3. "Ударьте в дверь — и всё это ветхое сооружение развалится"

Редко какая нападающая сторона находилась в столь выгодном положении, как вермахт в июне 1941 года. Соединения Красной Армии и пограничники, получившие [31] приказ "не поддаваться .на провокации", просто не знали, что им делать. Даже спустя двенадцать часов после начала боевых действий Сталин продолжал безнадежно надеяться на какой-то последний шанс отыскать возможность примириться с Гитлером и не давал разрешения войскам нанести ответный удар по агрессору. Один советский офицер вошел в кабинет командующего Западным фронтом генерал-полковника Д. Г. Павлова, когда тот разговаривал с кем-то из подчиненных. Неизвестный командир одной из передовых частей докладывал командующему об активности немцев на границе. В ответ Павлов раздраженно прокричал в трубку: "Знаю! Об этом уже докладывали! Там, наверху, лучше нас разбираются!" Три советских армии Западного фронта, по приказу Сталина растянутые вдоль границы, после начала германского наступления не имели никаких шансов, а приданные им танковые бригады, располагавшиеся в глубине обороны, были уничтожены авиацией раньше, чем успели развернуться в боевой порядок. Построенная в XVIII веке мощная крепость Брест-Литовск, правда, уже к началу XX века утратившая свое оборонительное назначение, была окружена уже в первые часы войны. Крупные силы Красной Армии оказались в двух гигантских "котлах", стремительно образованных клиньями из танковых групп генералов Гота и Гудериана. Когда соединения этих генералов спустя пять дней после начала войны соединились под Минском, за 300 с лишним километров от границы, в окружении оказалось более 300 000 солдат и офицеров Красной Армии, а 2 500 советских танков были уничтожены или захвачены.

На северном направлении наступавшая из Восточной Пруссии 4-я танковая группа форсировала Неман и, с легкостью преодолев оборону русских, устремилась в Прибалтику. Делая по 70-80 километров в день, немецкие танкисты из 56-го танкового корпуса генерала Манштейна прошли почти половину пути до Ленинграда и захватили переправы через Двину. "Этот стремительный бросок, — писал позднее Манштейн, — был воплощением самых заветных мечтаний любого танкиста".

Тем временем Люфтваффе продолжали уничтожение [32] советской авиации. К концу второго дня боев счет сбитых самолетов достиг уже двух тысяч. Конечно, Советский Союз мог построить новые самолеты и подготовить новых летчиков, но это июньское "избиение младенцев" надолго осталось в памяти красных авиаторов и сильно повлияло на их моральное состояние. Через пятнадцать месяцев после того рокового июня, в разгар Сталинградской битвы, офицер одной эскадрильи с горечью признавался своему политруку: "Наши летчики сразу после взлета ощущают себя трупами, вот откуда все наши потери".

На южном направлении, где советское командование еще до войны сосредоточило самые большие силы, продвижение немцев было не таким стремительным. Генерал Кирпонос вместо того, чтобы располагать войска вдоль границы, организовал оборону в глубине территории. Его дивизии причиняли большой урон захватчикам, но и сами несли невосполнимые потери. К несчастью для русских, Кирпонос неумело использовал свои танковые корпуса. Он поспешно бросал их в бой, не давая времени подготовиться.

На второй день войны танковая группа генерала Эвальда фон Клейста столкнулась с советскими механизированными корпусами, вооруженными тяжелыми танками КВ. А немецкие танкисты были неприятно поражены знакомством со знаменитыми советскими "тридцатьчетверками" — лучшим средним танком времен второй мировой войны.

Прорыв в глубь территории Советского Союза на юге на пространстве от припятьских болот до Карпатских гор занял значительно больше времени, чем ожидалось. Войска 6-й армии фельдмаршала фон Рейхенау постоянно подвергались фланговым ударам советских подразделений, которые то и дело наносили их из лесных заболоченных районов. По приказу Рейхенау советские солдаты, захваченные в ходе этих боев, должны были рассматриваться как партизаны и их следовало расстреливать на месте. Впрочем, так же поступали и красноармейцы, не щадившие попавших к ним в плен солдат противника и с особенной ненавистью относившиеся к летчикам Люфтваффе. [33]

К тому же при отступлении у русских было слишком мало шансов отправить пленных в тыл.

Во Львове, неофициальной столице Галиции, органы НКВД уничтожили в тюрьмах всех заключенных, чтобы не допустить их освобождения немцами. Подобная жестокость, вне всяких сомнений, вызывалась все более усиливающейся атмосферой подозрительности и хаосом безвластия в городе, охваченном пьянством, мародерством и насилием. К этому приложили руку немецкие диверсанты из числа украинских националистов и Люфтваффе, подвергавшие город бомбежкам. Панические настроения еще перед войной нагнетались некоторыми местными жителями, которые ненавидели русских и открыто им заявляли: "Скоро немцы придут за вами".

Уверенность Гитлера в том, что Советский Союз — это "колосс на глиняных ногах", который "развалится от первого удара", разделяли многие иностранные обозреватели и разведки ряда стран. Начавшиеся в 1937 году репрессии против командиров Красной Армии, несомненно, были организованы Сталиным и вскоре достигли чудовищных размеров. Это была какая-то удивительная смесь параноидального сумасшествия, болезненной мании величия и мстительности с садистским оттенком. Во всяком случае, первыми жертвами сталинского произвола стали те, кто прекрасно знал о роли Сталина в гражданской войне и войне с Польшей.

Всего пострадали 36 671 офицер Красной Армии. В это число входят те, кого казнили, отправили в лагеря и т. д. Из них 706 офицеров находились в звании комбрига и выше. Из высшего командного состава уцелело не больше 300 командиров. Практически все дела против арестованных были сфабрикованы с таким чудовищным нагромождением лжи и подтасовок, что это видно даже невооруженным глазом. Так, например, полковник К. К. Рокоссовский был арестован на основании показаний человека, умершего почти за двадцать лет до описываемых событий! К счастью, Рокоссовский был реабилитирован и стал одним из самых видных советских военачальников.

Наиболее известной из всех жертв репрессий стал [34] маршал Михаил Тухачевский, главный теоретик маневренной войны. История его ареста и казни особенно ярко показывает преднамеренное разрушение оперативного мышления в Красной Армии, не совпадающего со взглядами Сталина на стратегию современной войны. Бывшие офицеры царской армии под руководством Тухачевского разработали новую теорию оперативного искусства, которая основывалась на тщательном изучении опыта мировой войны и предполагала взаимодействие массированной огневой мощи и высокой мобильности войск.

Но после расстрела Тухачевского подобные идеи были признаны "еретическими", а те, кто их исповедовал, могли быть обвинены в предательстве. Подобные настроения становились особенно опасны накануне войны с Германией, но это же и объясняет, почему так мало генералов Красной Армии отваживались применять массированные танковые соединения против немцев.

Через два с половиной года после начала репрессий во время советско-финской войны зимой 1939—1940 годов Красная Армия явила собой довольно жалкое зрелище. Старый сослуживец Сталина еще по 1-й Конной армии маршал Ворошилов, командовавший советскими войсками, проявил потрясающее отсутствие малейшего воображения в военном деле. Финны раз за разом переигрывали русских в маневренной войне, а их подвижные роты пулеметчиков буквально выкашивали советскую пехоту, которая с упорством обреченных рвалась вперед через заснеженные поля. Только добившись пятикратного превосходства в живой силе и сконцентрировав огромное количество артиллерии, Красная Армия начала понемногу теснить финнов. Надо ли говорить, с каким радостным волнением следил Гитлер за этим жалким спектаклем.

Правда, военная разведка Японии придерживалась другой точки зрения. Пожалуй, только японские разведслужбы в то время не страдали недооценкой подлинной мощи Красной Армии. Серия советско-японских вооруженных конфликтов на границе Маньчжурии достигла наконец своей кульминации в августе 1939 года во время боев на реке Халхин-Гол. И опыт этих боев ярко [35] продемонстрировал, чего может добиться такой молодой агрессивный полководец, каким был в то время сорокатрехлетний генерал Георгий Жуков. В январе 1941 года Сталин назначил Жукова начальником Генерального штаба. А на следующий день после начала войны Сталин восстановил главную штаб-квартиру под прежним царским названием Ставка. Жуков как раз находился на фронте, в центре событий. Вскоре "великий вождь" принял на себя обязанности наркома обороны и Верховного Главнокомандующего советскими вооруженными силами.

В первые дни реализации плана "Барбаросса" немецкие генералы не видели особых причин, чтобы менять свое невысокое мнение о советских военачальниках, особенно о тех, которые противостояли вермахту на центральном направлении. Например, генерал Гейнц Гудериан, как и большинство его коллег, был просто поражен, увидев с какой готовностью командиры Красной Армии жертвуют жизнями своих солдат, отдавая их на заклание с поистине царской щедростью. В своем меморандуме он также отметил, что красным командирам чрезвычайно мешают "политические установки партийного руководства", а одной из главных проблем является их "боязнь брать на себя ответственность". Все это дополнялось еще плохой координацией действий, когда "приказы осуществить те или иные меры, в особенности необходимые контрмеры, издавались и приходили в войска слишком поздно". Советские танковые подразделения были слабо обучены, пренебрегали разведкой, а в обороне часто отдавали инициативу в руки неприятеля. Это все правда, но и Гудериан, и его коллеги явно недооценили желание и умение Красной Армии учиться на собственных ошибках.

Конечно, процесс реформ в армии не был легким или скорым. Сталин и его окружение отказывались понимать, что именно их политическое вмешательство и удивительная слепота привели к такому провалу. Командующие фронтами и армиями были буквально по руками и ногам повязаны противоречивыми, часто непонятными инструкциями из Кремля. Но еще хуже — 16 июля был восстановлен институт военных комиссаров, что на практике [36] означало двойную ответственность, когда любой приказ командира требовал утверждения политруком. Политическое руководство Красной Армии всячески старалось уйти от этой ответственности, переложив ее на фронтовых командиров, которых зачастую и обвиняли в предательстве, вредительстве или трусости.

Генерала Павлова, командующего центральным участком фронта и того самого, который в памятный день 22 июня кричал в телефонную трубку, что "наверху знают лучше", не спасло неукоснительное следование приказам. Но он, расстрелянный за измену, стал только самой известной из многих новых жертв этой второй волны репрессий в Красной Армии. Можно себе представить ту атмосферу парализующего страха, которая царила в штабах всех уровней! Один офицер-сапер прибыл на передовую для руководства установкой минных полей и зашел на командный пункт в сопровождении солдат НКВД. Эти солдаты были приданы ему в качестве охраны и только потому, что хорошо знали местность. Но их появление было встречено выражением ужаса на лице всех присутствовавших. Генерал стал горячо оправдываться: "Я был с войсками! Я сделал все, что мог! Я ни в чем не виноват!" Только тогда сапер сообразил, что, увидев зеленые петлицы его сопровождающих, офицеры штаба решили, будто он приехал их всех арестовать.

Однако за всей этой истерикой и поиском виноватых уже началась исподволь работа по реорганизации армии. В директиве от 15 июля 1941 года, выпущенной Ставкой, перечислялся ряд выводов, которые следовали из "опыта трех недель войны против германского фашизма".

Основная мысль сводилась к тому, что Красная Армия страдает от плохого управления, отвратительной связи и слишком неповоротливой громоздкой структуры. Медленно передвигающиеся по разбитым дорогам большие войсковые соединения в этих условиях совершенно беззащитны перед атаками с воздуха. Кроме того, оказалось чрезвычайно затруднительно организовать командование большими армиями, имеющими в своем составе несколько корпусов, и осуществлять контроль за их действиями в [37] ходе сражений, особенно в условиях, когда "так много наших офицеров молоды и неопытны". (Несмотря на то что о репрессиях в директиве вроде бы и не упоминается, их призрак никак нельзя было забыть.) "Ввиду этого Ставка считает необходимым, — писал Жуков, — подготовить и осуществить переход к системе маленьких армий в пять, максимум шесть дивизий без корпусных управлений и с непосредственным подчинением дивизий командующему армией". Эти мероприятия после их реализации значительно улучшили и, главное, ускорили процесс управления войсками.

Но самой большой ошибкой, совершенной немецкими генералами, была недооценка простых красноармейцев, или "Иванов", как презрительно называли их немцы. Впрочем, солдаты вермахта достаточно скоро обнаружили, что даже в окружении и при подавляющем превосходстве противника советские солдаты продолжают сражаться. В подобных условиях большая часть западных армий уже давно бы сдалась. Уже с первого военного рассвета можно было видеть бесчисленные примеры потрясающего мужества и самопожертвования. Может быть, их было не так много, как случаев массовой паники, но паника часто объяснялась просто неразберихой и смятением, характерными для первых дней войны. Самым ярким примером может служить оборона Брестской крепости. Немецким войскам удалось захватить эту слабо укрепленную крепость, построенную в XVIII веке, лишь через неделю ожесточенных боев, но некоторые красноармейцы продолжали борьбу еще в течение месяца после начала войны, не имея никакой поддержки, оставшись практически без боеприпасов и продовольствия. Один из защитников крепости нацарапал на стене: "Погибаю, но не сдаюсь. Прощай, Родина! 20/VII-41". Сейчас этот кусок штукатурки с надписью бережно хранится в Центральном музее Вооруженных Сил в Москве. Правда, в музейной экспозиции не говорится о том, что некоторым из героических защитников крепости, получившим ранения и попавшим в плен, посчастливилось выжить. Они прошли через нацистские лагеря для военнопленных и были освобождены в 1945 [38] году. Но вместо награды эти герои были направлены прямо в ГУЛАГ, так как СМЕРШ неукоснительно выполнял указание Сталина о том, что всякого, кто попадет в плен, следует рассматривать как предателя. Что говорить о них, если Сталин не пощадил даже собственного сына Якова, попавшего, в плен под Витебском 16 июля 1941 года!

В течение лета, по мере того как хаос в рядах русских уменьшался, все больше и больше нарастала сила их сопротивления. Генерал Гальдер, который в начале июля был уверен в том, что победа у немцев уже в руках, вскоре почувствовал меньшую уверенность.

"Русские повсюду сражаются до последнего человека, — записал он в своем дневнике. — Они очень редко сдаются". Другой генерал, Гудериан, тоже заметил, что русские пехотинцы "чрезвычайно упорно обороняются", и добавил, что особенно умело они действуют по ночам и под прикрытием лесов. Отметим, что эти две особенности русского солдата, и в первую очередь умение вести ночной бой, будут иметь большее значение, чем думали немцы.

Руководство Германии было уверено в том, что общество, находящееся под прессингом террора, подобного сталинскому, не сможет устоять перед ударом извне. Теплый прием, который гражданское население оказывало поначалу захватчикам, убедило немцев в том, что они победят. Жители многих украинских сел, которым пришлось страдать от сильнейшего голода, вызванного политикой власти и равного которому не было, пожалуй, в истории Европы, встречали колонны германской военной техники с крестами, словно символ нового крестового похода против антихриста. Но планы Гитлера поработить и эксплуатировать захваченное население могли только укрепить сталинский режим, поскольку даже те, кто его не поддерживал, теперь начинали борьбу против немцев.

Сталин и партийный аппарат очень быстро сообразили,что необходимо отказаться от наиболее ортодоксальных постулатов марксизма-ленинизма.

В заголовках газеты "Правда" сразу после начала немецкого вторжения появилось словосочетание "Великая Отечественная война", и сам Сталин вскоре охотно [39] принял это сравнение войны против Гитлера с Отечественной войной против нашествия Наполеона. В этом же году, только несколько позже, в годовщину празднования Великой Октябрьской социалистической революции, Сталин пошел еще дальше и воззвал к памяти таких "непролетарских" героев российской истории, как Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов и Кутузов.

Сохранению личного авторитета Сталина способствовало политическое невежество большей части населения Советского Союза. Только очень немногие граждане, не принадлежавшие к номенклатуре и связанной с ней интеллигенции, обвиняли непосредственно вождя в том, что произошло со страной во второй половине июня 1941 года. Сам Сталин в своем радиовыступлении от 3 июля, естественно, ни словом не обмолвился о своей вине.

Он обратился к народу со словами "братья и сестры" и заявил, что Родина оказалась в смертельной опасности, поскольку немецкие войска продвинулись далеко в глубь территории Советского Союза. Все было брошено на весы, однако это обращение укрепило моральный дух населения страны своей беспрецедентной откровенностью. Надо заметить, что ранее в официальных сообщениях говорилось только о тяжелых потерях, понесенных противником. Тем не менее многие из тех, кто слышал радиообращение Сталина, испытали настоящее потрясение. Вспомним хотя бы тех студентов Сталинградского технического университета, которые собирались отмечать флажками на карте продвижение Красной Армии в глубь территории Германии. Когда стало ясно, как далеко продвинулся "вооруженный до зубов танками и авиацией" вермахт, карту поспешно убрали.

Что бы ни думали некоторые о Сталине, не может быть ни малейших сомнений в том, что его система идеологического воздействия, предусматривавшая намеренное искажение фактов и манипулирование сознанием масс, все же оказалась чрезвычайно эффективной и смогла найти жесткие, но убедительные доказательства необходимости вести борьбу с врагом.

Все здравомыслящие люди признавали, что фашизм — [40] это зло, которое должно быть уничтожено в любом случае. Фашисты всегда призывали к разгрому коммунистического движения, следовательно, борьбу против них должна была возглавить именно коммунистическая партия.

Впрочем, для большей части населения политические мотивы борьбы с фашизмом имели второстепенное значение. Для этих людей главным и основным стимулом являлся врожденный патриотизм. Широко известный плакат тех времен "Родина-мать зовет!" изображал обычную русскую женщину с текстом военной присяги в руке на фоне целого леса штыков.

Вряд ли этот плакат можно назвать высокохудожественным, однако он оказывал в то время огромное воздействие на умы и сердца людей. От них ожидала жертв сама Родина.

"Наша цель — защитить нечто большее, чем просто миллионы людей, — писал в своем дневнике молодой командир танка через месяц после начала войны. — Я не говорю о своей жизни. Единственное, что нужно сделать, это отдать ее на благо Родины".

Четыре миллиона человек вступили в ряды народного ополчения или собирались это сделать в ближайшее время. Людские потери среди них были просто ужасны, их трудно себе представить. Эти неподготовленные солдаты, многие из которых имели самые мирные профессии, отправлялись в бой против танковых дивизий вермахта, часто даже без оружия и в гражданской одежде. Четыре дивизии народного ополчения были полностью уничтожены на подступах к Ленинграду еще до того, как началась его осада. А семьи погибших, не имевшие понятия о масштабах некомпетентности командиров, об ужасающем хаосе на фронте, не представлявшие, что там творят подразделения НКВД, лишь молча скорбели об утратах, ни словом не критикуя режим. Весь гнев, вся ненависть обращались на врага.

Множество подвигов, совершенных в то лето, так никогда и не станут известны: свидетели погибли вместе с героями. Правда, позднее, по мере того как в обществе стало вызревать острое чувство недовольства [41] несправедливостью по отношению к тем, кто остался неизвестен, из небытия возникли имена многих храбрецов.

Так, например, на теле сержанта Мальцева, погибшего в Сталинграде, обнаружили письмо, в котором он говорил о своем желании рассказать всем о храбрости, проявленной его боевым товарищем во время тяжелого отступления. "Завтра или послезавтра, — писал он, — начнется большое сражение, и меня могут убить. Поэтому я хочу, чтобы люди знали о подвигах, совершенных моим другом Лычкиным..."

К сожалению, в то время рассказы о героизме мало чем могли помочь. К середине июля Красная Армия оказалась в отчаянном положении. За первые три недели боев она потеряла 3 500 танков, свыше 6 000 самолетов и около двух миллионов человек, включая подавляющее большинство кадровых солдат и офицеров.

Следующая катастрофа разразилась у стен Смоленска, где в ходе сражения, начавшегося во второй половине июля, попали в окружение несколько советских армий. И хотя по меньшей мере пяти дивизиям удалось вырваться из котла, немцы к началу августа взяли в плен не менее 300 000 солдат Красной Армии, около 3 000 танков и столько же орудий и минометов. Много других дивизий были принесены в жертву одна за другой, чтобы не позволить танковым дивизиям фельдмаршала фон Бока захватить крупные железнодорожные узлы Ельня и Рославль и замкнуть новое кольцо окружения. Впрочем, некоторые историки считают, что сопротивление этих дивизий помогло задержать наступление немцев в самый критический момент кампании и имело в дальнейшем очень важные последствия.

На юге группа армий фельдмаршала фон Рундштедта при поддержке румын и венгров взяла в плен свыше 100 000 человек из дивизий, окруженных в начале августа в районе Умани. Казалось, ничем уже нельзя остановить продвижение войск вермахта через открытые степные пространства Украины с их полями подсолнечника и созревающих хлебов. Однако вокруг Киева, столицы Украины, была сосредоточена крупнейшая Юго-Западная группировка [42] советских войск. Ею командовал маршал Буденный, старый друг Сталина. Член Военного совета Никита Хрущев отвечал за эвакуацию промышленных предприятий на восток. Генерал Жуков предупреждал Сталина о том, что необходимо оставить Киев, чтобы избежать окружения, но советский диктатор взорвался и вместо того, чтобы последовать совету своего лучшего полководца, снял его с поста начальника Генерального штаба. Причину такой раздражительности Сталина понять не трудно, так как он буквально накануне сказал Черчиллю, что Красная Армия никогда не оставит Москву, Ленинград и Киев.

После того как моторизованные части Рундштедта покончили с Уманьским котлом, они продолжили наступление в направлении южнее Киева. Оттуда Первая танковая группа резко повернула на север и вскоре соединилась с дивизиями Гудериана, чей неожиданный удар из района Центрального фронта застал врасплох советское командование. Угроза окружения стала совершенно очевидной, но Сталин по-прежнему отказывался отвести войска. А когда он наконец передумал, было уже поздно. 21 сентября уничтожение окруженных в районе Киева советских войск закончилось. По сведениям немецких источников, в плен попало 665 000 солдат и офицеров Красной Армии. Гитлер назвал сражение за Киев "величайшей битвой в мировой истории". С другой стороны, начальник немецкого Генерального штаба Франц Гальдер назвал эту операцию самой большой стратегической ошибкой всей восточной кампании. Как и Гудериан, Гальдер был убежден, что всю энергию следовало направить на взятие Москвы.

Безостановочно двигавшиеся вперед солдаты вермахта, захватывая один город за другим, испытывали не менее противоречивые чувства и смотрели на своих врагов-коммунистов, сражавшихся до конца, со странной смесью недоверия, презрения и даже страха. Обуглившиеся трупы, на многих из которых одежду сорвало взрывной волной, меньше всего были похожи на человеческие останки. "Посмотрите поближе на всех этих мертвецов, на всех этих мертвых татар и русских, — писал один немецкий журналист, находившийся в рядах действующей армии на [43] Украине. — Это новые трупы, что называется "свежеиспеченные". Они получены с великой фабрики под названием "Пятилетка". Они абсолютно одинаковы. Продукция массового производства. Они характеризуют собой новую расу. Грубую низкую расу".

Признавая, что в данном отрывке содержится некая попытка дать "художественное описание", заметим, что было большой ошибкой думать, будто тела, лежавшие перед этим журналистом, были простыми роботами, порожденными советской системой. Перед ним лежали останки мужчин и женщин, которые при жизни любили и страдали, как все люди на Земле, и которые в большинстве своем были горячими патриотами своей Родины.