнопленных, шансы остаться в живых были тоже не очень велики — из трех человек выжил только один. А всего из 5 миллионов 700 тысяч красноармейцев, оказавшихся в немецком плену, от голода, болезней, пыток и непосильного труда умерло свыше 3 миллионов человек. И подчеркнем, что не СС и не другие нацистские организации, а именно немецкая армия несет ответственность за участь военнопленных. Впрочем, наверное, в таком отношении к нормам международного права нет ничего удивительного, если вспомнить, что еще в 1914 году кайзер Вильгельм сказал, что следует "оставить умирать от голода" 90 000 русских солдат, взятых в плен при Танненберге.
В ходе январского 1942 года наступления на южном фронте войска Тимошенко освободили лагерь для военнопленных у Лозовой. В нем обнаружились ужасающие условия: люди умирали от холода, голода и жестокого бесчеловечного обращения. Юрий Михайлович Максимов воевал в 127-й стрелковой дивизии и попал в плен осенью 1941 года. Он рассказывал, что в этом так называемом лагере не было никаких бараков, только голая земля и забор из колючей проволоки. Пища для 18 000 человек варилась в двенадцати котлах. Это было странное варево, в которое бросали куски конского мяса. После того как часовые отдавали приказ подходить получать пищу, охрана на вышках расстреливала всякого, кто пытался бежать к котлам, а затем тела убитых оставались лежать в лагере в течение трех дней в назидание остальным.
Немецкие офицеры на фронте порой относились в пленным несколько лучше, но в чисто практических [78] целях. "Информация, которую дают военнопленные, о численности противника, организации войск и намерениях, как правило, точнее и лучше, чем та, которой нас снабжает наша разведка", — можно прочитать в инструкции, составленной начальником разведслужбы 96-й пехотной дивизии. — Русские солдаты чрезвычайно простодушны, — добавляет он дальше. Отдел пропаганды ОКВ рекомендовал для сохранения жизней немецких солдат активнее склонять русских к добровольной сдаче в плен. Но сотрудники фронтовой разведки прекрасно понимали, что их призывы "сработают только в том случае, если обещания, которые дают дезертирам, будут выполняться". Проблема заключалась в том, что к лицам, сдавшимся добровольно, отношение было такое же плохое, как и к тем, кого захватили в ходе боевых действий.
Нелюбовь Сталина к соблюдению норм международного права как нельзя лучше устраивала Гитлера с его планом войны на уничтожение. Поэтому, когда спустя месяц после начала вторжения Советский Союз предложил Германии взаимно соблюдать Гаагскую конвенцию, его нота осталась без ответа. Вообще-то Сталин никогда не верил в соблюдение таких тонкостей, как права человека, но в данном случае очень похоже, что жестокость нацистов потрясла даже его.
Следует также заметить, что командование Красной Армии никогда не издавало приказов, подобных незаконным директивам, которые получал вермахт из ОКВ. Однако эсэсовцы, а позже и некоторые другие категории немецких военнослужащих, такие, как охранники лагерей или сотрудники тайной полиции, расстреливались русскими сразу после захвата в плен. Летчики Люфтваффе и танкисты тоже могли оказаться жертвами самосуда, но в целом акты жестокости по отношению к немецким пленным все-таки не носили постоянного и массового характера. Частично это объясняется еще и тем, что советскому командованию особенно в начале войны отчаянно требовались "языки", в первую очередь из числа офицеров.
В то же время партизаны и солдаты регулярной Красной Армии считали немецкие санитарные поезда вполне [79] приемлемой и законной целью, и редкий летчик или снайпер пропускал возможность обстрелять санитарную машину или полевой госпиталь. Врач из госпиталя 22-й танковой дивизии рассказывал: "На моем санитарном автомобиле наверху был установлен пулемет, а на бортах нарисованы красные кресты. Но красный крест в России ничего не означал. Он использовался лишь как опознавательный знак для наших". Особенно отвратительный эпизод произошел 29 декабря 1941 года, когда во время наступления русские захватили в Феодосии немецкий полевой госпиталь. Советские морские пехотинцы, многие из которых были совершенно пьяны, убили около 160 раненых немцев. Многих больных просто выбрасывали из окон, других вытащили на мороз и, облив водой, оставили умирать.
Отдельные проявления первобытной жестокости со стороны красноармейцев во время первых восемнадцати месяцев войны напомнили немцам события Тридцатилетней войны. Возможно, подобных инцидентов было бы больше, если бы Красная Армия не отступала столь стремительно. Но в любом случае необходимо вспомнить и зверства времен гражданской войны в России 1918—1920 гг. — одного из самых кровавых конфликтов двадцатого столетия. И "крестовый поход" против большевизма, объявленный Гитлером, только пробудил затухший вулкан. Но война продолжалась, и чем дольше она длилась, тем сильнее становилось чувство гнева, который испытывали русские, и тем больше жаждали они мести, узнавая о все новых и новых зверствах немцев на оккупированных территориях: сожженных дотла деревнях, голодающих жителях, угнанных в Германию женщинах и детях. А вместе с этим росла их суровая решимость остановить геноцид славянских народов и бороться до победного конца.
Генерал Паулюс принял 6-ю армию в тяжелое время и, скорее всего, смерть Рейхенау потрясла его сильнее, чем он показывал. Начало его командования совпало по времени с плохо подготовленным контрнаступлением, которое русские предприняли после своих успехов под Москвой. Вообще, январь 1942 года выдался трудным для всех германских войск на южном фланге Восточного фронта. [80]
11-й армии генерала Манштейна в Крыму так и не удалось взять Севастополь. Более того, в декабре 1941 года войска Красной Армии неожиданным ударом выбили немцев с Керченского полуострова. С Гитлером от ярости случился припадок, после чего он отдал приказ казнить командира корпуса генерала графа фон Шпонека.
Первым делом Паулюс перенес штаб своей армии ближе к Харькову — городу, к которому стремились войска маршала Тимошенко. Морозы той зимой стояли ужасные -температура опускалась до тридцати градусов по Цельсию, а иногда и ниже. Германский транспорт, как железнодорожный, так и автомобильный, прочно стал из-за морозов, а на телегах удавалось едва-едва обеспечивать необходимый подвоз питания и боеприпасов.
Согласно плану, принятому штабом Тимошенко, русские собирались прорваться в Донбасс и создать в районе Харькова огромный "котел". Но прорвать немецкую оборону они смогли лишь на юге. Наступление развивалось успешно, советские войска углубились в расположение германских войск почти на сто километров, но после двух месяцев ожесточенных боев, исчерпав все людские и материальные резервы, Тимошенко отдал приказ перейти к обороне.
6-я армия устояла, но самому Паулюсу пришлось несладко. Фельдмаршал фон Бок, которого Гитлер неохотно назначил командующим группы армий "Юг", не скрывал своего неудовольствия по поводу того, что новый командующий армией нерешительно контратаковал противника. При поддержке своего прежнего патрона Гальдера Паулюсу все же удалось сохранить командование. Вместо него поста лишился начальник штаба 6-й армии полковник Фердинанд Хайм, на место которого назначили полковника Артура Шмидта, подтянутого остроумного офицера со славянскими чертами лица, сына торговца из Гамбурга. Самоуверенный Шмидт до основания перетряхнул личный состав штаба армии, хотя, бесспорно, кое-кто его и поддерживал. Во всяком случае, Паулюс целиком положился на его оценки, и в результате новый начальник штаба стал играть важную, а иногда и [81] определяющую роль в той цепи событий, на которые оказался так богат наступивший год.
В начале весны 1942 года в дивизиях, которым предстояло наступать на Сталинград, проявляли мало интереса к тому, что болтают в штабах. Их гораздо больше волновали вопросы пополнения и подвоза боеприпасов. Выше уже много говорилось о способности германской армии быстро восстанавливать свои физические и моральные качества (гораздо меньше говорилось о ее чувстве самосохранения), но в любом случае следует отметить, что воспоминания о суровой зиме стремительно поблекли, едва наступила весна и прибыло пополнение. "Моральное состояние вновь на высоте, — вспоминал один из командиров, чье танковое подразделение достигло наконец своей штатной численности в восемнадцать машин. — Мы опять были в отличном настроении". Их даже не особенно расстраивало то, что новая модификация танка Т-III с длинноствольной пушкой калибром 50 миллиметров по-прежнему не могла пробивать броню большинства советских танков.
И хотя никаких специальных объявлений не делалось, в дивизиях все, до последнего солдата, знали, что генеральное наступление не заставит себя долго ждать. В марте генерал Пфеффер, командующий 297-й пехотной дивизией, как бы в шутку заметил одному капитану, не желавшему отправляться во Францию на курсы батальонных командиров: "Радуйтесь, что у вас появилась возможность немного отдохнуть. Война еще долго продлится, и у вас будет время вдоволь наесться этого дерьма". 28 марта генерал Гальдер направился в Растенбург, чтобы представить Гитлеру планы завоевания Кавказа и южной России вплоть до Волги. Он даже не подозревал, что в это самое время в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандующего изучался предложенный Тимошенко проект возобновления советского наступления в районе Харькова.
5 апреля штаб-квартира фюрера выпустила приказы на предстоящую летнюю кампанию, которая должна была обеспечить "окончательную победу на Востоке". Группа армий "Север" в ходе проведения операции "Северное [82] сияние" призвана была успешно завершить осаду Ленинграда и соединиться с финнами. А главный удар в ходе операции "Зигфрид" (позже переименованной в операцию "Блау") предполагалось нанести на юге России.
Гитлер по-прежнему был убежден в "качественном превосходстве вермахта над Советами" и не видел особой необходимости в дополнительных резервах. Казалось, смена им командующих армейскими группировками сама собой загладила память о недавних поражениях. Однако фельдмаршал фон Бок, например, сомневался, хватит ли у германских войск силы, чтобы захватить и уж тем более удержать нефтяные месторождения Кавказа. Он не разделял легкомысленной уверенности ОКВ в том, что у Советского Союза не осталось никаких резервов. 8 мая фельдмаршал записал в своем дневнике: "Мое опасение, что русские попытаются опередить нас и нанесут свой удар, не рассеялось до сих пор".
В тот же день фон Бок пригласил к себе генерала Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха, который только что осуществил прорыв Демянского котла. Артиллерист Зейдлиц был потомком блестящего кавалерийского генерала армии Фридриха Великого, получившего известность за выдающуюся победу при Россбахе во времена Семилетней войны. Вальтер фон Зейдлиц, как и его предок, отличался храбростью, но в конце концов фортуна отвернулась от него, отравив старость горькими воспоминаниями. Впрочем, о гримасах фортуны в отношении Зейдлица будет сказано ниже. А днем 8 мая он прилетел в штаб фон Бока из Кенигсберга, где проводил с женой несколько дней отпуска, перед тем как принять командование 51-м корпусом в 6-й армии Паулюса. Когда на аэродроме Кенигсберга Зейдлиц прощался с женой, никто из них не думал, что разлука затянется почти на четырнадцать лет.
На следующий день Зейдлиц направился в Харьков. Он нашел город не слишком пострадавшим после взятия войсками вермахта. Здания в городе в основном были построены еще до революции. На их фоне выделялись новое здание университета, построенное в напыщенном стиле "сталинского ампира", а также выстроенные с [83] помощью американцев цеха тракторного завода. Дома на окраине города были в основном деревянными. В новом корпусе, который принял Зейдлиц, имелись две австрийские дивизии, 44-я пехотная дивизия и 297-я пехотная дивизия генерала Пфеффера.
Уже десятого мая Паулюс представил фон Боку план операции под кодовым названием "Фридрих", предусматривавшей ликвидацию Барвенковского выступа, возникшего в ходе январского наступления армий Тимошенко. Опасения Бока относительно нового наступления Красной Армии подтвердились даже раньше, чем он думал. Сосредоточив 640 000 человек, 1 200 танков и почти 1 000 самолетов, Тимошенко 12 мая, за 6 дней до начала операции "Фридрих", предпринял наступление в обход Волчанска и из района Барвенковского выступа с целью окружить Харьков. Бок посоветовал Паулюсу не торопиться с контратакой и, главное, не действовать без поддержки авиации. Но уже к вечеру этого дня советские танковые бригады прорвали фронт 8-го корпуса генерала Вальтера Гейтца, а отдельные танковые соединения Красной Армии оказались всего в 15—20 километрах от Харькова.
Утром следующего дня Бок наконец осознал, что наступление русских имеет значительно большие масштабы, чем казалось раньше. На позиции, обороняемые войсками Паулюса, обрушился ураганный артиллерийский огонь. В ходе трехдневных ожесточенных боев под проливным дождем немцы несли серьезные потери. Было уничтожено 16 батальонов, но Паулюс не сомневался, что в данной ситуации лучше всего продолжать удерживаться на занимаемых рубежах. У Бока имелись другие соображения. По его настоянию Гальдер убедил Гитлера в том, что 1-я танковая армия Клейста может нанести русским контрудар и тем самым превратить оборонительное сражение в победу германского оружия. Фюрер, который, казалось, только и жил ради таких мгновений, быстро оценил все выгоды подобного предложения. Выдав идею за свою собственную, он приказал Клейсту выдвинуть свою танковую армию на ударные позиции против южного фланга русских, а Люфтваффе сделать все возможное, чтобы прижать к [84] [85] земле наступающие советские войска до тех пор, пока Клейст не изготовится.
На рассвете 17 мая 1-я танковая армия Клейста нанесла удар в южный фланг Барвенковского выступа. К полудню войска вермахта продвинулись на 12-15 километров, даже несмотря на то, что немецким танкам пришлось вести бой с русскими "тридцатьчетверками" на близких дистанциях.
Уже вечером Тимошенко обратился в Москву с просьбой о подкреплении и приостановке наступательной операции. Правда, по словам Г. Жукова, Тимошенко не сообщил в Ставку о том, что создалась реальная угроза окружения его наступающих армий. Резервы были выделены, но они могли прибыть в район боевых действий только через два-три дня. До этого времени Генеральный штаб предлагал нанести по наступающим немцам контрудар силами двух танковых корпусов и одной стрелковой дивизии. Позже член Военного совета фронта Н. Хрущев утверждал, что Сталин упорно отказывался дать разрешение войскам Юго-Западного фронта перейти к обороне и выйти из-под удара. (Кстати говоря, именно это затем вменялось в вину Сталину во время известного доклада Хрущева на XX съезде КПСС.)
Только 19 мая Тимошенко отдал приказ переходить к обороне, получив наконец разрешение Верховного Главнокомандующего, но было уже слишком поздно.
Бок решил, что настал момент, когда Паулюс должен нанести удар с севера и захлопнуть ловушку. В результате в окружении оказалось более четверти миллиона советских солдат. Бои отличались огромной ожесточенностью. Один из старших офицеров 389-й пехотной дивизии вспоминает, что его гренадерскому полку довелось даже встретиться с красноармейским женским батальоном, солдаты которого, пропустив немцев через свои боевые порядки, затем открыли по ним огонь с тыла.
Еще один случай произошел во 2-м танковом полку 16-й танковой дивизии вскоре после завершения окружения советских войск в районе Барвенковского выступа. Несколько самоходных орудий из этого полка с наступлением ночи оказались прямо в расположении частей [86] Красной Армии. Командовал самоходками легендарный офицер граф фон Штрахвитц, имевший прозвище "танкист от кавалерии". Он прославился еще в годы Первой мировой войны, когда его подразделение в 1914 году оказалось ближе всех к Парижу, так, что солдаты даже могли видеть французскую столицу невооруженным глазом. В свои 49 лет граф сохранил роскошные черные усы и был похож на кинозвезду 20-х годов. Но самое главное, он по-прежнему прекрасно мог ориентироваться в обстановке и умело избегал лишнего риска, чем завоевал себе репутацию удачливого командира.
Поскольку в наступившей темноте совершенно невозможно было понять, где они находятся, Штрахвитц приказал занять круговую оборону, а с первыми проблесками зари отправился с капитаном бароном Берндом фон Фрайтаг-Лоригофеном и двумя артиллеристами на ближайший холм на рекогносцировку. Едва четыре офицера прильнули к своим биноклям, как Штрахвитц внезапно схватил барона за руку и повалил на землю. В тот же момент раздался взрыв снаряда, и оказавшиеся не столь осторожными два других офицера погибли. Оказывается, на соседнем холме располагалась русская батарея, давно пристрелявшая всю местность. Штрахвитц, не теряя времени, приказал прорываться, и вскоре его подразделение без потерь присоединилось к своей дивизии.
Почти неделю солдаты Красной Армии отчаянно сражались, пытаясь прорвать кольцо окружения и остановить врага. Часто они едва ли не с голыми руками бросались на немецкие окопы, в основном атакуя по ночам. Но кольцо захлопнулось прочно, и красноармейцы тысячами погибали в призрачно-мертвенном свете немецких осветительных ракет. Возле германских окопов возникли целые валы из мертвых тел, а те, кто выжил в жестоких атаках, вряд ли верили, что им удастся выбраться из этой мясорубки. Один неизвестный русский солдат, попавший в плен в Барвенковском котле, записал на обрывке бумаги, что он, наверное, больше никогда не увидит свою любимую.
Спастись удалось лишь одному красноармейцу из каждых десяти. 6-я и 57-я армии, попавшие в "Барвенковскую [87] мышеловку", были полностью уничтожены. Армии Паулюса и Клейста захватили почти 240 000 военнопленных, 2 000 орудий и большую часть танков, имевшихся в распоряжении Тимошенко. Потери немцев составили не более 20 000 человек. Поздравления пошли потоком из всех штаб-квартир. Паулюс обнаружил, что стал героем нацистской прессы, обычно неохотно певшей дифирамбы "реакционным аристократам". В данном случае, видимо, сыграло роль "народное" происхождение Паулюса. Фюрер наградил его Рыцарским крестом и послал ему поздравление, в котором выражал свое "восхищение успехом 6-й армии, сумевшей разгромить численно превосходящего противника". Уже через много лет после войны Шмидт, начальник штаба у Паулюса, утверждал, что главным итогом этого сражения стало изменение отношения его командующего к Гитлеру. Решение фюрера нанести контрудар по Барвенковскому выступу убедило Паулюса в гениальности диктатора, а также в том, что ОКБ прекрасно оценивает стратегическую ситуацию.
По иронии судьбы в это же время Паулюс получил необычно эмоциональное письмо из генерального штаба от майора графа Клауса фон Штауффенберга. Граф, которому довелось некоторое время провести с Паулюсом во время Барвенковской операции, выражал свою признательность за теплый прием, оказанный ему в штабе 6-й армии. "Это подобно глотку свежего воздуха, — писал Штауффенберг. — Так приятно вырваться из этой удушающей атмосферы туда, где люди проявляют свои лучшие качества и жертвуют своими жизнями без малейших колебаний. Какой разительный контраст между фронтовиками и нашими вождями, которые в то же самое время, вместо того, чтобы подавать нам всем пример, интригуют и заботятся лишь о собственном престиже. Они даже не имеют достаточно смелости, чтобы откровенно высказаться по вопросам, от которых зависят жизни тысяч их сограждан". Паулюс то ли не заметил, то ли просто проигнорировал (что более вероятно) зашифрованный смысл этого послания.
Паулюс не желал обсуждать ошибки Гитлера, хотя [88] после того, как предыдущим летом фюрер внезапно внес свои коррективы в план "Барбаросса", он мог бы понять, какую опасность несет это для полевых командиров вермахта. Гитлер, опьяненный мифом о собственной непогрешимости, собирался лично руководить из своих ставок, расположенных в Германии, каждым передвижением своих войск. Он желал, словно божество, определять исход войны, но одному Богу было известно, какую цену предстоит заплатить за это немецкой армии.