Боевая подготовка артиллерии во время войны 1914–1917 гг.
Подготовка личного состава артиллерии
К началу мировой войны 1914–1918 гг. личный состав русской артиллерии оказался отлично подготовленным в техническом отношении к ведению стрельбы, за редким исключением — среди некоторых старших артиллерийских начальников, по большей части престарелых, случайно остававшихся в рядах строевых частей артиллерии (многие из них были в начале войны отчислены в тыловые учреждения или уволены в отставку), а также среди офицеров, призванных по мобилизации из запаса. Подготовка же в тактическом отношении командного состава артиллерии, в особенности старших артиллерийских начальников, оказалась вообще довольно слабой; отчасти в результате этого проявление в необходимых случаях целесообразной личной инициативы не было обычным явлением среди русских артиллеристов во время войны. Что же касается подготовки пополнений офицеров и солдат артиллерии во время войны, то она в общем была неудовлетворительной.
Подготовка пополнений личного состава артиллерии производилась главным образом в глубоком тылу при запасных частях и отчасти в тыловых районах театра военных действий.
Согласье Положению от 5 (18) января 1916 г.{768}, наблюдение «за подготовкой на театре военных действий личного состава артиллерийских пополнений» возлагалось на полевого генерал-инспектора артиллерии. Он же должен был наблюдать и проверять боевую подготовку личного состава артиллерийских пополнений в запасных частях, находящихся вне театра военных действий, в ведении военного министерства, так как за ним сохранялись во время войны его обязанности, установленные приказом по военному ведомству 1910 г. за № 664.
Но со стороны полевого генинспарта не было обращено в период войны должного внимания на подготовку артиллерийских пополнений как на фронте, так и особенно в глубоком тылу. Во время войны он не инспектировал запасные артиллерийские части, в которых производилась подготовка пополнений, а командируемые [123] им лица изредка заглядывали в запасные части, но лишь попутно, при исполнении какого-либо другого основного поручения, причем доклады их о состоянии запасных частей артиллерии оставались почти без внимания.
В этом отношении в пехоте действующих армий дело было поставлено лучше. Состоявший для поручений при начальнике штаба главковерха генерал Искрицкий неоднократно, начиная с осени 1915 г., командировался для осмотра частей пехоты в отношении пополнений офицерским составом и солдатами, конским составом, предметами вооружения, обмундирования и снаряжения, обозом, инженерным имуществом, средствами связи, а также в отношении боевой подготовки, санитарной части и по. На доклады Искрицкого о результатах его командировки наштаверх генерал Алексеев обращал достаточное внимание, и по его приказанию по этим докладам делались соответствующие распоряжения{769}.
Запасные артиллерийские части были предоставлены, в сущности, сами себе, так как начальники окружных артиллерийских управлений, которым они подчинялись, были перегружены работой по артиллерийскому снабжению, считали эту работу более ответственной и относились к постановке дела в запасной артиллерии в общем поверхностно.
Определенного плана боевой подготовки артиллерийских пополнений, которым должны были бы руководствоваться все запасные артиллерийские части, не существовало. Подготовка производилась разно и, в зависимости от сложившихся условий, где лучше, где хуже.
Артиллерия действующих армий получала пополнения в большинстве случаев недостаточно хорошо подготовленными и должна была завершать подготовку, а иногда почти полностью сама подготавливать пришедшие пополнения в боевых условиях.
Неудовлетворительность подготовки пополнений нельзя было ставить в вину запасным артиллерийским частям, которые были поставлены в столь неблагоприятные условия, что большего и невозможно было достигнуть.
Военное министерство (Главный штаб), распределяя призванных по мобилизации из, запаса людей, не особенно считалось со специальностью призываемых на прежней их службе в кадровом составе.
В начале войны много бывших артиллеристов, призванных из запаса, не исключая фейерверкеров, бомбардиров-наводчиков, телефонистов, ездовых и других специалистов, которые были бы очень нужны для формируемых артиллерийских частей, попало в пехоту и было потеряно для артиллерии. Призываемых по мобилизации бывших артиллеристов приходилось направлять в пехоту главным образом вследствие переполнения призываемыми артиллерийских запасных частей. С 1915 г., с увеличением числа запасных батарей с 35 до 54, положение несколько улучшилось, но с 1915 г. [124] в запасные батареи поступали солдаты не из запаса, к тому времени уже значительно иссякшего, которым нужно было только напомнить обязанности службы, а в большинстве случаев новобранцы, требовавшие обучения всему вновь. Между тем командный состав запасных артиллерийских частей состоял преимущественно из артиллерийских офицеров, признанных по состоянию здоровья негодными для строевой службы, или назначенных из отставки в ополченские части стариков, т. е. из таких офицеров, для которых служба в строю была уже тяжела и особенно в тех неблагоприятных условиях, в каких в значительной степени оставались артиллерийские запасные части и после 1915 г.
Все это приводило к тому, что пополнения, отправляемые из запасных батарей в действующую армию, оказывались слабо подготовленными к боевым действиям. В особенности слабой была подготовка пополнений для полевой легкой гаубичной и для тяжелой (всех калибров) артиллерии, так как для первой и по организации 1915 г. оставалось прежнее недостаточное число запасных батарей — лишь 5, тогда как к концу войны в армии состояло 223 действующие полевые гаубичные батареи (см. т. I, ч. 1), а для тяжелой артиллерии вовсе не имелось своего специального запаса, пока не были сформированы: в конце 1915 г. — 1-й запасный тяжелый артиллерийский полк из остатков крепостной артиллерии и весной 1916 г. — 2-й запасной тяжелый артиллерийский полк. Что же касается пополнений для конной артиллерии, то подготовка этих пополнений также была слабой вследствие ограниченного числа запасных конных батарей — всего 3 запасные на 126 действующих конных батарей.
Уровень боевой подготовки офицерского состава артиллерии, стоявший к началу войны довольно высоко, особенно в отношении искусства стрельбы, значительно понизился в период войны.
Некомплект офицеров в артиллерии стал особенно остро чувствоваться с 1916 г. в связи с многочисленными формированиями артиллерийских частей, потребовавшими много офицеров. Острее всего давал себя знать в артиллерии недостаток офицеров для замещения должностей командиров батарей и выше.
Между тем существовавшая в мирное время организация подготовки офицерского состава артиллерии была нарушена с началом войны. Из артиллерийских и других военных училищ, служивших для подготовки младших офицеров, стали производить во время войны ускоренные выпуски офицеров, прошедших сокращенный, в несколько месяцев, курс теории и практики военного дела, т. е. недостаточно подготовленных к исполнению своих обязанностей. К тому же оставляло желать лучшего и качество преподавательского состава училищ, набираемого нередко из случайных, оказавшихся свободными в тылу офицеров, по большей части признанных по состоянию здоровья негодными для службы в строю, или из офицеров, служивших в тыловых военных учреждениях; большинство же постоянных штатных преподавателей было откомандировано из военных училищ в действующую армию. [125]
В результате прибывавшие в артиллерию на пополнение некомплекта офицеры ускоренных выпусков из военных училищ оказывались подготовленными гораздо слабее офицеров, закончивших полный курс тех же училищ: Что же касается прапорщиков, произведенных в мирное время при окончании обязательного срока службы в армии из вольноопределяющихся с средним или высшим образованием и призванных в артиллерию по мобилизации из запаса, то их подготовка была еще много слабее подготовки офицеров ускоренных выпусков из военных училищ. Между тем во время войны прапорщики запаса составляли значительный процент среди младших офицеров артиллерии. Офицеры других родов войск, которых приходилось переводить в артиллерию на пополнение некомплекта, совершенно не имели специальной артиллерийской подготовки и знакомились с артиллерийской службой путем боевой практики.
Подготовка в офицерской артиллерийской школе офицеров для замещения должностей командиров батарей и артиллерийских дивизионов была на время войны прекращена. В результате этой ошибки недостаток подготовленных кандидатов для замещения должностей командиров батарей и дивизионов стал чувствоваться со второго года войны и чрезвычайно остро с 1916 г.
С самого начала войны приостановлены были учебные занятия и в Артиллерийской академии; все слушатели академии, не исключая слушателей старшего, последнего курса, которым до окончания академии оставалось несколько месяцев, были откомандированы в свои части в действующую армию. Но ввиду того, что война приняла затяжной характер, а для работы в военной промышленности нехватало артиллерийских инженеров-технологов, учебные занятия в Артиллерийской академии были возобновлены, начиная с первого курса, который был укомплектован в большинстве прапорщиками запаса из студентов высших технических учебных заведений. Что же касается слушателей офицеров, откомандированных из академии в свои части в начале войны, то в 1917 г. решено было возвратить их в академию для окончания курса, но возвратились из них лишь некоторые, остальные были потеряны для академии.
Прибывавшие в войсковые артиллерийские части действующей армии офицеры пополнения доучивались в условиях боевой обстановки, что было вообще крайне трудно и нередко даже невозможно.
Пополнения солдат, прибывавшие в артиллерию действующей армии, доучивались в батареях и дивизионах сравнительно легко.
Во все время войны степень боевой подготовки русской артиллерии, несмотря на приобретаемый боевой опыт, вообще понижалась, неизменно оставаясь, однако, сравнительно гораздо выше подготовки других родов войск и в особенности пехоты.
В действующей армии попытки поднять боевую подготовку войск, в особенности командного состава, начались в начале войны, уже с осени 1914 г. Так, например, приказом 1-й армии 17 октября 1914 г. предлагалось: [126]
«Использовать свободное время на строевое и тактическое обучение войск, имеющих в своих рядах большой процент запасных. Это особенно важно для второочередных.
Офицеров артиллерии для тактических занятий распределять по соответствующим полкам пехоты и конницы, обратив особое внимание на взаимодействие всех родов войск...
Боевой опыт обнаружил слабую дисциплину в строю, малую сплоченность и слабую тактическую подготовку частей — с недостатком у солдат сведений по стрелковому делу (пехота часто стреляет через головы неприятеля)».
Приказом главнокомандующего Северо-Западным фронтом от 19 того же октября подтверждалась необходимость ориентировать подчиненных в обстановке и ставить им ясные, определенные задачи. «Батальонные и ротные командиры, не говоря уже о нижних чинах, идут в бой совершенно вслепую», — говорилось в приказе{770}.
В приказе войскам 4-й армии от 18 апреля 1915 г. указывалось в отношении боевой подготовки следующее:
«Война есть экзамен уже сделанному, переучивать поздно, а потому надлежит требовать точного проведения в жизнь действующих уставов и из них особенно полевого.
Не подлежит сомнению, что кадровые и боевые офицеры не нуждаются ни в каких указаниях, но вновь прибывающие офицеры ускоренных выпусков нуждаются в первое время в тщательном руководстве. С ними необходимо проходить под руководством старших офицеров практически все, что относится к прямым их обязанностям по всем отделам полевой службы.
Богатый опыт, приобретенный старшими офицерами, должен быть использован для подготовки младших, причем не следует увлекаться мелочами и ограничиваться только безусловно небоходимым и существенным».
В маневренный период войны, в 1914–1915 гг., пока кадровый состав артиллерии еще достаточно сохранялся и не был значительно ослаблен боевыми потерями и многочисленными новыми формированиями артиллерийских частей, на фронте действующей армии не проявлялось никаких существенных попыток к поднятию боевой подготовки артиллерии. Только в периоды боевого затишья в артиллерийских частях, отводимых в тыл на отдых, производились иногда строевые занятия при орудиях, верховая езда и пр., как это делалось и в мирное время, причем главной целью этих занятий было повышение подготовки пополнений, приходивших из запасных артиллерийских частей.
В позиционный период войны, с 1916 г., когда при штабе верховного главнокомандующего была создана должность полевого генерал-инспектора артиллерии, было обращено внимание на необходимость переподготовки артиллерии в соответствии с условиями борьбы за укрепленные полосы и с вновь появившимися во время [127] войны средствами артиллерийской, воздушной и химической борьбы (последняя была отнесена в то время к артиллерийским средствам — см. т. I, ч. 2).
В 1916–1917 гг. Управлением полевого генерал-инспектора артиллерии при верховном главнокомандующем (Упарт) были разработаны и изданы соответствующие наставления, указания и руководства, служившие пособием для переподготовки артиллерии. Кроме того, в те же годы распоряжением Ставки главковерха, по представлениям Упарта, были созданы разные специальные курсы и школы для переподготовки артиллерии.
Непосредственное руководство и наблюдение за переподготовкой возлагалось на соответствующих строевых начальников. Высшее руководство и проверка переподготовки артиллерии на местах в сущности отсутствовали во время войны. Выше говорилось, что согласно «Положению о полевом генерал-инспекторе артиллерии» на него возлагалось наблюдение за боевой подготовкой артиллерийских частей, личного состава артиллерийских пополнений и вновь сформированных артиллерийских частей, и он был обязан производить лично или через состоящих при нем для поручений начальника и чинов Упарта осмотр и проверку артиллерийских частей. Но Ставка главковерха, в лице полевого генинспарта, ограничивалась по большей части письменными указаниями по вопросам подготовки артиллерии. Иногда только командировались от Упарта специалисты для инструктажа в той или иной области артиллерийской техники, по большей части в области вновь организуемой химической борьбы. Лично сам полевой генерал-инспектор артиллерии с некоторыми сотрудниками или начальником Упарта или по его назначению особые комиссии выезжали на фронт в течение 1916–1917 гг. не более 10 раз, по большей части для расследования в артиллерийском отношении причин той или иной крупной боевой неудачи, причем о результатах расследования с заключением полевого генинспарта, а нередко и с заключением начальника штаба главковерха сообщалось высшему командованию на фронтах действующей армии.
По распоряжению полевого генинспарта сотрудниками Упарта или специально образованными комиссиями с представителями от штаба главковерха и от инспекции артиллерии на фронтах действующей армии были составлены, как выше упоминалось, и объявлены для руководства войскам: «Наставление для борьбы за укрепленные полосы», ч. II и III (действия артиллерии при прорыве и обороне укрепленной полосы), являвшееся основным боевым руководством, «Наставление для стрельбы артиллерии при помощи летчиков-наблюдателей», «Инструкция для передачи наблюдения с самолетов», «Инструкция для применения сигналов цветными звездками», много разных инструкций и наставлений по химической борьбе и пр.
В строевых частях артиллерии получаемые из Ставки главковерха наставления, руководства и указания прорабатывались среди офицеров под контролем командиров артиллерийских бригад и дивизионов. [128] Офицеры под непосредственным руководством своих командиров батарей ознакамливали с новыми наставлениями и руководствами подчиненных им солдат, главным образом фейерверкеров (низший командный состав в артиллерии), поскольку это было для них необходимо. Постепенно приобретенный боевой опыт, как зафиксированный указанными новыми наставлениями и руководствами, так и не зафиксированный, усваивался практическим путем. Что же касается уставов, наставлений и разных правил и инструкций довоенного времени, то они проводились в жизнь на боевой практике как общеизвестные, и если с ними теоретически и ознакамливались во время войны, то лишь прибывающие вновь в части артиллерии пополнения солдат и офицеров, причем это делалось обычно в периоды боевого затишья на фронте или в случаях нахождения той или иной артиллерийской части в тылу на отдыхе или по другим причинам.
Сколько-нибудь планомерных занятий по обучению артиллерии по определенным программам, составленным для отдельных отраслей артиллерийской службы, в сущности, не проводилось во все время войны, по крайней мере, в строевых частях артиллерии, находившихся на фронте. Артиллеристы, как и прочие военные того времени с Генеральным штабом во главе, были убеждены в том, что война будет кратковременной, что во время войны не только не потребуется переучивать войска, но не нужно будет освежать в памяти и повторять с ними что-либо из того, чему они были обучены в мирное время. Артиллеристы считали, как это говорилось в приведенном выше приказе командующего 4-й армией, что война является экзаменом уже выученного в мирное время и что во время войны «переучивать поздно».
В маневренный период войны, когда части артиллерии действующей армии постоянно находились в состоянии похода или в боях, нельзя было и думать о каких-нибудь регулярных занятиях по их обучению, по укреплению или поднятию боевой подготовки артиллерии; к тому же в этом в первое время войны артиллерия и не нуждалась, так как вышла на войну достаточно хорошо подготовленной. В маневренный период войны приходилось вести занятия только по обучению пополнений, приходивших из запасных артиллерийских частей недостаточно подготовленными, и при этом только, как об этом упоминалось, в частях артиллерии, отводимых на отдых в тыл армий.
В позиционный период войны продолжительное стояние на одном и том же месте и выпадавшие иногда случаи долгого боевого затишья позволяли периодически вести занятия в артиллерии по всем отраслям строевого обучения — при орудиях, верховой езде и пр., — по повышению подготовки офицеров в отношении стрельбы, тактики в позиционных условиях борьбы и т. д. В артиллерии, расположенной на боевых позициях, занятия эти носили случайный характер и производились по большей части по инициативе отдельных лиц командного состава, разнообразно, где лучше, где хуже, и обычно без указаний и руководства старших [129] начальников. В артиллерии же, находившейся в тыловых районах фронта и в частях артиллерии, формировавшихся в глубоком тылу, занятия проводились систематически по определенным программам, более интенсивно, чем в мирное время, и под наблюдением, а иногда и под непосредственным руководством старших артиллерийских начальников (например, под руководством командира 2-го запасного тяжелого артиллерийского полка, при котором формировались тяжелые батареи, вооружаемые орудиями новейших образцов, получаемыми главным образом из Франции и Англии).
Не говоря уже о безусловной необходимости обучения артиллерийских пополнений в запасных артиллерийских частях и личного состава вновь формируемых частей артиллерии, строевые и прочие учебные занятия необходимы были и во всех остальных артиллерийских частях, в том числе находившихся на боевых позициях, для поддержания на известном уровне как боевой подготовки, так и дисциплины, расшатывавшейся прежде всего от безделья и скуки в условиях так называемого «позиционного сиденья». В частности, верховая езда и проездки лошадей в частях полевой артиллерии были необходимы для сбережения конского состава.
Необходимость ведения регулярных учебных занятий во всех строевых частях артиллерии учитывалась артиллерийским командованием, но осуществить такие занятия в условиях боевой обстановки на позициях было крайне трудно, а нередко и невозможно; поэтому в батареях на фронте занятия велись лишь по мере возможности, в зависимости от энергии и проявления личной инициативы ближайших командиров, иногда даже младших офицеров батарей.
Систематическое обучение удалось организовать только в тыловых формируемых артиллерийских частях, в особенности в частях тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН), на боевую подготовку которых было обращено самое серьезное внимание. Даже в 1917 г., после Февральской революции, в частях ТАОН велись занятия регулярно по установленным программам — и с офицерами, и с разными командами солдат-специалистов (разведчиков, наблюдателей, связистов, телефонистов, наводчиков, орудийных фейерверкеров и т. д.), и с полным составом батарей и дивизионов, которому давалась практика в маневрировании и стрельбе. Хорошая боевая подготовка частей ТАОН вполне оправдала себя отличными боевыми действиями ТАОН в период июльских операций 1917 г. на Юго-Западном и на Западном фронтах (см. ч. VII).
Согласно приказу Ставки главковерха{771}, последовавшему по представлению Упарта, была сформирована в мае 1917 г. при управлении начальника ТАОН для подготовки личного состава полевая артиллерийская школа, имевшая назначением: а) подготовку командиров дивизионов и батарей, практическое изучение способов устройства позиций, наблюдательных пунктов, снарядохранилищ [130] и пр., ознакомление с новейшими приемами борьбы, взятыми из опыта войны, и выработку общего взгляда на методы ведения боя артиллерией за укрепленные позиции и в условиях полевой маневренной войны; б) производство опытов, составление таблиц и правил стрельбы из орудий новейших образцов; в) подготовку артиллерийских наблюдателей с самолетов, обучение их разведке целей, правильной передаче наблюдений при стрельбе по целям, встречающимся в боевой обстановке, корректированию огня своих орудий, фотографированию неприятельских позиций, чтению полученных снимков, развертыванию их в планы и стрельбе с самолетов из пулемета; г) подготовку артиллерийских наблюдателей с аэростатов в отношении корректирования огня и наблюдения за полем; д) подготовку офицеров к управлению работой приемных радиостанций во время корректирования стрельбы; е) подготовку специалистов связи.
К школе ТАОН было придано: 2 артиллерийских авиационных отделения с 4 приемными радиостанциями, 1 воздухоплавательный отряд, 4 пушки 152-мм в 120 пудов, 8 пушек 76-мм обр. 1902 г., 4 горные 76-мм пушки обр. 1909 г. и 2 гаубицы 122-мм ; кроме того, прикомандировывались части тяжелой артиллерии.
Продолжительность курса школы для командиров дивизионов и батарей — 4 недели, для наблюдателей — около 6 недель.
Таким образом, полевая офицерская артиллерийская школа при ТАОН должна была обслуживать не только ТАОН, но и прочую полевую и тяжелую артиллерию и по своему назначению могла до некоторой степени быть заместительницей офицерской артиллерийской школы мирного времени. Впрочем, курс школы ТАОН пришлось значительно сократить, ограничив его главным образом практической подготовкой в области новых условий, выдвинутых позиционной войной.
Так или иначе, создание школы ТАОН вызывалось действительной необходимостью повышения боевой подготовки комсостава артиллерии. Деятельность офицерской артиллерийской школы была прекращена в расчете на кратковременность войны, но раз война приняла затяжной характер, необходимо было работу названной школы восстановить и периодически проводить в ней хотя бы сокращенную подготовку командного состава, в особенности вновь назначаемого в ряды артиллерии действующей армии. Надо полагать, что при существовании офицерской артиллерийской школы во время войны подготовка артиллерии в отношении искусства стрельбы не понизилась бы настолько, как это давало себя знать уже со второго года войны.
Школа ТАОН была организована несколько раньше официального ее оформления приказом Ставки, но все же существование этой школы было так кратковременно, что она не успела развернуть в полной мере своей работы и в общем принесла сравнительно немного пользы, что можно объяснить также и не совсем удачным подбором ближайших руководителей школы. [131]
В сентябре 1917 г. при офицерской школе ТАОН были сформированы: 1) авиационно-артиллерийское отделение в составе 6 самолетов, которое назначалось для производства полетов, связанных с выполнением задач школы ТАОН по корректированию стрельбы и подготовке наблюдателей; 2) авиационно-радиотелеграфное отделение — для обучения офицеров переменного состава школы радиотелеграфному делу и практическому его применению на самолетах для корректирования стрельбы.
В начале ноября того же (1917) года приказом Ставки продолжительность прохождения курса школы ТАОН была значительно увеличена — с 4–6 недель до 2 месяцев для всех слушателей переменного состава — командиров батарей и дивизионов и для наблюдателей{772}.
Для подготовки фейерверкеров и специальных команд — разведчиков, телефонистов и других специалистов из солдат — начальнику ТАОН предложено было в августе 1917 г. образовать при артиллерийских бригадах, вошедших в состав ТАОН, учебные команды {773}.
Приказом начальника штаба главковерха 24 ноября 1917 г. полевая офицерская артиллерийская школа ТАОН была расформирована {774}.
В целях обеспечения искусства стрельбы по воздушному флоту при помощи воздушного наблюдения были сформированы в 1917 г. на Северном и на Юго-Западном фронтах (по объявленным одновременно штатам и положению) курсы стрельбы по воздушному флоту, имевшие назначением{775}: а) теоретическое и практическое обучение офицеров полевой артиллерии стрельбе по воздушному флоту, имея в виду, что окончившие курсы офицеры должны явиться передатчиками полученных сведений и организаторами воздушной обороны в войсках; б) надлежащую подготовку личного состава вновь формируемых батарей для стрельбы по воздушному флоту; в) ознакомление обучающихся с организацией специальных команд службы связи и наблюдения при стрельбе по воздушному флоту; г) установление тесного взаимодействия артиллерии и авиации при совместной борьбе с воздушным флотом противника; д) ведение опытов и разработку новых способов и правил стрельбы по воздушному флоту; е) выработку способов ведения подготовительных к стрельбе упражнений и правильных приемов обучения; ж) ведение испытаний вновь предлагаемых приборов и приспособлений.
В переменный состав для прохождения курсов стрельбы по воздушному флоту командировалось по 20 командиров батарей и артиллерийских офицеров на 3 недели. Курсы подчинялись непосредственно инспектору артиллерии армий фронта. Полевой инспектор [132] артиллерий при главковерхе должен был объединять деятельность курсов, образованных на разных фронтах.
Курсы стрельбы по воздушному флоту, сформированные на Северном фронте, расположенные возле города Двинска, были переформированы в октябре 1917 г. в офицерскую школу стрельбы по воздушному флоту. При школе была сформирована своя зенитная батарея в составе 12 орудий на позиционных (неподвижных) установках, из которых только 4 орудия были обр. 1914 г., т. е. специальные 76-мм зенитные пушки системы Тарновского-Лендера, остальные 8 орудий — приспособленные для противосамолетной стрельбы 76-мм пушки (4 пушки обр. 1900 г. и 4 пушки обр. 1902 г.). Школа эта имела такое же назначение, как и курсы, но с изменением только в том смысле, что на обучающихся возлагалось не ознакомление, а изучение организации службы специальных команд — прожекторной, связи и наблюдения, — изучение материальной части приборов к способов их применения. Срок обучения был установлен в l 1/2 месяца. В переменный состав школы для прохождения курса командировалось от всех фронтов 15 артиллерийских офицеров, 10 офицеров от пулеметных команд и по 2 солдата на каждого офицера.
Начальник Упарта представил тогда же, 19 октября 1917 г., доклад наштаверху о неудобстве размещения школы для стрельбы по воздушному флоту в Двинске ввиду: а) отсутствия целей для стрельбы, так как противник будет избегать производить полеты в районе расположения школы, как избегал совершать полеты в районе Двинска в течение двух учебных периодов расположения там курсов Северного фронта, с одной стороны, вследствие рациональной постановки дела стрельбы по воздушным целям на курсах, с другой стороны, вследствие умышленного сокращения полетов немцами с целью парализовать деятельность курсов, существование которых для них не было секретом; б) невозможности надлежащего оборудования школы, размещения и устройства полигона вследствие близости боевой линии; в) зависимости устойчивости размещения школы от стратегической обстановки, могущей вызвать прекращение деятельности школы при изменениях фронта, и невозможности спокойной работы при таких условиях; г) отсутствия постоянного контакта с определенными авиационными частями, затрудняющего выработку методов и приемов борьбы с воздушным флотом противника, а также установление основ тесного взаимодействия противосамолетной артиллерии и авиации.
Ввиду этого начальник Упарта, согласно с мнением начальника авиации и воздухоплавания при штабе главковерха, полагал сформировать единую офицерскую школу стрельбы по воздушному флоту в Евпатории, где в то время формировалась авиационная школа, имевшая специальной целью тактическую и боевую подготовку летчиков. Такому расположению школы способствовали и климатические условия Евпатории, допускающие беспрерывное ведение занятий в течение почти круглого года. [133]
В школе в Евпатории предполагалось производить теоретическую подготовку офицеров переменного состава, вести подготовительные к стрельбе упражнения по своим самолетам и практические стрельбы по искусственным воздушным целям (в Двинске имелось в виду, помимо теоретической подготовки, давать главным образом практику стрельбы по неприятельским самолетам).
Помещения, отводимые в Евпатории офицерской артиллерийской школе стрельбы по воздушному флоту, отвечали своему назначению.
Одновременно с формированием этой школы упразднялись курсы стрельбы по воздушному флоту Юго-Западного фронта, причем необходимая часть личного состава этих курсов обращалась на сформирование управления школы.
На формирование батарей школы обращался личный состав 7-й отдельной позиционной батареи для стрельбы по воздушному флоту, находившейся в 6-й армии, и отдельной пулеметной команды для стрельбы по воздушному флоту, находившейся в 5-й армии{776}.
Наштаверх изъявил согласие на осуществление предложения начальника Упарта. Офицерская школа стрельбы по воздушному флоту стала формироваться в Евпатории с конца ноября 1917 г. под руководством Тарновского.
Успех стрельбы по воздушному флоту ввиду больших трудностей, какие она представляет, зависит не только от командира стреляющей батареи и от точности приборов, при помощи которых ведется стрельба, но и от всего личного состава батареи — офицеров и солдат, от которых, между прочим, требуются гибкость и быстрота соображения. Поэтому в офицерской школе стрельбы по воздушному флоту (или, как ее стали называть, в «зенитной школе») было обращено внимание не только на подготовку офицеров, но и на подготовку солдат как инструкторского кадра.
Предполагалось, что 12-орудийная батарея школы с двумя пулеметными и одним прожекторным взводом сможет пропускать во время войны в течение двухмесячного курса до 300 солдат.
В дальнейшем, по окончании войны, предполагалось всех «зенитчиков», уходящих в запас, держать на особом учете и периодически призывать ежегодно на двухнедельный срок на службу в батареи для стрельбы по воздушному флоту с целью ознакомления с новыми требованиями для тренировки.
Начальник школы для стрельбы по воздушному флоту Тарновский, придававший большое значение противовоздушной обороне, докладывал в то время начальнику Упарта о безусловной необходимости иметь в составе армии возможно большее число зенитных батарей, причем в мирное время значительное число их иметь в полном составе по штатам военного времени и расквартировывать их ближе к границам в виде, так сказать, артиллерийской воздушной пограничной стражи; остальные же зенитные батареи иметь в мирное время в кадровом составе, достаточно сильном, [134] с тем, чтобы они могли быстро развернуться при первом реальном признаке войны и еще до ее начала быть в готовности отразить совместно с истребительной авиацией воздушное нападение противника.
Для образования в артиллерийских частях кадра опытных наблюдателей для корректирования стрельбы с самолетов, согласно приказу Ставки{777}, разработанному Упартом в августе 1916 г., к каждому корпусному авиационному отряду прикомандировывались на 6 недель по 2 артиллерийских офицера из более опытных и сведущих в артиллерийской стрельбе (в чине не ниже поручика). Для наблюдения и корректирования стрельбы с привязных аэростатов прикомандировывались к воздухоплавательным ротам по 2 артиллерийских офицера на каждую воздухоплавательную станцию. Приказом была объявлена программа теоретических и практических занятий с артиллерийскими офицерами, прикомандированными к авиационным отрядам и воздухоплавательным ротам.
Временное положение об офицерах артиллерии, командируемых в авиационные отряды для исполнения обязанностей артиллерийских наблюдателей, было объявлено к руководству несколько позже — в марте 1917 г. На этих офицеров возлагались специальная разведка по указаниям артиллерийских начальников и корректирование артиллерийской стрельбы с самолетов{778}.
Приказом Ставки 8 сентября 1917 г. были сформированы на каждом фронте, кроме Кавказского, курсы стрельбы при помощи наблюдателей с самолетов и привязных аэростатов. Курсы эти подчинялись непосредственно на каждом фронте инспектору артиллерии армий фронта.
Назначение курсов: а) подготовка комсостава артиллерии к стрельбе при помощи самолетов и привязных аэростатов; б) подготовка наблюдателей с самолетов и привязных аэростатов из артиллерийских офицеров, обучение их фотографированию с самолетов и обращению с радиотелеграфом и радиотелефоном; в) ознакомление артиллеристов с авиацией и авиаторов со стрельбой артиллерии (первое — для целесообразного использования воздушного наблюдения при корректировании стрельбы, второе — для сознательной работы на артиллерию); г) выработка наилучших способов и приемов в отношении предварительной разведки, связи с землей и корректирования стрельбы с самолетов; д) подготовка комсостава артиллерии к организации широкого и согласованного наземного и воздушного наблюдения, а равно выработка приемов сводки и обработки полученных данных наблюдения и разведки.
Состав курсов: личный состав, постоянный и переменный, полевая легкая батарея, 2 тяжелых орудия, корпусной авиационный отряд, радиотелеграфное отделение и воздухоплавательный отряд.
В переменный состав командировалось 20 командиров батарей и 20 младших офицеров, предназначенных в наблюдатели с самолетов [135] и привязных аэростатов. Срок обучения — 2 месяца (теоретические и практические занятия).
Для практических занятий по аэрологии, аэронавигации, фотографии и пулемету при курсах имелись аэрологическая станция, аэронавигационный и фотографический кабинеты и пулеметная команда.
В начале декабря 1917 г. приказом Ставки были ликвидированы курсы стрельбы при помощи наблюдателей с самолетов и привязных аэростатов, сформированные на Западном фронте; курсы, сформированные на других фронтах, оставались до конца войны.
Для подготовки траншейной артиллерии приказом) Ставки 8 сентября 1917 г. в каждой армии, за исключением Кавказского фронта, были сформированы курсы траншейной артиллерии, подчиненные инспарту армии.
Назначение траншейных курсов: обучение личного состава полковых команд траншейных орудий бомбометному и минометному делу и подготовка инструкторов в полках по метанию ручных гранат.
Постоянный состав курсов имел три отделения: минометное, бомбометное и гренадерское. В переменный состав командировалось возможно больше офицеров и унтер-офицеров — от каждого полка не меньше двух офицеров и все унтер-офицеры состава полковых команд траншейных орудий (в команде состояло по 2 старших и по 6 младших унтер-офицеров — приказ 1916 г., № 716). Срок прохождения курса по всем трем отделениям — 2–3 недели. Пособиями при прохождении курса по специальной программе служили составленные Упартом «Наставление для применения траншейных орудий ближнего боя» (изд. 2-е) и «Наставление для борьбы за укрепленные полосы», ч. II и III, а также изданные ГАУ описания материальной части минометов, бомбометов и ручных гранат{779}.
Между прочим, можно упомянуть, что во время мировой войны высшему командованию русской армии пришлось принимать особые меры к надлежащему обучению союзной румынской армии, в особенности ее плохо подготовленной артиллерии.
В апреле 1917 г., по приказу верховного главнокомандующего, при управлении инспектора артиллерии Румынского фронта была образована так называемая русская артиллерийская миссия, прикомандированная к штабу румынской армии. Согласно положению об этой миссии, в круг ее деятельности входило: распространение в частях румынской артиллерии методов современного боя, обучение личного состава румынской артиллерии, обучение ее командного состава способам использования артиллерии в бою, вопросы организации и боевой подготовки артиллерии. В состав миссии было назначено несколько лучших боевых офицеров русской артиллерии во главе с выдающимся боевым командиром одной из артиллерийских бригад генерал-майором Маем{780}. [136]
Старшие артиллерийские и общевойсковые начальники
«Наставление для действия полевой артиллерии в бою» 1912 г., которым должны были руководствоваться русская артиллерия и ее начальники, подчеркивало в предисловии, что наставление, давая руководящие указания для работы артиллерии и указывая приемы для ее действия, «требует от артиллерийских начальников высокой тактической подготовки понимания потребностей и приемов действий войск других родов, уменья правильно и быстро применять общие принципы к условиям изменчивой обстановки».
В общих указаниях наставления также подчеркивалось, что каждый артиллерийский начальник «обязан уметь принимать, не колеблясь перед риском ответственности, самостоятельные решения, когда этого требует быстрое изменение обстановки», и что это требуется тем чаще и тем в большей степени, чем выше стоит начальник и чем больше артиллерии ему подчинено.
Но высшее командование царской русской армии, проводя в армии доктрину активности, не подготовило соответственно личный командный состав ни в духе безбоязненного проявления инициативы, ни в сознании долга взаимной выручки.
Отсутствие в царской армии единого взгляда на боевую подготовку и на методы ведения боевых действий отрицательно влияло на единство военной мысли и воли, столь необходимое для обеспечения боевого успеха.
Среди довольно многих артиллеристов того времени укоренилась мысль, что их дело — только уметь стрелять, а тактика их мало касается. Такое мнение встречалось даже среди прошедших курс офицерской артиллерийской школы командиров батарей и высших артиллерийских соединений, несмотря на стремление школы убедить своих слушателей в том, что знание тактики имеет для артиллериста не менее важное значение, чем умение стрелять. Офицерская артиллерийская школа настойчиво проводила мысль, что, во-первых, артиллерист, обладающий оружием, дающим возможность наносить внезапно поражение на большие дальности («дальнобойность и повсюдубойность», как говорилось в прежних учебниках тактики артиллерии), должен иметь в виду не только частные нужды отдельных пехотных подразделений, которым он помогает, но и те цели, которые представляются общими по их значению и которые требуют сосредоточенных и объединенных действий артиллерии; во-вторых, для правильной оценки значения этих общих целей и для принятия целесообразного решения артиллерист должен быть широко образованным в тактическом отношении и должен свободно разбираться в сложной изменчивой обстановке современного боя; в-третьих, артиллерист должен не только уметь свободно читать карту, но и обладать в совершенстве способностью ориентироваться на любой незнакомой местности.
Значительный процент командного состава русской артиллерии имел боевой опыт русско-японской войны, что являлось большим [137] преимуществом. Русские артиллеристы, помимо свойственного им большого искусства стрельбы, чрезвычайно умело применялись к местности при выборе позиции и при достаточных средствах связи очень хорошо организовали службу наблюдения, не особенно считаясь с удалением наблюдательных и командных пунктов от огневых позиций батарей.
Серьезным недостатком боевого применения русской артиллерии являлось отсутствие прочного взаимодействия ее с пехотой и в общем слабая маневренность артиллерии, что неблагоприятно отражалось на успехе боевых действий. Указанный недостаток объясняется, во-первых, тем, что вопрос взаимодействия артиллерии с пехотой не был твердо регламентирован русскими боевыми уставами того времени и не был выработан довоенной маневренной практикой, во-вторых, слабой тактической подготовкой русской артиллерии и громоздкостью организации ее легких батарей, состоявших в первое время войны из 8 орудий, в-третьих — самое существенное — неумением общевойсковых начальников распорядиться использованием своей артиллерии.
«Наставление для действия полевой артиллерии в бою», утвержденное в феврале 1912 г., было разослано в войска лишь в конце того же года, т. е. появилось в войсках слишком поздно. При условиях дислокации русской армии, широко разбросанной в Европе и в Азии от реки Вислы до Тихого океана и от тайги Сибири до Афганистана, двухлетний срок до начала войны был весьма недостаточным для того, чтобы руководящие идеи названного наставления могли проникнуть в толщу армии и быть ею хорошо освоены. Даже артиллерия не успела достаточно изучить наставление к началу войны; что же касается общевойсковых начальников, то они совсем не знали этого наставления, а некоторые из них и не слыхали о нем.
Общевойсковые начальники вышли на войну со смутным представлением о свойствах современной им артиллерии и о боевом ее использовании, причем действия артиллерии в бою мыслились ими в общем лишь в пределах дивизии.
В первый период войны артиллерия в большинстве случаев дробилась побатарейно, и ее огонь носил характер индивидуального огня отдельных батарей. Постепенно действительность боевых столкновений заставила осознать необходимость объединенного управления огнем многих батареи и, даже масс артиллерии в руках одного артиллерийского начальника, с тем чтобы путем сосредоточенного мощного артиллерийского огня решать главные задачи, поставленные артиллерии общевойсковым командованием.
Относительно обязанностей и взаимоотношений артиллерийских и общевойсковых начальников в «Наставлении для действия полевой артиллерии в бою» 1912 г. имелись следующие общие указания:
«Начальник отряда ответствует за целесообразное употребление артиллерии в бою, за правильность постановки ей задач; начальник артиллерии — за правильность работы артиллерии, за выбор [138] и применение средств для решения задач, ей поставленных» («Наставление» 1912 г., § 8).
Разделение обязанностей между начальником отряда и начальником артиллерии, изложенное в приведенной редакции, можно было понимать за указание наставления (большинство артиллеристов так и понимало) на то, что начальник артиллерии отвечает только за техническую сторону использования артиллерии в бою и что использование артиллерии в тактическом отношении его не касается.
В последующем изложении обязанностей начальника артиллерии в наставлении имелись некоторые указания на то, что начальник артиллерии отвечает и за боевое использование артиллерии в тактическом отношении, но эти указания недостаточно определенны.
В довоенное время не было тесной органической связи между артиллерийскими и общевойсковыми начальниками, вследствие чего к началу войны не успела еще достаточно окрепнуть внутренняя связь артиллерии с другими родами войск, являющаяся залогом необходимого их боевого взаимного содействия и боевого содружества. В результате во время войны, особенно в маневренный ее период, совместные боевые действия артиллерии и пехоты далеко не всегда были согласованы. Не было обычным явлением в бою то, что пехота наступает, а артиллерия уничтожает своим огнем все преграды и препятствия по пути движения своей пехоты, будь то ружейный, пулеметный или орудийный огонь, будь то искусственные препятствия и фортификационные сооружения противника. Словом, не было того, к чему подготавливалась артиллерия в мирное время и что практиковалось на полигонных стрельбах артиллерии, впрочем, без пехоты, которая только воображалась.
Один известный артиллерист того времени в своем отчете о результатах его командировки в Галицию в начале войны, в 1914 г.{781}, отметил, что главнейшей причиной большого расхода боеприпасов является «неумелое применение в бою современной полевой артиллерии и в тактическом и в техническом отношениях со стороны войсковых начальников и отсутствие сведущего руководства в боевой работе артиллерии». По его заключению, «тактическое применение артиллерии, находящееся в руках войсковых начальников, оставляло желать очень многого».
Что же касается старших артиллерийских начальников, то управления артиллерией со стороны командиров артиллерийских бригад и отчасти со стороны командиров дивизионов не замечалось. Последние только после четырех месяцев войны стали получать более широкую возможность управлять боевой работой артиллерии своих дивизионов, а командиры бригад в большинстве случаев попрежнему не принимали почти никакого участия в этой работе. [139]
В еще большей мере были устранены от руководства действиями артиллерии инспектора артиллерии корпусов, главной обязанностью которых (согласно «Положению о полевом управлении войск в военное время») являлась лишь забота о питании артиллерии боеприпасами.
Батареи и дивизионы, обычно разбросанные в первое время маневренной войны по мелким боевым участкам, подчиненные командирам полков и командирам пехотных бригад, нередко получали от них несоответствующие задачи.
Начальники боевых участков заставляли свою артиллерию открывать огонь по целям, не имеющим тактического значения, как небольшие группы людей, разъезды, местные предметы, не занятые противником, и пр.; артиллерия должна была стрелять по невидимым для нее целям, существование которых в данном месте сообщалось пехотой, причем в большинстве случаев сообщаемое ею грешило неточностью: отдельные малочисленные группы людей принимались за колонны, обозы — за артиллерию и т. п. Артиллерии приходилось, стрелять по целям, существование которых в данном месте лишь подозревалось (в лесу, в лощине, за гребнем высот), и обстреливать площади более или менее значительных размеров (как это делала французская артиллерия и что запрещалось на практических стрельбах русской артиллерии в мирное время). В данном случае и полевая тяжелая артиллерия не представляла исключения; иногда ее также применяли для обстреливания обозов в тылу противника и площадей, на которых нередко отсутствовали цели, требующие обстрела артиллерийским огнем.
Артиллерию заставляли стрелять в условиях невозможности получить материальный результат, как, например, обстреливание шрапнелью глубоких окопов, снабженных козырьками, а также вести стрельбу ночью без предварительной пристрелки данных для стрельбы засветло и обстреливать по ночам те места, где днем были замечены окопные работы противника, без всякой уверенности, что он в них находится.
Артиллерия должна была вступать в состязание с неприятельской артиллерией, хотя бы и совершенно скрытой от наземного наблюдения; она своим огнем «нащупывала» невидимые батареи противника и пыталась привести их к молчанию, но за отсутствием средств воздушного наблюдения и звукометрических приборов попытки эти в большинстве случаев сводились к напрасной трате снарядов.
Случалось даже в начале войны, что пехота просила артиллерию подготовить атаку огнем, предъявляя к ней требование «стрелять» и обещая «потом», по окончании подготовки, перейти в наступление. И вот артиллерия вела огонь, опустошала свои зарядные ящики, растрачивая боеприпасы, а пехота не двигалась и продолжала бездействовать.
Желание пехоты, поддерживаемое многими общевойсковыми начальниками, так сказать, «выехать на артиллерии» сказывалось [140] всюду довольно резко, особенно после того, как боевая подготовка пехоты заметно ослабевала по мере поступления в ее ряды новых пополнений на замену убитых и раненых.
Наконец, со стороны войсковых начальников предъявлялись к артиллерии настойчивые требования стрельбы для морального впечатления, для звукового и зрительного эффекта, и притом иногда совершенно независимо от того, имеются ли цели, требующие обстрела артиллерийским огнем, и могут ли быть получены от обстрела какие-либо результаты.
В отчете упомянутого артиллериста приводится пример, когда от артиллерии, действовавшей под крепостью Перемышль в 1914 г., потребовался самый сильный огонь только потому, что в то время было отбито наступление противника на Варшаву и надо было, как говорили, «поддержать наши армии и показать осажденному в крепости противнику, что предполагается его штурмовать».
С октября-ноября 1914 г. вследствие недостатка боеприпасов действия артиллерии стали недостаточно успешными. Это послужило поводом для войсковых начальников к обвинению артиллерии в неумелой боевой работе и к отстранению многих артиллерийских начальников и командиров от руководства боевыми действиями подчиненной им артиллерии и, мало того, даже к тому, что чуть ли не каждый войсковой начальник не ограничивался постановкой задач артиллерии, хотя и был мало осведомлен о боевых и технических ее свойствах, но непременно хотел сам учить свою артиллерию, как ей надо стрелять, нередко считая при этом, что ураганный огонь является нормальным видом огня артиллерии.
От руководства боевой работой артиллерии отстранялись иногда даже те артиллерийские начальники, которые руководили обучением подчиненной им артиллерии в мирное время, а это приводило к тому, что происходившие ошибки в действиях артиллерии оставались без исправления, не устранялись и повторялись все чаще и чаще.
Артиллерия, воспитанная в мирное время своими прямыми артиллерийскими командирами на известных целесообразных основах, должна была в некоторых случаях эти основы забывать и действовать по приказаниям, часто несоответственным, своих новых, а иногда и случайных войсковых начальников, нередко совершенно незнакомых с началами боевого обучения артиллерии.
В период осенних операций 1914 г. русских армий на Юго-Западном фронте среди нескольких корпусов только в одном инспектор артиллерии корпуса не был отстранен от руководства артиллерией. Командир этого корпуса считал своего инспектора артиллерии не только «снабжателем», как установлено было «Положением о полевом управлении», но оставил за ним обязанности по наблюдению за боевой работой артиллерии и руководству ею. Инспектор артиллерии этого корпуса проводил много времени на позициях, находил время и возможность «поговорить» и «убедить» [141] начальников дивизий и командиров пехотных полков изменить или отменить их распоряжения, если они делали ошибки в боевом применении артиллерии. Командир корпуса всегда поддерживал своего инспектора артиллерии и предоставлял ему решать его именем все специальные артиллерийские вопросы. В результате такой объединенной и дружной работы командира корпуса со своим инспектором артиллерия корпуса получала боевые задачи, отвечающие ее свойствам, и успешно разрешала их с небольшой сравнительно затратой боеприпасов; взаимодействие артиллерии и пехоты в данном корпусе было обеспечено в достаточной степени.
Со стороны артиллерийских начальников не замечалось достаточно энергичного противодействия к исполнению даваемых артиллерии несоответственных задач, что можно поставить им в упрек. По поводу исполнения подобных задач в отчете артиллерийского генерала, командированного на Юго-Западный фронт в 1914 г., говорилось, между прочим: «Повидимому, артиллерия забыла уроки мирного времени в этом отношении и ее обучали всегда именно так не поступать». Большинство артиллерийских начальников не обладало достаточным гражданским мужеством, чтобы доложить своему высшему начальству о несоответствии свойствам артиллерии поставленных ей задач, и нередко «беспрекословно», как говорилось в прежних уставах, исполняло подчас прямо даже нелепые приказания, приводившие не только к напрасной трате снарядов, но к боевым неудачам, сопровождавшимся большими потерями в людях.
Некоторым оправданием для артиллерии в нерешимости противодействовать исполнению даваемых ей неправильных задач может служить недостаток надлежащего воспитания ее командиров как результат общего воспитания царской русской армии в духе беспрекословного повиновения начальству на принципе: «Не сметь своего суждения иметь».
Артиллерию не без основания упрекали в том, что в маневренный период войны, особенно в ее начале, артиллеристы иногда злоупотребляли применением беглого огня и всегда вели пристрелку батарейными очередями (да еще при восьмиорудийных батареях), как это обычно бывало на практических стрельбах в мирное время, тогда как во многих случаях можно было пристреливаться полубатареями, взводами и даже отдельными орудиями, причем значительно сократился бы расход боеприпасов, затрачиваемых на пристрелку.
В более серьезный упрек русским артиллеристам, главным образом некоторым старшим артиллерийским начальникам, можно поставить то, что иногда не только общевойсковые и пехотные начальники, но и они сами ставили своей артиллерии несоответственные задачи в развитие общей боевой задачи, поставленной высшим командованием, или избирали по своей инициативе для стрельбы цели, не отвечавшие тактической обстановке или даже не отвечавшие свойствам орудий. [142]
Приведем некоторые отрицательные примеры из боевой практики, подтверждающие случаи нецелесообразных распоряжений артиллерийских начальников.
В записной книжке инспектора артиллерии Юго-Западного фронта Дельвига{782} имеются копии двух его замечаний, сделанных им в начале октября 1914 г., а именно:
1. Командиру 3-го дивизиона 4-й артиллерийской тяжелой бригады:
«Командир корпуса категорически запретил обстреливание города Ярослава. Вашу стрельбу по башне костела, где предполагался (?) неприятельский наблюдательный пункт, считаю бесцельным вандализмом и показывающую непонимание тактики, так как в Ярославе много крыш, могущих быть наблюдательными пунктами. Тратить на это дело 6-дм. бомбы (152-мм гранаты) нельзя. Мне стыдно за эту стрельбу и за Вас.
... Г.-м. Клейненберг застал одну из Ваших батарей, стреляющую очередями, и приказал вести огонь одиночными выстрелами. Видимо, Ваш командир 6-дм. батареи еще недостаточно усвоил себе задачи тяжелой артиллерии...»
2. Командиру 42-й артиллерийской бригады:
«Командир 3-го дивизиона 4-й тяжелой арт. бригады мне донес, что стрельба по башням костела была им произведена по Вашему приказанию, переданному адъютантом 1-го дивизиона 42-й арт. бригады... словами: «разрушить обе башни костела, где предполагается неприятельский наблюдательный пункт», и что вообще с 4 октября все стрельбы дивизиона производились по Вашему приказанию. Сообщаю, что командиром корпуса было категорически приказано не обстреливать города Ярослава».
По поводу основного назначения артиллерии и взаимодействия ее с пехотой тот же Дельвиг сообщал инспектору артиллерии 28-го корпуса в записке от 11 января 1915 г.{783}: «...Какая цель сосредоточения огня вне Вашего фронта? — и до начала продвижения пехоты?... Примем за основу всего: тесную связь артиллерии с пехотой и задачу артиллерии опрокинуть все, что мешает движению пехоты вперед... Неизбежное пристреливание всех батарей, конечно, должно быть выполнено до начала продвижения пехоты. Батареи, не пристрелянные, готовыми считаться не могут... А во всем остальном только совместная работа огня артиллерии и движения пехоты дает успех...»
Приведенные примеры относятся к маневренному периоду войны, но они повторялись и в позиционный период, особенно в первой половине 1916 г., когда при Ставке главковерха уже существовал полевой генерал-инспектор артиллерии с Упартом, но его мероприятия по упорядочению артиллерийской части в действующей армии еще не успели пройти в жизнь.
Наиболее ярким примером крайне нецелесообразного использования [143] артиллерий и несоответственной постановки ей задач, не отвечающих основным ее свойствам, служит применение русской артиллерии на Западном фронте в операции у озера Нароч 18–28 марта 1916 г. (подробное исследование действий артиллерии в этой операции см. ниже, ч. VII).
Приведем выдержки из телеграмм командующего армией Плешкова, указывающие на то, что высшее командование не понимало свойств артиллерии и ставило ей невыполнимые задачи или такие, какие не могли привести к положительным результатам, несмотря на огромный расход снарядов. Телеграммы относятся к мартовской операции:
18 марта 1916 г. «...Приказываю: первое, всей артиллерии вести наступающей ночью и с утра завтра сосредоточенный огонь по строго указанным ей целям, усилив огонь к полудню до возможного и доведя его к двум часам дня до урагана».
20 марта 1916 г. «...Приказываю: первое, продолжать непрерывно артиллерийский огонь возможной силы; второе, когда скажутся результаты огня нашей артиллерии и по моему особому приказанию, корпусам атаковать неприятеля».
21 марта 1916 г. «... Первое, с 4 часов утра должен вестись ураганный огонь, второе, в 5 часов утра должна начаться атака...»
25 марта 1916 г. «...Второе, всей артиллерии в час ночи усилить огонь до возможного, к трем часам довести огонь до урагана и тогда же перенести его на ближайший тыл неприятеля. Третье, в три часа ночи, прикрываясь артиллерийским огнем, корпусам атаковать неприятеля».
Все эти ни с чем несообразные и крайне неопределенные приказания командования армии исполнялись артиллеристами беспрекословно, хотя они не могли не понимать, что стрельба их, в особенности стрельба ночью, будет безрезультатной и вызовет только бесполезную большую затрату боеприпасов. Старшие артиллерийские начальники не пытались даже доложить высшему командованию, что поставленные артиллерии задачи не отвечают ее свойствам и потому невыполнимы. Мало того, некоторые из них (как увидим ниже, см. ч. VII) поставили своим подчиненным артиллерийским частям, в развитие задач, полученных от общевойскового командования, частные задачи, еще менее сообразные и крайне неудовлетворительные ни в тактическом, ни даже техническом отношениях.
Произведенное полевым генерал-инспектором артиллерии расследование действий артиллерии в мартовской операции 1916 г. обнаружило, что, несмотря на продолжительный кровавый опыт войны, давший немало ценных указаний и подтвердивший большинство основных положений в отношении применения в бою артиллерии, настойчиво проводимых в жизнь еще в мирное время, все же многие старшие общевойсковые и пехотные начальники и даже некоторые старшие артиллерийские начальники не умели целесообразно использовать могущество огня артиллерии при наименьшей затрате снарядов. [144]
Воспитание и моральное состояние войск
Воспитание старой русской армии основывалось на дисциплине, сущность которой заключалась в беспрекословном повиновении приказаниям начальства, и на механическом исполнении без рассуждений воинских уставов.
Моральное воспитание солдат старой русской армии сводилось, по существу, к зазубриванию фраз: «Царь есть помазанник божий», «Солдат есть слуга царя и отечества и защитник их от врагов внешних и внутренних», «Звание солдата высоко и почетно: он служит для чести, славы и пользы царя и отечества», «Солдат должен терпеливо переносить голод, холод и все нужды солдатские и быть готовым жертвовать жизнью за веру, царя и отечество» и т. п. Фразы эти заучивались обычно без объяснений внутреннего их содержания.
В царской русской армии не только солдатская масса, но и офицерство тщательно оберегались от всякого соприкосновения с политико-экономическими вопросами. Малейшее проявление в армии интереса к вопросам социально-политического порядка строго преследовалось.
В старой русской армии воинская доблесть, воспитание воли у подчиненных вырабатывались по преимуществу методами устрашения, доходившего иногда до уничтожения личности.
Исключительное значение для боевого воспитания личного состава армии играют воинские традиции и истории воинских частей. В старой русской армии большинство командования понимало, что для преемственности боевого духа и правильного воспитания личного состава почетная роль принадлежит истории и традициям воинских частей. Но создавались истории только привилегированных гвардейских частей и лишь немногих старейших гренадерских и армейских, созданных еще при Петре Великом или особо отличившихся в Отечественную войну 1812 г.
В войсках царской армии не бывало общих собраний личного состава для ознакомления с международным положением, с экономическим состоянием страны и пр., не велось никакой агитации с целью поднятия духа войск и воспитания в них воинской доблести. Однако, несмотря на стремление царского правительства поставить армию «вне политики», среди солдатской массы и некоторой части офицерства, особенно в артиллерии и в специальных технических войсках, издавна зародилось, постепенно росло и ширилось понимание того, что армия стоит не вне политики, а служит орудием в руках царского правительства для подавления угнетенных классов внутри страны и для осуществления империалистических стремлений. Этому пониманию способствовали влияние общественно-политических событий, развертывавшихся внутри страны, проникновение в армию революционных идей, несостоятельность царского правительства в вопросах обороны страны, резко проявившаяся в русско-японскую войну, классовые противоречия в недрах самой армии, дисциплина, внедряемая под страхом наказания, и т. д. [145]
Неспособность царского правительства организовать оборону подтвердилась в первых же боевых столкновениях на фронте мировой войны, еще в 1914 г., когда боевые неудачи русской армии обнаружили слабость боевой подготовки крупных ее соединений и неумелое руководство войсками со стороны старших начальников, недостаточное обеспечение армии предметами военного снабжения, в особенности боеприпасами. Постепенно война вскрывала и другие язвы царского режима. В армии стали распространяться небезосновательные слухи, что представители помещичьей буржуазии и промышленности, земств и городов, не исключая некоторых членов Государственной думы, прикрываясь лозунгами «спасения родины», наживались на прибылях от военных заказов, что карьеризм, интриганство и личные интересы являлись отличительными свойствами некоторых представителей высшего командования. Неисчислимые потери, понесенные в боях войсками, раскрывали перед ними истинный смысл войны. Огромная убыль людей и вызванное ею обновление личного состава необученными пополнениями из запасных частей или забывшими службу ополченцами не могли не сказаться отрицательно на боеспособности армии.
Моральное и физическое переутомление личного состава армии, стремление к скорейшему окончанию войны становились все более и более заметными. В условиях все возраставшего недовольства солдатской массы революционная агитация находила благодатную почву. Участились случаи отказа выполнять приказы и случаи расправы солдат с начальниками, отличавшимися жестокостью в обращении с подчиненными.
Начальник штаба Юго-Западного фронта сообщал 26 мая 1915 г.: «...войсками активно воспринимается пропаганда против войны, призывы к свержению правительства, отобранию земли у помещиков и т. д. ... Причем уже имели место случаи отказа итти на позиции, бросания оружия и патронов и массовой сдачи в плен».
По словам бывшего наштаверха генерала Деникина, «один видный социалист и деятель городского союза, побывав впервые в армии в начале 1916 г., был крайне поражен, с какой свободой всюду, в воинских частях, на офицерских собраниях, в присутствии командиров, в штабах и т. д., говорят о непригодности правительства, о придворной грязи».
Командование фронтов и армий пыталось принимать меры для. оздоровления упавшего «духа войск». Главком Юго-Западного фронта указывал «на единственную радикальную меру борьбы с преступными веяниями — добиться возможно большего общения офицеров и вообще начальников всех степеней с нижними чипами»{784}.
Кровопролитные операции 1916 г. — мартовская у озера Нарочь и др. — закончились тяжелыми поражениями и огромными потерями русской армии. Общее озлобление солдатской массы резко усиливалось. В армии понимали безрассудное обращение с войсками незадачливого командования, бросавшего их не в бой, а [146] «на убой». Непрерывно росло недовольство и среди офицеров русской армии.
Моральное состояние войск русской армии ярко описано начальником штаба 1-й стрелковой дивизии полковником Морозовым в письме, адресованном наштаверху генералу Алексееву, содержание которого генерал Алексеев сообщил всем главнокомандующим фронтами в своем письме от 3 мая 1916 г. за № 2468{785}.
Письмо полковника Морозова является справедливым обвинением руководства царской армии. Приводим его почти целиком, лишь с незначительными сокращениями.
«Даже посторонним лицам уже бросается в глаза, — пишет Морозов, — что войскам нехватает той уверенности в своих начальниках, того обаяния личности вождей, на которых прежде всего зиждется духовная мощь армии... Яд недоверия не только к умению, но и к добросовестности начальников настолько заразил армию, что лицу, хорошо знающему ее действительное настроение, трудно назвать даже три, четыре имени популярных и пользующихся доверием войск старших начальников... Одни начальники, по заявлению войск, до сих пор совершенно не показываются среди них. Другие, формально исполняя данные на этот счет свыше указания, бывают в частях, но исключительно с карательными и инспекторскими целями, неизменно сопровождая свои посещения выговорами, наказаниями, резким разделыванием подчиненных на месте и в приказах, отталкивая от себя офицеров и солдат...
Даже командиры полков жалуются, что старшие начальники не удостаивают их ни вниманием, ни откровенной сердечной беседой. О младших чинах и говорить нечего... Еще громче и сильнее звучат тоже повсеместные жалобы, что старшие начальники не считаются с обстановкой современного боя, не входят в положение войск и потому или возлагают на них задачи явно невыполнимые, или ставят части в явно невыгодные, сравнительно с противником, условия борьбы... В самых сильных и резких выражениях жалуется пехота, что ее систематически и безжалостно посылают на верный расстрел атаковать сильно укрепленные позиции с недостаточной артиллерийской подготовкой. Старшие начальники оставляют без внимания донесения самых испытанных командиров и упорно шлют пехоту на верную гибель, требуя для подтверждения донесения о больших потерях, которых почти всегда можно было бы избежать при более сердечном отношении к войскам и доверии к людям испытанной опытности и доблести.
В погоне за выигрышем пустого пространства начальники заставляют войска занимать слабые невыгодные позиции, не позволяя иногда отнести окоп из болота на 300–400 шагов назад, а в маневренной войне в той же погоне за упорным удержанием нескольких верст изматывают в неравных боях передовые части, а затем по частям подходящие резервы вместо того, чтобы уступить [147] пространство, спокойно сосредоточить войска, а затем нанести удар...
Горькое чувство охватывает пехоту, когда после первой неудачной атаки ее посылают в новые и новые, также неподготовленные атаки, угрожая тягчайшими наказаниями и расстрелом с тыла. В обороне при явной невозможности держаться отдают пользующееся столь печальной в армии славой приказание «держаться во что бы то ни стало».
Войска не страшатся гибели. Но войска не мирятся с ненужной гибелью своих братьев...
Всю войну мог только восхищаться доблестью нашей пехоты тот, кто видел ее в самом огне боя, а не составлял о ней мнения по тыловым беглецам... С горечью занимается пехота невыгодными для себя сравнениями, указывая, что конницу отводят на отдых при мало-мальски заметном утомлении лошадей, пехоту же оставляют в боевой линии при самых тяжелых нервных потрясениях. Уверяет пехота, что ее потери интересуют высшие штабы и начальников только с точки зрения уменьшения числа штыков и необходимости их пополнения, а мало кто отдает отчет в том, что главное зло всякой неудачной операции заключается в упадке духа войск, в падении их веры в начальников и в свои силы...
Далеко от войск начальники, по уверению офицеров, совершенно не умеют разбираться ни в настроениях войск, ни в обстановке... Младшие начальники, начиная с командиров полков, если и понимают обстановку боя, то или не могут, или не осмеливаются откровенно донести о ней старшему начальнику. По уверению войск, некоторые младшие начальники даже добиваются больших потерь, ибо у нас не установилось принципа, что большие потери, свидетельствуя положительно только о доблести войск, в то же время являются отрицательным показателем способностей и умения их начальников. И когда после одинаково неудачной атаки представляется к награждению начальник, уложивший свою часть в безнадежной операции, и отрешается имевший мужество доносить о невыполнимости поставленной ему задачи, то толки войск о выгодности недостаточно бережливого отношения к человеческой крови приобретают особенно страстный характер. Пехота заявляет открыто и громко, что ее укладывают умышленно, при желании получить крест или чин, что на потерях пехоты в неподготовленных операциях начальники хотят создать себе репутацию лиц с железным характером...
В своей среде, в обществе, в вагоне среди случайной публики открыто и громко заявляют офицеры, что начальники не любят своих войск, не жалеют их, думают не о деле, а только о своей карьере, льготах, выгодах, собственной безопасности. Обвиняют начальников уже не только в неспособности, непродуманности операции, неумении, а много хуже всего этого — в злой воле, недобросовестности, небрежности, преступности, отсутствии всякой заботливости о людской крови...
Самое гнетущее впечатление производят на войска постоянные [148] угрозы взысканиями, отрешением, преданием суду за неисполнение мельчайшего из требований начальства, противоречащего подчас уставу и практике боя, лишающего младшего даже прав, предоставленных ему высочайшей властью...
Не может водить войска к победам тот, в чье искусство, доблесть, доброжелательство не верят эти войска, к чьим приказаниям относятся они скептически. Горько ошибается и ныне тот, кто думает насильно, страхом наказания двигать войска в бой подобно машинам. Страх пули и снаряда всегда сильнее самой жестокой угрозы с тыла. Техника нынешняя ничего не изменила в этом отношении...»
Главнокомандующие армиями фронтов, которым наштаверх генерал Алексеев дал на заключение выдержки из письма Морозова, отрицали наличие угрожающих настроений в войсках, правдиво обрисованных Морозовым и признаваемых генералом Алексеевым.
Главком Западного фронта генерал Эверт ответил Алексееву, что «по исторически сложившимся условиям Россия поставлена в необходимость бороться с техникой врагов кровью своих сынов и притом кровью более обильной, чем когда-либо...» Свою теорию Эверт упорно претворял в жизнь. Наступление армий Западного фронта в мартовской операции 1916 г. (см. ниже, ч. VII) так охарактеризовано германским генералом Фалькенгайном: «...Атаки русских продолжались с исключительным упорством до начала апреля, но их можно было скорее назвать кровавыми жертвоприношениями, чем атаками...».
В большинстве боевых столкновений во время мировой войны высшее командование русской армии направляло пехоту в атаку в густых линейных строях без достаточной артиллерийской подготовки и поддержки, видя в этом проявление со стороны пехоты «бессознательной храбрости». Между тем войска видели в этом преступное невежество своего командования, пытавшегося их кровью и жизнью восполнить слабость технического оснащения армии.
Летом 1916 г. в России ясно обозначился кризис железнодорожного транспорта, недостаток продовольствия, металлов, топлива, рабочих, а в связи с этим создалась серьезная угроза полного паралича русской военной промышленности.
Начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский в письме к начальнику Упарта Ставки подчеркнул, что угрожающее положение, в каком тогда очутилась Россия, является следствием полного развала государственной власти и экономической жизни страны. Наштаверх генерал Алексеев пытался принять особые меры к установлению в тылу «объединенной твердой власти» взамен созданных там многочисленных безответственных совещаний, комиссий и общественных организаций, никем не объединяемых и вносивших лишь разложение в управление тылом, и 28 июня 1916 г. представил Николаю II записку об учреждении в глубоком тылу должности верховного министра государственной обороны{786}. [149]
Записка Алексеева вызвала серьезные возражения в правительственных кругах, со стороны председателя Государственной думы Родзянко и в особенности со стороны царицы, под влиянием известного проходимца Распутина. Особым указом Николая II диктаторские полномочия во внутренних областях государства возложены были на бездарного председателя совета министров Штюрмера, что вполне отвечало намерениям царицы.
На страну стала быстро надвигаться катастрофа. Железнодорожный транспорт окончательно разваливался. Подвоз хлеба, добыча и подвоз угля, металлов, топлива прекращались. В октябре 1916 г. снабжение действующей армии, в особенности артиллерийское, стало критическим; на заводах разрастались забастовки; подача боеприпасов сильно сократилась. Расшатавшаяся и обанкротившаяся государственная машина царской России неудержимо катилась к гибели.
Во второй половине 1916 г. на фронте наступило затишье. Русские войска, просидевшие полгода в бездействии, отдохнули и, как казалось с внешней стороны, пришли относительно в порядок; что же касается артиллерии, то она окрепла и значительно усилилась благодаря сформированию новых частей артиллерии и особенно формированию тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН). Но недоверие и ненависть армейской массы к царскому правительству, нежелание продолжать войну, затеянную в интересах империалистов, не только не ослабели, но в значительной степени разгорались.
К 1917 г. русская армия в основном представляла собой революционно настроенную массу, проникнутую стремлением прекратить войну, обратить свое оружие против угнетателей народа, против правительства, приведшего родную страну к войне, к нищете и разорению.
В начале января 1917 г. главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Рузский дал следующую оценку подчиненным ему войскам: «Во время последних боев под Ригой имели место крайне прискорбные и нетерпимые в армии случаи уклонения и даже отказа нижних чинов некоторых полков итти в бой...»
После февральской революции упадок дисциплины и разложение армии быстро прогрессировали.
Генерал Алексеев, назначенный главковерхом, сообщал 22 марта 1917 г. военному министру Временного правительства Гучкову, что события последних дней резко изменили обстановку, что Балтийский флот небоеспособен, что разложение тыла идет быстрым темпом и волна разложения докатывается уже до окопов, что близок «час, когда отдельные части армии станут совершенно негодными к бою». «Упадок духа, замечаемый в офицерском составе, — писал далее Алексеев, — не обещает победы».
Военный министр Гучков со своей стороны сообщал Алексееву тогда же, в марте 1917 г., о невозможности формирования в намеченные сроки артиллерийских и прочих войсковых частей, так [150] как: «1) Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет рабочих и солдатских депутатов... 2) Начавшееся разложение запасных частей внутренних округов прогрессирует... и запасные части не обладают необходимой моральной и боевой подготовкой... 3) Так же безнадежно стоит вопрос и о пополнении конского состава армии... Намеченные реквизиции лошадей в округах пришлось прервать... дабы не обострять настроение населения и не помешать своевременному обсеменению полей, тем более что сбор лошадей, при нынешнем транспорте и необеспеченности фуражом, привел бы их лишь к бесцельной гибели на сборных пунктах»{787}.
И все же империалистические вожделения русской буржуазии и нажим союзников заставили Временное правительство продолжать войну.
При разрешении вопроса о продолжении войны и переходе в наступление русское главное командование проявило крайнюю нерешительность, граничащую с растерянностью. Генерал Алексеев, сообщивший Гучкову в марте, что состояние армии «не обещает победы», через несколько дней (12 апреля 1917 г.) писал ему же: «...как ни тяжело наше положение, нам нужно начать весеннюю кампанию наступлением, что отвечает и настойчивым желаниям союзников»{788}.
На совещании главнокомандующих 14 мая 1917 г., съехавшихся в Ставке для обсуждения вопроса о переходе в наступление, совершенно определенно выяснилось, что русская армия не желает продолжать войну и требует «мира во что бы то ни стало»{789}.
Главковерх Алексеев на совещании подчеркнул, что союзники настойчиво требуют наступления русской армии. «Мы еще имеем месяц, — сказал в заключение Алексеев, — чтобы всеми мерами оздоровить армию».
Главнокомандующие решили, что необходимо наступать, несмотря на то, что армия воевать не желает и на ожидаемое Алексеевым «оздоровление» рассчитывать нельзя.
Наступление началось 1 июля 1917 г. на Юго-Западном фронте. Для прорыва укрепленной позиции австро-германцев сосредоточены были отборные части пехоты и сохранившая порядок, стремившаяся разгромить противника своим огнем сильная артиллерия, в том числе вновь сформированная тяжелая артиллерия особого назначения. Однако, несмотря даже на небывало могущественную артиллерийскую подготовку, вполне обеспечивавшую атаку пехоты, и на моральную подготовку наступления, которую правительство Керенского пыталось провести, наступление русских войск провалилось. Задуманная командованием Юго-Западного [151] фронта новая наступательная операция даже не началась из-за отказа пехоты итти в бой.
Наступление Северного и Западного русских фронтов, начавшееся 21–23 июля, также остановилось.