Сила флота не в громадах,
Не в бронированных «армадах», —
Сила в духе и в сердцах...

И потому, прибыв в Артур, он своими решительными требованиями энергической работы от всех, своею проповедью необходимости активной деятельности флота и примером личной энергии, отваги и личного труда сразу поднял дух эскадры, упавший после ряда неудач первых дней войны: выбытия из строя 3 судов после внезапной атаки японских миноносцев 26 января; выбытия из строя 2 судов после боя 27 января; гибели минного транспорта «Енисей» 29 января при постановке им минного заграждения и гибели «Боярина» 30 января в Талиенванской бухте.

«За короткое время пребывания Макарова в Артуре, — читаем мы в дневнике г. П. Ларенко от 13 марта, — им вооружены даже все катера. Деятельность в порту стала кипучей, в штабе адмирала разрабатываются всевозможные проекты дальнейшей борьбы. Всюду царит воодушевление и уверенность в успехе».

Японцы это поняли, почувствовали и жаждали только одного — гибели Макарова.

Вот какие откровенные признания находим мы в знакомом уже читателям дневнике Нирутаки, командира «Акацуки»: «Как переменилось положение вещей с тех пор, как Макаров принял командование! — восклицает он. — Дать генеральное сражение неизбежно, как бы мы при этом ни рисковали, иначе русские со дня на день будут становиться все решительнее, опытнее и опаснее...».

И действительно, наша эскадра стала постепенно переходить к активному образу действий. Она выходила в море [102] и удалялась на значительное расстояние от крепости; миноносцы наши все время держались в море и смело вступали в бой с неприятельскими; подчас они геройски гибли сами, как, например, «Стерегущий» и «Страшный», но и губили врага. Новая попытка японцев заградить нашей эскадре выход из гавани брандерами снова им не удалась.

Близилось уже время, назначенное для высадки в Ляодун 2-й и 3-ей японских армий, а между тем нельзя было ожидать теперь что она произойдет так же беспрепятственно, как и высадка 1-й армии. И вот адмирал Того прибегнул к новому приему борьбы: он стал разбрасывать по ночам в море, перед крепостью, мины.

31 марта утром наша эскадра вышла из гавани на поддержку своим миноносцам, возвращавшимся с боем из ночного крейсерства. За миноносцами гналась вся японская эскадра. На этот раз она, по-видимому, готова была принять бой. Желая завлечь неприятеля под огонь наших приморских батарей, Макаров приказал эскадре отходить назад. При этом движении броненосец «Петропавловск», на котором находился и сам командующий нашим флотом, наткнулся на одну из разбросанных японцами мин, взорвался и погиб вместе с адмиралом, его штабом, известным художником В. В. Верещагиным и почти всем его экипажем. Чудом уцелели немногие, в том числе Е. И. В. Великий князь Кирилл Владимирович и командир броненосца капитан I ранга Яковлев.

Нирутаки, наблюдавший со своего «Акацуки» гибель русского судна, отразил в своем дневнике затаенную мечту каждого японца в это время: «Был бы лишь убит адмирал Макаров. Это для нас главное».

И эта мечта их сбылась.

Наша Порт-Артурская эскадра вернулась к тому бездействию, из которого на короткий срок ее вывел Макаров. Новый же командующий флотом вице-адмирал Скрыдлов за все время кампании ничем себя не проявил. И никто уже более не оспаривал у японцев их господства на море.

2 апреля эскадра Того в третий раз бомбардировала [103] Порт-Артур, но и эта бомбардировка не дала им существенных результатов; японская эскадра отошла, и под Порт-Артуром временно наступило затишье.

В крепости спешно достраивали неоконченные форты, батареи и укрепления, возводили новые и укрепляли передовую Цзиньчжоускую позицию. Для усиления гарнизона крепости решено было перевести на Квантун из Инкоу 15-й восточносибирский стрелковый полк и из Гирина — 16-й полк; таким образом, здесь сосредоточилась вся 4-я восточносибирская стрелковая дивизия (генерал-майор Фок). Спешно также подвозили в крепость живой скот, консервы и другие запасы продовольствия. 14 марта в Порт-Артур прибыл вновь назначенный комендантом его генерал-лейтенант Смирнов, а 15 марта прибыл в Ляоян к армии и давно ожидавшийся ею генерал-адъютант Куропаткин.

К этому времени в районе сосредоточения армии, в Южной Маньчжурии, собрано было 59 батальонов, 39 эскадронов и сотен и 140 орудий. Войска эти были расположены следующим образом:

Южный отряд под начальством генерал-лейтенанта Сахарова{71} (20 батальонов, 6 эскадронов и 54 орудия) расположен был в районе Хайчен-Дашичао-Инкоу-Гайчжоу.

Восточный авангард под командой генерал-майора Кашталинского (8 батальонов{72}, 24 орудия, 8 горных орудий и 8 пулеметов) выдвинут был к реке Ялу, в районе Шахедзы — Тюренчен — Фынхуанчен.

Конный отряд генерал-майора Мищенко (18 сотен и 6 орудий) действовал еще в Северной Корее; к нему причислены были 5 сотен, наблюдавшие за побережьем Корейского залива от Дагушаня до Бицзыво.

Главные силы были собраны в две группы: у Айсандзяня (8 батальонов и 24 орудия) и у Ляояна (21 батальон, 10 сотен и 24 орудия).

В Мукдене, для охраны Главной квартиры Наместника главнокомандующего, находилось 3 батальона и 4 орудия.

На Квантуне и в Порт-Артуре было около 30 батальонов [104] и 64 полевых орудия, не считая крепостной артиллерии, инженерных войск и морских и нестроевых команд.

В Приморской области имелось 11 батальонов, 6 сотен и 32 орудия, кроме того, 1 резервный и 2 саперных батальона, 2 конные и 4 пешие сотни Уссурийского казачьего войска и 21 вольная дружина, около 500 человек в каждой; гарнизон Владивостока составляли 12 батальонов, а гарнизон Николаевска-на-Амуре — 2 батальона, и, наконец, для обороны Сахалина сформировано было, в помощь 4 местным командам, 7 вольных дружин, по 200 человек в каждой.

Хотя успешности подвоза войск на театр войны и препятствовала незаконченность Кругобайкальской ж. д., вследствие чего войска шли походным порядком по льду Байкальского озера (39 верст), а также малая оборудованность Забайкальской и Восточно-Китайской ж. д., все же сосредоточение нашей армии происходило настолько успешно, что к половине марта мы имели на 15 батальонов более, чем предполагалось по плану.

К этому же времени японцы успели высадить в Сеуле 20 тыс. и в Цинампо — 18 тыс.

Их перевозке могла теперь угрожать лишь наша Владивостокская крейсерская эскадра. В середине апреля она, действительно, вышла в Японское море для крейсерства, под командою контр-адмирала Иессена, взорвала два японских парохода и потопила большой японский транспорт с войсками, шедший в Корею, но, узнав, что против нее идет снова эскадра Камимуры (10 судов), вернулась во Владивосток.

К 21 марта передовые японские отряды подошли к реке Ялу и заняли город Ичжу. Под напором их отряд генерала Мищенко, несмотря на сильный ледоход, благополучно переправился на правый берег и соединился с отрядом генерал-майора Кашталинского, сторожившим реку.

Переходом за Ялу конница наша была спасена, но связь с противником была потеряна{73}.

В первых числах апреля, когда обнаружилось, что у Ичжу сосредоточилась вся 1-я японская армия, положение [105] отряда генерала Кашталинского, удаленного на 200 верст от главных сил и отделенного от них горами, признано было опасным, и он был усилен частями 6-й восточносибирской стрелковой дивизии (генерал-лейтенант Трусов) до 17 ¼ батальонов, 21 сотни и 62 орудий. Отряд этот получил наименование Восточного и командовать им был назначен командир 2 Сибирского армейского корпуса генерал-лейтенант Засулич.

Восточному отряду генералом Куропаткиным поставлены были следующие задачи: 1) пользуясь местными условиями, затруднить переход противнику через реку Ялу и дальнейшее его наступление через Феншуйлинский хребет и 2) выяснить силы и направление наступавшей из Кореи японской армии. Вместе с тем отряду указывалось, что при выполнении этих задач он должен, с одной стороны, «всеми мерами избегать решительного боя с превосходным в силах противником и не допускать подвергнуть себя поражению до отхода на главные силы нашей армии», а с другой — «дать противнику отпор с должной твердостью, но и с благоразумием».

Нельзя не признать, что эти указания противоречили одно другому и превращали ясную и простую, хотя тяжелую задачу Восточного отряда, в трудно исполнимую. Требование дать врагу отпор «с должной твердостью» побуждало отряд оставаться на Ялу до последней возможности, чтобы нанести противнику при совершении трудной операции — переправы через реку — возможно больший урон; требование же избегать решительного боя и не дать подвергнуть себя поражению побуждало к отступлению с позиции ранее, чем противник перейдет на правый берег. Но тогда как же затруднить ему переправу? Регулятором действий указывалось «благоразумие», основанное на соображении о превосходных силах неприятеля. Но силы последнего выясняются боем, а его-то и рекомендовалось всеми мерами избегать.

Немудрено, что генерал Засулич, отъезжая из Ляояна к отряду, уже был удручен тем, что его «ругать будут», «так [106] как отступление с боем, — говорил он, — под напором значительных сил неприятеля и на местности пересеченной, всегда будет носить характер поражения»{74}.

К тому же, не будучи совсем знаком с войсками своего отряда и их начальниками, он не знал, в какой мере и на кого из них он может положиться в этих трудных обстоятельствах.

Сам же командующий армией не нашел времени и возможности посетить Восточный отряд, осмотреть его расположение, поднять его дух и вообще на месте оценить обстановку первого серьезного столкновения с противником на важном стратегическом пункте театра войны. Его внимание сосредоточено было в это время на прибывавших в Ляоян войсках и на инженерной подготовке театра войны{75}.

Между тем центр тяжести войны лежал теперь на берегах Ялу. Здесь именно закладывался фундамент всех наших будущих неудач и успехов нашего противника.

«Первое серьезное столкновение, — говорит генерал-лейтенант сэр Ян Гамильтон, — за исключением, конечно, решающего исход кампании сражения, представляется чрезвычайно важным. Как бы незначительны ни были силы обеих сторон и второстепенны результаты первого сражения, его исход всегда должен оказать существенное влияние на ход кампании. Результат этот отразится не только на духе сражающихся войск и на престиже представляемых ими стран, но и способен придать столь необходимую инициативу победоносному полководцу. Если же принять во внимание, что предстоявшее столкновение должно было произойти впервые между двумя расами Европы и Азии, то исход сражения представляется особенно важным».

Генерал Куропаткин смотрел на это иначе. Он, видимо, не учитывал морального впечатления нашего отступления после боя на Ялу, как начала кампании; он боялся только одного: поражения Восточного отряда, упуская из вида, что при энергичном образе действий японцев оно было весьма вероятно для малочисленного отряда, отделенного [107] от главных сил двумястами верст и горною страною. По словам барона Теттау, в штабе командующего армией господствовало мнение, что «японцам следует дать спокойно высадиться и проникнуть в Маньчжурию, чем дальше, тем лучше»{76}.

Между тем и стратегическое значение Ялу как серьезной оборонительной линии и преграды, и самая местность занятого нами правого берега ее обязывали и давали возможность оборонять ее не ради только одной демонстрации.

Ширина Ялу от Сяопусихе до Голуцзы — от 150 до 250 саженей, глубина — от 8 до 12 футов; от Голуцзы до устья река разбивается на рукава, разделяемые песчаными и частью болотистыми островами, и здесь ширина её достигает от 1 до 5 верст, а глубина 13 футов. Правый берег командует над левым, который спускается к реке пологими скатами.

Гамильтон, осматривавший Тюренченскую позицию после боя, называет ее «природною крепостью». «Холмы, занимавшиеся русскими, — пишет он, — круто возвышаются над ровным песком, подобно настоящему брустверу, а речка Айхо протекает перед фронтом позиции как раз в таком расстоянии, где должен был бы находиться ров. Отсюда в южном направлении вплоть до Ялу простирается самый совершенный гласис, какой можно только вообразить, около 2 000 ярдов длиною. Для войск, атакующих эту позицию, нет ни малейшего закрытия на всем протяжении этого естественного гласиса».

Хотя эта позиция была выбрана нами за несколько месяцев до боя, она была укреплена чрезвычайно слабо: несколько полевых стрелковых окопов, два полевых небольших укрепления — вот и все. Даже пути отступления, пролегавшие по очень пересеченной местности, не были разработаны.

Японцы закончили свои подготовительные действия для форсирования переправы через Ялу к 12 апреля, возведя ряд солидных замаскированных батарей, вооруженных [108] осадными орудиями. Районом переправы они избрали участок севернее г. Ичжу, но в то же время демонстративно делали приготовления к переправе и в других местах.

С 12 апреля они производят ряд попыток перевести на наш (правый) берег небольшие свои отряды, что дает генералу Куропаткину основание высказать начальнику Восточного отряда свое мнение, что «действия японцев мало энергичны». Однако, несмотря на противодействие наших охотничьих команд, японцы понемногу сосредоточиваются на нашем берегу и 16 апреля оттесняют нас с Хусанских высот на левом берегу Айхо, притока Ялу, текущего перед фронтом нашей позиции.

17 апреля, под прикрытием сильного огня своих полевых и осадных батарей с левого берега Ялу и отряда на Хусанских высотах, они начинают переправу севернее Ичжу и в то же время выбивают нас из деревни Хусан. К 6 часам вечера того же дня на правом берегу Ялу сосредоточивается уже целая японская дивизия (2-я). Под прикрытием ее и речной флотилии адмирала Гогайя, прибывшей к устью Ялу, к 8 часам вечера 17 заканчивается японцами наводка через Ялу мостов для переправы остальных частей армии Куроки. Ночью на 18-е по ним переходят на наш берег еще две японские дивизии.

Генерал Засулич решает дать уже переправившемуся врагу «должный отпор» — и вечером 17 апреля посылает генералу Кашталинскому, оставленному им непосредственно командовать войсками Тюренченской позиции, приказание: «принять бой, оставаясь на той же позиции».

Войска наши в это время были расположены следующим образом: у Тюренчена — 4 батальона, 8 орудий и пулеметная рота; у Потетынзы — 2 батальона и 7 орудий, у Чингоу — 1 батальон и 2 орудия; у Шахедзы — 6 батальонов и 8 орудий; в 5 верстах от Шахедзы и в 10–12 верстах от линии Чингоу-Тюренчен у деревни Тензы — общий резерв — 5 батальонов и 8 орудий; отряд генерала Мищенко (2 1/2 батальона, 11 сотен и 14 орудий) охранял на протяжении 70 верст побережье от устья Ялу до Дагушаня; [109] конный отряд полковника Трухина (1 1/2 батальона, 5 сотен и 8 горных орудий), прикрывая путь отступления на Куандяньсян, был разбросан на 50 верст от Сяопусихе до Амбихе. Итак, Восточный отряд генерала Засулича, силою в 20–25 тыс. человек, был разбросан на 150 верст, причем против значительной части армии Куроки в боевой линии стояло всего лишь 10 тыс. на протяжении почти 30 верст.

Сосредоточив за ночь против левого фланга отряда Кашталинского 3 дивизии, 30 полевых орудий и много горных, расположив на островах по Ялу еще 36 полевых орудий, японцы в 5 часов утра 18 апреля открыли сильный артиллерийский огонь из осадных орудий, расположенных у Ичжу, по правому флангу нашей позиции у Тюренчена, и, подготовив им свое наступление, двинулись через реку Айхо вброд. После ряда повторных атак они сбили, наконец, с позиции 22-й восточносибирский стрелковый полк, стоявший на крайнем левом фланге, и он, отступая, обнажил этот фланг. Около полудня они сбили также батальон, стоявший у Чингоу, и стали обходить наш левый фланг. Частные резервы наши были уже израсходованы, а общий резерв, при котором находился и Засулич, бездействовал. Как упорно ни держались наши стрелки в полевых окопах под градом снарядов, но и у Тюренчена они отошли. Тогда Засулич, узнав об обходе японцами левого фланга и больших потерях, понесенных войсками, приказал всему отряду отступать к Фынхуанчену. Для прикрытия отступления он выдвинул из резерва два батальона 11 восточносибирского стрелкового полка и одну батарею на позицию к северу от Тензы. Однако вследствие пересеченной местности батареей этой воспользоваться было нельзя, и генерал Кашталинский отправил ее обратно.

Тесня 12-й восточносибирский стрелковый полк, отступавший от Тюренчена вместе с 2-й батареей 6-й восточносибирской стрелковой артиллерийской бригадой и пулеметной ротой к общему резерву, японцы уже к 1 часу дня так близко подошли к стоявшим у Тензы на позиции батальонам 11 полка, что отправленная от них назад батарея не [110] могла выйти на дорогу. Последняя обстреливалась японцами страшным перекрестным огнем. Тогда батарея снялась с передков и, чтобы погибнуть с честью, открыла по неприятелю огонь с самой близкой дистанции. Ее поддержала пулеметная рота, не желающая бросать батарею в ее бедственном положении, и, выручая товарищей, «легла костьми», по донесению Кашталинского. «Костьми же легла» затем и батарея, потерявшая всю прислугу и всех лошадей. 12-й же полк пробился.

Прикрывавший отступление отряда 11-й полк продержался на позиции еще два часа. Обойденные японцами с обоих флангов и с тылу, обстреливаемые с фронта, батальоны этого полка несколько раз бросались в штыки, чтобы прорвать огненное кольцо японцев. Но последние штыкового удара не принимали и отходили назад, продолжая осыпать геройские батальоны градом пуль. В одной из этих атак был убит командир полка полковник Лайминг. Только в четвертом часу дня остаткам этих храбрецов, воодушевляемых полковым священником отцом Щербаковским, удалось пробиться и отойти за отрядом на Фынхуанчен. Японцы попытались было их преследовать, но были остановлены залпами свежего батальона, высланного из общего резерва. Отступление отряда ознаменовалось паникой в тылу — в обозах и на этапах. Не задерживаясь у Фынхуанчена, Восточный отряд отошел на перевалы Феншуйлинского хребта, а армия Куроки заняла Фынхуанчен.

Мы потеряли в Тюренченском бою 73 офицера и 2324 нижних чина, т. е. 14% всего отряда, и, кроме того, 22 орудия и 8 пулеметов.

Мы не будем входить здесь в детальный разбор причин этой первой нашей крупной неудачи на сухопутном театре войны. Их слишком много. Ограничимся главными, существенными. Они сводятся к следующему: 1) импровизированный состав отряда; 2) неудачный выбор начальника, в последующих боях доказавшего свою полную неспособность; 3) растянутость позиции по фронту и огромная разброска сил на ней; 4) неудовлетворительная подготовка [111] поля сражения в фортификационном отношении; 5) плохая разведка; 6) невнимание к тем признакам, по которым можно было разгадать намерения противника; 7) отдаленность общего резерва от пункта атаки; 8) противоречивость директив, данных начальнику отряда командующим армией; 9) стремление последнего руководить действиями отряда из Ляояна и 10) отсутствие руководства и распорядительности со стороны самого генерала Засулича.

Впечатление от поражения Восточного отряда под Тюренченом в России и в самой Маньчжурской армии было громадное, близкое к панике. Японские же офицеры признавались Гамильтону, что со времени сражения на Ялу доверие их к своим силам и уверенность в победе удвоились. Овладев течением Ялу и тем обеспечив за собою Корею, японцы тотчас же приступили к высадке на Ляодун своей 2-й армии генерала Оку.

Если нельзя было помешать высадке японцев на Корейском побережье, то, казалось бы, на Ляодунском, где мы были еще фактическими хозяевами, это было можно и должно сделать, не ограничиваясь только ролью наблюдателей её. Задачу эту, прежде всего, должен был выполнить наш флот. И в этом смысле ему даны были указания адмиралом Алексеевым. Воспрещая Порт-артурской эскадре предпринимать какие-либо активные действия впредь до исправления всех своих боевых судов, главнокомандующий предписывал ей производить рекогносцировки крейсерами и отрядами миноносцев, а когда выяснится пункт высадки японских войск, то и атаковать транспорты, появившиеся в сфере действия наших миноносцев. Однако Совет адмиралов и капитанов, созванный контр-адмиралом Витгефтом, командовавшим эскадрою за смертью Макарова, для обсуждения способов исполнения этого предписания, высказался в том смысле, что атака эта может быть произведена лишь в случае высадки неприятеля южнее Цзиньчжоуской бухты.

Так как именно этого-то обстоятельства и трудно было ожидать, ибо японцы в этом случае очутились бы между [112] двух огней — крепости и укрепленной Цзиньчжоуской позиции, то, очевидно, противодействие высадке выпадало всецело на долю сухопутных войск — артурского гарнизона и Маньчжурской армии. Однако генерал Куропаткин полагал, что при малочисленности наших сил стремление наше противодействовать высадке японцев на береговой линии Ляодуна в несколько сот верст длиною — неосуществимо. Мы могли, по его мнению, оказать некоторое сопротивление сухопутными войсками только при высадке у Гайчжоу и довольно сильное сопротивление при высадке их у Инкоу; охрана же доступа в южную часть Ляодунскаго полуострова, до Цзиньчжоуского перешейка, должна была лежать на флоте и на войсках Квантунской группы. Таким образом, и Маньчжурская армия слагала с себя эту задачу, и противодействие высадке на Ляодун выпадало, стало быть, всецело на долю войск Квантунской группы.

Для задержания противника возможно дольше и далее от Порт-Артура из этой группы выдвинута была вперед, к Цзиньчжоускому перешейку, 4-я восточносибирская стрелковая дивизия генерал-майора Фока.

В случае наступления противника на Порт-Артур генерал Фок должен был встретить его на Цзиньчжоуской позиции, но при этом главной задачей иметь не удержание этой позиции во что бы то ни стало, а своевременный отвод с нее войск на усиление гарнизона крепости. Охрана побережья возложена была на пешие и конные охотничьи команды, которые выставляли от себя наблюдательные посты, соединенные телефоном со штабом дивизии, находившимся на ст. Нангалин. Только пост на мысу Терминаль, близ Бицзыво, не имел телефона и поддерживал связь с ближайшим телеграфным пунктом летучей почтой. Установить и здесь телефонное сообщение явился было 22 апреля саперный офицер, но было уже поздно.

Еще вечером 21 апреля к южным островам группы Эллиот, против Бицзыво, подошли японские транспорты, конвоируемые военными судами, и 22 числа утром началась высадка войск вблизи бухты Кинчан. [113]

Стоявшая в Бицзыво охотничья команда пыталась противодействовать высадке, но была огнем с японских судов оттеснена к западу. Двинутый со станции Пуландян к месту высадки 1 батальон (из состава Маньчжурской армии) с полпути вернулся обратно, то же сделали 2 охотничьи команды и 1 батальон с 1 батареей, высланные из Артура для прикрытия железнодорожного пути. Словом, высадке серьезно не мешали, и в результате японцы уже 23 апреля прервали железнодорожное и телеграфное сообщение крепости с армией. Наместнику-главнокомандующему, находившемуся в то время в Порт-Артуре, едва удалось накануне, 22 апреля, проскочить на север, причем поезд его был обстрелян. Генерал Куропаткин также сделал слабую попытку задержать высадку, двинув к месту ее отряд в 7 батальонов под командой генерал-майора Зыкова. Но последний действовал неэнергично и до места высадки не дошел, а ограничился лишь занятием участка железной дороги южнее станции Вафандян; все же, благодаря этому отряду, удалось на короткое время восстановить сношение с Порт-Артуром, — и подполковник Спиридонов мужественно провел туда поезд с мелинитовыми бомбами, пулеметами и снарядами.

28 апреля малочисленный отряд генерала Зыкова, выдвинутый от главных сил армии на 156 верст и потому рисковавший «подвергнуться не только участи отряда генерала Засулича, но и совершенному уничтожению», был отозван назад ранее, чем выяснил размеры высадки японцев.

Не встречая себе противодействия, японцы решили произвести высадку части своих сил и в тылу Цзиньчжоуской позиции, рассчитывая, что, быть может, это вынудит нас с тою же поспешностью очистить и эту позицию. 28 апреля японские суда вошли в бухту Керр и высадили небольшой десант; но огнем наших орудий он был прогнан на суда обратно.

Только 2 мая выяснилось направление движения высадившихся в Бицзыво японских войск. До этого же дня связи с неприятелем установлено не было. [114]

Когда авангарды его показались на дорогах к Саншилипу и Игядянь и обнаружилось намерение противника атаковать Цзиньчжоускую позицию, генерал Фок, по предложению генерала Стесселя, предпринял усиленную рекогносцировку для выяснения численности неприятеля. Диспозиции для неё отдано не было, а словесно приказано было выдвинуть вперед два авангарда: левый под начальством генерал-майора Надеина к деревне Шисалитеза (1 1/2 батальона, 1 конная охотничья команда, 1 батарея в 4 поршневых орудия, запряженных быками) и правый под начальством подполковника князя Мачабели к деревне Чифантань (1 3/4 батальона и 1 охотничья команда). Промежуток [115] между этими авангардами (около 4 верст) был прикрыт 1-м батальоном. Остальные части дивизии с 2 батареями стали за срединою расположения, у горы Самсон, впереди Цзиньчжоуской позиции. Японцы начали наступать в значительных силах против обоих наших авангардов с утра 3 мая. Против левого они действовали пассивно, ограничившись сильным артиллерийским огнем, которым быстро уничтожили одну нашу батарею, стоявшую на открытой позиции; против правого же авангарда они действовали активно и 14 ротами обрушились на две наших роты и команду. После стойкого сопротивления, эти части, не будучи поддержаны из резерва, стали отступать. Тогда генерал Фок, не вводя в дело резерва, приказал обоим нашим авангардам отходить на Цзиньчжоускую позицию. Отступили они под сильным натиском противника, который в тот же день вечером занял все горы впереди позиции.

4 мая утром все полки 4-й дивизии отошли за Цзиньчжоускую позицию, и на ней остался только один 5-й восточносибирский стрелковый полк, который ее укреплял и которому теперь предстояло ее оборонять. Стратегическое значение этой позиции состояло в том, что она преграждала японцам доступ к Порт-Артуру и, стало быть, оборона ее давала нам возможность выиграть время для усиления неготовой еще крепости; затем, эта позиция прикрывала расположенные за нею неукрепленные вовсе города Дальний и Талиенван, овладев которыми японцы приобретали пункты, удобные для подготовки своих атак против Артура, и, наконец, она обеспечивала за нами территорию Квантунского полуострова с находившимися на ней жизненными средствами, которые могли увеличить запасы крепости.

Позиция представляет собою возвышенность, протяжением около 2 верст, расположенную по средине узкого, шириною до 4 верст, перешейка в полутора верстах к югу от города Цзиньчжоу. Фланги позиции упираются в море, что было бы выгодно, если бы на море господствовал наш флот, и что было невыгодно теперь, при господстве на нем японского флота, который мог обстреливать ее продольно. [116]

Холмистая местность перед фронтом позиции, усеянная китайскими деревнями и отдельными фанзами, прорезанная многочисленными промоинами, облегчала скрытый подход противника к позиции и скрытое размещение его артиллерии.

К укреплению этой позиции приступлено было только с началом войны; работа велась 5-м полком и наемными китайцами, среди которых было, конечно, немало японских шпионов. Ко времени боя на ней было устроено 15 батарей, вооруженных 64 орудиями разных систем и калибров (имея по 150 патронов на орудие), 8 редутов и люнетов и двух, а местами трех ярусов окопов для стрелков. В общем длина всех траншей на позиции равнялась 8 верстам. Перед фронтом ее расположены были проволочные заграждения и кое-где фугасы, которые во время боя однако не взорвались. Бухты, омывающие фланги позиции, минированы не были. Тафашинские высоты и Нангалинский хребет, находившиеся южнее позиции и представлявшие собою 2-ю и 3-ю оборонительные линии на пути к Артуру, к обороне подготовлены не были.

Относительно характера обороны Цзиньчжоуской позиции генералом Стесселем дан был генералу Фоку ряд указаний. Так, еще 15 февраля генерал Стессель писал ему, что «оборона позиции, как бы она ни была атакована, должна быть до последней возможности, т. е. до штыковых свалок. Позиция имеет чрезвычайную важность, и удержание ее до подхода в тыл противнику, атакующему ее с фронта, отрядов из Маньчжурской армии, для этого высланных, необходимо». 6 мая генерал Стессель еще раз подтвердил генералу Фоку, что «на самую упорную оборону позиции должно быть обращено все внимание. Одного полка там мало. Пока Цзиньчжоу наше, Артур — безопасен».

Однако сам генерал Стессель имел от генерала Куропаткина указание совершенно иного характера, не оставлявшее сомнения, что никакого подхода в тыл японцам, атакующим Цзиньчжоу, отрядов из Маньчжурской армии не будет. [117]

«По моему мнению, — писал генерал Куропаткин 4 мая генералу Стесселю, все еще, видимо, находясь под впечатлением Тюренченского боя, — самое главное — это своевременно отвести войска генерала Фока в состав гарнизона Порт-Артура. Мне представляется весьма желательным вовремя снять и увезти с Цзиньчжоуской позиции орудия, иначе будут новые трофеи. Впечатление произведет это крайне тяжелое...»

Однако увезти с позиции во время боя, через горы в крепость, тяжелые крепостные орудия было совершенно невозможно; это значило вовсе отказаться от ее обороны, а своевременный отвод с нее войск, считавшийся генералом Куропаткиным «самым главным», сводил к нулю все значение этой преграды, долженствовавшей возможно долее задержать неприятеля на пути к не готовой еще для его встречи крепости.

Генерал Стессель не сообщил генералу Фоку это мнение командующего армией, и, таким образом, на обязанности генерала Фока оставалась самая упорная оборона ее «до последней возможности». Однако, хотя генерал Стессель и указывал генералу Фоку, что для «такой» обороны одного полка мало, генерал Фок все-таки занял позицию только одним 5-м полком, который и растаял в 8-верстной траншее.

Лежащий впереди позиции городок Цзиньчжоу занят был двумя ротами и одной охотничьей командой. Остальные три полка дивизии расположились в общем резерве у деревни Наньгуалин; полевая артиллерия заняла позади позиции Тафашинские высоты и должна была поддерживать своим огнем ее оборону.

Для атаки нашей позиции генерал Оку назначил три дивизии, а одна дивизия с кавалерийской бригадой должна была прикрывать их с севера от Маньчжурской армии. Японская артиллерия расположилась перед позицией в трех группах, — всего 216 орудий, в том числе 25–30 орудий были осадного типа.

6 мая японцы начали свои окопные работы пред Цзиньчжоу; [118] 7 мая они трижды атаковали город, но были отбиты его гарнизоном.

Решительные действия их против Цзиньчжоуской позиции начались 12 мая.

В этот день неприятель с 5 часов утра открыл сильный артиллерийский огонь по городу и позиции. Под прикрытием его японская пехота снова пошла на штурм города и снова была отбита. В 11 часов утра огонь неприятельской артиллерии смолк. Это была, по-видимому, сильная артиллерийская рекогносцировка, достигшая своей цели, так как наши позиционные батареи отвечали японцам и тем не только обнаружили свое местонахождение, но и лишили себя части снарядов, которые должны были пригодиться им на другой день для отбития штурма.

Около 4 часов дня в Цзиньчжоуский залив вошли японские миноносцы и канонерские лодки для поддержки с моря огнем своих орудий, атаки позиции. Ночью 12 мая, в сильную грозу, японцы взяли штурмом городок Цзиньчжоу.

Все события этого дня (12 мая) ясно указывали на то, что японцы не замедлят теперь атакой позиции. Тем не менее генерал Фок не дал никакой диспозиции для ожидаемого всеми боя и сам остался на станции Нангалин, послав вместо себя на позицию руководить ее обороной почтенного, но престарелого генерала Надеина.

В 5 часов утра 13 мая японцы открыли по позиции адский огонь из 230 орудий; наша позиционная артиллерия им отвечала, но недолго: расстреляв все свои снаряды, она замолкла уже к 10 часам утра. С этого момента позиция стала защищаться только ружейным огнем, имея слабую поддержку с батарей на Тафашинских и Нангалинских высотах.

Одновременно с началом артиллерийского боя противник двинул свою пехоту на оба наших фланга. Желая охватить наш левый фланг, японцы шли по воде залива, так что над водою видны были лишь их головы. К 12 часам дня наступление их было здесь остановлено огнем наших [119] стрелков и батареи с Нангалинских высот. Атака на наш правый фланг к 3 часам дня была также остановлена при содействии нашей канонерской лодки «Бобр», прибывшей в Хенуэзский залив и стрелявшей в течение часа во фланг японским цепям и колоннам.

Успешнее наступали японцы против центра нашей позиции; уже к 2 часам дня они подошли здесь к нашим окопам на 800 шагов. Около 3 часов дня неприятельский огонь внезапно смолк; продолжали стрелять только японские канонерки, и эта относительная тишина, наступившая на поле сражения, ввела в заблуждение генерала Надеина, который донес в Артур, что «атаки неприятеля отбиты, и орудия его приведены к молчанию огнем наших батарей». Однако бой скоро возобновился, и, под прикрытием своих цепей, которые находились уже от наших окопов левого фланга всего лишь в 400 шагах, в центре — на расстоянии 500–700 шагов, а на правом фланге — в 800–1200 шагов, японские колонны стали передвигаться с левого фланга на правый. Заметив это, генерал Надеин выслал из общего резерва два батальона и приказал им занять пустые окопы левого фланга. Но эти батальоны были встречены по дороге генералом Фоком, шедшим на позиции со станции Тафашин, и возвращены им обратно. В 4 часа дня противник возобновил артиллерийский огонь, сосредоточив его теперь только по окопам, которые буквально сметались им в уровень с землей. В то же время из-за горы Самсон показались новые густые колонны японской пехоты. Израсходовав весь свой ничтожный резерв, потеряв уже значительное число людей, командир 5-го полка полковник Третьяков в третий раз обратился к генералу Фоку с просьбой прислать подкрепление. Генерал Фок, имевший в своем распоряжении три полка, стоявшие в бездействии на биваке у деревни Наньгуалин, прислал две роты, с приказанием не сажать их в окопы. Однако полковник Третьяков, видя, что защитники окопов левого фланга, совершенно разрушенных огнем неприятеля, уже отошли из них, направил туда эти роты. Но было уже поздно. Японцы уже обошли наш левый фланг по воде [120] и появились в тылу батареи № 12, на которой и водрузили свой флаг. Тогда отступление стало общим. Попытка полковника Третьякова путем личного воздействия на солдат возобновить бой не удалась. Ему отвечали, что «приказано отступать». И действительно, впоследствии оказалось, что таково было распоряжение генерала Фока, переданное войскам помимо полковника Третьякова. При отступлении войска наши понесли потери, пожалуй, еще более сильные, чем при обороне, так как японцы открыли сильный огонь по всему тылу позиции и по станции Тафашин, и под этим огнем войскам нашим приходилось преодолевать в наступавшей темноте проволочные заграждения и волчьи ямы, устроенные в тылу позиции на случай атаки ее с юга.

Отступавшие роты были остановлены и устроены только на возвышенностях позади позиции, под прикрытием сперва батальона 14 полка, потом батальонов 15 полка, занявших Тафашинские высоты, а затем батальонов 13 полка, державшихся на этих высотах до 6 часов утра 14 мая. Хотя японцы нас и не преследовали, тем не менее возбуждение войск после боя было так велико, что ночью около станции Нангалин произошла паника.

В ту же ночь на 14 мая мы очистили город Дальний, не успев хорошо испортить мост, подъемные краны и другие капитальные и ценные сооружения этого коммерческого порта. Это значительно облегчило впоследствии японцам высадку и выгрузку здесь войск и грузов для их осадной армии.

15 мая японцы заняли Дальний, находившейся в течение всего 14 числа во власти хунхузов.

16 мая все части дивизии генерала Фока перевалили через Шининзинский хребет и заняли Волчьи горы в 15–19 верстах от Артура.

В бою за «ворота к Артуру», как называли Цзиньчжоускую позицию, мы потеряли 1087 человек и всю позиционную артиллерию; японцы же купили свою победу ценой потери 6000 человек.

Так разыгрался второй бой этой кампании — первый [121] для Квантунской группы войск нашей армии. Он закрепил за японцами свободу операций на Квантуне против Порт-Артура, разобщил окончательно обе группы войск Маньчжурской армии — Ляоян-Хайченскую и Квантунскую — и нанес нам новый жестокий моральный удар.

В заседании верховного военно-уголовного суда по делу о сдаче крепости Порт-Артур генерал-адъютант Куропаткин в своем свидетельском показании сделал любопытное сопоставление между Цзиньчжоуским и Тюренченским боями.

«Как ни кажутся они различны между собою, — сказал он, — но у них есть большое сходство. Там и здесь, на Ялу и на Цзиньчжоу, были выдвинуты авангарды, и возможность поражения была очень велика. Они должны были задерживать противника, чтобы выиграть время для сосредоточения Маньчжурской армии и для укрепления Артура. Тут дорог был каждый день. Но на Ялу генерал Засулич по собственной инициативе принял упорный бой, а генерал Фок на Цзиньчжоу упорного боя не принял. Первому этого не следовало делать, а второму надлежало, так как с юга ему ничто не угрожало. Оба понесли большие потери»{77}.

На этом, однако, параллель между Цзиньчжоу и Тюренченом не кончается, и мы уже от себя ее продолжим для выяснения, почему при различной обстановке генералы Засулич и Фок действовали одинаково и почему их действия окончились неудачей.

Прежде всего, надлежит отметить недостаточную ясность директив, данных командующим армией войскам для обороны Ялу и Цзиньчжоу: эти позиции и надо было оборонять, и не надо; самый бой определялся не стратегическим значением обороняемых линий и пунктов, а соотношением выставленных для обороны их отрядов с численностью противника; поэтому в том и в другом случае прежде всего желали не победить, а не быть разбитыми. И были разбиты под Тюренченом и под Цзиньчжоу. Следствием неопределенных, неясных в конечной своей цели и в направлении воли высшего командования директив было отсутствие руководящей идеи при укреплении позиций на Ялу и на Цзиньчжоу и в занятии их войсками; вследствие этого ни на Ялу, ни на Цзиньчжоу тыловые позиции не были устроены, и противнику были противопоставлены малочисленные отряды. [122] Для руководства первыми и трудными по обстановке боями избраны были генералы, не обладавшие военно-научной подготовкой, не оправдавшие и впоследствии своими действиями возлагавшихся на них надежд; последние основывались, вероятно, лишь на имении ими «белого крестика», полученного ими в штаб-офицерских чинах в турецкую войну и удостоверявшего, конечно, об их личной храбрости, качестве ценном, но в настоящее время недостаточном для военачальника. Далее следует отметить в обоих случаях слабую разведку противника; передачу непосредственного руководства обороной вверенных им позиций другим младшим по себе генералам: Засуличем — Кашталинскому, Фоком — Надеину, и ненахождение обоих в надлежащей близости к полю сражения; следствием этого было плохое, если не полное, отсутствие высшего руководительства боем, ибо те, кому оно было непосредственно поручено, не чувствовали себя достаточно самостоятельными и ответственными за исход обороны; отсутствие диспозиций для боя, не отданных ни Засуличем, ни Фоком; неразгадка обоими этими генералами значения артиллерийского огня противника 17 апреля и 12 мая, имевшего целью лишь выяснить расположение наших батарей на Ялу и на Цзиньчжоу; отдаленность резервов от боевой линии и неумелое пользование ими; необеспечение порядка и путей отступления, что могло в том и в другом случае повести к совершенному истреблению наших отрядов, если бы неприятель вздумал довершить свой успех их преследованием, и, наконец, геройское поведение наших войск в крайне неравном бою и паника при отступлении.

Все эти данные оказались, к сожалению, характерными чертами нашей системы воевать и той военной школы вождей, из которой вышли печальной памяти герои Тюренчена, Цзиньчжоу, Артура, Вафангоу, Сандепу и Мукдена.

Со стороны же японцев и на Ялу и на Цзиньчжоу проявились: 1) тщательная подготовка операции; 2) искусное пользование местностью для передвижения пехоты и расположения артиллерии; 3) сильные артиллерийские рекогносцировки [123] наших позиций накануне решительного боя; 4) настойчивость в охвате наших флангов; 5) стремительность атаки; 6) содействие флота сухопутным войскам, и 7) крайняя осторожность в развитии операции даже при наличности успеха.

В то время как армия Оку вела наступление и атаку Цзиньчжоуской позиции, за ее спиной происходила высадка 4-й армии генерала Ноги — у Бицзыво, и 3-й армии генерала Нодзу — у Дагушаня. Когда же Цзиньчжоуская позиция была взята японцами, армия Оку двинулась на север для совместных действий с армиями Куроки и Нодзу против Маньчжурской армии, а армия Ноги осталась на Квантуне для осады Порт-Артура.